дekoder | DEKODER

Journalismus aus Russland und Belarus in deutscher Übersetzung

  • (Возможно) последний саммит старого НАТО

    (Возможно) последний саммит старого НАТО

    Во время своего президентства Дональд Трамп неоднократно критиковал европейских союзников США по НАТО за то, что многие из них не выполняют обязательство финансировать собственную оборону в объеме двух процентов ВВП и выше. В крайнем случае, неоднократно угрожал он, США могут вовсе прекратить свое участие в Североатлантическом альянсе.  

    Жесткой критики, громких обещаний и откровенных угроз со стороны Трампа было так много, а заметных изменений к худшему так мало, что может показаться, будто перспектива возвращения политика-республиканца к власти едва ли радикально повлияет на сложившуюся систему международных отношений. Немецкая экспертка по европейской и глобальной безопасности Яна Пуглирин призывает не поддаваться самоуспокоению. Она объясняет, что заявления Трампа имеют под собой хорошо подготовленную интеллектуальную почву и, более того, определенный американский двухпартийный консенсус. В его основе лежит представление о том, что центр мировой политики смещается в Азию, а на защите Европы можно сэкономить и перенаправить эти средства на стимулирование экономического роста в самих США.  

    Если эти планы действительно будут реализованы, то Европа может оказаться в положении не многим лучшем, чем Украина в 2022 году: в случае российской агрессии отражать ее придется самостоятельно, а США будут лишь сдерживать Кремль от применения ядерного оружия и постараются не позволить нанести Европе стратегическое поражение. В статье для журнала Internationale Politik Яна Пуглирин предлагает рассмотреть этот сценарий всерьез. 


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России


     

    Нападение России на Украину сделало существование НАТО более осмысленным, чем когда бы то ни было с окончанием холодной войны. Вместе с тем российское вторжение явно показало зависимость Европы от США в сфере безопасности и военную уязвимость Евросоюза. И пусть европейские страны стали теперь больше тратить на оборону, им все еще приходится наверстывать упущенное после десятилетий нехватки инвестиций. Защитить себя без помощи США Европа не смогла бы. 

    Американцы предоставляют львиную долю так называемых «стратегических вспомогательных средств», в числе которых, например, разведданные, возможности дозаправки в воздухе и спутниковая связь. В распоряжении США быстро развертываемые боеспособные вооруженные силы с большим запасом боеприпасов, которых нет у большинства европейских стран. Перед лицом постоянных угроз Путина применить атомное оружие ядерный потенциал США дает Европе гарантии безопасности и служит базовой основой сдерживания. Американский эксперт по вопросам обороны Макс Бергманн в работе для Центра стратегических и международных исследований резюмирует: НАТО, по его словам, организовано так, что вооруженные силы европейских стран заточены на то, чтобы выполнять оперативные задачи под руководством США.  

    Но дело не только в военном превосходстве. США остаются и бесспорным политическим лидером. Ни одна европейская столица не способна так объединить европейцев, как Вашингтон. Европа более чем благодарно приняла тот факт, что Соединенные Штаты, как и во времена холодной войны, взяли на себя ведущую роль в реагировании на российскую агрессию против Украины и потратили на это огромные ресурсы.

    В то же время многие в Европе предпочитали закрывать глаза на то, что эта война не изменила две фундаментальные тенденции: переориентацию американской внешней политики на Азию и глубокий внутриполитический раскол в США по поводу того, отвечает ли защита Европы их жизненно важным национальным интересам. Лишь в свете того, что [несколько месяцев] с начала года американская военная помощь Украине почти полностью отсутствовала и стало понятно, что в какой-то момент американцы могут полностью выйти из игры, европейцы встревожились всерьез. Чем ближе к президентским выборам в ноябре, тем более устрашающе для будущего трансатлантического альянса выглядит перспектива победы Дональда Трампа.  

    «Спящее НАТО» 

    Заявление Трампа о том, что он даст России «сделать все, что она пожелает», с любой страной-участницей НАТО, которая недоплачивает в бюджет альянса, — не пустая угроза. Это обещание Трампа всем сторонникам лозунга «Сделать Америку великой снова» (Make America Great Again, MAGA) и постоянно растущему лагерю республиканцев, поддерживающих более изоляционистскую внешнюю политику. Правда, Трамп может вывести США из НАТО только с одобрения обеих палат Конгресса или при наличии большинства в две трети голосов в Сенате. Но даже если не брать в расчет возможность формального выхода из НАТО, планы, разрабатываемые в консервативных аналитических центрах, близких к Трампу, грозят европейцам серьезными последствиями. 

    Вот, например, статья Сумантры Майтра, директора по исследованиям и связям с общественностью Американского института идей (American Ideas Institute), в которой он советует США отвернуться от Европы и пропагандирует концепцию «спящего НАТО» (dormant NATO) — пассивного альянса, в котором США выступают в лучшем случае в качестве «молчаливого» партнера. Как и многие в лагере MAGA, Майтра считает, что поддержка Украины не относится к жизненно важным национальным интересам США, а высокие затраты не оправданы, поскольку Россия «не претендует на гегемонию в Европе». Он настаивает, что США «давно пора перестать считать [европейский] континент приоритетным для собственной концепции национальной безопасности». 

    Майтра критически оценивает институциональное развитие НАТО с момента окончания холодной войны. Он осуждает его расширение на восток и «наднациональную бюрократизацию» во имя продвижения демократии. Его главный аргумент в том, что у европейцев нет стимула брать на себя более серьезные обязательства по обеспечению безопасности у себя на континенте, пока США продолжают нести большую часть бремени. Именно поэтому Майтра предлагает припереть европейцев к стенке. Он хотел бы добиться такой архитектуры европейской безопасности, где США не были бы в самом центре. Такой, где американские войска больше не составляли бы костяк передовых оборонительных сил на восточном фланге НАТО, а использовались лишь в крайнем случае.  

    Он не ставит целью полный уход Америки из Европы. Ядерный зонтик и крайне ограниченное присутствие военно-морских и военно-воздушных сил США сохраниться должны. Но НАТО следует прекратить работу по дальнейшему расширению, ограничиться только основополагающими задачами и поддерживать только те организационные структуры, которые будут необходимы и задействованы в случае большой войны. Европейцы должны быть способны к сдерживанию российской агрессии обычными вооружениями без участия Соединенных Штатов. Вместо того, чтобы распределить обязательства США и Европы более равномерно, Майтра хочет выдать европейцам всю американскую долю — то есть нагрузку «переложить» (burden-shifting), а не «перераспределить» (burden-sharing).  

    Анлогичные идеи можно обнаружить в «Проекте-2025» фонда «Наследие» (Heritage Foundation) и других публикациях, намечающих концепцию внешней политики будущей администрации под руководством Трампа. За «перекладывание нагрузки» выступают не только те, кто, в принципе, скептичен к расширению американского военного присутствия, но и так называемые «приоритизаторы», которые хотят направить все силы на преодоление вызова, брошенного Китаем. Еще в 2020 году идеологический лидер этого лагеря Элбридж Колби писал в [американской версии] журнала Internationale Politik: «Американская армия будет по-прежнему играть центральную роль, особенно в случае конфликта, но только в той степени, в какой это не ослабит оборонительные порядки США в Азии. Львиная доля сил, необходимых для отражения или сдерживания российского нападения на НАТО, должна быть предоставлена Европой». 

    Давление исходит и от американских избирателей. Многие просто не понимают, почему их налоги и войска нужны для защиты богатого континента, чье население намного больше населения США. 

    Поэтому европейцам не следует питать иллюзий. Даже если Джо Байден победит на выборах, это, в лучшем случае, даст европейцам больше времени на адаптацию, но не избавит их от фундаментальной необходимости усилить роль Европы в НАТО. Этого как базового условия для дальнейшего американского участия требуют не только республиканцы, но даже и демократы, которые, в принципе, настроены по отношению к альянсу позитивно. 

    Европейцы должны признать этот факт и инвестировать в создание прочного европейского фундамента НАТО, если хотят, чтобы альянс пережил (частичное) прекращение активности США. Речь идет прежде всего о наращивании военного потенциала. Действительно, Европа все больше отстает от США, чьи вложения растут гораздо стремительнее европейских, несмотря на все разговоры о «стратегической автономии» Европы. Как мы с Джереми Шапиро писали в анализе, подготовленном в 2023 году для Европейского совета по международным отношениям, военные расходы США выросли с 2008 по 2021 годы с 656 до 801 миллиарда долларов, в то время как расходы всех 27 стран ЕС и Великобритании — с 303 всего лишь до 325 миллиардов долларов. И что еще хуже, вложения США в новые оборонные технологии по-прежнему более чем в семь раз превышают траты всех стран-участниц ЕС вместе взятых.  

    Более того, поскольку общая картина европейского оборонительного ландшафта составляется из многих фрагментов, приведенные цифры, вероятно, завышают расходы Европы. Страны Евросоюза почти не сотрудничают при расходовании своего относительно небольшого оборонного бюджета, поэтому он остается малоэффективным. Инициативы ЕС, возникшие в ответ на войну России против Украины, такие как проект EDIRPA по укреплению европейской оборонной промышленности путем совместных закупок или программа ASAP по развитию производства боеприпасов, страдают от отсутствия поддержки со стороны государств-участников.  

    Преодоление скепсиса 

    Поскольку оборонительные возможности Европы часто не поспевают за нуждами, а дыры нужно залатывать как можно скорее, многие европейские государства ищут решения за пределами континента, увеличивая свою зависимость от третьих стран и ослабляя собственную оборонно-промышленную базу в Европе. По данным на сентябрь 2023 года, 78% финансовых ресурсов стран ЕС в 2022–2023 годах предполагалось потратить на закупки за пределами ЕС. 

    Между тем для более дееспособной и автономной Европы необходима сильная, инновационная и конкурентоспособная оборонная промышленность, которая освоила бы стратегические технологии будущего не хуже других крупных держав. Это означает не ослабление, а скорее укрепление трансатлантических отношений в долгосрочной перспективе.  

    Самый важный вклад, который Евросоюз может внести в создание более европеизированного НАТО, — это обязать страны-участницы больше и разумнее инвестировать в усиление своего оборонительного потенциала и развитие инновационных технологий. Больше денег — не единственное решение, поскольку реорганизация существующих структур и процессов абсолютно необходима для того, чтобы сделать европейское оборонное сотрудничество более инновационным и более эффективным. Но без устойчивого финансирования не будет стимулов для совместных разработок и закупок. 

    Исходя из этого в начале марта 2024 года Европейская комиссия и [бывший] Верховный представитель союза по иностранным делам и политике безопасности Жозеп Боррель представили первую, весьма амбициозную стратегию оборонной промышленности на уровне ЕС (EDIS), а также первоначальный проект законодательства для реализации этой стратегии (EDIP). Но несмотря на то, что сама цель пользуется в Евросоюзе широкой поддержкой, многие государства-члены скептически относятся к столь значительному расширению полномочий Еврокомиссии. Этот скепсис необходимо преодолеть. Главной целью ЕС должны стать совместные закупки вооружений наряду с развитием коллективного оборонительного потенциала. Все это ради того, чтобы сделать сдерживание агрессора и защиту стран НАТО более эффективными. 

    Речь также идет о том, чтобы организовать поддержку Украины в долгосрочной перспективе даже без участия США и гарантировать, что передовой заслон на восточном фланге будет надежно прикрыт европейскими войсками. В свете этого постоянное размещение немецкой боевой бригады в Литве — тот сигнал, который нужен.  

    Читайте также

    История расширения НАТО на восток

    «Украинцы знают, за что воюют, а вот знаем ли мы?»

    Евроимперия — это будущее Евросоюза?

    Что, если Россия победит?

    Что пишут: о «новой военной службе» в Германии

  • Пятнадцатый признак фашизма

    Пятнадцатый признак фашизма

    Вот уже несколько лет в некоторых немецких СМИ и телешоу на разные лады то и дело повторяют один и тот же вопрос: а есть ли еще в Германии свобода слова? Можно ли говорить все, что захочешь? Сомнения в этом проникли и в широкие круги немецкого общества: 44% участников опроса, проведенного в 2023 году, заявили, что, высказывая собственную точку зрения, следует быть осторожными. Между тем в свежем рейтинге свободы прессы, ежегодно публикуемом организацией «Репортеры без границ», Германия занимает десятое место (у России — 162 место из 180 стран).

    Правда, причин для тревоги хватает и внутри журналистского сообщества. Высокое место в рейтинге «Репортеров без границ» обеспечивается отсутствием ограничений на распространение информации и мнений — но он не учитывает того, что именно отсутствие ограничений может угрожать влиянию СМИ, придерживающихся стандартов, принятых в журналистской профессии. Звучит парадоксально, но на самом деле объяснимо: еще несколько лет назад эксперты были обеспокоены тем, что контент, размещаемый в соцсетях и блогах, не проходит качественной редакционной проверки, чем легко могут воспользоваться пиарщики корпораций, которые хотят выдать рекламу за объективную информацию. Теперь ясно, что так же действуют и те, кто создает и воспроизводит радикальные, антидемократические нарративы. Распространение в Германии так называемых альтернативных СМИ, прежде всего правого толка, — яркий тому пример.

    Но тогда почему именно крайне правые чаще других говорят о том, что свобода слова в Германии под угрозой? Об этом размышляет Андреас Герлах в статье для Geschichte der Gegenwart.


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России


     

    После встречи в Потсдаме больше нельзя закрывать глаза на то, к чему стремятся современные правые и неофашисты, — к уничтожению принципов правового государства в собственных интересах. Причем сама потсдамская встреча не оказала практически никакого влияния на уровень поддержки правых партий. И важно время от времени — а сейчас в особенности — задаваться вопросом о том, что такое фашизм, на каких принципах он зиждется и как нанести ему поражение? Ведь победа над ним — возможна.

    Многие теории фашизма стремятся дать определение этому понятию, выделив несколько ключевых элементов. При этом большинство из них обращается к определенным историческим обстоятельствам или отдельным общественно-политическим характеристикам фашизма. В итоге часто складывается ощущение, что возможен один единственный и неповторимый фашизм, не подверженный изменениям.

    Подобная точка зрения не учитывает, что фашистские движения XX столетия развивались с течением времени. Так, идеологи немецкого фашизма изначально фиксировались на Германии, и только впоследствии фокус их идеологического внимания сместился сначала на [древних] германцев, а затем на так называемых арийцев. Итальянскому фашизму при Муссолини на раннем этапе были свойственны антимонархизм и социальная направленность, но затем на передний план начали выходить преимущественно капиталистические и промонархические идеи. Сравнение различных проявлений фашизма 1920–1930-х годов в Европе показывает, что говорить нужно о различных типах с отличающимися ключевыми элементами: режим Франко в Испании, уделявший огромное внимание католицизму, разительно отличается в этом отношении от немецкого фашизма, для которого было характерно враждебное отношение к церкви. Подобным образом различаются позднеимпериалистическое «Новое государство» в Португалии, правление венгерской национал-социалистической «Партия скрещенных стрел» и неолиберально-бюрократические авторитарные правительства в Южной Америке 1960–1970-х годов.

    Тем не менее к каждой из этих систем и к любому движению применим термин «фашизм». Эти сложные различия в рамках явления, именуемого фашизмом, с трудом поддаются описанию и, скорее, препятствуют сопротивлению возрождающимся фашистским движениям, рост популярности которых отмечается на протяжении последних лет в Европе.

    Вечный фашизм

    Именно поэтому столь значимым представляется небольшое эссе Умберто Эко «Вечный фашизм». Эко несколько иначе подходит к описанию фашизма. Он выделяет ни много ни мало 14 типических признаков фашистских движений и подчеркивает, что движение, партия или правительство можно определить как фашистское, даже если оно не соответствует каждой из них. В своих рассуждениях Эко опирается на определение «игры», предложенное Людвигом Витгенштейном и приводит следующую схему с авторским комментарием: 

    1                2                          3                  4

            abc         bcd          cde          def      

    «Предположим, перед нами набор политических группировок. Первая группировка обладает характеристиками аbс, вторая — характеристиками bcd и так далее. 2 похоже на 1, поскольку у них имеются два общих аспекта. 3 похоже на 2, 4 похоже на 3 по той же самой причине. 3 похоже даже на 1 (у них есть общий элемент с). Но вот что забавно. 4 имеет нечто общее с 3 и 2, но абсолютно ничего общего с 1. Тем не менее, благодаря плавности перехода с 1 на 4, создается иллюзия родства между 4 и 1» (цит. по: Эко У., Пять эссе на темы этики. Symposium, СПб, 2003. Стр. 66-78 — прим. дekoder'а).

    Эко выделяет 14 таких типических характеристик, или, другими словами, цепочку характеристик от a до n, имеющих основополагающее значение для определения понятия «фашизм». При этом в истории не было фашистского режима, который удовлетворял бы всем 14 характеристикам сразу. Ниже эти 14 признаков приведены списком, однако небольшое эссе Умберто Эко все равно вполне достойно того, чтобы прочесть его целиком:

    1. Культ традиции,
    2. Неприятие модернизма,
    3. Культ действия ради действия,
    4. Любая критика воспринимается как предательство,
    5. Прирожденная боязнь инородного,
    6. Фашизм всегда пытается опираться на фрустрированные средние классы,
    7. В основе фашизма заложена одержимость идеей заговора против идентичности,
    8. Враги фашизма рисуются в одно и то же время как и чересчур сильные, и чересчур слабые,
    9. Есть лишь бескомпромиссная борьба («Жизнь ради борьбы»),
    10. Массовый элитаризм,
    11. Всякого и каждого воспитывают, чтобы он стал героем («Культ героизма»),
    12. Культ мужественности — пренебрежение к женщине, преследование любых неконформистских сексуальных привычек, 
    13. Фашизм всегда строится на популизме в интересах большинства, 
    14. Фашизм говорит на Новоязе, то есть переиначивает смысл слов, использует эвфемизмы или оправдательные конструкции при формулировке собственных тезисов.

    При взгляде на этот список бросается в глаза, что Эко вовсе не упоминает характеристики, типичные для «классических» определений фашизма: культ вождя, милитаризм или антисемитизм выступают для него не сутью фашизма, а лишь вариациями одного или нескольких из названных им аспектов. Именно это делает определение «вечного фашизма» Умберто Эко столь современным. В сегодняшней реальности довольно редко встречаются режимы, основанные на фашистско-авторитарной идеологии, для которых — как в случае нынешней России — были бы характерны ярко выраженный культ личности или милитаризм. Эти аспекты, как правило, остаются в тени, а вот значительная часть из упомянутых выше 14 признаков применима к большинству новых правых партий, группировок и государств.

    Культ СМИ

    Эко называет собственное определение фашизма «размытым» (fuzzy), так как в зависимости от исторического и социального контекста некоторые из этих характеристик в конкретном случае могли проявляться, а некоторые — отсутствовать. Эко составил всесторонний перечень черт, наилучшим образом подходящий для того, чтобы распознать и описать фашистский режим. Однако этот список не исчерпывающий, его можно расширять — ведь современные разновидности фашизма движутся дальше, приобретая определенные черты, которых не было вовсе или которые изменились со временем.

    Одно свойство современного фашизма точно заслуживает добавления в список. Этот аспект был важен уже для первоначальных фашистских движений, сложившихся в первые десятилетия ХХ века, но сегодня, когда он ярче и значительнее, чем когда бы то ни было, его можно назвать пятнадцатым признаком фашизма, который всегда стремится использовать самые современные из доступных средств массовой информации для распространения своих идей. Фашизм влюблен в собственный образ, любуется собственными слоганами, активистами, плакатами, символами и заявлениями. Те, кто внимательно следит за развитием современных праворадикальных партий и группировок, вряд ли удивятся такому диагнозу: ни одна другая немецкая партия не активна в тиктоке так, как АдГ; твиттер был ключевым инструментом предвыборной кампании Дональда Трампа; российские интернет-тролли пытались повлиять на результаты выборов через социальные сети; усилия компании Cambridge Analytica, помогли республиканцам добиться решающего перевеса во время президентской кампании.

    Эко, кстати, упоминает, что фашисты были большими почитателями современных технологий вопреки собственному традиционализму, но игнорирует то, насколько интенсивно они пользуются современными им средствами массовой информации. Тут вместо Эко давайте обратимся к Вальтеру Беньямину. Его знаменитое эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» чаще всего воспринимают как теорию развития СМИ, демонстрирующую, как фотография, кино и искусство изменили свое время. При этом из виду упускается, что значительная часть этого искусствоведческого текста посвящена определению фашизма, и автор в итоге приходит к выводу, что фашизм учится использовать самые современные средства массовой информации, а также пытается применять их в собственных интересах. Главным образом во второй части эссе Беньямина содержится теория одержимости фашизма собственной представленностью в СМИ. Какую бы форму ни принимал фашизм, он всегда жадно следит за тем, как его изображают — в кино, на телевидении, по радио, в ток-шоу, в газетах, на таких платформах, как YouTube, фейсбук, твиттер и тикток. (К слову: по этому вопросу имеет смысл ознакомиться с менее известной «второй редакцией» эссе — текстом, опубликованном в седьмом томе Собрания сочинений автора, который еще не подвергся изрядно скорректировавшей его редактуре сотрудников Института социальных исследований. Беньямин пишет об «эстетизации политики, которую проводит фашизм». Фашизм во что бы то ни стало стремится к самовоспроизведению и воспроизведению своих протагонистов в медийном пространстве. Этот немаловажный аспект отсутствует у Эко, однако его вполне можно добавить к списку признаков. Более того, исключительно важно подчеркнуть значимость этой пятнадцатой характеристики: невозможно было бы представить выживание фашистских режимов, появление новых, достижение ими успеха на выборах, не используй они медиа.

    Геббельс, Бэннон, Маск

    Фиксация на собственном образе была характерна уже для раннего фашизма. Достаточно вспомнить гигантскую скульптурную маску Муссолини на фасаде дворца Палаццо Браски, где располагалась штаб-квартира его партии. Можно также заглянуть в дневники Йозефа Геббельса, который начиная с 1933 года описывал радио и его возможности прямо-таки с эротическим восторгом. 11 февраля 1933 года он сделал следующую запись : «Еду во Дворец спорта. Зал переполнен. На 10 площадях толпы людей. Во всем Рейхе около 20 миллионов слушателей. Меня встречают овациями. Для начала отчитываю прессу. Затем произношу по передатчику двадцатиминутное вводное слово. Выходит блестяще. Ни следа сценической лихорадки. Выходит Гитлер. Докладываю и передаю ему слово. Гитлер произносит изумительную речь. С резкими нападками на марксизм. В конце он впал в редкий ораторский пафос и закончил словом “аминь”! В этом сила, это работает. Эта речь воодушевила всю Германию. Массы во Дворце спорта впали в безумное упоение. Так должно быть и впредь». За несколько дней до этого: «Все средства в нашем распоряжении. Деньги у нас есть, радио подчиняется нам, речи Гитлера звучат на всех каналах, я веду репортаж». Или запись от 2 декабря 1940 года: «И весь народ, на фронте и на родине, сидит у радиоприемника».

    По записям Геббельса очевидно, что радио было для него не просто каким-то удобным СМИ; он восторгался им и считал практически ключевым инструментом для воодушевления всей Германии на поддержку Гитлера и фашизма. Восторженное отношение к силе медиа бытует и среди современных праворадикальных активистов. Только сегодня они говорят не о радио, а о тиктоке. Праворадикальный активист Эрик Аренс такими словами описывал силу алгоритмов тиктока на своем выступлении в Институте государственной политики, который уже закрыт: «Ощущение похоже на то, что, должно быть, испытывали в 1923 году, когда появилось радио. Я ловлю это каждый раз, когда открываю свои тикток-аккаунты».

    Наряду с радио необходимо упомянуть и кинематограф, которым так восхищались фашисты и который Беньямин абсолютно верно оценивал как инструмент эстетизации политики фашизма. Достаточно вспомнить пропагандистские фильмы Лени Рифеншталь.

    В августе 1933 года, всего через несколько месяцев после прихода к власти НСДАП, Геббельс представил «народный радиоприемник», к производству которого в обязательном порядке привлекли все профильные немецкие компании. Новый радиоприемник был таким дешевым для конечного потребителя, что практически каждый мог позволить себе его приобрести. Радиоприемники появились не только в каждом доме, но и в каждой забегаловке, в каждом кафе и даже на некоторых лестничных площадках, чтобы массы «впадали в безумное упоение». Тут уместно вспомнить слова Стива Бэннона, который во многих отношениях продолжает дело Геббельса или, по крайней мере, стремится выглядеть его продолжателем: «Демократическая партия не имеет значения. Настоящая оппозиция — это средства массовой информации». Борьба со СМИ ведется до тех пор, пока их не удается подчинить собственному влиянию.

    Отстаивать свободу слова до тех пор, пока ее не удастся отменить

    До самого своего прихода к власти фашисты делают вид, что отстаивают право на свободу слова, чтобы вынудить СМИ публиковать свою точку зрения. Фашисты хотят, чтобы их мнение воспринималось общественностью так же, как и мнение любой другой стороны.

    Однако с того момента, как какие-нибудь правые миллиардеры или партии приобретают, к примеру, Twitter, газету NZZ или какой-либо общественно-правовой телерадиоканал или входят в совет директоров таких медиа, их показная приверженность свободе слова куда-то испаряется — как это было в Польше, после приобретения целой медиаимперии во Франции или после покупки Twitter Илоном Маском.

    Современные правые, реакционные и зачастую откровенно фашистские движения обладают многими характеристиками из списка Умберто Эко, но важной характеристикой, которой можно было бы дополнить этот перечень, служит вечная фиксация на собственном образе и представленности в медийном пространстве. А потому именно там проходит главный антифашистский фронт XXI века. Нельзя допустить, чтобы фашисты захватили медийное пространство.

    Читайте также

    Верят ли немцы своему телевизору?

    «Если партия угрожает 24 миллионам — значит, она угрожает каждому»

    Парламент — не место для работы

    «Кремлю невыгодно, чтобы альтернативные медиа были связаны с ним напрямую»

    Что пишут: об успехах крайне правых и поражении красно-зеленых

  • «Задетые чувства не оправдывают вмешательства в литературу»

    «Задетые чувства не оправдывают вмешательства в литературу»

    Во многих обществах язык стал одной из ключевых тем и одновременно ареной культурной войны. Германия — не исключение. Одни считают, что многовековая дискриминация различных общественных групп отражается в прижившихся словах, оборотах и даже грамматических конструкциях, более того, нормализуется через то, что они по-прежнему в ходу. А значит, общество нуждается в том, чтобы язык был избавлен от них. Другие ставят под сомнение прямую взаимосвязь между тем, как мы говорим и пишем, и тем, как живем и действуем. С этой точки зрения, стремление исправить язык и следить за словоупотреблением — не что иное, как форма власти, которую хотят получить активисты и активистки. Тему «левацкого вторжения в язык» активно эксплуатируют и представители правых сил, в том числе «Альтернатива для Германии».

    Мелани Мёллер (нем. Mellanie Möller) — профессор классической филологии берлинского Свободного университета. Несколько лет назад она активно включилась в дебаты вокруг древнеримского поэта Овидия, в рамках которых ряд исследовательниц-феминисток заявили, что ученые (прежде всего, мужчины) систематически игнорируют поэтизацию насилия над женщинами в его творчестве. С точки зрения Мёллер, подобного рода претензии — это попытка навязать прошлому проблемы и нормы сегодняшнего дня.

    Весной 2024 года вышла ее книга «Недееспособный читатель» (“Der entmündigte Leser”), в которой она развернула свои мысли на более широком материале. Мёллер выступает категорически против того, чтобы вносить изменения в тексты более ранних эпох в соответствии с современными представлениями. Критикует она и идею «восприимчивого чтения» (англ. Sensitivity reading), согласно которой с новыми рукописями нужно предварительно знакомить подготовленных читателей (желательно представляющих уязвимые группы), с тем чтобы те проверяли их на предмет дискриминирующего содержания. На обложке книги Мёллер использованы двоеточие, пробел и звездочка — с явно ироничным намеком на гендерно-нейтральный язык, который также вызывает у нее претензии. На вопрос о своей идейной близости к правым она отвечает, что, как раз наоборот, не хотела бы отдавать эти темы на откуп политикам-популистам.

    Книга Мёллер вызвала благожелательные отзывы в либерально-консервативной прессе, у нее взяли несколько интервью, одно из которых — швейцарской NZZ — перевел дekoder. Безусловно, она вносит вполне определенный вклад в эту широкую дискуссию, но важно помнить, что Мёллер говорит и пишет не о языке вообще, а, прежде всего, о литературе.


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России


     

    Мартина Лойбли: Госпожа Мёллер, на ваш взгляд, литературе можно все?

    Мелани Мюллер: Безусловно. Художественной литературе можно все.

    — Но ведь границы явно существуют. Во многих книгах слово на букву «Н» (Neger) заменяют каким-то другим. В Швейцарии в прошлом году слово Zigeuner («цыган»), появившееся в рукописи романа Алена Клода Зульцера, вызвало большую волну недовольства.

    — Да, и меня это крайне беспокоит. Любое вмешательство в текст — та самая корректура, что ставит себя выше автора. Такого рода коррекция — это нарушение границ и апроприация. В ней заложено представление, что мы сегодняшние более развиты, чем автор текста. За этим стоит телеологическая убежденность, что современность заведомо умнее прошлого. Но это же не так. И уже хотя бы по этой причине в литературных текстах ничего нельзя менять.

    — А что плохого в том, чтобы переделать «короля негров» (Negerkönig) в «короля Южных морей» (Südseekönig), как в тексте «Пеппи Длинныйчулок»?

    — Такие слова, как «король негров» или «цыганка», отражают свое время и культуру эпохи, а потому имеют право на существование. Благодаря ним прошедшая эпоха воспринимается дифференцированно и критически. Предлагаемые же замены часто совершенно нелепы.

    Замены, к которым мы прибегаем, всегда неполны. Они все делают проще и бледнее

    — Что вы имеете в виду?

    — В «Пеппи Длинныйчулок» титул «король южных морей» вызывает новые ассоциации, может, и похуже, чем «король негров». Я знаю, что некоторые люди, услышав про «Южные моря», вспоминают полуголых девушек с Гавайских островов.

    — Если мы заменяем всего лишь отдельные слова, что в этом такого уж плохого?

    — Замены, к которым мы прибегаем, всегда неполны. Они все делают проще и бледнее. Вот был у нас Джим Кнопф, от которого остался просто «мальчик», и все, что с ним связано, — его внешний вид, нюансы описания и возможности дискуссии — все утрачено. Но ведь язык нам дан и для того, чтобы описывать различия. В различиях, вообще-то, нет ничего плохого, наоборот, различия — это прекрасно. Да и очень редко запретное слово встречается в тексте всего раз. Возьмем хотя бы слово «мавр» у Шекспира, в «Отелло». Любое изменение меняет и контекст. Оттенки первоначального слова теряются вместе с ним, причем все сразу: и просто описывающие, и позитивные, и заслуживающие критики.

    — Нет сомнений в том, что многих людей слово на «Н» ранит. За ним тянется шлейф исторической несправедливости. Что вы скажете этим людям?

    — Слово на букву «Н» — конечно, более острый случай, чем многие другие. Но тем, кто чувствует себя задетыми, приходится с этим жить. У них есть много возможностей критически разбирать текст. Но задетые чувства не могут служить оправданием для позднейшего вмешательства в литературный текст.

    — Что же, нам нужно просто привыкнуть к тому, что литература содержит и дискриминирующие пассажи?

    — Да. Всем нужно как-то с этим справляться. Для некоторых групп эти вопросы объективно более острые, и тем не менее они должны с этим жить. Слово «еврей» в Германии когда-то было ужасным ругательством. Слово «негр» также претерпело многообразные изменения между позитивным, негативным и нейтральным звучанием.

    Есть разница, используется ли слово в литературе или в обиходной речи

    — Не стоит ли информировать читателей об этом меняющемся звучании?

    — Несомненно, комментарий может помочь с такой информацией. Правда, сноски или примечания непосредственно в литературном тексте — это, на мой вкус, опять же не лучшее решение, потому что может быстро разрастись до такой мании комментирования, которая выдает чувство неуверенности, владеющее составителем. Вообще же говоря, есть разница, используется ли слово в литературе или в обиходной речи. В повседневном разговоре у меня есть собеседник, и мне понятно, когда то или иное слово может ранить. В таком случае я воздержусь от его использования.

    — Литература — наоборот, безопасное пространство [для высказывания]?

    — Нужно пространство, в котором у фантазии нет границ. Вообще нет. Потому что все, что может обидеть, оскорбить, все, что мы сегодня называем языком вражды, все недопустимое, все дурное — это часть природы человека. Мы это видим каждый день, и важно это каким-то образом канализировать, как-то этим управлять и куда-то перенаправлять. Для этого необходимо пространство, в котором разрешено думать как угодно и все что угодно.

    Кого защищать? Как обычно, детей. Тут уж можно дать волю своей жажде контроля

    — Пусть и ценой того, что некоторые литературные произведения вообще не будут прочитаны?

    — Это было бы потерей. Литературе пришлось бы смириться с тем, что она останется без какого-то количества читателей. Но зато она, вероятно, обретет других, которые рады будут найти здесь пространство свободы. А для того, чтобы уберечь от этого детей, достаточно ограничения по возрасту.

    — Но мания исправлений как раз гораздо сильнее в детской литературе. Почему так?

    — Здесь сказывается потребность общества в комфорте, защите и безопасности. А кого защищать? Как обычно, детей. Тут уж можно дать волю своей жажде контроля. Причем доверие к самим детям очень часто невелико. Считать их настолько наивными, что старые предрассудки они точь-в-точь перенесут из книжки в свою действительность, — это, по-моему, значит недооценивать их воображение и способность к дифференцированному мышлению. Это неуважение к детям и их возможностям. Почему им нельзя прочесть в книге описание чьей-то внешности? Бывает ведь не только черное и белое, бывают все возможные оттенки цвета. А уж если детям что-то покажется странным и непонятным — то они нас сами спросят, и вот тогда можно будет объяснить.

    — Как вы сами реагируете, если вам в тексте встречается что-то для вас отвратительное?

    — Возмущаюсь. Например, подростком я очень не любила слово Weib, которое в литературе встречается очень часто. Я всегда думала: «Что за шовинизм!» И только потом узнала, что исторически у этого слова были разные значения. Меня и сегодня могут возмущать тексты, и я начинаю спорить — с друзьями или в публичном пространстве, — и это в высшей степени полезно.

    Должно существовать пространство, в котором у фантазии нет границ

    — А почему вообще литература затрагивает нас так сильно?

    — Потому что это нас обогащает. Потому что мы не только просвещенные люди с сильным рацио, но и наделены аффектами. Эмоции — неотъемлемая наша часть, и нам нужно учиться их артикулировать. Это помогает вызреванию мыслей и чувств. И вообще, иногда выходить из зоны комфорта способствует человечности. В такие моменты мы совершенно точно учимся иначе вести себя в повседневных конфликтах. Литература может научить нас, как оставаться жизнерадостными.

    — У культуры отмены долгая история, пишете вы в своей книге. А где лежат ее истоки?

    — Там же, где зародилась литература. Уже в античности шел спор о том, о чем можно или нельзя писать. Один из знаменитых дебатов римской эпохи — это спор между Овидием и Августом из-за «Искусства любви»: по преданию, из-за этой книги автор был отправлен в ссылку. Свобода художника во все времена смущала власть имущих — и пугала их.

    — Античные тексты сегодня тоже под подозрением, особенно с точки зрения феминизма. Вы как филолог-классик можете ли согласиться с этой критикой?

    — Никоим образом. Такая критика, в сущности, является антифеминистской. Феминизм должен допускать всевозможные формы женского взгляда на мир. Всюду видеть женщин, ставших жертвами мужского насилия, — лишь одна из многих возможных перспектив, и к тому же очень ограниченная. Под видом объективности здесь выстраиваются ассоциативные ряды между изображением женщин в античных текстах и насилием, которое творится в мире [сейчас]. Но в древности и мужчины, и евнухи тоже страдали от разнообразной несправедливости, и литература описывала и их страдания тоже. Отчасти это отражает общественные отношения того времени, но лишь отчасти. Литература — это пространство воображения, и тот же Овидий в «Метаморфозах» все подает весьма дифференцированно. Его упрекали в том, что он упивается насилием над женщинами, но его тексты гораздо тоньше, в том числе когда он описывает, например, эротические приключения богов и смертных.

    — Но женщины редко получали право высказаться…

    — В античной литературе не много женских голосов, но они есть. Некоторым повезло стать поэтессами, как Сапфо. Эти женщины, конечно, происходили из привилегированных кругов, но и сегодня все обстоит примерно так же, если отойти чуть в сторону от интернет-пространства. К тому же есть и античные авторы-мужчины, которые дали голос женщинам, такие как древнегреческий драматург Еврипид.

    Античные тексты учат нас представлять, как насилие выглядело тогда и как выглядит сейчас рядом с нами

    — В античные времена насилие изображали, по сегодняшним меркам, очень выпукло, даже пугающе. Можем ли мы вообще извлечь из этого какую-то пользу для себя?

    — Классические образы демонстрируют нам все то же самое, что происходит и сейчас в наших просвещенных обществах. Мы видим те же ужасы, которые переживают люди на войне сейчас, мы видим бездны отчаяния и зверства. Все они находят себе место в литературе. В античные времена исторические тексты писались по другим правилам. Авторы работали в том числе с элементами вымысла, а граница, за которой начиналось описание реальных ужасов и жестокости, была зыбкой. Эти тексты учат нас представлять, как это выглядело тогда и как это выглядит сейчас — возможно, не в Германии или в Швейцарии, но рядом с нами. Они расширяют горизонт наших представлений и раздвигают границы воображения.

    — Почему так важно различать жизнь и искусство? При том что сейчас тренд направлен в противоположную сторону, в направлении автофикшна и аутентичности.

    — Это очень сложный вопрос. Разумеется, само это различение искусственно и имеет смысл лишь до какой-то степени. Конечно же, фантазия — это, в том числе, плод всех наших житейских обстоятельств. Тем не менее я бы хотела бороться за ее право на существование. Как раз проводя границу между жизнью и искусством, я и говорю о том, что вот это роман, вот безопасное пространство. Внутри этого пространства я могу дать полную свободу самым диким мыслям. И это врата в мир фантазий, где я могу предаться эстетическим переживаниям.

    — А что это за пространство? Из чего оно состоит?

    — В нем действует принципиальное разрешение писать все что угодно. Мы входим в это пространство совершенно независимо от того, где мы находимся в действительности, и в этом пространстве возможно и позволено думать что угодно. Ты погружаешься в космос, который освобождает тебя от всех правил, от угрызений совести, от осуждения. Я представляю себе это пространство как затемненную комнату для проявки фотографий. Вот и опять — «темная комната» отдает пороком, но мы ведь знаем, что в повседневности происходит множество нарушений запретов: в политике, в застольных разговорах, в секс-индустрии. У нас есть потребность нарушать границы. Мораль — не тот инструмент, с помощью которого нужно осуждать или исправлять литературу.

    — Но почему нет?

    — Потому что мораль субъективна. Потому что она игнорирует разнообразие наших обществ, в которых сосуществуют различные проявления.

    Читайте также

    Сносить памятники глупо, еще глупее их ставить

    Будет ли меньше расизма, если не говорить о «расах»?

    «Слухи о диктатуре общественного мнения преувеличены»

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    «Люди не справляются с амбивалентностью»

    Зачем мужчинам феминизм

  • Смогут ли немецкие ультраправые превратить Евро–2024 в «катастрофу»?

    Смогут ли немецкие ультраправые превратить Евро–2024 в «катастрофу»?

    Во многих странах, входивших в состав СССР, фанатская футбольная среда тесно переплетена с ультраправой политической сценой. На трибунах можно услышать расистские кричалки, а активные болельщики и участники радикальных группировок —часто одни и те же люди. Излишне говорить о том, где сторонники этих идей черпают для себя исторические примеры.

    Естественно, возникает вопрос о том, насколько велико влияние крайне правых идей на трибунах стадионов в самой Германии, где начинается Евро-2024. В общей сложности об активном интересе к футболу заявляет больше 20 миллионов немцев (но эта цифра в последние годы снижается). В Германии насчитывается свыше 24 тысяч футбольных клубов, которые объединяют 7,3 миллиона болельщиков. Но культура боления за национальную сборную существует достаточно автономно: ультрас и организованные фанаты клубов часто не имеют к ней отношения.

    Чемпионат пройдет в десяти городах (среди них Берлин, Мюнхен, Лейпциг, Кельн, Штутгарт) и стартует всего через несколько дней после того, как популистская и близкая к правоэкстремистским кругам «Альтернатива для Германии» добилась исторического успеха на выборах в Европарламент. При этом немецкие правые радикалы за последние десятилетия объявили некоторым игрокам собственной сборной почти что войну.

    Спортивному болению как общественному феномену в Германии посвящено целое направление исследований, которое представлено во многих университетах и научных центрах. Социолог Роберт Клаус, изучающий правый экстремизм, расизм и насилие в футбольной среде, в статье для bpb рассказывает о том, как на протяжении последних десятилетий менялось место крайне правых на трибунах, как действовали немецкие футбольные чиновники и какого эффекта добились, а также дает свой прогноз — ждать ли вспышек насилия на этом чемпионате.


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России


     

    Матчи сборной Германии по футболу против стран, которые во время Второй мировой войны подверглись нападению вермахта, давно пользуются особой популярностью среди неонацистской части немецких фанатов. Не стала исключением и встреча со сборной Чехии в Праге на стадионе «Эден Арена» 1 сентября 2017 года: около 200 немецких болельщиков скандировали нацистские лозунги, на трибуне раздавались крики «Зиг хайль», а в адрес немецких игроков звучали расистские оскорбления. Ни само происшествие, ни место, ни дата не стали неожиданностью, ведь именно 1 сентября со вторжения Германии в Польшу в 1939 году началась Вторая мировая война. Список инцидентов, подобных пражскому, включает в себя множество пунктов.

    Имперские флаги на трибунах

    Первые хулиганские группировки в Германии сформировались в конце 1970-х из наиболее агрессивной части болельщиков. С праворадикальными кругами таких фанатов объединяла склонность к насилию. Начиная с 1980-х годов неонацистская символика стала появляться на трибунах профессиональных футбольных клубов ФРГ, иногда и на стадионах в ГДР. Неонацисты увидели в футбольных фанатах потенциальную целевую аудиторию. Так, Михаэль Кюнен, один из лидеров сложившейся в 1980-е годы сети неонацистских группировок («свободных товариществ»), в листовке «Внутренний фронт» призывал вовлекать ультраправых футбольных хулиганов в политику.

    Фанатские сектора предполагалось использовать для овладения навыками политической борьбы. Но хоть кайзеровские военные флаги и появились на стадионах, а также на джинсовках марки Kutte, популярной у тогдашних болельщиков, эта стратегия оправдала себя лишь отчасти. Многим хулиганам строгая дисциплина настоящей политической организации была все-таки чужда. Пожалуй, наиболее успешной эта стратегия оказалась в Дортмунде, где появилась ведущая неонацистская хулиганская группировка тех времен «Боруссенфронт». Ее лидеры — прежде всего Зигфрид Борхардт — неоднократно баллотировались на выборах от ультраправых политических партий и определяли повестку «свободных товариществ» на протяжении нескольких десятилетий.

    «Боруссенфронт» неоднократно уличали в ультраправом насилии и призывах к расистским нападениям во время международных матчей. Еще в 1984 году подобные случаи фиксировала [учрежденная в Дортмунде] Немецкая инициатива дружбы с зарубежными странами (DAFI), например: «26.10.83. За несколько недель до футбольного матча Германия — Турция в неонацистских околофутбольных кругах ходили листовки с призывами ехать в Берлин сражаться с “вонючими турками”».

    Политизированный «Боруссенфронт» с его агрессией и расизмом — это своего рода символ той части хулиганского движения, которая на протяжении десятилетия с лишним постоянно соприкасалась с воинственным неонацизмом. Другой пример — важная для хулиганской субкультуры 1990-х группировка «HooNaRa» (аббревиатура от «Hooligans Nazis Racists») из Хемница, участники которой на протяжении многих лет устраивали выезды и на матчи сборной Германии.

    Общими антифашистскими усилиями

    Такие тенденции встречали, однако, в фанатской среде ответную реакцию и протест. В 1980-х годах началась целенаправленная социальная работа с болельщиками, включавшая в себя профессиональное противодействие правому экстремизму и насилию. Первый «фан-проект» был основан в Бремене в 1981 году; сегодня их насчитывается более шестидесяти по всей стране. Кроме того, против расистских кричалок на стадионах в 1990-е годы регулярно высказывались темнокожие футболисты. «Нам стыдно за всех, кто скандирует против нас», — говорили в открытом письме в начале 1990-х годов Энтони Йебоа, Энтони Баффое, а также Сулейман Сане, чей сын Лерой сегодня выступает за национальную сборную Германии.

    После этого письма активные болельщики различных клубов в 1993 году основали «Объединение футбольных фанатов-антифашистов» (BAFF), позднее переименованное в «Объединение активных фанатов». В то время, еще до появления социальных сетей, Объединение устраивало передвижные выставки «Место преступления: стадион», где впервые фиксировались действия ультраправых на трибунах. На этих выставках критиковали не только неонацистские фан-клубы, но и руководство Немецкого футбольного союза (НФС). Например, в 2001 году Объединение обратило всеобщее внимание на слова председателя НФС Герхарда Майера-Ворфельдера: «Во что превратится Бундеслига, если все блондины переберутся через Альпы, а у нас вместо них будут играть какие-нибудь поляки и прочие лесняки и фуртоки?» В ответ на критику НФС прекратил финансирование выставки.

    Подъем ультрас

    Другой мощной тенденцией на немецких стадионах стало появление так называемых ультрас, которые к началу 2000-х стали доминирующей группой на большинстве фанатских виражей. Если хулиганы наследовали пролетарской футбольной культуре британского происхождения, то ультрас черпали культурный импульс, скорее, в творческих интервенциях, таких как визуальные перформансы протестующих итальянских студентов и итальянских же болельщиков. Насилие здесь играло куда меньшую роль, чем визуализированные флешмобы на трибунах в поддержку собственного клуба.

    В 2000-х годах многие группы ультрас были значительно менее правыми, чем хулиганы старшего поколения. Порой это приводило к политическим конфликтам, которые заканчивались насилием. Так, в Бремене победили левые ультрас, а в Ахене — наоборот. Сегодня субкультура активных болельщиков сильно дифференцирована. Существуют преимущественно левые фанатские сообщества, виражи, где до сих пор идет борьба за влияние, и, наконец, стадионы, на которых ультраправые по-прежнему сохраняют всю силу в своих руках. Расизм в фанатской среде не исчез, но за прошедшие десятилетия борьба с ним значительно усилилась.

    Развитие НФС: от Нивеля до домашнего чемпионата мира

    Изменения происходили не только в среде болельщиков, но и в НФС, пусть и с некоторой задержкой. Решающую роль в этом отношении сыграл период подготовки к чемпионату мира – 2006 в Германии, а точнее — 1998-й и последующие годы. Работая над заявкой на проведение первенства, немецкие чиновники были крайне озабочены насилием немецких хулиганов, которые могли поставить под угрозу шансы на проведение турнира и сам чемпионат. Особый резонанс вызвало жестокое нападение на французского полицейского Даниэля Нивеля1. Тео Цванцигер, член правления НФС с 1992 года и президент НФС с 2006 по 2012 годы, позднее вспоминал:

    «После нападения на Нивеля возникли опасения: «Мы растеряем сторонников». (…) Противники немецкой заявки могли легко использовать в качестве аргумента заявления о том, что в Германии царят насилие и неонацисты».

    В итоге чемпионат мира по футболу в Германии проходил под лозунгом «Весь мир в гостях у друзей». В то время были разработаны различные меры и созданы структуры, функционирующие до сих пор. В частности, предшественник сегодняшнего сектора социальной ответственности появился в НФС именно тогда. Тогда же была учреждена ежегодная премия Юлиуса Хирша, которой награждаются люди, инициативы и клубы, отличившиеся в борьбе с человеконенавистничеством в отношении представителей какой-либо группы. Премия названа в честь игрока сборной Германии еврейского происхождения, убитого в Освенциме в 1943 году.

    Разнообразие в футболе

    На протяжении десятилетий, и особенно с 1990-х годов, футбол находится в центре социальных конфликтов, связанных с разнообразием и борьбой против дискриминации. Так, НФС разработал ряд мер для поддержки сексуального и гендерного разнообразия. В 2014 году была выпущена первая брошюра о футболе и гомосексуальности. Затем открылся Центр компетенций и помощи по вопросам сексуального и гендерного разнообразия в футболе. НФС стал одной из первых в мире спортивных организаций, которая занялась особым юридическим регулированием для игроков, совершающих трансгендерный переход. Кроме того, была учреждена ежегодная премия за вклад в интеграцию, регулярно проводились конференции по вопросам разнообразия и борьбы с дискриминацией, а также кампании по приему беженцев, например «Добро пожаловать в клуб».

    Продолжает развитие и сам футбол как вид спорта . Растет популярность женского футбола, появляются команды и турниры для девочек. Демографические изменения приводят к тому, что и в футбольных школах крупных городов, и в национальных сборных под эгидой НФС, особенно в молодежных командах, на поле выходят игроки, семьи которых переехали в Германию из других стран. Население страны становится все более разнообразным, и это разнообразие все более заметно. Обе тенденции постепенно распространяются и на массовый футбол.

    Конфликты и сопротивление

    Тем не менее эти процессы не обходятся без конфликтов и сопротивления. На матчах сборной НФС регулярно транслирует видеоролики, пропагандирующие разнообразие в футболе, — это делается в том числе и для того, чтобы привлечь в спорт талантливую молодежь. Однако, указывают критики, и в любительском футболе, и в органах НФС провозглашенного разнообразия и диверсификации, на самом деле, часто не хватает.

    Расистские настроения остаются весьма устойчивыми в массовом футболе: социологическое исследование среднего класса Германии за 2022–2023 годы фиксирует высокий уровень одобрения человеконенавистнических и расистских высказываний среди членов спортивных и футбольных клубов. В общей сложности 16% членов (любительских) футбольных клубов «полностью» или «в некоторой степени» согласны с утверждением «Белые по праву лидируют в мире», еще 16,7% — «частично/до некоторой степени». В некоторых случаях эти показатели значительно выше, чем у респондентов, не имеющих отношения к каким-либо спортивным клубам2. Кроме того, игроки сборной Германии, имеющие иностранные корни, в последнее время не раз подвергались неоправданно сильной критике после неудачных выступлений и лишались места в национальной команде. «Для некоторых немцев я никогда не стану немцем», — заявил в интервью Zeit Online темнокожий игрок сборной Антонио Рюдигер.

    Отчуждение ультраправых

    В этой конфликтной обстановке, где в болельщицкой среде растет политическая дифференциация, а в футболе процветает разнообразие, меняется отношение ультраправых к остальной части фанатского виража, к НФС и выступающей под его эгидой национальной сборной. Растущее отчуждение можно проследить по тематическим публикациям. Так, в 2020 году ситуации в фанатской среде был посвящен один из номеров дортмундского неонацистского издания N.S. Heute. Надпись на обложке гласила: «Футбол и политика. Как левые завоевали вираж, а правые остались без стадиона». В передовице автор сетовал на то, что трибуны перестали быть местом для вербовки сторонников, а последним бастионом ультраправых назвал арену в Котбусе.

    Отчуждение футбола от ультраправых заметно на примере чемпионата Европы 2024 года. Вышеупомянутый журнал N.S. Heute посвятил предстоящему турниру спецвыпуск под названием «Радуге — конец. Превратим Евро-2024 в катастрофу!», подчеркивая собственное неприятие сексуального и гендерного разнообразия. На страницах журнала можно прочесть, например, такое: «Так называемая “сборная” наемников НФС по приказу глубоко идеологизированной касты чиновников будет выбегать на поле в радужных повязках, по-идиотски закрывать рты руками и бормотать перед камерой одни и те же политкорректные фразы». Далее автор приводит ряд предложений по использованию внимания СМИ к турниру для акций и провокаций, призывая ультраправых читателей подойти к этому делу творчески.

    Перспективы Евро-2024

    Этот краткий обзор призван указать на несколько ключевых аспектов. Футбол — это не просто командная игра с мячом, а одна из центральных социально-политических площадок, на которой идет борьба за смыслы и направления развития общества. И в структурах НФС, и в фанатской среде происходят политические изменения, растет дифференциация, сосуществуют различные направления развития. Все это влияет на отношение организованных ультраправых групп к профессиональному футболу. Немецкие крайне правые организации обнаруживают свое отчуждение от НФС и подотчетной ему мужской сборной. В то же время новая реальность футбола, сформированная миграцией, и меры по поддержке многообразия иногда наталкиваются на яростное сопротивление. В результате можно наметить несколько сценариев действий ультраправых группировок во время предстоящего Евро. Тем более что этот турнир будет сопровождаться культурной программой, где предусмотрены мероприятия с фокусом именно на разнообразии.

    Сценарии

    • Во-первых, на матчах сборной Германии по-прежнему возможны инциденты с участием ультраправых. В отличие от клубов Бундеслиги, на уровне национальной сборной никогда не было прогрессивных ультрас, которые могли бы выступить в качестве противовеса для радикалов.
    • Во-вторых, за пределами стадионов следует опасаться акций против проектов, посвященных теме многообразия, и нападений на представителей дискриминируемых групп.
    • В-третьих, ультраправые будут использовать различные возможности для критики разнообразия в футболе, — например, волну ненависти в социальных сетях против небелых игроков в случае неудачного выступления. Большинство из этих сценариев относятся не только к сборной Германии, но и к участникам турнира в целом.

    Заключение

    Для сотен тысяч болельщиков чемпионат Европы 2024 года, вероятно, станет важнейшим спортивным событием и праздником культурного разнообразия. В то же время любой крупный футбольный турнир — это крайне политизированное мероприятие, а значит — потенциальная платформа для ультраправых деятелей. Тем более что чемпионат Европы совпадает с проходящим в июне «Месяцем гордости» (англ. Pride) ЛГБТиК*-сообщества и уже заявленной в противовес ему кампанией ультраправых под названием «Месяц чести» (нем. Stolz). Футбольные союзы, власти, болельщики и СМИ должны быть готовы к вышеописанным сценариям.


    1. Немецкие хулиганы избили Даниэля Нивеля до состояния полусмерти 21 июня 1998 года в Лансе. Преступление произошло в ходе мужского чемпионата мира по футболу, проходившего во Франции. Нивель так никогда полностью и не оправился от полученных травм. 
    2. В сотрудничестве со своими региональными ассоциациями НФС создал Центры обращений по поводу насилия и дискриминации, которые работают вместе с проектами «Сплочение через участие». Кроме того, борьбе с дискриминацией посвящены отдельные инициативы, включая, например, «Инициативу по повышению социальной ответственности в низовом футболе». Этим же занимаются любительские футбольные клубы. 

    Читайте также

    В одни ворота. Как в Беларуси власть переиграла футбол

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    Главный парадокс украинского военного футбола

    Как криминальная статистика создает моральную панику

    Что пишут: об успехах крайне правых и поражении красно-зеленых