дekoder | DEKODER

Journalismus aus Russland und Belarus in deutscher Übersetzung

Spenden

  • Критика Израиля: когда еще не антисемитизм, а когда уже он

    Original by Том Халед Вюрдеманн on Aus Politik und Zeitgeschichte
    Translation by Anonymous

    Непрекращающиеся в секторе Газа боевые действия становятся для немецкой политики все более сложной темой. Еще в 2008 году Ангела Меркель, выступая в израильском парламенте, назвала существование Израиля неотъемлемой частью немецкой государственной доктрины (нем. Staatsräson), а новый госминистр по вопросам культуры и СМИ Вольфрам Ваймер сразу же после своего назначения заявил, что борьба с проявлениями антисемитизма будет для него приоритетной задачей. 

    Но буквально в последние дни, на фоне сообщений об угрозе голода в Газе, риторика немецких политиков в адрес израильских властей заметно ужесточилась. Так, новый министр иностранных дел Йоханн Вадефуль заявил, что Германия оказалась перед дилеммой, где на одной чаше весов поддержка Израиля, а на другой — приверженность базовым гуманистическим ценностям. Он даже не исключил, что под вопросом могут оказаться поставки правительству Биньямина Нетаньяху немецкого оружия, хотя в ходе предвыборной кампании его ХДС/ХСС настаивал: они точно будут продолжены. Министр финансов и вице-канцлер Ларс Клингбайль из СДПГ, в свою очередь, сказал о «растущих сомнениях» о соответствии действий Израиля международному праву. Наконец, Фридрих Мерц признался, что «перестал понимать» цели израильской операции в Газе, а Феликс Кляйн предложил провести дебаты о немецкой «государственной доктрине» .

    Один из ключевых вопросов, возникающих в связи с этим, касается того, когда критика в адрес Израиля начинает обретать антисемитские черты. Чтобы ответить на него, необходимо четкое определение антисемитизма. Немецкое правительство, а также Бундестаг в своих документах пользуются так называемым «рабочим определением» Международного альянса по сохранению памяти о Холокосте. Но, например, «Левая», партия-сенсация февральских выборов, на своем съезде в мае приняла за основу Иерусалимскую декларацию, подписанную несколькими сотнями ведущих ученых, в том числе из Германии и самого Израиля1. При этом левых критикуют за то, что они отказываются недвусмысленно осудить тех своих членов, которые однозначно поддерживают арабскую позицию: например, представительницу своего федерального совета Ульрику Эйфлер, которая в середине мая выложила пост со стилизованной картой Израиля, раскрашенной в цвета палестинского государства. 

    Том Халед Вюрдеманн, который работает в Высшей школе еврейских исследований Гейдельбергского университета, в статье для журнала Aus Politik und Zeitgeschichte разбирает оба популярных определения антисемитизма с точки зрения истории палестино-израильского конфликта и его сегодняшней динамики. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    Встреча произраильской и пропалестинской демонстраций в Мюнхене 29 октября 2024 года // Фотография © IMAGO / Wolfgang Maria Weber

    В последние годы научно-политические дискуссии об антисемитизме неизбежно затрагивают спор о двух различных определениях этого явления. Первое — так называемое «рабочее определение антисемитизма». Оно было разработано Международным альянсом по сохранению памяти о Холокосте (IHRA, далее — «рабочее определение»), межправительственной организацией, одна из задач которой — борьба с антисемитизмом. Это определение создавалось в процессе работы с учеными, занявшей период с 2003 по 2016 годы. Для большей ясности оно было опубликовано вместе с одиннадцатью примерами антисемитских практик, семь из которых затрагивают Израиль.  

    Второе — это Иерусалимская декларация об антисемитизме (JDA, далее — Иерусалимская декларация), принятая в 2020–2021 годах международной группой ученых как ответ на «рабочее определение». Декларация включает 15 руководящих принципов, десять из которых связаны с Израилем и Палестиной. Оба определения нетрудно найти в интернете. 

    «Рабочее определение» стало использоваться различными государственными структурами в политических целях

    Основной предмет разногласий — отношение к государству Израиль. Если коротко: согласно «рабочему определению», некоторые высказывания об Израиле могут заведомо рассматриваться как проявление антисемитизма. В частности, постановка под вопрос права Израиля на существование в качестве еврейского государства. Иерусалимская декларация, напротив, нацелена на то, чтобы освободить антисионизм от репутации принципиально антисемитского. Среди прочего в ней приведено пять примеров того, что «само по себе нельзя считать антисемитизмом». 

    Этот спор приобрел политическую окраску, поскольку «рабочее определение» стало использоваться различными государственными структурами в политических целях, например, в качестве критерия при распределении государственного финансирования. Но речь пойдет не о связанных с этим дискуссиях. Мы сосредоточимся на анализе «рабочего определения» и Иерусалимской декларации, чтобы проявить проблемы, которые могут возникать при их сопоставлении в том или ином контексте с суждениями относительно истории и политики государства Израиль. Какие пробелы при этом обнаруживаются и какие они могут иметь последствия? Для ответа на эти вопросы необходимо учитывать особенности израильско-палестинского конфликта, которые, к сожалению, до сих пор не получили должного освещения в Германии. 

    Недостаток экспертизы 

    Дебаты о государстве Израиль и антисемитизме в Германии часто ведутся в отрыве от соответствующих научных исследований. Как «рабочее определение», так и Иерусалимская декларация подтверждают, что в современном мире антисемитизм может проявляться через отношение к государству Израиль. Но хорошо известна и точка зрения, согласно которой под предлогом борьбы с антисемитизмом подавляется критика израильской политики.

    В обоих случаях крайне важно уметь четко различать «правдивые» и «ложные» высказывания о государстве Израиль2. Согласно исследованиям, одна из ключевых характеристик антисемитизма, проявляющегося в контексте Израиля, — это так называемая «дереализация», то есть патологически искаженное восприятие еврейского государства. В то же время в «рабочем определении» подчеркивается, что критику Израиля не следует считать антисемитской, если она «сходна с критикой других стран». Иными словами, обвинение, согласно которому Израиль устраивает «апартеид», может быть и обоснованной критикой, «сходной с критикой других стран», и проявлением патологической «дереализации». Чтобы оценить это, требуются глубокие знания в области регионального и международного права3. Этой работой, важной для исследований антисемитизма, должны заниматься специалисты по Ближнему Востоку. В Германии в этой области пока наблюдается значительное отставание. Базирующиеся на источниках исследования истории Израиля/Палестины и арабского антисемитизма публикуются редко и не вызывают широкого общественного резонанса4. В свою очередь израилеведение — как раз та дисциплина, которая могла бы заниматься такими вопросами, — все еще находится в зачаточном состоянии5. Что касается региональных исследований арабского мира, которые часто связаны с исламоведением, то в них еврейское государство нередко вообще выпадает из рассмотрения, словно не относится к региону. 

    Обвинение, согласно которому Израиль устраивает «апартеид», может быть и обоснованной критикой, и проявлением патологической «дереализации» 

    Нехватка научной экспертизы ведет к тому, что ряд концептов — и, в частности, антисемитизм как антимодерное мировоззрение — подчас напрямую и некритично переносится на израильско-палестинский конфликт. Который в основе своей куда больше напоминает этническое противостояние национальных движений. Некорректные интерпретации израильско-палестинского конфликта можно встретить даже в немецких исследованиях антисемитизма. В этом контексте не лишенным смысла было бы изучение Израиля и Палестины в связке друг с другом. Согласно историку Дереку Пенслару, такой подход отличается тем, что в его рамках Израиль и Палестина рассматриваются как взаимосвязанные и равнозначные объекты исследования6. Это, с одной стороны, позволяет глубже понять их взаимозависимость и взаимодействие, а с другой — дает возможность выявить потенциал для примирения, заложенный в глубинах истории7. Цель должна заключаться в тщательном взвешивании фактов и постепенном развитии эмпатии во имя примирения и дальнейшего сосуществования. 

    Критика государства и антисемитизм

    Израиль — это государство. А потому «критика в адрес критиков» Израиля — тема очень деликатная: государства и их правительства как безличные организаторы насилия и носители власти заслуживают всестороннего критического подхода, возможно, больше, чем любая другая составляющая человеческого общества. Это утверждение касается Израиля и его правительства так же, как других государств и их властей. Предполагаемые военные преступления в Газе, незаконные поселения на Западном берегу реки Иордан и систематическая дискриминация нееврейских групп, таких как палестинские граждане Восточного Иерусалима, должны быть четко обозначены как таковые — и это нередко делается. 

    Дискуссия об антисемитизме, сфокусированном на Израиле, должна быть полна противоречиями

    В то же время очевидно, что под прикрытием «критики Израиля» процветает антисемитизм. Еврейское государство получает значительно больше обвинений, чем другие страны. Подобное отношение игнорирует право еврейского народа на безопасность и самоопределение, а главное — опасность антисемитизма и его способность объединять людей в жажде убийства. 

    В совокупности это и объясняет, почему дискуссия об антисемитизме, сфокусированном на Израиле, должна быть полна противоречиями. Разные взгляды могут возникать из-за несовпадения оценки того, насколько значимы те или иные аспекты, и за этим необязательно стоят какие-либо зловещие идеологические мотивы. Вот почему споры вокруг определения антисемитизма особенно остро возникают в контексте критики Израиля как государства. Начнем с рассмотрения рабочего определения IHRA. 

    Скользкая дорожка к антисемитизму

    Важную роль в нем играет так называемый «3Д-тест», предложенный израильским политиком-консерватором Натаном Щаранским. Согласно этому тесту, критика Израиля становится антисемитской, если она: 1) демонизирует страну, 2) делегитимирует ее существование или 3) строится на двойных стандартах. Под последним имеется в виду предъявление Израилю более строгих требований, чем другим странам в аналогичных обстоятельствах. 

    Несколько видоизмененные, эти три «Д» нашли отражение в «рабочем определении»: делегитимация упоминается напрямую, о двойных стандартах говорится применительно к сравнению с «демократическими государствами», демонизирующими можно назвать ряд упомянутых высказываний о власти «еврейского коллектива». Но «рабочее определение» добавляет сюда ограничение: современный антисемитизм, сказано в нем, может существовать в определенных формах, но «с учетом общего контекста», что оставляет пространство для интерпретаций.

    В публичных спорах «3Д-тест» часто используется, чтобы охарактеризовать любую критику израильской политики как «демонизацию» или «двойные стандарты»

    Это пространство необходимо для содержательной дискуссии. Очевидно, что антисионизм ультраортодоксов в США — это не форма антисемитизма. И когда речь идет о палестинской женщине из Хеврона, следует, в первую очередь, учитывать ее личный опыт: ведь она оценивает израильскую оккупацию не так, как политику других стран, — и дело тут не в «двойных стандартах». 

    Основная проблема «3Д-теста» состоит в том, что в публичных спорах он часто используется, чтобы охарактеризовать любую критику израильской политики как «демонизацию» или «двойные стандарты». Яркий пример — интервью с историком Дэвидом Гринбергом, опубликованное в февральском выпуске журнала Philosophy Magazine за 2024 год. Гринберг утверждает, что попытки ассоциировать методы ведения Израилем боевых действий в Газе с терминами вроде «этнической чистки» свидетельствуют об антисемитских установках, в рамках которых Израиль — это своего рода «демоническая сила»8. При этом даже проправительственная израильская пресса в ноябре 2023 года сообщала о том, что премьер-министр Биньямин Нетаньяху поручил разработать планы по «сокращению населения Газы до минимума»9. Это веское основание для того, чтобы предупреждать (а не утверждать), что израильские методы ведения войны могут ассоциироваться с этническими чистками. 

    Гринберг также объясняет сравнение правительства Нетаньяху с авторитарными государствами, такими как Венгрия при Викторе Орбане, «желанием демонизировать Израиль»10. На самом же деле Нетаньяху и Орбан не просто союзники, но и нередко рассматриваются в самом Израиле как продукты одной и той же авторитарной тенденции. И хотя приравнивание дискуссионных высказываний к антисемитской демонизации как раз благодаря «рабочему определению» должно быть исключено, это случается раз за разом и влияет на ход дискуссии.  

    Нормативное закрепление истории 

    Реальная проблема с упоминанием Израиля в «рабочем определении» IHRA заключается в том, что седьмой из одиннадцати приведенных примеров представляет собой оценку исторических событий, сложность которых невозможно адекватно отразить в рамках определения антисемитизма. 

    Согласно этому примеру, антисемитским следует признать утверждение, что само «существование государства Израиль — это расистский проект». Сложности здесь начинаются с расхождений в формулировках «рабочего определения» на разных языках: в английском варианте говорится о «существовании государства Израиль» как такового, а в немецком — о «существовании государства Израиля» в его современной форме. Такое различие открывает пространство для интерпретаций в зависимости от языка. И это, учитывая растущую юридическую значимость «рабочего определения», не вполне объяснимо11. 

    Насколько обоснован этот седьмой пример, во многом зависит от того, как с исторической точки зрения оценивать проблему (колониального) расизма в контексте основания Израиля. Даже такие признанные произраильские политологи, как Стефан Григат, признают, что сионизм содержал в себе колониальные элементы12. Перед основанием государства Израиль и в ходе него сионистский проект находился на стыке колониализма, антиколониализма и постколониализма. В нем сочетались элементы всех трех явлений: национально-освободительного движения, форм колониальной власти и строительства государства в духе идей, характерных для постколониального периода13. 

    Палестинские националисты нередко (и часто однобоко) критикуют сионизм как колониальное и, следовательно, «расистское» движение. Самое главное, что нужно для оценки этого утверждения, — это проанализировать сионистскую политику по отношению к арабскому большинству в подмандатной Палестине до основания Израиля. Сионистское движение обвиняют в том, что оно не признавало право арабского населения, то есть немногим менее 90% населения Палестины в 1920 году, на то, чтобы, базируясь на принципе большинства, воспрепятствовать созданию еврейского государства на своей земле. Действительно, будь арабам предоставлено право голоса в вопросе о существовании еврейского государства, это автоматически поставило бы крест на планах сионистов. Вот почему, с точки зрения палестинского национализма, «сионистский проект» на территории британского мандата считался «расистским начинанием», игнорировавшим право арабского народа на самоопределение. Одной из первых арабских реакций на современный сионизм стало письмо, написанное иерусалимским интеллектуалом Юсуфом Диа аль-Халиди в 1899 году: «Идея сионизма хороша и справедлива <…> Исторически это действительно ваша страна <…> Но сейчас ее населяет другой народ <…> Во имя Бога, оставьте Палестину в покое» 14. 

    Какова в дальнейшем была палестинская политика — бескомпромиссная, отмеченная волнами насилия и сотрудничеством верховного муфтия Иерусалима с национал-социалистами, — это уже другая тема. Но даже искренние намерения тех сионистов, которые хотели интегрировать палестинских арабов в еврейское государство, не обходятся без упоминаний о неизбежности политического конфликта между двумя сторонами. Так, писатель-сионист Зеев Жаботинский прямо утверждал, ссылаясь на чрезвычайную угрозу антисемитизма, что необходимость создания защищенного еврейского пространства перевешивает право арабов на политическое самоопределение15. 

    Позиция палестинцев была в решающей степени сформирована тем, как их намеренно исключили из процесса принятия политических решений

    Центральным документом в такой интерпретации остается «мандат» 1922 года — политическая программа британской колониальной администрации в отношении Палестины. Она была призвана выполнить обещание Великобритании, данное в декларации Бальфура 1917 года, и создать «национальный дом для еврейского народа». Мандат гласил, что британская администрация будет сотрудничать с сионистскими институтами, при этом, согласно второй статье, будут защищены «гражданские и религиозные права всех жителей» Палестины16. О чем не говорится ни там, ни в любом другом месте текста — это о политических правах «других жителей», то есть арабского большинства. Сионистское движение не только согласилось с мандатом, но и активно участвовало в разработке этого документа. 

    В последующие годы на фоне арабского сопротивления британцы постепенно отказывались от своих обещаний сионистскому движению. Но позиция палестинцев уже была в решающей степени сформирована тем, как их намеренно исключили из процесса принятия политических решений. Первые планы раздела территории несут на себе тот же отпечаток. Так, соглашение Фейсала-Вейцмана 1919 года о будущем еврейском государстве было заключено с принцем не из Палестины. План Пиля в 1937-м предусматривал «переселение» значительного числа арабов для создания еврейского большинства на небольшой территории. Даже план раздела ООН 1947 года, который выделял Израилю территории с еврейским большинством, игнорировал бедуинское население пустыни Негев. Для геополитики эпохи империализма все это было скорее правилом, чем исключением, — достаточно вспомнить судьбу курдского народа после Первой мировой войны, — и как раз поэтому здесь нельзя одним махом отвергнуть все обвинения в расизме. То, что сионистская политика в рамках британского мандата была «заведомо расистской», — утверждение спорное, но оно заслуживает обсуждения. А что причиной столкновения оказался исход евреев, искавших спасения от антисемитизма в Европе, лишь подчеркивает трагизм конфликта. 

    Приведем гротескный, но понятный пример. Немец, который в 1920 году верил в «еврейский план» по установлению контроля над его родиной, был ослеплен антисемитскими предрассудками. А вот палестинский араб того времени, говоривший то же самое про окружавшую его реальность, просто описывал то, что происходило у него на глазах. Звучит жестко, но лишь подчеркивает, что конфликт между арабским и сионистским движениями был прежде всего политическим, типичным для эпохи строительства национальных государств, и не свидетельствовал только о слепой ненависти к евреям. 

    Все это было понятно в том числе сионистским лидерам того времени. Не кто иной, как первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион признавался президенту Всемирного еврейского конгресса Нахуму Гольдману в 1956 году, что, будь он арабом, «никогда» бы не заключил мир с сионистами, ведь те «отобрали у них землю»17. Израильский генерал и министр Моше Даян, а также политолог и офицер разведки Йехошафат Харкаби также считали, что враждебность палестинских арабов — это естественный результат политического конфликта18. Таким образом, реальная история значительно сложнее, чем это представлено в седьмом примере из «рабочего определения» IHRA. 

    Но что эти исторические противоречия означают для современного подхода к израильско-палестинскому конфликту? Можно либо попытаться извлечь уроки и использовать это непростое историческое наследие для поиска компромиссов, либо поддаться ревизионистским настроениям и обречь себя на бесконечное противостояние. Это приводит нас к основной проблеме уже Иерусалимской декларации. 

    Всеобщее молчание

    Проблема так называемой пропалестинской позиции становится очевидной, если «решение» конфликта видится не в поиске компромисса, а в уничтожении Израиля. Причем не важно, обусловлена ли такая позиция идейной юдофобией или нет. С исторической точки зрения, конкретная причина, по которой кто-то жаждет ликвидации еврейского государства, не влияет на то, что такое стремление ведет к катастрофе для израильских евреев. Независимо от того, считать ли создание Израиля 76 лет назад законным или нет, игнорирование воли еврейского населения не только утопично, но и никогда не приведет к мирному сосуществованию двух народов. 

    Иерусалимская декларация сводит антисемитизм только к тем его идейно-историческим компонентам, которые в прошлом привели к гибели множества евреев

    Иерусалимская декларация не упоминает эту проблему. Согласно пункту 12, стремление к упразднению Израиля в его нынешней форме не должно автоматически рассматриваться как форма антисемитизма. С точки зрения истории идей, это объяснимо: подобное стремление может проистекать, например, из антинационального утопизма или палестинского национализма. Единственный четкий «критерий», по которому Иерусалимская декларация предлагает отличать антисионизм от антисемитизма, содержится в пункте 10. Заведомо антисемитским, согласно ему, следует считать «отказ евреям в Государстве Израиль в праве жить коллективно и индивидуально в соответствии с принципом равенства». Пункт 15 лишь туманно добавляет, что «грань между антисемитскими и неантисемитскими высказываниями отличается от грани между разумными и неразумными заявлениями». Значит, призывы к насильственному уничтожению Израиля можно считать просто неразумными? Поскольку в Иерусалимской декларации об этом не сказано больше ни слова, возникает серьезный пробел — особенно в свете событий 7 октября 2023 года. 

    Согласно этой интерпретации, до тех пор, пока признается право на будущее равенство, борьба за ликвидацию Израиля не должна считаться антисемитской — если о нем говорится, потому что это «колониальная держава», а не потому что это «государство еврейское». В итоге Иерусалимская декларация сводит антисемитизм только к тем его идейно-историческим компонентам, которые в прошлом привели к гибели множества евреев. И не касается направленной против живущих здесь и сейчас евреев поддержки войн с Израилем, в том числе с целью его уничтожения. Открытым в итоге остается вопрос о том, не отошла ли в Иерусалимской декларации защита евреев на второй план по сравнению с частичным оправданием антисионизма. Между тем именно в силу того, что декларация стремится к дифференцированному взгляду на антисионизм, было бы уместным хотя бы критическое упоминание о «мировоззренческом антисионизме»19. 

    Способность договариваться и бескомпромиссность 

    Вместо «мировоззренческого» можно говорить шире — об «элиминационном антисемитизме». Этот термин подходит для описания позиции тех сил, для которых ликвидация Израиля или «освобождение всей Палестины» важнее стремления к мирному сосуществованию двух народов. 

    Те, кто поддерживает антисионистское решение c одним государством для двух народов, но для кого приоритетом остается мирное сосуществование, всегда готовы принять компромисс в виде двух государств как альтернативу бесконечному конфликту20. Центральный момент здесь — признание законного стремления евреев к самоопределению и, говоря словами палестинского интеллектуала Мухаммада Абу Зейд, заинтересованность в чувствах другой стороны даже в периоды самого острого противостояния21. Те же, кто бескомпромиссно выступает за «освобождение всей Палестины», найдут общий язык, скорее, с ХАМАС, даже если идейно выступают за многоконфессиональную Палестину. Краеугольный камень — отказ от достижения компромисса в качестве способа решения и уверенность в необходимости уничтожить Израиль. То же самое касается и израильских евреев, которые отвергают решение с двумя государствами в пользу «Великого Израиля» или принципиально отказывают палестинцам в праве на самоопределение, ставя во главу угла абсолютную необходимость безопасности для евреев. И в том, и в другом случае максималистская утопия превалирует над человечностью по отношению к другой стороне. 

    Те, кто бескомпромиссно выступает за «освобождение всей Палестины», найдут общий язык, скорее, с ХАМАС, даже если идейно выступают за многоконфессиональную Палестину

    Напряженность многих дискуссий удается снизить, если подходить к ним с этой меркой: например, к вопросу о насилии. Более двадцати лет назад философ Майкл Уолцер отметил, что первая интифада 1987 года как народное восстание против оккупационного режима существенно отличается от второй 2000-го, когда целью массового насилия стало гражданское население Израиля22. Иными словами, палестинское сопротивление нельзя заведомо назвать легитимным или нелегитимным, как пытаются нас убедить радикальные сторонники той или иной позиции. Целесообразнее оценивать его в зависимости от того, способствует ли оно перспективе мирного сосуществования. Этот критерий позволяет легко опровергнуть любые оправдания нападения ХАМАС 7 октября 2023 года как «сопротивление угнетению»: неизбирательные массовые убийства мирных жителей в принципе не способствуют урегулированию конфликта. Тот же стандарт помогает отличить законную самооборону Израиля от незаконного насилия, например экспансии на Западный берег или произвольного нарушения прав человека23. Это же касается и религиозных идеологий: если желание мусульманского (или еврейского) господства над святынями Иерусалима превалирует над идеей мирного сосуществования — значит, воля к сотрудничеству отсутствует. 

    Вопрос о «делегитимации» Израиля также можно рассматривать через эту призму. «Ликвидация» государства принципиально отличается от «делегитимации» его нынешнего устройства. Обвинение в «апартеиде» может сопровождаться стремлением к примирению с прошлым и реформированию настоящего. Например, петиция «Слон в комнате» была запущена в августе 2023 года группой Academics4Peace и подписана такими выдающимися представителями современного сионизма, как историки Бенни Моррис, Дэн Динер и Дерек Пенслар, — из стремления к лучшей версии Израиля, а не из желания, чтобы его не было вовсе. Соглашаться с тем, что оккупация Западного берега там названа «апартеидом», или нет — это вопрос, но вряд ли высказанное в таком тексте мнение можно считать антисемитским. С другой стороны, антисионистские активисты, которые выступают за создание эгалитарного государства Палестина, но при этом выражают солидарность с ХАМАС, ставят уничтожение Израиля выше идеи мирного сосуществования. И именно в этом заключается основная проблема, а не в дискуссии о легитимности основания государства Израиль (эти вопросы вполне можно обсуждать). Непримиримый воинствующий антисионизм можно считать проявлением юдофобии, даже если он не связан с традиционным антисемитизмом в рамках истории идей. Это идеология, наносящая катастрофический вред евреям (и не только им). Возвращаясь к теме «апартеида», можно сказать, что, хотя Израиль и сравнивают с южноафриканским апартеидом, но вредоносный характер элиминационного антисионизма подчеркивается тем, что методы борьбы с ним радикально различаются. Пока у руля остается Яхья Синвар, а не Нельсон Мандела, о мире не может быть и речи24. 

    Корни элиминационного антисионизма

    Эта установка на разрушение в значительной мере коренится в ревизионизме, который на протяжении десятилетий был широко распространен в палестинской политике, — то есть в идее, что лишь победа над «нелегитимным сионистским образованием» может положить конец конфликту. Этот ревизионизм, в свою очередь, основан не на антисемитизме, а на национализме. Причем на него оказывает значительное влияние и сам сионизм с его верой в вековечные национальные «права собственности» на землю. Что подчеркивает амбивалентный характер вражды в данном конфликте, где обе стороны часто видят друг друга как в зеркале. 

    Безумная идея, будто «евреям нельзя доверять», служит мощным дополнительным топливом для политического противостояния между Израилем и Палестиной

    Но бескомпромиссность и непропорционально большое внимание, уделяемое конфликту между Израилем и Палестиной во всем мире, имеют и другие причины. Среди них — добавляющая эмоций локализация на «Святой земле», о которой могут напоминать как произраильские, так и пропалестинские высказывания. Определенную роль играет и относящееся к контексту холодной войны создание государства Израиль, которое в эпоху деколонизации воспринимается как несвоевременное деяние западного колониализма. К этому добавляется символическое значение «Палестины» для арабского национализма и исламизма. Для этих идеологий она была и остается моральным рычагом при продвижении своих политических требований: включение в идеологический проект слов об освобождении «арабской», или же «мусульманской», Палестины увеличивает его шансы на успех, а потому считается необходимым25.

    И — антисемитизм, в нем конфликт тоже находит свои истоки. Безумная идея, будто «евреям нельзя доверять», служит мощным дополнительным топливом для политического противостояния между Израилем и Палестиной. Палестино-арабское национальное движение слишком часто использует расхожие шаблоны, собранные из элементов исторической мусульманской юдофобии и современного европейского антисемитизма. Это особенно заметно в исламизме, в рамках которого почти невозможно провести четкое различие между политическим противостоянием с Израилем и антисемитизмом: конфликт зачастую априори интерпретируется как нападение «евреев» на мусульманскую общину. А специфика, заимствованная у европейского антисемитизма, еще больше усугубляет эту вражду: невозможно достичь мира с противником, который якобы стоит за каждым тайным заговором, «решение» возможно только одно — тотальная победа. 

    Заключение 

    В этом мотиве — непримиримого стремления к уничтожению еврейского государства — сегодня главная угроза для евреев. «Рабочее определение» фиксирует, но чрезмерно ограничивает возможности для критики государства и политики Израиля. Некоторые дискуссионные высказывания об Израиле в соответствии с ним могут быть классифицированы как антисемитские, что регулярно и происходит. В свою очередь, Иерусалимская декларация стремится отделить антисионизм от антисемитизма (что в ряде случаев может быть оправдано с идейно-исторической точки зрения), но упускает из виду суть проблемы — приоритет уничтожения Израиля над достижением мира для обоих народов. В отношении наиболее опасных проявлений юдофобских практик нашего времени Иерусалимская декларация удивительным образом хранит молчание.  

    Несмотря на полезность для академической и образовательной работы, оба определения отличаются расплывчатостью, которую необходимо учитывать при анализе современного антисемитизма, особенно в контексте израильско-палестинского конфликта. А потому ключевым остается напоминание: мирное и равноправное сосуществование двух народов должно быть определяющим при выдвижении и на пути к реализации любой идеи по решению проблемы. 

    1. «Рабочее определение» IHRA см. здесь, Иерусалимскую декларацию — здесь (по-английски и на других языках — здесь). ↑
    2.  Исключение составляет заведомо антисемитское преследование евреев за политику государства Израиль. ↑
    3. В отношении Израиля в его международно признанных границах обвинение не выдерживает критики. Что касается оккупированных территорий Западного берега реки Иордан, то здесь можно привести определенные аргументы. См.: Ambos K. Apartheid in Palästina? Frankfurt/M. 2024. ↑
    4. См.: Brenner M. Woher sollen sie es wissen? Süddeutsche Zeitung. 2024, February 5th (доступ 29.05.2025). ↑
    5. До появление Центра израильских исследований при Мюнхенском университетом и кафедры в Высшей школе еврейских исследований при Гейдельбергском университете в Германии не было институтов, занимающихся израилеведением. ↑
    6. См.: Penslar D. Toward a Field of Israel/Palestine Studies // Bashir B., Farsakh L. (Eds.), The Arab and Jewish Questions. New York, 2020. P. 173–200. ↑
    7. См., напр., Gribetz J. Reading Herzl in Beirut. New York 2024; Wattad L. Subversive Mimicry, Berlin 2024. ↑
    8. Greenberg D. «Der Antisemitismus reicht bis in die Führungsebene der Universitäten» // Philosophie Magazine. 2024, February 6th (доступ 29.05.2025). ↑
    9. Тухфельд М. Планы премьер-министра на жителей Сектора Газа (в переводе с иврита). URL: http://www.israelhayom.co.il/magazine/hashavua/article/14889801 (доступ 29.05.2025). ↑
    10. Greenberg, Op. cit. ↑
    11. Похожее несоответствие имеется и в версиях на других языках. ↑
    12. См.: Grigat S. Die Einsamkeit Israels. Hamburg, 2014. S. 64. ↑
    13. См.: Becke J. Historicizing the Settler-Colonial Paradigm (.pdf) // Medaon, 2018, #22. S. 3. ↑
    14.  Цит. по Khalidi R. Palestinian Identity. New York, 1997. P. 75. ↑
    15. Жаботинский З. О железной стене // Рассвет», 1924, № 42/43 (79/80). (доступ 29.05.2025). ↑
    16. United Nations. Text of Mandate [for Palestine]: Note by the Secretary-General, 1947, April 18th. P. 3. ↑
    17. См.: Goldmann N. The Jewish Paradox. New York. 1978. P. 99. ↑
    18. См.: Ginsburg M. When Moshe Dayan Delivered the Defining Speech of Zionism. 2016, April 28th. (доступ 29.05.2025); Harkabi Y. Arab Attitudes to Israel. New York, 1972. P. 470. ↑
    19. Jellen R., Ullrich P. Palästinasolidarität und Antisemitismus // Telepolis. 2009, 25. März  (доступ 29.05.2025). ↑
    20. Утверждение, что «одно государство» уже существует в реальности, заслуживает отдельной дискуссии. ↑
    21. Разговор с автором, 2023 год. ↑
    22. См.: Walzer M. The Four Wars of Israel, Palestine // Dissent, End 2002. P. 26–33. ↑
    23. См.: Strapped Down, Blindfolded, Held in Diapers: Israeli Whistleblowers Detail Abuse of Palestinians in Shadowy Detention Center //  CNN. 2024, 11th May (доступ 29.05.2025). ↑
    24. Движение BDS (Бойкот, изоляция, санкции) утверждает, что следует образцу Манделы. После 7 октября оно опубликовало заявление (доступ 29.05.2025), которое можно рассматривать как попытку дистанцироваться от «методов ХАМАС», но и в нем ответственность за насилие возлагалась на Израиль. ↑
    25. См.: Mansour H.A. The Perennial Power of the Nakba // Mosaic. 2023, September 11th (доступ 29.05.2025). ↑

    Читайте также

    Три лика современного антисемитизма

    «В Израиле видят воплощение всех колониальных преступлений Запада»

    «Какой бы ни была постколониальная теория, в ней нет и следа антисемитизма»

  • Почему молодые немцы выбирают «Альтернативу для Германии»

    Почему молодые немцы выбирают «Альтернативу для Германии»

    Original by Нильс Шнидерьян, Себастьян Фридрих on Blätter
    Translation by Anonymous

    В начале февраля социологический центр Forsа опубликовал результаты опроса, из которых следует, что перед нынешними выборами «Альтернатива для Германии» уступила в популярности «Зеленым» и «Левой». Но пока это лишь одно исследование, а прошлогодние выборы в Германии показали совсем другое. Сначала на европейских выборах в июне, а потом во всех восточногерманских землях, где осенью избирали ландтаги, АдГ получила среди молодежи наибольшую поддержку — на востоке она превысила 30%. Исследователи обращают внимание также на то, что молодые мужчины голосуют за крайне правых куда охотнее, чем женщины. И на то, что чем моложе избиратели, тем поддержка «Альтернативы» выше. Возможно, в этом есть и элемент протестного голосования.  

    Пожалуй, самое распространенное объяснение подъема АдГ в молодежной среде сводится к тому, что эта партия успешнее других политических сил внедрилась в популярные среди молодых людей социальные сети — и прежде всего, в тикток. Но некоторые авторы считают, что дело не в медиапотреблении как таковом, а в социальных проблемах, с которыми столкнулась немецкая молодежь. Одно из таких объяснений вы можете найти в статье из журнала Blätter, которую перевел дekoder. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    Долгое время считалось, что большинство подростков и молодых людей в Германии придерживаются, скорее, левых взглядов или, в крайнем случае, аполитичны. И когда в апреле прошлого года были опубликованы результаты обновляемого исследования «Молодежь в Германии–2024», в СМИ поднялся большой шум, поскольку из них следовало, что АдГ — самая популярная партия в возрастной группе 14-29 лет и пользуется поддержкой 22% людей, входящих в нее1. Для сравнения: в предыдущей версии, опубликованной за два года до этого, уровень популярности АдГ среди молодежи составил 9%. Ни пожилые, ни молодые избиратели прежде не голосовали на выборах за «Альтернативу» — ее проценты обеспечивали люди среднего возраста. И хотя упомянутое исследование подвергалось критике из-за своей методики, выборы в Европарламент и опросы последних месяцев подтверждают ключевые его выводы. По данным центра Infratest Dimap, АдГ всего на один процентный пункт отстала от ХДС/ХСС, заняв второе место по популярности в возрастной группе 16-24 лет на европейских выборах в июне прошлого года2. А по данным исследовательского института Forschungsgruppe Wahlen, АдГ даже сравнялась с ХДС/ХСС по этому показателю3. АдГ также показала хорошие результаты среди молодых избирателей на земельных выборах в Гессене и Баварии осенью 2023 года. В Баварии она получила 16% голосов в возрастной группе 18-24 лет, а в Гессене целых 18%4. Эта тенденция еще ярче проявилась в ходе симуляции общенациональных выборов с участием молодых людей в возрасте до 18 лет («U18-Wahl»). В этой возрастной группе АдГ удвоила свой результат за пять лет5, что свидетельствует о том, что у молодежи ее популярность растет непропорционально стремительно.  

    Еще пару лет назад исследования молодежи свидетельствовали о широкой поддержке «Зеленых» и свободных демократов

    Усиление АдГ среди молодых избирателей — симптоматичное свидетельство кризиса политического порядка, который мы сегодня наблюдаем. Коротко говоря: экспортно ориентированная экономическая модель Германии близка к пределам своих возможностей. Действующие политические институты и идеологические установки теряют силу, в то время как новые еще не сформировались. Это время фундаментальных изменений — подобного рода системные кризисы власти могут растянуться на годы, а иногда и на десятилетия. Для описания сложившейся ситуации хорошо подходит термин «кризис гегемонии», придуманный Антонио Грамши6: по сути, речь идет о том, что старая постполитическая гегемония эпохи Меркель пошатнулась не только в политическом, но и в экономическом плане. Задача пришедшей ей на смену коалиции под руководством Олафа Шольца состояла в том, чтобы создать новый политический проект, нагнав темп с помощью запоздалой экологической модернизации немецкой экспортной модели. Именно эту цель преследовал союз СДПГ, «Зеленых» и СвДП, заявляя о себе как о «коалиции прогресса». Однако этот проект явно зашел в тупик.  

    Заблокированная «зеленая модернизация» 

    Именно преобразования, которые действительно необходимы, прямо сейчас заблокированы — изначально (и преимущественно) из-за кризиса предложения вследствие войны в Украине. А усугубляется он, прежде всего, нежеланием отказаться от «долгового тормоза». В результате у зелено-либеральной модернизации все более ограниченные возможности по решению социальных проблем, что приводит к постепенной утрате политической целостности этого проекта. И «светофорной» коалиции не удалось предложить новую модель, которая пришла бы на смену постполитической гегемонии времен Меркель, истончающейся на глазах. Оптимизм по поводу будущего, который коалиция излучала в самом начале, растаял в воздухе, так и не найдя форму для своей реализации. Одно из конкретных проявлений кризиса гегемонии — то, что «по результатам голосований […] не складывается явного большинства, необходимого для формирования правительства»7. Так [было] по итогам земельных выборов на востоке Германии; это, вероятно, повторится и после выборов в Бундестаг. Говоря упрощенно и следуя мысли социолога Лии Бекер, на сегодняшний день можно выделить три конкурирующих политических проекта по преодолению кризиса, которые различаются подходами к тому, как решать проблемы немецкой экспортной модели. Первые два — это варианты модернизации: зелено-либеральный и авторитарно-неолиберальный, представленный в настоящее время, в основном, партией ХДС, в частности Фридрихом Мерцем и Карстеном Линнеманном. И есть третий, сторонники которого несколько дистанцируются от остальных, принципиально отвергая идею обновления существующей модели, — и в право-авторитарном духе отстаивают ископаемый образ жизни в рамках суверенного национального государства8. 

    Каких-то два года назад казалось очевидным, на стороне какого из этих проектов находятся симпатии молодых людей. Тогдашние результаты исследования молодежи свидетельствовали о широкой поддержке «Зеленых» и СвДП — эти партии убеждали почти половину опрошенных молодых людей9. «Зеленые» при этом — самые яркие сторонники экомодернизма, который должен был прийти на смену старой постполитической гегемонии. И долгое время поддержка этой зелено-модернистской концепции будущего со стороны молодежи была явно сильнее, чем среди населения Германии в целом. Однако с момента прихода «светофорной» коалиции к власти популярность такого взгляда на мир стала снижаться: всего за два года, по данным опросов, уровень поддержки «Зеленых» в рядах молодых избирателей снизился на девять процентных пунктов, а СвДП — сразу на одиннадцать. В то же время политическое представительство авторитарно-неолиберальной модернизации и право-авторитарная реакция, нашедшая свое оформление в партии АдГ, набирают силу. Как же до этого дошло? 

    Либеральные женщины, консервативные мужчины 

    Говоря об успехе АдГ среди молодежи, нельзя не обратить внимание на то, что за этой тенденцией скрывается определенная гендерная динамика. «Альтернатива» и без того гораздо популярнее среди мужчин, чем среди женщин, а в молодежной среде это видно еще более отчетливо: если молодые женщины в последние годы все чаще примыкают, скорее, к либеральному лагерю, то молодые мужчины в Германии по-прежнему значительно более консервативны. То, что политические предпочтения молодежи обнаруживают такую поляризацию в зависимости от гендерной принадлежности, свидетельствует о том, что мужчины и женщины из этой возрастной когорты вновь переживают разный опыт, а вместе с тем различается и восприятие ими социально-экономических возможностей. За последние несколько десятилетий молодые женщины значительно обошли своих сверстников-мужчин по уровню образования, причем в самых разных областях. Уже больше сорока лет девушки сдают экзамены на аттестат зрелости чаще, чем юноши, — и в среднем они получают более высокие оценки по всем предметам10. В то же время молодые мужчины, особенно без высшего образования, все чаще сталкиваются со значительными трудностями на рынке труда. Традиционные «мужские профессии» в сфере промышленности и ручного труда теряют былую значимость, тогда как сфера услуг, где широко представлены женщины, находится на подъеме. Эти изменения могут вызывать у молодых мужчин чувство неуверенности и ощущение потери статуса. Это одна составляющая перемен. 

    Тем, кто не может найти жилье, поскольку арендная плата продолжает расти, вполне логичной может показаться связь с тем, что в стране живет все больше вновь прибывших

    Другая причина успеха АдГ среди молодежи, на которую также активно ссылаются правые, связана с увеличением доли иностранцев в населении Германии. Если вкратце, правая аргументация звучит так: иностранцев вокруг становится все больше и больше, а «Альтернатива» набирает очки только благодаря тому, что много лет занимает антимигрантскую позицию. В Германии и вправду проживает больше граждан других стран, чем раньше. Так, с 1990 года до середины 2010-х доля иностранцев в общей численности населения оставалась стабильной и составляла около 8%. С 2014 года этот показатель постоянно растет и в настоящее время составляет 14,6%11. Цифры еще выше, если добавить к ним немцев с миграционным прошлым: их доля среди молодежи достигает 30%12. Во времена растущего дефицита ресурсов (например, нехватки жилья в крупных городах) эта тенденция может быть использована в политических целях. Тем, кто не может найти жилье, поскольку арендная плата продолжает расти, а государственное жилищное строительство — вопреки обещаниям — практически застопорилось, вполне логичной может показаться связь с тем, что они видят: в стране живет все больше людей, часть из которых выглядит как вновь прибывшие. 

    Результаты упомянутого выше многолетнего исследования молодежи свидетельствуют о том, что именно это сегодня и происходит. Пусть «растущее число беженцев» и занимает лишь десятую строчку в рейтинге проблем, волнующих молодых людей, число тех, кто считает эту тенденцию проблематичной, за прошедшие два года удвоилось. Настолько стремительный рост обеспокоенности зафиксирован только в отношении этой темы. И молодые люди здесь не одиноки. Население в целом выказывает все меньше готовности принимать новых беженцев. В 2021 году 36% немцев говорили, что Германия не может принимать больше беженцев, что предел ее возможностей достигнут. Сейчас этого мнения придерживаются уже 60%13. 

    У молодых людей продолжает накапливаться кризисный опыт

    Правый авторитарный блок смешивает общественные дискуссии по вопросам миграции с социальной политикой и предлагает иллюзорное решение общественно-экономических проблем регрессивными националистическими методами. В частности, АдГ уже более десяти лет трактует социально-экономические проблемы на свой лад, сводя их к вопросу национальной идентичности. И со временем они нашли отклик у значительной части молодежи. Однако это, вероятно, в меньшей степени связано с увеличением доли мигрантов как таковым, а в большей — с параллельно происходящей борьбой за распределение благ. 

    Это подводит нас, пожалуй, к самому важному аспекту: у молодых людей продолжает накапливаться кризисный опыт. Подростковый возраст сам по себе кризисная фаза, а сейчас эмоциональные переживания и трудности социализации накладываются на кризис межклассовых и межгендерных отношений14. Взаимодействие поколений всегда включало в себя конфликт между более старшими и более молодыми людьми: одни пытаются сохранить существующее положение дел, а другие хотят от него освободиться и создать что-то новое. Однако эти конфликты могут протекать в более мягкой или более острой форме, на них сильно влияет уровень общественного развития. Поэтому возникает вопрос, какие кризисы особенно значимы с точки зрения молодежи. 

    На смену всеобщей солидарности приходит парадигма конкурентного мышления

    Согласно исследованию SINUS, опубликованному в июне, подростки 14-17 лет, отвечая на вопрос о кризисах, чаще всего упоминают изменение климата, социальную изоляцию/расизм/дискриминацию, инфляцию и войну15. Кроме того, кризисы прошлых лет оставили глубокий след в коллективном сознании молодежи. Например, опыт, полученный за время пандемии коронавируса, вероятно, не только отрицательно сказался на психике, но и сильно повлиял на восприятие кризисов в целом. Многим молодым людям пришлось справляться с такими важными жизненными вехами, как окончание школы или поступление в университет, при неблагоприятных внешних обстоятельствах. Во время пандемии молодые люди ощущали себя (сильнее, чем кто бы то ни было) во власти других людей и чувствовали, что практически не могут повлиять на собственное положение. Такого рода потеря контроля может способствовать одобрению авторитарных решений16. 

    Этнизация социального вопроса: что предлагают правые 

    Последствия климатических изменений молодые люди тоже воспринимают не как абстрактную угрозу, а как конкретную реальность, которая напрямую влияет на их будущие перспективы. Эта тема сильно беспокоит подростков 14-17 лет, опрошенных в ходе исследования SINUS: «С точки зрения респондентов, человечество с широко открытыми глазами движется к катастрофе, но никто ничего не предпринимает для ее предотвращения. Реакция молодых людей на сложившуюся ситуацию — страх, бессилие и чувство безысходности»17. 

    «Светофорной» коалиции не удалось претворить в жизнь план зелено-либеральных модернизаций, который предполагал, что защита климата должна быть социально приемлемой. Молодежь особенно остро ощущает неспособность политиков решить проблемы, что ведет к стремительному политическому отчуждению. Ничего похожего на экологическую модернизацию с экономическим подъемом молодые люди не наблюдают. Напротив, экономическое положение медленно, но верно ухудшается. Подростки и «молодые взрослые» это, безусловно, чувствуют. Опрос за опросом фиксирует ярко выраженный страх перед инфляцией. По данным обновляемого исследования немецкой молодежи, эта проблема беспокоит молодых людей сильнее всего. На втором месте — страх остаться без доступного жилья. Возможно, молодые люди, склоняющиеся к правым взглядам и одновременно не верящие в экономические улучшения, переживают сегодня то же самое, что и рабочие правых воззрений. Команде исследователей во главе с Клаусом Дерре удалось установить, что рабочими, склоняющимися вправо, в борьбе за сохранение статуса и улучшение собственного положения движет ресентимент. На смену всеобщей солидарности приходит парадигма конкурентного мышления. И потому рабочие правых взглядов подчеркивают собственную ценность тем, что обесценивают других по этническому признаку18. Так складывается довольно устойчивая, хоть и не слишком многообещающая с экономической точки зрения, позиция. 

    Молодые люди переживают то, что можно было бы назвать страхом потери второго порядка — страх потерять обещанное будущее

    Похоже, что и среди «молодых взрослых» существует определенный спрос на этнизацию социального вопроса. Спрос, в ответ на который за прошедшие годы отдельные представители АдГ и близкие к ней круги сформировали предложение в виде концепций вроде «солидарного патриотизма». Бьорн Хёке и Максимилиан Кра, положительно относящиеся к этой концепции, отвечают на социальный вопрос справа, переосмысливая социально-экономические конфликты между верхами и низами как конфликт между теми, кто был «внутри», и теми, кто пришел «извне». 

    В этой связи в последние годы исследователи особенно активно обсуждали вопрос о страхе перед социальной деградацией, бытующем среди представителей среднего класса. Еще в 2010 году Вильгельм Хайтмайер говорил об «ожесточении буржуазии», в 2014-м Ева Мария Гросс и Андреас Хёверманн использовали понятие «рыночного экстремизма», а в 2016 году Оливер Нахтвай поставил диагноз немецкому обществу, назвав его «обществом упадка». Как объясняет Филипп Манов, речь не обязательно о тех, кто уже что-то потерял, — скорее, о тех, кому есть что терять. Другими словами, люди, которые боятся что-то потерять, с большей вероятностью разделяют правые взгляды. 

    Но у молодых людей, как правило, жизненная ситуация такова, что терять им практически нечего. Их карьера только начинается, и в плане статуса и признания им еще только предстоит многое приобрести и многого добиться. Поэтому, вероятно, сам по себе страх потери затрагивает их в меньшей степени. Но есть еще кое-что, что можно было бы назвать страхом потери второго порядка: страх потерять обещанное будущее. Иными словами, одни беспокоятся о своем положении в обществе, а другим только предстоит за него побороться. Неудивительно, что, когда эта борьба ожесточается, все больше молодых людей засучивают рукава, чтобы локтями расталкивать конкурентов в предстоящих битвах за блага. 

    Молодежь — одна из последних групп населения (остались еще разве что пенсионеры), которая начинает активно откликаться на предложение «Альтернативы», направленное против гегемонии. Историческое значение АдГ заключается в том, что она стала первой партией, которой удалось объединить значительную часть сторонников правых взглядов в ФРГ. Этот успех — не только признак текущих политических изменений, но и свидетельство устойчивости праворадикального проекта. 

    Учитывая кризис зелено-либерального модернизационного проекта, сомнительно, что он может стать источником успешных мер сопротивления — надежды на это мало. Кроме того, в стране нет четкого политического центра, а левая общественность слабо организована. Пока признаков того, что левым в Германии удастся сформировать политическую силу столь же успешную, как АдГ, мало. Не поддаваясь «головокружению от надежд»19, которым страдают многие левые, можно обратить внимание: недавние парламентские выборы во Франции продемонстрировали, что формирование новой политической силы слева в принципе возможно. Избирательному блоку левых политических партий «Новый народный фронт» удалось привлечь на свою сторону почти половину голосов 18-24-летних избирателей — с отрывом в 15 процентных пунктов от ультраправых. Тот факт, что партия Эммануэля Макрона, столь популярного среди представителей немецкой политической элиты, набрала лишь 9% голосов молодых избирателей, лишний раз демонстрирует, в какой масштабный кризис гегемонии погрузился политический центр в молодежной среде. В будущем этот кризис, скорее всего, только усугубится. 

    1. Schnetzer S. et al. Trendstudie Jugend in Deutschland 2024: Verantwortung für die Zukunft? Ja, aber, Kempten, 2024. ↑
    2. Europawahl in Deutschland // tagesschau.de. 09.06.2024. URL: https://www.tagesschau.de/wahl/archiv/2024-06-09-EP-DE/ (доступ 14.02.2025) ↑
    3. Forschungsgruppe Wahlen. Wahlanalyse zur Europawahl 2024. Schwache Ampel – Grüne Hauptverlierer // zdf.de. 10.06.2024 (доступ 14.02.2025). ↑
    4. Süß S. AfD-Schub und Grün-Frust. So ticken junge Wähler in Hessen // hessenschau.de. 09.10.2023 (доступ 14.02.2025).  ↑
    5. См. результаты U18-Wahlen 2024 на сайте wahlen.u18.org. ↑
    6. Gramsci A. Gefängnishefte. Bd. 2. Hamburg, 1991, S. 1578. ↑
    7.  Deppe F. Überlegungen zum Charakter der politischen Krise // „Z“. 117/2019. S. 15-35. (доступ 14.02.2025). ↑
    8.  Becker L. Blockierte Transformation und rechte Offensive // zeitschrift-luxemburg.de, 12/2023. (доступ 14.02.2025). ↑
    9. Schnetzer S. et al. Trendstudie Jugend in Deutschland. Die Wohlstandsjahre sind vorbei: Psyche, Finanzen, Verzicht, Kempten 2022. ↑
    10. См.: Edelstein B. Welcher Anteil der Jungen und Mädchen erlangt das Abitur? (1950-2018) // bpb.de, 09.05.2023 (доступ 14.02.2025) и Voyer D., Voyer S. Gender differences in scholastic achievement: A meta-analysis // Psychological Bulletin, 4/2014, S. 1174–1204. (доступ 14.02.2025). ↑
    11. Anteil der ausländischen Bevölkerung an der Gesamtbevölkerung in Deutschland von 1991 bis 2023 // de.statista.com. 10.06.2024. (доступ 14.02.2025). ↑
    12. Bevölkerung mit Migrationshintergrund nach Alter // bpb.de, 01.01.2022 (доступ 14.02.2025). ↑
    13. Willkommenskultur in Krisenzeiten // bertelsmann-stiftung.de, 05.03.2024. (доступ 14.02.2025). ↑
    14. Frühauf M. Adolescence in times of social-ecological crisis. Perspectives for social pedagogical analysis and research // Social Work & Society“, 21/2023. (доступ 14.02.2025). ↑
    15. Clambach M. et al., Wie ticken Jugendliche? SINUS-Jugendstudie 2024. Lebenswelten von Jugendlichen im Alter von 14 bis 17 Jahren in Deutschland. Bonn, 2024. S. 156. (доступ 14.02.2025). ↑
    16. См.: Ravens-Sieberer U. et al. Die COVID-19-Pandemie – Wie hat sie die Kinderpsyche beeinflusst? // Monatsschrift Kinderheilkunde, 171/2023, S. 608-614 (доступ 14.02.2025); Andresen S et al., Verpasst? Verschoben? Verunsichert? Junge Menschen gestalten ihre Jugend in der Pandemie. Hildesheim 2023; Wilhelm Heitmeyer, Autoritäre Versuchungen. Signaturen der Bedrohung 1, Berlin 2018. URL: https://d-nb.info/1252459696/34 (доступ 14.02.2025). ↑
    17. Clambach et al. Wie ticken Jugendliche? SINUS-Jugendstudie 2024. a.a.O., S. 158. ↑
    18. Dörre K. et al. Arbeiterbewegung von rechts? Motive und Grenzen einer imaginären Revolte // Berliner Journal für Soziologie, 28/2018, S. 55–89. (доступ 14.02.2025). ↑ 
    19.  Tügel N. Neue Volksfront: Bitte kein neues Hoffnungs-Hopping à la Syriza und Bernie Sanders // freitag.de, 12.07.2024 (доступ 14.02.2025). ↑

    Читайте также

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    Да, детей и подростков пора защищать так же, как любое другое меньшинство

    Что пишут: о немецком кризисе. Далеко не только правительственном

    Театр одного юриста

    В чем популисты правы?

  • В чем популисты правы?

    В чем популисты правы?

    Original by Беньямин Хиндрикс, Файт Зелк on Krautreporter
    Translation by Anonymous

    Когда осенью 2023 года вышла книга «Сумерки демократии» (нем. Demokratiedämmerung) политолога Файта Зелка из Технического университета Дармштадта, в одной из рецензий было сказано: если следующим президентом США станет Дональд Трамп, она окажется пророческой. Зелк прогнозировал, что постдемократический мир обернется неофеодальной пирамидой, где прослойка сверхбогатых олигархов будет не без успеха определять образ жизни низших слоев и остатков среднего класса, держа их под контролем силой медиа, а привычные институты и процедуры постепенно придут в упадок. 

    20 января 2025 года Трамп вернулся в Белый дом. 

    Пессимистичный анализ Зелка, который считает, что либеральная демократия уже проиграла, строится на том, что в последние десятилетия демократические страны переживают сразу несколько процессов, которые подрывают базовые основы их существования. Все больше вопросов начинают восприниматься как политические, на что государства отвечают попыткой их регулирования. Это ведет к разрастанию чиновничьего аппарата, который все равно не успевает за стремительно раскалывающимся обществом: возникает все больше групп со своей идентичностью и своими требованиями, согласовать которые все сложнее. Взять на себя функцию согласования интересов берутся эксперты, но в результате массовое отчуждение от усложняющейся государственной политики только растет, а само государство воспринимается как недееспособное.  

    Самое же главное, что в прошлом осталась уверенность в том, что либеральная демократия — это обязательная предпосылка устойчивого экономического роста. Исследования показывают, что с этим в последние десятилетия неплохо справляются и недемократические государства, а упадок демократических институтов вовсе не обязательно ведет к падению экономики — и наоборот. И одновременно, пишет Зелк, у западных элит после исчезновения советского блока отпала необходимость в том, чтобы вкладываться в благосостояние своих обществ, следствием чего стал рост неравенства. 

    В интервью изданию Krautreporter Файт Зелк отвечает на вопрос, как долго еще может продолжаться этот упадок демократии.  

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    Беньямин Хендрикс: Господин Зелк, авторитарные политики и правые популисты в прошлом году одержали большие победы. Начало конца либеральной демократии происходит у нас на глазах? 

    Файт Зелк: Во-первых, это не начало. В 1980-е прошла последняя волна демократизации, в ходе которой множество автократических режимов стали демократическими. Эта волна последние несколько лет спадает. Численность демократических государств снижается уже давно. 

    Некоторые политологи не без оснований указывают на то, что правительства меняются и выборы проводятся с прежней регулярностью. Выборы в нашем понимании — это про демократию, но выборы устраивают и недемократические режимы, вроде России или Северной Кореи. Поэтому если в государстве проводятся голосования, из этого совершенно не обязательно следует вывод, что там господствует демократия. 

    Во-вторых, термином «демократия» мы описываем множество режимов, обладающих демократическими характеристиками. Даже если в будущем события примут самый негативный оборот, какие-то из них сохранятся. Но — да, я думаю, что эта волна дедемократизации не остановится. 

    — По одну сторону либералы, которые говорят, что авторитарные правые популисты угрожают демократии и правовому государству. По другую правые популисты, которые приводят доводы в пользу того, что либеральная демократия — это власть элит. И обещают настоящее «народовластие». Так все-таки проблема в «трампах» и «алис вайделях» этого мира или в либеральной демократии? 

    — Она и там, и там. Из правого популизма может вырасти антидемократическая сила, которая положит конец демократии. Как в Венгрии. Одновременно от демократии отворачивается и некоторая часть электората, которая совершенно не обязательно пойдет голосовать за правых популистов. Среди либералов я тоже наблюдаю все больше скепсиса по отношению к демократии. В целом, можно говорить о растущем недовольстве собственным социально-экономическим положением и о распространении чувства, что государство больше не может решать проблемы общества. Лишь меньшинство немцев придерживается мнения, что государство в состоянии справиться со своими задачами. 

    Компромиссная формула демократического капитализма оказалась обманом

    — Доверие немцев к демократии снижается не первый год. В исследовании Фонда Кёрбера, проведенном летом 2023 года, больше половины опрошенных указали, что их доверие к немецкой демократии в целом невелико или совсем невелико. Какие явления объясняют разочарование? 

    — С одной стороны, это связано с тем, что будущее уже не видится в радужных красках — во многих западных демократиях люди больше не ждут коллективного улучшения. С другой, утверждение, что усилия обязательно будут вознаграждены, оказалось идеологизированным. Многие говорят: вот мы работали изо всех сил — и что с этого получили? Масштаб растерянности и разочарования отличается от страны к стране, но тенденция везде похожая. Все больше людей, оглядываясь назад, приходит к выводу, что компромиссная формула демократического капитализма оказалась обманом. 

    — Другими словами, обещанного прогресса ждать не приходится, неравенство растет, и все больше людей опасается упадка и утраты статуса? 

    — Да, именно так я бы и сказал. И то же самое относится к изменившейся ситуации в мире, в котором ухудшаются и внешние условия для демократии. Усиливаются геополитические конфликты, например вследствие поляризации между США и Китаем или войны в Украине. К этому добавляются очень высокие непосредственные затраты на энергетическую трансформацию и ощутимая дороговизна энергоресурсов. 

    — Есть цифра, которая хорошо иллюстрирует, насколько высокие требования предъявляют к нам мировые процессы. Социолог Штеффен Мау в исследовании «Триггерные точки» показал, что 44% немцев «устали от перемен». Столкнувшись с климатическим кризисом, войнами и пандемией, люди говорят: «Я не справляюсь. Я так больше не могу». 

    — Когда возникает чувство, что все и так держится на честном слове, что правительство ничего не контролирует, когда будущее рисуется в мрачном свете, а еще нужно изменить собственный образ жизни и при этом взять расходы на себя, демократия от такого не выигрывает. Проблема еще и в том, что, говоря упрощенно, при принятии политических решений у богатых больше власти. 

    — Неравное распределение денег конвертируется в неравное политическое влияние? 

    — Исследования показывают, что политические проекты, как правило, реализуются только тогда, когда на это по большей части согласны высшие классы. Если это не так, ничего не происходит. В результате многие политические инициативы на высшие классы и ориентированы. И население в среднем, конечно, вовсе не обязательно будет с восторгом одобрять проекты реформ. 

    Конструктивная ошибка демократии заключается в том, что она обещает политическое равенство, но этого обещания не выполняет

    — Поддержка политических проектов также предполагает, что их понимают. Но большинство немцев чувствуют, что политика становится сложнее и сложнее. Что за этим кроется? 

    — В современных обществах существует разделение труда. Позднее социологи назвали его дифференциацией — и она усиливается. Другими словами, современные общества сильно разделены внутри себя, в них нет единого центра принятия решений. Политика, особенно в демократических странах, отвечает на это своей собственной внутренней дифференциацией. Она усложняется. Все больше сфер нашей жизни становятся политическими — и подвергаются регулированию. Это одна из причин разбухания политического аппарата. Министерства и ведомства разрастаются, но больше становится и сфер, в которых возникают политические движения, выносящие свои требования на всеобщее обсуждение. Линии разделения множатся, сложность растет. Чтобы в этом разобраться, нужно вникнуть глубже, а это непросто. 

    Вторая проблема, связанная с непониманием, заключается в том, что сегодня у нас существует публичная сфера, в которую множество политических игроков хотят внедрить свои представления о реальности. С одной стороны, публичная сфера — это пространство для дискуссий, а с другой — для дезориентации и пропаганды. В этом заключается проблема, потому что демократия предполагает, что граждане неплохо представляют себе, как функционируют институты и что происходит в политике. В конце концов, в демократиях граждане — это основное мерило легитимности. 

    — То есть граждане всегда должны знать, что творится в политике? 

    — Согласно некоторым теориям демократии, достаточно, чтобы граждане раз в четыре года, раз в пять лет давали на выборах оценку: вот это правительство справилось хорошо или не очень? Стоит ли мне проголосовать еще за какую-нибудь партию? Другие теории оценивают гражданскую компетентность строже. Но как ни посмотри на демократию, когда граждане перестают разбираться в происходящем, это проблема. 

    — Потому что, утратив понимание, они больше не могут быть равноправными участниками демократических процессов? 

    — Да, потому что ими легче манипулировать. Может быть и так, что граждане сами замечают, что перестали разбираться в политике, — и тогда они лишают поддержки систему, если в повседневной жизни находят ее несправедливой и нефункционирующей. 

    — Это претензия к гражданам, а не ошибка, заложенная в саму демократическую конструкцию? В конце концов, мы сегодня знаем, что знание о политике распределено очень неравномерно. Чем выше уровень образования и социальный слой, тем лучше представление о политике. 

    — Конструктивная ошибка демократии заключается в том, что она обещает политическое равенство, но этого обещания не выполняет. То же самое касается знания: если я стою на верхних ступенях социальной иерархии, я с большей вероятностью имею доступ к сетям, которые передают мне информацию. Я знаю, что происходит. Людям, в эти сети не включенным, гораздо сложнее получить важную информацию о политике. Она не попадает к ним автоматически. 

    — Я попробую обобщить: вы говорите, что труд перестал для многих окупаться, неравенство растет, наша публичная сфера расколота, политика постоянно усложняется, а элиты обладают большим влиянием, чем остальные категории населения. Так значит, правый популизм справедливо критикует текущую ситуацию? 

    — Популисты говорят в том числе правильные вещи. Например, «Альтернатива для Германии» утверждает, что наша демократия не функционирует, потому что старые партии образовали картель и хотят монополизировать политическую власть. Это утверждение не ложное заведомо. Политологи Кац и Мэйр еще в 1995 году говорили о картельной партии. Но АдГ упрощает реальность. Когда люди вслед за АдГ сводят к этому все проблемы демократии и вырывают тезис из контекста, это неверно. 

    По существу, правый популизм представляет собой форму политической мобилизации, которая подсвечивает одну проблему, рассматривает ее в чем-то даже верно, но изолированно, слишком обобщенно и — как регулярно происходит в политической борьбе — использует в собственных целях. 

    Не стоит ожидать, что демократия прежних времен вернется

    — Эти цели нередко сводятся к проведению авторитарной и националистической политики. 

    — Да. Однако и среди правых популистов существуют различия. Не все они придерживаются одной и той же политической программы. В Германии праворадикальная фракция внутри АдГ вышла на передний план. Но есть и другое направление с девизом «Назад к старым добрым временам боннской республики!». Последняя волна модернизации оказалась неудачной, давайте вернемся к боннской модели государства и общества. 

    — В Польше правительство Дональда Туска как раз разрушает нелиберальную демократию, в Израиле сотни тысяч людей месяцами выходили на улицу, протестуя против судебной реформы. Разве это не опровергает ваш тезис, что время демократии подходит к концу?  

    — Как я уже говорил, не все демократические режимы погибнут. Мой тезис заключается в том, что наши представления о демократии утрачивают убедительность, будь то концепция народовластия или представительной демократии. Это объясняется также тем, что внешние условия не благоприятствуют демократии. Сюда, среди прочего, относятся субъективные представления людей, которые сегодня отличаются от того, что было пятьдесят лет назад, ключевое слово — «индивидуализация». Так что не стоит ожидать, что демократия прежних времен вернется. 

    — Если мы не можем вернуться назад и время демократии подходит к концу, то как будет выглядеть будущее? 

    — Это совсем не просто сказать. Старое уже не убеждает, а новое еще не настало. Одни хотят установления постдемократических, правопопулистских режимов, как в Венгрии. Другие предпочли бы, чтобы управляли государством и принимали законы специалисты. Кроме того, образуются новые политические партии, и невозможно предсказать, какие у этого будут последствия. Я думаю, что многое зависит от политических элит — какие проекты будут у них.  

    Но может случиться и так, что все это будет тянуться еще долго: стабильности будет меньше, а протестов и антисистемных партий, которые, тем не менее, не будут в состоянии по-настоящему изменить или разрушить систему, — больше. Мы будем наблюдать длительную эрозию и недовольство, но без того, чтобы это неприятное положение всерьез менялось. 

    Читайте также

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    Непереносимость «доказательной политики»

    «Автократы постоянно недооценивают демократию. Мы — тоже»

    Партия пророссийского мира

    Богатство — это то, что бывает с другими

    Театр одного юриста

  • Их называли «цыгане»

    Их называли «цыгане»

  • Театр одного юриста

    Театр одного юриста

    Original by Валерия Хайнтгес on Republik
    Translation by Anonymous

    В конце 2024 года, в самый разгар политического кризиса, охватившего Германию, Бундестаг все же сумел двумя третями голосов принять поправки к Основному закону и провести реформу Федерального конституционного суда. Раньше многие из положений, касающихся его работы, были зафиксированы в обычном законе — теперь они попали в Основной. 

    Цель — не допустить, чтобы в будущем устройство судебной власти могло быть изменено простым большинством депутатских голосов. Важно и время: нет гарантий, что по итогам досрочных выборов в Бундестаг 2025 года у реформы нашлось бы достаточное число сторонников среди депутатов. Ведь сегодня почти нет сомнений, что «Альтернатива для Германии» серьезно укрепит свои позиции в парламенте. И нельзя исключить, что (возможно, вместе с другой популистской партией, «Альянсом Сары Вагенкнехт») получит даже треть голосов, которых достаточно, чтобы заблокировать конституционные поправки. А, например, по итогам выборов 2029 года — именно на такое развитие событий ориентирована судебная реформа — и большинство депутатских мест. 

    Интересно, что драйверами изменений во многом выступают не политики, опасающиеся потерять свои парламентские кресла и министерские портфели, а юристы, которые тщательно изучили авторитарный поворот в других странах и бьют тревогу. Их объединяет сайт Verfassungsblog («Конституционный блог»). Но добиваются своего они не только с помощью сухого анализа, но и средствами искусства. Об этом репортаж швейцарского издания Republik в переводе дekoder’a. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    Еще секунда, и мы наконец увидим его — победителя сегодняшних выборов. Подсчет голосов в свободном государстве окончен, и его партия — Демократический Альянс, сокращенно ДА — добилась успеха с огромным перевесом, завоевав абсолютное большинство голосов. Традиционно такое достижение празднуют на месте, и речи победителей звучат в столице земли, но Доминик Арндт — тоже ДА — направляется прямиком в Берлин, чтобы выступить в зале Дома федеральных пресс-конференций, в сердце германской политической журналистики. 

    Ведь планы у Доминика Арндта — далеко идущие. Под лозунгом «ДА — это я!» он берет политическую жизнь на абордаж. Потому что ДА — это всерьез и надолго. Потому что цель — изменить всю систему, в нужном Доминику Арндту смысле и выбранном им направлении. 

    Синий задник Федерального дома прессы в Берлине телезритель почти ежедневно видит в новостях. Работающая там журналистская ассоциация сама для себя установила правила, которые призваны гарантировать справедливые отношения между политикой и прессой. Но Доминик Арндт плевать хотел на правила. И первое же его публичное выступление не оставляет в этом сомнений: говорит только он, модераторам не дает вставить ни слова. Доминик Арндт — из тех людей, которые исполняют предписания, когда они им выгодны. А когда нет, с легкостью их нарушает.  

    Доминик Арндт — «фольксбюргер» из одноименной пьесы Максимилиана Штайнбайса. Автор пьесы, юрист и главный редактор авторитетного сетевого издания о конституционном праве Verfassungsblog, проводит мыслительный эксперимент: что, если в одной из федеральных земель Германии абсолютное большинство голосов получит популистская партия? Какие в ее руках окажутся возможности для того, чтобы обойти систему или изменить ее? 

    Мыслительный эксперимент Штайнбайса настолько приближен к реальности, что зрителю становится не по себе

    Свободная труппа Nico and the Navigators под руководством режиссерки Николы Хюмпель поставила пьесу на месте событий — в том самом зале, где проводятся встречи журналистов с политиками. Представление пьесы четыре раза прошло в зале Федерального дома прессы, и теперь запись спектакля можно посмотреть в медиатеке телеканала Аrte. 

    Мыслительный эксперимент Штайнбайса настолько приближен к реальности, что зрителю становится не по себе: картина возможного будущего, которую он рисует, выглядит настолько угрожающей, что хорошие стороны этого гипотетического сценария легко упустить из виду. А они есть: каждый, кто понял нависшую угрозу, может приготовиться к защите. В этом и заключается главный смысл этой устрашающей интервенции.  

    Сама пьеса при этом состоит из череды вымышленных пресс-конференций. Публика сидит в том самом зале, на тех самых стульях, на которые обычно усаживаются журналисты. И тут же, среди зрителей, затесались актеры, исполняющие роли представителей прессы. Время действия: день сегодняшний. Длительность сюжета: ровно год. Больше не требуется: за год события разрастаются в снежный ком, и федеральное правительство оказывается перед необходимостью принять крайние меры.  

    Парализовать правовое государство 

    Доминик Арндт будет играть в демократию, и демократия станет игрушкой в его руках. Цели он из виду не теряет: утвердить авторитарный популистский режим; сначала исподволь, а затем все более беззастенчиво. 

    Как ему удается это провернуть? Ведомствам по делам иностранцев он дает распоряжение не принимать никаких решений или откладывать их до бесконечности. Мигранты больше не получат никаких разрешений, никакой поддержки. Не имея права на работу, они не могут оплачивать жилье; лишившись жилья, они оказываются на улицах. 

    Сначала известными становятся отдельные случаи и речь идет о «единичных инцидентах». Потом это уже называется «государственные учреждения не справляются с нагрузкой». «Пассивной депортацией» называют происходящее правозащитники. Ну, кто не желает приспосабливаться и вливаться в общество, безусловно, может найти себе место получше, парирует земельный политик. Известная позиция, венгерское и польское правительства годами действуют в этом ключе.  

    Затем Доминик Арндт делает следующий ход: «Свободное государство — прежде всего». Тут уж никто не сможет закрыть глаза на то, что такой политический курс — не случайность, а обдуманный образ действий.  

    В дрожь бросает от того, как вроде бы вежливо и культурно проходит выхолащивание демократических институтов — и как быстро

    Пресс-секретарь федерального правительства придерживается общепринятых правил хорошего тона: всех этих «безотлагательных поисков решения», «заинтересованностей в диалоге» и «ставок на конструктивное сосуществование». 

    Но если одна сторона отказывается, то и другая не сможет действовать конструктивно. И никакого сосуществования тут не будет. 

    Федеральное правительство настаивает на том, что и свободное государство должно оставаться правовым и соблюдать законы. Юристы изыскивают возможности вернуть министра-президента в лоно демократии. В Основном законе они находят статью 84. Параграф третий позволяет федеральному правительству взять под контроль земельное правительство и «назначать своих уполномоченных в верховные органы федеральной земли». На это премьер-министр Арндт говорит: «Я вам не цирковой пудель». 

    За день до премьеры 

    Фабиан Хендрикс, известный актер, играющий комиссара в сериале «Место преступления», делает своего Арндта очень похожим на авторитарного правого экстремиста и радикального популиста Бьорна Хёке (на которого он пугающе похож). Он придает ему черты народного трибуна где-то на полпути между напомаженным героем оперетты и несимпатичным эгоманом. С акульей ухмылкой Арндт заявляет: «Я не прикидываюсь; я абсолютно честен и равен сам себе». 

    Пьеса «Фольксбюргер» идет с подзаголовком «политический фарс», и это действительно остроумно и смешно. То и дело раздаются взрывы испуганного смеха. Все фразы знакомы, все эти обороты звучали столько раз. Театральное действо так похоже на настоящее.  

    И быстро становится не до смеха. Сидя в этом самом зале между рейхстагом и Ведомством федерального канцлера, в сердце политического Берлина, и глядя на политиков — действующих лиц в пьесе, — начинаешь кожей чувствовать, как сухая юридическая материя становится очень конкретной и ощутимой. В дрожь бросает от того, как вроде бы вежливо и культурно проходит выхолащивание демократических институтов — и как быстро! Искусство — в данном случае театр — заставляет явственно ощутить эту опасность. Редкий случай, когда искусство настолько созвучно политике, что предоставляет самой реальности шанс на просвещение в лучшем смысле этого слова, показывая, с какой серьезной опасностью столкнулась демократия. А возможность оказаться в центре театрального действа еще и усиливает резонанс, расширяя круг адресатов этого сообщения.  

    Формальность? Технические помехи? Ничего подобного

    Премьера пьесы состоялась 27 сентября. А за день до этого было сорвано первое, учредительное заседание тюрингского земельного парламента нового созыва. По традиции его провел старейший депутат ландтага, в данном случае — Юрген Тройтлер, представляющий «Альтернативу для Германии» (АдГ). На протяжении четырех часов отказывался провести голосование по новому регламенту и не давал избрать нового председателя. 

    Через двадцать минут после окончания спектакля на телефон приходит пуш: «Конституционный суд Тюрингии одобрил запрос партии ХДС» — тот самый, который фракция ХДС в срочном порядке отправила, не видя иного способа прорвать блокаду ландтага. Через день после театральной премьеры, 28 сентября, депутат от АдГ Тройтлер вынужден разрешить голосование; депутат от ХДС Тадеус Кёниг избран на пост председателя ландтага.  

    Формальность? Технические помехи? Ничего подобного.  

    «Может создаться впечатление, что все это лишь мелкие процедурные вопросы, — объясняет Франк Бройтигам, юридический эксперт телекомпании ARD, в ежедневной новостной программе Tagesschau в день тюрингского парламентского хаоса. — Но необходимо понимать: за этим кроются большие, важные процессы и принципиальные вопросы существования демократии в одной из федеральных земель».  

    Уязвимая демократия 

    Был ли неожиданным этот явно стратегический маневр АдГ? Нет. «Многие эксперты-юристы месяцами предупреждали о том, что первый день ландтага может пройти именно так», — говорит Бройтигам. В регламенте есть несколько процедурных правил, которые можно толковать двояко. Представители тюрингских «Зеленых» [еще в 2023 году] предлагали очертить эти правила яснее, но ХДС заблокировал решение, которое могло бы предотвратить эту грязную игру.  

    За неделю до сорванного заседания Максимилиан Штайнбайс пишет в Verfassungsblog: «Так может случиться, и я решусь прогнозировать: по всем правилам искусства АдГ превратит первое заседание нового ландтага Тюрингии в спектакль с одной целью — еще раз вызвать у зрителей то самое впечатление, которого АдГ все время добивается для своей публики: что демократия — это цирк, что она коррумпирована и ни на что не годна, если только не позволяет “подлинному народу” непрерывно видеть в ней свое собственное отражение. Это и есть тот кошмарный театр, который АдГ собирается устраивать все пять лет, начиная с четверга». 

    Штайнбайс ведет свой блог уже 25 лет. Это площадка для дискуссий по всем вопросам конституционного права в «Германии, формирующемся едином пространстве Европы и за его пределами». Авторы портала ищут лазейки в конституциях, которыми популисты могут воспользоваться для подрыва демократии. Юристы пытаются сделать европейские страны более устойчивыми против врагов демократии.  

    Движимый теми же побуждениями, Штайнбайс недавно выпустил книгу «Уязвимая демократия» (Die verwundbare Demokratie), в которой пишет: «Если сохранять в поле зрения все бреши, которые авторитарные популисты находят для себя в демократических конституциях, то можно своевременно подготовиться к протесту и сопротивлению, еще до того, как бреши станут тоннелями, а их перекрытие — бессмысленным». 

    Если авторитарно-популистская партия придет к власти в одной немецкой федеральной земле, то свобода действий для нее будет очень велика

    Задача популистов не так сложна, как может показаться. Ведь процессы, идущие в Германии, не уникальны. К сожалению, как раз наоборот. В частности, для экспертов в области права — а также, вероятно, и для популистов — работающей моделью служат действия Виктора Орбана в Венгрии и партии «ПиС» в Польше.  

    В некоторых странах, пишет Штайнбайс, популисты уже у власти (например, в Венгрии, Индии, Италии, Венесуэле, Турции), в других они вот-вот окажутся в правительстве (например, во Франции, Испании, Нидерландах, Австрии, США), в небольшом числе третьих они проиграли выборы, по крайней мере, на время (например, в Польше или Бразилии). Но даже если популизм предстает в разных обличьях, везде он придерживается одной и той же стратегии: как пишет Штайнбайс, популизм всюду пытается воспользоваться институтами либеральной конституционной демократии «для установления авторитарного режима». 

    В своей книге Штайнбайс подводит итоги «Тюрингского проекта», который Verfassungsblog инициировал перед выборами в Саксонии, Тюрингии и Бранденбурге. На основании ста с лишним интервью, взятых у политиков, государственных служащих, судей, ученых и представителей гражданского общества, они проиграли «сценарии, которыми авторитарно-популистская партия будет располагать на уровне федеральной земли, чтобы использовать свою власть в ущерб демократии» и оградить собственное правительство от конституционного контроля, демократической конкуренции и открытой критики. 

    Результат исследования, вкратце: свобода действий для такой партии была бы очень велика.  

    Эксперты-правоведы знают, где в законе можно отыскать лазейки. Они могут предложить решение, как эти лазейки закрыть. Но сделать это могут только депутаты, политики. А если те ставят собственное стремление к власти выше защиты институтов, а общество не осознает опасности, то защита остается слабой и институты получают пробоину — что и показал пример Тюрингии.  

    Пять лет назад Штайнбайс уже разыгрывал мысленный эксперимент, схожий с тем, который он проводит сейчас в пьесе «Фольксбюргер». Сценарий был таков: федеральный канцлер-популист, обладающий абсолютным большинством голосов, действует в обход Федерального конституционного суда, столь важного для Германии. Сначала текст был опубликован в виде эссе в Süddeutsche Zeitung, а затем на странице Verfassungsblog. Наконец, Штайнбайс превратил это эссе в театральную пьесу, которая была поставлена на фестивале «Асфальт» в Дюссельдорфе в 2020 году (запись доступна здесь). 

    Потрясение, вызванное этим экспериментом, было велико. Настолько, что в конце июля этого года коалиционные партии объединили усилия c ХДС/ХСС и согласовали пакет мер, употребив совокупное большинство в две трети голосов на то, чтобы закрыть лазейки и лучше защитить институт Конституционного суда. Демократия не беззащитна.  

    Но, говорит эксперт ZDF по правовым вопросам Сара Такке, «мы должны четко понимать: если противники конституции окажутся в большинстве, то ничто не поможет. Демократию может защитить только большинство граждан, готовых поддержать ее и ее институты». 

    Читайте также

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    Парламент — не место для работы

    «Автократы постоянно недооценивают демократию. Мы — тоже»

    Идет ли демократии воинственность?

    Последнее средство против тирана (но только если он правда тиран)

    Правящий страх

  • Богатство — это то, что бывает с другими

    Богатство — это то, что бывает с другими

    Original by Карлос Ханиманн on Republik
    Translation by Anonymous

    В России в середине девяностых (особенно до кризиса 1998 года), а потом в нулевые часто искали признаки формирования среднего класса, которое должно было засвидетельствовать успешное завершение рыночных реформ и сделать страну мало отличимой от других европейских государств.  

    И действительно, если сегодня посмотреть на программы всех больших партий ФРГ (за характерным исключением «Левых»), то все они обещают поддержку среднего класса и среднего же бизнеса как основы многолетнего процветания немецкого общества. В реальности, как показывают исследования, в Германии (как и в остальных странах Европы) несколько десятилетий росло неравенство: самая богатая когорта общества продолжала наращивать доходы и благосостояние, в то время как у остальных они стагнировали. Правда, с начала 2000 года рост неравенства замедлился, и, более того, по уровню благосостояния оно даже снизилось по сравнению с 2008 годом. Тем не менее по этому показателю Германия занимает первое место в Евросоюзе. Политики стремятся отразить связанные с этим тревоги граждан, пусть даже реальная ситуация в последние годы почти не меняется. 

    Средний класс из экономической категории все больше превращается в политическую, а принадлежность к нему становится своего рода социально-психологической потребностью. Причем вне зависимости от реального уровня жизни. И не только в Германии. О том, как и почему это происходит, на своем личном примере рассказывает швейцарский журналист Карлос Ханиманн.

    Когда я только начинал писать первые тексты для региональной газеты, то диву давался, как легко, оказывается, зарабатывать деньги в этой профессии. Приходишь на какое-нибудь мероприятие где-нибудь в глубинке, слушаешь, задаешь пару вопросов и описываешь увиденное.  

    За это мне платили 150 франков (около 100 евро по курсу на конец января 2002 года, когда евро был введен в наличное обращение; около 160 евро в нынешних ценах). Со всей присущей молодым людям искренностью я верил: однажды эта работа сделает меня богачом. 

    Я был первым из семьи, кто поступил в университет, и временами ловил себя на мысли, что родственники точат на меня за это зуб. Но затем я снова обращал свой взор в будущее и доверчиво прислушивался к людям, которые рассказывали, что с университетским дипломом меня завалят не только предложениями о работе, но и денежными купюрами.  

    Потом меня взяли в штат.  

    Я работал как сумасшедший до самого подписания нашего еженедельника в печать, падал без сил, один день отдыхал, отсиживаясь на совещаниях, а затем снова работал как сумасшедший до подписания в печать следующего номера. 

    За это в конце месяца я получал чуть меньше 3000 франков после вычета налогов, за якобы 0,8 ставки (около 2000 евро на начало января 2006 года, около 4600 по нынешнему курсу). Стало понятно: богатым меня эта профессия не сделает.  

    К своему удивлению, я обнаружил, что это меня совершенно не тревожит. Ведь у меня было все, что мне было нужно (любовь, друзья, сигареты). А бóльшего и не требовалось, потому что ничего толком у меня и не было (ни детей, ни машины, ни квартиры в Цюрихе по завышенной цене).  

    С формальной точки зрения, с таким доходом я относился к низшему слою среднего класса. Но мне-то было ясно, что никакой я не средний класс, что я — беднее. Я понял одно: богатство — это то, что бывает с другими.  

    Вот только другие думают точно так же. 

    Почти все хотят разбогатеть, но если кто-то и вправду становится богатым, то не хочет в этом признаваться

    К примеру, актриса Кейт Бланшетт с состоянием в 95 миллионов долларов заявила недавно в Каннах: «Я — белая, привилегированная, я принадлежу к среднему классу». Эти слова вызвали волну насмешек и издевок (хотя она не имела в виду ничего плохого).  

    Или взять немецкого политика Фридриха Мерца, владельца двух частных самолетов и миллионера. В 2018 году он сообщил, что относит себя к «верхней прослойке среднего класса».  

    Или федеральный канцлер Олаф Шольц, доход семьи которого еще в бытность его министром составлял 30 тысяч евро в месяц. Однажды он сказал (с язвительным намеком на Мерца): «Я бы не назвал себя богатым».  

    Даже Кристоф Блохер считает богатыми только тех, кто переезжает в Монако. И поэтому тоже причисляет себя «к среднему классу», хотя состояние его семьи превышает 14 миллиардов франков (около 15 миллиардов евро).  

    Бланшетт, Мерц, Шольц и Блохер совсем не исключительны и далеко не одиноки в феноменально ошибочной (или, по крайней мере, феноменально кокетливой) оценке собственного состояния.  

    Около 90% американцев, проживающих в США, считают, что они относятся к среднему классу. В Канаде аналогичного мнения придерживается более 66% населения. 

    Жители Германии часто так же нереалистично оценивают уровень собственного благосостояния. Так, более 6 тысяч участников исследования, проведенного в 2023 году университетом Констанца, должны были оценить собственный уровень дохода и размер состояния по десятибалльной шкале. Оценки сильно отличались от реальности, в особенности у участников с самым высоким и самым низким уровнями дохода. В правой части шкалы наметилась явная тенденция к занижению оценки: так, шесть из семи самых богатых участников исследования серьезно недооценили уровень собственного благосостояния. Отклонение от реальности среди самых богатых достигало трех с половиной пунктов шкалы. В то же время беднейшие участники опроса переоценили уровень своего благосостояния, хотя и максимум на полтора пункта.  

    Получается, что богатые недооценивают степень собственного богатства, а бедные — собственной бедности. 

    Вот парадокс: почти все хотят разбогатеть, но если кто-то и вправду становится богатым, то не хочет в этом признаваться. Лучше быть «нормальным». Лучше быть из «среднего класса». Предположительно, за этим скрывается чувство стыда. По крайней мере, в Германии. Швейцарцы используют для этого более благозвучное слово — деликатность.  

    К слову, свое состояние респонденты оценивали не более адекватно, чем доходы. Хотя по этому параметру степень неравенства еще выше.  

    У такого отклонения оценки от реальности есть последствия — ведь для формирования политических оценок решающую роль играют не объективные факты, а куда чаще субъективное восприятие. Об этом свидетельствуют результаты многочисленных исследований. Участники того, что было проведено в Констанце, соглашались с тем, что неравенство — это проблема, однако сильно недооценивали его фактический масштаб. По словам одного из авторов исследования, эта проблема может найти отражение в политических решениях: «Получается, что выбор таких людей противоречит их собственным интересам». Например, когда речь идет о повышении налогов для состоятельных людей.  

    Что вообще такое средний класс? И почему все так хотят к нему принадлежать? 

    Кстати, к похожим результатам пришли авторы другого исследования на тему восприятия справедливости, проведенного в Германии в 2022 году. Почти две трети его участников сошлись на том, что богатство сильно зависит от удачи. Или от того, из какой человек семьи.  

    Лишь богатые респонденты считали, что (внимание, сюрприз!) их личное благосостояние — это результат «тяжелой работы». (Что, кстати, абсолютная ерунда: одной лишь «тяжелой работой» сколотить состояние уж точно не удастся.) 

    Мало кто пользуется такой популярностью (и получает столько реверансов со стороны политиков), как представители среднего класса. Но что вообще такое средний класс? И почему все так хотят к нему принадлежать? 

    Мультимиллиардер Кристоф Блохер, партия которого активнее всех апеллирует к «среднему классу», дает такое определение этой прослойки общества: «Это те, кто не настолько беден, чтобы претендовать на соцподдержку, и не настолько богат, чтобы непременно хотеть переехать в Монако».  

    Легче не стало?  

    Тогда немного статистики вам в помощь. 

    В современной Швейцарии к среднему классу относятся люди с доходом в 70-150% медианной заработной платы, что составляет 4000–8500 франков в месяц (4830–9120 евро, до уплаты налогов, для человека без семьи и детей) или 8300-17900 франков в месяц (8900-19210 евро для семьи с двумя детьми). На протяжении многих лет в эту категорию попадает 55–60% населения страны.  

    В Германии доход представителя среднего класса находится на уровне 1050-4400 евро в месяц (после уплаты налогов) или на уровне 2220-9230 евро в месяц для семьи с двумя детьми. 

    К глобальному среднему классу относится семья с двумя детьми, если она тратит 10-20 долларов США в день, что соответствует годовому заработку в 14600–20200 долларов США.  

    Уже по этому перечислению понятно, что доход настолько же излюбленный и распространенный параметр для определения среднего класса, насколько далеко не всегда осмысленный: жизнь на 4000 франков в месяц в Цюрихе сильно отличается от жизни на 8000 франков в Биле, Делемоне или Фрауэнфельде (привет, аренда!). Ведь как писал в свое время экономист Пол Кругман, когда мы говорим о среднем классе, то подразумеваем две вещи — безопасность и возможности.  

    На 1950-1970-е годы пришелся золотой век среднего класса. Но потом меритократия оказалась мифом

    Есть и другие подходы, принимающие в расчет состояние (не многим лучше) и потребление (а вот это неплохо). А иногда за основу берутся совершенно другие категории — например, ожидания от будущего или степень реализации планов на жизнь. В США, скажем, к таким ожиданиям относятся, в частности, дом, машина, возможность проводить каникулы с семьей, а детям дать образование, здравоохранение, пенсия. 

    С начала ХХ века представителей так называемого среднего класса становилось все больше: прослойка людей со средним уровнем дохода стала увеличиваться в Европе и многих промышленных державах Запада. На 1950-1970-е годы пришелся золотой век среднего класса. Качество жизни населения сильно и стремительно менялось, причем сразу у огромного числа людей. Почти все смогли позволить себе больше: стиральную машину, телевизор, автомобиль, летний отпуск.  

    Пирамида доходов раздалась и превратилась в «луковицу» — с хорошеньким таким пузом посредине. Жизнь по стандартам среднего класса оказалась вполне достижимой для большинства. Нужно было только слегка поднапрячься и немножко подстроиться.  

    Но в 1970-е годы эта модель угодила в кризис — как в экономический, так и в культурный. Меритократия оказалась мифом. Появились новые средние, новые обеспеченные и новые необеспеченные. А огромная притягательная сила среднего класса никуда не делась. Мы воспринимаем средний класс как экономически осмысленный, политически стабильный и более-менее справедливый с социальной точки зрения. Тот факт, что столько народу ощущают собственную принадлежность к среднему классу, коренится не в реальности, а в том, что люди склонны выдавать желаемое за действительное. И эта парадигма основана на том, что богачи — это всегда какие-то другие люди. Говоря, что кто-то богат, часто подразумевают: богаче меня. 

    Кстати, мой нынешний работодатель платит в два раза больше, чем первый: 6200 франков (6650 евро) после налогов за 0,8 ставки, которая иногда таковой и ощущается. С таким доходом я все еще отношусь к среднему классу. К тому, что повыше.  

    Читайте также

    «Лучший результат воссоединения — это посудомоечная машина»

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    Что пишут: о немецком кризисе. Далеко не только правительственном

  • Тысяча дней и одно предательство

    Тысяча дней и одно предательство

    Original by Рихард Херцингер on hold these truths
    Translation by Anonymous

    Полномасштабная российская агрессия против Украины преодолела отметку в тысячу дней. Ситуация на фронте развивается для ВСУ все тяжелее, во многих местах украинская оборона буквально рушится, обстрелы украинских городов со стороны России не прекращаются, гибель людей — тоже. Страшная дата почти совпала с повторным избранием Дональда Трампа на пост президента США, за которым последовало заметное изменение внешнеполитической динамики вокруг конфликта. 

    По некоторым данным, Трамп в первые же дни после выборов созвонился с Путиным (в Кремле это отрицают), и совершенно точно впервые за два года разговор с российским президентом провел канцлер Германии Олаф Шольц. На следующий же день после беседы, которую в Москве охарактеризовали как «деловую, детальную и очень откровенную», российская армия устроила один из самых крупных обстрелов Украины за все время войны. Шольцу пришлось оправдываться за разговор, прошедший по его инициативе, и уверять, что он лишь хотел донести до Путина, что Германия и другие страны не отступятся от поддержки Украины.  

    Но когда администрация Джо Байдена после многих месяцев обсуждений дала разрешение на удары ракетами американского производства по военным целям на территории РФ, в пресс-службе канцлера объявили, что его позиция относительно поставок ракет Taurus и другого немецкого дальнобойного оружия Украине неизменна: их не будет. Несмотря на то, что за поставки выступают многие и в оппозиции, и в его правительстве, и даже внутри самой СДПГ. А у значительной части журналистов, публицистов и деятелей культуры позиция канцлера и других представителей «партии мира» вызывает настоящее возмущение.  

    Журналист Рихард Херцингер в статье, опубликованной в конце сентября, отмечал, что за начинавшимися тогда попытками заниматься «реальной политикой» в отношениях с Россией стоит глубокое непонимание того, с кем Украина, Германия и Запад имеют дело. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    Россия усиливает систематические обстрелы гражданского населения и гражданской инфраструктуры Украины. Цель этой преступной войны — уничтожение основ жизни украинской нации, то есть не что иное, как геноцид. Но вместо того, чтобы использовать все доступные средства, чтобы остановить это преступление века прямо в сердце Европы, Германия, наоборот, все более явно готова к постепенному предательству страны, которая борется не только за свое существование, но и за сохранение свободы во всей Европе. 

    После земельных выборов в Саксонии, Тюрингии и Бранденбурге значительно усилилось давление на федеральное правительство и демократические партии, оказываемое в первую очередь кремлевской агентурой из «Альтернативы для Германии» и «Альянса Сары Вагенкнехт». И это давление приносит плоды: федеральный канцлер Шольц после провальных для СДПГ выборов в Саксонии и Тюрингии поспешил выступить с заявлением о том, что теперь необходимо усилить работу по заключению мира и созвать мирную конференцию с участием России. По данным итальянской газеты Repubblica, Шольц всерьез планирует войти в историю как «канцлер мира» и рассчитывает на то, что Украина согласится на территориальные уступки. Он также однозначно подтвердил, что ни при каких условиях не намерен поставлять Украине ракеты Taurus, которые крайне необходимы ей, чтобы предотвращать обстрелы со стороны России еще на территории агрессора.  

    В этой двойной игре, где канцлер официально подтверждает, что будет поддерживать Украину «столько, сколько потребуется» (не уточняя, с какого момента посчитает, что это больше не нужно), но при этом заигрывает с идеей сомнительного мира с агрессором, он ссылается на свое якобы единодушие с украинским президентом. Владимир Зеленский действительно все чаще говорил о перспективе скорейшего мира и был согласен на участие России в следующем этапе мирной конференции, которая впервые состоялась в июне в Швейцарии. Но что он неизменно подчеркивал — это что условием для того, чтобы принудить Россию к действительно серьезным переговорам, могут быть только решительные военные успехи Украины. Этот ключевой момент, меняющий суть дела, в словах Шольца удивительным образом отсутствует. 

    Беспринципные демократы 

    Но и надежды тех, кто в вопросе последовательной поддержки Украины полагается на ХДС/ХСС, также иллюзорны. После длительного периода, когда Фридрих Мерц и руководство ХДС активно настаивали на существенном расширении военной помощи Киеву, включая поставку ракет Taurus, этот вопрос вдруг перестал быть для них приоритетным, поскольку на кону оказались политические позиции в Восточной Германии. А Михаэль Кречмер, саксонский министр-президент от христианских демократов, печально известный своим угодническим отношением к Путину, как и глава ХДС в Тюрингии Марио Фогт, и вовсе занимают противоположную позицию, в основном совпадающую с тем, чего хотят АдГ и Сара Вагенкнехт. Они выступают за сокращение поставок оружия Украине, чтобы как можно быстрее начать «переговоры» с военным преступником из Кремля. Если Кречмер и Фогт вступят в коалицию с «Альянсом Сары Вагенкнехт», это всего лишь соединит то, что и так было одним.  

    Тем временем федеральное руководство ХДС безучастно глядит на устремления своих восточногерманских однопартийцев, которые явно противоречат основополагающим ценностям немецких христианских демократов. Свое решение о недопустимости сотрудничества с АдГ и «Левыми» они абсурдным образом не распространяют на кремлевскую креатуру — «Альянс Сары Вагенкнехт». Отдельных политиков, таких как депутат Бундестага Родерих Кизеветтер, открыто возражающих против такой беспринципной позиции, в самом ХДС подвергают маргинализации, если не стигматизации. 

    В публичной политике и в медийном пространстве теперь в унисон повторяют сомнительную идею, будто утвердившимся демократическим партиям, особенно из «светофорной» коалиции, следует винить себя в усилении позиций АдГ и «Альянса Сары Вагенкнехт», а также в стоящем за этим росте «недовольства» в Восточной Германии. Мол, слишком долго Германией управляли, не учитывая реальные потребности немцев в целом, и в особенности распространенные на востоке страны «настроения». Но это подыгрывание извечному мифу о жителях Восточной Германии как о жертвах — первый шаг к капитуляции перед антидемократическими идеологиями. 

    Ведь никакие, даже самые значительные просчеты демократического правительства никогда не могут стать оправданием или даже правдоподобным объяснением тому, что голоса на выборах массово отдаются красно-коричневым экстремистским партиям, которые открыто действуют как пособники государства-террориста, совершающего геноцид. 

    Голосовать за такие партии может только тот, кто изначально имеет внутреннюю склонность к авторитарному правлению. Где вообще логика, когда «недовольные», жалующиеся на недостаток демократии в Германии, реагируют тем, что голосуют за явных врагов демократии, которые работают на пропаганду жестокой, убийственной диктатуры? Реальные проблемы Восточной Германии, как и cтраны в целом, несоизмеримы с радикальностью такого поведения на избирательных участках, которое на самом деле коренится в глубоком, устойчивом антизападном и антилиберальном ресентименте. Поддаваться этим настроениям, особенно в вопросе солидарности с Украиной, означает всего лишь ускорить крах демократических партий. 

    Тем не менее, будто предвосхищая успех АдГ и «Альянса» на выборах, федеральное правительство подало фатальный сигнал, объявив о том, что будущие поставки оружия Украине больше не будут финансироваться из федерального бюджета. Вместо того чтобы громко повторять, насколько драматична ситуация на поле боя, и настойчиво объяснять, что защита Украины имеет жизненно важное значение для нашей собственной безопасности, правительство и оппозиция из ХДС/ХСС стараются не поднимать украинский вопрос из страха потерять еще больше избирателей, полагая, что эта тема слишком «непопулярна». Ведущим политикам-демократам кажется, что сохранить пресловутый «черный ноль» важнее, чем обеспечить свободное европейское будущее. Это вызывает опасение, что они не в состоянии осознать масштабы того эпохального вызова, которым стала агрессия России.  

    Исключение, пожалуй, составляют только «Зеленые», продолжающие настойчиво выступать за значительное расширение военной помощи Украине. Тем не менее, будучи одной из партий, входящих в правительство, они, в конечном счете, также несут ответственность за политику лавирования Шольца. 

    Отсутствие политической воли 

    Насколько нелепо утверждение, будто Германия якобы «однобоко» делает ставку на поставки оружия Украине и тем самым разжигает войну, показывает простой взгляд на сухие цифры. Они же опровергают и абсурдное заявление о том, что поставки оружия Украине перегружают немецкий бюджет и поглощают средства, которые остро необходимы на меры по социальной защите населения Германии, о чем любит демагогически порассуждать «спецпредставительница» Кремля Сара Вагенкнехт. Мориц Шуларик, президент Кильского института мировой экономики, недавно показал реальные масштабы в посте на LinkedIn (позже эти данные были обобщены в докладе института): 

    «За два с лишним года с начала войны Германия оказала Украине военную помощь на сумму более 10 миллиардов евро. Это составляет 0,25% от ВВП Германии в 2023 году. В годовом исчислении мы выделяем на военную помощь менее 0,1% от ВВП». 

    «По отношению к ВВП и нашим фискальным ресурсам военная поддержка Украины невелика. Для сравнения: только субсидии на дизельное топливо обходятся налогоплательщикам ежегодно почти в два раза дороже, а именно около 8 миллиардов евро». 

    Эксперт подытоживает пронзительным вопросом: «Скольких страданий можно было бы избежать Украине, сколько жизней можно было бы спасти, если бы у нас была политическая воля на то, чтобы выделить 0,2%, или 0,3%, или даже 1% нашего экономического потенциала на защиту свободы в Европе?» 

    Дезинформация — это оружие 

    Тем временем немецкое общество сталкивается с беспрецедентным потоком дезинформации со стороны Кремля. Ее цель — смена правительства на такое, которое вырвет ФРГ из западного альянса и превратит ее в союзника России. Путинский режим пришел к выводу, что в вопросе западной поддержки Украины Германия занимает одновременно и ключевое, и самое слабое место. Здесь Кремль следует тезису, на который опиралась еще советская внешняя политика и который приписывается Ленину: «Кто владеет Германией, тот владеет Европой». 

    Потоком кремлевской пропаганды наполнены не только социальные сети, но и авторитетные журналистские издания. В немецкоязычном пространстве российская дезинформация подозрительно часто появляется в некогда серьезных изданиях, таких как швейцарская Weltwoche или Berliner Zeitung, находящихся в руках издателей, близких к Кремлю. Впрочем, зачастую западные медиа становятся орудием российских операций по дезинформации невольно — по незнанию или недомыслию. 

    Пропагандисты российского террористического государства вновь и вновь получают трибуну — как, например, совсем недавно произошло на радио Deutschlandfunk, взявшего интервью у российского посла в Берлине. Выдвиженец Кремля смог совершенно свободно распространять фейковые и вымышленные факты, приготовленные на ведьминой кухне кремлевской пропаганды. 

    Редакции обычно оправдывают такие выступления ошибочно понятым принципом «объективности». Мол, имеет смысл услышать «точку зрения другой стороны» из первых уст. Но стали бы они говорить, если бы речь шла о лидере ИГИЛ или «Аль-Каиды»? 

    Рефлекторная недооценка 

    Согласно этому ошибочному представлению об объективности, апологетка Кремля Сара Вагенкнехт тоже может беспрепятственно распространять путинскую дезинформацию в телевизионных ток-шоу, где она постоянный гость. Между тем любому информированному современнику должно быть давно понятно, что Вагенкнехт — центральная фигура в стратегическом плане Путина по созданию по всей Европе «антивоенных настроений», цель которых — привести к смене власти на выборах в Бундестаг в 2025 году в интересах российского агрессора. Еще в прошлом году российские разведчики и дипломаты по поручению Кремля разработали комплекс мер по тому, как настроить немецкую общественность против Украины: крайне правые и крайне левые силы в Германии должны быть объединены для совместной борьбы против «элит», «глобалистов», ЕС и особенно США. Создание партии Вагенкнехт, которая систематически смешивает правонационалистические и левопопулистские идеологемы, точно соответствует этим указаниям Кремля. 

    Обо всем этом подробно писала газета Washington Post, получившая доступ к проникшим на Запад протоколам российских «экспертных совещаний». Однако в Германии на это едва обратили внимание: «Кажется, в нашей стране, — замечает журналист Маттиас Кох, — до сих пор принято рефлекторно отмахиваться от информации о попытках вмешательства России в общественные дискуссии на Западе и видеть в ней только мечтания Москвы». 

    В реальности слишком долго и немецкие политики, и общество из-за боязни открытой конфронтации с Москвой или страха показаться «параноиками» преступно недооценивали или даже умаляли опасность, исходящую от российских попыток инфильтрации своих идей в сознание значительной части населения. Теперь же, когда кремлевские партии, такие как АдГ и «Альянс», день ото дня усиливают влияние на повестку общественно-политических дискуссий в Германии, во всей своей роковой красе предстает тот факт, что дезинформация — это крайне эффективное оружие для ведения агрессивной войны. 

    Подстрекательство к геноциду 

    Кремлевский режим и его идеологические заправилы не дают усомниться в том, что цель российской агрессии против Украины — уничтожение украинской нации и что отказа от этой цели не следует ждать ни при каких условиях. Полные ненависти речи, подобные июльскому заявлению соратника Путина, закоренелого подстрекателя к убийствам Дмитрия Медведева, звучат постоянно:  

    • «Тут не может быть никакого милосердия. Здесь нет места добру. Только убей!»
    • «не надо жалеть их, не надо!»
    • «У Украины «нет (…) права на жизнь»,  
    • казнить украинцев — «это и есть право войны для врага!»  

    Россиян непрестанно пичкают этой геноцидальной риторикой. Среди свежих примеров выступление Александра Камкина, сотрудника ИМЭМО РАН, который в эфире российского государственного телевидения призвал «очистить» всю территорию Украины от «антироссийского вируса». Или генерал-лейтенанта в отставке Евгения Бужинского, потребовавшего уничтожения всей энергетической инфраструктуры Украины. 

    Это постоянное и систематическое подстрекательство к геноциду, однако, не мешает сбитым с толку «сторонникам мира» здесь, в Германии, по-прежнему искренне верить в готовность российского преступного режима к переговорам и миру — несмотря на то, что Путин и его приспешники вновь и вновь подтверждают, что переговоры для них возможны только при условии подчинения Украины требованиям Кремля, что для украинской стороны было бы равносильно капитуляции.  

    Но немецкие агитаторы за «переговоры» упорно продолжают исходить из пагубной и ошибочной предпосылки, что пресловутые «интересы безопасности» России, которым, по утверждениям Кремля, угрожает Запад, реально существуют. На самом деле режим Путина пользуется этой вымышленной угрозой лишь как предлогом, чтобы изобразить собственное стремление к экспансии и уничтожению легитимным. Те, кто верит, что путинская Россия стремится лишь к укреплению своей безопасности и готова в этом вопросе идти на компромисс, — жертвы циничной пропаганды. 

    Закон мафии 

    На самом деле путинская Россия уже давно, и с возрастающей интенсивностью, ведет войну против Запада — пока еще не с помощью танков и ракет, но всеми средствами скрытой агрессии, такими как дезинформация, саботаж и подготовка терактов. Попытка приукрасить дело и представить его так, будто этот сугубо деструктивный и террористический режим потенциально может стать «партнером в вопросах стабильности», свидетельствует о вопиющем игнорировании фактов. 

    Картель преступников, сформированный из мафии и спецслужб и слившийся с образованием под названием «Российская Федерация», не заинтересован в «стабильности» — он стремится только к разрушению, уничтожению и насильственному подчинению. Его идеал — держать соседние страны, а потенциально и весь мир, в постоянном страхе и ужасе, позволяющем их шантажировать и принуждать к покорному подчинению. Он мечтает о таком «миропорядке», при котором никто больше не осмелится сопротивляться его бесконечным угрозам насилия и его ненасытной жажде наживы.  

    Это «закон» мафии, который должен господствовать во всем мире, закон чудовищной супермафии, которая захватила государство и теперь может маскироваться под него. 

    Подготовка к предательству 

    Никому не придет в голову вести переговоры с мафией или заключать с ней договоры, предусматривающие уступки, — в надежде на то, что взамен она в будущем начнет действовать в правовом поле и соблюдать правила ведения бизнеса. Ведь нарушение закона и отрицание всех основополагающих норм цивилизованного сосуществования — это и есть ее смысл, своего рода «бизнес-идея». Тот, кто не понимает, что путинизм черпает свою идентичность исключительно из войн и разрушений и поэтому никогда не прекратит их по собственной воле, не понял сути этой смертельной угрозы для цивилизованного человечества. И обязательно предаст тех, кто, рискуя жизнью, пытается остановить эту силу зла. 

    Между тем подготовка к сдаче Украины фатальным образом не ограничивается Германией. Несмотря на то, что правительство Джо Байдена в США было крупнейшим и важнейшим союзником Украины, оно долго отказывалось разрешить ей использовать ракеты большой дальности для ударов по целям в России. Дональд Трамп и его вице-президент Джей Ди Вэнс [во время предвыборной кампании] развеяли всякие сомнения в том, что они предоставят Украину на милость Путину. Сейчас они нападают на президента Зеленского, называя именно его истинным виновником того, что война до сих пор не закончилась. Даже либеральный президент Чехии Петр Павел, до сих пор с завидной решительностью поддерживавший Украину, теперь предлагает ей подумать о возможных уступках агрессору. Президент Франции Эммануэль Макрон, который еще недавно активно выступал за более жесткие меры в противостоянии российским амбициям по доминированию в Европе, вдруг заговорил о «перенастройке» отношений с Россией «после окончания войны» — в рамках «новой формы организации Европы», в которой, по его словам, «все страны должны быть представлены достойно». 

    Все это говорит о том, что Запад пытается найти выход из войны через некое подобие «мирного компромисса» с агрессором и посылает в Москву более или менее завуалированные сигналы умиротворения. Однако даже частичная уступить преступным притязаниям России будет означать не что иное, как наградить ее за агрессию против Украины. Это станет концом европейского миропорядка. И более того: если план Путина по изменению границ в Европе с помощью военной силы сработает, это приведет к «окончательному краху глобального порядка», как справедливо отметил израильский историк Юваль Харари. Предательство Украины будет равносильно саморазрушению Запада. И есть опасения, что политические элиты демократического мира не осознают историческую значимость своей нерешительности. 

    Читайте также

    Что, если Россия победит?

    «Автократы постоянно недооценивают демократию. Мы — тоже»

    Идет ли демократии воинственность?

    Партия пророссийского мира

    Сдержанный подход к ядерному сдерживанию

    Что пишут: о немецком кризисе. Далеко не только правительственном

  • Режим Лукашенко и экспансия Китая

    Режим Лукашенко и экспансия Китая

    Original by Камиль Клысински
    Translation by Anonymous

    Из-за своего географического положения между Евросоюзом и Россией Беларусь вынуждена постоянно лавировать между двумя центрами силы, отстаивая свои интересы. Глубокая зависимость от Москвы и очень ограниченные возможности сотрудничества с Западом вынуждают беларускую внешнюю политику искать альтернативу за пределами Европы. Китай, с которым Беларусь имеет дипломатические отношения с 1992 года, несомненно приоритетен для беларуской внешней политики, и двусторонние отношения, вошедшие в активную стадию в конце 1990-х, сейчас, если верить официальным заявлениям Минска и Пекина, превратились во «всеобъемлющее стратегическое сотрудничество». Однако власти двух стран по-разному трактуют цели и принципы своего сотрудничества, и за последние двадцать лет это не раз приводило к недоразумениям и обманутым ожиданиям.

    DEUTSCHE VERSION

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    Александр Лукашенко и председатель КНР Си Цзиньпин на встрече Шанхайской организации сотрудничества в 2018 году / Фото © Михаил Метцель/ТАСС PUBLICATION/IMAGO

    «Всепогодное сотрудничество» 

    В поисках внешнеполитических альтернатив МИД Беларуси еще в конце 1990-х годов выдвинул концепцию «дальней дуги». На практике это означало поиск контактов с неевропейскими странами1. Учитывая демографический, экономический и политический потенциал Китая, именно это направление, естественно, стало приоритетным для Минска. Беларусь искала противовес своим — по разным причинам осложненным — отношениям с Россией и Евросоюзом. С начала 2000-х годов и беларуские дипломаты, и высокопоставленные государственные деятели, включая самого Александра Лукашенко, интенсивно работали над расширением двусторонних отношений с КНР. Об этом свидетельствуют многочисленные встречи на высшем уровне, декларации и соглашения. Беларуская дипломатия тщательно фиксирует каждый из визитов Лукашенко в Пекин (а их на данный момент было 14), а также все остальные встречи на более низком уровне. 

    С точки зрения Минска, самым большим политическим успехом на сегодняшний день остается совместная декларация, подписанная президентами двух стран в 2022 году. В ней двусторонние отношения были возведены в ранг «стратегического всепогодного сотрудничества». Для беларуского правительства это «беспрецедентно высокий уровень в истории китайско-белорусских отношений»2 . Такой результат, согласно этой официальной интерпретации, достигнут благодаря эффективным действиям Беларуси на международной арене, свидетельству о привлекательности страны и опровержении «необоснованной критики» с Запада. Демонстрация тесного сотрудничества с КНР дорога сердцу Лукашенко еще и потому, что власти обеих стран занимают схожие позиции по вопросам прав человека. На протяжении многих лет авторитарный режим Лукашенко, который с 2020 года приобретает черты тоталитарного, мог рассчитывать на нейтралитет Пекина, когда дело касалось западных санкций или критики в ООН.  

    Также важны были для Минска с самого начала экономические бонусы такого «партнерства» с Китаем, особенно в контексте китайских транспортных проектов и инвестиционных программ. Кроме того, Минск последовательно пытается «перепродать» Пекину свое участие в российских интеграционных проектах на постсоветском пространстве (прежде всего, в Евразийском экономическом союзе, ЕАЭС) и представить себя китайским экспортерам в качестве своеобразного «плацдарма» для их потенциальной экспансии на гораздо более крупный и емкий российский рынок. 

    «Наш европейский Пакистан» 

    Отношение китайского правительства к сотрудничеству с Беларусью гораздо менее эмоционально и в то же время более прагматично. Что неудивительно при таком неравенстве двух стран. Не Китай в этих отношениях выступает в роли просителя. Для КНР Беларусь — это важный (но не единственный) элемент в более комплексной стратегии евразийского сотрудничества, подчиненный более высокой цели — эффективной организации поставок товаров в Европу в рамках инициативы «Один пояс — один путь». И это не единственная возможность, которую китайская сторона стремится использовать для расширения своего присутствия за рубежом, в том числе с помощью инвестиций. В этом смысле Беларусь можно рассматривать как своеобразную лабораторию, где Китай тестирует инструменты экономической экспансии, которые планирует использовать и в африканских странах. Стоит отметить, что китайские эксперты называют Беларусь «нашим Пакистаном в Европе», что говорит о ее высоком месте в иерархии младших (неравноправных) партнеров, таких как Пакистан, Эфиопия, Сербия и Казахстан.  

    В числе факторов, которые сработали в пользу Беларуси, стоит назвать открытость правительства договоренностям и готовность их соблюдать, а также стратегически выгодное расположение на оси Восток-Запад3. Кроме того, период диалога с Западом (он продолжался примерно с 2015 по 2020 годы) помог повысить ценность Минска. Беларусь смогла гарантировать стабильность китайских поставок без риска экономических санкций или ограничений на пограничных переходах. Украина с ее выходом к морю и портовой инфраструктурой потенциально могла стать более привлекательным партнером для транспортных проектов Пекина, но сложная ситуация в этой стране сыграла на руку Лукашенко. Конфликт между Киевом и Москвой, который с разной степенью интенсивности продолжается с 2014 года, заставил считать Минск единственным «надежным» вариантом. 

    Ожидания и реальность 

    На практике беларуско-китайское сотрудничество в последние годы принесло обеим сторонам немало разочарований. Один из примеров несоответствия ожиданий и реальности — проект «Великий камень». Это совместно построенный индустриальный парк, который был торжественно открыт в 2012 году. Обе стороны воспринимали его как подготовку к созданию китайской производственной площадки под Минском, рассчитанной не только на Беларусь, но и на все страны Евразийского экономического союза, включая Россию и Казахстан. Кроме того, «Великий камень» задумывался как логистическая база для переброски китайских товаров, которые затем должны были попасть в Западную Европу через порт в литовской Клайпеде или через Польшу. Однако нетарифное регулирование пока препятствует созданию в рамках ЕАЭС общего рынка со свободным перемещением товаров. Это серьезно снизило интерес китайских инвесторов к Беларуси как месту размещения производственных мощностей, что, в свою очередь, помешало развитию проекта4.

    Беларуско-китайский индустриальный парк «Великий камень» под Минском в 2019 году / Фото © Homoatrox, Wikimedia, CC BY-SA 3.0 

    Планы по привлечению китайских инвесторов к приватизации нерентабельных беларуских компаний также оказались труднореализуемыми. Переговоры показывают, насколько сложно совместить более рыночный подход китайской стороны (которая, например, хотела сократить персонал) с более консервативной установкой Минска, который ожидает от инвестора выполнения масштабных социальных обязательств5.  

    Не только запланированные, но и уже сделанные вложения в Беларусь оказались причиной споров и разочарований. Поскольку больше всего в беларуский рынок до сих пор вкладывали китайские государственные компании, то доминировали проекты по строительству инфраструктуры или производственных мощностей, финансируемые за счет китайских экспортных кредитов. Важно отметить, что кредиты предоставлялись при условии, что китайским компаниям разрешалось настраивать собственные технологические процессы, ввозить компоненты, а иногда и рабочую силу. При этом обязательства по возврату кредитов и, соответственно, деловые риски перекладывались на беларускую сторону. Одновременно Китай в целом неохотно делится передовыми производственными технологиями, поэтому скорость и качество работы вызывали недовольство беларуских директоров. Это привело к затяжным спорам, в ходе которых обе стороны пытались возложить друг на друга ответственность за результаты, далеко отстающие от ожиданий. В качестве примера можно привести неудачную модернизацию двух беларуских цементных заводов, начатую в 2007 году, и строительство нового целлюлозно-бумажного комбината в Светлогорске, стартовавшее в 2010 году6. 

    Разочарование беларуских властей усугублялось сохраняющимся неблагоприятным торговым балансом с Китаем. Во многом это связано с описанными выше особенностями китайских инвестиций. В 2019 году объем торговли между странами составил $4,1 миллиарда, при этом дефицит с беларуской стороны составил $3,1 миллиарда. Это на полмиллиарда больше, чем годом ранее7. 

    После 2020-го: холодный прагматизм 

    Политический кризис в Беларуси, начавшийся в результате фальсификаций президентских выборов 2020 года, привел к некоторому пересмотру китайско-беларуских отношений. Пекин сдержанно и немногословно отреагировал и на репрессии, последовавшие за протестами, и на санкции, введенные Западом. Это показало, что китайская сторона не заинтересована в прямой политической поддержке и борьбе за выживание режима Лукашенко8. Вопреки надеждам минского режима, Китай не взял на себя роль второго, помимо России, союзника, который готов был бы уравновесить российское доминирование и субсидировать беларускую экономику. Последнюю сильно подкосили западные эмбарго, которые постепенно расширялись после 2020 года. Санкции были введены, среди прочего, в ответ на миграционный кризис на границе ЕС и соучастие в российской военной агрессии против Украины. 

    В то же время Пекин не отказался от сотрудничества с Беларусью. Руководствуясь прагматичными соображениями, Китай заключил чрезвычайно выгодные торговые соглашения, например по продукции беларуского лесхоза и калийным удобрениям, против которых Запад ввел санкции. В результате после 2020 года Китай вышел на второе место после России среди торговых партнеров Беларуси. Объем торговли неуклонно рос и в 2023 году достиг более $8 миллиардов. В то же время с беларуской стороны сохраняется значительный внешнеторговый дефицит, который в прошлом году достиг $3,2 миллиарда9.  

    Наибольший интерес Китая в Беларуси связан с железнодорожными грузоперевозками, на долю которых приходится от трех до шести процентов общего объема грузоперевозок Китая. Хотя это не самая большая цифра, Пекин хотел бы сохранить беларуский транзитный коридор — единственный на сегодняшний день между Восточной и Западной Европой. И все же за кулисами (публичных заявлений на этот счет нет) китайская сторона, скорее всего, выражала негативное отношение к конфронтационной политике Лукашенко по отношению к Западу, итогом которой стало, в частности, то, что Польша и Литва закрыли некоторые пограничные переходы с Беларусью. Можно также предположить, что ослабление миграционного давления на границе с Польшей летом 2024 года связано с сигналами из Пекина. 

    В целом Китай продолжает рассматривать Беларусь как привлекательного партнера. Об этом свидетельствует и визит премьер-министра КНР Ли Цяна в Минск 22 августа 2024 года, и маневры беларуских и китайских вооруженных сил в июле. Пекин открыто придерживается прагматичного подхода, но не готов взять на себя роль важнейшего союзника Беларуси. Ведь это повлекло бы за собой конфронтацию с Россией и дорогостоящее субсидирование изношенной беларуской экономики, подрываемой западными санкциями. 

    1. Шадурский В. Сотрудничество Беларуси со странами «дальних дуг»: история и проблемы / / Чесновский М. (ред.), Беларусь в меняющемся мире: история и современность: материалы междунар. науч.-практ. конф. Минск, 2019. ↩︎
    2. На сайте МИД Беларуси в описании деятельности страны на мировой арене говорится об углублении «стратегического партнерства с Китаем» как о «центральном направлении внешней политики Республики Беларусь в Азии». См.: Беларусь и страны Азии, Австралии и Океании // Министерство иностранных дел Республики Беларусь. URL: https://mfa.gov.by/bilateral/asia_oceania/ (доступ 14.11.2024). ↩︎
    3. Kłysiński K., Jakubowski J. The non-strategic partnership Belarus-China relations // OSW Studies, 25.01.2021. URL: https://www.osw.waw.pl/en/publikacje/osw-studies/2021-01-25/non-strategic-partnership (доступ 14.11.2024). ↩︎
    4. Шапров К. Под «Великий камень» вода не течет: что происходит с совместным проектом Белоруссии и Китая // Pravda.ru. 11.02.2021. URL: https://www.pravda.ru/news/politics/1589366ekspert_o_velikom_kamne/ (доступ 14.11.2024). ↩︎
    5. Маненок Т. Китайские инвестиции в Беларусь: лед тронулся // Belrynok. 05.02.2018. URL: https://www.belrynok.by/2018/02/05/kitajskie-investitsii-v-belarus-led-tronulsya/ (доступ 14.11.2024). ↩︎
    6. На какие провальные проекты Лукашенко будет жаловатся на Си Цзиньпиню // Newsland.com. 10.02.2020. URL: https://newsland.com/post/7021007-na-kakie-provalnye-proekty-lukashenko-budet-zhalovatsia-si-tszinpinu (доступ 14.11.2024). ↩︎
    7. Данные Белорусского государственного комитета по статистике, www.belstat.gov.by. ↩︎
    8. Jakóbowski J. China’s response to the protests in Belarus // Analyses OSW, 21.08.2020. https://www.osw.waw.pl/en/publikacje/analyses/2020-08-21/chinas-response-to-protests-belarus (доступ 14.11.2024). ↩︎
    9. Экономическое сотрудничество Беларуси и Китая – инфографика // Sputnik.by. 22.08.2024. URL: https://sputnik.by/20240822/ekonomicheskoe-sotrudnichestvo-belarusi-i-kitaya—infografika-1088944614.html?ysclid=m05593bqv0566410918 (доступ 14.11.2024). ↩︎

    Читайте также

    Отношения Беларуси и Украины с 1991 года до наших дней

    Политика зависимости и перспективы беларуской государственности

    Большой войне в Украине год. На очереди захват Тайваня?

    Отношения Беларуси и Польши: восстановлению не подлежат?

    «В конформизме обвиняют друг друга и внутрибеларусы, и внешнебеларусы»

    Беларуской оппозиции нужен друг. Но Украине не нужен еще один враг

  • Самый приемлемый для общества предрассудок. И поэтому опасный

    Самый приемлемый для общества предрассудок. И поэтому опасный

    Original by Тобиас Брюк on Belltower.News
    Translation by Anonymous

    Отношение немцев к США с начала века менялось волнообразно. Симпатии упали до минимума в период американского вторжения в Ирак, вновь выросли во время первого срока Барака Обамы, после чего стали снижаться, достигнув нового минимума под конец правления Дональда Трампа.  

    На год полномасштабного российского вторжения в Украину пришелся новый пик симпатий, но ни разу за все годы этот показатель не сравнился с 78% немцев, заявивших о позитивном отношении к США в 2000 году. Более того, после 2022-го цифры стали вновь ухудшаться: в нынешнем году 49% немцев заявили, что относятся к США хорошо, и почти столько же, 48%, что — плохо.  

    Но свидетельствует ли падение симпатий к США о росте антиамериканизма? Ответ на этот вопрос может показаться самоочевидным, но исследователи обычно разделяют законную критику в адрес Америки, и особенно ее властей, и антиамериканизм как разновидность ксенофобии или вид ресентимента.  

    Как именно отделить одно от другого, чем отличаются правый и левый антиамериканизм и что сближает его с антисемитизмом, в интервью изданию Belltower.News, рассказывает профессор Дюссельдорфского университета имени Генриха Гейне Хайко Байер (нем. Heiko Beyer), автор книги «Социология антиамериканизма». 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    Belltower.News: Складывается впечатление, что после нападения России на Украину антиамериканские высказывания звучат все чаще. Это камбэк антиамериканизма? 

    Хайко Байер: Стоило бы подробнее изучить, так ли это. Насколько мне известно, в настоящее время (интервью было опубликовано в феврале 2023 года. — Прим. дekoder’а) эмпирических исследований на эту тему нет. А значит, нет и достоверных цифр, свидетельствующих о том, что можно действительно говорить о камбэке. На митинге “Ami go home”, собранном Юргеном Эльзессером в ноябре 2022 года в Лейпциге, можно было наблюдать, как антиамериканизм у всех на глазах пытались использовать для мобилизации. Но небольшое число пришедших на митинг свидетельствует о том, что эта тема пока не находит отклика у целевой аудитории «кверденкеров» и не поднимает людей так же эффективно, как во времена масштабных антиамериканских демонстраций прошлого. Тем не менее антиамериканизм, безусловно, обладает потенциалом для мобилизации масс. Чем дольше продлится война в Украине, тем вероятнее, что на улицы будет выходить все больше людей с антиамериканскими лозунгами. 

    — Когда в прошлом антиамериканские лозунги использовались для мобилизации людей? 

    — Последняя волна массовой мобилизации под знаменами антиамериканизма пришлась на нулевые, когда в период с 2002 по 2011 годы шли многочисленные массовые демонстрации. Протесты против Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства собирали порой десятки тысяч человек. В период президентства Джорджа Буша-младшего выступления против войны в Ираке также имели антиамериканский характер, выходя далеко за рамки одной лишь критики в адрес Америки.

    На практике не всегда удается быстро выявить и точно отделить антиамериканизм от критики США

    И это был уже не первый в истории случай столь массовой мобилизации. Пацифистское движение 1980-х годов в Западной Европе выводило на улицы иногда сотни тысяч человек. Ни одна другая тема не способна мобилизовать людей так сильно. Когда надо выступить против Америки, численность демонстрантов вырастает до таких высот, которая в любом другом случае была бы недостижимой. 

    — Разница между справедливой критикой США и антиамериканизмом подчас не всем понятна. Не могли бы вы подробнее объяснить, что вы подразумеваете под антиамериканизмом? 

    — Разница между антиамериканизмом и критикой Америки подчеркивается в каждой научной работе. Аналитически ее можно определить относительно четко. Антиамериканизм основан на стереотипах и связан с фундаментальным неприятием всего, что сущностно описывается как «американское». Кроме того, Америка рассматривается как некая всемогущая сила — антиамериканизм почти всегда сопряжен с конспирологией. Наконец, антиамериканизм обладает навязчивым и аффективным характером. На практике не всегда удается быстро выявить и точно дефинировать эти элементы, чтобы отделить антиамериканизм от критики США. На уровне общественного движения это сделать легче, поскольку можно проследить его историю и традиции. Но на индивидуальном все сложнее. 

    — Существует ли преемственность между нарративами прошлого и сегодняшним антиамериканизмом или добавляются также новые темы? 

    — Исторически традиция антиамериканского дискурса берет начало в противостоянии Западу как таковому. Когда начинается критика таких западных принципов, как индивидуализм, капитализм и демократия, нередко проявляется и антиамериканизм. Ненависть к Западу проецируется на США. Это легко проследить исторически, и сегодня это происходит снова. Речь не только о мобилизации внутри правых групп, но и о формировании нового объединенного фронта. Основная цель при этом заключается в том, чтобы связать между собой левых и правых, а объединяет левый и правый антиамериканизм именно неприятие капиталистической современности, с одной стороны, и определенного типа культуры — с другой. «Макдоналдс» сегодня бойкотируют как неонацисты, так и левые антиимпериалисты. Они отвергают глобализацию, которую отождествляют с Америкой. 

    Самое интересное в истории антиамериканизма — что нарративы, которые кажутся обоснованными сегодня, существовали еще до того, как Америка стала сверхдержавой.

    — Значит ли это, что антиамериканизм может выступать в качестве связующего звена между правыми экстремистами и теми, кто считает себя левыми и прогрессивными, через общие проекции на США? 

    — В принципе, в антиамериканизме есть содержательная составляющая, объективно отражающая реальность: США — действительно сверхдержава и действительно влияли и влияют на мировые события. Но самое интересное в истории антиамериканизма заключается в том, что нарративы, которые кажутся обоснованными сегодня, существовали еще до того, как Америка стала сверхдержавой. То есть проективное содержание антиамериканизма очевидно с самого начала: Америка как служила, так и служит для проекций, как в положительном, так и в негативном смысле. Новизна, которую она воплощала, и принципы, которые отстаивала, — это, в конечном счете, базовые принципы капиталистической и демократической современности. 

    — Чем левый антиамериканизм отличается от крайне правого антиамериканизма? 

    — Различия следует искать в риторическом эгалитаризме. В то время как даже допускающие этнический плюрализм ультраправые исходят из отдельности каждой нации и верят в неравенство, мышление левых принципиально эгалитарно. Это не значит, что левый антиамериканизм лишен внутренних противоречий, но национализм в правом антиамериканизме более прямолинейный. Кроме того, есть различия между этническими и культурно-консервативными вариантами антиамериканизма. Последний может не иметь каких-либо этнических установок: вся американская культура в целом рассматривается здесь как нечто неполноценное. Такой элитистский культурный консерватизм встречается и у некоторых левых, хотя какие-то американские субкультуры они могут воспринимать весьма благосклонно.  

    — Как в студенческом движении 1968-го? 

    — Точно. Оно провозглашало и утверждало свое интеллектуальное превосходство над Америкой, а саму Америку представляло более гомогенной, чем та была на самом деле. При этом активно использовались американские формы протеста вроде сидячих забастовок, что сочеталось с уверенностью, будто США — это недемократичная провинция. 

    — В какие исторические периоды антиамериканизм обретает популярность? 

    — Прежде всего, в обществах, переживающих времена определенного модернизационного подъема. Будь то классическая модернизация, как в девятнадцатом веке, или ее более поздняя разновидность в начале двадцатого, или то, что мы называем глобализацией, которая привела к социальным потрясениям в 1990-х и 2000-х годах. В такие периоды появляется определенная потребность в объяснении тех перемен, которые происходят в мире. Нередко эта потребность удовлетворяется антиамериканизмом, наряду с антисемитизмом, в котором распространены похожие образы. Ведь евреев традиционно обвиняли в проявлениях капиталистической модернизации, и именно поэтому эмпирически прослеживается связь между антиамериканизмом и антисемитизмом. 

    — Почему антиамериканизм так часто сочетается с антисемитизмом? 

    — Одна из причин заключается в уже упомянутой идеологической пригодности: обе идеологемы предлагают удобные объяснения капиталистической модернизации, обвиняя американцев или евреев. И то, и другое — своего рода проецирование негативных черт характера на американцев и евреев соответственно. Алчность, например, — это классический мотив, который мы находим как в антисемитизме, так и в антиамериканизме. Кроме того, оба этих вида ресентимента используются для конструирования коллективных идентичностей — национальных, а подчас и транснациональных. К примеру, с помощью антиамериканизма выстраивается европейская идентичность.

    Антизападничество, антимодернизм и антииндивидуализм были гораздо более фундаментальными идеологическими установками, чем антибольшевизм

    Так же могут вырабатываться и религиозные идентичности. Например, в идеологии политического ислама и антисемитизм, и антиамериканизм играют сегодня центральную роль. В начале XX века антиамериканизм и антисемитизм были общераспространенными объяснительными моделями, которые были адаптированы и интегрированы определенными движениями. Так, национал-социалистическая идеология, которая по своей сути тоже была антииндивидуалистической и антизападной, сочетала в себе и антисемитизм, и антиамериканизм по причинам, упомянутым выше. 

    — Нередко складывается впечатление, что современный антиамериканизм идет в связке с пророссийскими нарративами, а порой и российской государственной пропагандой. Есть ли на то исторические причины? 

    — Интересно, что подобная закономерность наблюдалась еще в период Второй мировой войны, а также в национал-социалистическом движении, где относительно распространенным было восхищение сталинским тоталитаризмом, несмотря на очевидный и широко известный антибольшевизм нацистов. Это свидетельствует о том, что антизападничество, антимодернизм и антииндивидуализм были гораздо более фундаментальными идеологическими установками, чем антибольшевизм. Это подтверждается многочисленными примерами последующих социальных движений, как правых, так и левых: всякий раз, когда дело доходило до определения четкой позиции, предпочтение отдавалось Востоку, а не Западу. В таком двуполярном видении мира все восточное казалось более аутентичным, чем якобы упадочное западное. 

    — Какие слои населения особенно подвержены антиамериканизму? 

    — Как правило, антиамериканский ресентимент распространен в образованном среднем классе. Первый бум антиамериканизма пришелся на 1980-е годы, когда, следуя по стопам «новых левых», все остальные политические лагеря, включая центристский, начали считать антиамериканизм социально приемлемым. Ранее это был феномен, характерный, скорее, для политических флангов, условно говоря, левого или правого. В 1980-х годах он получил массовое распространение среди населения. Крупные демонстрации в начале 2000-х годов изначально были направлены против войны в Ираке. Этот антивоенный протест быстро перерос в куда более идеологизированные демонстрации, зиждившиеся на ресентименте.

    В основе трампизма тоже лежит определенная форма антиамериканизма

    В движении за мир, как в 1980-х, так и в 2000-х годах, можно найти очень стереотипную и проективную форму антиамериканизма, характерную в том числе и для среднего класса общества. «Ультраантиамериканизм» 2000-х был последним пиком этой идеологии, показавшим, однако, что существуют повторяющиеся волны антиамериканской риторики и что соответствующий дискурс может обновляться снова и снова, — первые признаки чего мы наблюдаем и сейчас. 

    — Как вы думаете, насколько опасен антиамериканизм для демократии? 

    — Больше всего антиамериканизм опасен для самих США. Теракты 2001 года были настоящим военным нападением и стоили жизни тысячам людей в Нью-Йорке. В основе трампизма тоже лежит определенная форма антиамериканизма. Идеологические и риторические тропы, которые используют сторонники Трампа, очень похожи на шаблоны, которые мы наблюдаем в европейском антиамериканизме, особенно в том, что касается разнообразных теорий заговора. В США это привело к попытке государственного переворота во время штурма Капитолия в Вашингтоне 6 января 2021 года. По эту сторону Атлантики антиамериканские (и антисемитские) конспирологические теории тоже могут привести к подрыву демократических принципов и механизмов. 

    — Какие меры против антиамериканизма может принять демократическое гражданское общество? 

    — В первую очередь, необходимо говорить о том, что такое понятие, как антиамериканизм, вообще существует. Сегодня антиамериканизм — самый приемлемый для общества предрассудок, потому что он представляется безобидным и даже социально одобряемым. Следует хотя бы осознать всю серьезность этого явления и понять, что оно создает благоприятную почву для других форм конспирологии, для антииндивидуалистического и антидемократического мышления. 

    Читайте также

    Закат Америки? Отменяется!

    «Крайне правые в Германии — союзники или агенты Кремля?» Спрашивали? Отвечаем!

    «В Израиле видят воплощение всех колониальных преступлений Запада»

    Партия пророссийского мира

    Старшая, сводная, нелюбимая

    Ассанж — не жертва мирового заговора

  • «Какой бы ни была постколониальная теория, в ней нет и следа антисемитизма»

    Original by Бафта Сарбо, Вивек Чиббер on Jacobin
    Translation by Anonymous

    Один из наиболее обсуждаемых сюжетов, связанных с нынешней войной на Ближнем Востоке, касается заметной поддержки, которую оказывает противникам Израиля университетская среда — прежде всего, в США, но и за их пределами тоже. Для многих это стало настоящим потрясением, поскольку ожесточенная критика Израиля воспринимается как проявление антисемитизма, а он, в свою очередь, — как явление, которое еще недавно казалось полностью преодоленным в интеллектуальной среде.

    Нередко происходящее объясняют распространением в левых интеллектуальных кругах постколониальной теории, которая рассматривает сионизм как западную колониальную идеологию, а Израиль, соответственно, — как еще один европейский колониальный проект. С точки зрения ее оппонентов, за этим стоит стремление лишить евреев права на собственную государственность и, как минимум, вернуть их к диаспоральному существованию. Критики считают, что эта теория наследует длинной традиции левого антисемитизма, который увязывал несправедливость капиталистической системы и еврейское происхождение некоторых капиталистов. Инициированная левыми активистами и поддержанная некоторыми учеными антиизраильская кампания BDS — «Бойкот, изоляция, санкции» — еще с 2021 года находится в Германии под наблюдением Ведомства по защите конституции из-за подозрения в ее экстремистском характере.

    Американский социолог индийского происхождения Вивек Чиббер в интервью изданию Jacobin критикует постколониальную теорию с марксистских позиций и одновременно объясняет, почему в ней нет ничего заведомо антисемитского.

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    «Освободите Палестину от немецкой вины». Митинг в поддержку независимости Палестины в Берлине 25 ноября 2023 года /  Фотография © IMAGO / Olaf Schuelke

    Бафта Сарбок: В Германии уже несколько лет идет дискуссия о связи, существующей якобы между постколониальной теорией и антисемитизмом. Началось все в 2020 году, когда Феликс Кляйн, уполномоченный правительства Германии по вопросам борьбы с антисемитизмом, обвинил камерунского интеллектуала Акилле Мбембе в релятивизации Холокоста. С новой силой эти дебаты разгорелись после вторжения ХАМАС в Израиль 7 октября. При этом нередко само понятие «постколониальность» понимается по-разному. Объясни, пожалуйста, для начала, что собой представляет постколониальная теория — и что нет? 

    Вивек Чиббер: Много что можно назвать постколониальной теорией, поскольку это довольно размытый набор идей. Однако есть ряд основных принципов. К наиболее важным относится неприятие колониализма и империализма в политике, а также интеллектуальное устремление объяснить, что за ними стоит. Постколониальная теория строится вокруг европейской экспансии Нового времени в направлении Глобального Юга, движущих сил этой экспансии и ее последствий. Вот эти проблемы, в самом широком смысле, объединяют все течения постколониальной теории.  

    Постколониальная теория возникла в противодействии марксистской и либеральной традициям, которые она считает неадекватными из-за их представлений о европейском Просвещении. Большинство постколониальных теоретиков утверждают, что сами идеи Просвещения в какой-то мере и ответственны за колониализм, а значит, порожденные ими в то время понятийные рамки ничем не помогут в отказе от наследия колониализма. И марксизм, и либерализм наследуют традициям Просвещения, а значит, и они, по крайней мере частично, повинны в содеянном в эпоху колониализма и уж точно не способны выйти за его рамки.  

    Это самое простое и общее определение постколониальной теории. Но какой бы она ни была, в ней нет и следа антисемитизма. Я думаю, что это обвинение может быть выдвинуто только теми, кто приравнивает критику Израиля к антисемитизму, что абсурдно со всех разумных точек зрения. 

    — В Германии многие из нападок в адрес постколониальной теории связаны прежде всего с тем, что она рассматривает империализм и неоколониализм как явления, раскалывающие мир и существующие по сей день — так же, как марксистская традиция. При этом постколониальная теория, антиимпериализм и марксизм нередко смешиваются и рассматриваются как некое единое антилиберальное, антиуниверсалистское и вместе с тем, по сути своей, антисемитское мировоззрение. Что отличает марксизм от других подходов? 

    — Правый дискурс и постмодернистская постколониальная теория кое в чем схожи — а именно в трактовке марксизма. Постколониальные теоретики отвергают марксистскую традицию, но раз за разом настаивают на том, что представляют наследие этой традиции. Они делают это потому, что никогда в мировой истории постколониальная теория не была частью значимого социального движения. Это продукт академических амбиций и модных настроений, который претендует на роль радикальной критики.  

    Когда теория, рожденная в элитных университетах и разработанная амбициозными учеными, претендует на то, чтобы представлять политическую традицию и перспективу, — это становится проблемой. Ради обретения легитимности говорят что-то вроде: «Мы — наследники радикальной традиции, у истоков которой были марксизм и социализм. Мы взяли на вооружение все ценное, отбросив балласт Просвещения: расизм, европоцентризм и культурный эссенциализм». 

    Это представление о постколониализме как о прямом наследнике марксистской традиции тиражируется также и правыми, которые считают, что марксизм потерпел поражение в холодной войне, но возродился в так называемой постколониальной теории. Столкнувшись со всеми этими возмутительными утверждениями ее приверженцев, правые, с одной стороны, могут критиковать постколониальную теорию за то, что она якобы восходит к скомпрометировавшему себя марксизму, а с другой, очернять всех остальных левых, увязывая их с ее абсурдными положениями. В этом суть проблемы. 

    Правый дискурс и постмодернистская постколониальная теория схожи в трактовке марксизма

    Ирония, конечно же, в том, что постколониальная теория, разделяя с марксистской традицией критику колониализма в определенных аспектах, с самим марксизмом совершенно несовместима. Прежде всего это связано с тем, что марксизм строится на ряде универсальных принципов и связанных друг с другом тезисах, которые, с точки зрения постколониальной теории, должны быть отвергнуты. К ним относятся универсальные базовые человеческие потребности и вытекающие из них права человека, универсальные свойства капитализма и социальных классов, а также всеобщая борьба, которая объединяет людей как на Глобальном Севере, так и на Глобальном Юге. Постколониальная теория явным образом вступает в противоречие со всеми этими представлениями.  

    Самыми жесткими критиками постколониализма всегда были марксисты. Вот почему постколониальная теория никогда не упускает возможности покритиковать марксизм. Ее представители отдают себе отчет в том, что их главным интеллектуальным противником остается именно марксизм, несмотря на утверждения о том, что они сами опираются на эту традицию. Поэтому тезисы правых о том, что постколониализм и марксизм каким-то образом связаны, — попросту бессмысленны. 

    Социалистки и социалисты должны понять, что социалистическая борьба потеряет будущее, если будет руководствоваться рамками, предложенными постколониальной теорией. Они несовместимы с прогрессивными идеями, которые вот уже 150 лет поддерживают живую социалистическую традицию. 

    — В самом деле, удивительно, как часто теоретики постколониализма критикуют марксизм, хотя именно он был основной радикальной теорией в освободительной борьбе Глобального Юга на протяжении XX века. 

    — Им ничего не остается, ведь они считают себя радикалами, а на Глобальном Юге, как ты правильно заметил, радикализм уже более века — это марксизм. Значит, если хочется быть настоящими радикалами в контексте, где марксизм уже занял положение гегемона, его и нужно критиковать. 

    Американским ученым поколения бэби-бумеров постколониальная теория дала возможность сочетать радикализм с продвижением по карьерной лестнице

    Нужно еще понимать, что эта теория приобрела такое важное значение в 1980–1990-е годы не вопреки, а как раз благодаря тому, что она антимарксистская. Для ученых поколения бэби-бумеров тут лежала возможность сочетать радикализм с продвижением по карьерной лестнице. 

    Тот, кто хочет быть успешным «радикальным» ученым в США, не может быть еще и марксистом. Соответственно радикализм необходимо было перестроить таким образом, чтобы он не ассоциировался с марксизмом. Ибо что бы там, в американской академической науке, ни творилось, марксизм по-прежнему находится за линией, которую нельзя переступать. 

    — Как должны реагировать марксисты, когда постколониальная теория подвергается нападкам ad hominem со стороны правых? 

    — Я думаю, что важно сохранять точность в собственной критике. Наличие множества ошибочных выводов в постколониальной теории не означает, что ее следует подвергать необоснованным упрекам.  

    У нее действительно много недостатков, и среди прочего то, что она на самом деле распространяет довольно расистские представления о Глобальном Юге, — но антисемитизм к ним не относится. Необходимо понимать, почему защитники Израиля вынуждены доходить до такого абсурда, как утверждение, будто та или иная теория «объективно» антисемитская. Дело в том, что прямых доказательств антисемитизма они найти не могут. Точно так же сталинисты в свое время обвиняли социал-демократов в том, что они «объективно» фашисты. 

    У постколониальной теории много недостатков, и среди прочего то, что она на самом деле распространяет довольно расистские представления о Глобальном Юге, — но антисемитизм к ним не относится

    На мой взгляд, важно, что левые установки отвергают постколониальную теорию, но не менее важно отвергать и все ложные обвинения в антисемитизме. Потому что те же самые обвинения выдвигаются против социалистов, либералов и евреев, которые критикуют Израиль. А таких много. Обвинение в антисемитизме — это единственный довод в арсенале защитников Израиля, и, используя его столь неразборчиво, они, к сожалению, подрывают понимание, насколько реальна историческая угроза, которую несет антисемитизм.  

    — Это очень похоже на немецкий дискурс, где раз за разом провозглашается, что причисление Израиля в научном или политическом смысле к поселенческим колониям следует характеризовать как проявление антисемитизма. Существуют различные варианты этого аргумента, но суть заключается в том, что Израиль нельзя сравнивать с другими поселенческими колониями, такими как США или Австралия, потому что еврейские переселенцы в Палестине не были гражданами колониальной державы и не служили ей. Многие из них также пережили геноцид и насилие в Европе. 

    — Израильский опыт действительно можно считать уникальным в истории географической экспансии, но тот факт, что этот случай отличается от других, не означает, что его нельзя отнести к примерам поселенческого колониализма. Это тот же поселенческий колониализм, просто со своей специфической динамикой. 

    Действительно, прибытие европейских евреек и евреев в Израиль в межвоенный период не было следствием экспансии национального государства на территории Палестины. Однако следует понимать, что переселенцев поддерживал один из важнейших имперских центров того времени. Англия поддержала декларацию Бальфура, которая предусматривала расширение еврейского присутствия в Палестине. 

    Если посмотреть на историю Израиля глазами коренного арабского населения, то оно было изгнано точно так же, как и коренное население в других колониях

    Во-вторых, идеология лидеров еврейской эмиграции была в значительной степени поселенческой. Они сами считали себя переселенцами. Они ясно осознавали, что должны будут либо ликвидировать, либо изгнать местное население, и считали себя наследниками европейской традиции, действовавшей именно таким образом.  

    Израиль в этом отношении отличается от других стран тем, что занимались этим не представители единого национального государства, а люди, избежавшие геноцида. Это сильно отличается от опыта Великобритании, США или Франции в период, когда те расширялись на Глобальный Юг. Только вот если посмотреть на это глазами коренного арабского населения, то оно было изгнано точно так же, как и коренное население в других колониях. 

    После 1948 года, когда Великобритания перестала быть мировой сверхдержавой, США очень быстро заполнили вакантное место покровителя Израиля. Иными словами, пусть даже это переселенческое движение и не было частью расширяющейся империи, оно очень активно поддерживалось империалистическими силами. Поэтому я думаю, что критика арабского населения, для которого переселенческая экспансия представляет собой род имперской, вполне оправдана. 

    С 1967 года Израиль совершенно очевидно ведет себя как колониальная держава в отношении к Газе и Западному берегу. Эти территории оккупированы незаконно. Граждане в этих районах не пользуются равными правами и подвергаются медленным этническим чисткам путем расширения поселений. Я не знаю, как еще это назвать, если не поселенческим колониализмом. 

    — Но действительно ли колониальный опыт израильских поселенцев настолько уникален? Возьмем, например, Либерию, где темнокожие американцы, ссылаясь на свое происхождение, «вернулись» на африканский континент и построили систему, в которой они доминировали над местным населением. 

    — Это очень хороший пример. Случай Либерии на самом деле достаточно близок к израильскому. Разница лишь в том, что заявления о том, что американцы были там коренным населением, абсолютно безосновательны, в то время как Израиль может, по крайней мере, претендовать на некоторую историческую релевантность. Что касается Либерии, там, я считаю, соответствующая аргументация была выдумана на пустом месте. Но это лишь небольшие различия — а упомянутое тобой сходство куда важнее и действительно показывает, что случай Израиля не уникален.  

    — Постколониальную теорию в Германии критикуют еще и за то, что она рассматривает антисемитизм «всего лишь» как один из видов расизма, а не как особую, более вредную идеологию или мировоззрение. Считаешь ли ты, что такое различение имеет смысл? 

    — В антисемитизме существуют элементы, которые отличают его от других форм расизма, но это не означает, что антисемитизм — это не расизм. Больше того, не так важно, уникален он или нет. Если уж быть до конца точными, то нужно сказать, что каждый вид расизма отличается от другого, однако эти различия как таковые не имеют никакого морального или аналитического значения. 

    Тот факт, что антисемитизм отличается от других видов расизма, делает его интересным предметом исследования, но это не означает, что ему нужно придавать уникальное моральное значение

    Причина, по которой левые отвергают антисемитизм, заключается в том, что он обладает множеством характеристик расистской идеологии, что он использовался и используется для оправдания ужасающей жестокости в отношении определенной группы людей. В этом вся суть. Именно на этом основано наше моральное отвращение к антисемитизму. 

    Тот факт, что он отличается от других видов расизма, делает его интересным предметом исследования, но это не означает, что ему нужно придавать уникальное моральное значение. Я не вижу причин, почему бы не назвать антисемитизм формой расизма, которая при этом имеет исторически уникальные характеристики, заслуживающие анализа. 

    — Эдвард Саид, теоретик литературы, автор книги «Ориентализм», фундаментальной для постколониальной теории и содержащей также критику марксизма, не только сам был палестинцем, но и активно высказывался о палестинском вопросе. Как ты думаешь, сделанный им анализ ситуации в Израиле и Палестине все еще актуален сегодня? 

    — Два аспекта работы Саида необходимо рассматривать отдельно. С одной стороны, есть его теоретическая работа об идеях Просвещения и марксизма, с другой — об израильско-палестинском конфликте. Я думаю, что Саид был одним из самых красноречивых защитников прав палестинцев. Его работа по израильско-палестинским отношениям до сих пор сохраняет значительную роль, особенно в том, что касается критики процессов, наметившихся после соглашений в Осло.  

    Примечательно, что созданная им теоретическая традиция отвергает многие представления, которые он сам использует при защите прав палестинского населения. Постколониальная теория настаивает на том, что идея прав — западного происхождения, что не существует универсальных интересов и что о культурах следует судить по внутренним нормам этих культур. Однако такие идеи делают невозможной защиту фундаментальных прав палестинцев.  

    Иными словами, на труд об Израиле и Палестине Саида явно сподвигли принципы Просвещения, которые его последователи сегодня отвергают. Поэтому в его творчестве присутствует не только нерв, но и глубокая ирония. Те, кто принимают концепцию Саида для защиты палестинской борьбы, должны отвергнуть ту социальную теорию, которой он дал такой мощный импульс. Если принять основы постколониальной теории, то нельзя использовать изначальные предпосылки Саида для защиты борьбы палестинцев. 

    — Какой же подход помогает понять происходящее в Палестине лучше всего? 

    — Не думаю, что здесь так уж необходим каком-то новый инновационный подход. Базовых рамок, декларируемых либерализмом: представительства, прав человека, национального суверенитета и самоуправления — достаточно для обоснования целей палестинцев. 

    Но цели — это одно, а разработка стратегии для их достижения — совсем другое. Важная проблема постколониальной теории состоит в том, что она отвергает понятие базовых интересов и общих человеческих потребностей. Но еще даже более серьезная проблема состоит в том, что эта теория не может выработать эффективную политическую стратегию.  

    Чтобы понять, за что палестинцы ведут свою борьбу, достаточно базовой либеральной концепции прошлого века

    Она отвергает те концепты, с помощью которых мы проводим политический анализ: например, материальные интересы людей, принципы, согласно которым они делятся на классы и по которым национальные государства выстраивают групповые интересы. Постколониальная теория регулярно пропагандирует этническую идентичность не только как более значимый, но и как более легитимный источник политического действия на Глобальном Юге, но на ней нельзя построить эффективную стратегию освобождения. 

    Чтобы понять, за что палестинцы ведут свою борьбу, достаточно базовой либеральной концепции прошлого века. Но если есть еще и стремление разобраться, почему эта борьба была столь безуспешной, каковы ее внутренние разногласия и как можно построить более устойчивые альянсы, то отбросить материалистические рамки не выйдет. Социалистические движения последних ста лет уже установили это как факт, но постколониальная теория попросту не может согласиться с таким подходом, если хочет оставаться верной самой себе. 

    Материалистический анализ — единственный способ разработать стратегию, способную объединить силы, обладающие как интересом, так и возможностями предоставить палестинцам некую государственность и автономию. В постколониальной теории основополагающими остаются культурные, расовые и этнические категории. С их помощью нельзя ни объяснить происходящее, ни разработать видение и стратегию, имеющие шансы на успех.  

    — В этих традиционных либеральных рамках и в отсутствие жизнеспособных альтернатив можно ли считать предъявление обвинения Израилю в Международном суде ООН шагом вперед для палестинцев? 

    — [Выдвинувшая обвинение] ЮАР была одной из последних колоний, где коренное население обрело реальный суверенитет. То, так мало стран поддержали это обвинение, достойно вечного позора, хотя надо сказать, что уровень поддержки растет. 

    ЮАР достойна похвалы за то, что она сделала, и я думаю, независимо от вердикта, тот факт, что преступления Израиля теперь волей-неволей оказываются достоянием общественности, — это шаг вперед, который изолирует Израиль и ставит под сомнение любые утверждения о том, что США отстаивают «порядок, основанный на правилах».  

    Читайте также

    Больше ни «правых», ни «левых»

    Будет ли меньше расизма, если не говорить о «расах»?

    Бистро #12: Какой геноцид Германия организовала еще до Холокоста?

    Новый «спор историков» о Холокосте

    «В Израиле видят воплощение всех колониальных преступлений Запада»

    Германия – чемпион мира по преодолению прошлого