дekoder | DEKODER

Journalismus aus Russland und Belarus in deutscher Übersetzung

Spenden

  • «Никогда еще немецкое командование и спецслужбы не делали таких предупреждений»

    Original by Мортен Фрайдель, Эрхард Бюлер on Neue Zürcher Zeitung (NZZ)
    Translation by Александра Берлина

    Большинство из крупнейших немецких политических партий представили свои предвыборные программы: правящие социал-демократы, популярные оппозиционные христианские демократы, «Зеленые» и свободные демократы. Все они обещают помощь Украине и противодействие России, но только одна — Свободная демократическая партия — прямо выступила за поставки ВСУ дальнобойных ракет Taurus. При этом, когда лидер этой партии Кристиан Линднер возглавлял министерство финансов, именно он отклонил просьбу Минобороны об увеличении военного бюджета на 2025 год.  

    Складывается впечатление, что, несмотря на многократно повторенные заявления о том, что Германия должна быть готова дать отпор российской агрессии в Европе, и на то, что то же министерство обороны даже называет ее возможный срок — 2029–2032 годы, в реальности политики не готовы приоритизировать борьбу с этой угрозой. Как минимум, не с помощью дополнительного финансирования бундесвера. От пророссийских партий — «Альтернативы для Германии» (в своей программе она даже отказалась от многолетнего пункта о восстановлении всеобщей воинской обязанности) и «Альянса Сары Вагенкнехт» — этого не приходится ждать вовсе.  

    Генерал-лейтенант Эрхард Бюлер (нем. Erhard Bühler) с мая 2019 по апрель 2020 года руководил Объединенным командованием союзных сил в нидерландском Брюнсюме — одной из трех штаб-квартир войск НАТО в Европе. До этого возглавлял департамент планирования в Минобороны Германии, а также командовал силами НАТО в Косово. За время полномасштабной российской войны в Украине он провел почти 250 выпусков еженедельного подкаста «Что делать, господин генерал?» (Was tun, Herr General?), в котором комментирует и события на фронте, и внешнеполитическую динамику конфликта.  

    Швейцарская газета Neue Zürcher Zeitung спросила у Бюлера, так ли уж необходимы Германии военные приготовления и не спровоцируют ли они Россию на агрессию.

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    Эрхард Бюлер во время визита в Латвию, январь 2019 года // Фотография © Latvijas armija / Flickr, CC BY-NC-ND 2.0 

    Мортен Фрайдель (NZZ): Господин генерал, лидер оппозиции Фридрих Мерц призывал канцлера Германии начать поставки Украине крылатых ракет Taurus и позволить использовать их для атаки военных объектов на российской территории. Прав ли он? Следует ли Германии активнее поддерживать Украину в ее борьбе против агрессии? 

    Эрхард Бюлер: Да. Я давно считаю, что французы поступают верно. Они позволяют Украине атаковать своим оружием удаленные цели на территории России, если это военные объекты, представляющие непосредственную угрозу. Бундестаг совершенно правильно призывает Германию взять пример с Франции и начать поставлять Украине дальнобойное оружие, в том числе Taurus.  

    — Без этого никак?  

    — На фронте российскую армию не победить. Она изматывает Украину безостановочными атаками, не заботясь о собственных потерях и оставляя за собой полосу разрушений в городах и селах. Цель — сломить волю украинцев к сопротивлению, а также измотать и расколоть Запад. Оперативная идея Украины верна: следует лишить российскую армию в Украине базы для атак — то есть атаковать российскую логистику, командные центры, линии снабжения, аэродромы и ракетные базы. Такие объекты расположены в 200–300 километрах от границы. Этот подход необходимо поддержать тем, у кого действительно есть желание, чтобы Украина добилась успеха в оборонительной кампании. 

    На фронте российскую армию не победить

    — По словам главнокомандующего бундесвером Карстена Бройера, Россия в настоящее время производит 1500 новых боевых танков в год. Кильский институт мировой экономики недавно подсчитал, что при нынешних темпах военных закупок Германии потребуется сто лет для соответствующего оснащения бундесвера. Вы встревожены тем, что будет с миром в Европе? 

    — Конечно, я встревожен. Однако пока ситуация не вызывает у меня таких опасений, как у тех, чьи страхи намеренно подогреваются определенными силами. Потому что у нас все еще есть возможность отреагировать и принять меры. Соответствующее оснащение бундесвера — это задача первостепенной государственной важности. С этим согласны все. 

    — Ну, все же не все. 

    — Тогда я скажу по-другому: по этому вопросу должно царить согласие. НАТО определяет, что нужно для защиты территории альянса. В конце этого года по плану устанавливаются новые цели — впервые после нападения на Украину в 2022 году. Обязательства будут по-новому распределены между партнерами по альянсу в зависимости от размера страны, экономической мощи, численности населения и географических условий. Эта процедура позволяет избежать создания лишних структур и возникновения пробелов в системе обороны. Она действует с 2017 года. Cтраны НАТО не имеют права планировать свое военное оснащение как заблагорассудится. Не у всех должно быть все. Не просто так достижение этих целей в последние годы вошло во все ключевые документы Германии в сфере политики безопасности и было закреплено в соглашении «светофорной коалиции». Не то, что пара генералов решила потребовать побольше техники. Речь о выполнении требований Альянса, то есть всех партнеров НАТО. Иначе наша безопасность под угрозой. 

    — Министр обороны Германии Борис Писториус и высокопоставленные военные предупреждают, что уже через несколько лет Россия будет в состоянии напасть и на другие страны Европы, в том числе на страны НАТО. Не преувеличены ли эти опасения? В конце концов, у НАТО есть ядерное оружие… 

    — Наше правительство считает, что Россия — самая большая угроза миру и свободе в евроатлантическом регионе в обозримом будущем. Об этом говорится в Стратегии национальной безопасности. Кроме того, министр обороны Германии Борис Писториус и генерал-инспектор бундесвера пришли к выводу, что все меры по сдерживанию России должны быть приняты в течение трех-пяти лет — потому что в наступающие годы у России могут появиться и возможности, и желание напасть на Европу. Это не легкомысленное предположение, не случайные цифры. Они основаны на серьезном межведомственном анализе. Никогда прежде немецкие спецслужбы и высшее командование наших вооруженных сил не делали подобных предупреждений об опасности, исходящей от России. К этим предупреждениям необходимо отнестись серьезно. 

    Довольно вероятно, что в какой-то момент Россия атакует территорию НАТО — хотя бы для того, чтобы проследить за реакцией

    — Предположим, через несколько лет Россия действительно увидит для себя новые завоевательные возможности. Какой сценарий вам кажется реалистичным? 

    — Уже сегодня Россия обладает военными ресурсами, которые не используются в Украине и, следовательно, доступны ей прямо сейчас. Кроме того, Россия активно укрепляет и восстанавливает свои сухопутные силы. Это не значит, что следует опасаться, что вот-вот начнется большая война на суше. Но довольно вероятно, что в какой-то момент Россия и сможет, и захочет атаковать территорию НАТО — хотя бы для того, чтобы проследить за реакцией и получить козырь на переговорах. Политическая цель абсолютно ясна: Россия хочет подорвать американское влияние в Европе, а также ослабить НАТО и Евросоюз до полной потери значимости. 

    — Многие левые политики убеждены, что Россия не заинтересована в нападении на НАТО. 

    — А до российского вторжения на территорию Украины многие считали, что Россия не пойдет и на этот шаг. В том числе и я, видевший все военные и политические риски. Тогда многие неправильно оценивали ситуацию, в том числе и сами россияне. Сегодня мы больше не можем позволить себе такой наивности. 

    — Но Украина — не член НАТО, вот в чем разница. 

    — Тем не менее не стоит с порога отметать стремление Путина восстановить советскую империю. На этот счет он делал очень конкретные заявления, и на протяжении многих лет наши эксперты по России предупреждали, что мы обращаем на них недостаточно внимания. Всем, кто думает, что Россия не решится связываться с НАТО, я рекомендую съездить в страны Балтии, которые когда-то были частью Советского Союза. Там в воздухе разлит страх перед нападением России. 

    — А может быть, Россия просто пытается вбить клин между членами НАТО? 

    — Мы можем часами рассуждать о том, чего именно хочет добиться Россия и что она будет делать дальше. На мой взгляд, важнее вот что: Россия ясно показала Западу, что готова пойти на крайние меры для достижения своих целей. Поэтому у НАТО нет иного выбора кроме развития мощного потенциала сдерживания. Мы должны позаботиться о том, чтобы у России и мысли не было о военных действиях против НАТО в странах Балтии, Польше или Черноморском регионе. 

    Даже после оккупации Крыма в 2014 году мы все еще приглашали российских офицеров в Германию, чтобы познакомить их с бундесвером

    — Но согласно опросам, больше половины граждан Германии выступают за то, чтобы страна вела себя более сдержанно в ходе международных кризисов. «Альянс Сары Вагенкнехт» и АдГ, которые движутся от одного успеха на выборах к другому, против военной поддержки Украины и утверждают, что это Германия угрожает России. 

    — Мы не угрожаем России. И никогда этого не делали. Совсем наоборот. Девизом НАТО и бундесвера всегда было сотрудничество. В 1990-е в США я проходил стажировку от Генштаба вместе с российским офицером. Даже после оккупации Крыма в 2014 году мы все еще приглашали российских офицеров в Германию, чтобы познакомить их с бундесвером; были даже идеи учредить должность офицера по связям с РФ в высшем командовании бундесвера или построить для России современный центр боевой подготовки по немецкой модели. Все это делалось под эгидой партнерства НАТО и России. Доверие, с которым мы относились к российской стороне, было разрушено жестокой войной, которую Путин развязал в 2022 году. Только из-за этого сотрудничество сменилось конфронтацией. 

    — Но, вообще говоря, страх перед войной, распространенный в обществе, можно понять… 

    — Конечно, страх перед войной понятен, но госпожа Вагенкнехт и АдГ только подливают масла в огонь, при этом не высказывая никаких мыслей о том, как ее избежать. Фактически они требуют, чтобы Украина уступила России занятые территории. Но и на этом война бы не закончилась. Россия перегруппировалась бы и попыталась бы захватить Украину целиком. А если бы ей это удалось, это увеличило бы соблазн напасть и на другие страны: на Молдову, Грузию, страны Балтии… 

    За всю холодную войну положение не бывало настолько серьезным

    — Бюджет бундесвера поднимается в этом году только на 1,2 миллиарда евро, хотя Писториус требовал 7 миллиардов. Дополнительный внебюджетный фонд уже распланирован и скоро опустеет. Значит ли это, что «смены эпох» так и не случилось? 

    — Хуже того. Газета Frankfurter Allgemeine Zeitung опубликовала в начале года фрагменты из анализа финансовых потребностей бундесвера. Из них следует, что в 2025 году на самом деле нужны дополнительные десять миллиардов. Министр Писториус изначально потребовал меньше, чем необходимо. В 2027 году истечет срок действия парабюджетного фонда, и разрыв станет еще масштабнее. Кроме того, нас ожидает предвыборная борьба, а затем формирование правительства, которое обещает быть сложным, — и пока оно не завершится, никаких решений по оснащению бундесвера приниматься не будет. Все это можно предвидеть уже сегодня. Краткосрочных решений этой проблемы я себе не представляю. Бывшая министр обороны Германии Урсула фон дер Ляйен однажды сказала: «Мы движемся в пределах видимости». Мне кажется, принимая стратегические решения, неплохо бы все же включать дальний свет. 

    — В общем, смена эпох действительно закончилась ничем? 

    — Канцлер Олаф Шольц в сентябре 2022 года пообещал командованию, что бундесвер станет наиболее оснащенной армией в Европе, краеугольным камнем конвенциональной обороны на континенте. Шесть месяцев спустя министр Писториус заявил, что Германия сегодня не смогла бы защититься от жестокой захватнической войны. Достаточно сравнить два этих заявления, чтобы осознать проблему. Это не к тому, что идея смены эпох канула в лету. Но решения, которые должны быть приняты сегодня, откладываются на будущее. Коалиция парализована. Здесь перед нами не проблема осознания, как в случае Стратегии национальной безопасности, а проблема осуществления. 

    — Кто-то бы мог сказать: в политике всегда так. Коалиции ссорятся, их не переизбирают, и следующее правительство исправляет ошибки. 

    — Но время, которое мы теряем сейчас, ставит под угрозу весь проект смены эпох. Вооружение нужно заказывать заблаговременно, на это нужно выделить бюджет, компаниям нужно время, чтобы нарастить производство. Кроме того, разобщенность коалиции в значительной мере разрушила доверие. Сколько раз я слышал, что бундесвер должен получить все самое лучшее и иметь все необходимое для выполнения своих задач? Об этом говорят уже многие годы. Только вот сделано слишком мало. В итоге никто в войсках не верит, что в этой запутанной ситуации что-то изменится. Сейчас все серьезно. За всю холодную войну положение не было настолько серьезным. Глобальная политическая ситуация гораздо непредсказуемее и опаснее, чем тогда. Поэтому действовать нужно сейчас, а не когда-нибудь еще. 

    — Германия действительно должна размещать у себя американские ракеты средней дальности? 

    — Примерно в 2015–2016 годах Россия разместила в Калининграде и в Ленинградской области ракеты «Искандер» и крылатые ракеты большой дальности, которые могут быть оснащены ядерным оружием. Это создает угрозу для всей Западной Европы. НАТО уже давно ведет переговоры с Россией по этому поводу, в частности, в рамках Совета Россия – НАТО. Однако после нападения России на Украину настало время отреагировать на эту одностороннюю эскалацию. На мой взгляд, это вполне взвешенная реакция. 

    — Вам не кажется, что этот шаг требовал более широких дебатов? 

    — Действительно, было заранее ясно, что такое решение будет способствовать обострению дискуссии о политике безопасности. Но важно понять и другое: объявление этого шага было сильным сигналом для альянса, и не хотелось, чтобы оно заранее утонуло в разговорах. А это непременно произошло бы. 

    В мире существует зло, и если оно где-то берет верх, нужны вооруженные силы, чтобы с ним бороться

    — У АдГ и «Альянса Сары Вагенкнехт» четкий месседж в отношении политики безопасности: мы не хотим войны, поэтому нельзя раздражать Россию. Объяснить, почему Германии стоит оказывать Украине военную помощь, гораздо сложнее. Есть ли у вас свой простой и понятный месседж, который можно противопоставить идеям этих партий? 

    — Я тоже не хочу войны, и я не знаю никого в бундесвере, кто бы ее хотел. Уже два с половиной года я веду подкаст, а также выступаю на публичных мероприятиях: в Галле, Магдебурге и других местах — и пытаюсь что-то объяснить. Недавно я стал президентом Общества Клаузевица и надеюсь использовать это для дальнейших дискуссий. Но слоганами здесь не обойдешься, разговор требует больше, чем одной фразы. Простого месседжа у меня нет. 

    — Но давайте все же попробуем? Если в двух предложениях объяснить немцам, почему Германии необходимо оснащение вооруженных сил. 

    — Первое предложение: ситуация серьезная, и мы давно уже недовыполняем конституционную обязанность по оснащению армии для обороны. Второе: в мире существует зло, и если оно где-то берет верх, нужны вооруженные силы, чтобы с ним бороться. Если позволите, я сейчас продолжу эту мысль: мой любимый пример — Швейцария. Это нейтральная страна, у которой на протяжении многих десятилетий не было враждебно настроенных соседей. Тем не менее она всегда придавала особое значение готовности себя защитить. Это правильный подход. Важно уметь думать об обороноспособности даже в отсутствие непосредственных угроз. Они часто появляются быстрее, чем кажется. Иногда настолько внезапно, что адекватно оснащать вооруженные силы уже некогда. В последние годы многие в Германии об этом забыли. 

    Читайте также

    «Украинцы знают, за что воюют, а вот знаем ли мы?»

    «Возможно, Запад недостаточно учел постимперскую травму россиян»

    Что пишут: о «новой военной службе» в Германии

    Партия пророссийского мира

    Сдержанный подход к ядерному сдерживанию

  • Старшая, сводная, нелюбимая

    Старшая, сводная, нелюбимая

    Original by Таня Дюкерс on Der Tagesspiegel
    Translation by Александра Берлина

    Подавляющее большинство немцев — 72%, судя по опросу исследовательского центра YouGov, — хотели бы видеть следующим президентом США Камалу Харрис. Лишь 15% отдает предпочтение Дональду Трампу. Между тем возможное возвращение последнего к власти может интересным образом повлиять на отношение к США в Германии. С одной стороны, во время своего первого президентского срока Трамп отметился целым рядом крайне жестких высказываний по поводу немецкой политики, и немцы ответили явным снижением симпатий к Америке. С другой, по многим другим вопросам его риторика близка именно тем в Германии, кто особенно недолюбливает США: крайне левым — угроза покинуть НАТО, крайне правым — критика «левацкой» идеологии со стороны Трампа и его соратников. Иными словами, победа республиканского кандидата, обещающего «сделать Америку снова великой», должна обрадовать как раз по-настоящему антиамерикански настроенных немцев.

    Антиамериканизм существует практически по всему миру, но какова его немецкая специфика? Об этом пишет Таня Дюкерс в колонке для газеты Tagesspiegel. Читайте ее в переводе дekoder’а.

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    Захватническая война России против Украины демонстрирует, как легко, почти рефлекторно всплывает в Германии антиамериканский ресентимент. Мол, конечно, главный поджигатель и выгодоприобретатель конфликта — это США со своей военной промышленностью! И санкции тоже Америка придумала, чтобы продавать свой сжиженный аморальный газ, погубив великий символ российско-германской дружбы, «Северный поток — 2».  

    Поверить в подобные утверждения кажется некоторым жителям Германии проще, чем признать агрессором страну, которая у них на глазах развязала войну против соседей. 

    Интересна при этом солидарность левых и АдГ. Например, недавно в твиттере можно было прочесть: «Эти танки означают всего лишь еще четыре недели войны и несколько десятков тысяч напрасно потерянных молодых жизней. После этого на новом восточном фронте больше не будет танков Leopard. США поставили Германии мат». 

    А также: «США отправляют Германию в огонь, словно вассала. Решение "светофорной коалиции", принятое по указке Вашингтона, прокладывает Германии путь к войне. Ужасно, что Шольц перешел роковую красную черту, которую сам когда-то провел. Настало время пасть в объятия поджигателей войны!» 

    Второе, более резкое заявление сделала Севим Дажелен, депутатка от «Левых», а первое — один из самых праворадикальных членов АдГ, Бьорн Хёке. Журналист Тобиас Рапп по этому поводу написал в том же твиттере: «Близость «Левых» и АдГ по вопросу Украины весьма примечательна. Их подпитывают одни и те же ингредиенты: любовь к Путину и ненависть к Америке». 

    В более нюансированном виде подобные идеи можно встретить и среди немцев среднего класса и центристских взглядов. Более того, ряд ведущих интеллектуалов и политиков, говоря о войне в Украине, называет Россию жертвой США. Откуда взялась эта диковатая идея? С одной стороны, она коренится в романтизированном представлении о России, а с другой — в глубоко укрепившейся неприязни к США как центральному представителю западного либерализма. 

    Кто тут писал речи товарищу Хонеккеру? 

    Итак, по порядку: среди левых все еще распространен романтизированный образ России как антиколониальной, антиимпериалистической державы, поддерживающей освободительные движения. Поддерживает это представление незнание истории в той ее части, которая касается того, как Россия доросла до своих размеров и какие народы она поглотила на этом пути. 

    Берлинская писательница Аннет Грёшнер, выросшая в Магдебурге, лаконично подытожила: «Нас воспитывали как антиимпериалистов, хотя мы сами были частью империи». 

    Среди людей, выросших в ГДР, — даже среди критически настроенных к ней — нередко наблюдается своего рода стокгольмский синдром: вплоть до того, что и бывшие диссиденты зачастую свято верят в карикатуру США, которую рисовала Социалистическая единая партия Германии. Их слова порой звучат так, будто это они были спичрайтерами Хонеккера. Люди цепляются за неприязнь по отношению к США, как за тоску по школьным каникулам на Балтике. 

    Кроме того, бытует и, на первый взгляд, менее абсурдный аргумент, что к России следует проявить особое снисхождение, потому что Красная армия (с помощью американцев, англичан и французов) освободила Германию от нацизма. 

    Проблема с этим аргументом в том, что из вида вовсе выпадает роль Украины в борьбе с нацизмом. А ведь именно Украина, наряду с Беларусью и странами Балтии, была одним из главных театров военных действий Второй мировой войны. 

    Новый Вавилон 

    Неприязнь к либерализму — старая добрая немецкая традиция. Еще нацисты рассматривали США как символ и олицетворение «загнивающей» современности с ее безродным космополитизмом, потерей корней и невыносимым темпом жизни. На вершине Оберзальцберга Гитлер держал речь о Нью-Йорке как о новом еврейском Вавилоне, который с радостью сжег бы в огне за все его грехи. 

    Для Гитлера, расиста и провинциала, США были отвратительным смешением народов — что-то вроде огромной Вены. Конечно, антисемитизм и сегодня сохраняет свою роль, часто неосознанную. Не все понимают, какие ассоциации обслуживают, когда говорят о нью-йоркских толстосумах. 

    Разве говорят они в том же тоне о «франкфуртских банкирах»? Конечно, нет. До сих пор бытует мнение, что поверхностные, взбалмошные и порочные американцы поклоняются греховному маммоне, пока глубокие, подлинные, укорененные на своей земле немцы отличаются высокой моралью и особой порядочностью.  

    Проекция ненависти к самим себе 

    Давнее чувство неполноценности — Германия сперва проиграла две войны, потом дослужилась до роли «младшего партнера» — прекрасно компенсируется верой в собственное моральное превосходство. В то, что рейнский — лучший вариант капитализма. 

    Отталкивание проистекает из близости: США культурой и образом жизни напоминает Германию больше, чем значительная часть неевропейских стран. Большинство американцев имеет европейские корни; многие семьи живут в Америке всего три-четыре поколения. На Среднем Западе — в той части Америки, над которой принято посмеиваться, — потомки выходцев из Германии составляют самую многочисленную группу населения. 

    Отражение этой близости в Германии — многообразие любимой немцами американской продукции, которую жаждут не меньше, чем «отвергают». Немцы давно восхищаются американским стилем жизни и старательно его копируют. 

    Немцы сегодня шарахаются от показного презрения к американской продукции, в том числе культурной, к реальным потребительским привычкам. Америка уже давно играет роль вроде старшей нелюбимой сводной сестры. Неприятие Америки — это во многом проекция ненависти к самим себе. Многие в Германии переживают своего рода позднекапиталистический кризис смыслов. Вопрос в том, как на него реагировать.  

    Можно задуматься о том, какой вклад вносит Германия в климатический кризис и в уничтожение неконкурентоспособных компаний в странах глобального Юга. А можно — и это, конечно, куда удобнее — обвинить США во всем на свете и уверовать, что мир был бы лучше без партнера по ту сторону Атлантики. 

    О «закате Америки» в Германии мечтают многие. Жаль, что меньше задумываются о том, что случится после «дня X». Как конкретно должна выглядеть альтернатива символизируемому Штатами западному «образу жизни», о прощании с которым мечтают, сидя в Levi’S, постукивая клавишами своего макбука и потягивая колу. Чем дальше на запад продвигаются российские войска в Украине, тем ближе эта альтернатива становится. 

    Читайте также

    «Кремлю невыгодно, чтобы альтернативные медиа были связаны с ним напрямую»

    (Возможно) последний саммит старого НАТО

    Притяжение к тюрьме

    Для этой войны каждый день нужны новые слова

    Партия пророссийского мира

    Самый приемлемый для общества предрассудок. И поэтому опасный

  • Правящий страх

    Правящий страх

    Original by Даниэль Шульц on taz
    Translation by Александра Берлина

    Выборы в ландтаг Бранденбурга прошли месяц назад, 22 сентября, победу на них одержали местные социал-демократы во главе с действующим министром-президентом Дитмаром Войдке. АдГ отделило от них меньше двух процентных пунктов, но всего за несколько недель до выборов две партии разделяли десятые доли процента, и в некоторых опросах крайне правые шли впереди. На таком фоне итоговый результат «Альтернативы» был воспринят чуть ли не как успех демократических сил и доказательство, что в самый напряженный момент они все еще способны мобилизовать избирателей на поддержку в борьбе с радикалами. 

    В Бранденбурге (как и в других восточных землях, где этой осенью состоялись выборы в ландтаги, включая Тюрингию, где «Альтернатива» несколькими неделями ранее победила) АдГ почти гарантированно не войдет в новую правящую коалицию, но редактор отдела репортажей и расследований газеты taz Даниэль Шульц призывает не обольщаться по этому поводу. Второе место на земельных выборах, занятое второй раз подряд, свидетельствует о том, что АдГ прочно «утвердилась» в окрестностях Берлина — и не только в политической, но и в ежедневной общественной жизни.  

    Программа этой партии вовсе не сводится к борьбе с миграцией как «матерью всех проблем» (к слову, эта фраза принадлежит не кому-то из лидеров «Альтернативы», а бывшему министру-президенту Баварии Хорсту Зеехоферу). Третьим предвыборным обещанием АдГ в Бранденбурге — сразу после антимиграционных — было прекратить государственное финансирование «левоэкстремистских объединений». Все, что «Альтернатива» называет «левой идеологией», у нее под прицелом: некоммерческие организации, целый ряд культурных и гражданских инициатив. Все это идет под маркой «деидеологизации» общественной жизни, и сами ее участники ощущают, что процесс уже запущен. И в методах сторонники «Альтернативы» себя не ограничивают. 

    Читайте колонку Даниэля Шульца в переводе дekoder’а. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

     

    У кого-то прямо за домом пожар. Другого толкнули на улице. Третью избили. Это все творится с твоими друзьями. C друзьями друзей. Со знакомыми и подругами знакомых. В последние недели перед выборами. Еще до того, как АдГ наберет 29,2%, став второй после СДПГ партией Бранденбурга, и получит блокирующее меньшинство в земельном парламенте. 

    Жертвы этого насилия — геи и лесбиянки, которые развешивали плакаты с призывом голосовать не за АдГ, не за «Третий путь» или какую-нибудь еще правоэкстремистскую партию. Они работают в театре или занимаются какой-нибудь левой, альтернативной культурной активностью, чем-то средним между молодежным клубом и кафе в маленьком городе. У некоторых родители родились не в Германии. Кто-то занимается политикой в городских и общинных советах. Одним сначала угрожали, на других напали неожиданно. 

    Никто из них не хочет говорить о случившемся открыто. Они не хотят, чтобы об этом писали, — по крайней мере, не так, чтобы их можно было узнать. Они не обращались в полицию. 

    «Внимание их только воодушевит». 

    «Другим бывало и похуже». 

    «Ни в коем случае: в заявлении пришлось бы указывать мою фамилию». 

    «У меня дети». 

    Никто не услышит 

    После выборов журналисты пишут и пишут о коалиционных переговорах. В статьях читается облегчение: как бы то ни было, но в правящую коалицию АдГ не войти. Некоторые телепередачи нашли повод для радости сразу после выборов: у «Альтернативы» меньше 30%, вот и отлично, почти то же самое, что меньше [проходных] пяти. Кого в этом хоре будет не слышно — это тех, о ком я пишу этот текст. Пишу так, чтобы не написать о них на самом деле. 

    Да, ни в одной из восточных земель АдГ не попадет в правящую коалицию. Но страх перед ней правит уже и без того. Вернее, правит страх перед тем, что успехи этой партии несут с собой в повседневную жизнь. Любое несогласие, любое противодействие, любая инаковость таит в себе угрозу. 

    И возникают все новые вопросы. Спор о политике в каком-нибудь клубе — это еще цивилизованная дискуссия или предвестие драки? Реагировать ли, если в родительской группе в мессенджере кто-то пишет, что всех зеленых пора повесить, или лучше промолчать? Почему школьная учительница, которой всегда было что сказать на злобу дня, вдруг притихла? 

    В Бранденбурге АдГ раздавала в качестве предвыборных подарков холодное оружие. Партия сама опубликовала видео вечеринки, на которой ее политики распевают удалую песню о депортации и под это дело весело приплясывают. Вокруг АдГ и других праворадикальных партий сложилось правое гражданское общество: ассоциации, инициативы, группы сторонников и сторонниц.  

    Шепот и лепет 

    Нельзя требовать писать такой текст от журналиста. Мы ведь должны говорить все, как есть. «Вместо этого мы шепчем о нашептанном», как сказала одна коллега из Бранденбурга. Я позвонил ей посоветоваться: как писать о людях, которые не хотят, чтобы о них писали? У нее тоже нет ответа. 

    Может статься, что в Бранденбурге и в Восточной Германии в целом все пока что затихнет. Что об угрозе со стороны правых радикалов, о запугивании, о насилии почти перестанут говорить и писать. Что в Берлине и Кельне — а то даже и в Лейпциге — возобладает вера в то, что все обошлось. Не так уж страшна эта АдГ.  

    И это будет значить, что реальность Восточной Германии не найдет свое отражение в уголовной статистике, в цитатах, приведенных в газетах, в телепередачах. И виноваты в этом будут не только правые радикалы. 

    В Восточной Германии найдется достаточно бургомистров, которые с готовностью преуменьшат и оспорят те немногие примеры насилия, которые все же дойдут до прессы. Нацисты у нас в городе? У нас в деревне? Да вы что?! 

    Я и сам привык раздумывать

    Найдется достаточно людей, которые с самыми добрыми намерениями сведут разговор к тому, что не все на востоке — нацисты. Найдется достаточно местных газет, которые промолчат о многом из того, что происходит. Или напишут, что случилась драка между подростками, даже когда произойдет нападение правых экстремистов. 

    Все это будет. Все это уже десятилетия как есть. В 1990-е годы даже левые политики в Восточной Германии не решались открыто говорить о расистском и нацистском насилии. 

    Страх стать следующей жертвой фашистов, если скажешь не то, повсеместен. Боятся старые коммунисты и коммунистки, укрывающиеся под южным итальянским солнцем; боятся молодые журналисты и журналистки в уютных западногерманских городках. 

    Я, собственно, и сам привык хорошенько раздумывать, где что можно говорить. Я сам прошу родных и друзей забирать меня после политических мероприятий. Так что здесь не место для ценных советов из Берлина. 

    Читайте также

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    Демонстрации силы

    Что пишут: о победах радикалов и популистов на востоке Германии

    «На мигрантах “Альтернатива” не остановится»

    «Почему восток остается другим?»

    Мы были как братья

  • Притяжение к тюрьме

    Притяжение к тюрьме

    Original by Илько-Саша Ковальчук on taz
    Translation by Александра Берлина

    Споры о ГДР и шире — о востоке и западе Германии не только в прошлом, но и в настоящем — не утихают на протяжении десятилетий. Поводом для нового раунда может стать почти все что угодно: новая книга, чье-то резонансное высказывание, громкое политическое событие. После июньских выборов в Европарламент активно обсуждалось, что карта побед «Альтернативы для Германии» почти полностью совпала с границами бывшей ГДР. Согласно исследованию, проведенному в 2020 году Лейпцигским университетом, две трети восточных немцев хотели бы возвращения к временам социализма.  

    То же исследование свидетельствует о крайне низкой представленности выходцев из Восточной Германии на ведущих позициях в политике, экономике, юриспруденции и в университетах. Именно этой недопредставленностью писательница и уроженка Восточного Берлина Дженни Эрпенбек (нем. Jenny Erpenbeck) объясняет то, что она стала одним из самых известных немецких голосов в других европейских странах, но относительно малопопулярна в самой Германии. Со всеми своими историями о жизни в ГДР она считает себя чуждой для литературного истеблишмента преимущественно западногерманского происхождения. 

    Историк Илько-Саша Ковальчук, ровесник Эрпенбек, также родившийся в 1967 году в Восточном Берлине, категорически отвергает такую трактовку. По его мнению, Эрпенбек успешно продвигает за границей ту версию истории ГДР, которую в Германии не могут принять просто потому, что тоже были ее свидетелями. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России.

     

    Я знаю немало прекрасных писательниц и писателей, ни разу не получивших ни единой литературной премии. У Дженни Эрпенбек немецких премий множество. Тем не менее ее поклонники из Восточной Германии любят жаловаться на то, что ей все еще не досталась ни одна из трех главных немецких литературных премий — а все, мол, потому, что в жюри не представлены выходцы из ГДР. В последнее время к этим жалобам присоединилась и она сама. 

    Что за ерунда! То есть в жюри [полученного ей] Международного Букера были восточные немцы? А [немецкая] премия Георга Бюхнера не доставалась Фолькеру Брауну, Дурсу Грюнбайну, Саре Кирш, Вольфгангу Хильбигу, Райнхарду Йирглю, Эльке Эрб? Как быть с тем, что Уве Теллькамп, Юлия Франк, Ойген Руге, Антье Равик Штрубель получили Немецкую книжную премию? Что сказать про Инго Шульце и Клеменса Майера с премией Лейпцигской книжной ярмарки — или про Лутца Зайлера, которому достались все три награды? 

    Дженни Эрпенбек завоевала всемирную известность как голос ГДР и Востока Германии. Как же объяснить, что в ее книгах и высказываниях не встретишь тех, кто победил в 1989/90, кто был освобожден, кто достиг своей цели? Для нее 1989-й — это не праздник освобождения. Она пишет: «Мы победили сами себя, так что наша по этому поводу радость порой напоминает ненависть». 

    На самом деле «мы» победили «их» — но даже теперь, оглядываясь назад, многим бывшим жительницам и жителям ГДР трудно сказать, к какой группе они принадлежат или принадлежали. На мой взгляд, большинство было «им» — теми, кто поддерживал, защищал или как минимум до конца терпел систему. Для самой Дженни Эрпенбек 1989-й был, безусловно, годом потерь: надежды, утопии, веры в лучшее будущее — о чем она рассказывала абитуриенткам и абитуриентам в 2014-м. 

    Партийная родословная 

    Дженни Эрпенбек выросла в безупречно коммунистической семье. Ее дед, Фритц Эрпенбек, вступил в Компартию Германии довольно поздно, в 1927 году, в возрасте тридцати лет, но, будучи журналистом, быстро стал важной частью пропагандистского аппарата партии. Во времена национал-социализма он спасался в Советском Союзе, а в 1945-м вернулся в Германию в составе знаменитой группы Ульбрихта, став одним из самых рьяных пропагандистов режима. Кстати, в берлинском районе Панков его имя до сих пор носит улица — по причине совершенно неведомой.  

    В отличие от Фритца Эрпенбека его жена, Хедда Циннер — политическая функционерка, а также писательница, актриса, журналистка и режиссер, — создала как минимум одно произведение, которое и сегодня заслуживает внимания: автобиографию Selbstbefragung («Разговор с собой»), изданную в 1989 году. Ее рассказ о годах, проведенных в Советском Союзе, по восточногерманским меркам можно назвать критичным. Тем не менее и она так же, как и ее муж, причастна к коммунистическому сговору молчания о годах террора в СССР.  

    Их сын, Джон Эрпенбек, родился в 1942 году в Советском Союзе, в Уфе, куда эвакуировали Коминтерн из знаменитого московского отеля «Люкс». В ГДР он окончил физфак, а затем занимался марксистско-ленинской философией, причем так успешно, что даже во времена Стены оказался среди немногих выездных ученых. 

    Одновременно он стал писателем, причем превзошел своих родителей — его книги были и популярнее, и литературно качественнее. Несколько лет он прожил с матерью Дженни, Дорис Килиас, которая защитила диссертацию по романской филологии и была переводчицей с арабского. 

    Привилегированный быт 

    Итак, родившись в 1967 году, Дженни Эрпенбек выросла в параллельном мире коммунистической элиты со всеми соответствующими привилегиями — включая возможность пожить с матерью год в Италии задолго до падения Берлинской стены. Подобный опыт не может не повлиять на восприятие и взгляды. В таком ракурсе тюрьма, которой была ГДР, кажется куда привольнее и приятнее. 

    Получив Международную Букеровскую премию, Дженни Эрпенбек дала множество интервью. Беседуя с Tagesschau, она сказала: «Я думаю, что этот, скажем так, неискренний язык тоже в значительной степени способствовал гибели ГДР — потому что подлинное общение прекратилось. Не стало настоящего общения между властями и людьми. Это гораздо хуже, чем можно подумать. Конечно, экономика тоже была в упадке, но вера в прорыв, которая была вначале, сразу после войны, рухнула именно из-за этой фальши в языке». 

    Эти слова — отличная иллюстрация того, почему важно обратить внимание на семейную историю Эрпенбек. Потому что именно так выглядит пережевывание мифов, которым так любят заниматься бывшие представители той системы. Что, во-первых, на заре ГДР существовала искренняя вера в прорыв. И что, во-вторых, эту веру развалил язык. 

    Говорить подобное — значит отрицать, что коммунистическая «диктатура пролетариата» под руководством «партии нового типа» никогда, ни в какой момент, не обещала справедливости, свободы, равенства и демократии. Отрицать, что она с самого начала была и всегда оставалась формой правления меньшинства, противостоящего свободе и демократии. 

    Страна стен 

    Развалил систему, разумеется, не язык, развалили ее террор, насилие, угнетение, милитаризация и неуважение к правам человека. Большинство отвергало эту страну, сцепленную стенами, которые огораживали ее не только снаружи, но изнутри: в каждой школе, библиотеке, газете, университете, в каждом сельскохозяйственном товариществе и на любом рабочем месте человек постоянно натыкался на них. 

    Несколько лет назад Дженни Эрпенбек продвинулась в идеализации восточногерманского прошлого еще дальше. В начале 2019-го она пожаловалась газете Tagesspiegel на то, что посвященные ГДР открытки вечно показывают стену, а не быт людей. Не знаю уж, где жила она — впрочем, нет, знаю, — а в том Восточном Берлине, где я прожил почти столько же, сколько она (только без перерывов на отдых в западных странах), Стена была тем, что определяет этот самый быт. 

    И даже не потому, что я хотел сбежать. Как и Дженни Эрпенбек, я вырос в коммунистической семье; меня тоже воспитывали коммунистом. И все же воспоминания у нас очень разные: для меня Стена была ежедневной темой разговоров, местом притяжения, надежды, страха и смертей. Стена не одному мне мешала говорить, читать, слушать, делать то, что я хотел, изо дня в день ограничивала, сковывала, ранила и злила меня, по капле лишала меня надежды. Стена определяла мой быт — пожалуй, как ничто другое. Осознал я это лишь со временем. Осознание ведь тоже должно было сперва пробраться через стену — повседневной глупости, узости мышления, насилия, идеологии, ненависти. 

    Романы Дженни Эрпенбек пользуются успехом. Мне нравится ее стиль, я читаю ее книги не без удовольствия. Но у меня они оставляют странное послевкусие. Например, в ее последнем романе, Kairos (роман не переведен на русский. — дekoder), от краха ГДР все только страдают (кроме разве что загнивающего Запада). Даже закрытие проклятого гостелерадио ГДР (DDR-Rundfunk) здесь оплакивается, словно в небытие ушло что-то кроме пропагандистской машины. 

    Притяжение с востока 

    Вот характерный момент из романа — о переименовании берлинской улицы Dimitroffstraße в 1990-е в Danziger Straße. Решение было более чем сомнительным, в книге оно осуждается. Но вот чем лучше Dimitroffstraße, никто из книги не узнает. Потому что это никак и не объяснить, ведь Димитров был кровавым болгарским диктатором. 

    Его забальзамированное тело в 1990 году было перезахоронено (а мавзолей снесен в 1999-м) — а улица на востоке Берлина пусть и дальше носит его имя? Такое отношение к истории Эрпенбек культивирует не только в своих литературных произведениях, где это можно списать на свободу творчества, но также в интервью и выступлениях. 

    У Эрпенбек восток предстает местом надежд, чаяний и светлого будущего, а запад, наоборот, — тупым, безнадежным, поверхностным и ужасным во всех отношениях. В рамках дискуссий о Восточной Германии она обслуживает то самое ностальгическое и отвергающее свободу чувство, то самое восточное германство, не имеющее под собой ни исторических, ни политических оснований и, по сути, открывающее дорогу тоске по вчерашнему дню, которое не становится ни лучше, ни гуманнее от связанных с ним чувств: Стена остается Стеной.  

    Читайте также

    «Лучший результат воссоединения — это посудомоечная машина»

    Бистро #11: Во всем виноват «Тройханд»?

    «Задача была — приватизировать как можно быстрее»

    «Восточные немцы — это тоже мигранты»

    Чем отличаются восток и запад Германии

    Как я полюбил панельку

  • «Внедрять экопроездные — это как торговать наркотиками»

    «Внедрять экопроездные — это как торговать наркотиками»

    Original by Андреас Кни, Кристиане Шульцки-Хаддути on RiffReporter
    Translation by Александра Берлина

    Летом 2022 года немецкие власти решились на смелый эксперимент — ввели единый билет на все виды общественного транспорта, кроме скоростных поездов (и, разумеется, такси и самолетов), по которому можно было передвигаться по всей стране. Сделано это было на фоне всеобъемлющего роста цен из-за разрыва экономических отношений с Россией и войны в Украине, после оскудения пассажиропотоков в период пандемии — и ради уменьшения вредных выбросов в атмосферу. Идея была в том, чтобы пересадить водителей из машин на общественный транспорт.

    В июне, июле и августе 2022 года цена билета составляла 9 евро. В мае следующего года ему на смену пришел Deutschlandticket за 49 евро в месяц. Программа будет действовать, как минимум, до 2025 года, ежегодно она обходится в 1,5 миллиарда евро.

    При этом министерство цифровой инфраструктуры и транспортного сообщения сразу же начали критиковать за новую цену — по мнению оппонентов, она слишком высока для того, чтобы привлечь новых пассажиров из числа владельцев автомобилей. В мае 2024 года Берлин объявил, что вводит собственный городской месячный проездной по 29 евро, за что, в свою очередь, получил порцию критики от федерального министра Фолькера Виссинга — тот обвинил столичные власти в том, что они с большим скрипом соглашались на софинансирование Deutschlandticket, но нашли деньги на более дешевый билет. По мнению Виссинга, подобный демпинг ставит под угрозу совершенно необходимую реконструкцию транспортной сети — и, прежде всего, железнодорожной, которая из-за многочисленных опозданий и поломок в последние годы стала настоящей притчей во языцех.

    В свою очередь, Андреас Кни из берлинского Научного центра социальных исследований давно настаивает на том, что 29 евро — это именно та цена, которая должна быть установлена на Deutschlandticket ради достижения климатических целей. Более того, в него должны входить все виды наземного транспорта. А в пример эксперт приводит Австрию. Даже несмотря на то, что там единый билет существенно дороже. Читайте его интервью изданию Riffreporter в переводе дekoder’а.

    Кристиане Шульцки-Хадути: В Австрии с 2021 года действует «экобилет» — KlimaTicket. Насколько успешно?

    Андреас Кни: KlimaTicket стал настоящей вехой. Только подумайте: всего тысяча евро в год за проезд по всей стране. Железная дорога Австрии смогла договориться с местными транспортными ассоциациями. Это большое дело. Билетом KlimaTicket сейчас пользуется почти 300 тысяч человек — и только у 100 тысяч из них раньше был абонемент.

    Иными словами, благодаря новому билету примерно 200 тысяч человек стало активно пользоваться общественным транспортом. Это, безусловно, большой успех.

    — Действительно, впечатляет. То есть новый билет реально повлиял на то, как люди передвигаются по Австрии?

    — Эффект, может быть, и не гигантский, но ощутимый. Люди больше пользуются общественным транспортом, реже садятся за руль. В общем, в Австрии удалось создать достаточно привлекательное предложение, мотивирующее пересесть из машины в автобус. Это, конечно, касается крупных городов и их окрестностей. Эффект вполне измеримый: собственно, подсчетами сейчас как раз и занимаются две организации: “infas” и “Motiontag”.

    Автомобилей на немецких улицах заметно меньше не стало

    —Ну а немецкий проездной Deutschlandticket можно назвать «экобилетом»?

    — Этот билет приобрели одиннадцать миллионов человек — но всего около 3% из них не пользовались Deutsche Bahn и местными транспортными сетями раньше. Иными словами, автомобилей на улицах заметно меньше не стало. По крайней мере, на данный момент замеров, которые свидетельствовали бы об обратном, нет.

    Около четверти обладателей Deutschlandticket стали пользоваться общественным транспортом чуть активнее, чем прежде. Они рады этой возможности — но вот среди автомобилистов мало кого заинтересовал новый проездной. Их привлечь не удалось.

    — А вот эта четверть сама по себе не внесла существенного вклада?

    — В основном это люди, у которых нет автомобиля и которые и так крайне редко садились за руль. Сейчас они стали мобильнее — скажем, ездят на автобусе шесть раз в неделю, а не три. Почти все обладатели Deutschlandticket и раньше пользовались трамваями и электричками, часто по какому-то другому абонементу. Только у меньшинства из них есть и автомобиль — в первую очередь, у людей, живущих в пригородах.

    — Значит, Deutschlandticket приносит пользу скорее обществу, чем климату?

    — Совершенно верно. Это скорее социальный, чем экобилет. Ездить по всей стране за 49 евро, вот это да, такого еще не бывало!

    Воздействие на общество — это, конечно, тоже хорошо. Мы хотим, чтобы люди с удовольствием пользовались транспортом, чтобы отдельные регионы не оставались в изоляции за пределами транспортной сети. Малообеспеченные люди благодаря новому билету стали мобильнее. Транспорт — это ведь не только вопрос климата, это и вопрос общественного развития.

    — Но вот обеспеченные слои Deutschlandticket не заинтересовал. Интересно, почему?

    — Когда проездной стоил 9 евро, они были тут как тут. Неожиданно именно люди с большими деньгами купили его [из соображений солидарности — дekoder], среди них он пользовался особой популярностью. Даже несмотря на то, что потом они почти им не пользовались.

    Чтобы Deutschlandticket действительно приносил пользу экологии, он должен действовать везде

    — А как же сделать так, чтобы билет приносил пользу не только обществу, но и климату? 9 евро — это явно бросовая цена, на постоянной основе ее не удержишь.

    — Вы совершенно правы. Мы подробно изучили этот вопрос: какая цена привлекла бы автомобилистов, которые считают, что общественный транспорт — дело слишком путанное и сложное? Наш ответ: 29 евро.

    Важно: в эти 29 евро должна входить вся дорога — «от первой до последней мили», то есть в билет должно быть включено что-то вроде такси, которое при необходимости отвезет к остановке и от остановки.

    — На что распространялся бы этот билет за 29 евро?

    — На все. Чтобы Deutschlandticket действительно приносил пользу экологии, чтобы люди пересели из автомобилей на общественный транспорт, он должен действовать везде: в пригородном сообщении, в поездах дальнего следования и на «последней миле» тоже.

    — А деньги на такой проездной у государства нашлись бы?

    — Он обошелся бы дополнительно в 12 миллиардов евро. Эту сумму как раз удалось бы собрать, перестав субсидировать дизель, отказавшись от «привилегии служебных машин» и прекратив компенсировать расходы на дорогу до работы.

    — В Австрии проездной (включая «последнюю милю») стоит примерно 90 евро в месяц. Возникает вопрос: что важнее — цена или удобство? Может быть, в Германии люди садятся за руль в первую очередь потому, что боятся опоздать и считают общественный транспорт ненадежным? Австрийские железные дороги куда пунктуальнее немецких.

    — Этот вопрос мы подробно изучили. Конечно, это тоже важный аспект. Но люди задумываются о нем не в первую очередь. Обычно рассматриваются три критерия в таком порядке: во-первых, цена — «о, дешево!» Во-вторых, простота системы: все включено в одну цену. Этого уже достаточно, чтобы всех убедить. Только на третьем месте — чтобы все надежно работало.

    Но в целом это три критерия, от которых зависит решение. Если все они будут в порядке, вплоть до десяти миллионов человек пересядет на общественный транспорт.

    Это как при торговле наркотиками: когда люди уже «подсели», когда система работает, тогда поднимайте цену

    — Какие расценки вы тестировали?

    — Мы проводили исследование, когда цена была еще 9 евро и обсуждалось, что придет на смену. Большинство респондентов называло цены от 29 до 35 евро. Так что мы уже тогда говорили, что Deutschlandticket за 49 евро не сработает, слишком дорого.

    Чтобы уговорить автомобилистов пересесть на общественный транспорт, их надо по-настоящему впечатлить. В противном случае люди не станут изменять своим устоявшимся привычкам.

    — Вы считаете, что проездной за 29 евро будет привлекателен даже несмотря на проблемы немецких поездов с пунктуальностью?

    — Именно так. Такая цена поможет побороть скепсис: за 29 евро можно и рискнуть. Вот будет транспорт в Германии работать, как в Австрии, а то и в Швейцарии, тогда можно повышать и цену. Это как при торговле наркотиками: когда люди уже «подсели» (в нашем случае — пересели), когда система работает, вот тогда поднимайте цену. Это же понятно. 29 евро — только «первая доза».

    —Будет ли выплачиваться компенсация за опоздавшие и отмененные поезда при цене в 29 евро?

    — Нет. Так было и раньше: когда поезд не пришел, это проще простить, если заплатил за весь месяц всего 9 евро. Или даже 29. Сейчас это была бы самая подходящая стартовая цена для проездного по Германии.

    — Когда будет произведена независимая оценка проекта Deutschlandticket?

    — Министерство [цифровой инфраструктуры и транспортных сообщений] не очень торопится: совсем недавно только объявили тендер на такой анализ. Между тем результат уже налицо — этот билет не мотивирует пересесть из машины в автобус. Это давно ясно и всем известно.

    — Во время пандемии люди стали избегать общественного транспорта и только постепенно начали к нему возвращаться. Что с этим сейчас?

    — Местное сообщение уже вернулось к доковидному уровню. А вот поезда дальнего следования и самолеты заполнены на 20-30% меньше, чем до пандемии.

    — Многие работают из дома, созваниваются по зуму…

    — Да, это новая норма. Есть и конкретные данные: 25% застрахованных работников в Германии работают удаленно 2,5 дня в неделю. В результате по стране ездят меньше.

    Те, кто часто ездит первым классом, замечают, что пропали люди, которые раньше вечно стучали по клавишам ноутбуков. Теперь они делают это из дома — по крайней мере, 2-3 дня в неделю.

    Это создает для железной дороги структурную проблему — возможно, недостаток этих 20-30% так и не будет восполнен в обозримом будущем.

    Кто сегодня ездит на общественном транспорте? Люди с низкими доходами

    — А на автострадах?

    — Автомобили — подлинная экологическая проблема Германии. Количество выхлопных газов не уменьшается. Но сейчас мы и здесь наблюдаем эффект удаленной работы. Люди ездят примерно на 5% меньше, чем до ковида. Этого недостаточно для достижения климатических целей в транспортной сфере, но процесс хотя бы пошел.

    — Почему количество поездок за рулем уменьшилось не так сильно, как по железным дорогам? Получается, что в процентном отношении люди стали еще чаще выбирать машину?

    — Если мы посмотрим на распределение потоков по видам транспорта, то увидим, что доля автомобилей на улицах во время пандемии и после нее практически не изменилась. Что касается общественного транспорта, то тут потери больше — в общей сложности около 15 процентных пунктов по сравнению с допандемийным уровнем.

    — Связано ли это с тем, как работает железная дорога?

    — В том числе. Кто сегодня ездит на общественном транспорте? Люди с низкими доходами. В сельской местности практически никто. Общественный транспорт сохраняет популярность разве что в крупных агломерациях, среди жителей пригородов.

    — Значит, железная дорога потеряла средний класс и тех, кто выше?

    — Да. Потери здесь значительно выше, чем среди клиентов с низким доходом. Это люди, для которых решающий аргумент — не цена, а комфорт, удобство, пунктуальность.

    И здесь мы возвращаемся к важному для нас нюансу. Билет за 9 евро был гигантским проектом эмоциональной солидарности. Нам нужно снова добиться того же эффекта. И для этого не обязательно понижать цену до 9 евро — достаточно 29. Так мы заполучим людей, у которых действительно много денег и которые скажут: «Да пожалуйста, при такой цене я в деле».

    — Deutsche Bahn сейчас активно ремонтирует пути — дает ли это надежду на улучшения?

    — Увы, нет. Это ремонт по принципу вырубки. Важные линии просто закрывают на целые месяцы. Представьте себе, что так поступали бы при ремонте автобана! Нет, дороги чинят, не перекрывая полностью автопоток. Ощущение, что ремонт путей планировали люди, никогда в жизни не ездившие на поезде.

    — Как временное закрытие маршрутов влияет на людей?

    — Те немногие, кто еще пользуется поездами дальнего следования, будут искать другие варианты, и большинство из этих клиентов не вернется. Будет у нас прекрасно отремонтированная железная дорога без пассажиров — люди успеют найти альтернативу. Но может быть, Deutsche Bahn еще возьмется за ум.

    Читайте также

    Немецкие «зеленые» — из радикалов в истеблишмент

    Германия — чемпион мира по борьбе с парниковым эффектом?

    «Почему в Германии так много бастуют — и будут ли бастовать еще больше?» Спрашивали? Отвечаем!

  • «В немецких СМИ разница между числом хороших и плохих новостей значительно меньше, чем в американских»

    «В немецких СМИ разница между числом хороших и плохих новостей значительно меньше, чем в американских»

    Original by Йоахана Бернклау, Микаэла Майер on Übermedien
    Translation by Александра Берлина

    В середине 2010-х годов, в самый разгар череды кризисных ситуаций, которую американский экономист и историк Адам Туз впоследствии назвал «поликризисом» в немецких СМИ получила определенную популярность концепция «конструктивной журналистики». Считается, что она берет начало в скандинавских странах, и, как многие другие направления современной журналистики, она призвана повысить эмоциональную связь читателей, слушателей и зрителей с медиа по сравнению с той, которую создают традиционные, сухо изложенные «объективные новости».

    Сторонники «конструктивной журналистики» считают, что авторы и редакторы в своих текстах и передачах должны не просто излагать информацию — часто тревожную и крайне негативную, — а предлагать ответ на вопрос, что c этой информацией делать и как, по возможности, обратить ее себе на пользу. Этот подход (по крайней мере, с точки зрения его адептов) отличается от так называемой «позитивной журналистики», сосредоточенной на «хороших новостях». Но критики все равно упрекают сторонников «конструктивной журналистики» в том, что те стремятся отретушировать непритягательную реальность и не столько излагают факты, сколько выступают лоббистами различных общественных инициатив. Представители направления отвечают, что традиционная журналистика, особенно таблоидная, заточена на поддержание тревожного интереса через создание негативной картины окружающей реальности.

    Специалистка по психологии коммуникации, профессорка Технического университета Рейнланд-Пфальца Микаэла Майер в интервью изданию Übermedien рассказывает о том, действительно ли в СМИ есть перекос в сторону негативных новостей.

    Übermedien: Госпожа Майер, на какой заголовок скорее бы кликнули: «В Турции началась война» или «Наконец-то на Ближнем Востоке мир»?

    Микаэла Майер: Говоря в общем и целом, вероятнее кликнули бы на заголовок о войне, чем о мире, — отрицательные новости привлекают больше внимания, чем положительные. Но при этом надо понимать, что, в принципе, человек настроен скорее оптимистично и предпочитает позитивные темы. Если наблюдать, записывать и анализировать вашу речь в течение дня, почти наверняка окажется, что вы сказали куда больше хорошего, чем плохого. И вот именно на фоне этого позитивного настроя особенно выделяются отрицательные события. Эволюция научила нас, что такие события могут угрожать жизни: война, пандемия, энергодефицит и так далее. Человек остро реагирует на такие информационные стимулы; они заставляют его быть в тонусе. Поэтому отрицательные новости при прочих равных привлекают больше внимания.

    — В любой момент времени?

    — Зависит от того, какие новости человек за день успел прочесть, увидеть и услышать. Часто плохого успевает накопиться больше — и тогда, если под конец программы звучит хорошая новость или если вдруг можно кликнуть на положительный заголовок, то именно позитивность оказывается нетипично привлекательной. И если в обычной ситуации положительная информация — это менее значимый новостной фактор, то в таких обстоятельствах человек может почувствовать обратное: это меня удивляет, это ново, пойду-ка по этой ссылке.

    — Что за «новостные факторы» и кто их определяет?

    — «Новостные факторы» — это критерии, на которые журналисты ориентируются при выборе тем. Например: в какой стране происходит событие? Участвуют ли в нем известные люди? Насколько оно неожиданно? Ну и, собственно, можно ли назвать его позитивным или негативным? У событий всего около двадцати критериев, на которые реагируют люди. Чем больше критериев соответствуют тому или иному событию и чем в большей степени, тем больше журналистского внимания они привлекают. То есть будут ли о событии вообще писать и говорить, и если да, то как долго и как подробно. Двадцать лет назад мы проводили опрос о том, какие новости люди помнят из вчерашней передачи Tagesschau. И люди действительно вспоминали события с высоким новостным фактором, на который ориентируются журналисты, — что подтверждает важность этих критериев для человеческого внимания. Редакции, разумеется, тоже понимают, какие новостные факторы они должны учитывать, чтобы успешно продать свой продукт.

    В немецких СМИ разница между количеством плохих и хороших новостей куда меньше, чем в американских

    — Так или иначе, на плохие новости великолепно кликают. Эксплуатируют ли медиаконцерны эту внутреннюю склонность человека сильнее реагировать на отрицательное?

    — Не знаю, подходит ли тут слово «эксплуатировать». Но, конечно, некоторые — не все — используют это знание в своей стратегии. Каждый медиаконцерн уделяет особенно сильное внимание определенному типу новостей, избегая других. Чем сильнее конкуренция на рынке СМИ, тем выше и потребность генерировать внимание к собственному продукту.

    — Может быть, самый важный вопрос: в общей сложности плохих новостей больше, чем хороших?

    — Да, в США проводились лонгитюдные исследования, суммировавшие новости за месяц в целом, и результаты показывают, что за последние 30 лет около 90% публикаций были негативными. Но здесь стоит присмотреться к различиям между странами — в Германии разница между количеством плохих и хороших новостей куда меньше. Отрицательная информация и тут доминирует, но в любых СМИ можно найти и значительную долю положительных сообщений.

    — Почему же тогда у людей создается ощущение, что все новости — плохие?

    — Дело в эволюционно присущем нашему мышлению «эффекту негативности» — склонности уделять больше внимания отрицательной информации. Из-за этого и плохих новостей в СМИ больше, и каждая из них в среднем получает больше внимания: в состоянии нервного возбуждения мы охотнее тратим свои когнитивные ресурсы. Чем более убедительной представляется экзистенциальная угроза, которую несет содержание новости, тем интенсивнее человек ее воспринимает и тем лучше запоминает. Вообще говоря, более чем ожидаемо, что мы выработали привычку обращать внимание на угрозы.

    — Иными словами, в том, что на нас так сильно действуют плохие новости, виновата человеческая психика?

    — Именно так.

    — Как именно все эти плохие новости воздействуют на нас?

    — Конечно, они нас огорчают — но и информируют о важных вещах, происходящих в мире. Поэтому мы смотрим и читаем новости, если способны с ними психологически справляться. Но есть и люди, которые этого делать не могут или не хотят и полностью отказываются от СМИ. В среднем пожилые люди менее готовы потреблять отрицательную информацию, чем молодежь. Чем человек старше, тем он больше задумывается о том, что жизнь коротка, — и тем больше ему хочется тратить время на хорошее.

    — А все ли плохие новости для нас действительно экзистенциально важны? Не следует ли СМИ самим устанавливать какую-то границу?

    — В нашем глобализированном мире поставить такого рода предел очень сложно. При том множестве новостей, которое ежедневно должны отбирать СМИ, негативность служит очень важным фактором. В итоге нашему вниманию предлагается весь спектр отрицательной информации со всего мира. В этом нет ничего сверхъестественного. Но нормально и то, что мировые события нас удручают. В конечном счете каждый сам решает, когда груз новостей становится невыносимо тяжким.

    В состоянии нервного возбуждения мы охотнее тратим свои когнитивные ресурсы

    — СМИ могли бы как-то повлиять на этот избыток негативности?

    — Можно изменить количественный баланс новостей, скажем, в передаче или в газете, а также уделяемое им время и место. Часто в конце новостной программы переходят к более «теплым», приятным темам, чтобы не завершать ее на грустной ноте. Наука объясняет это тем, что зрители, которых программа оставила в плохом настроении, могут не захотеть включать ее снова. Таким образом, в систему встроен внутренний механизм коррекции. Кроме того, журналистам приходится и самим выносить груз новостей, так что они представляют себе эмоциональную реакцию аудитории — и обеспечивают какой-то процент позитива, чтобы мы могли справляться с потоком информации.

    — Тогда давайте и я, тоже полная надежд под конец, задам вопрос: в какой степени «конструктивная журналистика» может помочь не перегружать новости негативом?

    — Мне кажется, «конструктивная журналистика» может действовать как амортизатор, защищая от перегрузок. Все больше людей не справляются с количеством негатива в СМИ; им не хватает психической устойчивости. «Конструктивная журналистика» может построить для них мост к информационному обществу — сделать так, чтобы они не отказывались от просмотра и прочтения новостей в принципе. Я думаю, людей, которым «конструктивная журналистика» могла бы помочь, на свете очень много.

    Читайте также

    Журналист не должен становиться активистом. Даже во время войны

    «Осознанное отношение общества к ухудшениям уже было бы прогрессом»

    В сетях пропаганды

    Верят ли немцы своему телевизору?

    Он, путинферштеер

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

  • Что, если Россия победит?

    Что, если Россия победит?

    Original by Карло Масала, Нико Ланге on Zeit Online
    Translation by Александра Берлина

    На исходе 2023 года уверенность в том, что ВСУ сумеют справиться с российской агрессией и вернуть хотя бы захваченные в ходе нынешней войны территории, заметно пошатнулась. После неудачи летнего украинского контрнаступления, на фоне того, что путинская военно-политическая машина оказалась достаточно стойкой и адаптивной, а власти США не могут договориться о выделении Украине дополнительной помощи, ряд западных экспертов заговорили — одни открыто, другие в кулуарах — о необходимости искать пути для мирного урегулирования конфликта. В нынешних обстоятельствах это почти наверняка означает существенные уступки Путину вплоть до фактического признания «новых территориальных реалий» — как в Москве называют оккупацию украинских территорий. Способность ВСУ отвоевать их вызывает в Европе все больше сомнений, целесообразность оказания украинской армии дополнительной помощи — очевидно, тоже, пусть даже об этом довольно редко говорится открыто. 

    В этих условиях два немецких политолога, Нико Ланге — старший научный сотрудник инициативы Zeitenwende («Смена эпох») Мюнхенской конференции по безопасности — и Карло Масала — профессор международной политики Университета бундесвера в Мюнхене — рисуют чрезвычайно мрачный сценарий ближайшего будущего. По их мнению, война против Украины может оказаться только началом, которое убедит Путина и его окружение в эффективности агрессивных методов достижения собственных геополитических целей. Если вспомнить, что до начала полномасштабной агрессии Москва требовала от западных стран возвращения военной инфраструктуры НАТО к состоянию 1997 года (то есть вывода войск и техники из стран Восточной Европы), их прогноз не выглядит столь уж невероятным.

    Воют сирены. Визжащие сигналы на тысячах телефонов. Воздушная тревога в Мюнхене, Франкфурте и Берлине. Крылатые ракеты и стаи беспилотников вторгаются в воздушное пространство Германии. Немецкие солдаты уже несколько дней участвуют в боях в странах Балтии — когда Россия атаковала одну из балтийских стран, была задействована статья 5 устава НАТО о коллективной самообороне. Россия ответила ракетами. Некоторые страны выходят из состава НАТО и ЕС, но ядро этих союзов на севере и востоке оказывает ожесточенное сопротивление. Германию рвут на части внутренние конфликты. Во время протестов и демонстраций во многих немецких городах дело доходит до насилия, и полиция вынуждена принимать решительные меры. Экстремистские и популистские партии извлекают огромную выгоду из сложившейся ситуации, не в последнюю очередь ввиду плачевного состояния мировой торговли и экономики. В Индо-Тихоокеанском регионе Китай уже несколько недель наносит удары по Тайваню. Тем временем ООН принимает резолюции против Германии — на Генеральной Ассамблее многие африканские, латиноамериканские и азиатские государства поддерживают Россию и Китай.

    Мы сгущаем краски? Увы, нет. Если Владимир Путин победит в захватнической войне, то такой сценарий вполне реален. Именно поэтому так важно, чтобы Европа и США всеми силами поддержали Украину в обороне против агрессора. На кону стоит гораздо больше, чем территориальная целостность и суверенитет Украины. Нападение Путина направлено против всей европейской структуры безопасности. Чтобы проиллюстрировать это, давайте проведем мысленный эксперимент: что, если Россия победит в этой войне?

    Конфликт, у которого нет конца. Миграция, которую не остановить

    Под победой мы подразумеваем такой исход событий, когда в ходе переговоров или в результате боевых действий на фронте Россия получит долгосрочный контроль над теми частями Украины, которые уже оккупированы ею, или даже захватит новые.

    В таком случае Украина останется постоянным очагом напряженности в Восточной Европе. ВСУ, вероятно, продолжат борьбу с российскими захватчиками — либо как регулярная армия, либо используя партизанские методы, в подполье, с помощью террористических атак. Война таким образом продолжится на другом уровне, при непрекращающемся насилии со стороны России на оккупированных территориях — с чистками, убийствами, похищением детей и пытками… И в захваченных регионах, и в оставшейся части Украины воцарится постоянная нестабильность.

    Все больше и больше украинцев и украинок вынуждены будут покинуть страну. Одни — потому что не хотят жить на аннексированных территориях, да и не могут под гнетом российских репрессий. Другие — потому что и остальная Украина, пребывая в состоянии войны, стала бы страной без перспектив что для взрослых, что для детей. Крайняя милитаризация общества, массовый отток населения и фактическая потеря территории откроет в Украине дорогу экстремистским силам, готовым применять насилие.

    На этом фоне вырастет вероятность быстрого создания Украиной ядерного оружия с последующим приведением его в боевую готовность. Европе придется долгие годы жить под знаком конфликта ядерных стран — следствием чего могут стать и дебаты о ядерном вооружении Германии. 

    Необходимость принять изгнанных людей и вынужденных мигрантов станет огромной проблемой для Европы, которая и так с трудом справляется с вызовами нелегальной миграции из других частей света.

    «Смогли повторить!»

    Если Россия победит, у национализма и неоимпериализма в этой стране вырастут крылья. Под реваншистским лозунгом «Смогли повторить!» Россия будет планировать новые интервенции, прибегая к открытому политическому шантажу, используя сырье и энергоносители как оружие: ведь коллективный Запад уже уступил российской ядерной угрозе и военной мощи! Остатки Украины с Киевом, Грузия, Молдова, страны Балтии — вот несколько вероятных военных целей. С чего бы Кремлю решить, что страны НАТО кинут всю свою военную мощь на помощь этим территориально небольшим государствам перед лицом ядерной угрозы?

    Итак: никто в Европе больше не в безопасности. Гуманитарные, экономические и военные расходы возрастут и составят больше, значительно больше, чем обещанные, но так пока и не выделенные на оборону два процента своего национального ВВП.

    Причем совсем не факт, что и в этот момент общественность Германии и других стран НАТО получится убедить в сообразности мер, необходимых для обеспечения безопасности. Победа России повысит популярность и правого, и левого экстремизма в Германии и во многих других европейских государствах. Эти силы смогут в полный голос провозглашать, что были правы, когда говорили, что не стоит поддерживать Украину, поскольку она все равно проиграет. Что Россия — это сила, с наличием которой остается просто смириться и давлению которой, с учетом ее ядерного потенциала, в конце концов придется уступить. Россия, без сомнения, поддержит соответствующие настроения интенсивным вмешательством: открытой поддержкой, финансовыми ресурсами и дезинформацией. У немецких экстремистов и их единомышленников в остальной Европе появятся шансы победить на выборах, сформировать правительство меньшинства, а то и возглавить правящую коалицию.

    Такое развитие событий будет иметь непосредственное влияние на Евросоюз: левые и правые экстремисты испытывают к нему одинаково мало симпатий. Да и из НАТО многие радикальные партии предпочли бы выйти как можно скорее. Добавим к этому внутриполитические тенденции в США — и дни НАТО сочтены. А значит, Россия будет доминировать на европейском континенте. В этом, собственно, и состоят новые «принципы безопасности в Европе», достижение которых сам Путин объявил целью войны против Украины.

    Победа России над Украиной будет иметь катастрофические последствия не только для Европы — весьма вероятно, что она повлияет на весь мир. Уже сегодня мы видим, как Китай, Иран и другие игроки проверяют, действительно ли Запад готов защищать либеральные ценности. Не случайно, что именно в тени российского нападения на Украину мы наблюдаем дестабилизацию на Ближнем и Дальнем Востоке и агрессивное поведение Китая в отношении Филиппин. Азербайджан воспользовался тем, что Запад отвлекся на захватническую войну России, и во второй раз напал на Армению, чтобы вернуть себе Нагорный Карабах, чей международно-правовой статус оставался под вопросом. В глобальной перспективе это только начало. Если сильные государства придут к выводу, что не стоит ждать серьезного международного сопротивления, они займутся захватом более слабых, сведением старых счетов и борьбой за региональное превосходство. В таком контексте не только возможно, но весьма вероятно нападение Китая на Тайвань. «Новый миропорядок», недавно упомянутый Путиным, будет устанавливаться всеми силами, в том числе военными. 

    Опасность, бедность, одиночество

    Незахваченная часть Украины и многие другие страны мира сделают из победы России логичный вывод: в конечном счете, международное сообщество и мировой порядок, основанный на правилах, защитить их не в состоянии. Только собственное атомное оружие. Новый раунд гонки вооружений приведет к тому, что вместо сегодняшних девяти ядерных держав будет пятнадцать, а то и больше. Риски неверных расчетов и технических провалов возрастут соответствующе.

    Победа России над Украиной означала бы крах мира, который мы знаем. Запад не смог бы больше выступать гарантом стабильности, безопасности и порядка. Ревизионистские альянсы вокруг таких стран, как Китай, Россия и Иран, начали бы реализовывать свои представления о миропорядке. Как итог: универсальные права человека больше не универсальны, демократия повсеместно ослаблена вплоть до полной дискредитации, мировой товарооборот в упадке, мировое благосостояние — тоже. Наша собственная жизнь в Германии стала бы более опасной, более бедной и более одинокой. 

    Заря авторитарного миропорядка

    Мы провели мысленный эксперимент: что, если? Что, если Россия победит в войне против Украины? Результат эксперимента: невиданные последствия для европейской и мировой стабильности, которые не могут устроить ни одного демократа, — закат либерального миропорядка и заря авторитарного. Ко всему прочему победа России политически и экономически обошлась бы намного дороже, чем те военные ресурсы, которые нужны Украине для отпора российской агрессии. Более активное участие Германии могло бы внести существенную лепту в сохранение наших интересов и ценностей, в спасение глобального порядка от фундаментального переворота.

    Вой сирен, воздушная тревога и военные действия — описанный нами сценарий, увы, куда реалистичнее, чем многие полагают. В том, что опасность реальна в том числе для нас, и состоит, на самом деле, «смена эпох». Чтобы адекватно реагировать на эту опасность, нужно думать взвешенно и «с конца», то есть учитывая этическую ответственность за возможность наступления худшего сценария. Путин хочет разрушить мир, каким мы его знаем, и поэтому напал на Украину. И если мы хотим спасти этот мир, мы должны вместе с Украиной отразить это нападение. Награда с лихвой окупит все усилия. Украина, полностью освобожденная из тисков российского империализма, вступившая в НАТО и ЕС, повысила бы безопасность, благополучие и глобальное влияние Германии и Европы в целом. В то же время поражение Путина — и в результате весьма вероятная потеря им власти — дали бы России шанс на конструктивное и мирное будущее в Европе. А значит, поражение в войне против Украины соответствует интересам самой России, то есть российского общества.

    Читайте также

    Сувалкская брешь

    «Возможно, Запад недостаточно учел постимперскую травму россиян»

    Евроимперия — это будущее Евросоюза?

    Российский exxpress из Вены

    Путинская Россия уже похожа на Третий рейх?

    Триумф воли Сары Вагенкнехт

  • Бабий Яр: что немцы помнят о Холокосте на территории СССР и стран Балтии

    Бабий Яр: что немцы помнят о Холокосте на территории СССР и стран Балтии

    Original by Франциска Давис
    Translation by Александра Берлина

    Память о Холокосте в Германии связана прежде всего с Освенцимом. Образы этого лагеря — например, рельсы, ведущие к баракам, — заставляют немедленно вспомнить об истреблении европейского еврейства; среди миллионов людей, которые ежегодно посещают мемориал в Освенциме (музей Аушвиц-Биркенау), много индивидуальных путешественников и туристических групп из Германии. Места резни на территории бывшего СССР и в странах Балтии не вызывают и толики подобного интереса. В Германии практически забыты бесчисленные ущелья и леса Литвы, Украины, Беларуси и западных областей России, где шли массовые убийства. Но почему?

    НЕМЕЦКАЯ ВЕРСИЯ

    В Германии не забывают об убитых евреях Польши, а также Западной и Юго-Восточной Европы в немецких концлагерях; куда меньше помнят об истреблении советских и балтийских евреев. Но и культура памяти об Освенциме и о Холокосте как таковом также возникла не сразу.1

    Память о Холокосте после Второй мировой войны

    Тема Холокоста далеко не сразу после войны стала частью политической культуры Германии. Напротив, многие нацисты сделали карьеру в послевоенной ФРГ; а общество долгое время не порицало преступлений нацизма. В ГДР значительное число убийц-немцев предстало перед судом — но государство позиционировало себя как антифашистское, отвергая всякую связь с нацистским режимом. В отличие от ФРГ, в ГДР политические элиты были скорее готовы признать преступный характер войны, которую Германия вела на Востоке, в том числе и по личным мотивам, — но и там в официальных исторических нарративах послевоенного периода для Холокоста места не находилось. Только начало юридической переоценки нацистской эпохи в конце 1950-х и в 1960-х годах заставило западногерманское общество обратиться к этой теме. Среди наиболее важных процессов — громкий суд над Адольфом Эйхманом в Иерусалиме (1961) и франкфуртские процессы по Освенциму в последующие годы.

    Однако к началу 1970-х интерес общественности снова угас и с новой силой поднялся только в конце десятилетия, когда в Германии показали американский телесериал «Холокост — история семьи Вайс». В следующем десятилетии были предприняты решающие шаги, которые и сформировали современный подход Германии к теме Холокоста. В речи, произнесенной 8 мая 1985 года, федеральный президент Рихард фон Вайцзеккер впервые назвал окончание войны освобождением, а не поражением, и почтил память различных групп жертв. В так называемом «споре историков», который велся в 1986 и 1987 годах на страницах немецкой прессы, победили те, кто рассматривал ответственность за Холокост как основу идентичности ФРГ. 

    Политики в определенной степени последовали совету историков: с 1996 года 27 января стало Днем памяти жертв нацизма. В этот день в 1945 году Красная Армия освободила лагерь смерти Освенцим (Аушвиц-Биркенау) — так что и выбор этого дня подсказывает, что для общественной памяти Германии именно Освенцим стал символом Холокоста. Это нашло отражение и в формуле «Освенцим не должен повториться никогда» (Nie wieder Auschwitz).

    Тот факт, что сам Освенцим не был забыт, изначально был обусловлен усилиями бывших польских заключенных. В 1947 году по их инициативе был создан музей. Первоначально он был задуман прежде всего как коммунистический мемориал польского сопротивления, но в 1960-е годы музей приобрел международный статус благодаря серии «национальных выставок», курируемых странами, откуда происходили жертвы преступлений. ГДР отвечала за оформление немецкой экспозиции, которую можно увидеть и сегодня. Наконец, в 1968 году впервые была показана выставка, посвященная убийству евреев.

    Без места

    Для немецкого общества не существует символа истребления советских евреев, сравнимого с образом Освенцима. Если об этой странице Холокоста что-то и знают, то прежде всего о массовом убийстве в Бабьем Яру2, совершенном членами СС, военнослужащими вермахта и сотрудниками немецкой полиции совместно с украинскими сообщниками 29 и 30 сентября 1941 года возле только что захваченного Киева. За два дня они расстреляли более 33 000 евреев. Это крупнейшая резня за все время Холокоста показывает, что главную роль в преступлениях Германии на советской земле сыграл вермахт.

    Есть несколько причин, по которым многие подобные места — например, Дробицкий Яр под Харьковом и IX форт в Каунасе — почти неизвестны в Германии. Во-первых, жертв Холокоста на территории Советского Союза и аннексированных им областей немцы и их подручные часто не отправляли в газовые камеры, а расстреливали сразу после захвата города или села. Лагеря тоже существовали (можно назвать Малый Тростенец в Беларуси), но не в таких масштабах, как в оккупированной Польше. Бесчисленные места преступлений, часто расположенные на окраинах небольших городов, просто физически исчезли, заросли лесом и травой. Кроме того, еще в начале 1942 года штандартенфюрер СС Пауль Блобель получил приказ устранить следы немецких преступлений, особенно в Польше и Украине.

    Во многих случаях сделать это не удавалось. Но после 1945 года советское государство не поощряло память о том, что происходило в этих местах во время Второй мировой войны, — в отличие от польского правительства, которое сохранило память об Освенциме. В Советском Союзе воздвигали монументальные памятники, прославлявшие победу в Великой Отечественной войне и героизм советских людей. Эта культура памяти не оставляла места для тех, кто находился во власти немцев и их подручных, тех, кто не имел возможности защищаться.

    Без голоса

    Люди со всей Европы, выжившие в Освенциме, писали и рассказывали о пережитом. Их голоса постепенно становились достоянием общественности. Яркий пример этого — итальянский писатель Примо Леви, чье произведение «Человек ли это?» было опубликовано в Германии в 1958 году. Кроме того, некоторые из тех, кто выжил и говорил по-немецки, регулярно выступали публично как свидетели истории. Советское еврейство было лишено подобного голоса. Это еще одна причина, по которой трагедия евреев из СССР и стран Балтии менее известна в Германии по сей день. 

    Свидетельств не хватало, потому что очень мало кому удавалось выжить при массовом расстреле. Кроме того, сыграла роль советская маргинализация еврейских нарративов. Отчасти она связана с антисемитизмом, распространенном в Советском Союзе, — но основная причина в том, что специфика еврейского опыта не вписывалась в господствующее представление о советских народах, равно пострадавших от немецких фашистов. Если в 1943 году еще мог выйти очерк Василия Гроссмана «Украина без евреев»3, то после войны таким текстам уже не было места.

    Очерк, который Гроссман написал, когда в качестве военкора рассказывал о продвижении Красной Армии на Запад, ярко демонстрирует контраст между опытом украинцев и опытом евреев. Украинскому народу пришлось оплакивать бесчисленных жертв немецкой оккупации: «Ни в одном украинском городе или селе нет такого дома, где бы вы не услышали негодующего слова о немцах, где бы за эти два года не были пролиты слезы, где бы не посылали проклятий немецкому фашизму; нет дома без вдов и сирот. Эти слезы и проклятия впадают притоками в большую реку народного горя и народного гнева — днем и ночью плывет ее страшный и скорбный гул под украинским небом, почерневшим от дыма пожаров». 

    Но среди украинского населения, пишет он, остались те, кто мог рассказать свои истории. Уникальность преступления против евреев заключалась в том, что они были уничтожены «только потому, что были евреями». Он пишет об истребленных, опустевших деревнях: «Но есть на Украине села, в которых не слышно жалоб, не видно заплаканных глаз, где тишина и покой, и я подумал, что так же, как молчат козары, молчат на Украине евреи. Нет евреев на Украине. […] Народ злодейски убит». 

    Кроме того, атмосфера холодной войны осложняла выжившим советским евреям и их потомкам путь к западной общественности. Роман-эпопея «Жизнь и судьба» Гроссмана, в котором он так впечатляюще описал гибель еврейского населения СССР, был опубликован в Германии только в 1984 году — с большим риском, после того как он стал жертвой цензуры в Советском Союзе4.

    Без внимания

    Но и на те немногие голоса, которые все же прозвучали, в Германии не обращали особого внимания. Так было, например, с артисткой Диной Проничевой, одной из немногих, выживших в Бабьем Яру. Она выступала как свидетельница на процессе против Куно Каллсена и нескольких других эсэсовцев, когда они отвечали за свое участие в убийствах на окраине Киева перед западногерманским судом в Дармштадте. 29 апреля 1968 года она рассказала о пережитых ею чудовищных событиях, но немецкая общественность не проявила особого интереса. Только местная газета Darmstädter Echo отозвалась подробной статьей5. Другие свидетельства, опубликованные позже в ФРГ, например, дневник писательницы Марии Рольникайте о Вильнюсском гетто, практически неизвестны в Германии по сей день6.

    И здесь мы подобрались к еще одной причине, по которой убийство советских евреев занимает так мало места в политике памяти Германии, — к вытеснению своей вины. Война против Советского Союза следовала иной логике, чем война на западном фронте. Антибольшевизм нацистов сохранился в ФРГ в форме нового республиканского антикоммунизма в контексте западной интеграции. По окончании войны принято было говорить о «походе на Россию», а большинство солдат не считали себя преступниками, хотя вермахт с самого начала вел настоящую войну на уничтожение. Воспоминания о войне на Востоке были сфокусированы на «Сталинградском мифе» о страданиях немецких солдат, преданных собственным руководством в сталинградском котле. Этот миф перекрывал другие аспекты войны, о которых виновные, как правило, молчали даже в своих семьях7. В Германии сильна была вера в то, что вермахт (в отличие от СС) был «чист» и не участвовал в Холокосте. О чем свидетельствуют публичные протесты и в целом крайне эмоциональная реакция, с которой были встречены выставки Гамбургского института социальных исследований в 1995-1999 и 2001-2004 годах. Там были представлены документы, доказывающие ведущую роль немецких вооруженных сил во множестве преступлений в Восточной Европе — включая Холокост8.

    Свести память о попытке уничтожить еврейство Европы к памяти об Освенциме было во многом удобно: таким образом круг преступников можно было ограничить эсэсовцами, занимавшимися усовершенствованием технологий безликого массового убийства в лагерях. Выставки, посвященные вермахту, подкашивали этот нарратив, показывая тесную связь между войной на уничтожение и Холокостом, в том числе и на территории СССР. Они заставили широкую общественность пересмотреть свои взгляды — однако правые и консервативные круги не были готовы к этому даже в 1990-х и начале 2000-х годов. Даже тогда они выступали против того, чтобы найти преступлениям вермахта место в политике памяти.

    Восприятие войны с Советским Союзом в Германии продолжает меняться. По случаю восьмидесятой годовщины нападения на СССР федеральный президент Франк-Вальтер Штайнмайер произнес речь, которая привлекла большое внимание прессы. Он указал на невероятные масштабы войны на уничтожение на восточном фронте и отметил, что многие ее события до сих пор слишком малоизвестны в Германии. При этом он упомянул и расстрелы еврейского населения на оккупированной немцами территории Советского Союза9. Остается надеяться, что в ближайшие годы представления жителей Германии о Холокосте перестанут ограничиваться Освенцимом и другими концлагерями.

    Подготовка этой публикации сделана при поддержке:

     

     

     

     

    При содействии Совместной комиссии по изучению новейшей истории российско-германских отношений

     

     

    Читайте также

    Пакт Гитлера–Сталина

    «Память не делает людей лучше»

    «В Германии и России семьи молчат о войне одинаково»

    Германия – чемпион мира по преодолению прошлого

    Остарбайтеры

    «Спасибо, что вы никогда не оскорбляли маму»