На исходе 2023 года уверенность в том, что ВСУ сумеют справиться с российской агрессией и вернуть хотя бы захваченные в ходе нынешней войны территории, заметно пошатнулась. После неудачи летнего украинского контрнаступления, на фоне того, что путинская военно-политическая машина оказалась достаточно стойкой и адаптивной, а власти США не могут договориться о выделении Украине дополнительной помощи, ряд западных экспертов заговорили — одни открыто, другие в кулуарах — о необходимости искать пути для мирного урегулирования конфликта. В нынешних обстоятельствах это почти наверняка означает существенные уступки Путину вплоть до фактического признания «новых территориальных реалий» — как в Москве называют оккупацию украинских территорий. Способность ВСУ отвоевать их вызывает в Европе все больше сомнений, целесообразность оказания украинской армии дополнительной помощи — очевидно, тоже, пусть даже об этом довольно редко говорится открыто.
В этих условиях два немецких политолога, Нико Ланге — старший научный сотрудник инициативы Zeitenwende («Смена эпох») Мюнхенской конференции по безопасности — и Карло Масала — профессор международной политики Университета бундесвера в Мюнхене — рисуют чрезвычайно мрачный сценарий ближайшего будущего. По их мнению, война против Украины может оказаться только началом, которое убедит Путина и его окружение в эффективности агрессивных методов достижения собственных геополитических целей. Если вспомнить, что до начала полномасштабной агрессии Москва требовала от западных стран возвращения военной инфраструктуры НАТО к состоянию 1997 года (то есть вывода войск и техники из стран Восточной Европы), их прогноз не выглядит столь уж невероятным.
Воют сирены. Визжащие сигналы на тысячах телефонов. Воздушная тревога в Мюнхене, Франкфурте и Берлине. Крылатые ракеты и стаи беспилотников вторгаются в воздушное пространство Германии. Немецкие солдаты уже несколько дней участвуют в боях в странах Балтии — когда Россия атаковала одну из балтийских стран, была задействована статья 5 устава НАТО о коллективной самообороне. Россия ответила ракетами. Некоторые страны выходят из состава НАТО и ЕС, но ядро этих союзов на севере и востоке оказывает ожесточенное сопротивление. Германию рвут на части внутренние конфликты. Во время протестов и демонстраций во многих немецких городах дело доходит до насилия, и полиция вынуждена принимать решительные меры. Экстремистские и популистские партии извлекают огромную выгоду из сложившейся ситуации, не в последнюю очередь ввиду плачевного состояния мировой торговли и экономики. В Индо-Тихоокеанском регионе Китай уже несколько недель наносит удары по Тайваню. Тем временем ООН принимает резолюции против Германии — на Генеральной Ассамблее многие африканские, латиноамериканские и азиатские государства поддерживают Россию и Китай.
Мы сгущаем краски? Увы, нет. Если Владимир Путин победит в захватнической войне, то такой сценарий вполне реален. Именно поэтому так важно, чтобы Европа и США всеми силами поддержали Украину в обороне против агрессора. На кону стоит гораздо больше, чем территориальная целостность и суверенитет Украины. Нападение Путина направлено против всей европейской структуры безопасности. Чтобы проиллюстрировать это, давайте проведем мысленный эксперимент: что, если Россия победит в этой войне?
Конфликт, у которого нет конца. Миграция, которую не остановить
Под победой мы подразумеваем такой исход событий, когда в ходе переговоров или в результате боевых действий на фронте Россия получит долгосрочный контроль над теми частями Украины, которые уже оккупированы ею, или даже захватит новые.
В таком случае Украина останется постоянным очагом напряженности в Восточной Европе. ВСУ, вероятно, продолжат борьбу с российскими захватчиками — либо как регулярная армия, либо используя партизанские методы, в подполье, с помощью террористических атак. Война таким образом продолжится на другом уровне, при непрекращающемся насилии со стороны России на оккупированных территориях — с чистками, убийствами, похищением детей и пытками… И в захваченных регионах, и в оставшейся части Украины воцарится постоянная нестабильность.
Все больше и больше украинцев и украинок вынуждены будут покинуть страну. Одни — потому что не хотят жить на аннексированных территориях, да и не могут под гнетом российских репрессий. Другие — потому что и остальная Украина, пребывая в состоянии войны, стала бы страной без перспектив что для взрослых, что для детей. Крайняя милитаризация общества, массовый отток населения и фактическая потеря территории откроет в Украине дорогу экстремистским силам, готовым применять насилие.
На этом фоне вырастет вероятность быстрого создания Украиной ядерного оружия с последующим приведением его в боевую готовность. Европе придется долгие годы жить под знаком конфликта ядерных стран — следствием чего могут стать и дебаты о ядерном вооружении Германии.
Необходимость принять изгнанных людей и вынужденных мигрантов станет огромной проблемой для Европы, которая и так с трудом справляется с вызовами нелегальной миграции из других частей света.
«Смогли повторить!»
Если Россия победит, у национализма и неоимпериализма в этой стране вырастут крылья. Под реваншистским лозунгом «Смогли повторить!» Россия будет планировать новые интервенции, прибегая к открытому политическому шантажу, используя сырье и энергоносители как оружие: ведь коллективный Запад уже уступил российской ядерной угрозе и военной мощи! Остатки Украины с Киевом, Грузия, Молдова, страны Балтии — вот несколько вероятных военных целей. С чего бы Кремлю решить, что страны НАТО кинут всю свою военную мощь на помощь этим территориально небольшим государствам перед лицом ядерной угрозы?
Итак: никто в Европе больше не в безопасности. Гуманитарные, экономические и военные расходы возрастут и составят больше, значительно больше, чем обещанные, но так пока и не выделенные на оборону два процента своего национального ВВП.
Причем совсем не факт, что и в этот момент общественность Германии и других стран НАТО получится убедить в сообразности мер, необходимых для обеспечения безопасности. Победа России повысит популярность и правого, и левого экстремизма в Германии и во многих других европейских государствах. Эти силы смогут в полный голос провозглашать, что были правы, когда говорили, что не стоит поддерживать Украину, поскольку она все равно проиграет. Что Россия — это сила, с наличием которой остается просто смириться и давлению которой, с учетом ее ядерного потенциала, в конце концов придется уступить. Россия, без сомнения, поддержит соответствующие настроения интенсивным вмешательством: открытой поддержкой, финансовыми ресурсами и дезинформацией. У немецких экстремистов и их единомышленников в остальной Европе появятся шансы победить на выборах, сформировать правительство меньшинства, а то и возглавить правящую коалицию.
Такое развитие событий будет иметь непосредственное влияние на Евросоюз: левые и правые экстремисты испытывают к нему одинаково мало симпатий. Да и из НАТО многие радикальные партии предпочли бы выйти как можно скорее. Добавим к этому внутриполитические тенденции в США — и дни НАТО сочтены. А значит, Россия будет доминировать на европейском континенте. В этом, собственно, и состоят новые «принципы безопасности в Европе», достижение которых сам Путин объявил целью войны против Украины.
Победа России над Украиной будет иметь катастрофические последствия не только для Европы — весьма вероятно, что она повлияет на весь мир. Уже сегодня мы видим, как Китай, Иран и другие игроки проверяют, действительно ли Запад готов защищать либеральные ценности. Не случайно, что именно в тени российского нападения на Украину мы наблюдаем дестабилизацию на Ближнем и Дальнем Востоке и агрессивное поведение Китая в отношении Филиппин. Азербайджан воспользовался тем, что Запад отвлекся на захватническую войну России, и во второй раз напал на Армению, чтобы вернуть себе Нагорный Карабах, чей международно-правовой статус оставался под вопросом. В глобальной перспективе это только начало. Если сильные государства придут к выводу, что не стоит ждать серьезного международного сопротивления, они займутся захватом более слабых, сведением старых счетов и борьбой за региональное превосходство. В таком контексте не только возможно, но весьма вероятно нападение Китая на Тайвань. «Новый миропорядок», недавно упомянутый Путиным, будет устанавливаться всеми силами, в том числе военными.
Опасность, бедность, одиночество
Незахваченная часть Украины и многие другие страны мира сделают из победы России логичный вывод: в конечном счете, международное сообщество и мировой порядок, основанный на правилах, защитить их не в состоянии. Только собственное атомное оружие. Новый раунд гонки вооружений приведет к тому, что вместо сегодняшних девяти ядерных держав будет пятнадцать, а то и больше. Риски неверных расчетов и технических провалов возрастут соответствующе.
Победа России над Украиной означала бы крах мира, который мы знаем. Запад не смог бы больше выступать гарантом стабильности, безопасности и порядка. Ревизионистские альянсы вокруг таких стран, как Китай, Россия и Иран, начали бы реализовывать свои представления о миропорядке. Как итог: универсальные права человека больше не универсальны, демократия повсеместно ослаблена вплоть до полной дискредитации, мировой товарооборот в упадке, мировое благосостояние — тоже. Наша собственная жизнь в Германии стала бы более опасной, более бедной и более одинокой.
Заря авторитарного миропорядка
Мы провели мысленный эксперимент: что, если? Что, если Россия победит в войне против Украины? Результат эксперимента: невиданные последствия для европейской и мировой стабильности, которые не могут устроить ни одного демократа, — закат либерального миропорядка и заря авторитарного. Ко всему прочему победа России политически и экономически обошлась бы намного дороже, чем те военные ресурсы, которые нужны Украине для отпора российской агрессии. Более активное участие Германии могло бы внести существенную лепту в сохранение наших интересов и ценностей, в спасение глобального порядка от фундаментального переворота.
Вой сирен, воздушная тревога и военные действия — описанный нами сценарий, увы, куда реалистичнее, чем многие полагают. В том, что опасность реальна в том числе для нас, и состоит, на самом деле, «смена эпох». Чтобы адекватно реагировать на эту опасность, нужно думать взвешенно и «с конца», то есть учитывая этическую ответственность за возможность наступления худшего сценария. Путин хочет разрушить мир, каким мы его знаем, и поэтому напал на Украину. И если мы хотим спасти этот мир, мы должны вместе с Украиной отразить это нападение. Награда с лихвой окупит все усилия. Украина, полностью освобожденная из тисков российского империализма, вступившая в НАТО и ЕС, повысила бы безопасность, благополучие и глобальное влияние Германии и Европы в целом. В то же время поражение Путина — и в результате весьма вероятная потеря им власти — дали бы России шанс на конструктивное и мирное будущее в Европе. А значит, поражение в войне против Украины соответствует интересам самой России, то есть российского общества.
Многие страны мира готовятся ко второй волне пандемии COVID-19, а некоторые считают, что уже вошли в нее: после небольшой передышки и ослабления карантина число заражений вновь стало расти. А осенью, по мнению многих экспертов, оно станет еще выше: мы начнем больше времени проводить в закрытых помещениях с другими людьми, а сезонные простуды и грипп скажутся на иммунитете. Правда, в новый сезон сериала «Коронавирус против человечества» мы войдем, вооруженные новой информацией: научные исследования о воздействии вируса на организм, о его распространении и способах лечения идут во всем мире полным ходом, и сегодня мы знаем о COVID-19 намного больше, чем в марте 2020.
Это знание во многом будет определять и новые карантинные меры: например, данные о том, что дети в возрасте до 10 лет передают вирус значительно реже, чем взрослые, могут оказаться решающими для принятия решений о том, в каком режиме должны работать детские сады и начальные школы. Правда, следует помнить о том, что приращение знаний все еще идет очень динамично. Наиболее характерный пример — маски для лица: еще несколько месяцев назад ВОЗ была против их всеобщего ношения, теперь изменила позицию, но исходит, скорее, из принципа, что хуже не будет, поскольку полной исследовательской картины все равно до сих пор нет.
Какие предположения ученых о новом вирусе подтвердились — а какие нет? Какие меры борьбы с вирусом оказались наиболее эффективными? На что надеяться, чего опасаться — и чего мы до сих пор не знаем? Авторы издания Zeit-Online изучили десятки научных публикаций, опросили исследователей и экспертов — и ответили на эти и другие вопросы.
В начале пандемии считалось, что главное — это держать дистанцию и мыть руки, а если заболел — оставаться дома. Тот, кто соблюдал эти правила, чувствовал себя в относительной безопасности. Теперь выяснилось, что этого недостаточно, потому что вирус передается не только теми способами, которые предполагались изначально.
Во-первых, недостаточно оставаться дома только в случае явных признаков недомогания. Сегодня нам известно, что инфицированные люди могут заразить других за несколько дней до того, как у них самих проявятся симптомы заболевания. Зачастую болезнь протекает вообще без симптомов.
Мытье рук помогает, в первую очередь, предотвратить заражение при контакте: если дотронуться до поверхности, на которой находится вирус, а затем той же рукой коснуться носа, рта или глаз. Но все больше данных указывает на то, что контактная передача инфекции играет не столь существенную роль в распространении вируса, как считалось раньше.
Вирусолог Кристиан Дростен из берлинской клиники Шарите предполагает, что почти в половине случаев передача инфекции происходит так называемым аэрозольным путем, еще примерно половина — через более крупные капли, и лишь около десяти процентов — контактным способом через касание. Крупные капли распространяются и оседают на поверхностях на расстоянии до примерно полутора метров — и в этом случае соблюдение дистанции действительно помогает. Но микроскопические аэрозольные капли могут держаться в воздухе достаточно долго, перемещаясь и перенося таким образом инфекцию. Поскольку они возникают не только при кашле и чихании, но и во время разговора, да и просто в процессе дыхания, — не производить их практически невозможно.
Получается, что дистанции в 1,5 метра не всегда достаточно для защиты от инфекции, особенно в закрытых помещениях. Поэтому так много заражений было, например, в ресторанах (Emerging Infectious Diseases: Jianyun Lu et al.: 2020), на богослужениях и в опенспейсах (Emerging Infectious Diseases: Park et al., 2020).
Характер распространения инфекции зависит от целого ряда факторов: концентрации вируса у инфицированного человека, длительности разговора, площади помещения, качества вентиляции. Когда все негативные факторы сходятся вместе, случаются вспышки: на вечеринках в плохо проветриваемом баре; на свадьбах, где все обнимаются, целуются и танцуют; на богослужениях с громкими песнопениями; или же во время изнурительной работы в холодном цеху скотобойни.
В последнее время достаточно было нескольких инфицированных, чтобы в таких ситуациях возникали новые крупные вспышки. Это стало неожиданным открытием и может служить важным уроком на будущее: чтобы сдержать распространение вируса, необходимо предотвращать большие скопления людей в местах, где нельзя соблюдать дистанцию. А вот поход в торговый центр или поездка на поезде менее рискованны — особенно если носить маски.
Одним словом, где бы мы ни находились, чем с меньшим количеством людей мы общаемся, чем меньше находимся в закрытых помещениях и чем большую дистанцию соблюдаем — тем лучше.
Какой вред наносит вирус нашему организму?
В начале пандемии ученые считали, что Sars-CoV-2 является, прежде всего, заболеванием легких и дыхательных путей. Теперь, когда исследователям удалось собрать данные о сотнях тысяч инфицированных и заболевших, картина значительно изменилась. COVID-19 — это не просто болезнь легких и дыхательных путей. Она может затронуть и почки (JASN: Batlle et of al., 2020), и пищеварительный тракт (Annals of Gastroenterology: Rokkas, 2020), и нервную систему (Annals of Neurology: Koralnik / Tyler, 2020), а также сердце и кровеносные сосуды. Какие из органов наиболее подвержены опасности — пока неизвестно.
Обычно (хоть и не всегда) инфекция начинается в горле. Вирус размножается в клетках слизистой оболочки и — при тяжелой форме заболевания — распространяется оттуда по всему организму. Во многих случаях вирус мигрирует в легкие, где выводит из строя клетки и может вызывать затрудненное дыхание или тяжелую пневмонию, которая и является самой частой причиной смерти от COVID-19. Во многих случаях опасность исходит не от прямого воздействия вируса. Вероятно, при тяжелой форме заболевания повредить легкие может и чрезмерная реакция иммунной системы. Некоторые данные указывают на то, что возбудитель болезни может атаковать клетки в кишечнике — это объясняет, почему частым симптомом COVID-19 является диарея.
Существует угроза и для сердечно-сосудистой системы. В недавнем исследовании врачи подтвердили наличие воспалительных изменений в сердечных мышцах у пациентов, перенесших инфекцию (JAMA Cardiology: Puntmann et al., 2020). И в любом случае, COVID-19 дает нагрузку на сердце: чем больше иммунной системе приходится бороться с инфекциями во всем теле, тем выше вероятность появления тромбов в кровеносных сосудах. Это может привести к сужению или закупорке сосудов, что, в свою очередь, становится причиной инфаркта, легочной эмболии или инсульта.
Что делать тем, кто перенес инфекцию?
Несмотря на большие перегрузки, которые испытывают системы здравоохранения в разных странах из-за распространения COVID-19, подавляющее большинство инфицированных все-таки остается в живых. Доля благополучно переживших инфекцию точно не известна, но предположительно составляет более 90%. Многие выздоравливают, так и не успев почувствовать сколько-нибудь серьезное недомогание. По оценкам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), у четырех из пяти заразившихся болезнь протекает без симптомов или в настолько легкой форме, что нет необходимости ложиться в больницу. В то же время уже появились данные и о том, какие последствия вирус вызывает в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Это важно знать, во-первых, для назначения правильного лечения, а во-вторых, для информирования тех, кто не считает, что принадлежит к группе риска.
Негативные последствия для здоровья связаны с тем, что по мере распространения в организме вирус повреждает многие органы. Так, помимо проблем с сердцем возможно и повреждение кровеносных сосудов пациентов (Lancet: Varga et al., 2020). Вирус — или иммунный ответ организма на него — может повлиять и на почки. Иногда они повреждаются инфекцией настолько сильно, что появляется необходимость в заместительной почечной терапии (Journal of the American Society of Nephrology: Pei et al., 2020).
Сегодня многое указывает на то, что серьезный ущерб здоровью наносит прежде всего тяжелая форма COVID-19 — но как часто это случается, пока точно сказать нельзя. Впрочем, как выясняется, даже при сравнительно легкой форме COVID-19 можно столкнуться с долгосрочными последствиями для здоровья. Некоторые пациенты даже спустя несколько недель или месяцев после болезни жалуются на сильнейшую утомляемость, из-за которой невозможно вернуться к работе и трудно выполнять, казалось бы, простейшие действия, например, вынести мусор. Это так называемый синдром хронической усталости. Как часто он встречается — пока не очень ясно. Первые исследования показывают, что от хронической усталости страдает примерно каждый второй пациент, прошедший через стационар, даже через два месяца после появления симптомов коронавируса (JAMA: Carfì et al., 2020).
Телефонный опрос Центра по контролю и профилактике заболеваний США (CDC) также показал, что к моменту опроса (то есть через две-три недели после положительного теста) нормальное самочувствие не вернулось более чем к трети из 274 респондентов, у которых были симптомы, но не было необходимости в госпитализации (MMWR: Tenforde et al., 2020). Для сравнения: после заражения гриппом около 90% людей, не нуждающихся в госпитализации, полностью восстанавливаются в течение 14 дней (Clinical Infectious Diseases: Petrie et al., 2015).
Может ли иммунитет остановить вирус?
В начале пандемии многие говорили, что необходимо продержаться до тех пор, пока не появится вакцина. Что имелось в виду? В условиях пандемии патоген будет беспрестанно находить новых хозяев. Чтобы остановить пандемический вирус, необходимо, чтобы у множества людей выработался иммунитет. Именно поэтому в начале пандемии практически все страны мира выбирали из двух вариантов — либо допустить массовое заражение населения для выработки группового иммунитета, либо объявить локдаун (карантин, самоизоляцию), чтобы замедлить распространение вируса до появления вакцины.
Насколько эффективны такие меры, пока не очень ясно. Дело в том, что у каждого вируса свои особенности относительно защиты, которую дает иммунная система.
В последнее время надежды на выработку стойкого иммунитета ослабли. Ученые установили, что количество антител, которое остается в организме выздоровевшего человека, через некоторое время сокращается. А ведь именно эти специальные антитела помогают иммунной системе уже на ранней стадии справиться с инфекцией от известного патогена. Предполагается, что если антитела отсутствуют, организм не готов бороться с коронавирусом в случае повторного проникновения — а значит, новой инфекции не избежать.
Но что означает этот вердикт для людей, перенесших инфекцию? Ответа на этот вопрос пока нет. Возможно, выздоровевшие сохраняют свою защиту лишь ненадолго. Но возможен и другой вариант. Исчезновение антител не обязательно влечет за собой исчезновение защиты от вируса. Ведь антитела — это лишь один элемент в борьбе с патогеном. Решающую роль играют и так называемые Т-клетки (Nature: Braun et al., 2020). Они «запоминают» вирус и в случае новой инфекции гарантируют, что иммунная система быстро выработает подходящие антитела. Однако измерить эффективность этого защитного механизма гораздо сложнее, чем определить антитела в крови выздоровевших пациентов. Поэтому необходимо дождаться результатов исследований, чтобы иметь больше данных. То же самое касается, к слову, и вакцины — оценить эффективность наиболее перспективных вариантов можно будет лишь через несколько месяцев и только после первых тестов на большом количестве людей одновременно.
Какую роль в распространении вируса играют дети?
Дети играют важную роль в развитии многих респираторных заболеваний. Например, они считаются главными распространителями вируса при эпидемиях гриппа. Поэтому сначала многие думали, что и коронавирус сильнее всего ударит по детям. Сегодня ясно, что ситуация с детьми выглядит иначе, чем ожидалось поначалу. Дети, за некоторыми исключениями, не имеют никаких симптомов или только легкие симптомы при заражении (Pediatrics: Cruz & Zeichner, 2020).
Эта хорошая новость тем не менее сразу вызвала новые опасения: может быть, именно из-за того, что у детей инфекция практически не проявляется, они часто незаметно передают вирус взрослым — а значит, и группам риска? (Lancet Infectious Diseases: Kelvin & Halperin, 2020). Особенно высок риск позднего обнаружения инфекции в детских садах и школах, где поддерживать нужную дистанцию труднее всего.
Поэтому сейчас ученые пытаются ответить на два главных вопроса: насколько детям легче заразиться по сравнению со взрослыми? И насколько инфекция, которую они переносят, может быть заразна для других? Данные, необходимые для ответа на первый вопрос, подчас противоречивы, но в целом складывается ощущение, что дети все-таки реже заражаются от своих родственников, нежели взрослые (больше информации о роли детей в передаче инфекции и ссылки на соответствующие исследования можно найти, например, вот здесь: Clinical Infectious Diseases: Li et al., 2020).
Значимые данные для ответа на второй вопрос появились недавно в докладе южнокорейского Центра по контролю и профилактике заболеваний (KCDC). Анализ почти 60 тысяч контактов 5706 инфицированных выявил заметную разницу в характере распространения вируса среди детей разных возрастов (Emerging Infectious Diseases: Parket al., 2020). Если дети в возрасте до 10 лет передавали вирус значительно реже, чем взрослые, то подростки (от 10 до 19 лет) передавали его, по крайней мере, с такой же вероятностью, как и взрослые.
Это согласуется с выводами других исследований и подтверждает осторожный прогноз: вопреки первоначальным опасениям, открытие детских садов и начальных школ не обязательно приведет к росту инфекции. В то же время одними из основных переносчиков инфекции, судя по всему, являются подростки и молодые люди.
Как защитить себя и окружающих?
Медицинские маски — одно из наиболее важных и простых средств защиты от респираторных вирусов. Это было ясно (по крайней мере, специалистам в Азии) и до пандемии. За последние месяцы эффективность данного средства была подтверждена и в других странах: всюду, где ношение масок вводили в обязательном порядке, количество инфицированных сокращалось — идет ли речь о немецком городе Йена (IZA Institute of Labor Economics: Mitze et al., 2020) или же о некоторых американских штатах (Health Affairs: Lyu/Wehby, 2020).
Сегодня обычная маска считается неотъемлемой частью любой стратегии борьбы с пандемией — в том числе благодаря простоте, легкости применения, изготовления и дешевизне этого средства. Даже в самых бедных странах правительство при желании может снабдить население тканевыми или хирургическими масками.
Впрочем, маски не отменяют других защитных мер и не являются панацеей, ведь от мелких аэрозольных капель по-настоящему защищают только маски типа FFP/KN-95, а в них не очень удобно дышать; повседневные же тканевые или бумажные (хирургические) маски удерживают, в основном, более крупные капли — те, что образуются при разговоре, кашле, чихании.
Маски эффективны в сочетании с тщательной гигиеной: когда люди моют руки и правильно закрывают рот при кашле и чихании, дисциплинированно держат нужную дистанцию. Предположительно, полезны и регулярные (несколько раз в час) краткие проветривания.
Для того, чтобы не заразиться от внешней стороны собственной маски, — это был основной аргумент ВОЗ против масок — необходимо, по возможности, надевать и снимать их только после мытья или дезинфекции рук, причем брать маску следует только за ушные петли. А вообще, следует (как с самого начала рекомендовали в Японии) по-прежнему избегать людных мест. Даже если на вас надета маска. Кроме того, похоже, даже самые простые тканевые или хирургические маски в определенной степени защищают и самого человека, который носит маску, а не только его окружение, как утверждалось при введении обязательного ношения масок в Германии.
Что же касается защитных пластиковых экранов для лица, набирающих популярность среди противников масок, а также у работников ресторанов и даже у медицинского персонала частных врачебных практик, то они ни в коем случае не заменяют медицинские маски. Дело в том, что капли слюны, кашля и чихания, оседающие на пластике, — это только половина проблемы. Судя по всему, не менее редко вирус передается и через совсем мелкие аэрозольные частицы. Они парят в воздухе, с легкостью проникая под пластиковый защитный экран, — и чем больше времени проводят люди в закрытых помещениях, тем выше концентрация этих частиц. Тем не менее защитные экраны не совсем бесполезны, поскольку выясняется, что вирус нередко попадает в организм и через глаза. Поэтому в медицинских учреждениях лицевой защитный экран рекомендуется в качестве дополнения к маске (Lancet: Chu et al., 2020).
В последние пару недель некоторые европейские страны анонсировали постепенное ослабление карантинных мер. Так, в Германии с понедельника открылись некоторые магазины, а с 4 мая постепенно возобновятся занятия в школах. Тем не менее все массовые мероприятия отменены как минимум до конца лета, границы закрыты, и об их открытии речи пока даже не идет. В Италии, Франции и Испании, где число умерших особенно велико, по-прежнему действует комендантский час.
Можно сказать, что вместе с пандемией коронавируса в жизнь западных стран неожиданно вернулось государство — не как либеральный «ночной сторож», а как регулятор повседневной жизни. Одна из причин: помимо рекомендаций ученых, в борьбе с болезнью властям европейских стран приходилось частично ориентироваться, в том числе, на опыт Китая, который первым принял удар болезни, — а там мощь государства никогда особенно не ослаблялась. В СМИ это породило большую дискуссию: что страшнее — сам вирус или те меры, которые правительства разных стран вводят с целью остановить его распространение?
Итальянский философ Джорджо Агамбен — автор известной работы «Homo sacer» — одним из первых резко высказался против введения карантинных мер: пандемия, по его мнению, дала государству идеальный повод для установления неограниченной власти под предлогом защиты граждан.
Но корректно ли называть коронавирус «предлогом» и, тем более, проводить такие параллели? Ведь болезнь представляет реальную угрозу для людей по всему миру. Этим вопросом задается немецкая писательница и журналистка Нора Боссонг. Полемизируя с Агамбеном в колонке для Zeit-Online, она призывает не забывать о многочисленных конституционных ограничениях, которые наложены на сами власти в западных странах.
В России с ее историей эта дискуссия приобретает особое звучание — сработают ли здесь те конституционные ограничения, о которых пишет Боссонг?
«Суверен — это тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении». Вряд ли Карл Шмитт поможет в борьбе с коронавирусом, и все же пандемия дает нам повод не только послушать подкасты с симпатичным вирусологом Кристианом Дростеном, но и перечитать «Политическую теологию», которая как раз и начинается с этих знаменитых слов. Если вам не по душе Шмитт, то можно почитать Джорджо Агамбена, который в работе «Homo sacer» описал тоталитарные режимы XX века, опираясь на тезисы Шмитта, а теперь пытается предостеречь нас от наметившихся в наши дни проявлений тоталитаризма. Но порой он бьет мимо цели, и это не только создает серьезную проблему, но и требует обсуждения.
Когда в Италии только начиналась эпидемия коронавируса, Агамбен был еще уверен в том, что общество столкнулось с опасной разновидностью чрезвычайного положения, и видел угрозу не в самом вирусе, а в заразительности вводимых государством ограничений. Он обличал меры, стесняющие демократические ценности, права граждан и угрожающие установлением чрезвычайного положения на постоянной основе — и все из-за болезни, не более опасной, чем обычный грипп.
Джорджо Агамбен вполне мог поменять мнение всего неделю спустя, однако перед этим в заочную полемику с ним вступил философ Славой Жижек, придерживающийся, подобно самому Агамбену, левых взглядов: «Реакция Агамбена — крайнее проявление широко распространенного среди левых убеждения, будто „гипертрофированная паника“, вызванная распространением вируса, с одной стороны, легитимирует усиление контроля государства над гражданами, а с другой — снова делает расизм приличным („во всем виноваты китайцы“). С этой точки зрения, вирус — это искусственный конструкт, а его реальная опасность в расчет не берется».
Не помогут ни саботаж, ни алармизм
Позицию Агамбена можно не разделять или даже отвергать полностью, однако такие высказывания необходимы нам, чтобы не терять бдительность и обсуждать происходящее. Речь, в общем, об очень простом вопросе: как позитивная свобода, то есть свобода действовать самому, соотносится с негативной, то есть со свободой от спасительного вмешательства других? Общепринятый ответ гласит: «Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого». Похожим образом отвечает леволиберальный философ Джудит Шкляр: «Любой взрослый человек должен быть в состоянии без страха и предубеждений принимать решения о тех или иных аспектах своей жизни в том количестве и объеме, в котором это не затрагивает такую же свободу любого другого взрослого человека». Однако ныне мы столкнулись с ситуацией, при которой будущее со всей его неопределенностью приобретает особое значение, и провести границу очень нелегко.
Сегодня нам не помогут ни саботаж, ни алармизм, а только критическое осмысление принятых ограничительных мер, ведь именно это и отличает свободное общество, даже во время чрезвычайного положения. Конспирологические теории и огульное, почти рефлекторное недоверие к любым действиям властей никогда не были особенно конструктивны. Тем же представителям крайне левого фланга, которые сейчас надеются на крах политической системы, не стоит забывать: кризисы действительно могут вести к дестабилизации, способствующей смене режима, однако до того же самого уже додумались и праворадикалы. В этом отношении предостережение Агамбена справедливо: привыкание общества к чрезвычайному положению и ограничению привычных прав и свобод готовит почву, скорее, для авторитарного режима, нежели для анархии.
Агамбен против Агамбена
Против Агамбена свидетельствует сам Агамбен, ведь чрезвычайное положение, о возвращении которого он предупреждает, подробно описано в его же программной работе «Homo sacer». В ней Агамбен рассматривает статью 48 Веймарской конституции, которой государство злоупотребляло настолько часто, что чрезвычайное положение стало рутинным, а Конституцию в итоге подменили чрезвычайные декреты нацистского режима. Агамбен пишет, что в те времена чрезвычайное положение «перестало обуславливаться врéменными внешними обстоятельствами, представляющими реальную угрозу, и стало неотличимо от нормы».
Парадоксально, но именно это и успокаивает: сейчас все по-другому, хотя бы потому что угроза действительно существует. Кроме того, допустимость в случае эпидемии ограничений привычных прав и свобод — от свободы передвижения до тайны переписки — прописана в Конституциях. Таким образом, установлены четкие пределы: скажем, данные о перемещениях людей, собранные для противодействия эпидемии, нельзя использовать для других целей просто потому, что кому-то это покажется удобным. Агамбену удается привязать свои рассуждения [о тоталитарном характере чрезвычайного положения — прим.ред.] к текущей ситуации в Италии лишь благодаря тому, что он отрицает реальность угрозы, которую несет эпидемия вируса, и объявляет ее если не фейком, то раздутой паникой. Это досадно по двум причинам. Во-первых, потому что недооценка реальной, а не сфабрикованной пандемии разрушительна. Во-вторых, потому что помимо защиты собственно от вируса нам сегодня как никогда нужен трезвый взгляд на перемены в государственной политике, дабы не проспать момент, когда властью действительно начнут злоупотреблять. И взгляд этот должен быть предельно точным.
Другие отношения между гражданином и государством
От исторической эпохи, описанной в книге «Homo sacer», нынешнюю ситуацию отличает еще и то, как национал-социалисты обращались с «голой жизнью»: тогдашняя власть по своему произволу могла уничтожать — и уничтожала ее — в концлагерях. Нынешние меры по спасению и защите каждой отдельной жизни основаны на совершенно противоположном характере отношений между государством и человеком. Чем тотально не доверять властям во время пандемии, лучше задаться вопросом: что может мешать спасению и защите жизней, какие ограничения могут стоять на этом пути? Не является ли анахронизмом национально-государственный принцип распределения жизненно важных медицинских ресурсов? Нельзя защищать только собственное население исходя из того, что жизнь всех остальных имеет меньшую ценность. Будет ли спасение жизней успешным, мы увидим на примере таких мест, как катастрофически переполненный лагерь для беженцев на острове Лесбос. Если мы закроем глаза на происходящее там, наше общество потеряет право говорить о солидарности.
Сейчас не время бойкотировать или дезавуировать принятые меры предосторожности, но следует помнить и о том, что в свободном демократическом обществе такие ограничения прав и свобод всегда экстраординарны. Именно поэтому нам необходимо постоянно следить за балансом между государственным вмешательством и гражданскими свободами. Мы не должны допустить того, о чем предупреждает Агамбен, — плавного превращения чрезвычайного положения с сопутствующими ему ограничениями в новую нормальность. Того, чтобы эта ситуация использовалась для насаждения антилиберального господства, угрожающего свободе как таковой, под лозунгом: «Люди уже привыкли, давайте так жить и дальше!» Над всем этим стоит задуматься — это поважнее, чем очередная закупка на черный день.
Кристиан Дростен (род. в 1972) — исследователь, возглавляющий отделение вирусологии в знаменитой берлинской клинике Шарите, один из главных медицинских консультантов правительства Германии в борьбе с новой коронавирусной инфекцией. И он же — главный источник информации о коронавирусе для миллионов немцев, которые слушают подкаст Coronavirus-Update с его участием на общенациональной радиостанции NDR (вот русский перевод). В 2003 году он был среди ученых, которые выделили коронавирус, ставший возбудителем атипичного гриппа. В середине января 2020-го оказался среди тех, кто разработал тест на наличие у человека COVID-19, который Всемирная организация здравоохранения рекомендовала к использованию во всем мире. Количество заболевших новой коронавирусной инфекцией в Германии продолжает расти — оно превысило 36 тысяч человек (по состоянию на 26 марта 2020); число смертей остается относительно низким, но тоже растет — уже 196 человек (еще пару дней назад было 126). В интервью изданию Zeit-Online Дростен рассказывает о причинах низкой смертности в ФРГ; о природе нового коронавируса; о том, скоро ли появится вакцина от нового коронавируса и сколько людям в Германии и Европе придется ждать восстановления нормальной жизни.
Zeit-Online: Привычная нам жизнь меняется на глазах. Господин Дростен, вы вообще сами — волнуетесь?
Кристиан Дростен: На самом деле, я, как и многие сейчас, отчасти стараюсь вытеснить эти мысли. Надеюсь, что меня и мою семью вирус не затронет. Но все может обернуться, конечно, совсем иначе. И до сих пор есть люди, которые закрывают глаза на эту новую реальность.
К вам прислушивается население, ваши слова сейчас обладают определенным весом. Как на вас влияет эта роль?
Она мне как-то случайно досталась и постепенно начинает утомлять: запросы от СМИ, политические консультации… Я не политик, я ученый. С удовольствием буду объяснять все, в чем сам разбираюсь. Общество должно иметь доступ к научному знанию, чтобы каждый мог составить представление о сложившейся ситуации. Но при этом я четко проговариваю, где мои знания заканчиваются. Я всегда так делал.
Жизнь в стране сейчас замирает. Детские сады и школы с этой недели закрыты. Считаете ли вы реакцию властей адекватной?
За последние дни не так много решений было принято на основании подтвержденных наукой данных — большая часть все же носила политический характер, и наверняка это правильно. Безусловно, эти решения принимались и под впечатлением от жестких мер, введенных в соседних странах. Но как бы то ни было, я думаю, сейчас уже во всех федеральных землях Германии осуществлен переход на новый режим. Везде были приняты решения о запрете общественных мероприятий и о прекращении работы детских садов и школ.
Не так много решений принято на основании научных данных — большая часть носила политический характер, и наверняка это правильно
Считается, что вы активно участвовали в консультациях по вопросу о закрытии школ. Своевременным ли было это решение?
Этого я не знаю. Вероятно, мы только через какое-то время поймем, насколько своевременно были сделаны эти шаги. Я всегда говорил, что необходимо прислушиваться к мнению ученых из разных областей. Подобные решения выходят за рамки компетенции специалистов по эпидемиологии и вирусологии вроде меня. Я вижу свою задачу не в том, чтобы упрощать реальность, а в том, чтобы прояснять различные аспекты, не скрывая при этом какие-то неясные моменты; важно прямо говорить: «Того-то и того-то мы не знаем, окончательное решение здесь должны принять политики». И если принятое в таком случае решение подается именно как политическое, это, мне кажется, нормально.
Как вы считаете, карантинные меры сработают?
Надеюсь, они решающим образом повлияют на динамику распространения вируса. Возможно, это удастся оценить уже к Пасхе. Может быть, мы уже тогда увидим, что инфицированных меньше, чем можно ожидать исходя из текущего экспоненциального роста, и что эта кривая на графике стала более плавной. Но на уровень смертности это повлияет не сразу. Потому что люди, которые скончаются от вируса в период до Пасхи, либо уже сейчас заражены, либо заразятся в ближайшие дни. Кроме того, принимаемые сегодня решения изменят нашу жизнь не сразу, а лишь через несколько дней. Уже сейчас наша повседневность меняется; родителям постепенно удалось организовать уход за детьми, все больше людей стали осознавать, что не следует встречаться компаниями. На то, чтобы привыкнуть ко всему этому, потребуется некоторое время.
Сейчас обсуждается возможность введения комендантского часа, потому что, кажется, еще не все поняли, что следует оставаться дома и сократить социальные контакты, в том числе чтобы обезопасить других.
Думаю, как раз сейчас в головах людей многое меняется. Карантинные меры введены совсем недавно, но сейчас уже большинству должно стать все ясно. Какие-то неисправимые люди у нас всегда найдутся, в отличие от Китая — где даже таких исправляют. Но я рад, что мы живем не в таком обществе, как китайское. И я, кстати, не уверен, насколько вообще важно для общей картины эпидемии выявить всех «неисправимых» до единого.
Какие-то неисправимые люди у нас найдутся, в отличие от Китая — где и таких исправляют. Но я рад, что мы живем не в таком обществе, как китайское
Значит, даже если «коронавечеринки» во время эпидемии будут продолжаться, вы не скажете: «Теперь выход на улицу для всех запрещен»?
Да кто я такой, чтобы провозглашать такие запреты? Я как вирусолог могу лишь высказывать экспертное мнение по определенным вопросам. Все остальное — не в моей компетенции. Тут я уже не ученый, а просто частное лицо. У меня нет мандата от избирателей. Но я считаю, что закрытие баров и ресторанов, отмена публичных мероприятий, закрытие детских садов и школ — это уже очень эффективно. Важно предотвратить бо́льшую часть личных контактов.
Насколько успешно, на ваш взгляд, Германия справляется с начальной фазой эпидемии?
Я считаю, что в Германии удалось распознать вспышку на очень раннем этапе: на две-три недели раньше, чем в некоторых соседних странах. Это удалось благодаря масштабной диагностике — мы проводили много тестов. Безусловно, какие-то случаи во время этого первого этапа мы пропустили, это неизбежно. Но я не думаю, что мы неверно оценили масштаб вспышки. Конечно же, мы фиксируем далеко не все случаи, но все-таки больше, по сравнению с другими странами.
Например, с Италией?
В Италии в первую очередь тестируют тех, кто попадает в больницы. Населению там известно, что тестов не хватает, поэтому даже при наличии симптомов люди остаются дома, а если самочувствие ухудшается — едут в больницу. Туда они поступают уже с затрудненным дыханием и, по сути, их приходится сразу класть в реанимацию. И только в этот момент их тестируют. Поэтому и средний возраст зарегистрированных пациентов в Италии значительно выше, чем у нас. Я исхожу из того, что очень много молодых итальянцев либо инфицированы, либо уже перенесли инфекцию и не попали в статистику. Это объясняет и столь якобы высокую смертность от вируса в Италии.
Я исхожу из того, что очень много молодых итальянцев либо инфицированы, либо уже перенесли инфекцию и не попали в статистику. Это объясняет и столь якобы высокую смертность от вируса в Италии
Сколько еще лаборатории Германии будут успевать тестировать новые случаи?
В какой-то момент мы неизбежно отстанем. Мы просто не в состоянии увеличивать необходимые для диагностики мощности так же быстро, как растет количество инфицированных. И тогда соединятся два фактора. Кто-то из заболевших скончается от COVID-19, но поскольку мы не сможем тестировать всех, статистика наша станет очень неполной. Тогда процент летальных исходов повысится и у нас. То есть внешне будет казаться, будто бы вирус стал опаснее, но это исключительно статистическое искажение. Оно иллюстрирует тенденцию, которая уже началась: мы пропускаем все больше случаев заражения.
Как же с этим бороться?
Попытаться ускориться. Если у человека обнаружен вирус, мы можем считать всю его семью инфицированной, даже не проводя тест. Просто потому что известно: если инфицируется один член семьи, он заражает домочадцев. Если сразу принять всех членов семьи за инфицированных, можно сэкономить большое количество тестов. Представьте, что вы заразились, а на следующий день ваша жена должна стоять в очереди на тестирование. А если вдруг первый тест не сработает, ей придется идти сдавать повторно. Толку в этом мало. Лучше сразу оставить всю семью на карантине. В Нидерландах выбрали как раз такой путь, и я собираюсь предложить его представителям органов здравоохранения Германии.
Какие еще есть возможности?
В какой-то момент о подозрении на инфекцию будут сообщать только на основании симптомов, и статистика будет ориентироваться на такие случаи. В то же время имеющиеся в наличии тесты придется перераспределить в пользу групп риска. Если какая-нибудь девушка-студентка, у которой здоровье в порядке, сидит у себя дома на карантине и смотрит Netflix, врачу не обязательно знать результат ее теста. Пусть сидит и выздоравливает. И совсем другой случай — если речь идет о 70-летнем не очень здоровом человеке, который заболел и изолирован дома. Его хотелось бы проверить, а затем каждые пару дней звонить и спрашивать, как ему дышится. Чтобы он своевременно попал в больницу, а не поступал уже с серьезными легочными нарушениями в амбулаторное отделение, откуда его сразу отправят в реанимацию.
Можно ли ожидать в скором времени появление скоростной диагностики?
Необходимо дождаться появления тестов для определения антигена, которые смогут быстро подтверждать наличие вирусного белка. Внешне такой тест похож на тест на беременность — и результат можно узнать так же быстро. Если эти тесты себя оправдают, они полностью заменят нынешние. Тогда и очереди исчезнут. Я надеюсь, что это может произойти к маю.
Необходимо дождаться появления тестов для определения антигена, которые смогут быстро подтверждать наличие вирусного белка. Я надеюсь, что это может произойти к маю
К тому моменту могут заразиться миллионы людей. Готовы ли к этому немецкие больницы?
Независимо от любых подсчетов, все, с кем бы я ни говорил, единодушны во мнении, что сейчас необходимо снизить заболеваемость. Иначе мы упустим момент, и через несколько недель у нас начнутся те же проблемы, что в Италии. У нас больше коек и, может быть, чуть выше уровень профессиональной подготовки специалистов — но и этого, пусть даже высокого, уровня реанимационной помощи все равно будет недостаточно. Исходя из сегодняшних данных, нам необходимо — даже по самым скромным расчетам — в три раза больше мощностей интенсивной терапии, чтобы обеспечить аппаратами ИВЛ всех, кому это может понадобиться.
На федеральном и земельном уровнях приняты планы действий в чрезвычайной ситуации. Планируется обеспечить дополнительные мощности для легких случаев и удвоить количество коек интенсивной терапии.
Хороший план. И для его реализации нам нужно время, которое мы хотим выиграть с помощью предпринимаемых ныне мер. Прямо сейчас мы заказываем дополнительные аппараты ИВЛ, готовим отделения и больничные палаты. Вот это все (указывает на здание напротив) — больничные площади. В настоящее время они используются как офисы. Сейчас эти этажи расчистят и установят там койки, в том числе с аппаратами ИВЛ. Этот процесс займет пару недель. Именно для этого — а не для срочной разработки вакцины — и нужно время, которое мы выигрываем сейчас.
Я нередко слышу, что в 80% случаев инфекция протекает в легкой форме — у меня складывается впечатление, что эта доля даже гораздо выше
Давайте поговорим о самом вирусе. Вы изучаете коронавирусы уже очень давно. Какие особенности Sars-CoV-2 явились для вас главной неожиданностью?
Очень просто: вирус активно размножается в гортани. Вирус тяжелого острого респираторного синдрома (SARS), вызвавший вспышку в 2002–2003 годах, так и не удалось выделить из тканей гортани. У пациентов с SARS вирусов в организме было гораздо меньше, а патоген был не таким заразным. Кроме того, этот новый коронавирус обладает удивительной биологической особенностью: в его поверхностном белке есть участок протеазного расщепления. От наличия этого участка — например, в случае птичьего гриппа — обычно зависит, станет ли возбудитель причиной серьезного заболевания у птицы или нет.
B чем же особенность этого участка?
Чтобы вирус мог развиться и внедриться в следующую клетку, поверхностный белок должен быть надрезан. И благодаря такому участку с надрезами вирус, вероятно, готов к расщеплению сразу же после выделения из предыдущей инфицированной клетки. Представьте себе листок бумаги, который легко вырвать из блокнота, потому что у него есть перфорированная линия для отрыва. Вот и у вируса Sars-CoV-2 такая перфорация есть.
Как это влияет на течение болезни?
Пока трудно сказать. Возможно, это приводит к тому, что вирус выделяется из клетки уже в зрелом состоянии, готовый к проникновению в следующую клетку. Может быть, именно поэтому Sars-CoV-2 так активно размножается в горле и так легко передается. Все это предстоит еще выяснить.
… и понять, например, каков процент летальных исходов?
На самом деле, сейчас важнее другой показатель: Infection Fatality Rate, то есть доля умерших среди заразившихся — включая тех, кто не имеет ярко выраженных или вообще каких-либо симптомов, а потому не попадает в статистику. Благодаря этому показателю мы можем примерно оценить число незарегистрированных случаев. Сколько человек вообще ничего не почувствовали? Сколько отделались лишь легким першением в горле? Среди первых инфицированных в Германии, которых мы внимательно обследовали в научных целях, таких было немало. Я нередко слышу, что в 80% случаев инфекция протекает в легкой форме. Но у меня складывается впечатление, что эта доля даже гораздо выше. И было бы важно узнать это наверняка.
Риску, что COVID-19 вызовет тяжелое течение болезни, особенно подвержены пожилые и люди с хроническими болезнями. Но неоднократно сообщалось и о людях среднего возраста, 30–35 лет, которые попадают в реанимацию и даже умирают. Почему так происходит?
У молодых людей привычные респираторные заболевания иногда тоже протекают очень тяжело. Однако зачастую у нас очень мало данных об этих людях. СМИ в таких случаях пишут: «35-летний мужчина попал в реанимацию». Но у 35-летнего человека тоже могут быть тяжелые фоновые заболевания. Известно, например, что серьезным фактором риска при COVID-19 является высокий индекс массы тела, равно как ишемическая болезнь сердца, т.е. сужение коронарных артерий из-за атеросклероза. Пневмония создает огромную нагрузку на сердечно-сосудистую систему. И если сердечно-сосудистая система изначально не в порядке, то дополнительная нагрузка приводит к ее повреждению. Многие люди в возрасте 35–50 лет живут с такими факторами риска. Другая гипотеза заключается в том, что некоторые могли вдохнуть огромную дозу вируса прямо в легкие. Тогда вирус начинает размножаться сразу в глубоких дыхательных путях, не вызывая сначала иммунной реакции в горле. Возможно, в этом случае человек сразу заболевает очень серьезно — организм еще не успел выработать никаких средств защиты. Но все это, повторяю, только гипотезы.
Судя по тому, что нам известно, мужчины заболевают чаще, чем женщины. С чем это может быть связано?
Пока мы не знаем. Возможно, с тем, что факторы риска, о которых мы только что говорили, чаще встречаются именно у мужчин. Некоторые исследования указывают на то, что место примыкания на поверхности клетки, которое вирус использует для проникновения, особенно характерно для клеточного строения организма мужчин-азиатов. Но, честно говоря, я думаю, что это просто вписывается в общую картину, поэтому и появилась такая интерпретация. Более того, мужчины заболевают чаще и за пределами Китая, поэтому аргументация не представляется мне убедительной. Пока у нас просто нет надежных данных.
Теоретически можно себе представить, что придется упростить существующие протоколы, и придется применять вакцины, не прошедшие всех положенных клинических проверок
Здесь, в этой лаборатории, вскрываются образцы мазков, в которых может присутствовать коронавирус. Затем вон та машина, что стоит сзади, выделяет геном вируса для проведения ПЦР-анализа.
Вы уже не раз говорили, что создать лекарство и вакцину в скоростном режиме невозможно. Неужели совсем нет надежды?
Возможно, положение окажется настолько серьезным, что какие-то правила и процедуры отменят и упростят. Теоретически можно себе представить, что придется упростить существующие протоколы, учитывая чрезвычайную ситуацию, и что будут применяться вакцины, не прошедшие всех положенных клинических проверок. Все это пока очень умозрительно. Но если совсем прижмет — пока я такого не исключаю, — можно себе представить и такой сценарий. В любом случае, у некоторых биотехнологических компаний уже давно есть варианты вакцин в разработке.
На этой неделе в США первому добровольцу ввели экспериментальный образец вакцины, изготовленной частной биотехнологической компанией. Вакцина основана на мРНК (матричная рибонуклеиновая кислота), то есть на маленьких фрагментах генетического материала. Это правильный подход?
Трудно пока судить. Думаю, это подход ускоренный. Не знаю, может ли он стать массовым. Скорее, речь может идти о том, чтобы запустить в массовое производство поверхностный белок вируса, против которого иммунная система будет активно вырабатывать антитела. Некоторые компании придерживаются такого подхода. Вакцину такого рода можно было бы специально использовать для прививок людям, входящим в группы риска. При критическом варианте развития событий можно представить, что будет происходить нечто подобное. .
А какой вариант развития событий вы бы сочли критическим?
Не могу и не хочу сейчас ничего такого представлять.
Какой препарат вы считаете сегодня наиболее перспективным?
Лучшим вариантом мне кажется вещество «Ремдесивир». Его разработали для борьбы с вирусом Эбола. Сейчас уже идут исследования, но производитель пока разрешает его использование только по специальному протоколу для пациентов с тяжелым ходом болезни и только в небольшой промежуток времени. Конечно, хотелось бы назначать его и на более ранней стадии, но для этого препарат должен стать более доступным. Нужно дождаться первых результатов.
А другие лекарства?
Других реальных вариантов я не вижу. Ни противомалярийный препарат «Хлорохин», ни препараты для ВИЧ-терапии «Ритонавир»/«Опинавир» не подходят. Оба лекарственных средства проходят клинические испытания, но результаты неубедительны.
Возможно, внукам придется сдавать тест, прежде чем навестить бабушку с дедушкой, чтобы убедиться, что они их не заразят
Похоже, что Италия вот-вот приступит к попыткам лечения с помощью плазмы, взятой у людей, переживших инфекцию.
Вполне возможно. Опубликованных данных пока не появилось. Но есть много здоровых молодых пациентов, которые являются идеальными донорами плазмы. При заболевании их организм вырабатывает оптимальные антитела. Если их своевременно вводить другим пациентам, это может стать вполне реальной терапией. Могу себе представить, что месяца через два мы соберем небольшой объем аналитики по таким случаям и для Германии. Но ожидать мгновенных результатов, особенно в широком масштабе, от всех этих попыток невозможно.
А от сезонного потепления?
Эффект, вероятно, будет не слишком сильным. Теплая погода не остановит вспышку, но может оказаться полезной. И я вполне ожидаю, что летнее повышение температуры — в сочетании с мерами по изоляции — принесет определенный результат.
А потом? Что будет потом?
Возможно, около года обществу придется жить в режиме чрезвычайной ситуации. Но не думаю, что так же, как сейчас. Ситуацию можно и нужно будет корректировать. Какие-то запреты отменят. Но на начальном этапе, с сегодняшнего дня до первой недели после Пасхи (13–20 апреля), необходимо действовать очень последовательно, внимательно наблюдая при этом за развитием заболеваемости.
Год жить в ситуации чрезвычайного положения? Что же с нами станет?
Никто не знает. Я тоже пока не могу себе этого представить. Наверное, прежде всего необходимо найти способ работы средней школы. Думаю, это самое главное. Одно дело — пропустить семестр или два в университете, и другое — потерять учебный год в школе. От школы все-таки очень много зависит, в том числе и в экономике. Здесь необходимо будет находить какие-то решения. Ну и, разумеется, защищать группы риска.
Что вы имеете в виду?
Можно разработать определенные меры специально для групп риска. Например, организовать раннюю диагностику для пожилых людей и пациентов из группы риска, а также госпитализировать их в первую очередь. Обеспечить для таких людей возможность работы из дома, причем на длительные сроки. Можно придумать, как организовать для пожилых людей домашний карантин, предусмотреть для них транспортные услуги, снабжать их продуктами питания. В этом могут помочь волонтеры или, возможно, солдаты бундесвера. Необходимо как можно более последовательно разделить детей и группы риска в повседневной жизни.
Тогда можно будет снова открыть школы?
Наверное, придется что-то придумывать: например, половина классов пользуется одними коридорами, другая половина — другими… Отказаться от больших перемен, да и от маленьких… Не использовать общественные помещения, закрыть их. Возможно, таким образом получится снизить реальный размер групп в школах. Это нужно как следует спланировать, но время до первой недели после Пасхи. Самое главное, сейчас нам нужны научные модели, аналитика по ситуации в школе.
А что делать, если бабушки и дедушки захотят повидаться с внуками?
Возможно, внукам придется сдать тест, прежде чем навестить бабушку с дедушкой, чтобы убедиться, что они их не заразят. Эти детали должны быть проработаны. Решения, принятые властями, пока что положили конец всякой общественной жизни. Но я надеюсь, что с помощью научных моделей и расчетов, анализирующих ситуацию в Германии, власти будут корректировать ситуацию.
Нам придется жить с новым коронавирусом, но после того, как мы переживем эту вспышку, он уже не будет для нас так опасен
Когда люди смогут опять ходить на работу?
Для медиков уже рассматривается вопрос о специальном тестировании, чтобы они могли нормально ходить на работу. Если бы у нас уже были тесты на антигены, можно было бы распространить этот принцип и на другие профессии. Кроме того, если считать, что к осени в Германии переболеют 10–15 миллионов человек, то вскоре у нас появится множество людей, в чьих организмах уже выработаны антитела, а значит — иммунитет. Тогда появятся медсестры и врачи, работающие без масок, а также представители других профессий, которые смогут сказать: «Я переболел». И таких будет все больше и больше.
Как долго будет сохраняться иммунитет?
У того, кто переболел, иммунитет, вероятно, сохранится до конца пандемии, — думаю, в течение нескольких лет. И даже при повторном заражении болезнь будет протекать в форме безобидной простуды. Следующая инфекция уже не будет тяжелой. По крайней мере, сегодня я это вижу так.
Как понять, кто уже инфицирован?
С помощью крупных единовременных обследований населения. Один раз летом, один раз в октябре. Лучше всего это делать через центры крови, где берется и хранится донорская кровь. Цель — получить представление о том, сколько людей в каждой возрастной группе уже перенесли инфекцию и выработали антитела. Таким образом можно выяснить, охвачены ли уже те 60–70%, которым предстоит переболеть.
А через полтора года мы от этого вируса избавимся?
Нет, скорее всего, с ним будет то же, что и с другими коронавирусами, которые вызывают теперь только простуду. Нам придется жить с ним, но после того, как мы переживем эту вспышку, он уже не будет для нас так опасен.
Это огромный вызов. Справится ли с ним наше общество?
Время предстоит трудное, и экономические потери будут большие, но да, конечно, мы справимся. Придется.
Сотрудникам крупных немецких фирм и многих государственных учреждений знакомо одно важное понятие: Weinaсhtsgeld — рождественская премия. Размер этой премии зависит от конкретного работодателя и его возможностей. Неизменна, однако, стоящая за ней логика: Рождество стоит больших денег, которые не всегда могут найтись в текущем семейном бюджете.
В 2019 году расходы на подарки составили в Германии 475 евро на человека — при средней зарплате 1.890 евро в месяц. По данным Германского Торгового Союза (Handelsverband Deutschland (HDE)) и статистической службы statista.de в предрождественский период 2019 года немцы потратили около 100 миллиардов евро — около одной пятой от годового оборота розничной торговли. Примерно столько же было потрачено годом раньше.
В ноябре и декабре рост оборота наблюдается практически во всех секторах торговли. Книготорговля и торговля игрушками становится особенно прибыльным бизнесом: предпраздничный период приносит им почти четверть их годового дохода. При этом чаще всего немцы дарят друг другу подарочные купоны или — банально — деньги.
Говорит ли коммерциализация Рождества о нашей бездуховности? Автор интернет-издания Zeit-Online Эрик Т. Ханзен считает, что нет.
Подумать только, какой кошмар: еще совсем недавно казалось, что Рождество — это время тишины и созерцания, праздник христианской любви в честь рождения Спасителя, младенца Иисуса. Но что же мы видим сегодня? Невиданный в истории разгул транжирства и шопоголизма, опустошительный и неистовый.
Доходит до открытого насилия: в Калифорнии, в предрождественской давке за подарками, женщина брызнула в лицо другим покупателям из газового баллончика, чтобы избавиться от конкурентов в борьбе за товар. Да и в Германии предрождественская торговля становится все более опасным делом. В первый день продажи PlayStation 4 в отдельных магазинах наблюдались натуральные бесчинства: толпа разбивала окна, и некоторым покупателям пришлось оказывать медицинскую помощь из-за порезов и ушибов.
В Германии коммерциализация Рождества началась, впрочем, еще раньше, чем в Америке — несколько столетий назад, с появлением рождественских базаров. Сегодня же от 25 до 50% годового дохода розничной торговли (в зависимости от сегмента рынка) приходится именно на Рождество. Стоит отменить Рождество — и рухнет вся наша жизненно важная капиталистическая система, и, глядишь, придется Германии брать взаймы у Греции.
Однако критиковать коммерциализацию Рождества могут только те, кто так ничего и не понял про этот главный праздник. Мы привыкли думать, что в этот день радуемся появлению на свет Иисуса Христа. Это так, но это — не вся правда. Здесь слились воедино два радостных события, и вторым всегда был ритуал дарения подарков.
Началось все со святого Николая — епископа, жившего в в III веке нашей эры в римском городе Мира на территории сегодняшней Турции. Прославившее его деяние сегодня вполне могло бы привести его на тюремные нары. Как-то раз он тайком забросил несколько золотых слитков в окошко трем несчастным девицам: приданого у них не было, а бесприданницам на женихов рассчитывать не приходилось. 6 декабря, день святого Николая, в католическом Средневековье стал главным праздником в честь святого покровителя — и каждый, стараясь следовать примеру милосердного святого, потихоньку раскладывал подарки по сапожкам добрых знакомых.
Все шло хорошо, пока не появился Мартин Лютер — а он святых просто на дух не переносил. Лютер запретил все праздники в честь католических святых, но перед всенародным почитанием святого Николая даже он оказался бессилен: отказаться от праздника подарков никто не захотел. Пришлось пойти на компромисс: святой был переделан в непонятного рождественского деда, день подарков перенесен с шестого декабря на 24-е. С тех самых пор Рождество — два праздника в одном: и рождение Христа, и всеобщий день даров.
Это Лютеру мы обязаны тем, что рождественский дед, каким мы его знаем, — персонаж, далекий от религии. Вырвавшись из крепких объятий Церкви, он приобрел множество лиц — от нидерландского Синтерклааса до американского Санта Клауса. Ну и правильно сделал! Ведь дарить подарки прекрасно получается и безо всякой религиозной подоплеки.
Вот, например, некоторые индейские племена Северной Америки почитают разное старье, которое в ходе ритуальных церемоний передается от племени к племени. Дарить могут, к примеру, старую трубку мира. И время от времени ее передаривают — пока с течением времени она не возвращается в ту самую деревню, из которой начала свое странствие. Сама по себе большой ценности она не представляет, даже ребенок может смастерить трубку получше. Но важен символ: дружба и общность между племенами, а также взаимное уважение.
Попробуй подари в наше время кому-нибудь старую затертую трубку — получишь ею же по голове. Но все же обряд дарения для нас, для современного общества, столь же важен, как для индейских племен, — ведь в борьбе за самый лучший, самый выгодный подарок мы даже не стесняемся брызнуть конкурентам в глаза перечным спреем.
Приверженцы чистоты нравов недовольны превращением рождественских праздников в коммерческий проект. Но пуристы недоговаривают: ведь мы тратим на себя совсем немного, а по большей части тратимся на других. Я бы даже осмелился утверждать, что в историческом сравнении мы — абсолютные рекордсмены по количеству денег, которые каждый тратит на подарки своей семье, своим друзьям и соседям.
Так будем честны и признаем: в Рождество мы празднуем и рождение младенца Христа, и самоотверженную щедрость святого Николая.
Тогда все встанет на свои места: вот почему Рождество так хорошо прижилось в мире, в котором вера занимает все меньше места. Даже нехристиане перенимают рождественские традиции: живущие в Германии мусульмане или японские синтоисты могут не почитать и не праздновать рождение младенца Христа в яслях, но и они совсем не чужды идеи бескорыстного одаривания, и им близок и понятен главный символ таких даров — Санта Клаус.
И когда вы, в изнеможении от предпраздничного забега по магазинам, будете снова ругать себя за транжирство, вспомните трех бедных бесприданниц, нашедших семейное счастье благодаря доброте святого Николая, и порадуйтесь, что раздобыли для своих любимых и близких что-нибудь поинтереснее скучного галстука или утюга.
Всем веселого Рождества и, как говорят на Гавайях, Меле Каликимака!
В ночь со 2 на 3 января в Багдаде прицельным ракетным ударом был убит иранский военачальник Касем Сулеймани. Прямое указание было дано президентом США Дональдом Трампом и обосновано необходимостью предотвращения атак на американские военные базы на Ближнем Востоке. Это решение довело и без того напряженные отношения между Ираном и США до крайней точки.
Можно ли считать, что убийство Сулеймани — это фактическое объявление войны? Почему это событие стратегически может оказаться самой большой глупостью Дональда Трампа? И какие существуют сценарии развития конфликта? Международный корреспондент газеты Die Zeit Михаэль Туманн — в комментарии для Zeit-Online.
Некоторые политические убийства заставляют весь мир затаить дыхание в тревожном ожидании того, что будет дальше. Таким было покушение на австрийского наследника в Сараево 28 июня 1914 года. Целенаправленное убийство иранского генерала Касема Сулеймани в ночь со 2 на 3 января 2020 года в Багдаде — еще одно событие такого рода.
Сейчас многое пришло в движение. В рождественские дни Иран через своих пособников атаковал США в Ираке. Отдав приказ с помощью дрона убить Сулеймани, американский президент Дональд Трамп довел этот конфликт до крайней точки. Начальник иранского ополчения был фактически вторым человеком в стране после высшего руководителя Ирана — Хаменеи. И следует сказать прямо: это покушение — объявление войны.
Почему это так? И что за этим последует?
Еще советники предшественников Трампа — Джорджа Буша-младшего и Барака Обамы — время от времени размышляли о том, чтобы убить Касема Сулеймани. Командир бригад «Аль-Кудс» был военным архитектором иранской экспансии на Ближнем Востоке. Он управлял шиитскими ополчениями в регионе, захватывающими страну за страной. Сулеймани был советником ливанской «Хезболлы» в борьбе против ее противников как внутри страны, так и в Израиле; Сулеймани оказал военную помощь сирийскому диктатору Башару Асаду в войне против сирийского народа; Сулеймани вооружил хуситов Йемена в борьбе против центрального правительства; Сулеймани вместе с шиитскими ополчениями фактически захватил власть в Ираке. Этот человек прямо или косвенно несет ответственность за десятки тысяч убитых арабов и за еще большее число людей, ставших беженцами. То, откуда и куда он летел перед своей смертью, говорит само за себя: из Дамаска в Багдад.
Но нужно ли было его за это убивать? Буш и Обама каждый раз останавливались перед этим шагом. Израильская разведка, постоянно наблюдавшая за перемещениями Сулеймани, могла ликвидировать его, но не сделала этого. Потому что на место Сулеймани придут другие — более глупые, более непредсказуемые и более брутальные. Иран рискует потерять лицо и после трех дней государственного траура и внутреннего сплочения может с развязанными руками нанести удары по вражеским целям на Ближнем Востоке. На это, в свою очередь, должен будет отреагировать Трамп. Не исключено, что стратегически он совершил одну из самых больших глупостей.
Как может теперь поступить Иран?
Одна возможность — это прямая атака по военным базам США в регионе. И тут выбор большой. Американские военные расквартированы в Ираке, Турции, Иордании; они все еще присутствуют в Сирии, Катаре, Бахрейне, на островах в Индийском океане и с недавнего времени в Саудовской Аравии. Нападение шиитских ополченцев на американских солдат в Ираке и посольство США в Багдаде было всего лишь прелюдией к будущим событиям. Но несмотря на это прямая конфронтация с США для Ирана нежелательна. Страна сильнее в асимметричной войне. Вторая возможность — это нападение на союзников США в регионе. Атаки шиитских сил на нефтяные комплексы в 2019 году показали, насколько союзники уязвимы. Энергетическая инфраструктура стран Персидского залива для Ирана — как мишени в тире. И тут уж будет затронута вся мировая экономика. Иран мог бы также попробовать дотянуться до союзников США по НАТО. Такое развитие событий маловероятно, но исключать его нельзя. Иранские ракеты, к слову сказать, могут долететь и до Европы.
Убийством Касема Сулеймани Дональд Трамп резко ограничил себе спектр возможных действий на Ближнем Востоке. Он хотел войти в историю как мирный президент, как герой, выведший страну из «войн без конца», что оценили бы избиратели на ноябрьских выборах в США. Но, расторгнув ядерные соглашения в 2018 году, устроив Ирану маленькую войну чередой болезненных уколов в 2019 году и, наконец, напав на Сулеймани, он переоблачается из костюма мирного президента в доспехи поджигателя войны.
Если Иран ответит ударом по мировому снабжению нефти или нападением на американских военных, Трампу останется только начать военный поход против страны с населением в 80 миллионов человек. По сравнению с этим иракская война Джорджа Буша-младшего будет выглядеть как обычная прогулка.
