дekoder | DEKODER

Journalismus aus Russland und Belarus in deutscher Übersetzung

  • «Какой бы ни была постколониальная теория, в ней нет и следа антисемитизма»

    Один из наиболее обсуждаемых сюжетов, связанных с нынешней войной на Ближнем Востоке, касается заметной поддержки, которую оказывает противникам Израиля университетская среда — прежде всего, в США, но и за их пределами тоже. Для многих это стало настоящим потрясением, поскольку ожесточенная критика Израиля воспринимается как проявление антисемитизма, а он, в свою очередь, — как явление, которое еще недавно казалось полностью преодоленным в интеллектуальной среде.

    Нередко происходящее объясняют распространением в левых интеллектуальных кругах постколониальной теории, которая рассматривает сионизм как западную колониальную идеологию, а Израиль, соответственно, — как еще один европейский колониальный проект. С точки зрения ее оппонентов, за этим стоит стремление лишить евреев права на собственную государственность и, как минимум, вернуть их к диаспоральному существованию. Критики считают, что эта теория наследует длинной традиции левого антисемитизма, который увязывал несправедливость капиталистической системы и еврейское происхождение некоторых капиталистов. Инициированная левыми активистами и поддержанная некоторыми учеными антиизраильская кампания BDS — «Бойкот, изоляция, санкции» — еще с 2021 года находится в Германии под наблюдением Ведомства по защите конституции из-за подозрения в ее экстремистском характере.

    Американский социолог индийского происхождения Вивек Чиббер в интервью изданию Jacobin критикует постколониальную теорию с марксистских позиций и одновременно объясняет, почему в ней нет ничего заведомо антисемитского.


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


     

    «Освободите Палестину от немецкой вины». Митинг в поддержку независимости Палестины в Берлине 25 ноября 2023 года /  Фотография © IMAGO / Olaf Schuelke

    Бафта Сарбок: В Германии уже несколько лет идет дискуссия о связи, существующей якобы между постколониальной теорией и антисемитизмом. Началось все в 2020 году, когда Феликс Кляйн, уполномоченный правительства Германии по вопросам борьбы с антисемитизмом, обвинил камерунского интеллектуала Акилле Мбембе в релятивизации Холокоста. С новой силой эти дебаты разгорелись после вторжения ХАМАС в Израиль 7 октября. При этом нередко само понятие «постколониальность» понимается по-разному. Объясни, пожалуйста, для начала, что собой представляет постколониальная теория — и что нет? 

    Вивек Чиббер: Много что можно назвать постколониальной теорией, поскольку это довольно размытый набор идей. Однако есть ряд основных принципов. К наиболее важным относится неприятие колониализма и империализма в политике, а также интеллектуальное устремление объяснить, что за ними стоит. Постколониальная теория строится вокруг европейской экспансии Нового времени в направлении Глобального Юга, движущих сил этой экспансии и ее последствий. Вот эти проблемы, в самом широком смысле, объединяют все течения постколониальной теории.  

    Постколониальная теория возникла в противодействии марксистской и либеральной традициям, которые она считает неадекватными из-за их представлений о европейском Просвещении. Большинство постколониальных теоретиков утверждают, что сами идеи Просвещения в какой-то мере и ответственны за колониализм, а значит, порожденные ими в то время понятийные рамки ничем не помогут в отказе от наследия колониализма. И марксизм, и либерализм наследуют традициям Просвещения, а значит, и они, по крайней мере частично, повинны в содеянном в эпоху колониализма и уж точно не способны выйти за его рамки.  

    Это самое простое и общее определение постколониальной теории. Но какой бы она ни была, в ней нет и следа антисемитизма. Я думаю, что это обвинение может быть выдвинуто только теми, кто приравнивает критику Израиля к антисемитизму, что абсурдно со всех разумных точек зрения. 

    — В Германии многие из нападок в адрес постколониальной теории связаны прежде всего с тем, что она рассматривает империализм и неоколониализм как явления, раскалывающие мир и существующие по сей день — так же, как марксистская традиция. При этом постколониальная теория, антиимпериализм и марксизм нередко смешиваются и рассматриваются как некое единое антилиберальное, антиуниверсалистское и вместе с тем, по сути своей, антисемитское мировоззрение. Что отличает марксизм от других подходов? 

    — Правый дискурс и постмодернистская постколониальная теория кое в чем схожи — а именно в трактовке марксизма. Постколониальные теоретики отвергают марксистскую традицию, но раз за разом настаивают на том, что представляют наследие этой традиции. Они делают это потому, что никогда в мировой истории постколониальная теория не была частью значимого социального движения. Это продукт академических амбиций и модных настроений, который претендует на роль радикальной критики.  

    Когда теория, рожденная в элитных университетах и разработанная амбициозными учеными, претендует на то, чтобы представлять политическую традицию и перспективу, — это становится проблемой. Ради обретения легитимности говорят что-то вроде: «Мы — наследники радикальной традиции, у истоков которой были марксизм и социализм. Мы взяли на вооружение все ценное, отбросив балласт Просвещения: расизм, европоцентризм и культурный эссенциализм». 

    Это представление о постколониализме как о прямом наследнике марксистской традиции тиражируется также и правыми, которые считают, что марксизм потерпел поражение в холодной войне, но возродился в так называемой постколониальной теории. Столкнувшись со всеми этими возмутительными утверждениями ее приверженцев, правые, с одной стороны, могут критиковать постколониальную теорию за то, что она якобы восходит к скомпрометировавшему себя марксизму, а с другой, очернять всех остальных левых, увязывая их с ее абсурдными положениями. В этом суть проблемы. 

    Правый дискурс и постмодернистская постколониальная теория схожи в трактовке марксизма

    Ирония, конечно же, в том, что постколониальная теория, разделяя с марксистской традицией критику колониализма в определенных аспектах, с самим марксизмом совершенно несовместима. Прежде всего это связано с тем, что марксизм строится на ряде универсальных принципов и связанных друг с другом тезисах, которые, с точки зрения постколониальной теории, должны быть отвергнуты. К ним относятся универсальные базовые человеческие потребности и вытекающие из них права человека, универсальные свойства капитализма и социальных классов, а также всеобщая борьба, которая объединяет людей как на Глобальном Севере, так и на Глобальном Юге. Постколониальная теория явным образом вступает в противоречие со всеми этими представлениями.  

    Самыми жесткими критиками постколониализма всегда были марксисты. Вот почему постколониальная теория никогда не упускает возможности покритиковать марксизм. Ее представители отдают себе отчет в том, что их главным интеллектуальным противником остается именно марксизм, несмотря на утверждения о том, что они сами опираются на эту традицию. Поэтому тезисы правых о том, что постколониализм и марксизм каким-то образом связаны, — попросту бессмысленны. 

    Социалистки и социалисты должны понять, что социалистическая борьба потеряет будущее, если будет руководствоваться рамками, предложенными постколониальной теорией. Они несовместимы с прогрессивными идеями, которые вот уже 150 лет поддерживают живую социалистическую традицию. 

    — В самом деле, удивительно, как часто теоретики постколониализма критикуют марксизм, хотя именно он был основной радикальной теорией в освободительной борьбе Глобального Юга на протяжении XX века. 

    — Им ничего не остается, ведь они считают себя радикалами, а на Глобальном Юге, как ты правильно заметил, радикализм уже более века — это марксизм. Значит, если хочется быть настоящими радикалами в контексте, где марксизм уже занял положение гегемона, его и нужно критиковать. 

    Американским ученым поколения бэби-бумеров постколониальная теория дала возможность сочетать радикализм с продвижением по карьерной лестнице

    Нужно еще понимать, что эта теория приобрела такое важное значение в 1980–1990-е годы не вопреки, а как раз благодаря тому, что она антимарксистская. Для ученых поколения бэби-бумеров тут лежала возможность сочетать радикализм с продвижением по карьерной лестнице. 

    Тот, кто хочет быть успешным «радикальным» ученым в США, не может быть еще и марксистом. Соответственно радикализм необходимо было перестроить таким образом, чтобы он не ассоциировался с марксизмом. Ибо что бы там, в американской академической науке, ни творилось, марксизм по-прежнему находится за линией, которую нельзя переступать. 

    — Как должны реагировать марксисты, когда постколониальная теория подвергается нападкам ad hominem со стороны правых? 

    — Я думаю, что важно сохранять точность в собственной критике. Наличие множества ошибочных выводов в постколониальной теории не означает, что ее следует подвергать необоснованным упрекам.  

    У нее действительно много недостатков, и среди прочего то, что она на самом деле распространяет довольно расистские представления о Глобальном Юге, — но антисемитизм к ним не относится. Необходимо понимать, почему защитники Израиля вынуждены доходить до такого абсурда, как утверждение, будто та или иная теория «объективно» антисемитская. Дело в том, что прямых доказательств антисемитизма они найти не могут. Точно так же сталинисты в свое время обвиняли социал-демократов в том, что они «объективно» фашисты. 

    У постколониальной теории много недостатков, и среди прочего то, что она на самом деле распространяет довольно расистские представления о Глобальном Юге, — но антисемитизм к ним не относится

    На мой взгляд, важно, что левые установки отвергают постколониальную теорию, но не менее важно отвергать и все ложные обвинения в антисемитизме. Потому что те же самые обвинения выдвигаются против социалистов, либералов и евреев, которые критикуют Израиль. А таких много. Обвинение в антисемитизме — это единственный довод в арсенале защитников Израиля, и, используя его столь неразборчиво, они, к сожалению, подрывают понимание, насколько реальна историческая угроза, которую несет антисемитизм.  

    — Это очень похоже на немецкий дискурс, где раз за разом провозглашается, что причисление Израиля в научном или политическом смысле к поселенческим колониям следует характеризовать как проявление антисемитизма. Существуют различные варианты этого аргумента, но суть заключается в том, что Израиль нельзя сравнивать с другими поселенческими колониями, такими как США или Австралия, потому что еврейские переселенцы в Палестине не были гражданами колониальной державы и не служили ей. Многие из них также пережили геноцид и насилие в Европе. 

    — Израильский опыт действительно можно считать уникальным в истории географической экспансии, но тот факт, что этот случай отличается от других, не означает, что его нельзя отнести к примерам поселенческого колониализма. Это тот же поселенческий колониализм, просто со своей специфической динамикой. 

    Действительно, прибытие европейских евреек и евреев в Израиль в межвоенный период не было следствием экспансии национального государства на территории Палестины. Однако следует понимать, что переселенцев поддерживал один из важнейших имперских центров того времени. Англия поддержала декларацию Бальфура, которая предусматривала расширение еврейского присутствия в Палестине. 

    Если посмотреть на историю Израиля глазами коренного арабского населения, то оно было изгнано точно так же, как и коренное население в других колониях

    Во-вторых, идеология лидеров еврейской эмиграции была в значительной степени поселенческой. Они сами считали себя переселенцами. Они ясно осознавали, что должны будут либо ликвидировать, либо изгнать местное население, и считали себя наследниками европейской традиции, действовавшей именно таким образом.  

    Израиль в этом отношении отличается от других стран тем, что занимались этим не представители единого национального государства, а люди, избежавшие геноцида. Это сильно отличается от опыта Великобритании, США или Франции в период, когда те расширялись на Глобальный Юг. Только вот если посмотреть на это глазами коренного арабского населения, то оно было изгнано точно так же, как и коренное население в других колониях. 

    После 1948 года, когда Великобритания перестала быть мировой сверхдержавой, США очень быстро заполнили вакантное место покровителя Израиля. Иными словами, пусть даже это переселенческое движение и не было частью расширяющейся империи, оно очень активно поддерживалось империалистическими силами. Поэтому я думаю, что критика арабского населения, для которого переселенческая экспансия представляет собой род имперской, вполне оправдана. 

    С 1967 года Израиль совершенно очевидно ведет себя как колониальная держава в отношении к Газе и Западному берегу. Эти территории оккупированы незаконно. Граждане в этих районах не пользуются равными правами и подвергаются медленным этническим чисткам путем расширения поселений. Я не знаю, как еще это назвать, если не поселенческим колониализмом. 

    — Но действительно ли колониальный опыт израильских поселенцев настолько уникален? Возьмем, например, Либерию, где темнокожие американцы, ссылаясь на свое происхождение, «вернулись» на африканский континент и построили систему, в которой они доминировали над местным населением. 

    — Это очень хороший пример. Случай Либерии на самом деле достаточно близок к израильскому. Разница лишь в том, что заявления о том, что американцы были там коренным населением, абсолютно безосновательны, в то время как Израиль может, по крайней мере, претендовать на некоторую историческую релевантность. Что касается Либерии, там, я считаю, соответствующая аргументация была выдумана на пустом месте. Но это лишь небольшие различия — а упомянутое тобой сходство куда важнее и действительно показывает, что случай Израиля не уникален.  

    — Постколониальную теорию в Германии критикуют еще и за то, что она рассматривает антисемитизм «всего лишь» как один из видов расизма, а не как особую, более вредную идеологию или мировоззрение. Считаешь ли ты, что такое различение имеет смысл? 

    — В антисемитизме существуют элементы, которые отличают его от других форм расизма, но это не означает, что антисемитизм — это не расизм. Больше того, не так важно, уникален он или нет. Если уж быть до конца точными, то нужно сказать, что каждый вид расизма отличается от другого, однако эти различия как таковые не имеют никакого морального или аналитического значения. 

    Тот факт, что антисемитизм отличается от других видов расизма, делает его интересным предметом исследования, но это не означает, что ему нужно придавать уникальное моральное значение

    Причина, по которой левые отвергают антисемитизм, заключается в том, что он обладает множеством характеристик расистской идеологии, что он использовался и используется для оправдания ужасающей жестокости в отношении определенной группы людей. В этом вся суть. Именно на этом основано наше моральное отвращение к антисемитизму. 

    Тот факт, что он отличается от других видов расизма, делает его интересным предметом исследования, но это не означает, что ему нужно придавать уникальное моральное значение. Я не вижу причин, почему бы не назвать антисемитизм формой расизма, которая при этом имеет исторически уникальные характеристики, заслуживающие анализа. 

    — Эдвард Саид, теоретик литературы, автор книги «Ориентализм», фундаментальной для постколониальной теории и содержащей также критику марксизма, не только сам был палестинцем, но и активно высказывался о палестинском вопросе. Как ты думаешь, сделанный им анализ ситуации в Израиле и Палестине все еще актуален сегодня? 

    — Два аспекта работы Саида необходимо рассматривать отдельно. С одной стороны, есть его теоретическая работа об идеях Просвещения и марксизма, с другой — об израильско-палестинском конфликте. Я думаю, что Саид был одним из самых красноречивых защитников прав палестинцев. Его работа по израильско-палестинским отношениям до сих пор сохраняет значительную роль, особенно в том, что касается критики процессов, наметившихся после соглашений в Осло.  

    Примечательно, что созданная им теоретическая традиция отвергает многие представления, которые он сам использует при защите прав палестинского населения. Постколониальная теория настаивает на том, что идея прав — западного происхождения, что не существует универсальных интересов и что о культурах следует судить по внутренним нормам этих культур. Однако такие идеи делают невозможной защиту фундаментальных прав палестинцев.  

    Иными словами, на труд об Израиле и Палестине Саида явно сподвигли принципы Просвещения, которые его последователи сегодня отвергают. Поэтому в его творчестве присутствует не только нерв, но и глубокая ирония. Те, кто принимают концепцию Саида для защиты палестинской борьбы, должны отвергнуть ту социальную теорию, которой он дал такой мощный импульс. Если принять основы постколониальной теории, то нельзя использовать изначальные предпосылки Саида для защиты борьбы палестинцев. 

    — Какой же подход помогает понять происходящее в Палестине лучше всего? 

    — Не думаю, что здесь так уж необходим каком-то новый инновационный подход. Базовых рамок, декларируемых либерализмом: представительства, прав человека, национального суверенитета и самоуправления — достаточно для обоснования целей палестинцев. 

    Но цели — это одно, а разработка стратегии для их достижения — совсем другое. Важная проблема постколониальной теории состоит в том, что она отвергает понятие базовых интересов и общих человеческих потребностей. Но еще даже более серьезная проблема состоит в том, что эта теория не может выработать эффективную политическую стратегию.  

    Чтобы понять, за что палестинцы ведут свою борьбу, достаточно базовой либеральной концепции прошлого века

    Она отвергает те концепты, с помощью которых мы проводим политический анализ: например, материальные интересы людей, принципы, согласно которым они делятся на классы и по которым национальные государства выстраивают групповые интересы. Постколониальная теория регулярно пропагандирует этническую идентичность не только как более значимый, но и как более легитимный источник политического действия на Глобальном Юге, но на ней нельзя построить эффективную стратегию освобождения. 

    Чтобы понять, за что палестинцы ведут свою борьбу, достаточно базовой либеральной концепции прошлого века. Но если есть еще и стремление разобраться, почему эта борьба была столь безуспешной, каковы ее внутренние разногласия и как можно построить более устойчивые альянсы, то отбросить материалистические рамки не выйдет. Социалистические движения последних ста лет уже установили это как факт, но постколониальная теория попросту не может согласиться с таким подходом, если хочет оставаться верной самой себе. 

    Материалистический анализ — единственный способ разработать стратегию, способную объединить силы, обладающие как интересом, так и возможностями предоставить палестинцам некую государственность и автономию. В постколониальной теории основополагающими остаются культурные, расовые и этнические категории. С их помощью нельзя ни объяснить происходящее, ни разработать видение и стратегию, имеющие шансы на успех.  

    — В этих традиционных либеральных рамках и в отсутствие жизнеспособных альтернатив можно ли считать предъявление обвинения Израилю в Международном суде ООН шагом вперед для палестинцев? 

    — [Выдвинувшая обвинение] ЮАР была одной из последних колоний, где коренное население обрело реальный суверенитет. То, так мало стран поддержали это обвинение, достойно вечного позора, хотя надо сказать, что уровень поддержки растет. 

    ЮАР достойна похвалы за то, что она сделала, и я думаю, независимо от вердикта, тот факт, что преступления Израиля теперь волей-неволей оказываются достоянием общественности, — это шаг вперед, который изолирует Израиль и ставит под сомнение любые утверждения о том, что США отстаивают «порядок, основанный на правилах».  

    Читайте также

    Больше ни «правых», ни «левых»

    Будет ли меньше расизма, если не говорить о «расах»?

    Бистро #12: Какой геноцид Германия организовала еще до Холокоста?

    Новый «спор историков» о Холокосте

    «В Израиле видят воплощение всех колониальных преступлений Запада»

    Германия – чемпион мира по преодолению прошлого

  • Непереносимость «доказательной политики»

    В конце марта 2024 года, через год после того, как в Германии были отменены последние коронавирусные ограничения, некоторые СМИ и политики потребовали «проработки» политики властей в период пандемии. Поводом послужила утечка документов Института имени Роберта Коха — главного научного центра, на данные которого немецкое правительство опиралось, принимая свои решения. Критики утверждают, что некоторые из рекомендаций были якобы политически мотивированы и, например, для обязательного ношения масок не хватало научных обоснований. В свою очередь, защитники принятых тогда мер утверждают, что выводы критиков строятся на неправильной интерпретации документов и вырывании отдельных фрагментов из контекста.

    Так или иначе, пандемия была временем, когда влияние ученых на повседневную жизнь и политические решения необыкновенно выросло. Климатический кризис — еще один подобный вызов, который, в отличие от коронавируса, в самом разгаре. Все это происходит в период, который американский ученый Том Николс назвал «смертью экспертизы», когда доверие к академической науке постоянно размывается интернетом и социальными сетями, где влияние приобретается совсем по другим законам. Ситуация дополнительно осложняется тем, что запрос на принятие «профессиональных решений» в обществе очень высок — а вот вера в демократические механизмы, напротив, снижается.

    Этим активно пользуются популисты, которые, с одной стороны, обвиняют ученых в ангажированности, а с другой, обещают простые и решительные действия для улучшения жизни «обычных людей». И они набирают популярность. Что же важнее: рекомендации экспертов или демократические процедуры? Достижим ли здесь баланс? Об этом размышляет политический исследователь Дэвид Москроп в статье для издания Jacobin (оригинал был опубликован по-английски).


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе.


     

    Ангела Меркель с министром финансов Олафом Шольцем, который вскоре сменит ее на посту канцлера, в ноябре 2021 года, когда в Германии еще действовал масочный режим, на необходимости которого настаивали эпидемиологи / Фото © Thomas Trutschel /photothek.de / IMAGO

    Рост популистских движений сказывается на политической борьбе вокруг таких судьбоносных проблем, как, например, изменение климата. И вопрос о том, какое место экспертиза и «доказательная политика» (она же — политика, основанная на подтвержденных фактах) должны занимать при принятии решений, становится все более насущным.

    Недавно канадское правительство, сформированное Либеральной партией, повысило налог на выбросы углекислого газа, что вызвало решительное сопротивление со стороны Консервативной партии Канады — и в то же время послужило поводом для написания открытого письма в защиту правительственных мер за подписью сотен экономистов. Эксперты в области экономики воспользовались случаем «поддержать руководство страны в принятии экономически целесообразных мер, направленных на то, чтобы сократить вредные выбросы при минимальных расходах, снять озабоченность канадцев по поводу приемлемости соответствующих затрат, сохранить конкурентоспособность предприятий и поддержать переход Канады к низкоуглеродной экономике».

    В ответ на что консерваторы заявили, что не намерены прислушиваться к советам «так называемых экспертов». Кроме того, они в очередной раз повторили свой излюбленный тезис о том, что налоги — это плохо вообще, а в условиях продолжающегося кризиса в особенности, каким бы угрожающим ни было изменение климата. Ответ Консервативной партии Канады напомнил риторику Дональда Трампа с его обещанием «Сделать Америку снова великой!» — хамскую, антиинтеллектуальную, нерациональную.

    Важно отметить, что экономисты поставили подписи под открытым письмом, руководствуясь не партийной принадлежностью или стремлением выступить в роли «защитников» правительства. Они подписали этот документ как специалисты, поддержавшие конкретный политический инструмент.

    Там, где есть активное гражданское общество, восприимчивое к качественной информации и готовое ее принимать или оспаривать, экспертное знание в государственной политике приобретает особое значение: речь о предоставлении политикам и их помощникам, ведомствам и/или широкой публике данных, адаптированных для их понимания. Выводы экспертов — необходимая основа для принятия решений везде, где ведется массовая политика. Однако при отсутствии здоровой демократической экосистемы экспертное мнение быстро может привести к появлению сложностям.

    Драматизм на грани паранойи

    Набирающие на Западе популярность правопопулистские силы (в зависимости от их особенностей часть считается искусственно раскрученными по технологии «астротурфинга», часть — авторитарными, часть — низовыми движениями), как правило, с исключительным недоверием относятся к экспертным знаниям и стремлению проводить «доказательную политику». Ведь подобная политика воспринимается как вотчина элит, блюстителей сложившегося порядка — а что они вообще могут знать о проблемах «обычных людей»? Справедливости ради стоит отметить, что эти самые «обычные люди» имеют полное право не доверять элитам, в том числе и представителям левоцентристских элит, которые якобы защищают их интересы. Как правило, подобная защита сводится к коротким вылазкам «на места» с посещениями заводов, за что от «обычных людей» требуется безусловная лояльность к соответствующей партии под угрозой остракизма за неподчинение.

    Было бы неверно уравнивать левый и правый популизм

    Популизм отличается от других политических направлений тем, что делит мир на два лагеря: на сомнительные, мягко говоря, элиты и благородные народные массы. И с чего это вдруг первые должны диктовать вторым, как тем жить? История левого популизма, представители которого давно устали от власти элит и, как следствие, технократии, также уходит корнями в далекое прошлое. И все же было бы неверно уравнивать левый и правый популизм. В противном случае стоило бы предположить, что левые и правые популисты критикуют элиты с одних и тех же позиций — и что их критика одинаково ошибочна.

    На самом деле, разные популисты критикуют разных представителей элит по-разному. Взять хотя бы Всемирный экономический форум, который уже давно подвергается критике со стороны левых, а с недавних пор — и со стороны правых. Для правых популистов ВЭФ — пример глобального авторитарного заговора, причем не так уж редко в основе там антисемитские предубеждения. В то же время левопопулистская критика имеет отчетливо экономический характер и направлена против ВЭФ как элитарного института, стремящегося за счет рабочего класса установить правила, выгодные капиталу. В критике со стороны левых популистов нет драматизма на грани паранойи, столь типичного для правых. По-настоящему структурная критика власть предержащих не практикует теории заговора или попытки сделать козлами отпущения представителей меньшинства.

    «Поверьте на слово, я — эксперт»

    По результатам опроса, проведенного Исследовательским центром Pew в феврале [2024 года], демократия пользуется широкой поддержкой во всем мире, в том числе и в Канаде и США. Однако примерно треть респондентов скептически относится к механизму самоуправления, характеризуя его как «довольно» или «очень» плохой. Зато результаты опроса свидетельствуют о «существенной» поддержке технократии, то есть управления экспертами — в среднем по миру 58% респондентов охарактеризовали такую форму правления как «довольно» или «очень» хорошую. В Канаде 49% респондентов за эту форму правления (против — 47%), а в США — 48% (противников 50%). И это тревожные цифры.

    Экспертное знание может играть в процессе принятия политических решений в развитых странах как прорывную, так и весьма сомнительную роль

    Одобрение технократии свидетельствует, в числе прочего, о том, что люди ждут эффективного решения проблем, но при этом не верят в способность демократии найти его — или же сильно в ней сомневаются. Популистский протест — отражение этого сомнения. Напряженность, возникающая из-за нереализованности общественных устремлений, представляет потенциальную угрозу — в контексте кризиса, который настиг одновременно демократию, систему здравоохранения, жилищную сферу и еще многие другие, включая климат.

    Демократия — это не власть толпы, а избиратели — не стадо баранов. Тем не менее экспертное знание может играть в процессе принятия политических решений в развитых странах как прорывную, так и весьма сомнительную роль. Вопрос заключается в том, как добиться баланса между потребностью в экспертном знании и ключевой задачей демократии, которая состоит в том, чтобы проводить открытую политику по воле и при участии народа?

    По словам политолога Марка Э. Уоррена, в демократическом обществе экспертное знание не должно быть заведомо неоспоримым. Это значит, что принятие политических решений всякий раз требует демократической процедуры и эти решения, как и их результаты, обретают легитимность, только пройдя прямое или косвенное испытание демократией. Недостаточно сказать: «Поверьте мне на слово, я — эксперт», чтобы пройти проверку.

    Кроме того, экспертиза не бывает безусловно точной. Мнения экспертов могут расходиться. Эксперты могут ошибаться. Может случиться так, что в распоряжении экспертов находится неполный объем данных или информации. Эксперты могут менять точку зрения. Тому можно найти множество подтверждений, если вспомнить меры, принятые во время пандемии. Кроме того, вполне возможно, что эксперты пытаются склонить нас к принятию тех или иных мер или отказу от них, а мы можем быть частично или категорически против в силу того, что у нас с экспертом различные — а возможно, даже противоположные — приоритеты или интересы.

    Доказательная политика — это благо. Но она не избавляет от необходимости убеждать избирателей

    Нам необходимо учитывать экспертные знания при разработке политических программ и документов. Нам нужно принимать мнение экспертов всерьез — в особенности тогда, когда среди разных экспертов царит (почти полный) консенсус, как это было в случае с уже упомянутой дискуссией вокруг акциза на выбросы CO2. Политика, основанная на проверенных данных, — это благо. Однако население нужно всякий раз убеждать с помощью аргументов, разъяснений, дебатов и других консультативных инструментов — вплоть до выборов. Если политикам не удастся добиться общественной поддержки и сохранить ее, эта политика — к счастью или нет — будет обречена на неудачу, а избиратели могут с чистой совестью требовать изменений.

    Двойная осторожность

    В общем, эксперты со своими знаниями играют значительную и даже неоценимую роль в процессе принятия демократических решений. Игнорирование их рекомендаций может привести к не вполне оптимальным — или, попросту говоря, плохим — результатам. Тем не менее их мнения и рекомендации должны конкурировать в ходе общественных дебатов. Эту конкуренцию нам остается только приветствовать как демократическую ценность.

    Но совсем другое дело — цинично отмахиваться от мнения экспертов, потому что «ну, это же эксперты», как поступают приверженцы Дональда Трампа или канадские консерваторы. Подобное поведение — одновременно и антипод технократии, и угроза для самоуправления. Экспертные знания жизненно необходимы в поиске ответа на вопрос, что делать и как нам уживаться вместе. Если изначально ни во что не ставить экспертные знания, у общества исчезнет возможность собирать информацию, необходимую для принятия решений о дальнейших действиях.

    Следует с осторожностью относиться как к тем, кто предлагает полностью положиться на экспертов, так и к тем, кто в принципе не готов обращаться к ним за советом. Процесс принятия политических решений — дело хлопотное, по определению комплексное и противоречивое. В нем задействованы конкурирующие группы и отдельные индивиды, стремящиеся заполучить поддержку широкой общественности и сохранить ее за собой.

    Открытость к мнению экспертов идет на пользу здоровому обществу. Отсутствие экспертных знаний, то есть информации о различных феноменах окружающего мира, лишает нас возможности осмыслять острые вопросы. Однако в здоровом обществе сам собой складывается запрос на массовую демократию, в которую глубоко и по-настоящему вовлечены люди — как активные участники процессов самоуправления, а не просто как объекты управления.

    И разумеется, общество сохраняет за собой право заткнуть уши и закрыть глаза. И тогда уже другим людям приходится убеждать его прекратить. Есть в этом что-то обескураживающее и прекрасное одновременно — а еще глубоко демократичное.

    Читайте также

    «Осознанное отношение общества к ухудшениям уже было бы прогрессом»

    Триумф воли Сары Вагенкнехт

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    «Государствам предстоит в суде доказывать, что они борются с потеплением»

    Парламент — не место для работы

    «Кремлю невыгодно, чтобы альтернативные медиа были связаны с ним напрямую»