Вместе с белорусскими медиаэкспертами и журналистами Ясей Королевич-Картель и Антоном Суряпиным разбираемся, почему мультимедийные лонгриды популярны, несмотрая на то что «большие тексты никто не читает», какие истории и герои больше всего подходят для этой формы и зачем редакциям вкладываться в такой затратный формат. Кроме того, вы узнаете о пяти самых полезных онлайн-инструментах, которые не позволят читателям пройти мимо вашей истории.
Если в пользе мультимедийных лонгридов вас убеждать не нужно, а спешите вы сделать свой, сразу же перематывайте до 8 минуты – Яся Королевич-Картель расскажет, с чего начать, как наметить план и подготовиться к работе. А список полезных инструментов вы услышите на 31 минуте.
Значительную часть статьи, формально приуроченной к 80-летию начала Великой Отечественной войны и опубликованной в немецкой газете Die Zeit, Владимир Путин потратил на критику расширения НАТО. Для российского руководства это болезненная тема еще с 1990-х годов. Сейчас генсек блока Йенс Столтенберг признает, что отношения сторон пришли «к наихудшей точке со времен холодной войны»1.
На самом деле они не заладились с самого начала. В 1950-х годах Исмей Гастингс, первый генеральный секретарь НАТО, так сформулировал задачу альянса: «Держать русских подальше, американцев — поближе, а немцев — в узде». В 1989 году, с падением коммунистических режимов в Восточной Европе, многим показалось, что идея трансатлантического военного альянса потеряла смысл. Однако некоторые страны, прежде всего Польша и страны Балтии, тут же устремились под защиту НАТО, а в какой-то момент на повестке дня стояло даже членство России. В начале 1990-х годов Североатлантический альянс оказался перед непростым выбором между стремлением восточноевропейских стран вступить в НАТО и беспокойством России по этому поводу. В результате дискуссий верх взяла позиция американского президента Билла Клинтона, выступавшего за расширение НАТО на восток.
Сегодня отношения России с НАТО крайне напряжены. Обе стороны воспринимают друг друга как угрозу, а упреки в расширении НАТО на восток стали общим местом в речах ведущих российских политиков: Кремль охарактеризовал его как «недопустимое» еще в стратегии национальной безопасности 2009 года, подчеркнул этот тезис в редакции 2015 года и подтвердил в новой редакции, принятой в июле 2021 года.
Вопрос расширения НАТО на восток впервые возник в контексте объединения Германии. 26 января 1990 года в Кремле на секретном совещании решили не препятствовать объединению ФРГ и ГДР. Изначально Запад исходил из того, что бывшая ГДР и другие восточноевропейские страны не будут вступать в Североатлантический альянс.
Not one inch eastward: вопрос расширения НАТО на восток
Об этом же 2 февраля 1990 года на пресс-конференции заявили министр иностранных дел ФРГ Ганс-Дитрих Геншер и его американский коллега Джеймс Бейкер. Но неделю спустя Бейкер пересмотрел свою позицию и спросил Горбачева, готов ли тот представить себе единую Германию в составе НАТО, если альянс возьмет на себя обязательство больше «ни на дюйм не двигаться на восток». Так случилось первое недопонимание: американская сторона восприняла слова Бейкера как переговорную позицию, а российская сторона — как заверение.
Исследователи сходятся в том, что переговоры об объединении Германии никогда не сопровождались письменными договоренностями с советским руководством о нерасширении НАТО на восток. Канцлеру Гельмуту Колю приходилось лавировать между американскими намерениями в отношении НАТО и советским пониманием нового устройства Европы. А еще он очень хорошо понимал, что объединение Германии не вызовет никакого восторга ни во Франции, ни в Великобритании. Американцы опасались, что Бонн заключит сепаратное соглашение с Москвой, сделав собственное членство в альянсе предметом торга. Поэтому 18 мая 1990 года на встрече с Горбачевым в Москве Бейкер потребовал позволить объединенной Германии войти в НАТО. Горбачев с иронией ответил, что в таком случае СССР также подаст заявку на вступление в альянс. Окончательный текст договора «Два плюс четыре» содержит заверения о неучастии новой Германии в военных альянсах. Но в конце концов у Кремля попросту купили согласие на обратное: незадолго до подписания договора Бонн и Москва договорились, что Германия выплатит 15 миллиардов немецких марок за вывод советских войск из страны2. Роберт Гейтс, занимавший тогда пост заместителя советника президента США по вопросам национальной безопасности, впоследствии безо всякого стеснения говорил: «Мы подкупили русских, чтобы они ушли».
Вступление в НАТО как цель российской внешней политики
Соперник Горбачева Борис Ельцин тоже пытался активно влиять на натовскую повестку и 20 декабря 1991 года, незадолго до распада СССР, провозгласил вступление в НАТО «долгосрочной политической целью» страны. Эта концепция продержалась на удивление долго: рассказывают, что Путин спрашивал мнение Клинтона об этом плане еще в 2000 году, и американская администрация была готова поддержать вступление России в НАТО при условии, что страна будет развиваться в сторону рыночной экономики и демократии.
После распада СССР многие восточноевропейские государства устремились в Североатлантический альянс. Характерный пример — речь чехословацкого президента Вацлава Гавела, произнесенная в марте 1991 года в штаб-квартире НАТО в Брюсселе. В ней он заявил, что вырос на официальной пропаганде, согласно которой НАТО — «бастион империализма» и «дьявол во плоти», но теперь-то понимает, что блок демократическим образом защищает свободу и ценности западной цивилизации3.
«Партнерство во имя мира»
Но в руководстве НАТО не было единства в вопросе расширения на восток, и летом 1993 года в Вашингтоне разгорелись оживленные дискуссии. Пентагон был против, администрация президента — за. В результате стороны пришли к компромиссу, предложив странам Восточной Европы участие в программе «Партнерство во имя мира». 22 октября 1993 года госсекретарь США Кристофер Уоррен представил программу Ельцину, который отнесся к этой идее с энтузиазмом. Он решил, что «Партнерство во имя мира» заменит расширение, а не подготовит принятие в альянс новых членов4. Но уже в январе 1994 года президент Клинтон заявил, что вступление восточноевропейских стран-кандидатов в НАТО — решенный вопрос, и осталось лишь прояснить, когда и как это произойдет. Для Вашингтона, Лондона и Парижа важным фактором стала война в Югославии, которая продемонстрировала всем, что Европе нужен сильный военный альянс. Члены НАТО понимали, что Москва отнесется к расширению негативно, но были готовы пойти на некоторое охлаждение отношений. Клинтон описывал Россию тех лет как «невероятный хаос»: Кремль только-только сумел преодолеть крупномасштабный конституционный кризис, в Чечне начиналась война с сепаратистами, а экономика пребывала в свободном падении.
Соперничество западных стран-членов НАТО
Соперничество союзников по альянсу также сыграло определенную роль при расширении НАТО на восток: Великобритания с недоверием относилась к усилению сотрудничества Франции и Германии в сфере безопасности, Франция держалась на расстоянии от североатлантических дел, а Германия не хотела злить своих восточных соседей. Лидеры стран по обе стороны Атлантики были уверены, что неустойчивую Россию необходимо сбалансировать и стабилизировать «максимально экономичным способом»5.
У Кремля были совсем другие представления о безопасности. Уже в октябре 1993 года президент Ельцин дал волю раздражению: в письме Клинтону он указал, что договор «Два плюс четыре», явно запрещающий размещение иностранных войск НАТО на территории бывшей ГДР, по «духу» своему исключает и расширение альянса на восток.
Основополагающий акт Россия–НАТО
В январе 1994 года Ельцин предложил американскому коллеге заключить «своего рода картельное соглашение между США, Европой и Россией», которое гарантировало бы безопасность на планете. По замыслу Ельцина, оно должно было строиться на базе СБСЕ с расширенными полномочиями. Кремль даже начал зондировать почву на предмет того, не готова ли Европа выстроить архитектуру безопасности без непременного участия США — в таком случае Россия была бы готова сократить численность собственных вооруженных сил. Все решилось достаточно быстро: намерение принять восточноевропейские страны в НАТО было озвучено лишь после российских президентских выборов 1996 года, чтобы не помешать переизбранию Ельцина, но при этом укрепить позиции Клинтона, стремившегося сохранить пост на выборах в ноябре 1996 года. Дабы успокоить Россию, в декабре 1996 года члены НАТО приняли заявление о том, что альянс «не имеет намерений, планов и оснований» для размещения ядерного оружия на территории присоединившихся стран. Для повышения уровня взаимного доверия НАТО и Россия в 1997 году подписали основополагающий акт6. Ведущую роль в его составлении сыграл заместитель государственного секретаря США Строуб Толботт, действовавший по согласованию с генеральным секретарем НАТО Хавьером Соланой. Европейские члены НАТО оказались отодвинуты на второй план, и чтобы разрядить возникшую напряженность, Солана попытался выдать американское предложение по формулировкам акта за собственное. На что один из британских дипломатов язвительно заметил, что Солане стоило бы как минимум поправить орфографию, если он действительно хотел скрыть изначального автора текста7.
В 1999 году в Североатлантический альянс вступили Польша, Чехия и Венгрия, в 2004 году — Болгария, Эстония, Латвия, Литва, Румыния, Словакия и Словения, а в 2009 году — Албания и Хорватия. Совсем недавно к ним присоединились Черногория (в 2017 году) и Северная Македония (в 2020 году). В 2008 году на саммите НАТО в Бухаресте членство было обещано Грузии и Украине, однако без каких-либо конкретных сроков. Перспектива принятия этих стран в НАТО сейчас представляется туманной в связи с вторжением российских сил в 2008 и 2014 годах.
Совет Россия–НАТО
В 2002 году в соответствии с Основополагающим актом был создан Совет Россия–НАТО, которому, однако, не удалось добиться существенных успехов. Напротив, на Мюнхенской конференции по безопасности 2007 года президент Путин выразил крайнее разочарование тем, что западные партнеры не сдержали свои геополитические обещания, и сослался на слова генерального секретаря НАТО Манфреда Вернера, который 17 мая 1990 года подтвердил, что войска НАТО не будут размещены к востоку от немецкой границы8.
После аннексии Крыма и развязанной Россией захватнической войны на востоке Украины руководство НАТО прислушалось к опасениям Польши, а также стран Балтии и на ротационной основе разместило на их территории по 1000 солдат из разных стран-членов альянса в рамках программы «Расширенное передовое присутствие». Благодаря ротации удалось не нарушить положения Основополагающего акта, который исключает постоянное присутствие иностранных сил в странах Восточной Европы.
Прямая военная конфронтация между Россией и НАТО сегодня крайне маловероятна, однако Россия уже достаточно долго и целенаправленно нарушает воздушное пространство и территориальные воды стран-членов альянса. В то же время наблюдатели отмечают и некоторые признаки осторожного сближения: так, генеральный секретарь Столтенберг предлагает возобновить приостановленное взаимодействие по линии Совета Россия–НАТО. Но до тех пор, пока США, которые остаются лидером альянса, занимают первое место в российском списке «недружественных государств», о каком-либо прогрессе в отношениях говорить не приходится9.
В начале июня российское посольство в Берлине обратилось к немецкой газете Die Zeit с предложением опубликовать статью Владимира Путина. Поводом послужила 80-я годовщина нападения Германии на Советский Союз.
В реальности статья «Быть открытыми, несмотря на прошлое» — это высказывание не столько о начале советско-германской войны, сколько об окончании холодной и ее последствиях: больше половины текста посвящено периоду после 1989 года. Расширение НАТО для Путина — это «крах надежд на Европу без разделительных линий». События 2014 года в Украине — «антиконституционный вооруженный переворот», организованный США и «безвольно поддержанный» странами Европы. Зачем только они спровоцировали «раскол в самой Украине и выход Крыма из ее состава», — возмущается Путин.
Zeit прерывает текст Путина уже после первых абзацев — формально для того, чтобы рассказать об истории появления текста, но также и для того, чтобы напомнить: руководство Германии и ЕС, а также все авторы издания оценивают присоединение Крыма как «нарушение международного права» и «аннексию».
Газета пообещала, что в ближайшие дни и недели обязательно опубликует ответы на статью Путина. Обещание не спасло — на Zeit обрушилась волна критики: как, мол, одна из самых лучших газет Европы могла опубликовать откровенную пропаганду?
Рассказываем о дискуссии, которую вызвала статья Путина.
«Кто бы ни пытался сейчас переписать страницы прошлого, правда в том, что советский солдат пришел на землю Германии не мстить немцам, а с благородной, великой миссией освободителя», — новую статью Путин начинает в духе прошлой, опубликованной в июне 2020 года в журнале The National Interest. Борьба за память — излюбленный сюжет президента России, в том числе при общении с западной аудиторией.
Газета taz не преминула напомнить своим читателям, что представление, согласно которому для людей, живших на территории СССР, война началась 22 июня 1941 года, — не единственно возможное: к тому времени Латвия, Литва и Эстония уже год как были насильно включены в «братскую семью пролетарских народов».
Впрочем, история Великой Отечественной войны служит только поводом для статьи Zeit, а не ее главной темой. Современность волнует Путина явно больше. Он вновь напоминает об идее Европы «от Лиссабона до Владивостока»:
«Именно в этой логике — в логике построения Большой Европы, объединенной общими ценностями и интересами, — Россия стремилась развивать свои отношения с европейцами […] Но возобладал другой подход. В его основе лежало расширение Североатлантического альянса».
НАТО никого в свои ряды насильно не загоняло
После отравления Алексея Навального и его заключения в тюрьму европейские политики все чаще говорят о том, что отношения России и ЕС достигли дна. На этом фоне многие немецкие комментаторы считают неуместными сетования Путина на упущенные возможности. А редактор отдела политики таблоида Bild Петер Тиде упрекает Zeit в потакании президенту России, а его самого — в игнорировании неудобных фактов:
[bilingbox]Благородная газета Zeit выпускает обширный материал с этой пропагандой. А Путин, конечно, умалчивает, как сам он нарушил все договоры по ядерному оружию и вновь разместил в Кенигсберге (Калининграде) ракеты с ядерными боеголовками, способные долететь до Берлина. Он не пишет ни слова о том, что это не Североатлантический альянс “расширялся”, а бывшие республики СССР (например, некогда оккупированные страны Балтии), испытывая страх перед Москвой, хотели вступить в НАТО.~~~Und da gibt die edle „Zeit“ der Propaganda die große Bühne <…> Denn natürlich verschweigt Putin, dass er selbst gegen alle Verträge über Nuklearwaffen brach und in Königsberg (Kaliningrad) wieder Atomraketen stationierte, die bis vor die Tore Berlins fliegen können. Kein Wort davon, dass sich „die Nato“ nicht ausbreitete, sondern Ex-Sowjetstaaten (wie etwa das früher okkupierte Baltikum) aus Angst vor Moskau in die Nato wollten.[/bilingbox]
Образ жертвы скрывает изъяны политики
Путин пытается представить Россию жертвой обмана со стороны западных политиков, а страны Восточной Европы, в том числе Украину, — как объект манипуляций со стороны европейских держав и США. Тем самым, пишет Матиас Брюггманн в Handelsblatt, президент России ретуширует неудачи собственного курса:
[bilingbox][…] Путин не только игнорирует свободную волю украинцев, но и отказывается признавать тот факт, что российскому руководству так по сей день и не удалось превратить крупнейшую страну мира в экономический и политический центр притяжения. Вместо этого оно все сильнее углубляет раскол в Европе. Потому что давление, принуждение и угрозы не могут заменить компромиссы, сочувствие и свободу в принятии решений.~~~Damit ignoriert Putin nicht bloß den freien Willen der Ukrainer, sondern verkennt zudem noch, dass die russische Führung es bis heute nicht geschafft hat, den größten Flächenstaat ökonomisch und politisch zu einem Anziehungspol zu machen. Im Gegenteil: Sie vertieft den Riss mitten durch Europa immer weiter. Denn Druck, Zwang und Drohungen können Kompromisse, Empathie und Gestaltungsfreiheit nicht ersetzen. [/bilingbox]
В Германии есть благодатная почва для идей Путина
С тех же позиций высказывания Путина о расширении НАТО критикует и Ральф Фюкс, сопредседатель Центра либеральной современности, недавно объявленного в России «нежелательной организацией». Но в комментарии, опубликованном в той же Zeit, он отмечает и то, что текст Путина тонко заточен под немецкую публику:
[bilingbox]Его идея “Европы от Лиссабона до Владивостока” направлена на то, чтобы окончательно разделить нас с США и заставить променять приверженность Западу на альянс с Москвой. Для такого в Германии уже давно есть благодатная почва, как в крайне левых, так и в крайне правых группах общества. […] Да и в политической среде, от консервативных до левых кругов, распространены симпатии к идее оси Берлин–Москва в качестве геополитического противовеса Америке и Китаю.~~~Sein Plädoyer für ein "Europa von Lissabon bis Wladiwostok" zielt darauf ab, uns endlich von den USA abzukoppeln und die Westbindung gegen eine Allianz mit Moskau einzutauschen. Dafür gibt es in Deutschland seit jeher einen fruchtbaren Boden, von ganz links bis ganz rechts. <…> Auch politisch gibt es in konservativen wie linken Milieus viel Sympathie für eine Berlin-Moskau-Achse als geopolitisches Gegengewicht zu Amerika und China.[/bilingbox]
Немцы плохо знают историю Восточной Европы
Но действительно ли высказывания Путина ориентированы на эти группы? Или он ищет новую целевую аудиторию — например, среди читателей Zeit, которые традиционно считаются образованными, либерально настроенными, но умеренными людьми? Этими вопросами задается историк Мартин Шульце Вессель. В колонке для той же Zeit он выражает опасение, что «путинское мифотворчество возымеет эффект».
[bilingbox]Проблема в том, что немецкая общественность, и даже политическая элита Германии, плохо знакома с историей Восточной Европы. Развязанная Германией война на востоке затмевает все остальное, и так со временем формируются представления, страдающие недостатком глубины. Знания о более общих взаимосвязях, даже о новейшей истории восточноевропейских государств, остаются лишь фрагментарными. В таких условиях ничто не мешает процветать историческому мифотворчеству, а целенаправленная дезинформация находит благодарных слушателей.~~~Das Problem ist die Unkenntnis über die Geschichte des östlichen Europa in der deutschen Öffentlichkeit, ja selbst in den politischen Eliten Deutschlands. Über die Schrecken des deutschen Angriffskriegs im östlichen Europa entsteht allmählich ein Bewusstsein, dem es an vertieftem Wissen mangelt. Über größere Zusammenhänge, selbst über die jüngste Zeitgeschichte des östlichen Europa, bestehen allenfalls rudimentäre Kenntnisse. Unter diesen Bedingungen gedeihen Geschichtsmythen und gezielte Desinformation findet ihre Abnehmer.[/bilingbox]
Единственное условие, при котором предложения Путина могут быть приняты
Очевидно, именно на умеренную и либеральную аудиторию нацелены миролюбивые высказывания Путина:
«Россия выступает за восстановление всеобъемлющего партнерства с Европой. У нас много тем, представляющих взаимный интерес. Это безопасность и стратегическая стабильность, здравоохранение и образование, цифровизация, энергетика, культура, наука и технологии, решение климатических и экологических проблем».
Что это? Очередная перезагрузка? Примирение? Некоторым комментаторам все эти идеи кажутся «нелепыми». Скептически настроен, в частности, Ральф Фюкс:
[bilingbox]Призыв к европейскому сотрудничеству, в котором нет ни слова о демократии, правах человека, равноправии государств в вопросах безопасности и суверенитета, — это ущербное предложение.~~~Ein Aufruf zur europäischen Zusammenarbeit, in dem Demokratie, Menschenrechte, gleiche Sicherheit und Souveränität aller Staaten mit keiner Silbe erwähnt werden, ist ein vergiftetes Angebot.[/bilingbox]
Но при каких условиях предложения Путина все же могут быть приняты, спрашивает журналист Süddeutsche Zeitung Нильс Минкмар:
[bilingbox]Владимира Путина нельзя назвать обыкновенным политиком, выступающим на симпозиумах с речами о “нелиберальной демократии” и суверенитете национальных государств. Он — антидемократический активист, биографию которого следовало бы озаглавить “Путь, усеянный трупами”. Время сотрудничества и нормального общения между Россией и Европой, которое описано в его статье, настанет, когда он покинет президентский пост.~~~Wladimir Putin ist kein gewöhnlicher Politiker, der in Reden und Symposien seine Ansichten zur illiberalen Demokratie und zum souveränen Nationalstaat ausbreitet, sondern ein antidemokratischer Aktivist, dessen Biografie den Untertitel "Leichen pflastern seinen Weg" tragen sollte. Die Zeit der Kooperation und Kommunikation zwischen Russland und Europa, die er in dem Artikel beschreibt, wird kommen, wenn er nicht mehr im Amt ist.[/bilingbox]
Не следует уподобляться авторитарному деспоту
В итоге значительная часть немецких СМИ обвинила Zeit в распространении пропаганды: мол, «редакция позволила превратить себя в агента президента России». И лишь несколько человек задают (риторический) вопрос, каким образом столь крупное издание, как Zeit, может отказаться печатать статью главы государства. К чему бы это привело? Не к упрекам ли Кремля в цензуре? Или к критике с его стороны в адрес правительства Германии, якобы подавляющего свободу слова?
Чего-то подобного опасается специалист по теории коммуникации Самира Эль Уассил, написавшая колонку для Deutschlandfunk.
[bilingbox]Как раз в силу того, что авторитарный деспот подавляет свободную прессу в собственной стране, в немецкоязычном издании ему должна быть обеспечена возможность высказаться, чтобы таким образом открыто продемонстрировать всю лживость его аргументов […] Тем не менее нужно с полной определенностью заявить, что этот материал, опубликованный в крупнейшем еженедельнике Германии, — не что иное, как дезинформация, пущенная деспотичным правителем. ~~~Eben weil dieser autoritäre Despot die freie Presse in seinem Land unterdrückt, muss man ihm in einem deutschsprachigen Medium erst recht die Freiheit seiner Stimme zugestehen und kann so seine Verlogenheit öffentlich vorführen. <…> Es bleibt dennoch – und das in einem der wichtigsten Wochenmagazine Deutschlands – das muss man so festhalten: die veröffentlichte Desinformation eines Despoten.[/bilingbox]
Как журналисту сохранять объективность, когда обстановка настолько острая, что затрагивает его самого, родственников и друзей? Бывает ли, что гражданская позиция мешает освещать факты? Как следовать профессиональным стандартам, когда доступ к информации ограничивают? Могут ли СМИ выжить в условиях одновременно политического и технологического давления — все вообще и конкретные белорусские и российски? Действительно ли в условиях политического кризиса блоги превращаются в главный источник объективной информации? А что такое вообще «объективная информация»?
Говорим про объективную журналистику в периоды кризисов вместе с медиаэкспертами, журналистами Александром Класковским (информационная компания «БелаПАН», Беларусь) и Максимом Трудолюбовым (издание «Медуза» и др., Россия).
До выборов в Бундестаг осталось три месяца, и в Германии часто говорят о том, что впервые за многие годы в позициях кандидатов в канцлеры есть глубокие различия. А 20 мая прошли их первые теледебаты — тоже уникальные для Германии. В них приняли участие не два кандидата, как прежде, в сразу трое: к претендентам от ХДС/ХСС (Армину Лашету) и от социал-демократов (Олафу Шольцу) добавилась Анналена Бербок от партии «Зеленых». При этом сами дебаты, по мнению комментаторов, прошли скорее мирно: все кандидаты единодушно выступают за продолжение евроинтеграции и подчеркивают значимость отношений с США. Чем Бербок отличается от представителей других партий, так это более жесткой позицией по отношению к России, в частности по поводу строительства газопровода «Северный поток — 2». Лашет и Шольц, чьи партии входят в состав действующей правительственной коалиции, в очередной раз высказали свою приверженность проекту. «Зеленые», в отличие от них, требуют прекратить строительство газопровода. По их мнению, санкции не будут действенными до тех пор, пока Германию и Россию связывает этот проект.
Если Бербок станет канцлером, то наверняка будет требовать ужесточения политики в отношении России. Но опросы показывают, что ХДС/ХСС сейчас немного опережает «Зеленых» (хотя пару месяцев назад те были в лидерах), а следом идут социал-демократы. И один из наиболее вероятных сценариев предполагает, что по итогам выборов «Зеленые» станут младшими партнерами христианских демократов по коалиции. В таком случае, по немецкой традиции, именно им достанется пост министра иностранных дел. Это значит, что Лашету и Бербок придется преодолевать трения и искать внешнеполитические компромиссы. «Зеленые» постараются заставить канцлера действовать решительнее. Смогут ли стороны найти баланс? И кто скорее пойдет на уступки?
Избирательная кампания еще не стартовала, Армин Лашет еще не возглавил ХДС и не стал кандидатом в канцлеры, а Анналена Бербок уже бросала ему упрек во «внешнеполитической слепоте»: «Будущий председатель сильнейшей, ведущей ныне партии должен четко определиться в вопросах внешней политики», — говорила она в январе 2021 года журналистам еженедельника Der Spiegel.
Российские фирмы ведут активную деятельность в земле Северный Рейн-Вестфалия, в которой Лашет занимает пост премьер-министра. По мнению Бербок, именно лояльность Лашета к России особенно опасна. Он должен порвать с чрезмерно пророссийской линией, выбранной его партией в последние годы, полагает Бербок, — эта линия несовместима с приверженностью европейским ценностям.
«Четкая позиция в отношении авторитарных режимов»
Кремль пытается расколоть Евросоюз — все последние годы об этом вновь и вновь говорят немецкие политики и журналисты. Германия должна взять на себя больше ответственности за происходящее в ЕС и во всем мире — такое требование немцы тоже слышат постоянно.
Но за словами не следуют дела — на это постоянно указывают «Зеленые». В интервью Der Spiegel Бербок вновь напомнила об этом: «Пришло время, когда мы, европейцы, должны показать собственную силу. Новому федеральному правительству нужна отчетливая проевропейская внешнеполитическая позиция и вполне определенное отношение к авторитарным режимам».
«Северный поток — 2»
Определяющая проблема, по мнению «Зеленых», — это именно строительство «Северного потока — 2». «Этот газопровод не что иное, как удар по безопасности, в том числе наших восточноевропейских соседей». Бербок считает, что отсечение Украины от транзита газа может стать «фатальным шагом» с геополитической точки зрения.
Слово «геополитика» лишь недавно обнаружилось в лексиконе «Зеленых». Прежде многим казалось, что заложенное в нем представление о некой агрессивной международной игре с нулевой суммой давно устарело. Лишь после присоединения Крыма некоторые немецкие СМИ заговорили о возвращении геополитики. Прошло семь лет, и этот термин, по-прежнему звучащий для многих архаично, уже не редкость при обсуждении внешнеполитических тем в Германии. Но его появление в риторике «Зеленых» — это действительно новость.
Свои требования Анналена Бербок повторила в интервью Frankfurter Allgemeine Sonntagszeitung (FAS) в апреле: «Наш сигнал Москве должен быть таким: суверенные государства сами принимают решения об участии в международных организациях. Это относится и к перспективе вхождения Украины в ЕС и НАТО».
При этом политик оговаривается: «Нельзя сначала делать третий шаг, а потом первый, и уж точно не следует так поступать в ситуации жесткого противостояния с Россией». Под «первым шагом» она подразумевает по-настоящему действенное давление на Россию. Бербок выступает против формулы, ставшей ключевой для посткрымского курса Германии, — ужесточение санкций против России при сохранении «Потока», который выносится за скобки как «чисто коммерческий проект». По мнению лидера «Зеленых», при таком подходе не стоит удивляться неэффективности санкций. Они заработают по-настоящему, только если Берлин откажется от проекта газопровода, полагает Бербок.
Армин Лашет с этим согласиться не готов: в программной речи по вопросам внешней политики и безопасности 19 мая он, с одной стороны, заявил, что России следует «поставить границы», но поддержал завершение «Потока». Тем временем, считает кандидат в канцлеры от ХДС, будущее правительство должно достичь двухпроцентной цели финансирования НАТО.
Бербок, в свою очередь, называет правило двух процентов «абсурдным» в условиях пандемии: «Я считаю, что мы, европейцы, должны лучше использовать общие возможности. Военные расходы Европы в три-четыре раза выше российских, но наши возможности ограничены тем, что мы многое дублируем. Это неэффективно. По моему мнению, следует и дальше развивать “Европейское сотрудничество в области безопасности и обороны”».
Журналисты и аналитики практически единодушны: Лашет показывает себя продолжателем дела Меркель и старается идти в фарватере ее популярности. Бербок же хочет продемонстрировать самостоятельность и новизну подходов. На страницах Handelsblatt журналист Торстен Рике резюмирует: «Лашет делает ставку на прежний курс под девизом «Так держать!» — Бербок, напротив, готова проявлять твердость и показать собственную инаковость».
Немецкий «ангст»?
В приверженности Лашета и ХДС вообще прежнему курсу многие немецкие комментаторы видят не только меркантильные интересы и не только желание выстоять на плечах популярности Меркель, но и безотчетный страх перед Россией. Тот внешнеполитический «ангст», который, по мнению ряда комментаторов, необходимо преодолеть. Об этом пишет, в частности, Штефан Корнелиус, редактор отдела политики Süddeutsche Zeitung: «В этом случае страх — худший советчик. В отношениях с Россией нам давно уже стоило выстроить последовательную стратегию. […] Следующему кабинету министров придется первым делом выработать непротиворечивую линию по отношению к России. И решение поддержать Украину будет совершенно логичным шагом».
Сама Бербок также упрекает правительство в трусости: «Эта осторожность и нерешительность, это бездействие, вызванное страхом, — они не сделали нашу жизнь безопасней, — отмечает она в интервью FAS. — Совсем наоборот. Пустоты, образующиеся из-за внешнеполитической пассивности нынешнего правительства, занимают авторитарные режимы, такие как Россия и Турция, и делают они это прямо по соседству с нами. Поэтому я выступаю за активную внешнюю политику для Германии и Европы».
Внешнеполитическая решительность Бербок и ее сопредседателяРоберта Хабека знаменует собой завершение политической эволюции «Зеленых». В разгар холодной войны эта партия зародилась в противовес традиционным политическим силам, требуя отказаться от участия в геополитическом противостоянии. В условиях «новой холодной войны», о которой все чаще пишут эксперты по всему миру, «Зеленые», напротив, выступают де-факто за то, чтобы Германия стала ее активным участником.
Но не обернется ли вновь обретенная смелость «Зеленых» неосмотрительностью? Может ли Германия на самом деле позволить себе разрыв с Россией, подобно США или Великобритании? Не приведет ли это к войне? Или в самом деле правительству ФРГ не остается ничего, кроме решительного противодействия Кремлю? Эти вопросы, среди прочих, будут определять исход предвыборной борьбы.
Сопредседатель партии «Зеленых» Роберт Хабек в бронежилете и военной каске. Одной этой фотографии из Мариуполя хватило, чтобы удивить пацифистски настроенных сторонников партии. Но интервью, которое Хабек дал Deutschlandfunk после визита на линию фронта в Восточной Украине, всколыхнуло уже все немецкое общество.
«Я считаю, что не стоит препятствовать поставкам на Украину вооружения для самозащиты, то есть оборонительного вооружения», — заявил он и тут же попал под огонь. Причем досталось Хабеку не только от оппонентов, но и от некоторых однопартийцев. В конце концов, в программе «Зеленых» черным по белому написано: «Партия категорически против экспорта оружия и продукции военного назначения диктаторам и режимам, нарушающим права человека, а также в регионы, где ведутся боевые действия». Нынешнее федеральное правительство неоднократно отклоняло схожие просьбы Украины, указывая на недопустимость поставок вооружений в «горячие точки».
К заявлениям лидеров «Зеленых» сейчас приковано особое внимание. Согласно опросам, сейчас это вторая по популярности партия в Германии, и многие эксперты полагают, что ее участие в правительстве, которое будет сформировано по итогам парламентских выборов в сентябре, почти неизбежно. Слова Хабека заставили вспомнить о том, как в начале 2000-х первый и пока единственный «зеленый» министр иностранных дел Йошка Фишер поддержал натовскую военную акцию в Косово, из-за чего партию уже тогда обвиняли в лицемерии.
В то же время, по данным авторитетного исследовательского института SIPRI, между 2016-м и 2020 годом Германия была четвертым в мире экспортером оружия и занимала почти 5% мирового рынка. В 2020 году участники конфликтов в Йемене и Ливии получили немецкого вооружения на сумму более миллиарда евро. Многие в Германии задаются вопросом, почему им обделена противостоящая российской агрессии Украина. Дискуссии на эту тему — в нашем обзоре прессы.
Tagesspiegel: Переход к «реальной морали»
Корреспондент главной редакции Tagesspiegel Кристоф фон Маршалл указывает на поворот в позиции «Зеленых».
«Девиз «Больше никогда!» теперь трактуют не как «Германия больше никогда не будет участвовать в войнах», а как «Германия больше никогда не будет безучастно наблюдать за массовыми убийствами». Когда мир боролся с ИГИЛ в Сирии и Ираке, у «Зеленых» не было единой позиции по поводу того, поставлять ли вооружения курдскому ополчению, которое защищало езидов от исламистов. Но тогдашний сопредседатель партии Джем Оздемир поддерживал это решение. Теперь же сопредседатель партии Хабек готов отправлять оружие на Украину — получается, «Зеленые» окончательно перешли к «реальной морали».»
Der Spiegel: Лидер фракции социал-демократов возражает
Этот поворот одним из первых раскритиковал Рольф Мютцених, председатель фракции СДПГ в Бундестаге. На страницах Der Spiegel он возражает против военных поставок.
«Требования поставлять так называемые «оборонительные вооружения» в Украину легкомысленны. Это лишний раз демонстрирует, что «Зеленые» не готовы управлять страной, а их позиция непоследовательна. […] Одним из предвыборных обещаний «Зеленых» был запрет на поставки оружия из стран ЕС в горячие точки, а бывший министр окружающей среды [земли Шлезвиг-Гольштейн] тем временем не желает учитывать ни напряженные усилия по разрешению кризиса в регионе, ни внутриполитическую ситуацию в Украине.»
На заявление Хабека отреагировал и Дитмар Барч, сопредседатель фракции «Левых» в Бундестаге. И сам попал под шквал критики.
«Хабек совсем зарапортовался. Нельзя забывать о нашей истории: председателю немецкой партии неуместно фотографироваться в стальной каске на границе с Россией.»
Денис Трубецкой: «Подобные исторические аллюзии недопустимы»
Критики Барча напомнили ему о том, что фотография была сделана вовсе не на российско-украинской границе (которая находится под контролем сепаратистов), а на линии разграничения, фактически на линии фронта. За которой находится территория, которую в Украине считают оккупированной. Киевский журналист Денис Трубецкой, который сотрудничает со многими немецкими СМИ, однако, критикует исторические аллюзии Барча: стальная каска не делает Хабека солдатом вермахта, напавшим на Россию. На этот раз все наоборот.
«Я вообще не понимаю историческую аргументацию Барча. Украинцы (как и белорусы) — один из наиболее пострадавших во Второй мировой войне народов. В Украине за годы войны погибло до десяти миллионов человек. В 2014 году Россия аннексировала украинский Крым и продолжает поддерживать агрессию на востоке Украины, поэтому нет ничего циничнее, чем аргументация Барча. Мне кажется, что это абсолютно недопустимо.»
Süddeutsche Zeitung: Поддерживать Украину нужно было уже давно
Штефан Корнелиус, редактор отдела политики Süddeutsche Zeitung, полагает, что «Зеленые» и все немецкие избиратели стоят перед выбором: сохранять идейный пацифизм или добиваться военно-стратегического равновесия с помощью устрашения и самозащиты? Корнелиус придерживается второй позиции, хотя и с известной осторожностью.
«В этом случае страх — худший советчик. В отношениях с Россией нам давно уже стоило выстроить последовательную стратегию. Такая стратегия в том числе должна подразумевать поддержку Украины, которая и сегодня получает от Германии больше финансирования по европейским программам невоенного сотрудничества, чем другие страны. Кстати говоря, поставка военной продукции, например патрульных катеров или раций, укрепит обороноспособность этой страны, но совсем не обязательно будет способствовать разрастанию конфликта.
Следующему кабинету министров (в состав которого, скорее всего, будут входить и «Зеленые») придется первым делом определить непротиворечивую линию по отношению к России. И решение поддержать Украину будет совершенно логичным шагом.»
Бертольд Колер, один из четырех издателей газеты FAZ, сомневается в существовании чисто «оборонительного вооружения», однако его отношение к украинской политике федерального правительства схоже с позицией Штефана Корнелиуса.
««Оборонительное вооружение» […] — размытый и политизированный термин. Даже санитарный транспорт и приборы ночного видения можно использовать при наступлении. С другой стороны, мы правда считаем, что Украина нападет на ядерную державу, если Берлин поставит Киеву противотанковые ракеты, как пешмерга в Ираке?
Такие опасения совершенно безосновательны. Однако, судя по всему, мы не можем помочь Киеву даже в том, чтобы он восстановил контроль над собственными территориями на востоке страны или, тем более, над аннексированным Крымом. Потому что в таком случае стоит опасаться, что Москва нанесет широкомасштабный ответный удар. Войне немецкие политики как раз и предпочитают «кладбищенский мир и покой по-путински». Нарушать этот покой не позволено никому в Берлине, и уж тем более не какому-то региональному экс-министру защиты окружающей среды.»
На фоне мировых событий последних месяцев вывод американских войск из Афганистана проходит почти незамеченным. Джо Байден приказал закончить его к 11 сентября 2021 года, то есть к двадцатилетию войны, которая знаменовала собой начало XXI века. На самом деле, события в Афганистане давно выпали из фокуса всеобщего внимания, превратившись в один из периферийных конфликтов, которых с того времени скопилось множество: в Ираке, в Сирии, в Донбассе.
Но известный немецкий историк и политический философ Херфрид Мюнклер предсказывает, что через некоторое время вывод войск из Афганистана попадет в учебники истории. В параграф под названием «Неудачная попытка Запада выстроить либеральный миропорядок». Американские военные и их союзники пытались не просто уничтожить противника, а коренным образом изменить жизнь афганского общества, переделав его под западные демократические стандарты. Достичь этого не удалось, а сама попытка обошлась в сто с лишним тысяч человеческих жизней.
В статье для Neue Zürcher Zeitung Мюнклер предлагает Западу привыкать к тому, что его возможность устанавливать политические стандарты простирается не дальше собственных границ.
Неизбежные сравнения с Вьетнамом
История знает поворотные моменты, разделяющие эпохи на «до» и «после». Историку эти водоразделы хорошо видны; современнику, напротив, гораздо труднее различить то самое событие, которое впоследствии окажется исторической вехой.
Гете вспоминал, что после канонады при Вальми он утешал промокших до нитки солдат, собравшихся вокруг костра на бивуаке, тем, что здесь и сейчас начинается новая эра и они наблюдают ее зарю. Но прошли десятилетия, прежде чем сложился этот рассказ. Канта отделяло от Французской революции не так много времени, когда он назвал ее «историческим знамением», которое определит ход истории на целом континенте.
В сравнении с Великой Французской революцией вывод войск НАТО из Афганистана кажется событием куда более скромного масштаба. Они пробыли там почти двадцать лет, и, пока успех военной операции отодвигался все дальше в неопределенное будущее, все силы были брошены на то, чтобы избежать впечатления провала и организовать отступление так, чтобы оно не обернулось военной катастрофой. Важно было не допустить появления образов столь же врезающихся в память, как последний вертолет, который взлетел с крыши американского посольства в Сайгоне.
И все равно сравнения с Вьетнамом повторяются из раза в раз: военная операция, тянувшаяся больше десяти лет; огромные траты; немалые потери; тающие шансы на успех; сходящая на нет способность интервентов удерживать позиции, наспех согласованный мирный договор — лишь немного выждав для приличия, северные вьетнамцы его нарушили, захватив Южный Вьетнам. События в Афганистане, вполне возможно, будут развиваться по тому же сценарию — в этом случае даже договор с «Талибаном» заключить не удалось. Тем труднее организовать вывод войск, и тем меньше ясности с его сроками.
Впрочем, зачем талибам нападать на отходящие силы НАТО и рисковать куда бóльшими потерями? Похоже, что власть в Кабуле рано или поздно все равно упадет им в руки.
Политика — и ничего больше
Сравнение с концом войны во Вьетнаме свидетельствует о том, что вывод натовских войск из Афганистана не станет тем самым «историческим знамением» и не повлечет за собой даже значимого изменения геополитической расстановки сил. Как известно, предсказания теории домино не сбылись и коммунисты так и не захватили постепенно власть во всей Юго-Восточной Азии. Вьетнам уже довольно давно взял курс на сближение с США — видя в них защиту от угрозы, которую ощущает со стороны Китая. Уход США из Вьетнама привел к парадоксальному результату: победители отвернулись от бывших союзников и сближаются с прежним врагом.
Подобное развитие событий вполне можно представить и в Гиндукуше. Аналогия с Вьетнамом позволяет увидеть в отступлении из Афганистана «politics as usual» Конечно, следует признать: новые волны беженцев из Афганистана на Запад неизбежны. Но затем финансирование этого дорогостоящего проекта будет завершено, затраты подсчитают и спишут, и Афганистан исчезнет с первых страниц новостей.
Чего добивался Запад?
И все же вывод западных войск из Афганистана может говорить о фундаментальном изменении представлений Запада о мировом порядке — а это уже выходит далеко за рамки аналогии с Вьетнамом. Война во Вьетнаме шла за сферы влияния, и в этом мало отличалась от войн в других точках на карте — в Африке, Латинской Америке и так далее. Общую рамку вооруженным конфликтам задавала холодная война: и Запад, и Восток пытались продвинуться вперед, занимая плацдармы в геополитически значимых регионах, и искали союза с полезными государствами третьего мира.
В этой логике Запад воспринял и присутствие советской армии в Афганистане в 1980-е годы — и отреагировал соответствующе: врагов Советского Союза, включая талибов, поддерживали деньгами и оружием, чтобы создать для советской армии собственный «Вьетнам». Однако присутствие НАТО в Гиндукуше лишено геополитической окраски, и именно так на дело смотрят в Москве и в Пекине: не случайно ничто не указывает на поддержку «Талибана» с их стороны. Геополитические интересы Москвы сосредоточены в черноморском регионе, а в китайском проекте «Шелкового пути» Афганистан не играет сколько-нибудь существенной роли. К тому же у обеих стран свои счеты с исламистскими движениями, и вряд ли Китай или Россия выиграют от выхода НАТО из Афганистана.
Первоначально военное вмешательство Запада обосновывалось присутствием в Афганистане «Аль-Каиды» и отказом «Талибана» закрыть ее базы и выдать главарей террористической организации США. В военном отношении «Аль-Каида» была вскоре разгромлена. Если это было единственной задачей, ее решили уже в 2003 году — тогда можно было бы и вывести войска. Ретроспективно именно это и видится правильным решением. Но Западу помешало представление о новом миропорядке, который должен был сменить биполярное противостояние времен холодной войны.
Эксперимент по установлению нового мирового порядка
Эти представления (впрочем, весьма зыбкие) включали в себя отказ от войны как способа продвижения политических интересов, упорядочивание международных отношений и распространение на весь мир ряда норм — в особенности касающихся прав человека. Вооруженные силы в этом контексте должны были выступать как некая глобальная полиция, призванная наводить порядок и давать отпор отъявленным нарушителям.
И тут горной стране в Гиндукуше досталась ключевая роль. Афганистан стал полем эксперимента по установлению нового мирового порядка: равноправия мужчин и женщин, демократического участия, экономического развития и особенно закрытия теневых каналов глобализации, в которых Афганистан участвовал как производитель опиума. Изначальная роль военных была переосмыслена, их переделали в «полицейских», обеспечивающих модернизацию страны. Было понятно, что модернизация несет преимущества не всем и что будут проигравшие. Так и вышло: те, кто, как предполагалось, должен был проиграть, вскоре опять взялись за оружие.
В результате миротворческая акция через некоторое время превратилась в военную интервенцию. Тем временем развитие застопорилось, а страны-участницы интервенции не решались форсировать операцию, чтобы не множить ряды сторонников «Талибана». Не меньше десятка лет Запад не мог выбраться из афганского тупика. Но это был образцово-показательный проект нового миропорядка — а потому сворачивать военное присутствие не спешили. Афганистан стал для Запада пробным камнем при строительстве нового мира.
Бастионы сопротивления
Вывод войск — это признание, что выстроить либеральный миропорядок оказалось Западу не под силу. Права человека, гражданское общество и политическое участие не удается сделать нормой не только в странах, которые остаются сильнейшими противниками Запада, — в России и в Китае. Не выходит обеспечить их и в отстающих регионах, даже когда эти ценности разделяет часть населения. Противники либеральных идей не дают себя ни переманить, ни подкупить. Религия и связанные с нею традиции оказались прочными бастионами сопротивления.
Оплотом западных либеральных ценностей в обозримом будущем останется только сам Запад и принадлежащее ему пространство. От идеи глобального порядка с общими ценностями, очевидно, пришлось отказаться, пусть в риторике неправительственных организаций она по-прежнему звучит. Впредь целью военного вмешательства на периферии западного мира будет политическая стабилизация, а не продвижение прав человека. И с этой точки зрения вывод войск из Афганистана действительно открывает новую главу в истории.
24 мая — день рождения Иосифа Бродского. Может возникнуть вопрос: почему мы публикуем о нем текст? Ведь «декодер» — о Германии и Европе, а не о русской поэзии. Это так. Но филолог Захар Ишов рассказывает не просто о стихах Бродского, а о русском восприятии европейской культуры и — шире — о диалоге культур. Который для самого Бродского был необходим, более того, неизбежен. Еще живя в Ленинграде, он как-то указал на открытку с редким видом — Венеции, покрытой снегом, — и уверенно сказал: «Вот это я увижу». Откуда взялась эта уверенность? В те времена Венеция могла быть для советского человека лишь недостижимой мечтой. То, как она сбылась, иллюстрируют фотографии Вероники Шильц.
Вынужденная эмиграция Бродского из СССР имела по крайней мере один плюс. Теперь он мог осуществить свой план — увидеть зимнюю Венецию. Осенью 1972 года Бродский начал преподавать в Мичиганском университете; в первый же свой зимний отпуск он отправился в Италию. С тех пор он ездил в Венецию почти каждую зиму в течение двадцати лет, «с частотой дурного сна», как он позже шутил в книге «Набережная неисцелимых» (на английском она вышла в 1989 году под названием Watermark) — длинном эссе, ставшем гимном Венеции и подробным описанием его романа с этим городом.
«Венеция — это всегда уже написанное, уже увиденное, уже прочитанное», — заметил один крупный литературовед1. Как можно сказать что-то новое о месте, уже описанном Шекспиром, Шиллером, Байроном, Пушкиным, Вяземским, Ренье, Джеймсом, Манном, Прустом, Ахматовой, Пастернаком, Мандельштамом и многими другими? Американская писательница Мэри Маккарти заметила: «“Я завидую вам, пишущему о Венеции”, — говорит новичок. “Мне жаль вас”, — говорит искушенный»2 . Бродский присоединился к хору поклонников Венеции так поздно, что у него было преимущество опоздавшего: его не тяготил «страх влияния»3. Ему не терпелось оставить собственный след в Большой Книге Венеции: «Отметиться желание было», — вспоминал он позже4.
Начиная с «Рождественского романса» (1962) Бродский старался «сочинить стихотворение к каждому Рождеству — как своего рода пожелание ко дню рождения». Поскольку он приехал в Венецию в конце декабря 1972 года, вполне естественно, что свое первое и, возможно, самое запоминающееся венецианское стихотворение «Лагуна» он начал именно как рождественский текст, в который вплетаются элементы травелога и лирического стихотворения со следами травмы его недавнего изгнания.
Первое, что поражает новичка в Венеции, — что она не совсем похожа на другие города: отношения между сушей и водой здесь перевернуты. Петрарка называл ее просто mundus alter [иной мир]. В венецианском рождественском стихотворении Бродский прибегает к морским метафорам: пансион, где остановился лирический герой, сравнивается с круизным лайнером, плывущим в рождественский прилив; портье — с капитаном у штурвала; одинокий постоялец, поднимающийся в свой номер, — с пассажиром, садящимся на корабль:
I Три старухи с вязаньем в глубоких креслах толкуют в холле о муках крестных; пансион «Аккадемиа» вместе со всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот телевизора; сунув гроссбух под локоть, клерк поворачивает колесо.
II И восходит в свой номер на борт по трапу постоялец, несущий в кармане граппу, совершенный никто, человек в плаще, потерявший память, отчизну, сына; по горбу его плачет в лесах осина, если кто-то плачет о нем вообще.
(„Лагуна“, 1973)
Подобным образом и в венецианском рождественском вертепе вместо вола — рыба; вместо вифлеемской звезды — звезда морская, ведущая волхвов к дому младенца Иисуса; вместо Марии, качающей колыбель, — ветер, раскачивающий лодки в лагуне. Наконец, сам лирический герой вместо традиционной рождественской птицы «кромсает» леща:
лодки качает, как люльки; фиш, а не вол в изголовьи встает ночами, и звезда морская в окне лучами штору шевелит, покуда спишь. V Так и будем жить, заливая мертвой водой стеклянной графина мокрый пламень граппы, кромсая леща, а не птицу-гуся, чтобы нас насытил предок хордовый Твой, Спаситель, зимней ночью в сырой стране.
(„Лагуна“, 1973)
Обыкновение прославлять Спасителя, столь явно противоречившее советской враждебности к религии, было связано не столько с религиозностью Бродского, сколько с его стремлением быть частью «мировой культуры»5. Как объяснял его друг, литовский ученый и поэт Томас Венцлова, Бродский никогда полностью не принимал ни одной из официальных религий6. Поклонение Бродского воде — «ее складкам, морщинам, ряби и … ее серости» — в действительности имеет языческий оттенок:
Я просто считаю, что вода есть образ времени, и под всякий Новый год, в несколько языческом духе, стараюсь оказаться у воды, предпочтительно у моря или у океана, чтобы застать всплытие новой порции времени.
(«Набережная неисцелимых», гл. 17, перевод с английского Григория Дашевского)
Второе венецианское стихотворение Бродского, «Сан-Пьетро» (1977), посвящено менее туристической части Венеции. В нем есть узнаваемые детали местности, такие как небо цвета выстиранного белья, неизменно развешенного на веревке между двумя зданиями в узком переулке.
Выстиранная, выглаженная простыня залива шуршит оборками, и бесцветный воздух на миг сгущается в голубя или в чайку
(„Сан-Пьетро“, 1977)
Булыжники мостовой цвета жареной рыбы наводят на мысль о популярных в этом районе рыбных ресторанах: «Плитняк мостовой отливает желтой / жареной рыбой». Позже в «Набережной неисцелимых» Бродский опишет завтрак жареной рыбой в другой части Венеции, признаваясь в пристрастии к простым радостям венецианской жизни:
…я должен был уезжать и уже позавтракал в какой-то маленькой траттории в самом дальнем углу Фондамента Нуова жареной рыбой и полбутылкой вина. <…> День был теплый, солнечный, небо голубое, все прекрасно. И <…> я вдруг понял: я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто-нибудь в этот момент, я бы мяукнул. Я был абсолютно, животно счастлив.
(«Набережная неисцелимых», гл. 37)
Менее известно, что в 1977 году Бродский приехал в Венецию для участия в «Биеннале несогласных» — событии уникальном и историческом для послевоенной Италии. В связи с ним он вступил в полемику с известным итальянским славистом Витторио Страдой, пытавшимся дискредитировать эту выставку, чтобы умиротворить советское правительство7. Однако в стихотворении «Сан-Пьетро» этот политический фон совершенно не ощутим. По меткому замечанию искусствоведа Серебряного века Павла Муратова, чья книга «Образы Италии» стала источником вдохновения для нескольких поколений русских путешественников, воды Венеции, как «воды Леты», приносят покой и забвение8. Бродский вторит этому настроению:
только вода, и она одна, всегда и везде остается верной себе — нечувствительной к метаморфозам, плоской, находящейся там, где сухой земли больше нет. И патетика жизни с ее началом, серединой, редеющим календарем, концом и т. д. стушевывается в виду вечной, мелкой, бесцветной ряби. („Сан-Пьетро“)
Сравнивать Санкт-Петербург с Венецией — давняя традиция9. Но для Бродского Венеция не была просто заменой родному городу, куда он не смог вернуться после изгнания в 1972 году. Важнее всего в Венеции была для него невероятная плотность культуры10, которую он исследует в двух следующих венецианских произведениях: «Венецианские строфы I» и «Венецианские строфы II». Здесь он использует метафоры из венецианской живописи и музыки:
IV За золотой чешуей всплывших в канале окон – масло в бронзовых рамах, угол рояля, вещь Вот что прячут внутри, штору задернув, окунь! жаброй хлопая, лещ!
(„Венецианские строфы I“, 1982)
Как и большинство его русских предшественников11 Бродский считал тишину одной из самых волшебных черт Венеции. Парадоксальным образом ему удается передать ее с помощью музыкальных метафор, попутно отдавая дань уважения своему любимому венецианскому композитору Вивальди:
В «Венецианских строфах I» Бродский изображает ночную Венецию как огромный оркестр, исполняющий тишину:
VII Так смолкают оркестры. Город сродни попытке воздуха удержать ноту от тишины, и дворцы стоят, как сдвинутые пюпитры, плохо освещены. Только фальцет звезды меж телеграфных линий – там, где глубоким сном спит гражданин Перми. Но вода аплодирует, и набережная – как иней, осевший на до-ре-ми. („Венецианские строфы I“)
«Гражданин Перми» — это родившийся там Сергей Дягилев. Отец «Ballet Russe» провел свои последние годы в Венеции и был похоронен на острове Сан-Микеле.
В одной из последних глав «Набережной неисцелимых» Бродский описывает поездку на гондоле на этот «остров мертвых». Эта часть читается как прощание с Венецией — и чувствуется, что для Бродского это одновременно и прощание с жизнью. Хотя Бродский скептически относился к Фрейду, его лирическая медитация о смерти в Венеции имеет эротический оттенок и косвенно подтверждает прозрения венского врача о связи между Эросом и Танатосом:
мы выскользнули в Лагуну и взяли курс к Острову мертвых, к Сан-Микеле. Луна, исключительно высокая, <…> почти не освещала водную гладь, и гондола шла абсолютно беззвучно. Было что-то явно эротическое в беззвучном и бесследном ходе ее упругого тела по воде — похожем на скольжение руки по гладкой коже того, кого любишь. Эротическое — из-за отсутствия последствий, из-за бесконечности и почти полной неподвижности кожи, из-за абстрактности ласки.
(«Набережная неисцелимых», гл. 46)
Когда Бродский (слишком рано) умер в январе 1996 года, он тоже был похоронен на кладбище Сан-Микеле. Венеция забрала его к себе — в благодарность за его литературное исследование города. Пока он жил, Венеция была его «земным раем». Именно так он назвал этот город в своем последнем венецианском стихотворении («С натуры»), которое написал на русском языке и сам перевел на английский — всего за несколько недель до смерти12.
Текст: Захар Ишов Фотографии Вероники Шульц († 2019)/Музей Анны Ахматовой, Санкт Петербург 24.05.2021
1.Tanner, Tony (1992): Venice Desired, Oxford, S. 20 ↑
2.McCarthy, Mary (1963): Venice Observed, San Diego/New York/London, S. 12 ↑
3.Bloom H. The Western canon: the books and school of the ages. New York, 1994. P. 7.↑
4.Бродский И. Пересеченная местность: Путешествия с комментариями. Петр Вайль (под ред.). М.: Независимая газета, 1995. С. 170.↑
5.Бродский И. “Рождество: Точка отсчета” // Рождественские стихи. М.: Независимая газета, 1996. С. 62. ↑
6.Венцлова Т. Александр Ват и Иосиф Бродский: Замечания к теме // Статьи о Бродском. М.: Новое издательство, 2005. С. 126. ↑
7.Brodskij I. „Necessario per tutti questo dissenso“ // Corriere della sera, 12.12.1977, S. 5 ↑
8.Муратов П. П. Венеция. Летейские воды (1911-1912) // Образы Италии. М., 1999. С. 11. ↑
9.Ср.: Топоров В. Н. Италия в Петербурге // Италия и славянский мир. Советско-итальянский симпозиум in honorem Professore Ettore Lo Gatto. Сборник тезисов. М., 1990. С. 49–81. ↑
10. См.: Ishov Z. Joseph Brodsky and Italy: A Ph.D. dissertation. Yale: Yale University, 2015 ↑
11.Кара-Мурза А. Знаменитые русские о Венеции. М.: Независимая газета, 2001. ↑
12.Brodsky, Joseph (2000): „In Front of Casa Marcello“, in: Kjellberg, Ann (Hrsg.): Collected Poems in English, New York, S. 435-436. ↑
Уже давно никого не удивляет антиамериканская пропаганда российских провластных СМИ. Если верить ей, мировое лидерство США уходит в прошлое; правительство не справляется с пандемией; темнокожие американцы страдают от расизма, а белые — от движения BLM; и тем временем родители «12 миллионов маленьких американцев не способны их прокормить».
Крах западного мира неизменно предрекала советская пресса в годы холодной войны, но такие настроения были распространены задолго до большевистской революции. В наши дни, однако, в глаза бросается, что исторический пессимизм распространился и в самих западных странах, в том числе в главной из них — в США. Самое зримое тому доказательство — знаменитое обещание Дональда Трампа «сделать Америку великой вновь», предполагающее, что она это величие уже утратила. И судя по тому, сколько американцев поддержали Трампа, именно так они ощущают исторический момент.
Впрочем, в этом нет ничего нового, считает профессор международной политики Регенсбургского университета Штефан Бирлинг. В статье для Neue Zürcher Zeitung он напоминает о «закате западного мира», который сто лет назад предрекал Освальд Шпенглер, и об одновременном распаде США и СССР, который прогнозировал Пол Кеннеди за четыре года до окончания холодной войны. По его мнению, никаких — или почти никаких — оснований ждать скорого краха нет.
Несбывшиеся предсказания
Прежде чем говорить о фактах, давайте рассмотрим вопрос с точки зрения философии культуры. Страх потерять международное значение из-за политического и социального упадка — неизменный лейтмотив западной философии. Освальд Шпенглер еще в конце Первой мировой войны предложил концепцию «жизненных этапов» культур и предрек скорый «закат Европы». Схожие опасения высказывал и его британский коллега Арнольд Тойнби, возлагавший надежду на то, что западную цивилизацию спасет христианская вера. В книге «Взлеты и падения великих держав» историк и преподаватель Йельского университета Пол Кеннеди также предлагал модель циклического развития истории: он считал, что политика имперского экспансионизма стран-гегемонов неизбежно перегружает их экономически и в конце концов приводит их к упадку. Эрозия американского господства неизбежна, заключал Кеннеди; этот процесс можно в какой-то степени контролировать, но нельзя остановить.
Но всем этим философам и историкам не повезло: их предсказания не сбылись. Крах потерпела не Западная Европа и не США, а их противники — нацистская Германия, японская военная диктатура и, наконец, Советский Союз. В 1956 году Никита Хрущев еще торжествующе бросал в лицо Западу: «Мы вас закопаем!», но в 1991 году его страна сама угодила в яму. Америка выиграла холодную войну и осталась вне конкуренции на мировом Олимпе, чему не помешали никакие потрясения: ни война во Вьетнаме, ни волнения на расовой почве, ни Уотергейтский скандал, ни нефтяной кризис. США в итоге не просто «приземлились на все четыре лапы» — ощущение, что у них еще и жизней осталось не меньше девяти.
Сила притяжения
А теперь быстренько перемотаем пленку до 2021 года, когда наблюдатели и СМИ снова справляют поминки по Америке. На первый взгляд кажется, что эти опасения оправданы, ведь мегатренды работают против США: пока Америка занята устранением последствий неудачных военных интервенций и хаотического правления Трампа, быстро растет экономика Китая, который тратит все больше средств на новые вооружения, а Россия добивается дипломатических и военных успехов.
За два десятилетия экономическая мощь Вашингтона действительно снизилась по сравнению с его главными соперниками: если в 2000 году доля США в глобальном ВВП, по данным Всемирного банка, составляла 30%, то к 2020 году она упала до 24%. Мировой кризис 2008–2009 годов поставил под вопрос превосходство американской экономической модели, а ошибочные действия во время пандемии и штурм Конгресса разгоряченной толпой заставили усомниться в работоспособности политической системы. Притягательность Америки — ее «мягкая сила», в терминах политолога Джозефа Ная, — сегодня не так велика, как в 1990-е годы.
Но несмотря на эти негативные тенденции, США все еще имеют несколько значимых преимуществ перед своими соперниками. И в долгосрочной перспективе они укрепляют положение страны на вершине политической пищевой цепочки. Во-первых, это привилегированное географическое положение: США защищены двумя океанами и граничат только с Канадой и Мексикой — дружественными и слабыми в военном отношении государствами, а это само по себе гарантирует стране ведущую роль в северном полушарии. Такой роскошью не может похвастаться ни один из соперников США: даже у России и Китая 14 соседей, которые способны по мере сил сдерживать российские и китайские экспансионистские амбиции. Опыт показывает: кто метит в сверхдержаву, должен сначала научиться контролировать свой регион, а этого пока не удается сделать ни Москве, ни Пекину.
Численный перевес
В военном отношении у США тоже все в порядке: Стокгольмский институт исследования мира Sipri указывает, что доля США в общемировых оборонных тратах сейчас составляет те же 38%, что и в 2000 году. Америка на десятилетия опережает Китай и Россию практически во всех видах воздушных, морских и космических вооружений, в частности по тяжелым дронам, бомбардировщикам пятого поколения, авианосцам и спутникам-шпионам. Военная инфраструктура США распределена по всему миру и насчитывает 800 баз в 70 странах.
Для сравнения: у России всего 21 военная база, у Китая — 4. В дополнение к этому Америка располагает целой группой союзников, в которую, по консервативным оценкам, входят около 50 стран, среди которых такие тяжеловесы, как Великобритания, Франция, Япония, Южная Корея и Австралия. Россия может похвастаться лишь такими сомнительными партнерами, как Беларусь и Сирия, а Китай — Северной Кореей и Пакистаном. Из-за агрессивной политики Москвы и Пекина по отношению к ближайшим соседям Украина, Вьетнам, Сингапур, Индонезия и Индия склонны искать сближения с Америкой.
Перевес Вашингтона заметен даже в сфере экономики: несмотря на то, что Китай стал «мировой фабрикой», все инновационные отрасли по-прежнему находятся в руках американского бизнеса. В списке ста ведущих высокотехнологичных компаний мира, составленном агентством Thomson Reuters, США представлены 45 компаниями, Китай — тремя, а Россия вообще отсутствует. На международном рынке у путинской империи хорошо продается только один продукт — вооружение. Пекин, конечно, пытается запустить инициативу «Сделано в Китае» и выделяет сотни миллиардов долларов субсидий, чтобы с нуля создать новых лидеров в области робототехники, искусственного интеллекта или биотехнологий, но с чего это у китайских партийных товарищей получится то, что оказалось не под силу другим госкапиталистам?
Все еще страна мигрантов
Наконец, демографическая ситуация в США тоже лучше: средняя рождаемость в России и Китае составляет 1,6 ребенка на женщину, а в Америке — 1,8. Соответственно рост населения во всех трех странах возможен только при сохранении достаточного миграционного притока. Даже «величайший строитель стен в истории», как именовал себя Дональд Трамп, не добился существенного снижения иммиграции в Америку (если не брать в расчет коронавирусный 2020 год). Население России уже который год сокращается. Путину не хватит крымов, чтобы аннексировать их и справиться с демографической тенденцией. Данные Китайской академии социальных наук CASS также показывают, что население КНР с 2027 года будет уменьшаться и к 2065 году сократится на 250 миллионов.
Более того, Россия и Китай — ксенофобские, коррумпированные, изоляционистские диктатуры, ведущие изоляционистскую политику. Они совершенно непривлекательны для иммигрантов, особенно для представителей мировой интеллектуальной элиты — а ведь именно за этих людей в наш цифровой век и разворачивается основная борьба. В ней Америка без труда одерживает верх: нет ни одной другой страны, куда бы так стремились ученые-естествоиспытатели, работники сферы IT и инженеры. 71% высококвалифицированных сотрудников Кремниевой долины родились за пределами США.
Самой успешной группой иммигрантов в США оказались индийцы. Не случайно вице-президентом стала Камала Харрис — дочь индийского специалиста по биомедицине; родом из индийской семьи и Никки Хейли, на избрание президентом которой возлагают надежды республиканцы. Едва ли можно представить себе в России или в Китае высокотехнологичный кластер, в котором работают в основном иммигранты, не говоря уже о президенте иностранного происхождения, да еще и женщине. Реакционный этнонационализм Путина и Си Цзиньпина, возможно, укрепляет их господство в краткосрочной перспективе, но эта стабильность дорого обходится. В Америке же главным культурным, экономическим и политическим активом остается этническое разнообразие и открытость к иммиграции, пусть даже все это сущий кошмар для поклонников Трампа.
Сумеет ли Вашингтон воспользоваться этими преимуществами, чтобы и XXI век прошел под знаком США? Кто знает… В 2024 году Трамп может вернуться на пост президента и разжечь пламя ксенофобии; демократы могут сместиться еще левее, погрузившись в протекционизм и неоизоляционизм. Однако вопреки всем зловещим пророчествам Шпенглера, Тойнби и Кеннеди наших дней, крах США — это совсем не решенное дело: судьбу страны будет определять мудрость и дальновидность ее политиков. А в этом отношении послужной список Америки впечатляет больше, чем России, Китая и даже Европы.
35 лет назад, в первые дни после аварии на Чернобыльской АЭС, западная пресса довольствовалась скупыми сводками из СССР. Тем не менее в западногерманском обществе очень быстро распространилась уверенность в том, что материализовался один из его главных страхов — случилась «авария, превосходящая по силе максимально опасную из допустимых», Super–GAU. Тем временем на другом берегу Рейна, во Франции, даже не ввели специальных мер защиты от радиационного заражения.
К 31 декабря 2022 года последняя немецкая АЭС будет отключена от сети. А во Франции до сих пор работает 56 атомных реакторов, причем некоторые из них — очень старые. Эммануэль Макрон защищает право страны на ядерную энергию, а также активно продвигает ее на общеевропейском уровне. В том числе потому, что она снижает зависимость от российского сырья.
В чем разница между Францией и Германией? Почему немецкие СМИ пестрили чернобыльскими сюжетами, а французские — отмалчивались? Шесть вопросов и шесть ответов Катрин Йордан, эксперта по немецко-французским отношениям, — просто листайте.
1. Официальные сообщения об аварии была крайне скупыми, информация из самого Чернобыля — тоже. Откуда немецкая и французская пресса черпала сведения о случившемся?
В течение десяти дней Советский Союз не давал никакой конкретной информации об аварии. В последующие недели было сделано всего несколько официальных заявлений, при этом масштабы аварии сильно преуменьшали. Западные журналисты не могли работать на месте аварии, а у корреспондентов в Москве зачастую было меньше информации, чем у редакций в Германии и Франции. В итоге основные сведения приходили от американских информационных агентств.
Все новости, которые только можно было получить, в первые дни сообщали прежде всего по телевидению. Журналисты брали интервью у тех, кто работал в СССР или возвращался из отпуска, проведенного там, сообщали о перехваченных радиопередачах. Но проверить правдивость этой информации не представлялось возможным. Поэтому вскоре СМИ стали обращаться к экспертам из своих стран — к физикам и радиобиологам, работавшим в государственных ведомствах и научно-исследовательских институтах.
Но и они долгое время могли только гипотетически рассуждать о возможных причинах, о ходе событий и о последствиях аварии. Ведь ничего похожего никогда раньше не случалось. Потребовалось несколько недель, прежде чем доступной оказалась достоверная информация; до этого сообщения нередко заметно противоречили друг другу.
2. Насколько популярными были конспирологические теории при таком дефиците информации?
Я бы не называла это конспирологическими теориями, но домыслов и слухов хватало. Даже в большей степени, нежели причин аварии, они касались ее возможных последствий, причем число погибших колебалось в диапазоне от двух до двух тысяч человек. Лишь когда советское правительство сообщило, что ведутся работы по локализации аварии, западные эксперты на основании доступных косвенных сведений смогли лучше оценить ее возможный ход и сделать однозначный вывод о том, что на АЭС произошел взрыв. Но что именно оказалось причиной аварии, по-прежнему оставалось предметом многочисленных спекуляций. А дискуссия о количестве жертв продолжается по сей день.
3. Отличалась ли реакция на Чернобыль в Западной Германии и во Франции? И в чем состояли эти отличия?
Во Франции есть ироничное выражение, которое, можно сказать, обобщает различие в реакциях по обе стороны Рейна: мол, радиоактивное «облако» остановилось на границе двух стран. Франция — единственное западноевропейское государство, не предпринявшее никаких защитных мер. Между тем уровень радиации на юго-востоке этой страны был выше, чем на севере Германии, где прибегли к жестким мерам. Только спустя две недели после аварии у французской общественности возникли вопросы по этому поводу. Некоторые СМИ сейчас критикуют информационную политику правительства и обличают «радиоактивную ложь». Но общество даже близко не ощущало угрозы в той степени, что в Германии. Большинство людей не видело необходимости в мерах предосторожности.
В Западной Германии ситуация была другой: СМИ широко освещали Super-GAU, авария занимала первые полосы еще несколько месяцев. Довольно быстро в центре внимания оказались последствия радиоактивного заражения для самой Германии. Обсуждение этого вопроса было особенно эмоциональным и напряженным: родители тревожились за здоровье своих детей, покупатели — за безопасность продуктов. Политики не до конца понимали, как бороться с радиоактивным заражением. У федерального правительства не было ни полномочий, ни правовой базы для действия в такой ситуации, и каждая земля в конце концов установила собственный предельно допустимый уровень излучения. Там, где у власти был ХДС, в основном следовали рекомендациям Комиссии по радиационной защите. В тех же землях, где правительство возглавляли социал-демократы, приняли более жесткие меры предосторожности. Например, в Гессене, где министром охраны окружающей среды в коалиционном правительстве был Йошка Фишер из партии «Зеленых». В результате даже в соседних землях порой действовали совершенно разные правила. Это только усугубило замешательство общества.
4. Аварию считали внутренним делом СССР или видели в ней свидетельство проблем атомной энергетики вообще?
Авария интерпретировалась по-разному. Во Франции распространилось мнение, что это была чисто советская проблема, связанная с конструктивными особенностями реакторов РБМК (хотя у французских реакторов была схожая конструкция) и неопытностью персонала. Кроме того, правительственные эксперты полагали, что и последствия будут ограничены территорией Советского Союза. Этой оценки придерживалось и правительство, и французские СМИ.
В Западной Германии все было иначе: авария дала повод для того, чтобы поставить под сомнение использование ядерных технологий в принципе. Очень скоро на первый план вышла безопасность собственных реакторов. Правда, и там некоторые политики и представители атомной отрасли сосредоточились на дефектах «графитового реактора» и ошибках отдельных людей. Некоторые даже возлагали всю вину на «коммунистическую систему». Но это не помешало обсуждению вопроса, готово ли общество мириться с рисками, связанными с ядерными технологиями. После Чернобыля на улицы вышли десятки тысяч противников атомной энергетики. Всего через месяц после аварии протесты против строительства завода по переработке топливных стержней в Ваккерсдорфе вызвали беспорядки, в которых пострадали несколько сотен человек. Лозунг «Чернобыль повсюду» витал в воздухе.
5. В СССР Чернобыль стал одним из важнейших моментов в истории перестройки и способствовал росту оппозиционных настроений. Имела ли эта катастрофа какие-либо политические последствия на Западе?
Демонстрации и тогдашние социологические опросы вроде бы заставляют говорить о политических последствиях аварии, но в Западной Германии никаких радикальных изменений не произошло. На выборах в Бундестаг в 1987 году ХДС/ХСС действительно потерял значительное количество голосов, результат социал-демократов также снизился на несколько процентных пунктов, а «Зеленые», наоборот, оказались в числе главных победителей. Но христианские демократы вместе со свободными демократами все равно смогли сформировать правительственную коалицию, и поворот в отношении к атомной энергетике был отложен на несколько лет. Но в долгосрочной перспективе Чернобыль открывал путь к власти партиям, критикующим атомную энергетику.
Во Франции единственной партией, которая в 1980-е годы последовательно критиковала ядерную энергетику, были «Зеленые» (Les Verts). Но они не были представлены в парламенте. Их восхождению в качестве общенациональной политической силы мешала двухблоковая партийная система, а также мажоритарная система голосования. В отличие от немецких «Зеленых», французским удалось попасть в Национальную ассамблею лишь в 1997 году, и до сих пор их результаты на выборах значительно хуже тех, что получает экологическая партия в Германии.
6. Получается, что Чернобыль почти не повлиял на развитие ядерной энергетики ни в ФРГ, ни во Франции?
Скажем так, Чернобыль не стал решающим фактором, предопределившим отказ от атомной энергетики в Германии, но в итоге авария ускорила этот процесс. Критика ядерных технологий и требование отказаться от них звучали уже в 1970-е годы, но после того как произошла авария, у критиков появились весомые доказательства, что их опасения реальны. Из-за аварии дискуссии вокруг ядерной энергетики привлекли к себе широкое общественное внимание, а вариант полного отказа стал казаться вполне реальным. С годами в обществе росла готовность пойти по этому пути, и это подготовило принятое в 2000 году решение федерального правительства, в которое входили СДПГ и «Зеленые», о сворачивании атомной энергетики.
Во Франции авария рассматривалась исключительно как советская проблема, поэтому судьба ядерной энергетики, возведенной в ранг государственной политики, почти не обсуждалась в обществе. В 1980-е годы ядерная энергетика воспринималась как контролируемая и, следовательно, оправданная технология, в использовании которой Франция была лидером. Казалось, альтернативы ей просто нет. С точки зрения энергобаланса, атомная энергия была самым важным и самым дешевым источником. Даже критики не требовали отказаться от нее полностью. Они выступали лишь за то, чтобы свернуть амбициозные планы по расширению программы, а также повысить прозрачность информационной политики. Так что — да, во Франции Чернобыльская авария не смогла поколебать «ядерный консенсус».
