дekoder | DEKODER

Резкая эскалация вооруженного конфликта на Ближнем Востоке, которая последовала за террористической атакой ХАМАС на Израиль 7 октября 2023 года, повлияла и на немецкую политику. В ответ на резню, устроенную боевиками, захват ими сотен заложников и ракетные атаки израильские власти начали военную операцию в Секторе Газа. Война уже сейчас привела к гибели тысяч его жителей, в том числе мирных. В Германии с 7 октября идут массовые демонстрации и звучат острые заявления в поддержку каждой из сторон конфликта — и впервые в современной немецкой истории так громко выступают критики Израиля, самое умеренное обвинение которых состоит в непропорциональном применении силы. В ответ на это зазвучали предостережения о растущем антисемитизме — в стране, которая совершенно закономерно выстроила свою культуру памяти вокруг темы национал-социализма. Дискуссии о войне в Газе нередко переходят в прямые взаимные обвинения в адрес политиков и публичных интеллектуалов.

Громким эхом именно этих дискуссий стала, например, история с вручением премии имени Ханны Арендт журналисту Маше Гессен. После публикации эссе Гессен, в котором Сектор Газа сравнивается с еврейскими гетто в Европе, Фонд имени Генриха Белля и город Бремен, финансирующие премию, отказались вручать 10 тысяч евро Гессен. Позже решение было скорректировано, но вручение прошло в закрытом режиме под охраной полиции. 

Немецкая исследовательница Алейда Ассманн, изучающая культуру памяти в Германии и в других странах, в своей статье для Geschichte der Gegenwart предостерегает от упрощенной трактовки понятия «антисемитизм», которая позволяет использовать его как ярлык против политических противников и неугодных групп, одновременно снимая с себя ответственность.

Юваль Ной Харари в интервью изданию Zeit Online высказал пожелание, на которое я хотела бы ответить своей статьей. Под конец его спросили о надеждах. Он ответил: «Невозможно сейчас говорить об этом, потому что израильтяне и палестинцы погружены в свою боль и не в силах принять боль и чувства других. Но именно этого я жду от остального мира, в частности от людей в Германии. Не поддавайтесь интеллектуальной и эмоциональной лени, всякий раз замечая только одну сторону этой ужасающей реальности! Сохраните пространство для будущей мирной жизни, так как сейчас нам не под силу открыть его». 

Насколько сейчас, после событий 7 октября, растеряно немецкое общество в отношении понятия «антисемитизм», продемонстрировало интервью Хуберта Айвангера баварской радиостанции BR 27 октября. Журналистка — возможно, несколько наивно — спросила его, что он думает об антисемитизме в нашей стране. Ответ был недвусмысленным. По его словам, с ним-то эта проблема, конечно же, никоим образом не соотносится, зато связана с теми людьми, которые иммигрировали в нашу страну. Он запустил в ход новую формулу «импортированного антисемитизма» и направил все свое возмущение на бесконтрольную иммиграцию и ту опасность, которая якобы исходит от мигрантов в Германии. В его ответе прозвучал резкий выпад против миграционной политики нынешней «светофорной» коалиции, на которую он возложил всю ответственность за эту проблему. 

Для такого типа аргументации социолог Райнер Марио Лепсиус ввел термин «экстернализация». С ее помощью можно избавиться от тяжкого бремени, просто переложив его на чужие плечи. Этот рецепт отлично сработал и в этом случае, поскольку, судя по всему, Айвангер получил голоса избирателей не вопреки, а скорее благодаря той самой листовке, которую в молодости ему довелось распространять. Избирателям, очевидно, пришлось по вкусу, что Айвангер не стал каяться и дистанцироваться от своих давних отвратительных антисемитских высказываний, а наоборот, немедленно перешел в атаку, заговорив о ведущейся против него «грязной клеветнической кампании». В глазах избирателей Айвангер гордо сопротивляется унизительным идеологическим проверкам и требованиям показного послушания. Его решительность явно импонирует многим избирателям, которые не поддерживают немецкую культуру памяти и видят в ней моральную принудиловку. Выходит, антисемитизм помогает побеждать на выборах в Германии! Было бы наивно полагать, что немецкая культура памяти по сути своей устойчива и всепроникающа даже в условиях трансформации общества.

Какие объяснения такой позиции можно найти? Это совсем не сложно. Многие в этой стране продолжают жить во времена Аденауэра, Штрауса и Коля с их политикой «итоговой черты». Главное правило той эпохи — национал-социализм принадлежит истории, для нас это все в прошлом, ни слова больше, незачем вновь и вновь извлекать эту историю на свет божий, пора уже наконец все забыть!

Все, кто думает подобным образом, а таких явно немало, не совершили вместе со всей страной тот поворот, который случился в Германии в 1990-е. Я называю это поворотом от итоговой черты к линии разделения. Ведь если забвение не требует никаких перемен, то благодаря разделительной линии можно начать делать нечто противоположное: заняться активным вспоминанием времен национал-социализма, поиском нового взгляда на вещи, проработкой прошлого и отстраиванием от него. 

9 ноября 2023 года, выступая в берлинской синагоге Бет-Цион, Олаф Шольц сказал: 

«Антисемитизм в любой форме отравляет общество. И мы не должны разбирать, стоят ли за ним политические или религиозные мотивы, идет ли он с левого фланга или с правого, притворяется ли он искусством или научным дискурсом, взращивался он столетиями здесь или пришел к нам извне». 

Но пример Айвангера показывает, как один антисемитизм может затмить другой. Именно поэтому нам необходимо как можно скорее отделить одно от другого и третьего, разобравшись в разных видах антисемитизма и в истории каждого из них. Я предлагаю различать три антисемитских дискурса: наш собственный доморощенный праворадикальный антисемитизм, исламский антисемитизм и левый антисемитизм. 

Доморощенный праворадикальный антисемитизм

… укоренен в западном христианстве и имеет двухтысячелетнюю историю. Основная константа — это первоначально христиански мотивированная юдофобия, которая продолжила жить в секуляризованной форме в виде националистической идеологии «крови и почвы» и расистских теорий заговора. Представление, согласно которому евреи в целом должны рассматриваться как корень всех зол и что от них исходит особая угроза этногенетической «субстанции» других народов, обрело новую жизнь в ненавистнических постах, гуляющих в правоэкстремистских кругах; оно воспроизводится в дискурсе так называемых рейхсбюргеров и звучит на рок-концертах. В Германии не только появляется все больше антисемитских символов и граффити — прямое насилие против евреев тоже заметно выросло. 

Несмотря на то, что ненависть к евреям охватывала и другие европейские народы, среди представителей которых находились помощники, иногда соучастники массовых преследований и убийств евреев, нет сомнений и в том, что происхождение Холокоста — немецкое. По окончании войны это чудовищное преступление против человечности со всем грузом исторической ответственности за него только постепенно стало осознаваться во всей своей полноте. Лишь начиная с 1990-х годов в Германии появилась новая форма культуры памяти. Содержательно она реализуется в трех измерениях: 

1. Добровольное обязательство распространять знание об исторической вине и ответственности за это «крушение цивилизации» (термин, предложенный историком Даном Динером).
2. Сопереживание евреям, пострадавшим в любой точке мира. 
3. Признание, что национальные интересы Германии состоят в том, чтобы выступать на всех уровнях, включая политический, за безопасность евреев в Израиле. 

Антисемитизм крайне правых обычно проявляется в форме отрицания или преуменьшения масштабов Холокоста. Примером может служить судебный процесс между Дэвидом Ирвингом и Деборой Липштадт, проходивший в Лондоне в 2000 году. Не в последнюю очередь ради того, чтобы противодействовать таким отрицателям Холокоста, в январе 2000 года в Стокгольме был основан Международный альянс в память о Холокосте (IHRA), в котором Германии отведена особая роль. Архитектор альянса — израильский историк, один из основателей «Яд Вашема» Иехуда Бауэр. Цель альянса и принятое его участниками обязательство — нести память о Холокосте под слоганом «Никогда больше» в новый век и новое тысячелетие, чтобы эта память сохранялась для следующих поколений в памятниках, музеях и образовательных учреждениях. Германия с ее огромной и неизбывной виной находится в центре этой организации, что, естественно, накладывает и политические обязательства активно поддерживать существование и безопасность Израиля. 

Такие прочно устоявшиеся институциональные структуры позволяют говорить о том, что сегодня целый ряд государств, и в особенности Германия, живут в мире «пост-Холокоста». «Пост-» в данном случае означает не просто «после», но и «в тени, то есть под влиянием событий». Для немцев Холокост стал определяющим историческим событием, которое в одной только истории не остается, продолжая определять немецкую идентичность. Этим ключевым событием определяется не только прошлое страны, но и самосознание ее жителей и жительниц, и их будущее. Ключевое событие — это больше, чем нарратив. Нарратив — это интерпретация, которую всегда можно оспорить и заменить. Историческое событие, однако же, легло в основу национальной идентичности. Как евреи и еврейки в результате катастрофы Шоа вынуждены были по-новому осознать себя в этом качестве, так же немцы и немки вынуждены были пересоздавать себя в результате Холокоста. Признание этого неотъемлемого свойства национальной идентичности так же обязательно для немецких политиков, как и для мигрантов, ищущих и нашедших новую родину в этой стране. 

Исламский антисемитизм

Ненависть к евреям никогда не играла особой роли в истории ислама. Еврейское меньшинство так же, как и мусульманское, было изгнано из Испании, и они довольно долго мирно сосуществовали в своих диаспорах. Ситуация изменилась после создания государства Израиль на Ближнем Востоке. И теперь новая форма юдофобии обнаруживает себя на демонстрациях мусульман. Исторически у нее нет ничего общего с антисемитизмом европейских христиан. Поэтому мы должны яснее проводить различия между ненавистью к евреям с одной стороны и политической реакцией на основание государства Израиль со стороны его соседей. Мусульмане за свою долгую историю не знали подобной ненависти к евреям и не несут ответственности за Холокост. Совсем напротив: единственная страна в Европе, где во время Второй мировой войны не был убит или выдан убийцам ни один еврей, — это Албания. Прочесть об этом можно на сайте «Яд Вашем». В чем было отличие? Албания была страной с мусульманским правительством. Мы, немцы, не имеем права проецировать наш собственный антисемитизм на палестинцев. Наоборот, на нас лежит ответственность признать особенности их истории и ситуации вне зависимости от наших обстоятельств. Free Palestine from German guilt («Освободите Палестину от немецкого чувства вины») — этот слоган нужно понимать очень буквально: вместо того, чтобы перемешивать и сравнивать совсем разные истории, как это делает Клаудиус Зайдль в статье, опубликованной в газете FAZ 25 октября 2023 года, — нужно, наоборот, особенно четко их различать. 

Один еврейский коллега объяснял, что нам, немцам, стоило бы проводить более четкое различение двух миров: «пост-Холокоста» и «пост-Накбы», в котором центры тяжести совсем другие. В 1945 году освобождение концентрационных лагерей положило конец Холокосту, а спустя три года, в 1948 году, в ходе войны за независимость Израиля от британского мандата было основано государство Израиль. Это событие стало прямым следствием Холокоста, потому что совершенно очевидно стало, что евреям жизненно необходимо безопасное пристанище в виде собственного государства. Возникновение государства Израиль в 1948 году среди прочих последствий имело одно, которое до сих пор остается источником проблем, а именно — бегство и изгнание 700 тысяч палестинцев, которые к тому времени столетиями жили в регионе. Они вынуждены были в спешном порядке покинуть свои дома и с тех пор хранят ключи от этих домов как символы исторического события, ставшего для них буквально ключевым, переходящим из поколения в поколение. 

Шоа — еврейское слово, которое означает «катастрофа». Накба — это арабское слово, которое означает «катастрофа». Одно описывает травму истребления евреев и уничтожения еврейской жизни, где 1945-й стал годом, когда история страданий еврейского народа подошла к концу. Другое тоже описывает травму от потери самих основ, на которых держалась палестинская жизнь в регионе, где 1948-й служит началом палестинской истории страданий. Оба понятия и оба события тесно связаны исторически, но, указывая на противоположные по смыслу ключевые моменты, они подвержены сильной тенденции исключать друг друга. 

Исламский антисемитизм направлен не против евреев как таковых, а против государства Израиль как причины страданий, которые обрушились на три поколения подряд. И здесь звучит целый спектр голосов, от умеренных, готовых договариваться о новых правилах для мирного сосуществования в одном или в двух государствах на основе status quo, — до радикальных, отрицающих само право Израиля на существование. И так же как правые экстремисты (включая Айвангера) отрицают Холокост или клевещут по его поводу, так же эти радикальные мусульмане «отрицают» государство Израиль и борются с ним, призывая к его уничтожению. 

Этот антисемитизм, направленный против Израиля, устремлен к геноциду. Он заряжен религиозным фундаментализмом, который исходит из Ирана и оказывает сильнейшее давление на глобальные политические отношения. Ситуация еще более обострилась с тех пор, как государство Израиль выбрало этно-националистический и религиозно-фундаменталистский курс. Важная задача будет состоять в том, чтобы вывести политику из этой спирали фундаменталистского религиозного насилия и сделать так, чтобы с обеих сторон слово взяли более умеренные голоса и партнеры по переговорам нашли друг друга. Пока всех палестинцев огульно обвиняют в антисемитизме, лепят из них единый образ врага, как это все чаще происходит в СМИ, и делают этот образ неотличимым от нашего собственного антисемитизма — ни малейшей возможности для деэскалации не будет. 

Левый антисемитизм

… отличается от исламского антисемитизма своей нерелигиозной и политической направленностью. Создание национального государства Израиль на Ближнем Востоке, с точки зрения левых, противоречит политической идеологии космополитизма, которая в принципе отвергает любую национальную связь как реакционную, как трайбализм, заслуживающий всяческого противодействия. Например, для ГДР Израиль был не безопасным прибежищем для евреев, которые спаслись от Холокоста, а оккупационным государством, которое угнетало палестинцев. Радикальная террористическая организация RAF в 1970-х годах тесно сотрудничала с ГДР и с радикальными группами на Ближнем Востоке. В тренировочных лагерях ООП (Организации освобождения Палестины под руководством Ясира Арафата) бойцы RAF проходили обучение. От этого воинствующего антисемитизма дистанцируется гуманистически мотивированная левая критика государства Израиль, осуждающая ненависть и насилие и выступающая за солидарность поверх границ между всеми участниками войны. Она ориентирована на мир и крайне необходима для преодоления сложившегося политического тупика. Упрекать эту группу в антисемитизме означает заведомо похоронить любую конструктивную дискуссию о будущем. 

В мире «пост-Холокоста», как и в мире «пост-Накбы», по обе стороны звучат умеренные и радикальные голоса. Одни выступают за возможность мирного сосуществования и за поиски общего совместного будущего, другие отрицают любые формы общей жизни и настроены на борьбу до конца. Для экстремистов в обоих лагерях есть только Армагеддон, окончательное «да» или «нет». На обоих краях противоположная точка зрения тотально игнорируется, никакая дифференциация не допускается. 

И до тех пор пока надо всеми висит размытое обвинение в антисемитизме, не остается возможности сделать историю палестинцев частью общей картины и навести мосты между миром «пост-Холокоста» и миром «пост-Накбы». Критика политики Нетаниягу не может и не должна включать отрицание права государства Израиль на существование: здесь проходит красная линия, которую нельзя переступать. Лояльность государству Израиль не может и не должна заходить так далеко, что немцы из-за лежащей на них исторической вины обязаны закрывать глаза на цену, в которую обходится насильственная экспансионистская политика, как ее ни назови. Ведь речь идет не о словах и не о терминологии, а о продолжающейся нормализации ежедневного насилия, которая на наших глазах привела к войне. 

Переплетение миров 

Большинство немцев уже выучило слова «Холокост» и «Шоа», но слово «Накба» большинству не говорит ни о чем. Оно не присутствует в нашем словаре и почти не появляется в СМИ. Не звучит оно и в школах. Между тем среди учеников могут быть дети как из Израиля, так и из Палестины с разным ключевым опытом. Если в школе идет речь об освобождении концентрационных лагерей в 1945 году, то, как пишет немецко-палестинский стендапер Абдул Хадер Ханин, «в классе сидят три или четыре ученика-палестинца и думают: “Ты что, издеваешься надо мной? Давай, рассказывай дальше”». А если эту историю дальше не рассказывают, то у мусульман возникает чувство «бессилия и поражения». 

Там, где речь идет о пережитой несправедливости и о продолжающейся истории страданий, это само по себе не растворяется в воздухе. Узнать историю такой, как ее видят обе стороны, и из их перспективы посмотреть на свою собственную — вот что помогло бы разрядить ситуацию. Немецкая культура памяти, наши знания, наша ответственность должны расширяться и вместе с памятью о Холокосте включать в себя опыт тех, кто продолжает опосредованно страдать от последствий Холокоста. Процитируем Ханина еще раз: 

«Но если ты продолжишь — это все меняет, знаю это по себе. Когда впервые кто-то сказал: “Абдул, я признаю твою боль, я признаю боль твоей семьи, признаю твое изгнание”, — мне это дало возможность смягчиться настолько, чтобы принять немецкий взгляд на вещи». 

Более четкая дифференциация понятия «антисемитизм» важна, потому что она может противодействовать распространенной политизации этого понятия. Чем более нагружен и запутан термин, тем токсичнее он становится. Негативная аура этого размытого понятия распространяет вокруг него эмоции и угрозу. А цели всегда одни и те же — сохранить власть путем эскалации насилия. Однако именно сейчас должно стать окончательно ясно, что в долгосрочном плане это совершенно неправильный путь.

Читайте также

Война в Украине и темные стороны немецкой культуры памяти

Треснувший брандмауэр

«Осознанное отношение общества к ухудшениям уже было бы прогрессом»

Триумф воли Сары Вагенкнехт

Теории заговора на экспорт

В декабре 2022 года, через девять с половиной месяцев после начала полномасштабной войны против Украины, в России был принят закон о полном запрете так называемой «гей-пропаганды». Гомосексуальные отношения было запрещено «пропагандировать» и раньше, с 2013 года, но только среди детей. При этом за все эти годы российские власти так и не дали четкого определения, что они считают «пропагандой», а в новом законе запретили еще и «навязывание информации», причем не только о гомосексуальности, но и о трансгендерности. Различные сферы бизнеса, которые должны выполнять новые предписания, поняли их однозначно: фактически любое публичное упоминание этой темы теперь грозит репрессиями со стороны государства.

Официальная цель вторжения в Украину — «денацификация» и «демилитаризация» страны. Но уже в обращении 24 февраля Владимир Путин упомянул опасность, исходящую с Запада для «традиционных ценностей», а позже российские пропагандисты неоднократно называли именно борьбу с ЛГБТ-сообществом главной целью «спецоперации». Вплоть до того, что патриарх Кирилл заявил о том, что российские войска в Донецке заняты защитой города от проведения там «гей-парада».

Польские исследовательницы Агнешка Графф и Эльжбета Корольчук полагают, что это не просто политтехнология, а реальная установка российских властей. По их мнению, конфликт в Украине — это первое реальное вооруженное столкновение, в которое вылились «культурные войны». Так в западной социологии называют раскалывающее общество противостояние по вопросам гендера, семейных ценностей, прав ЛГБТ-сообщества. И самое опасное, считают ученые, что радикально-консервативная установка Кремля находит отклик и на Западе, до начала войны — вполне открытый. Особое внимание исследовательницы из Польши, где власти фактически запретили аборты, уделяют позиции Католической церкви, которая в первые месяцы войны крайне осторожно комментировала российскую агрессию. Оригинал статьи был опубликован в польской Gazeta Wyborcza, немецкий перевод вышел в проекте Geschichte der Gegenwart.

Либеральная аналитика справедливо указывает на то, что корни российской агрессии против Украины следует искать в империалистической политике России. Однако будет заблуждением считать, что реальная война делает незначительными все «нереальные» идейные споры, в особенности — споры вокруг культурных и социальных дискурсов, в частности о гендере и сексуальности. Одни и те же аналитики поражаются масштабам поддержки Путина в России и с удивлением отмечают, что со стороны Ватикана до сих пор не прозвучало однозначного осуждения России. С их точки зрения, слова патриарха Кирилла о защите Донбасса от гей-парадов или озабоченность Путина «культурой отмены» и судьбой Джоан Роулинг — малозначимые высказывания, не достойные особого внимания. Меж тем оба заявления прозвучали после начала вооруженных столкновений и случайными не были. Либеральная догма о незначительности культурных противоречий мешает нам понять механизмы, которые не только привели к этой войне, но и сделали ее в глазах значительной части россиян неизбежной и справедливой. На самом деле, к реальной войне нас подтолкнула и глобальная культурная война, идущая уже более десяти лет.

Борьба против гендера как «мягкая сила»

В российской кампании против Евросоюза и Запада вопросы гендера и сексуальности занимают важнейшее место. Можно даже сказать, что Россия, выступая против предполагаемого морального разложения и вырождения Запада, обозначенного английским словом «гендер», применяет свою особую «мягкую силу» (soft power). В российских СМИ Запад изображается не только как политический противник, но и как мир, где все перевернуто вверх дном, — мир, противоречащий здравому смыслу и потому обреченный на самоуничтожение. Репортажи о странах ЕС полны ужаса: там детей забирают из нормальных семей, чтобы отдать геям и педофилам, браки расторгаются из-за надуманных аргументов о защите женщин от насилия, а подростки подвергаются принудительной смене пола во имя некой нездоровой «гендерной идеологии». Согласно кремлевской пропаганде, которой вторит Русская православная церковь, все это безумие коварно экспортируется на восток: гомосексуалы правят Европой (точнее сказать, «гейропой»), а терроризируемые ими институты ЕС навязывают гей-парады странам, попавшим в ловушку Запада. 

Говоря об «отмене» Джоан Роулинг из-за трансфобии, Путин на самом деле выставлял жертвой Запада и Россию: невзгоды писательницы использовались как доказательство того, что Запад любит «обесценивать» людей, а теперь и с Россией обходится так же. В этой глобальной войне добра со злом Украина, которая настаивает на союзе с Западом и претендует на вступление в ЕС, одновременно — и источник опасности, и колонизированная страна, которую Россия должна спасти. Во всем этом нарративе вопросы гендера и сексуальности играют вовсе не маргинальную, а, напротив, решающую роль.

В ситуации такой «колониальной агрессии» Запада и его союзников Россия просто вынуждена защищаться. Такое видение озвучил патриарх Кирилл 6 марта 2022 года, объясняя неизбежность путинской «спецоперации». Его заявление стоит процитировать целиком, поскольку его тон и вся риторика красноречиво свидетельствуют об образе мыслей правителей сегодняшней России:

«Восемь лет идут попытки уничтожить то, что существует на Донбассе. А на Донбассе существует неприятие, принципиальное неприятие так называемых ценностей, которые сегодня предлагаются теми, кто претендует на мировую власть. Сегодня есть такой тест на лояльность этой власти, некий пропуск в тот «счастливый» мир, мир избыточного потребления, мир видимой «свободы». А знаете, что это за тест? Тест очень простой и одновременно ужасный — это гей-парад. Требования провести гей-парад и являются тестом на лояльность тому самому могущественному миру; и мы знаем, что если люди или страны отвергают эти требования, то они не входят в тот мир, они становятся для него чужими».

В рамках этого нарратива западные ценности представляются пустыми, ложными, потребительскими. Тем не менее Запад представляет и серьезную угрозу; его жертвами становятся обычные люди, которым навязывается злая воля. Россия же выполняет важную цивилизационную миссию, суть которой в том, чтобы защитить людей от тлетворной западной «колонизации», а затем и принести нравственное обновление христианскому миру, спасти Запад от самого себя. В такой системе координат Россия остается оплотом тех ценностей, которые некогда были основой всего западного мира, но от которых Запад давно отказался. Настоящие ценности, которые и пытается отстоять Донбасс (разумеется, с помощью России), — это традиции (включая так называемые традиционные семейные ценности), естественный сексуальный порядок, четкая социальная иерархия и доминирующая роль религии, благодаря которой удается отличать порок от добродетели. Запад же все это забыл, поскольку был одурачен ложными представлениями о свободе, которые насаждали Маркс и Фрейд, а затем контркультурными, феминистскими и ЛГБТК-движениями. В общем, противостояние «гендерной идеологии» — неотъемлемая часть империалистического дискурса так называемых новых традиционалистов в России, вдохновленных, в частности, идеями Александра Дугина.

Западные ценности представляются пустыми, ложными, потребительскими. Тем не менее Запад представляет и серьезную угрозу

Путин обратился к консерватизму подобного толка в 2011–2013 годах в ответ на массовые протесты против фальсификации выборов, оформивших его третий президентский срок. Этот поворот показал себя крайне успешно, прежде всего потому, что основа для него была заложена заранее: российская академическая и интеллектуальная элита давно обсуждала новое видение консерватизма, сочетающего в себе антизападный национализм, оппозицию социализму и апелляцию к так называемым традиционным ценностям. В рамках этого видения трансформация нашего региона после 1989 года — результат доминирования либерального Запада и серии унизительных поражений Востока. Эта риторика пронизана имперской ностальгией и манией величия.

«Традиционный Восток» против «разлагающегося Запада»

Долгое время подобные взгляды распространялись не только через российские СМИ, но и — в несколько видоизмененной форме — через ультраконсервативные издания, критикующие «гендерную идеологию» во всей Европе, а также в выступлениях на таких мероприятиях, как Всемирный конгресс семей, у истоков которого в конце 1990-х годов стояли не только россияне, но и представители американских религиозных правых. Об особой миссии России в антигендерном крестовом походе говорила, например, немецкий социолог Габриэле Куби, входящая в число лидеров европейского движения против «гендерной идеологии». В одном из интервью она прямо заявила, что «Россия сегодня единственная страна, где Церковь и государство имеют возможность восстановить основы института семьи». В этой новой морально-политической географии проведена четкая граница между атеистическим Западом и христианским Востоком, сопротивляющимся упадку. 

В России такой подход воплощен непосредственно в законодательных инициативах. Уже более десяти лет нарративы о декадентском и одновременно агрессивном Западе формируют основу для уничтожения активного гражданского общества, для борьбы с сексуальными меньшинствами и ограничения прав женщин. В 2012 году Дума приняла законопроект, клеймящий НКО как «организации, выполняющие функции иностранных агентов», а в 2017 году сфера действия этого закона была расширена с помощью наклеивания ярлыка «иностранный агент» на все СМИ, которые даже опосредованно получают часть финансирования из-за рубежа. В 2013 году был введен запрет на «пропаганду гомосексуализма»: на практике это означает запрет на предоставление информации о положении ЛГБТК-людей, недопустимость демонстрации радужных эмблем и публичного проявления привязанности однополых пар, не говоря уже об уличных шествиях. В том же году вступил запрет на усыновление российских детей людьми из стран, где были легализованы однополые браки. Россия так и не ратифицировала Стамбульскую конвенцию, которая защищает жертв домашнего насилия; более того, в 2017 году Путин подписал законопроект, который декриминализирует разовые эпизоды внутрисемейного насилия в случаях, которые не приводят к смерти или тяжким телесным повреждениям. 

Эти законы, как правило, принимались при широкой общественной поддержке, что свидетельствует не столько о популярности консервативной морали в России, сколько об эффективности риторики, демонизирующей гендерное равенство как проявление экспансии Запада и как угрозу простым людям. Восторженное принятие поправок, которые делают законным насилие в отношении женщин и «сексуальных меньшинств», говорит о том, что путинским пропагандистам удалось внушить обществу страх перед всем западным, — страх, который отражается и в том, как воспринимаются вопросы гендера и сексуальности. Принятие российским обществом вторжения в Украину — естественное следствие этого процесса. В обоих случаях ловко подменяются роли преступника и жертвы, и стороной, пострадавшей от культурной колонизации, экономической эксплуатации и военной агрессии представляется именно Россия. Если вникнуть в то, что говорит патриарх Кирилл, становится понятно, что грань между культурной войной и войной реальной, на самом деле, очень тонка.

Путинским пропагандистам удалось внушить обществу страх перед всем западным. Принятие российским обществом вторжения в Украину — естественное следствие этого процесса

Мы наблюдаем здесь два параллельных процесса. С одной стороны, в «войне против гендера» в ход идут все более радикальные методы, поскольку пропагандисты склонны оправдывать насилие и нападение необходимостью самообороны. С другой стороны, милитаристский и авторитарный дискурсы тоже все больше насыщаются разговорами о гендере и семейных ценностях. Это происходит не только в России, но и среди правых популистов по всей Европе. Слова патриарха Кирилла и бесчисленные заявления Путина об угрозе, исходящей от «гейропы», — всего лишь экстремальный пример того, что может произойти, когда эти две тенденции соединяются.

Тем, кто следит за этой войной по западным СМИ и видел фотографии изнасилованных в Буче детей, слова о том, что Россия якобы защищает традиционные семейные ценности, убивая мирных жителей в Украине, могут показаться полным абсурдом. Тем не менее это больше, чем метафора. Для аудитории российских СМИ такая аргументация по-прежнему убедительна: на фоне «многолетней экспансии» Запада «интервенция» в Украину превращается в акт самообороны. Речь идет не только об угрозе территориальной целостности России перед лицом потенциального расширения НАТО; это еще и борьба добра со злом, разума против безумия, духовного наследия против морального вырождения. Так или иначе, фотографии из Бучи среднестатистический россиянин никогда не увидит. 

Россия как маяк надежды для Европы?

Неприятие некой мифической «гендерной идеологии», которая одновременно ассоциируется с абортами, гомосексуальностью, правами трансперсон, сексуальным образованием и гендерными исследованиями, в последние годы стало той скрепой, которая объединяет ультраконсервативные организации (часто религиозного толка) с радикальными правыми и популистскими движениями по всей Европе. Исследователи Вероника Гжебальска, Эстер Ковац и Андреа Пето назвали гендерные проблемы «символическим клеем», способным сплотить даже ультранационалистов из разных стран. 

Весной 2019 года Ярослав Качиньский, председатель правящей в Польше партии «Право и справедливость» (Prawo i Sprawiedliwość, PiS), выступил с памятным заявлением: «ЛГБТ-движение и гендерная идеология представляют угрозу нашей идентичности, угрозу нашей нации и угрозу польскому государству». Аналогичные высказывания можно услышать и от правых политиков из таких партий, как «Фидес» в Венгрии, «Lega Nord» в Италии, Voх в Испании, АдГ в Германии или ШНП в Швейцарии, хотя эта риторика не везде одинаково эффективна. Она меняется в зависимости от контекста: если польские «антигендерные» кампании, продолжающиеся с разной интенсивностью с 2012 года, отличаются откровенной гомофобией, то правые в Германии или Швеции предпочитают атаковать программы гендерных исследований и квир-феминизм, одновременно демонизируя беженцев и мигрантов из мусульманских стран как угрозу для белых женщин и «наших геев». В западных странах правые не защищают право мужчин бить своих жен и не предлагают (как в Польше) полный запрет на аборты, но зато охотно очерняют «извращенный» феминизм, который якобы «слишком далеко зашел» в проведении эгалитарной политики. 

Гендерные проблемы — «символический клей», способный сплотить даже ультранационалистов из разных стран

Ультраправые партии и консервативные движения связывает не только общий взгляд на гендер. Согласно докладу Нила Датты (Европейский парламентский форум), в 2009–2019 годах «антигендерное» движение в Европе получило финансирование от Российской Федерации в размере не менее 188 миллионов долларов. Пусть эти средства и идут через неправительственные организации и различные механизмы отмывания денег, их основной источник — российские олигархи (прежде всего, Владимир Якунин и Константин Малофеев). Это не означает, что Россия — единственный или даже главный спонсор кампаний, направленных против «квир-идеологии»: за тот же период на эти цели изнутри самого ЕС было привлечено 437 миллионов долларов, а из США — 81 миллион долларов, в основном из консервативных аналитических центров. Но эти финансовые потоки показывают, кто в Европе связан с Путиным общими взглядами и деньгами.

Борьба с «гендером» — это не просто спор о различных мировоззрениях, от которого можно отмахнуться перед лицом реальной войны. Речь идет о противостоянии добра и зла, в котором враг должен быть уничтожен — не только символически, но и буквально. На Всемирном конгрессе семей 2019 года в Вероне, собравшем сливки европейских и международных ультраконсервативных организаций, крайне правых партий и различных ответвлений христианства, один из организаторов, Якопо Коге, провозгласил, что движение, выступающее против «гендерной идеологии», на самом деле борется против «идеологии смерти, разрушающей человека и человеческую реальность. Если мать больше не роженица, а отец — не родитель, если детей можно купить, а пол определяется в уме и если любое желание автоматически становится правом, это означает, что на карту поставлена не только новая модель общества, но и новая парадигма человечества». Подобная риторика выстраивается так, чтобы можно было оправдать упреждающее насилие в качестве необходимой защиты. Этим же приемом, как мы знаем, Путин пытается воспользоваться сейчас. Но какую позицию теперь занимают европейские противники «гендера»? 

Борьба с «гендером» — это противостояние добра и зла, в котором враг должен быть уничтожен — не только символически, но и буквально

Вплоть до февраля 2022 года восторг, который путинская Россия вызывала в этой среде, ни для кого не был секретом. Но сегодня это позорное бремя: Марин Ле Пен пришлось выкинуть более миллиона предвыборных листовок, на которых она позировала с Путиным, а Маттео Сальвини с удовольствием стер бы все воспоминания о своих фотографиях в футболке с изображением российского президента. Лидеры испанской партии VOX, известные своей поддержкой Путина, вначале отказались осудить нападение России на Украину, но быстро изменили тактику и теперь сравнивают себя с Зеленским. Но надолго ли хватит этой смены курса? Последует ли за ней изменение политики соответствующих партий по вопросам, касающимся моральной географии Европы и их отношения к Европейскому Союзу? Конечно, нет. Нужно исходить из того, что правые популисты продолжат защищать «традиционную семью» и абстрактных «детей», не прекратят нападки на Брюссель, просто теперь будут лучше скрывать свои пророссийские симпатии.

Глобальные ультраконсервативные движения и правые популистские партии связаны друг с другом «синергией оппортунизма»: первые получают политическую и финансовую поддержку для своих проектов, а вторые используют риторику, позволяющую разжигать социальные страхи. Прекрасный пример тому — союз между фондом Ordo Iuris и правыми политиками в Польше. Институт Ordo Iuris приобрел огромное политическое влияние, его сотрудники заняли многочисленные правительственные посты; а правые политики, в свою очередь, теперь способны лучше канализировать страхи и разочарования избирателей, направляя их против «дегенеративных элит, которые хотят одеть мальчиков в платья». За разговорами о необходимости бороться с безумием «гендерной идеологии» удается спрятать авторитарные и фашистские взгляды, маскируя их под заботу о благополучии детей. В случае с Россией они еще и помогают убедить граждан в том, что убийство мирных людей — необходимая цена, которую приходится платить за будущее христианской цивилизации.

Молчание Святого престола

Каково отношение Ватикана к этому? Почему молчит папа римский? Понять это будет непросто, если не воспринимать сегодняшние культурные противоречия всерьез. Ватикан — один из главных зачинщиков «гендерной» культурной войны и по-прежнему остается в ряду главных участников конфликта. С 1990-х годов католическая церковь боролась против «гендерной повестки дня», то есть против обсуждения прав женщин, прав меньшинств и сексуальных свобод как опасных измышлений западной «цивилизации смерти». В начале 2010-х годов сначала папа римский, а вслед за ним и епископат, включая польский, осудили «гендер», увидев в нем угрозу цивилизации. В феврале 2016 года состоялась историческая встреча папы Франциска и патриарха Кирилла на Кубе; тогда же была принята совместная декларация, осуждающая однополые браки. Справедливости ради нужно отметить, что Франциск не присутствовал на Всемирном конгрессе семей 2019 года в Вероне и держится в стороне от бразильской ультраконсервативной организации «Традиция, семья и собственность» (TFP), которая враждебно относится к нему. Время от времени он также публично дистанцируется от открытой гомофобии. Тем не менее он не пошел на открытую конфронтацию с ультраконсервативным крылом церкви и не призвал к порядку католических епископов вроде Марека Ендрашевского из Кракова, публично говорящих о «радужной чуме» и поддерживающих гомофобное насилие. Наоборот — папа сам неоднократно предостерегал от «колонизации через гендер».

Ватикан — один из главных зачинщиков «гендерной» культурной войны и по-прежнему остается в ряду главных участников конфликта

Предстоятель католической церкви молчит о варварстве России не только из-за давней традиции сохранять нейтралитет и желания сыграть роль посредника. Ватикан и Русскую православную церковь связывает общая убежденность в том, что консервативный Восток — противовес либеральному Западу. Но как Ватикан относится к российскому взгляду на мир, согласно которому защита «настоящих ценностей» требует гибели мирных жителей? Папа римский, несомненно, сожалеет об этой «необходимости», однако во время общей аудиенции 24 августа он предпочел выразить соболезнования в связи со смертью дочери Александра Дугина, а не осудить бесчисленные зверства, совершенные российскими солдатами в отношении множества дочерей украинских граждан. Это показывает, что публичные высказывания папы римского о войне — не случайность или оговорка, а отражение идеологической близости между Россией и главой Католической церкви.

Читайте также

«Альтернатива для Германии»

История расширения НАТО на восток

Еще одно «достижение» Путина

«К “фашизму” и “Гитлеру” это никакого отношения не имеет»

«Что можно противопоставить путинской пропаганде?» Спрашивали? Отвечаем!

«Война в Украине — это не конфликт двух имперских проектов»