дekoder | DEKODER

Journalismus aus Russland und Belarus in deutscher Übersetzung

Spenden

  • Идет ли демократии воинственность?

    Идет ли демократии воинственность?

    Original by Йенс Хаке on Aus Politik und Zeitgeschichte
    Translation by Anonymous

    Концепция «обороноспособной» (нем. wehrhafte), или «боеспособной» (нем. streitbare), демократии — одна из ключевых для современной государственной идентичности ФРГ. Она предполагает, что Основной закон Германии описывает не только само демократическое устройство, но и способы защиты от его врагов. К этому определению стали все чаще возвращаться в дискуссиях в последние годы и даже месяцы — с ростом популярности партии «Альтернатива для Германии», которую многие как раз и считают враждебной демократическому порядку. Совокупность причин включает в себя, в частности, попытки частичной реабилитации нацистского режима со стороны некоторых из ее лидеров, неонацистское прошлое и связь с боевыми группировками, а также предложения о депортации людей с миграционными корнями, звучащие в кругах, близких к партии. Один из прописанных в Основном законе способов действовать в таком случае предполагает запрет такой политической силы — по инициативе правительства, парламента и с одобрения Конституционного суда.  

    Профессор политической теории и истории идей Йенс Хаке (нем. Jens Hacke) в статье для журнала APuZ предлагает еще раз критически взглянуть на саму идею «обороноспособности» демократии, проследить ее исторические корни и определиться с тем, в какой своей части и в какой мере она применима к сегодняшним обстоятельствам. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

     

    В последнее время небывалую популярность приобрели разговоры об «обороноспособной демократии». К ней призывают политики, ее провозглашают темой года общественно-правовые телеканалы, единение вокруг нее демонстрируют сотни тысяч людей, выходящих на улицы против правого поворота. Обороноспособность демократии кажется именно тем, что обещает надежду и спасение в период кризиса, охватившего западные демократии, как минимум, с 2016 года, когда «Брекзит» и избрание Дональда Трампа президентом США вызвали сильнейшее потрясение либерального самосознания, от которого Европа не оправилась до сих пор. Даже наоборот: именно с тех пор наблюдается неуклонный рост правого популизма, а арсенал средств в борьбе с ним по-прежнему невелик. Сегодня об этом можно говорить уже по отношению ко всей Европе, и кажется, что призывы к дееспособной демократии, способной к самозащите, становятся только громче по мере обострения ситуации. Если раньше о ней говорили только в дежурных торжественных речах, то сегодня непрекращающиеся призывы к демократам всех стран подняться на защиту против своих оппонентов рискуют всем надоесть и превратиться в констатацию собственной беспомощности. 

    Всеобщий кризис 

    Пожалуй, никто не станет отрицать, что демократический порядок оказался более хрупким и нестабильным, чем считалось долгое время1. Соотношение сил изменилось: если раньше при принятии таких чрезвычайных мер, как запрет политических партий или радикальных движений, гражданское общество высказывало опасения по поводу возможного злоупотребления государственной властью или конституционным порядком в виде ограничения общественных свобод и преследования за политические взгляды, то сегодня все чаще говорят о том, что государство должно наконец воспользоваться имеющимися в его распоряжении юридическими средствами. В Германии общественность не только требует запрета партии АдГ, отделения которой в некоторых федеральных землях признаны Ведомством по защите конституции «явно правоэкстремистскими», но и рассуждает об ограничении основных прав для некоторых лидеров данной партии. Кроме того, имея перед глазами пример Польши и Венгрии, с их постепенной перестройкой институтов власти в направлении «нелиберальной демократии», в Германии призывают зафиксировать в Основном законе избрание судей большинством в две трети голосов, чтобы превентивно защитить судейский корпус от внедрения АдГ. 

    Конечно, можно посчитать преувеличенным тот драматизм, с которым порой оценивается общественно-политическая ситуация в Германии, особенно если сравнивать ее с изменениями в партийных системах в соседних странах, таких как Австрия, Нидерланды или Франция, и ролью, которую там играют правые популисты. Но даже с учетом того, что демократия — единственная форма правления, в которой оппозиционная активность институционализирована и критика в адрес правительства заведомо предполагает наличие некоего перманентного кризиса, всеобщая обеспокоенность по поводу жизнеспособности демократического строя все же достигла качественно нового уровня. Сегодня полностью исчерпана прежняя уверенность в прогрессе и в том, что парламентская демократия — вершина развития государственного управления, достигнутая Западом. На кону уже не углубление и расширение, не «демократизация демократии»2, а ее выживание.  

    Призывы оборонять демократию всегда свидетельствуют о ее дефектах и провалах

    Однако ошибочно списывать ее шаткое положение исключительно на происки внутренних врагов и внешние силы. Демократия — это всегда результат (а иногда и жертва) связанных с ней ожиданий и надежд, упущенных возможностей, неразрешенных конфликтов и социальных потрясений. Именно поэтому стабильность, устойчивость и обороноспособность демократии всегда зависят от ее адаптации к новым вызовам, ее способности к развитию и конкурентоспособности. И прежде всего, от того, насколько успешно решаются вопросы социальной сплоченности и интегрированности граждан. 

    Поскольку демократия подвержена постоянным изменениям и, по словам одного из отцов демократической Германии Дольфа Штернбергера, представляет собой «живую конституцию»3, такие ее аспекты, как устойчивость, функциональность и эффективность теснейшим образом связаны между собой. Иначе говоря: если в какой-то момент на передний план выходят противники системы — значит, к его наступлению не были решены какие-то другие проблемы. Значит, есть группы населения, не чувствующие, что они представлены во власти. Значит, вера в будущее снижается, а социальное неравенство, страх бедности и недовольство растут. Из чего можно сделать вывод, что призывы оборонять демократию всегда свидетельствуют о ее дефектах и провалах4. А между тем едва ли найдется столь же размытый и одновременно популярный термин, как «обороноспособная демократия». Неопределенность эта связана с историей его возникновения в 1930-е годы, в период между Первой и Второй мировыми войнами, когда либеральная демократия переживала настоящий кризис5. 

    Веймарский провал 

    С давних времен одной из главных тем политической рефлексии остается угроза демократии изнутри: потенциальная опасность, что она погрязнет в анархии, демагогии или автократии. В свое время Октябрьская революция и приход большевиков к власти, а также «марш на Рим» и возникновение фашизма вызвали среди наблюдателей и политических теоретиков оживленную дискуссию о возможных способах захвата власти и, соответственно, о превентивных мерах по его недопущению. Юрист Карл Шмитт, например, считал слабым местом либерализма то, что он не в состоянии защититься от своих врагов. По его мнению, впрочем, основная угроза для демократического порядка исходила не от некоего «антидемократического большинства», а была обусловлена самой возможностью законного прихода к государственной власти, таящей в себе и способы дискредитировать легитимность демократического волеизъявления. Шмитт справедливо подчеркивал главную особенность парламентской демократии: «Предоставление всем равных шансов на получение большинства, а значит и политической власти». Он дальновидно распознал, что «само обладание государственной властью помимо чисто нормативно-юридической власти имеет дополнительную ценность», а именно «надправовую премию в дополнение к законной полноте законной власти и к получению большинства»6.

    Угрозу Веймарской республике Шмитт видел не столько в том, что решением большинства можно было отменить ее конституцию и таким образом демонтировать демократический порядок. Гораздо опаснее ему казалось, что враги конституции имели возможность использовать конкурирующие законодательные нормы для установления нового режима. В связи с этим равные шансы «разумеется, можно предоставлять лишь тем, кто наверняка будет готов предоставить такое же равноправие вам»7. Ведь если «принцип равных шансов, а вместе с ним и легальное основание парламентского правового государства» перестанет действовать, все будет зависеть лишь от того, «кто окажется у власти в тот момент, когда вся система законности будет отброшена, и выстроит свою власть на новой основе»8. Здесь Шмитт имеет в виду прежде всего 76 статью Веймарской конституции, разрешавшую (без каких-либо ограничений) вносить конституционные поправки [парламентским] большинством в две трети голосов. Его мишень — либеральный релятивизм господствовавшей тогда теории государства: «В рамках действующей и “старой” теории ни одна цель не может считаться антиконституционной. Любая из них — революционная, реакционная, нацеленная на переворот, враждебная государству, Германии и Богу — допустима и не может быть лишена шанса на достижение легальным путем»9. 

    Так Шмитт от противного описал проблему демократии, которая не может защитить собственное существование. Он, однако, игнорировал возможности, которые предоставляло законодательство о защите республики, существовавшее даже в тогдашней конституции, для борьбы с ее врагами. В итоге, чтобы прибегнуть к ним, не нашлось, прежде всего, политической воли — в том числе и у антилиберально настроенного Шмитта, считавшего своим главным противником австрийского специалиста по теории государства Ганса Кельзена.  

    Кельзен был настоящим либеральным социал-демократом, чья нормативистская и объяснительная аскеза ограничивала демократию принципом большинства. Демократия, по Кельзену, — это «форма государственного устройства, менее прочих обороняющаяся от своих противников»10. На вопрос «не следует ли демократии заниматься самозащитой, в том числе и от народа, который ее отвергает», Кельзен, в соответствии со своими теоретическими изысканиями, отвечал отрицательно: «Демократия, которая пытается утвердиться против воли большинства, тем более насильственными методами, перестает быть демократией». Кельзен старался «избежать рокового противоречия и не обращаться к диктатуре во имя спасения демократии»11. Здесь можно задаться вопросом, случалось ли такое когда-либо в истории. Ведь даже национал-социалистам не удалось получить абсолютное большинство на нормальных выборах. Но декларируемый Кельзеном отказ от каких-либо защитных мер со стороны государства напоминает о дилемме: эффективны ли запреты в борьбе с антидемократическими настроениями и порывами? По его мнению, к моменту их распространения делать что-либо уже слишком поздно. 

    Чтобы спасти демократию в межвоенной Германии, не нашлось, прежде всего, политической воли

    В классической работе «О сущности и ценности демократии» (1920/1929) Кельзен дает понять, что ценностно безусловно привержен демократии, но в расширенной форме12. По его мнению, демократия не только по сути своей способствует достижению социального мира благодаря культуре компромисса, но и должна заботиться о политическом воспитании и просвещении граждан для усиления демократической культуры в обществе. 

    Воинствующая демократия 

    Теоретическое обоснование отказа от государственных мер по защите демократии в свое время вызвало критику в адрес Кельзена. После того, как национал-социалисты успешно взяли власть, начались особенно оживленные дискуссии по поводу упущенных возможностей и уроков, которые должны извлечь другие демократические государства, по-прежнему сталкивающиеся с угрозой как изнутри, так и извне. Карл Лёвенштейн, специалист по теории права и ученик Макса Вебера, находясь в эмиграции в США, разработал концепцию «воинствующей демократии». Во многом исходя из опыта Веймарской республики, Лёвенштейн сформулировал основу этой теории еще в 1931 году в Галле на съезде ученых, специализирующихся на теории государства и права: «Государство, которому угрожают две радикальные партии, занимающие разные полюса политического спектра, обязано решительно защищаться»13.

    После нападения России на Украину все вопросы, поднятые в 1930-е годы, снова актуальны

    В 1937 году он детальнее разработал свою концепцию. Описав уже имеющиеся механизмы защиты государственного строя (запрет политических партий и антигосударственных организаций, наказание за государственную измену, запрет на владение оружием, штраф за разжигание ненависти и вражды и многое другое), Лёвенштейн задокументировал прощание с иллюзиями. Изучать иррациональную идейную сторону фашизма он считал едва ли целесообразным: любые просветительские попытки заведомо запоздали, с огнем нужно бороться только огнем14. Требуя от демократии воинствующего самоутверждения, он был настолько серьезен, насколько это было продиктовано обстоятельствами того времени. В своих размышлениях Лёвенштейн ориентировался на республиканский институт диктатуры. Будучи яростным противником политики умиротворения агрессора, он не представлял себе обороноспособную демократию без внешнеполитического компонента. Перед угрозой исчезновения, исходящей от репрессивных режимов, демократический строй как достижение современной цивилизации приобрел для либералов еще большее значение. Характерным аспектом этого было новое обращение к гуманизму и правам человека. Незадолго до начала Второй мировой войны Томас Манн выступал за «воинственный гуманизм», который смог бы защитить западную демократию15. При этом речь шла как о внутриполитической борьбе с противниками демократии, так и о критике умиротворения агрессора, малоэффективного против экспансионистских намерений нацистской диктатуры. Приверженность ценностям и борьба с тоталитаризмом стали общим основанием демократического либерализма. 

    В последующие десятилетия сторонники этой позиции неоднократно подвергались критике за «ментальность крестоносцев». Сразу приходят на ум и ассоциации с эксцессами маккартизма, когда политические оппоненты просто объявлялись вне закона, и с миссионерской установкой «строительства демократии» (democracy building). После нападения России на Украину все апории тех времен снова актуальны. Оценивая воинственную решимость Лёвенштейна, можно, пожалуй, другими глазами взглянуть на отсутствие у него теоретической строгости — в виде готовности приостановить действие некоторых гражданских прав во имя защиты других «фундаментальных». Лёвенштейн и сам не возражал против важнейшего аргумента Кельзена о том, что укрепление демократической культуры служит наиболее эффективным средством против авторитаризма. Собранные им эмпирические данные подтверждали, что западные демократии и парламентские монархии в целом были склонны сохранять стабильность, тогда как молодые республики, такие как Испания, Австрия, Польша и Германия, не имевшие демократического опыта, переживали упадок. 

    Трудности перевода 

    В политической науке и теории права идея о мирной в принципе, но «обороноспособной» демократии рассматривается как практичная модель государственного устройства, успешно реализованная в Основном законе ФРГ16. Ключевые характеристики такой модели: «бдительность», «ценностная ориентированность», «готовность защищаться»; ее средства — защита конституции, запрет партий, борьба с врагами конституции и запрет на поправки к ряду статей Основного закона. Как бы ни были важны эти конкретные примеры конституционной и юридической практики, не хотелось бы ограничивать теоретико-политическую дискуссию вопросами правоприменения. В противном случае дебаты о самоопределении демократии, ее нормативных и политических аспектах, рискуют отойти на второй план.  

    С идейно-исторической точки зрения, «воинственная демократия» подготовила почву для трезвого понимания демократических принципов. Однако в первую очередь эта концепция Лёвенштейна отлично демонстрирует сложность дилемм, с которыми сталкиваются либеральные демократы, лишаясь поддержки демократического большинства и возможности прибегнуть к предусмотренным средствам защиты демократического порядка. Концепция «Militant Democracy» ведь родилась в результате экзистенциального кризиса демократии. Проблемы начинаются уже на стадии адекватного перевода этого английского термина, поскольку не стоит забывать, что такие смягченные в переводе определения, как «обороноспособная» (wehrhafte) или «боеспособная» (streitbare), появляются позднее. В 1930-е годы гораздо понятнее для всех была именно концепция воинственности; она имела четкое обоснование как во внутренней, так и во внешней политике. Внутри страны речь шла о противодействии военизированным боевым отрядам экстремистских партий; на международной арене активного сопротивления требовали ревизионистская внешняя политика и военная экспансия национал-социализма. 

    Сегодня специалисты по социологии, истории и политологии сравнивают наше время с периодом между двумя мировыми войнами17. Некоторые формальные сходства, действительно, очевидны: падение популярности парламентаризма в обществе, рост массовых движений правоэкстремистского толка и подъем национализма в целом, противоречие между демократическим принципом всеобщего участия в политической деятельности и реальностью капитализма. Не последнюю роль играет и накапливающаяся неопределенность в международной системе, институты которой представляются все более беспомощными перед вызовами, связанными с миграцией, экономикой, экологией и требованиями безопасности. 

    Самое же главное отличие от тех времен состоит в том, что тогда либеральная демократия была новым достижением. Демократия считалась концепцией будущего, с ней связывали множество ожиданий и надежд, но сколько-нибудь значительного опыта ее строительства на тот момент не было. Фактически либеральная демократия со свободным и равным избирательным правом, представительной парламентской формой правления, разделением властей и конституционными гарантиями основных прав стала ведущей моделью в Европе только с 1918 года. Вопрос, как сохранить демократию и защитить ее от врагов, обрел актуальность в тот момент, когда массовая демократия породила новые тоталитарные идеологии, готовые, прикрываясь мнимой волей большинства или всего народа сразу, уничтожить парламентскую систему. 

    Для современников слова Йозефа Геббельса о том, что либеральная демократия сама «предоставила своим смертельным врагам средства, которыми она была уничтожена», были самоочевидны18. Однако если вдуматься в это высказывание Геббельса, решающую роль сыграл не народ, а антидемократические элиты, использующие возможности политической системы в своих целях. И до сих пор все разговоры о кризисе демократии фокусировались на критике элит и функционеров от политики и бизнеса, которые оторвались от нормативных требований демократии и не соответствовали своей ответственной роли в демократическом строе19.  

    Самое же главное отличие от 1930-х состоит в том, что тогда либеральная демократия была новым достижением

    Это подчеркивает ограниченность любой нормативной теории демократии, которая всякий раз вынуждена иметь дело с чем-то эфемерным: социально-психологической динамикой, надеждами и страхами, утопиями и страхами граждан. Все это вместе может малопредсказуемым образом влиять на демократический процесс. И не кто иной, как Ганс Кельзен со всем своим формализмом и юридическим позитивизмом, напоминает специалистам по государственному праву и политической теории о том, что любая конституция вынуждена испытывать на себе непредвиденное воздействие социальной и политической реальности.  

    Попытка дать четкое определение концепции «обороноспособной демократии» похожа на многие другие парадоксы демократической теории, такие как право на сопротивление и «гражданское неповиновение». Если право на сопротивление допускается как чрезвычайная форма борьбы со злоупотреблением властью, то роль «гражданского неповиновения» состоит в том, чтобы быть законным нормативным доводом против правового порядка, грозящего отойти от конституционных ценностей. В обоих случаях юридически закрепить это практически невозможно, поскольку демократическая цель, на которой основывается подобное поведение, едва ли может быть буквально прописана в конституции. Можно, конечно, предусмотреть некие правила для исключительных случаев, но тогда при чрезвычайном положении, которое должно оправдать эти меры, будет потеряна твердая почва процедурных действий. В итоге нормативная легитимность окажется в противоречии с законодательной и исполнительной легальностью. 

    Вопрос о том, когда постепенное превращение правового государства в неправовое доходит до масштабов, которые делают сопротивление граждан легитимным, имеет широкий простор для интерпретаций, особенно при демократическом строе. Специальные законодательные меры по защите либерального конституционного порядка, как правило, оказываются необходимыми именно в тот момент, когда они де-факто неисполнимы, так как не пользуются поддержкой большинства.  

    Возможности профилактики

    Тем не менее право нельзя сводить к его функциональности, оно должно учитывать и культурное влияние конституционных норм20. В этом отношении на страже демократического порядка стоит Конституционный суд. Полномочия по контролю над соблюдением норм не в последнюю очередь были проработаны Гансом Кельзеном, который стал одним из разработчиков австрийской конституции и сам работал конституционным судьей до выхода в отставку в 1930 году. С точки зрения демократической теории, Кельзен, похоже, давно реабилитирован. Хотя «обороноспособная демократия», первые приверженцы которой резко дистанцировались от него, стала частью западной самоидентификации, акценты в ее идейном содержании изменились. Она, несомненно, по-прежнему подразумевает некий набор мер по защите конституции и государства. Однако актуальные дискуссии вокруг кризиса демократии показывают, что теперь мало четко обрисовать врага конституции и сконцентрироваться на этом образе. Схематичное описание экстремизма, где слева и справа видится симметричная угроза, сводит все дело к борьбе с врагами, в рамках которой необходимы полицейские мероприятия, не помогающие, однако, стабилизировать демократию в долгосрочной перспективе. Ко всему прочему, маловероятно, что противники конституции будут открыто бороться против демократии путем государственного переворота или чего-то в этом роде, а левые к тому же еще никогда не упраздняли функционирующие европейские демократии. Конечно, обороноспособная демократия не может отрицать свои корни — чрезвычайной меры, созданной по образцу диктатуры. Но полезно увидеть в ней и характеристику либеральных демократий вообще, чтобы подчеркнуть их стабильность и устойчивость. 

    Нецелесообразно концентрироваться исключительно на борьбе с противниками демократии

    Еще Кельзен и Лёвенштейн, по-разному расставляя акценты, продемонстрировали, что успешность защитных мер демократии (не важно, «воинствующих» или законодательных) зависит от устойчивости политической культуры. Сегодня, когда речь заходит об упадке и гибели западной демократии, политическая теория могла бы многое почерпнуть из аргументации тех времен. При этом искусственно драматизировать текущую ситуацию не стоит, ведь она сильно отличается от Веймарской Германии. Демократическая культура, возросшая за последние 75 лет, благодаря своей укорененности дает куда больше предпосылок для разрешения кризисов, чем было таковых во времена первой немецкой демократии. Та, будучи республикой без республиканцев, демократией без демократов, действительно столкнулась с нехваткой настоящих патриотов собственной конституции, готовых защищать верховенство закона, — в том числе внутри своих институтов. Так что крупные демонстрации начала 2024 года были не просто удобным способом морального самоутверждения. В качестве своеобразной практики гражданской активности они стали демонстрацией сплоченности общества и устойчивости демократии как раз в то время, когда политическая культура и государственные институты нуждались в укреплении. В конце концов, когда граждане неравнодушны и идет активная общественная дискуссия, даже обсуждать перспективу запрета политической партии легче — с учетом того, что побочным эффектом может оказаться то, что столь широкая мобилизация в итоге сделает такую меру излишней. 

    Но этого недостаточно. Ведь растущие сомнения в способности политической системы решать возникающие проблемы и падение популярности демократии свидетельствуют о недостатке коммуникации, или об отчужденности между гражданами и демократическим государством. Поэтому нецелесообразно концентрироваться исключительно на борьбе с противниками демократии. Гораздо важнее будет признать существование проблемных зон и воспринимать политические потрясения как последствия политических ошибок (которые, однако, исправимы). Стабилизация демократии требует более активной самокритики от самих демократов. Необходимо перестать спекулировать на теме врагов, а заняться поиском истинных причин таких грозных симптомов, как социальная поляризация, правый популизм и национализм, ксенофобия, антисемитизм и антилиберализм. 

    «Вымирающим видом»21 демократию делает то, что симптомы ее кризиса отнюдь не всегда можно объяснить рациональными институциональными причинами со всей их очевидностью. Или же объективными социально-экономическими проблемами. Абстрактные страхи и ресентимент возникают, когда демократия уже не в состоянии предложить какую-либо надежду на улучшения, которая все еще связана с идеей общего блага и «общества равных» как фундаментальной цели22. Забота об общественных пространствах в городах и пригородах, доступ к образованию, предоставление возможностей для развития, создание функционирующей инфраструктуры, забота об окружающей среде — все это остается частью непрекращающихся процессов демократизации. В этом отношении превращение общего блага в политическую тему служит куда более эффективной превентивной стратегией, обеспечивающей демократии устойчивость, чем фиксация на борьбе с ее врагами. 

    1. Подробнее о данной проблеме см.: Kraushaar W. Keine falsche Toleranz! Warum sich die Demokratie stärker als bisher zur Wehr setzen muss. Hamburg, 2022. ↑

    2. См. Offe C. Demokratisierung der Demokratie. Diagnosen und Reformvorschläge, Frankfurt/M.–New York, 2003. ↑

    3. См. Sternberger D. Lebende Verfassung. Studien über Koalition und Opposition (1956). Новое издание с предисловием Штефена Аугсберга вышло в Гамбурге в 2022 году. ↑

    4. Подробнее о дебатах вокруг данного кризиса см. краткий обзор Selk V. Demokratiedämmerung. Eine Kritik der Demokratietheorie. Berlin 2023. ↑

    5. Описание контекста см. у Hacke J. Existenzkrise der Demokratie. Zur politischen Theorie des Liberalismus in der Zwischenkriegszeit, Berlin 2018. ↑ 

    6. Schmitt C. Legalität und Legitimität (1932), Berlin 1996. S. 32f. ↑ 

    7. Ibid., S. 34. ↑ 

    8. Ibid. S. 37. ↑ 

    9. Ibid. S. 47. ↑

    10. Kelsen H., Verteidigung der Demokratie (1932) // Jestaedt M., Lepsius O. (Hrsg.) Verteidigung der Demokratie. Abhandlungen zur Demokratietheorie. Tübingen 2006, S. 229–237. Это место: S. 237. ↑

    11. Ibid. ↑

    12. См. Kelsen H. Vom Wesen und Wert der Demokratie (1929), Stuttgart 2018. ↑

    13. Loewenstein K. Diskussionsbeitrag // Verhandlungen der Tagung der Deutschen Staatsrechtslehrer in Halle am 28. und 29. Oktober 1931, Berlin–Leipzig 1932, S. 192f. ↑

    14. Loewenstein K. Militant Democracy and Fundamental Rights (I + II) // American Political Science Review 3/1937 и 4/1937. P. 417–432, P. 638–658. ↑

    15. См. Mann T. Achtung, Europa! (1935) // Kurzke H., Stachorski S. (Hrsg.) Essays, Bd. 4: Achtung, Europa!, 1933–1938. Frankfurt/M. 1995, S. 147–160, здесь S. 159. ↑

    16. См.: Thiel M. (Hrsg.), Wehrhafte Demokratie. Beiträge über die Regelungen zum Schutze der freiheitlichen demokratischen Grundordnung, Tübingen 2003; Mandt H., Demokratie und Toleranz – Zum Verfassungsgrundsatz der streitbaren Demokratie (1977) // Politik in der Demokratie. Aufsätze zu ihrer Theorie und Ideengeschichte, Baden-Baden 1998, S. 29–56; Backes U., Schutz des Staates. Von der Autokratie zur streitbaren Demokratie, Opladen 1998; Müller J-W., Militant Democracy // Rosenfeld M., Sajó A. (Ed.), The Oxford Handbook of Comparative Constitutional Law, Oxford 2012, P. 1253–1269. ↑

    17. Параллели с демократическим кризисом межвоенного периода проводятся практически во всех последних исследованиях. См. Mounk Y. Der Zerfall der Demokratie. Wie der Populismus den Rechtsstaat bedroht. München 2018; Snyder T. The Road to Unfreedom. Russia, Europe, America, London 2018; Levitsky S., Ziblatl D., Wie Demokratien sterben. Und was wir dagegen tun können. München 2018; Zielonka J., Counter-Revolution. Liberal Europe in Retreat. Oxford 2018; Runciman D. How Democracy Ends. London 2018. ↑

    18. Goebbels J. Der Angriff. Aufsätze aus der Kampfzeit, München 1935, S. 61. ↑

    19. Критике политических элит в США уделено много внимания в анализе Levitsky/Ziblatt, Mounk und Zielonka (Прим. 17). ↑

    20. См. Möllers C. Die Möglichkeit der Normen. Über eine Praxis jenseits von Moralität und Kausalität. Berlin 2015. ↑

    21. См. Rahden T.v., Demokratie. Eine gefährdete Lebensform. Frankfurt/M.–New York 2019. ↑

    22. См. Rosanvallon P. Die Gesellschaft der Gleichen. Hamburg 2013. ↑

    Читайте также

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    Парламент — не место для работы

    Что пишут: об успехах крайне правых и поражении красно-зеленых

    Пятнадцатый признак фашизма

    «Автократы постоянно недооценивают демократию. Мы — тоже»

  • «Автократы постоянно недооценивают демократию. Мы — тоже»

    «Автократы постоянно недооценивают демократию. Мы — тоже»

    Original by Алайн Цукер, Даниэль Зиблатт on Neue Zürcher Zeitung (NZZ)
    Translation by Anonymous

    Книга «Как умирают демократии» (How Democracies Die), вышедшая в 2018 году, на второй год президентства Дональда Трампа, с научных позиций зафиксировала то, о чем говорили многие журналисты и, разумеется, противники тогдашнего президента: его политические методы угрожают демократической системе как таковой. Авторы книги — хорошо известные в академической среде политологи Стивен Левицки и Даниэль Зиблатт.  

    В фокусе их внимания то, как демократия перерождается изнутри — когда с помощью законных процедур к власти приходят авторитарные лидеры. По мнению ученых, ключевая предпосылка для этого — размежевание общества на разные группы с резко отличающимися ценностями и приоритетами и при этом с равными политическими правами. Это размежевание, в свою очередь, ведет к поляризации — когда партийные элиты перестают верить в возможность договориться с оппонентами, и удержать власть становится для них важнее, чем сохранить демократию. Ради этого они соглашаются предоставить все свои немалые ресурсы авторитарным популистам — вчерашним аутсайдерам политической системы.  

    Перед возможным возвращением Трампа к власти многие левые и либеральные журналисты, политики и эксперты встревожены тем, что во время своего второго срока он может кардинально изменить и конституционный порядок внутри США, и международные отношения. Особенно на фоне «правого поворота», который переживают европейские страны. Значит ли это, что мировой демократии угрожает экзистенциальная угроза? Об этом интервью Даниэля Зиблатта газетe NZZ am Sonntag. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России.

     

    Алайн Цукер: В Европе правые популисты на марше. В Нидерландах выборы недавно выиграл Герт Вилдерс, в Венгрии у власти уже давно Виктор Орбан, в Италии правительство возглавляет Джорджа Мелони. Представляют ли они угрозу для демократического правового государства? 

    Даниэль Зиблатт: Эти партии могут стать угрозой. Они нередко ставят под сомнение ценности и институты либеральной демократии. Впрочем, пока что, за исключением Венгрии, их победы в Западной Европе не имели масштабных последствий. Но сама тенденция указывает на  проблему: утвердившиеся политики утратили навык определять основные направления политической дискуссии и открыли дверь тем, кто раньше был на периферии и сейчас продолжает отвергать традиционные формы политики. 

    — У демократии есть проблема с легитимностью? 

    — Она по-прежнему остается самой эффективной и привлекательной моделью правления. Но мир стал многополярным, Китай и Россия обладают большим притяжением и позиционируют себя как альтернативу. Тем временем усиливаются и внутренние вызовы для западных демократий, поскольку в глобализированном мире под угрозой традиционные идентичности. Что демонстрирует вся дискуссия о миграции, из которой, собственно, и извлек такую выгоду Герт Вилдерс. Добавьте к этому, что все так же остро стоят проблемы неравенства и перераспределения, имеющие политическое звучание. 

    — Почему популистам так выгодно ставить под сомнение базовые демократические ценности, такие как фундаментальные права или итоги выборов? Вряд ли же избиратели хотят диктатуру. 

    — Что в Нидерландах, что в Германии, что в США 20–30% населения симпатизирует правым радикалам. Иногда больше, иногда меньше. Но это не большинство, как раньше. Ситуация не везде одинаково тревожная: Соединенные Штаты между 2016 и 2021 годами пережили демократический регресс. Западная Европа, напротив, показала удивительную устойчивость — например, во время финансового кризиса, который сильно ударил по Греции, Испании или Португалии. В 1930-х годах такой кризис имел бы совсем другие последствия. Мы слишком недооцениваем, насколько успешны демократии. 

    — Когда и почему умирают демократии, если обратиться к истории? 

    — Тут как с людьми: быстрый сердечный приступ или вялотекущий рак. Демократии могут погибнуть из-за внезапных военных переворотов, но могут умереть и под руководством избранных лидеров. В недавнем прошлом это происходило скорее медленно, поскольку в сегодняшнем мире демократия все еще остается общепризнанным международным эталоном и необходимым фасадом. Тем не менее тенденция вызывает беспокойство. После падения Берлинской стены мы были свидетелями расцвета демократий. Не все страны были готовы к этому, в том числе потому, что доход на душу населения был слишком низким. Сегодня мы наблюдаем откат назад. 

    Мы слишком недооцениваем, насколько успешны демократии

    — Такие популисты, как Вилдерс, не обязательно автократы. С какого момента они начинают представлять опасность? 

    — Здесь важно делать различение. Мы придерживаемся критериев испанского политолога Хуана Линца. Первый: политики должны принимать результаты выборов независимо от того, выиграли они или проиграли. Второй: они не должны использовать насилие, чтобы прийти к власти или остаться у власти. Третий критерий: по-настоящему демократическая партия должна явно и открыто дистанцироваться от групп, не соответствующих первым двум. Этот третий критерий, пожалуй, самый трудный, так как многие партии имеют на своей периферии людей, которые не прочь прибегнуть к насилию для борьбы с конституционным порядком. Чтобы их изолировать, следует создавать коалиции, в том числе и с идеологическими противниками. 

    — Почем третий критерий так важен? 

    — История показывает, что нередко политики, которые благодаря костюмам и галстукам производят впечатление мейнстримных, способствуют подъему экстремистов. В итоге именно они ставят демократию в затруднительное положение. 

    — Что именно происходит, если закамуфлированный экстремист все-таки приходит к власти? Как он подрывает демократию?  

    — Здесь может помочь аналогия с футболом. Сначала скрытый автократ пытается переманить на свою сторону нейтрального судью. В демократии это органы правосудия, прокуроры и судьи. Затем начинается атака на противника — борьба с оппозицией на политической арене, в СМИ и в гражданском обществе. И, наконец, он пытается изменить правила игры в свою пользу. Это может быть, например, перетасовка границ избирательных округов ради того, чтобы гарантировать своей партии места в парламенте. С помощью этих трех шагов можно вполне законно создать автократическую систему. 

    — Виктор Орбан поступил именно так? 

    — Как и Дональд Трамп, однажды он проиграл выборы. А когда вернулся, то решил, что это не должно повториться. И, действительно, стал манипулировать системой так, что с тех пор не проиграл ни разу. Это противоречит известному изречению Маркса, что история сначала разворачивается в виде трагедии, а потом повторяется в виде фарса. В Венгрии трагедия случилась на второй раз. И я опасаюсь, что Трамп образца 2024 года тоже может попробовать сделать что-то подобное, если выиграет. 

    Виктор Орбан, как и Дональд Трамп, однажды проиграл выборы. А когда вернулся, то решил, что это не должно повториться

    — Вы боитесь, что Трамп действительно может подорвать американскую демократию? 

    — Сравнение с Виктором Орбаном в Венгрии или Владимиром Путиным в России несколько преувеличено. Но сейчас каждые выборы в США воспринимаются как чрезвычайное происшествие национального масштаба. И действительно, это важные выборы для будущего демократии, для будущего НАТО, для мира — и для нашей способности решать насущные проблемы, такие как изменение климата. 

    — Что произойдет, если он действительно победит на этих выборах? 

    — Когда Дональд Трамп стал президентом в 2016 году, он следовал своему инстинкту. Сегодня все по-другому: он многое осмыслил, его злоба по отношению к демократам и части республиканцев усилилась. Есть риск, что он будет использовать государство для своих личных целей. Авторитарная стратегия может включать наступление на нейтральные институты — например, на судебную систему. Собственно, он уже говорил, что хочет использовать ФБР для борьбы с политическими противниками! 

    — Cлишком алармистски все это звучит, вам не кажется? 

    — Это вполне реальная опасность. Но и сопротивление будет мощным. Демократическая оппозиция хорошо организована и хорошо финансируется. У нас есть надежные институты, судьи, которые ценят свою независимость и противостоят политикам, у нас есть штаты, федеральные служащие и гражданское общество — и все они устойчивы. Уничтожить американскую демократию будет нелегко. Но избрание Трампа, вероятно, приведет к хаосу, беспорядкам и нестабильности. 

    — Америка никогда раньше не была так мультиэтнична, никогда прежде смешанные браки не достигали такого числа. Как это сочетается с антидемократическими настроениями республиканцев, поддерживающих Трампа? 

    — В основе движения сторонников Трампа как раз реакция именно на эту трансформацию общества. Мы сталкиваемся с поляризацией образа жизни: в то время как демократы стали более мультиэтничными и урбанизированными, республиканцы все больше превращаются в партию белых, проживающих за пределами больших городов. Обе стороны считают, что приход политического противника к власти угрожает нации. Чтобы предотвратить эту угрозу, республиканцы, поддерживающие Трампа (прежде всего они, но не только), готовы смириться с ограничением демократических прав. Радикализация также связана с тем, что Республиканской партии все труднее добиваться большинства. На семи из последних восьми президентских выборов они не получали большинства голосов. Трамп, например, победил только благодаря системе выборщиков, которая благоприятствует районам вне больших городов. 

    — В общем, демократии угрожает отступление? 

    — В конце концов республиканцам придется трансформироваться в мультиэтничную партию, за которую могли бы отдать голоса и афроамериканцы, и латиноамериканцы. Независимо от того, насколько она окажется консервативной, это было бы хорошим знаком того, что республиканцам больше не нужно бояться демократии. Что опять можно спорить о конкретных политических идеях.

    Обе стороны считают, что приход политического противника к власти угрожает нации. Чтобы предотвратить эту угрозу, сторонники Трампа (но не только они), готовы смириться с ограничениием демократических прав

    — Наиболее радикальный вариант гибели демократии Германия пережила с приходом к власти Гитлера. Какие уроки можно извлечь их этого опыта? 

    — Даже национал-социалисты Гитлера пришли к власти с помощью демократических инструментов. Они получили большую поддержку на выборах, но большинства у них не было. И тем не менее Гитлеру удалось взять власть — благодаря мейнстримным политикам. Мы должны помнить об этом. Когда партии в своем высокомерном стремлении удержать власть присоединяются к периферийным деятелям, это часто оборачивается против них. Они должны честно говорить о своих намерениях! В этом отношении бразильские политики в прошлом году оказались более стойкими, чем многие республиканцы. За исключением разве что самых преданных сторонников Болсонару, все смирились с его поражением. 

    — Чем отличаются атаки на демократию со стороны левых и правых? 

    — Да ничем! Были времена, когда левые точно так же представляли собой угрозу, например в Венесуэле при Уго Чавесе. И если предположить, что Трамп будет избран во второй раз, не получив при этом большинства голосов и только благодаря системе выборщиков, это спровоцирует возрастающий кризис легитимности демократии в глазах многих молодых американцев. В таком случае можно будет ожидать большого давления на демократические институты со стороны левых. 

    — Крах демократии в какой стране удивил вас больше всего? 

    — Такого вопроса мне еще не задавали! Мой ответ — в Венгрии. В 1990-е годы Венгрия служила посткоммунистическому миру образцом для подражания. История этой страны была связана с западной традицией, затем она пережила более мягкую, чем другие, версию коммунизма, после этого быстро стала членом ЕС и НАТО. С точки зрения экспертов, все говорило о том, что Венгрия станет демократической страной. Предположить, что именно эта страна превратится в своего рода автократию, было невозможно. 

    — Может ли демократия прийти в страну слишком рано? 

    — Тут понятно одно: богатые демократии не умирают. «Богатство» при этом понятие относительное: за последние сто лет ни одна демократия не потерпела крах, если ВВП на душу населения превышал 17 тысяч долларов в год. Это то, что, несмотря на все проблемы, говорит в пользу США. 

    — Почему достаток вообще играет такую роль? 

    — Само по себе богатство ничего не гарантирует, важно то, с чем оно связано. Богатые общества более плюралистичны, так как в них есть различные социальные интересы, которые уравновешивают друг друга. В бедных странах, наоборот, элита доминирует в системе. Я не хочу сказать, что бедные страны не должны становиться демократическими. Но препятствия там сильнее. 

    — Так ли стабильны прямые демократии, как мы думаем? Например, швейцарская? 

    — Помимо дохода важнейшим индикатором стабильности служит возраст. Ни одна демократия старше пятидесяти лет в прошлом столетии не погибла. В этом смысле вы в безопасности! Как и другие, вы со временем разработали набор неписаных политических норм, которых придерживается большинство, — это укрепляет демократию. В Швейцарии это, например, привычка к сдержанности. Однако в США мы видели, что происходит, когда политический лидер атакует подобные негласные соглашения. Если недовольство статус-кво достаточно велико, эти нормы могут оказаться очень слабыми, а демократии — уязвимыми. 

    — Можно ли сказать, что мы живем во времена, когда демократии и автократии борются за геополитическое доминирование? 

    — Да. Но при этом автократы регулярно недооценивают демократию. Они видят только беспорядок, популизм, демонстрации и думают: «Как они могут с нами конкурировать?» Они не понимают, что наблюдают постоянное самокоррекцию. Прозрачность может выглядеть как слабость, но на самом деле это источник силы. В долгосрочной перспективе демократии работают лучше, чем автократические режимы, это подтверждено исследованиями. В автократиях борьба идет за закрытыми дверями, а потому они и рушатся так внезапно. Вспомните падение Берлинской стены. 

    Прозрачность демократий может выглядеть как слабость, но на самом деле это источник силы

    — Но ведь и демократии не абсолютно прозрачны. Лоббирование, тайные сделки элит, препятствия, чинимые избирателям. Когда заканчивается демократия и начинается автократия? 

    — Граница размыта. Демократии опираются на три столпа, каждый из которых может быть устойчив в разной степени. Первый: насколько велика политическая конкуренция? Чем больше, тем лучше! Второй: имеют ли граждане право и возможность для политической самоорганизации и участия в выборах? Часто в демократиях это относилось не ко всем, вспомните хотя бы позднее введение женского избирательного права. Третий столп — права человека, защита меньшинств. 

    — Что дает вам надежду, что кризис легитимности демократии пройдет? 

    — Меня обнадеживает, что большинство граждан в наших демократиях поддерживают демократию. С этой точки зрения мы уже победили. 

    — Скажете ли вы то же самое, если Трамп будет избран в 2024 году? 

    — С определенной уверенностью я могу сказать: если даже он будет избран, то не половиной и не большинством голосов, а только из-за системы выборщиков. Трамп никогда не имел более 50% поддержки по результатам опросов. Лишь только если Трамп получит большинство голосов населения, моя вера в демократию пошатнется. 

    Читайте также

    Евроимперия — это будущее Евросоюза?

    «Если партия угрожает 24 миллионам — значит, она угрожает каждому»

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    Парламент — не место для работы

    Пятнадцатый признак фашизма

    Тролль политический обыкновенный

  • Что пишут: о роли Германии в обмене заключенными

    Original by dekoder-Team on dekoder
    Translation

    По итогам обмена заключенными между Россией, Беларусью, США, Германией, Словенией и другими странами на свободе оказалось 24 человека. Среди них известные российские политзаключенные: Владимир Кара-Мурза, Олег Орлов, Саша Скочиленко, Илья Яшин. Также в числе освобожденных американский журналист Эван Гершкович и бывший морской пехотинец армии США Пол Уилан. Наконец, на свободе гражданин Германии Рико Кригер — в Беларуси его приговорили к смертной казни за взрыв на минской железнодорожной станции, которую используют беларуские военные (никто не пострадал, ущерб составил 500 долларов).  

    В свою очередь, Германия отпустила Вадима Красикова, который в августе 2021 года в центре Берлина, в парке Малый Тиргартен, убил чеченского командира и гражданина Грузии Зелимхана Хангошвили. Красиков, который, предположительно, работал на российские спецслужбы, отбывал пожизненное заключение. В приговоре судья назвал убийство «актом государственного терроризма». В Москве после освобождения его встретил лично Путин. 

    Предысторию соглашения восстановили немецкие СМИ. По данным DIE ZEIT, высокопоставленная американская дипломатка Виктория Нуланд еще в 2022 году передала немецким властям список из 12 заключенных, которых Россия хотела бы видеть на свободе. В немецком правительстве идея сделки вызвала горячие дискуссии. Против обмена долгое время была глава МИД Анналена Бербок («Зеленые»). Она считала, что нельзя заключать соглашения с режимом, «который использует заложников во внешнеполитических целях». Кроме того, ее смущало, что к освобождению готовили Алексея Навального. Бербок якобы опасалась, что тот может снова вернуться в Россию, «выставив немецкие власти дураками».  

    Тем не менее, по данным Spiegel, к концу января 2024 года соглашение было достигнуто. Смерть Навального, очевидно, прервала переговоры, но ненадолго: как сообщает издание, уже в апреле МИД Германии оформил документы о высылке Красикова и запрете ему на въезд в Германию сроком на 20 лет.  

    Frankfurter Allgemeine (FAZ) пишет, что министр юстиции ФРГ Марко Бушманн в какой-то момент письменно поручил генпрокурору Йенсу Роммелю, которого назначили на должность только в марте 2024 года, применить статью 465a УПК ФРГ, которая позволяет приостановить исполнение приговора, если заключенный проходит процедуру депортации. В самой прокуратуре, как пишет FAZ, решение вызвало «непонимание» и «разочарование». Источники газеты назвали решение выдать Красикова «слишком большой уступкой Путину». И посчитали, что оно игнорирует чувства родственников Хангошвили. Сам Олаф Шольц заявил, что решение об обмене далось «нелегко».

    дekoder собрал первые оценки обмена в немецкой прессе. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России.

     

    Олаф Шольц встречает заключенных, возвращающихся из России, в аэропорту Кельна / Фото: © Marvin Ibo Güngör/ dts Nachrichtenagentur/ IMAGO

    taz: Явная выгода для Кремля

    Заголовок газеты taz не оставляет сомнений в оценке событий: Menschenhandel nach Kreml—Art — «Торговля людьми по-кремлевски». По мнению издания, Москва извлекла из обмена двойную выгоду. С одной стороны, продемонстрировала, что найдет способ защитить тех, кто даже противозаконным путем отстаивает ее интересы за границей. А с другой, придумала, как выслать из страны неугодных — в условиях, когда, в отличие от советского времени, она не может лишать оппозиционеров гражданства.

    Оригинал (01.08.2024) / Google-перевод 

    Spiegel: У всех сторон есть основания считать себя в плюсе

    Руководитель бюро журнала Spiegel в Вашингтоне Роланд Ноллес отмечает, что обмен заложниками, при всей своей проблематичности с западной точки зрения, может быть оценен как победа каждой из сторон. Путину было важно провести обмен с участием Вадима Красикова именно сейчас, до возможного возвращения к власти Дональда Трампа. В отличие от Байдена с его обширными связями в Берлине не факт, что тот смог бы убедить канцлера Шольца отпустить тиргартенского убийцу. В свою очередь, глава немецкого правительства получил личную благодарность от Байдена и уверения в дальнейшей союзнической поддержке.

    Оригинал (02.08.2024) / Google-перевод

    NZZ: Германия выполнила свой долг перед США

    Заместитель главного редактора немецкого бюро NZZ Мортен Фройдель отмечает, что, помимо неоднозначных моральных и ценностных аспектов обмена — что важнее: не поддаться шантажу автократа или спасти тех, кто страдает от репрессий? — в случившемся есть и составляющие реальной политики. И они, по мнению Фройделя, ключевые. Все, что происходит после 24 февраля 2022 года, показывает: союз с США важен для Германии как никогда. И ФРГ от этого альянса получает значительно больше. Благодаря приверженности нынешней американской администрации общим ценностям, Украина все еще — относительно успешно — сопротивляется российской агрессии. США обязались помочь Германии ракетами, которые необходимы для сдерживания, а в худшем случае — и для противодействия нападению со стороны России. Все это говорит об одном: Берлин просто не мог не пойти на уступки Вашингтону в значимом для того вопросе. Даже если эти уступки включают в себя освобождение убийцы.

    Оригинал (01.08.2024) / Google-перевод

    Tagesspiegel: Обмен заключенными не должен внушать оптимизм

    Внешнеполитический корреспондент газеты Tagesspiegel Кристоф фон Маршалл, в свою очередь, пишет о «цене», в которую Германии обошлась многолетняя опора на США в вопросах безопасности. Да, среди освобожденных был гражданин Германии Рико Кригер, но, пишет фон Маршалл, скорее всего, его вообще посадили только для того, чтобы ускорить обмен. В реальности главной целью обмена были американцы, и именно администрация Байдена была ключевым интересантом соглашения со стороны Запада.

    По мнению фон Маршалла, напрашивающимся способом избежать того, чтобы Путин в будущем для освобождения своих шпионов не пользовался захватом граждан западных стран, было бы запретить последним ездить в РФ. Но возможно ли это в реальности? Как тогда освещать жизнь в России? Как сохранять человеческие и профессиональные контакты? Главный вывод, к которому приходит журналист, состоит, однако, в том, что обстоятельства обмена не должны ни в кого на Западе вселять оптимизм: вопреки некоторым надеждам, соглашение не свидетельствует о готовности Путина к переговорам.  

    Оригинал (02.08.2024) / Google-перевод

    Инго Петц: «Нехороший сигнал для беларусов» (Tagesschau)

    В интервью программе Tagesschau редактор беларуского проекта дekoder’а Инго Петц назвал «нехорошим сигналом» для беларуской оппозиции и всех, кто страдает под гнетом репрессий Лукашенко, то, что в обмене не участвовали политзаключенные из Беларуси. О том, что происходит с людьми в этой стране, давно уже никто не говорит и не пишет. «Беларусы, которые в 2020 году показали такую волю к политической борьбе за свои права, снова оказались в том положении, в котором были на протяжении всей своей истории, — незамеченные, игнорируемые, обойденные вниманием. Они снова объект в игре более крупных держав».

    По данным на 2 августа, политзаключенными в Беларуси признаны почти 1400 человек. Связи с одной из самых известных оппозиционерок страны Марией Колесниковой нет больше 500 дней.

    Оригинал (02.08.2024) / Google-перевод

    Текст: Редакция дekoder’a
    Опубликовано: 02.08.2024

    Читайте также

    История расширения НАТО на восток

    Навальный: хроника объявленной смерти

    Секретная служба по спасению беларусов

    Он, путинферштеер

    Что пишут: о «новой военной службе» в Германии

    (Возможно) последний саммит старого НАТО

  • Миф о «хороших прусских»

    Миф о «хороших прусских»

    Original by Рут Хофманн on Blätter
    Translation by Anonymous

    20 июля 1944 года. На часах примерно 12:40 дня. Граф Клаус Шенк фон Штауффенберг оставляет свой чемодан на полу и, стараясь действовать как можно незаметнее, покидает помещение. Дело происходит в командном пункте вермахта «Волчье логово» в Восточной Пруссии (ныне северо-восток Польши, недалеко от границы с Калининградской областью). Идет совещание. Среди его участников — Адольф Гитлер. В чемодане — бомба. Пройдет пара минут — и взрыв похоронит четверых участников встречи. Гитлера среди убитых нет. 

    Граф Штауффенберг этого не знает. Он торопится в Берлин, чтобы приступить ко второй части разрабатывавшейся много месяцев операции «Валькирия» — собственно к захвату власти и свержению диктатуры. Предполагалось объявить, что Гитлера убила «партийная клика», вся власть переходит к военным, и тем самым нейтрализовать возможное сопротивление спецслужб и партийных функционеров. Только после этого бывший глава немецкого Генштаба и временный глава освобожденной Германии Людвиг Бек должен был по радио сообщить о восстановлении правового государства, свободы мысли и мнения. В этой декларации отдельно осуждалось массовое убийство евреев. 

    Ничего из этого не случилось. Раньше, чем Штауффенберг успел приземлиться в Берлине, до столицы рейха долетели новости о том, что Гитлер жив. Граф попытался убедить товарищей действовать несмотря ни на что, согласились лишь некоторые — и уже к вечеру многие из путчистов были арестованы, некоторые убиты. Среди них сам Штауффенберг. Сотни человек были казнены в последующие месяцы. Пропаганда объявила спасение Гитлера «Божьим промыслом». 

    Память о трагической истории неудавшегося путча на многие десятилетия вперед определила политическую культуру сначала Западной, потом объединенной Германии. Немецкая журналистка и исследовательница Рут Хофманн считает, что настало время критически посмотреть на одну из главных легенд о сопротивлении диктатуре.  

    Ее книга «Немецкое алиби» (Das Deutsche Alibi) в 2024 году номинирована на престижную премию для научно-популярной литературы Deutscher Sachbuchpreis. На основе своей книги она написала статью в издание Blätter, которую мы перевели целиком. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России.

     

    Вид на совещательную комнату в командном пункте «Волчье логово» после взрыва 20 июля 1944 года // Фотография © Bundesarchiv, Bild 146-1972-025-12 / CC-BY-SA 3.0, CC BY-SA 3.0 DE, via Wikimedia Commons

    Нет никаких сомнений, что 20 июля, в 80-ю годовщину неудавшегося покушения на Гитлера, все венки будут возложены, все торжественные речи произнесены. Так происходит из года в год, и за обыденностью подобных мероприятий подчас забывается, что официальное признание этой памятной даты далось с большим трудом. Долгое время говорить о ней не хотели даже политики. 20 июля 1944 года всегда было неудобным днем и болевой точкой немецкого самосознания — ведь покушение на Гитлера разрушило сказку об обманутом, ничего не ведавшем народе и показало, что всегда был другой путь. 

    Согласно последним исследованиям, непосредственно в подготовке переворота участвовали около двухсот человек, а широкая сеть сторонников заговора насчитывала несколько тысяч. И все же борцы Сопротивления составляли лишь незначительное меньшинство среди 65 миллионов немцев. Они пожертвовали собой ради того, чего их соотечественники в большинстве своем не желали и что даже после 1945 года еще долгое время не воспринимали как ценность.  

    Потребовались годы, чтобы «изменники родины» превратились в героев, по крайней мере официально. И с какого-то момента память о заговоре против Гитлера обрела влиятельных сторонников. В частности, потому что содействовала реабилитации консервативных групп и традиций, репутация которых была подпорчена связью с национал-социализмом. 20 июля стало главным свидетельством существования «другой Германии» и подтверждением того, что не все немцы были нацистами. Это было выгодно и для международного реноме Германии, и для восстановления самооценки немецкого общества. 

    События 20 июля 1944 года пришлись ко двору еще и потому, что среди их участников были профессиональные военные, политики и высокопоставленные чиновники. Это позволило реабилитировать ту самую старую элиту, поддержка значительной части  которой в свое время обеспечила Гитлеру пост рейхсканцлера. В первые послевоенные годы в ФРГ предпочитали не вспоминать, что изначально, за много лет до взрыва бомбы в «Волчьем логове», Сопротивление национал-социализму организовали коммунисты, социалисты и социал-демократы. Память об этом не соответствовала повестке консервативного канцлера Конрада Аденауэра, в правительство которого входили несколько бывших членов НСДАП. 

    В то время стояла задача интегрировать в новую демократическую систему миллионы бывших членов партии НСДАП, нацистских чиновников и сочувствующих. 20 июля 1944 года было для Аденауэра доказательством немецкой праведности. Которое дало всей ФРГ возможность заняться перевооружением, а конкретно бундесверу, созданному в 1955 году, — моральное право заявить о разрыве с вермахтом, хотя его личный состав, вплоть до офицерского корпуса, был набран из прежней гитлеровской армии. А еще такая установка помогала идеологически обосновать альянс со странами Запада и дистанцироваться от ГДР, где частью официальной партийной доктрины была память именно о коммунистическом сопротивлении. 

    «Где они были в 1933-м?» 

    20 июля подарило, в первую очередь, немецкой аристократии столь желанную возможность обмануть саму себя и общественность ФРГ относительно своих просчетов и интриг. В 1954 году Теодор Хойс произнес речь о «христианском дворянстве немецкой нации», объединившемся с социалистами и профсоюзными деятелями во имя заговора. На юбилее 1969 года Карл Цукмайер подчеркнул «особую роль» дворян в движении сопротивления: не считая, мол, «нескольких удручающих исключений», «практически все знатные немецкие фамилии можно найти в рядах борцов и жертв Сопротивления». 

    Действительно, число дворян среди заговорщиков и в их ближайшем окружении было велико. Доля аристократии в населении Германии составляет лишь 0,15%, и при этом каждый второй участник заговора 20 июля 1944 года имел дворянское происхождение. Однако дело здесь не в том, что немецкое дворянство в принципе находилось в оппозиции к национал-социалистическому режиму, о чем с большой охотой заявлял дом Гогенцоллернов после войны. В действительности все было наоборот. Знать не только не встала на пути национал-социализма, но и, напротив, в массе своей его поддержала, связав с Гитлером определенные надежды и получив в лице многих своих представителей существенную выгоду. В итоге к 1944 году высшие гражданские управленческие должности и, главное, командные посты в вермахте занимали в основном дворяне. Потому они и были единственными, кто мог хоть как-то противостоять власти и войне.  

    Попытка переворота провалилась главным образом потому, что нечистая совесть мучила совсем немногих

    Историк Штефан Малиновски задает в связи с этим справедливый вопрос: «Где все они были в 1933-м?» А были они, образно говоря, на «Дне Потсдама», где под всеобщее ликование, с имперской помпой и под прусскими флагами была окончательно похоронена демократия. 

    Не все аристократы восхищались Гитлером. Несмотря на согласие по многим вопросам, у дворян были и свои предрассудки против национал-социалистов. Однако вызваны они были, в первую очередь, классовым высокомерием, а не фундаментальным неприятием. Во всяком случае, в сопротивлении практически никто из дворян не участвовал. И буквально единицы, как Адам фон Тротт цу Зольц, смогли распознать преступный характер режима с самого начала. Только с 1933 по 1935 годы число офицеров дворянского происхождения увеличилось почти в три раза. Среди высших чинов СС доля дворян составляла в среднем 14%, а среди обергруппенфюреров — 18,7%. «Типичный аристократ, — констатирует историк Генрих Август Винклер, — в годы Третьего рейха был не борцом сопротивления, а опорой системы». 

    Единицы, подобно Трескову, Штауффенбергу и Шуленбургу, в итоге присоединились к активному Сопротивлению, осознав свою причастность к возвышению Гитлера и, вероятно, сочтя собственным долгом устранить его. Вместо распространенного и прекраснодушного определения «бунт совести» Малиновски назвал это «бунтом нечистой совести». В итоге попытка переворота провалилась главным образом потому, что нечистая совесть мучила совсем немногих. В частности, брать ответственность на себя не захотел генералитет, большую часть которого также составляли дворяне. 

    И если немецкое Сопротивление в целом называют «Сопротивлением без народа», то нужно сказать и о том, что в нем оказалось лишь незначительное меньшинство от всей немецкой знати. До самого конца они боролись «против подавляющего большинства […], державшегося за сделку с национал-социалистическим государством несмотря ни на что». После того как мятеж потерпел неудачу, председатель Товарищества немецких дворян поспешил заверить Гитлера в своей преданности. И даже брат Шуленбурга, офицер Альбрехт фон дер Шуленбург, в письме к Гиммлеру старался как можно сильнее дистанцироваться от «человека, который когда-то был братом». В письме подробно перечислялись военные заслуги семьи, а события 20 июля названы «позором, который этот негодяй своим участием в величайшем дьявольском преступлении в истории Германии навлек на нас и на память о своем отце и погибших братьях». 

    Графиня и другие уважаемые господа 

    Однако благодаря тому, что в списке убитых заговорщиков было много фамилий с приставкой «фон», и, конечно, благодаря доблестному образу блестящего графа Штауффенберга после войны все же возобладал миф о том, что 20 июля 1944 года было последним героическим восстанием дворянства, которое с самого начала разошлось с Гитлером. 

    Решающую роль в этом сыграла умершая в 2002 году графиня Марион Дёнхофф, которая, будучи журналисткой, всю жизнь боролась за этот миф и сыграла ключевую роль в его формировании и распространении. 

    Дёнхофф дружила со многими заговорщиками, а с некоторыми из них ее объединяли и родственные связи. Она поддерживала контакты с кружком Крейзау и группой Гёрделера. Хотя непосредственного участия в планировании переворота она не принимала, но неоднократно передавала сообщения иностранным дипломатам и помогала связываться участникам заговора в Берлине и Восточной Пруссии, где находилось ее имение. После войны она чувствовала ответственность за сохранение памяти об убитых друзьях и посвятила этой задаче большую часть своей журналистской деятельности — сначала в качестве редактора, а затем и главного редактора газеты DIE ZEIT, в числе издателей которой она оставалась до конца жизни.  

    Ее бесчисленные статьи, книги и публичные лекции привели к почитанию 20 июля и к полной реабилитации участников тех событий. Тем же занимались также другие друзья и родственники погибших, но графиня, будучи авторитетным публицистом, сыграла здесь неизмеримо более важную роль, чем, например, Аннедора Лебер, вдова Юлиуса Лебера. Сразу после войны та тоже публиковала статьи, нацеленные на то, чтобы переломить враждебность населения. В 1947 году основала издательство Mosaik, которое располагалось в помещениях угольного предприятия, принадлежавшего ее мужу. Основными темами издательства стали политика и просвещение. В 1950-х годах вместе с Вилли Брандтом и историком Карлом Дитрихом Брахером она выпустила иллюстрированный двухтомник с фотографиями участников сопротивления из всех слоев общества и биографическими очерками о них. В отличие от Дёнхофф, которая всегда делала акцент на 20 июля 1944 года, Аннедора Лебер в этом портретном двухтомнике стремилась отдать должное всем формам оппозиции и группам противников Гитлера. Ее книги «Совесть восстает» и «Совесть решает» были весьма успешными, но Лебер умерла уже в 1968 году — когда западногерманские историки только начинали обращать внимание на противников режима за пределами «командных высот» (Моммзен).  

    Графиня Дёнхофф пережила Аннедору Лебер на 34 года и, пока шла официальная героизация, помогла сделать так, чтобы 20 июля стало олицетворением сопротивления, затмившим собой остальные формы борьбы с национал-социализмом. Даже в 1997 году она все еще писала, что ни в одной другой стране мира «ведущие представители нации не шли на такие большие жертвы во имя морали, справедливости и свободы». 

    Статуя, установленная на месте убийства графа фон Штауффенберга и других заговорщиков в Берлине / Фотография © IMAGO / Winfried Rothermel

    Возвращение Пруссии 

    Почти шесть десятилетий через все ее аргументы и рассказы пролегал один и тот же лейтмотив. Так, в 1974 году Дёнхофф писала, что перечень заговорщиков выглядит словно «список членов некоего высшего ордена», в котором были представлены «все группы элиты». Вполне понятно — и не в последнюю очередь в силу происхождения самой Дёнхофф, — что она всякий раз подчеркивала роль знати, особенно прусской: «Это было будто новым воплощением духа Пруссии […], очищенного от всех извращений». Перед тем как Пруссия канула в Лету, в последней главе ее летописи были перечислены все «великие имена прусской истории», писала Дёнхофф, такие как Йорк, Лендорф, Шуленбург, Шверин.  

    Только вот Пруссия никуда не делась. Например, в 1970-е годы наблюдалось настоящее прусское возрождение, которое увенчалось крупной выставкой в [Западном] Берлине в 1981 году. На ней, абсолютно в духе Дёнхофф, прославлялась романтизированная «старая Пруссия» до образования рейха в 1871 году, где, судя по многочисленным сопроводительным материалам, невозможно было обнаружить каких-либо причин для подъема национал-социализма. Среди «десяти высших руководителей этой банды преступников», то есть во главе Третьего рейха, не было ни одного уроженца Пруссии! Мятежники 20 июля, утверждала Дёнхофф в интервью DIE ZEIT в 1994 году, были «настоящими пруссаками». А Гитлер, этот «циник из Австрии», на самом деле «не имел с Пруссией ничего общего». 

    Но дело в том, что и среди участников восстания были далеко не только уроженцы Пруссии. Штауффенберг и Хофакер, например, были родом из Вюртемберга, Остер и Ольбрихт из Саксонии, а Мертц — из Баварии. Для Дёнхофф эта дилемма разрешалась следующим образом: такие добродетели, как терпимость, честь и гражданственность, объявлялись типичными прусскими качествами, которыми наделялись все действующие лица 20 июля. По меткому выражению историка Экарта Конце, «другую Германию» она превратила в «другую прусскую Германию». Ни в одной из своих книг или статей Дёнхофф не упоминает о том, что ее братья очень рано вступили в НСДАП. Никоим образом не касается она и бесславной роли консервативной, зачастую аристократической элиты в развале республики и пособничестве нацистскому режиму. С помощью 20 июля, названного ей «восстанием совести», она восстанавливала честь дворянства. Раз за разом показывая, что именно прусские аристократы были основными организаторами переворота, она выстраивала логическую связь с непорочной якобы историей Германии до 1933 года. 

    «Колокола Потсдама» 

    Насколько успешными были усилия Дёнхофф и тех, кто высказывал схожие с ней мнения, свидетельствует проект восстановления гарнизонной церкви, сыгравшей важнейшую роль в событиях Дня Потсдама 1933 года. Во время войны эта церковь сильно пострадала, а затем в 1968 году по указанию главы ГДР Вальтера Ульбрихта — взорвана. В 1984 году подполковник Макс Клаар, командовавший батальоном в Изерлоне (Северный Рейн-Вестфалия), основал Общество бывших военнослужащих «Колокола Потсдама» (Traditionsgemeinschaft Potsdamer Glockenspiel e. V.). Эта некоммерческая организация смогла собрать необходимые пожертвования и восстановить колокола церкви. 17 июня 1987 года во дворе казармы в Изерлоне состоялась праздничная церемония их передачи 271 десантному батальону. Под конец церемонии командир батальона Клаар сказал, что восстановление колоколов — это, помимо прочего, еще и дань памяти восставшим 20 июля 1944 года, «большинство из которых были пруссаками». Поскольку многие пожертвования поступили от ветеранов вермахта, на некоторых из 40 колоколов были отлиты названия бывших частей и подразделений. Принц Луи Фердинанд Прусский, глава рода Гогенцоллернов, получил право на собственный колокол. Еще семь колоколов посвящались «потерянным восточным территориям»; на одном из них была изображена Германия в границах 1937 года. 

    После воссоединения Германии основатель «Колоколов Потсдама» Клаар совместно с Институтом Пруссии обратился к бранденбургским политикам с просьбой восстановить гарнизонную церковь. Несмотря на очевидно правые устремления обеих организаций, их членов и сочувствующих, социал-демократическое руководство Потсдама согласилось на сотрудничество и приняло в дар восстановленные колокола. 14 апреля 1991 года, в годовщину разрушения церкви в результате бомбардировок союзников по Антигитлеровской коалиции, карильон с колоколами был торжественно представлен публике. Во время церемонии «Его Императорское Высочество» произнес приветственную речь, оркестр бранденбургской полиции исполнил сочиненную им музыку, а двое молодых людей размахивали прусскими имперскими флагами, и никого это не смущало.  

    Несмотря на очевидно правые устремления организаций, их членов и сочувствующих, социал-демократическое руководство Потсдама согласилось на сотрудничество

    Несколько месяцев спустя останки прусских королей Фридриха Вильгельма I и его сына Фридриха II, чьи могилы раньше находились в гарнизонной церкви, были с большой помпой и при участии канцлера Коля перезахоронены в склепе дворца Сан-Суси. Восстановление гарнизонной церкви поддерживали высокопоставленные деятели ХДС/ХСС: Рихард фон Вайцзеккер, Эберхард Дипген, Манфред Вёрнер и Фридрих Циммерман, которые были в числе жертвователей. Казалось, что Пруссию можно без особых проблем сделать частью идентичности берлинской республики. Недавно была торжественно открыта перестроенная башня, а завершение строительства церкви запланировано на конец 2025 года. 

    «Источник молодости Гогенцоллернов» 

    Воспользовавшись мифом о непогрешимости прусской аристократии, свою близость к Сопротивлению провозгласил даже дом Гогенцоллернов. На самом же деле члены этого семейства изначально боролись против республики и были сторонниками национал-социалистического движения. Особенно кронпринц Вильгельм Прусский: еще в 1932 году он призывал голосовать за Гитлера, в День Потсдама, нарядившись в гусарскую форму, принимал парады рейхсвера, СА, СС и «Стального шлема», а его брат принц Август Вильгельм вступил в отряды штурмовиков. 

    В поисках харизматичного лидера, который мог бы временно править Германией после успешного свержения режима, заговорщики национал-консервативных и монархических взглядов, например Карл Гёрделер и Йоханнес Попитц, обратились к сыну бывшего кронпринца, Луи Фердинанду Прусскому. Дальше предварительных разговоров дело не пошло, и к июлю 1944 года эта идея давно не рассматривалась, тем более что ее решительно отвергли остальные участники заговора. Помимо этого, ни один из Гогенцоллернов не продемонстрировал никакого интереса к поддержке оппозиции. 

    Зато после войны 20 июля стало своеобразным «источником молодости» (Малиновски) для нового, демократизированного образа Гогенцоллернов. Уже в начале 1950-х годов Луи Фердинанд позиционировал себя как проницательного человека, видевшего Гитлера насквозь и регулярно принимавшего участие в конспиративных встречах заговорщиков. Борцы Cопротивления, говорил он, не раскрыли его имя даже под пытками — их «верной дружбе до самой смерти» он был якобы обязан жизнью. 

    Когда в 2019 году разгорелись споры вокруг требования Гогенцоллернов вернуть принадлежавшие им дворцы и сокровища, их адвокат заявил, что люди, «к сожалению», часто забывают о том, что этот род «поддерживал связь с движением Сопротивления». Кронпринц Вильгельм якобы даже был «избран главой государства». О том, что сам кронпринц и его сын Луи Фердинанд с самого начала были в «тесном контакте с политической оппозицией», заявлял в 2001 году и сегодняшний глава семейства принц Георг Фридрих Прусский. Его дед якобы участвовал в оппозиционной деятельности, рискуя своей жизнью и будущим своей семьи. Доказательств этому нет, зато существуют десятки фотографий, документов и показаний свидетелей, которые доказывают близость представителей Гогенцоллернов к нацистскому режиму тех времен. Судя по всему, больше не в силах отрицать это и действующий глава семейства, ранее подававший в суды против исследователей, журналистов и публицистов, выступавших с критикой Гогенцоллернов. В марте 2023 года он объявил, что отзовет все иски и требования о компенсации, чтобы пригласить к «открытой дискуссии». По его словам, кронпринц Вильгельм «явно стремился сохранить близость к нацистскому режиму» и поэтому «не может считаться ориентиром» для дома Гогенцоллернов. 

    Могут ли герои быть не безупречными? 

    Во всем этом прослеживается давнее стремление к однозначности трактовки событий 20 июля 1944 года. Для кого-то речь идет о патриотах, чьи убеждения не вызывают сомнений; кто-то, напротив, считает, что чествовать их совершенно неуместно, поскольку офицеры из военной оппозиции и сами были восторженными национал-социалистами. В зависимости от точки зрения исторические факты порой игнорируются, а иногда — наоборот, преувеличиваются, как будто оппоненты руководствуются принципом «все или ничего». Всем нам нужны безупречные герои, рыцари без страха и упрека. И хотя Штауффенберг, Тресков, Шуленбург и Герсдорф таковыми явно не были, их либо осуждают как нацистов, либо объявляют святыми покровителями демократии и Федеративной Республики Германия. 

    Критичные потомки нередко упускают из виду, что для признания преступного характера нацистского режима и собственной причастности к нему людям этого социального класса необходимо было преодолеть целый ряд внутренних барьеров. Им пришлось набраться мужества, чтобы нарушить присягу. Сегодня мы не можем даже представить, насколько судьбоносным был этот поступок. В то же время возводить их в ранг символов сопротивления — значит игнорировать тот факт, что они принадлежали к тому социальному классу, который, как выразился в 1943 году профсоюзный лидер Вильгельм Лёйшнер, «усадил Гитлера в седло» и долгое время институционально поддерживал его. 

    Им пришлось набраться мужества, чтобы нарушить присягу. Сегодня мы не можем даже представить, насколько судьбоносным был этот поступок

    С другой стороны, им действительно удалось вырваться за рамки своего времени и социальных установок. Они осмелились противостоять своим соотечественникам, начальству и коллегам, а зачастую даже родным — и даже спустя 80 лет это заслуживает всяческого уважения. Однозначная интерпретация здесь будет неуместна. Тем не менее попытки найти ее предпринимались не один раз: пропаганда ГДР отвергала участников событий 20 июля 1944 года как реакционеров, а в ФРГ они, напротив, приобрели статус неприкасаемых героев светлой стороны. Объединяющий всех миф о создании новой страны был призван стереть из памяти те факты сотрудничества консерваторов с национал-социализмом, которые в ГДР активно использовались для критики Запада. После войны различные влиятельные группировки и отдельные лица были заинтересованы в таком оправдании и старались его добиться. 14 лет правления ХДС под руководством Аденауэра создали структурные и идеологические условия для закрепления соответствующего нарратива в общественном сознании, а многочисленные политики-христианские демократы в дальнейшем способствовали его воспроизводству.  

    Полузабытое Сопротивление левых  

    То, как мало известно об участниках заговора из числа гражданских, в особенности из левых кругов, — не случайность, а результат последовательных попыток консерваторов присвоить все лавры своим единомышленникам. А еще — необъяснимой пассивности СДПГ. А ведь социал-демократы могли бы гордиться такими именами, как Пауль Лёбе, Адольф Райхвайн, Вильгельм Лёйшнер, Юлиус Лебер или Карло Мирендорф. И хотя в рядах партии после 1945 года оставалось еще немало выживших противников и противниц нацистов, СДПГ держалась в тени и вела себя так, словно боится излишнего внимания.  

    Когда в 1957 году бывший участник Сопротивления и узник концлагеря Карл Ибах, арестованный еще в 1933 году, решил выдвигаться от социал-демократов в Бундестаг, ему запретили в ходе предвыборной кампании упоминать, что он руководит Ассоциацией граждан, подвергшихся нацистским преследованиям. Рут Дафт, дочь борца социал-демократического Сопротивления, однажды емко сформулировала, что в СДПГ ждали, «пока все умрут», прежде чем заняться собственной историей. Так левые уступили ХДС инициативу в деле создания нарратива, а там с самого начала знали, как этим воспользоваться. Как писал в 1986 году историк-консерватор Михаэль Штюрмер, будущее остается за теми, кто способен «заполнить память, дать определения и интерпретировать прошлое». И поскольку левые не справились с тем, чтобы предложить свое видение, в общественной памяти до сих пор доминирует консервативный взгляд на 20 июля 1944 года — как на подвиг совести одного-единственного знатного офицера, к которому присоединились другие представители военной аристократии. Только им одним достало мужества противостоять режиму в отчаянной попытке освободить немцев от банды преступников, которые привели страну к катастрофе. 

    Будущее остается за теми, кто способен «заполнить память, дать определения и интерпретировать прошлое».

    Увековечив таким образом «восстание совести», можно было забыть, что речь шла не о поступке отдельного человека или небольшого кружка консерваторов, и главное — что оппозиция до и после 1933 года концентрировалась в совершенно других слоях общества. В послевоенной историографии левое сопротивление, особенно коммунистическое, оставалось на периферии или открыто дискредитировалось, что косвенно повлияло на политическую культуру ФРГ и имело далеко идущие последствия, наблюдаемые до сих пор.  

    Современный вид на бывший командный пункт вермахта «Волчье логово», где 20 июля 1944 года было совершенно покушение на Гитлера / Фотография © Martha de Jong-Lantink/ Flickr/ CC BY-NC-ND 2.0 

    Забытое Cопротивление женщин и «обычных людей» 

    Где-то на обочине оставалась и память о женщинах, участвовавших в Сопротивлении. Большинство немцев слышали только о Софи Шолль, чья сестра Инге Айхер-Шолль всю жизнь боролась за сохранение памяти о своих убитых родственниках. Нельзя сказать, что попытка переворота 20 июля 1944 года считается мужским поступком безосновательно, но она стала таковой только потому, что женщины не допускались до службы в армии и, в подавляющем большинстве случаев, до высших должностей в любых государственных учреждениях, на административной и дипломатической службе. Однако это не означает, что женщины не участвовали в заговоре: многие из них знали обо всем от мужей и были для них незаменимыми ближайшими и самыми доверенными людьми. Некоторые из них принимали и непосредственное участие в подготовке переворота, доставляя письма или выполняя секретарскую работу, как например Маргарете фон Овен, Эрика фон Тресков и Нина фон Штауффенберг. Юристки Фрея фон Мольтке и Марион Йорк фон Вартенбург работали в кружке Крейзау над планами переустройства Германии после Гитлера; экономистка Эльфрида Небген, поддерживавшая контакты с профсоюзными активистами, предоставила укрытие Якобу Кайзеру после неудачного покушения и тем самым спасла жизнь будущему федеральному министру. 

    Историки до сих пор не могут сказать, почему ни одна из женщин, связанных с событиями 20 июля 1944 года, не была казнена, однако как заговорщицы и доверенные лица они подвергали себя не меньшему риску, чем их мужья. При том, что почти все женщины, входившие в «Красную капеллу», разоблаченную в 1942 году, были приговорены к смерти, в том числе Милдред Харнак, Либертас Шульце-Бойзен и Мария Тервиль. Их имена столь же малоизвестны, как и биографии многих других участниц и участников Сопротивления, особенно из числа коммунистов, чтить память которых в ФРГ не приветствовалось.  

    «История всегда больше, чем просто история, — утверждает исследовательница Фрауке Гейкен, написавшая книгу о женщинах в рядах Сопротивления. — Историю кто-то пишет». Так, когда речь заходит об оппозиции Гитлеру, обычно демонстрируют портрет Штауффенберга, а не берлинского еврея-коммуниста Герберта Баума. Незадолго до начала войны он и его жена Марианна организовали группу Сопротивления, к которой позже присоединились подневольные труженики с заводов Siemens. С помощью подпольных газет и листовок они протестовали против войны и привлекали внимание к несправедливости и преступлениям. В мае 1942 года группа совершила поджог антисоветской пропагандистской выставки «Советский рай» в берлинском [парке] Люстгартене и была раскрыта. 

    А ведь еще было много — хоть и все равно недостаточно — мужчин и женщин, пытавшихся по мере возможности спасать евреев, рискуя собственной жизнью. После выхода в 1993 году фильма Стивена Спилберга «Список Шиндлера» широкая аудитория, по крайней мере, узнала, что такие люди существовали. С 2018 года в Мемориальном центре немецкого Сопротивления [в Берлине] им посвящен отдельный этаж. 

    Сопротивление так называемых «простых людей»  не имело никакого шанса на то, чтобы разрушить систему

    20 июля 2022 года министр экономики Роберт Хабек из партии «Зеленых» стал первым политиком, упомянувшим в своей торжественной речи такую героиню. Хедвиг Поршютц из Берлина во время войны прятала в своей крошечной квартире четырех евреек, трое из которых выжили. Чтобы прокормить себя и остальных, она вынуждена была заниматься проституцией и продавать талоны на мясо на черном рынке. В октябре 1944 года ее приговорили к полутора годам тюрьмы за «преступления против военной экономики и скупку краденного», и этот срок она отбывала до конца войны.  

    Берлинские чиновники не увидели оснований признать ее жертвой преследований со стороны национал-социализма и рассматривать защиту еврейских женщин как акт сопротивления, «поскольку данные действия не были направлены на борьбу с режимом», говорилось в обосновании. Кроме того, приговор 1944 года якобы свидетельствует о ее «низком моральном и этическом уровне». В итоге решение чрезвычайного нацистского суда сохранило юридическую силу, и лишь в июне 2011-го прокуратура Берлина отменила его. К тому времени Хедвиг Поршютц уже давно не было в живых: она умерла в нищете в доме престарелых в 1977 году. 

    «Против ограниченности, насилия и нетерпимости»  

    Сопротивление так называемых «простых людей» — рабочих, дезертиров, уклонистов, укрывателей евреев и евреек — не имело никакого шанса на то, чтобы разрушить систему. Эти люди, если бы и хотели, не могли не то, что убить Гитлера, но даже нанести хоть сколько-нибудь серьезный ущерб режиму. Соответственно, понятие «сопротивления», разработанное в ФРГ при подготовке закона «О компенсации», оказалось неприменимо к большинству из них. Те, кто боролся с фашизмом, будучи коммунистами, тем более не могли рассчитывать на какое-либо признание своих заслуг на Западе. 

    Но и 20 июля как якобы общий день памяти всего немецкого движения Сопротивления на всем протяжении истории выкручивают, ретушируют, обворовывают. То превращают в часть мифа об основании ФРГ и ее армии. То в коллективное алиби, когда речь заходит о прошлом, которое нам бы хотелось поскорее забыть. То делают пропуском в НАТО и способом отмежеваться от ГДР. То используют, чтобы демонизировать коммунизм и оправдать консервативную политику.  

    В итоге осталась только потерявшая всякий смысл легенда о «покушении Штауффенберга на Гитлера». Восторжествовал удобный консерваторам нарратив, согласно которому, несмотря на все провалы, ошибочные выборы и катастрофы последних примерно ста лет, они всегда были на правильной стороне. Фигуры участников и участниц событий 20 июля 1944 года служат главным тому подтверждением.  

    При этом главной особенностью этого заговора было как раз обратное — преодоление идеологических границ. Ни один из участников не назвал бы этот план своим и только своим, даже Штауффенберг. Все понимали, что шанс на успех есть лишь в том случае, если все будут действовать сообща. Работая вместе над общей целью, эти люди сумели сблизиться друг с другом, несмотря на множество политических, человеческих и социальных различий. Известны слова Юлиуса Лебера о том, что ради свержения нацистского режима он «заключил бы договор и с дьяволом». В итоге он тесно сдружился со Штауффенбергом, который, в свою очередь, хотел видеть будущим канцлером именно Лебера, а не национал-консерватора Карла Гёрделера. 

    Главной особенностью заговора 20 июля 1944 года было преодоление идеологических границ

    В один только кружок Крейзау вокруг Гельмута фон Мольтке и Петера Йорка фон Вартенбурга входили представители самых разных взглядов. А объединившись с социалистами и социал-демократами, оппозиционно настроенными военными и группой Гёрделера, они стали открыты еще большему количеству идей — и наоборот, смогли поделиться своими мыслями с другими. По многим вопросам споры сохранялись, но все же участники заговора достигли принципиального согласия. Об этом свидетельствует подготовленная декларация, которую Людвиг Бек, выбранный на пост главы государства, должен был зачитать по радио после успешного переворота. В качестве невысказанного наследия путча 20 июля 1944 года осталось это важнейшее качество демократии — готовность к терпимости и компромиссу. Оно могло бы и по сей день служить ярким ориентиром для всех, не будь погребено под бесчисленными попытками политической апроприации. 

    Как писал незадолго до казни Гельмут Джеймс фон Мольтке, всю свою жизнь он «боролся против [присущего немцам] духа ограниченности и насилия, отсутствия свободы, высокомерия, […] нетерпимости и абсолютной, безжалостной последовательности, нашедшего свое выражение в национал-социалистическом государстве». Как и прочие участники заговора, он погиб в надежде, что однажды эти качества немецкого духа будут заменены более благотворными. Или хотя бы искоренены. 

    «Новые правые» присваивают 20 июля

    Тем позорнее то, что память о Cопротивлении сегодня захвачена правыми и ультраправыми, которые пытаются трактовать и использовать ее в своих целях. Например, 20 июля 2016 года фракция АдГ в парламенте земли Саксония-Анхальт возложила венок к мемориалу Хеннинга фон Трескова в Магдебурге. На ленте было написано «Да здравствует святая Германия». В 2018 году в Гессене АдГ начала свою предвыборную кампанию 20 июля мероприятием «Сопротивление сегодня? От графа Штауффенберга до статьи 20 (4) Основного закона». А в 2019 году, в 75-ю годовщину покушения на Гитлера, в пресс-релизе федерального совета АдГ было сказано, что партия чтит память «отважных патриотов», которые, рискуя жизнью, «пытались спасти честь нации». Их образы, заявила партия, по сей день напоминают о необходимости «противостоять всем формам экстремизма и диктатуры». 

    Многие «новые правые» даже не пытаются скрыть свою антидемократическую позицию, однако прямо претендуют на память о 20 июля 1944 года. Например, члены движения идентитаристов, считающие себя приверженцами «исторического наследия Клауса фон Штауффенберга» заявляют, что «герои того дня» — яркий пример «неспособности примириться, когда беда угрожает чему-то, что по праву принадлежит тебе». 

    Участники демонстрации движения PEGIDA, выступавшего против массовой миграции в Германию из мусульманских стран, с флагами России и немецкого движения Сопротивления. Дрезден, 13 апреля 2015 года / Фотография © Metropolico.org, CC BY-SA 2.0, via Wikimedia Commons

    Сопротивление национал-социализму переосмысливается как сопротивление демократической системе, которую теперь называют «диктатурой». В 2019 году популярность приобрел стикер с надписью «Меркель у власти дольше Гитлера — а штауффенбергов не видно». На демонстрациях правых сегодня можно увидеть флаг, в 1944 году придуманный борцом Сопротивления Йозефом Вирмером для постгитлеровской Германии. Флаг этот продается на Amazon с артикулом «Немецкое сопротивление Штауффенберга». Новая трактовка символов и грубое искажение исторических фактов — часть стандартной риторики правых, которую они преподносят все более уверенно, ведь и общественный дискурс в целом значительно сместился в соответствующую сторону. Недавнее «Исследование средних слоев общества», опубликованное Фондом Фридриха Эберта, показало, что правые и антидемократические взгляды стали вполне уже приемлемыми для среднего класса. Об этом убедительно свидетельствуют и недавние видеоролики с нацистскими куплетами из ночного клуба на острове Зюльт и из школы-интерната «Луизенлунд». 

    «Ничто не уходит в прошлое, все остается в настоящем и в любой момент может снова стать будущим», — сказал однажды Фритц Бауэр. Современные тенденции в политике, к сожалению, доказывают его правоту — и служат предостережением для всех, кто действительно хочет защитить демократическое наследие 20 июля. 

    Читайте также

    Поле битвы за память

    Война в Украине и темные стороны немецкой культуры памяти

    В сетях пропаганды

    Проработка прошлого. Неоднозначный опыт Швейцарии

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    Жертвы той войны

    Хронист Холокоста

    «В Германии и России семьи молчат о войне одинаково»

    Германия – чемпион мира по преодолению прошлого

  • (Возможно) последний саммит старого НАТО

    (Возможно) последний саммит старого НАТО

    Original by Яна Пуглирин on Internationale Politik
    Translation by Anonymous

    Во время своего президентства Дональд Трамп неоднократно критиковал европейских союзников США по НАТО за то, что многие из них не выполняют обязательство финансировать собственную оборону в объеме двух процентов ВВП и выше. В крайнем случае, неоднократно угрожал он, США могут вовсе прекратить свое участие в Североатлантическом альянсе.  

    Жесткой критики, громких обещаний и откровенных угроз со стороны Трампа было так много, а заметных изменений к худшему так мало, что может показаться, будто перспектива возвращения политика-республиканца к власти едва ли радикально повлияет на сложившуюся систему международных отношений. Немецкая экспертка по европейской и глобальной безопасности Яна Пуглирин призывает не поддаваться самоуспокоению. Она объясняет, что заявления Трампа имеют под собой хорошо подготовленную интеллектуальную почву и, более того, определенный американский двухпартийный консенсус. В его основе лежит представление о том, что центр мировой политики смещается в Азию, а на защите Европы можно сэкономить и перенаправить эти средства на стимулирование экономического роста в самих США.  

    Если эти планы действительно будут реализованы, то Европа может оказаться в положении не многим лучшем, чем Украина в 2022 году: в случае российской агрессии отражать ее придется самостоятельно, а США будут лишь сдерживать Кремль от применения ядерного оружия и постараются не позволить нанести Европе стратегическое поражение. В статье для журнала Internationale Politik Яна Пуглирин предлагает рассмотреть этот сценарий всерьез. 

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России

     

    Нападение России на Украину сделало существование НАТО более осмысленным, чем когда бы то ни было с окончанием холодной войны. Вместе с тем российское вторжение явно показало зависимость Европы от США в сфере безопасности и военную уязвимость Евросоюза. И пусть европейские страны стали теперь больше тратить на оборону, им все еще приходится наверстывать упущенное после десятилетий нехватки инвестиций. Защитить себя без помощи США Европа не смогла бы. 

    Американцы предоставляют львиную долю так называемых «стратегических вспомогательных средств», в числе которых, например, разведданные, возможности дозаправки в воздухе и спутниковая связь. В распоряжении США быстро развертываемые боеспособные вооруженные силы с большим запасом боеприпасов, которых нет у большинства европейских стран. Перед лицом постоянных угроз Путина применить атомное оружие ядерный потенциал США дает Европе гарантии безопасности и служит базовой основой сдерживания. Американский эксперт по вопросам обороны Макс Бергманн в работе для Центра стратегических и международных исследований резюмирует: НАТО, по его словам, организовано так, что вооруженные силы европейских стран заточены на то, чтобы выполнять оперативные задачи под руководством США.  

    Но дело не только в военном превосходстве. США остаются и бесспорным политическим лидером. Ни одна европейская столица не способна так объединить европейцев, как Вашингтон. Европа более чем благодарно приняла тот факт, что Соединенные Штаты, как и во времена холодной войны, взяли на себя ведущую роль в реагировании на российскую агрессию против Украины и потратили на это огромные ресурсы.

    В то же время многие в Европе предпочитали закрывать глаза на то, что эта война не изменила две фундаментальные тенденции: переориентацию американской внешней политики на Азию и глубокий внутриполитический раскол в США по поводу того, отвечает ли защита Европы их жизненно важным национальным интересам. Лишь в свете того, что [несколько месяцев] с начала года американская военная помощь Украине почти полностью отсутствовала и стало понятно, что в какой-то момент американцы могут полностью выйти из игры, европейцы встревожились всерьез. Чем ближе к президентским выборам в ноябре, тем более устрашающе для будущего трансатлантического альянса выглядит перспектива победы Дональда Трампа.  

    «Спящее НАТО» 

    Заявление Трампа о том, что он даст России «сделать все, что она пожелает», с любой страной-участницей НАТО, которая недоплачивает в бюджет альянса, — не пустая угроза. Это обещание Трампа всем сторонникам лозунга «Сделать Америку великой снова» (Make America Great Again, MAGA) и постоянно растущему лагерю республиканцев, поддерживающих более изоляционистскую внешнюю политику. Правда, Трамп может вывести США из НАТО только с одобрения обеих палат Конгресса или при наличии большинства в две трети голосов в Сенате. Но даже если не брать в расчет возможность формального выхода из НАТО, планы, разрабатываемые в консервативных аналитических центрах, близких к Трампу, грозят европейцам серьезными последствиями. 

    Вот, например, статья Сумантры Майтра, директора по исследованиям и связям с общественностью Американского института идей (American Ideas Institute), в которой он советует США отвернуться от Европы и пропагандирует концепцию «спящего НАТО» (dormant NATO) — пассивного альянса, в котором США выступают в лучшем случае в качестве «молчаливого» партнера. Как и многие в лагере MAGA, Майтра считает, что поддержка Украины не относится к жизненно важным национальным интересам США, а высокие затраты не оправданы, поскольку Россия «не претендует на гегемонию в Европе». Он настаивает, что США «давно пора перестать считать [европейский] континент приоритетным для собственной концепции национальной безопасности». 

    Майтра критически оценивает институциональное развитие НАТО с момента окончания холодной войны. Он осуждает его расширение на восток и «наднациональную бюрократизацию» во имя продвижения демократии. Его главный аргумент в том, что у европейцев нет стимула брать на себя более серьезные обязательства по обеспечению безопасности у себя на континенте, пока США продолжают нести большую часть бремени. Именно поэтому Майтра предлагает припереть европейцев к стенке. Он хотел бы добиться такой архитектуры европейской безопасности, где США не были бы в самом центре. Такой, где американские войска больше не составляли бы костяк передовых оборонительных сил на восточном фланге НАТО, а использовались лишь в крайнем случае.  

    Он не ставит целью полный уход Америки из Европы. Ядерный зонтик и крайне ограниченное присутствие военно-морских и военно-воздушных сил США сохраниться должны. Но НАТО следует прекратить работу по дальнейшему расширению, ограничиться только основополагающими задачами и поддерживать только те организационные структуры, которые будут необходимы и задействованы в случае большой войны. Европейцы должны быть способны к сдерживанию российской агрессии обычными вооружениями без участия Соединенных Штатов. Вместо того, чтобы распределить обязательства США и Европы более равномерно, Майтра хочет выдать европейцам всю американскую долю — то есть нагрузку «переложить» (burden-shifting), а не «перераспределить» (burden-sharing).  

    Анлогичные идеи можно обнаружить в «Проекте-2025» фонда «Наследие» (Heritage Foundation) и других публикациях, намечающих концепцию внешней политики будущей администрации под руководством Трампа. За «перекладывание нагрузки» выступают не только те, кто, в принципе, скептичен к расширению американского военного присутствия, но и так называемые «приоритизаторы», которые хотят направить все силы на преодоление вызова, брошенного Китаем. Еще в 2020 году идеологический лидер этого лагеря Элбридж Колби писал в [американской версии] журнала Internationale Politik: «Американская армия будет по-прежнему играть центральную роль, особенно в случае конфликта, но только в той степени, в какой это не ослабит оборонительные порядки США в Азии. Львиная доля сил, необходимых для отражения или сдерживания российского нападения на НАТО, должна быть предоставлена Европой». 

    Давление исходит и от американских избирателей. Многие просто не понимают, почему их налоги и войска нужны для защиты богатого континента, чье население намного больше населения США. 

    Поэтому европейцам не следует питать иллюзий. Даже если Джо Байден победит на выборах, это, в лучшем случае, даст европейцам больше времени на адаптацию, но не избавит их от фундаментальной необходимости усилить роль Европы в НАТО. Этого как базового условия для дальнейшего американского участия требуют не только республиканцы, но даже и демократы, которые, в принципе, настроены по отношению к альянсу позитивно. 

    Европейцы должны признать этот факт и инвестировать в создание прочного европейского фундамента НАТО, если хотят, чтобы альянс пережил (частичное) прекращение активности США. Речь идет прежде всего о наращивании военного потенциала. Действительно, Европа все больше отстает от США, чьи вложения растут гораздо стремительнее европейских, несмотря на все разговоры о «стратегической автономии» Европы. Как мы с Джереми Шапиро писали в анализе, подготовленном в 2023 году для Европейского совета по международным отношениям, военные расходы США выросли с 2008 по 2021 годы с 656 до 801 миллиарда долларов, в то время как расходы всех 27 стран ЕС и Великобритании — с 303 всего лишь до 325 миллиардов долларов. И что еще хуже, вложения США в новые оборонные технологии по-прежнему более чем в семь раз превышают траты всех стран-участниц ЕС вместе взятых.  

    Более того, поскольку общая картина европейского оборонительного ландшафта составляется из многих фрагментов, приведенные цифры, вероятно, завышают расходы Европы. Страны Евросоюза почти не сотрудничают при расходовании своего относительно небольшого оборонного бюджета, поэтому он остается малоэффективным. Инициативы ЕС, возникшие в ответ на войну России против Украины, такие как проект EDIRPA по укреплению европейской оборонной промышленности путем совместных закупок или программа ASAP по развитию производства боеприпасов, страдают от отсутствия поддержки со стороны государств-участников.  

    Преодоление скепсиса 

    Поскольку оборонительные возможности Европы часто не поспевают за нуждами, а дыры нужно залатывать как можно скорее, многие европейские государства ищут решения за пределами континента, увеличивая свою зависимость от третьих стран и ослабляя собственную оборонно-промышленную базу в Европе. По данным на сентябрь 2023 года, 78% финансовых ресурсов стран ЕС в 2022–2023 годах предполагалось потратить на закупки за пределами ЕС. 

    Между тем для более дееспособной и автономной Европы необходима сильная, инновационная и конкурентоспособная оборонная промышленность, которая освоила бы стратегические технологии будущего не хуже других крупных держав. Это означает не ослабление, а скорее укрепление трансатлантических отношений в долгосрочной перспективе.  

    Самый важный вклад, который Евросоюз может внести в создание более европеизированного НАТО, — это обязать страны-участницы больше и разумнее инвестировать в усиление своего оборонительного потенциала и развитие инновационных технологий. Больше денег — не единственное решение, поскольку реорганизация существующих структур и процессов абсолютно необходима для того, чтобы сделать европейское оборонное сотрудничество более инновационным и более эффективным. Но без устойчивого финансирования не будет стимулов для совместных разработок и закупок. 

    Исходя из этого в начале марта 2024 года Европейская комиссия и [бывший] Верховный представитель союза по иностранным делам и политике безопасности Жозеп Боррель представили первую, весьма амбициозную стратегию оборонной промышленности на уровне ЕС (EDIS), а также первоначальный проект законодательства для реализации этой стратегии (EDIP). Но несмотря на то, что сама цель пользуется в Евросоюзе широкой поддержкой, многие государства-члены скептически относятся к столь значительному расширению полномочий Еврокомиссии. Этот скепсис необходимо преодолеть. Главной целью ЕС должны стать совместные закупки вооружений наряду с развитием коллективного оборонительного потенциала. Все это ради того, чтобы сделать сдерживание агрессора и защиту стран НАТО более эффективными. 

    Речь также идет о том, чтобы организовать поддержку Украины в долгосрочной перспективе даже без участия США и гарантировать, что передовой заслон на восточном фланге будет надежно прикрыт европейскими войсками. В свете этого постоянное размещение немецкой боевой бригады в Литве — тот сигнал, который нужен.  

    Читайте также

    История расширения НАТО на восток

    «Украинцы знают, за что воюют, а вот знаем ли мы?»

    Евроимперия — это будущее Евросоюза?

    Что, если Россия победит?

    Что пишут: о «новой военной службе» в Германии

  • Пятнадцатый признак фашизма

    Пятнадцатый признак фашизма

    Original by Андреас Герлах on Geschichte der Gegenwart
    Translation by Anonymous

    Вот уже несколько лет в некоторых немецких СМИ и телешоу на разные лады то и дело повторяют один и тот же вопрос: а есть ли еще в Германии свобода слова? Можно ли говорить все, что захочешь? Сомнения в этом проникли и в широкие круги немецкого общества: 44% участников опроса, проведенного в 2023 году, заявили, что, высказывая собственную точку зрения, следует быть осторожными. Между тем в свежем рейтинге свободы прессы, ежегодно публикуемом организацией «Репортеры без границ», Германия занимает десятое место (у России — 162 место из 180 стран).

    Правда, причин для тревоги хватает и внутри журналистского сообщества. Высокое место в рейтинге «Репортеров без границ» обеспечивается отсутствием ограничений на распространение информации и мнений — но он не учитывает того, что именно отсутствие ограничений может угрожать влиянию СМИ, придерживающихся стандартов, принятых в журналистской профессии. Звучит парадоксально, но на самом деле объяснимо: еще несколько лет назад эксперты были обеспокоены тем, что контент, размещаемый в соцсетях и блогах, не проходит качественной редакционной проверки, чем легко могут воспользоваться пиарщики корпораций, которые хотят выдать рекламу за объективную информацию. Теперь ясно, что так же действуют и те, кто создает и воспроизводит радикальные, антидемократические нарративы. Распространение в Германии так называемых альтернативных СМИ, прежде всего правого толка, — яркий тому пример.

    Но тогда почему именно крайне правые чаще других говорят о том, что свобода слова в Германии под угрозой? Об этом размышляет Андреас Герлах в статье для Geschichte der Gegenwart.

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России

     

    После встречи в Потсдаме больше нельзя закрывать глаза на то, к чему стремятся современные правые и неофашисты, — к уничтожению принципов правового государства в собственных интересах. Причем сама потсдамская встреча не оказала практически никакого влияния на уровень поддержки правых партий. И важно время от времени — а сейчас в особенности — задаваться вопросом о том, что такое фашизм, на каких принципах он зиждется и как нанести ему поражение? Ведь победа над ним — возможна.

    Многие теории фашизма стремятся дать определение этому понятию, выделив несколько ключевых элементов. При этом большинство из них обращается к определенным историческим обстоятельствам или отдельным общественно-политическим характеристикам фашизма. В итоге часто складывается ощущение, что возможен один единственный и неповторимый фашизм, не подверженный изменениям.

    Подобная точка зрения не учитывает, что фашистские движения XX столетия развивались с течением времени. Так, идеологи немецкого фашизма изначально фиксировались на Германии, и только впоследствии фокус их идеологического внимания сместился сначала на [древних] германцев, а затем на так называемых арийцев. Итальянскому фашизму при Муссолини на раннем этапе были свойственны антимонархизм и социальная направленность, но затем на передний план начали выходить преимущественно капиталистические и промонархические идеи. Сравнение различных проявлений фашизма 1920–1930-х годов в Европе показывает, что говорить нужно о различных типах с отличающимися ключевыми элементами: режим Франко в Испании, уделявший огромное внимание католицизму, разительно отличается в этом отношении от немецкого фашизма, для которого было характерно враждебное отношение к церкви. Подобным образом различаются позднеимпериалистическое «Новое государство» в Португалии, правление венгерской национал-социалистической «Партия скрещенных стрел» и неолиберально-бюрократические авторитарные правительства в Южной Америке 1960–1970-х годов.

    Тем не менее к каждой из этих систем и к любому движению применим термин «фашизм». Эти сложные различия в рамках явления, именуемого фашизмом, с трудом поддаются описанию и, скорее, препятствуют сопротивлению возрождающимся фашистским движениям, рост популярности которых отмечается на протяжении последних лет в Европе.

    Вечный фашизм

    Именно поэтому столь значимым представляется небольшое эссе Умберто Эко «Вечный фашизм». Эко несколько иначе подходит к описанию фашизма. Он выделяет ни много ни мало 14 типических признаков фашистских движений и подчеркивает, что движение, партия или правительство можно определить как фашистское, даже если оно не соответствует каждой из них. В своих рассуждениях Эко опирается на определение «игры», предложенное Людвигом Витгенштейном,  и приводит следующую схему с авторским комментарием: 

    1                2                          3                  4

            abc         bcd          cde          def      

    «Предположим, перед нами набор политических группировок. Первая группировка обладает характеристиками аbс, вторая — характеристиками bcd и так далее. 2 похоже на 1, поскольку у них имеются два общих аспекта. 3 похоже на 2, 4 похоже на 3 по той же самой причине. 3 похоже даже на 1 (у них есть общий элемент с). Но вот что забавно. 4 имеет нечто общее с 3 и 2, но абсолютно ничего общего с 1. Тем не менее, благодаря плавности перехода с 1 на 4, создается иллюзия родства между 4 и 1» (цит. по: Эко У., Пять эссе на темы этики. Symposium, СПб, 2003. Стр. 66-78 — прим. дekoder'а).

    Эко выделяет 14 таких типических характеристик, или, другими словами, цепочку характеристик от a до n, имеющих основополагающее значение для определения понятия «фашизм». При этом в истории не было фашистского режима, который удовлетворял бы всем 14 характеристикам сразу. Ниже эти 14 признаков приведены списком, однако небольшое эссе Умберто Эко все равно вполне достойно того, чтобы прочесть его целиком:

    1. Культ традиции,
    2. Неприятие модернизма,
    3. Культ действия ради действия,
    4. Любая критика воспринимается как предательство,
    5. Прирожденная боязнь инородного,
    6. Фашизм всегда пытается опираться на фрустрированные средние классы,
    7. В основе фашизма заложена одержимость идеей заговора против идентичности,
    8. Враги фашизма рисуются в одно и то же время как и чересчур сильные, и чересчур слабые,
    9. Есть лишь бескомпромиссная борьба («Жизнь ради борьбы»),
    10. Массовый элитаризм,
    11. Всякого и каждого воспитывают, чтобы он стал героем («Культ героизма»),
    12. Культ мужественности — пренебрежение к женщине, преследование любых неконформистских сексуальных привычек, 
    13. Фашизм всегда строится на популизме в интересах большинства, 
    14. Фашизм говорит на Новоязе, то есть переиначивает смысл слов, использует эвфемизмы или оправдательные конструкции при формулировке собственных тезисов.

    При взгляде на этот список бросается в глаза, что Эко вовсе не упоминает характеристики, типичные для «классических» определений фашизма: культ вождя, милитаризм или антисемитизм выступают для него не сутью фашизма, а лишь вариациями одного или нескольких из названных им аспектов. Именно это делает определение «вечного фашизма» Умберто Эко столь современным. В сегодняшней реальности довольно редко встречаются режимы, основанные на фашистско-авторитарной идеологии, для которых — как в случае нынешней России — были бы характерны ярко выраженный культ личности или милитаризм. Эти аспекты, как правило, остаются в тени, а вот значительная часть из упомянутых выше 14 признаков применима к большинству новых правых партий, группировок и государств.

    Культ СМИ

    Эко называет собственное определение фашизма «размытым» (fuzzy), так как в зависимости от исторического и социального контекста некоторые из этих характеристик в конкретном случае могли проявляться, а некоторые — отсутствовать. Эко составил всесторонний перечень черт, наилучшим образом подходящий для того, чтобы распознать и описать фашистский режим. Однако этот список не исчерпывающий, его можно расширять — ведь современные разновидности фашизма движутся дальше, приобретая определенные черты, которых не было вовсе или которые изменились со временем.

    Одно свойство современного фашизма точно заслуживает добавления в список. Этот аспект был важен уже для первоначальных фашистских движений, сложившихся в первые десятилетия ХХ века, но сегодня, когда он ярче и значительнее, чем когда бы то ни было, его можно назвать пятнадцатым признаком фашизма, который всегда стремится использовать самые современные из доступных средств массовой информации для распространения своих идей. Фашизм влюблен в собственный образ, любуется собственными слоганами, активистами, плакатами, символами и заявлениями. Те, кто внимательно следит за развитием современных праворадикальных партий и группировок, вряд ли удивятся такому диагнозу: ни одна другая немецкая партия не активна в тиктоке так, как АдГ; твиттер был ключевым инструментом предвыборной кампании Дональда Трампа; российские интернет-тролли пытались повлиять на результаты выборов через социальные сети; усилия компании Cambridge Analytica, помогли республиканцам добиться решающего перевеса во время президентской кампании.

    Эко, кстати, упоминает, что фашисты были большими почитателями современных технологий вопреки собственному традиционализму, но игнорирует то, насколько интенсивно они пользуются современными им средствами массовой информации. Тут вместо Эко давайте обратимся к Вальтеру Беньямину. Его знаменитое эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» чаще всего воспринимают как теорию развития СМИ, демонстрирующую, как фотография, кино и искусство изменили свое время. При этом из виду упускается, что значительная часть этого искусствоведческого текста посвящена определению фашизма, и автор в итоге приходит к выводу, что фашизм учится использовать самые современные средства массовой информации, а также пытается применять их в собственных интересах. Главным образом во второй части эссе Беньямина содержится теория одержимости фашизма собственной представленностью в СМИ. Какую бы форму ни принимал фашизм, он всегда жадно следит за тем, как его изображают — в кино, на телевидении, по радио, в ток-шоу, в газетах, на таких платформах, как YouTube, фейсбук, твиттер и тикток. (К слову: по этому вопросу имеет смысл ознакомиться с менее известной «второй редакцией» эссе — текстом, опубликованном в седьмом томе Собрания сочинений автора, который еще не подвергся изрядно скорректировавшей его редактуре сотрудников Института социальных исследований. Беньямин пишет об «эстетизации политики, которую проводит фашизм». Фашизм во что бы то ни стало стремится к самовоспроизведению и воспроизведению своих протагонистов в медийном пространстве. Этот немаловажный аспект отсутствует у Эко, однако его вполне можно добавить к списку признаков. Более того, исключительно важно подчеркнуть значимость этой пятнадцатой характеристики: невозможно было бы представить выживание фашистских режимов, появление новых, достижение ими успеха на выборах, не используй они медиа.

    Геббельс, Бэннон, Маск

    Фиксация на собственном образе была характерна уже для раннего фашизма. Достаточно вспомнить гигантскую скульптурную маску Муссолини на фасаде дворца Палаццо Браски, где располагалась штаб-квартира его партии. Можно также заглянуть в дневники Йозефа Геббельса, который начиная с 1933 года описывал радио и его возможности прямо-таки с эротическим восторгом. 11 февраля 1933 года он сделал следующую запись : «Еду во Дворец спорта. Зал переполнен. На 10 площадях толпы людей. Во всем Рейхе около 20 миллионов слушателей. Меня встречают овациями. Для начала отчитываю прессу. Затем произношу по передатчику двадцатиминутное вводное слово. Выходит блестяще. Ни следа сценической лихорадки. Выходит Гитлер. Докладываю и передаю ему слово. Гитлер произносит изумительную речь. С резкими нападками на марксизм. В конце он впал в редкий ораторский пафос и закончил словом “аминь”! В этом сила, это работает. Эта речь воодушевила всю Германию. Массы во Дворце спорта впали в безумное упоение. Так должно быть и впредь». За несколько дней до этого: «Все средства в нашем распоряжении. Деньги у нас есть, радио подчиняется нам, речи Гитлера звучат на всех каналах, я веду репортаж». Или запись от 2 декабря 1940 года: «И весь народ, на фронте и на родине, сидит у радиоприемника».

    По записям Геббельса очевидно, что радио было для него не просто каким-то удобным СМИ; он восторгался им и считал практически ключевым инструментом для воодушевления всей Германии на поддержку Гитлера и фашизма. Восторженное отношение к силе медиа бытует и среди современных праворадикальных активистов. Только сегодня они говорят не о радио, а о тиктоке. Праворадикальный активист Эрик Аренс такими словами описывал силу алгоритмов тиктока на своем выступлении в Институте государственной политики, который уже закрыт: «Ощущение похоже на то, что, должно быть, испытывали в 1923 году, когда появилось радио. Я ловлю это каждый раз, когда открываю свои тикток-аккаунты».

    Наряду с радио необходимо упомянуть и кинематограф, которым так восхищались фашисты и который Беньямин абсолютно верно оценивал как инструмент эстетизации политики фашизма. Достаточно вспомнить пропагандистские фильмы Лени Рифеншталь.

    В августе 1933 года, всего через несколько месяцев после прихода к власти НСДАП, Геббельс представил «народный радиоприемник», к производству которого в обязательном порядке привлекли все профильные немецкие компании. Новый радиоприемник был таким дешевым для конечного потребителя, что практически каждый мог позволить себе его приобрести. Радиоприемники появились не только в каждом доме, но и в каждой забегаловке, в каждом кафе и даже на некоторых лестничных площадках, чтобы массы «впадали в безумное упоение». Тут уместно вспомнить слова Стива Бэннона, который во многих отношениях продолжает дело Геббельса или, по крайней мере, стремится выглядеть его продолжателем: «Демократическая партия не имеет значения. Настоящая оппозиция — это средства массовой информации». Борьба со СМИ ведется до тех пор, пока их не удается подчинить собственному влиянию.

    Отстаивать свободу слова до тех пор, пока ее не удастся отменить

    До самого своего прихода к власти фашисты делают вид, что отстаивают право на свободу слова, чтобы вынудить СМИ публиковать свою точку зрения. Фашисты хотят, чтобы их мнение воспринималось общественностью так же, как и мнение любой другой стороны.

    Однако с того момента, как какие-нибудь правые миллиардеры или партии приобретают, к примеру, Twitter, газету NZZ или какой-либо общественно-правовой телерадиоканал или входят в совет директоров таких медиа, их показная приверженность свободе слова куда-то испаряется — как это было в Польше, после приобретения целой медиаимперии во Франции или после покупки Twitter Илоном Маском.

    Современные правые, реакционные и зачастую откровенно фашистские движения обладают многими характеристиками из списка Умберто Эко, но важной характеристикой, которой можно было бы дополнить этот перечень, служит вечная фиксация на собственном образе и представленности в медийном пространстве. А потому именно там проходит главный антифашистский фронт XXI века. Нельзя допустить, чтобы фашисты захватили медийное пространство.

    Читайте также

    Верят ли немцы своему телевизору?

    «Если партия угрожает 24 миллионам — значит, она угрожает каждому»

    Парламент — не место для работы

    «Кремлю невыгодно, чтобы альтернативные медиа были связаны с ним напрямую»

    Что пишут: об успехах крайне правых и поражении красно-зеленых

  • Что пишут: о «новой военной службе» в Германии

    Что пишут: о «новой военной службе» в Германии

    Original by dekoder-Team on dekoder
    Translation

    Всеобщая воинская обязанность в ФРГ была законодательно введена в 1956 году и в 1968-м закреплена в статье 12(а) Основного закона, которая гласит, что «все мужчины, которым исполнилось 18 лет, могут быть призваны в вооруженные силы для защиты границ или на гражданскую службу». В отдельные годы холодной войны численность действующей армии достигала почти полумиллиона человек, вместе с резервистами она составляла 1,3 миллиона. На гражданскую службу в 1990-е годы поступало до 100 тысяч молодых людей в год.

    Прошло больше полувека, Германия объединилась, холодная война закончилась, Советский Союз распался, и в 2011 году закон «О воинской обязанности» был изменен таким образом, что он стал действовать только в военное время. То есть формально воинская обязанность в Германии все еще существует, но пока Бундестаг не объявит, что страна находится в «состоянии угрозы или обороны», на практике она не действует. Сегодня численность немецкой армии составляет 181 тысячу человек, число резервистов достигает 60 тысяч.

    После 24 февраля 2022 года стало невозможным отмахиваться от того факта, что исторические обстоятельства вновь изменились. Германия и другие страны НАТО готовятся противостоять возможному расширению российской агрессии (стоит напомнить, что перед полномасштабной войной с Украиной Владимир Путин требовал вывода военных структур НАТО из всей Восточной Европы). Одна из важнейших задач, которую подсказывает опыт Украины, — нарастить количество людей, готовых в критической ситуации сражаться на поле боя, считает министр обороны Борис Писториус. Напрашивающееся решение — вернуть всеобщую воинскую обязанность, полагают некоторые военные эксперты.

    Реализация, однако, наталкивается на множество политических и экономических сложностей и не в последнюю очередь на то, что после 2011 года, когда была отменена обязательная служба, инфраструктура набора и подготовки молодых новобранцев была фактически демонтирована. Предложение Писториуса о «новой военной службе», анонсированное в июне, основано на так называемой «шведской модели» призыва, которая используется в скандинавской стране с 2017 года. Молодым людям, достигшим 18 лет, будут рассылаться анкеты с вопросами об их физическом состоянии, образе жизни, привычках и отношении к службе. Для мужчин заполнение анкет будет обязательным, для женщин — добровольным.

    Проанализировав анкеты, Минобороны будет приглашать часть ответивших на медосмотр, по итогам которого некоторые будут призваны на службу. В ведомстве говорят, что речь — по крайней мере, на первом этапе — пойдет только о тех, кто выразит желание пойти в армию. Уже в следующем году бундесвер рассчитывает таким образом привлечь 5 тысяч новобранцев, а, в принципе, цель — нарастить численность действующей армии до 203 тысяч человек, а число резервистов до 260 тысяч человек. Из расчета, что они смогут противостоять вторжению на территорию блока НАТО, к которому, по оценкам экспертов ведомства, российская армия будет готова между 2029 и 2032 годами.

    Наращивание численности не единственная реформа, запланированная Писториусом (готовится, в частности, новая структура командования), но, безусловно, наиболее обсуждаемая. дekoder пересказывает самые интересные мнения.

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России.

     

    DIE ZEIT: В войне против Путина не победить без подготовленных резервистов

    Макс Хеглер, редактор отдела экономики газеты ZEIT, рассказывает, как 25 лет назад, когда служба в Германии еще была обязательной, выбрал альтернативную гражданскую и пошел работать в школу Монтессори, потому что военная опасность казалась ему «чем-то из дня вчерашнего». Сегодня, пишет журналист, весной 2022 года работавший во Львове, он сделал бы другой выбор, но еще больше удивлен тем, что нынешние молодые немцы и немки не должны делать никакого выбора вовсе — любая обязательная служба отменена. «У общества достаточно проектов, в осуществлении которых без помощников не обойтись, — пишет он. — И безопасности это тоже касается».

    Хеглер цитирует современного немецкого военного историка Зёнке Нойтцеля, который говорит, что «война начинается с профессиональных солдат, а заканчивается резервистами», и сетует на их недостаток в Германии. В Израиле, напоминает Хеглер, профессиональные айтишники, имевшие опыт службы в армии, пригодились после 7 октября. В Украине менеджеры, записавшиеся в территориальную оборону, — после 24 февраля. Сам журналист по возвращении из Львова предпринял попытку пройти дополнительное военное обучение, но оказалось, что для этого необходимо предоставить множество документов, а сам сайт для заполнения заявки разработало даже не Минобороны, а резервист из Баден-Вюртемберга на общественных началах.

    Оригинал (12.06.2024) / Google-перевод

    Jacobin: Те, кто не могут дать ничего, кроме минимальных зарплат и нищей старости, не имеют права требовать себя защищать

    Другой экономический журналист, Оле Нимоен (он родился годом раньше, чем Хеглер пошел служить), в левом издании Jacobin, наоборот, радикально отвергает идею обязательной службы и интерпретирует ее в терминах конфликта поколений — и, более того, классового конфликта. По его мнению, политики, а также журналисты среднего возраста («для детей которых, разумеется, сделают исключение») хотят возложить на молодежь ответственность за защиту Отечества, не дав ничего взамен. Нынешнему федеральному президенту Германии Франку-Вальтеру Штайнмайеру Нимоен припоминает «Повестку–2010» и называет его «федеральной совой, ответственной за крупнейшее урезание социальной сферы в истории ФРГ, которая смеет требовать от молодых людей поработать на благо так называемого “общества”». По словам Нимоена, власть, которая не обещает молодым людям ничего кроме минимальной зарплаты сейчас и бедной старости в перспективе, не имеет права требовать ее защищать.

    Оригинал (18.06.2024) / Google-перевод

    taz: Но почему 203 тысячи?

    В свою очередь, главная редакторка (тоже вполне левой) газеты taz Ульрике Винкельманн не столь радикальна, но опасается, что вся военная реформа в итоге сведется к бюрократической волоките и ее смакованию журналистами: кому не дошло письмо с анкетой, где не удалось организовать медосмотр… По мнению Винкельманн, проблема здесь в том, что вопрос, как быть, если Владимир Путин реально начнет войну против Германии или другой страны НАТО, настолько пугает, что обсуждать его всерьез никто не готов. В итоге все сводится к спорам о технических деталях. Но «наводить мост» от пугающего военного сценария к сегодняшним дебатам все-таки необходимо, считает журналистка. Например, задавшись вопросом, почему бундесверу нужны именно 203 тысяч человек. И чему именно их нужно научить, чтобы республика чувствовала себя защищенной?

    Оригинал (16.06.2024) / Google-перевод

    Augen geradeaus: Анкеты — только первый шаг

    Военный аналитик Томас Вигольд, в свою очередь, отмечает, что 203 тысячи действующих военнослужащих бундесвера — это значительно меньше той численности, на которую рассчитывают союзники Германии по НАТО. Ссылаясь на данные журнала Spiegel​, Вигольд пишет, что речь в обозримой перспективе может идти о 272 тысячах военных. Он напоминает, что, по большому счету, никаких дебатов о восстановлении всеобщей воинской обязанности быть не может: в соответствии с немецкими законами, если Бундестаг объявляет, что республика находится в угрожающей ситуации или в состоянии обороны против агрессии, она вводится автоматически. Но за последние годы необходимые структуры были свернуты или вовсе ликвидированы, и нынешние предложения Минобороны он предлагает рассматривать как первый шаг к их полноценному восстановлению. Если для набора дополнительных 20 тысяч человек может хватить молодых людей, выразивших желание поступить на службу в анкетах, то увеличение численности почти на 100 тысяч наверняка потребует куда более решительных мер.

    Оригинал (10.06.2024) / Google-перевод

    Handelsblatt: Воинская обязанность не решает ни одну из трех проблем бундесвера

    В свою очередь, Клаудия Майор, исследовательница из Фонда науки и политики, считает, что в публичных дискуссиях слишком мало внимания уделяется задачам, которые должна решить военная реформа. Воинская обязанность преподносится как правильный ответ, пишет она, но на какой именно вопрос?

    Как отмечает Майор, применительно к бундесверу обсуждаются три проблемы: нехватки квалифицированного личного состава, общей уязвимости Германии в вопросах безопасности — как против путинских кампаний дезинформации, так и против религиозно мотивированного терроризма — и, наконец, роли военной службы в формировании общегражданской идентичности.

    По мнению исследовательницы, ни одну из этих проблем всеобщая воинская обязанность решить не в состоянии. Прямо сейчас бундесверу нужны, в первую очередь, высококвалифицированные специалисты и ресурсы для их подготовки, а дебаты о воинской обязанности отвлекают внимание от этой проблемы и необходимости инвестировать в модернизацию армии. В то же время Майор отмечает преимущества шведской модели, которая может обеспечить армию необходимым в чрезвычайной ситуации пулом резервистов — но заведомо мотивированных, сознательно выбравших в свое время прохождение службы.

    Оригинал (01.02.2024) / Google-перевод

    GIDS: Воинская обязанность — способ сдерживания агрессора

    Эксперт Германского института стратегических и оборонительных исследований Йоханнес Мюле (его диссертация посвящена мобилизационной системе в бывшей ГДР) дает свой ответ на вопрос, зачем нужна всеобщая воинская обязанность. По его мнению, само наличие такой системы служит средством сдерживания потенциального агрессора, который не сможет рассчитывать на то, что застанет Германию врасплох. Налаживать эту систему, только когда страна окажется в критической ситуации, «было бы более чем запоздалым решением», пишет Мюле. Он полагает, что не нужно отказываться от всеобщей воинской обязанности как способа быстро нарастить численность бундесвера вне зависимости от текущих экономических условий. Готовность армии вести вооруженное противостояние без экстренного набора и подготовки новых кадров критически важна для того, чтобы пережить первые дни и недели конфликта.

    Оригинал (24.04.2024) / Google-перевод

    Berliner Morgenpost: Три аргумента против всеобщей воинской обязанности

    Журналист Кристиан Керл в колонке для газеты Berliner Morgenpost приводит несколько аргументов против введения всеобщей воинской повинности. Первый — в тот период, пока бундесвер будет налаживать необходимую инфраструктуру, инвестировать в это деньги и профессиональные ресурсы, действующая немецкая армия (а вместе с ней и вся обороноспособность страны) окажется ослаблена, а не усилена. Кроме того, даже худшие сценарии военного конфликта с Россией не предполагают, что боевые действия будут идти не на территории Германии, а, скорее, на восточной границе блока, куда должны отправиться хорошо обученные профессиональные солдаты — а не резервисты с базовой подготовкой. Наконец, Керл сомневается, что в современном обществе возможна воинская обязанность только для мужчин, как это записано в немецком Основном законе, а значит, туда необходимо вносить изменения, что малореально в текущих политических обстоятельствах.

    Сомневается Керл и в эффективности шведской модели в немецких условиях. Он напоминает, что власти Швеции имеют право призвать на службу не только тех, кто в своих анкетах прямо выразил желание пойти в армию. В Германии же без сложного изменения законодательной базы сделать это будет невозможно. А это значит, что вся большая и дорогостоящая бюрократическая работа рискует свестись в итоге к нахождению совсем небольшого дополнительного числа добровольцев.

    Оригинал (06.03.2024) / Google-перевод

    Нeute im Recht: Без конституционных изменений не обойтись

    Правовед Себастьян Граф фон Кильманзег в интервью юридическому журналу Heute im Recht поясняет, какие именно законодательные сложности может вызвать восстановление воинской обязанности. На первый взгляд, необходимости вносить поправки в Основной закон нет: достаточно распространить действие (обычного) закона о воинском призыве на мирное время, для чего хватило бы и голосов простого большинства депутатов. Но на практике все сложнее: дело в том, что бундесвер не сможет, да и не захочет брать в свои ряды всех молодых людей в возрасте 18 лет. А значит, встанет проблема выбора: кто будет призван, а кто — нет. Но это создает почву для обвинений в несоблюдении конституционных принципов равноправия — и соответствующих судебных исков. Правовед согласен и с тем, что прописанная в Основном законе обязательность службы только для мужчин также не соответствует современным общественным реалиям, когда служба женщин в армии стала привычным делом.

    Оригинал (20.03.2024) / Google-перевод

    taz: «За» и «против» обязательной службы для женщин

    В бундесвере сегодня служит чуть больше 24 тысяч женщин — это порядка 13% от общей численности немецкой армии, причем только в 2000 году, после вмешательства Европейского суда, им разрешили носить оружие. Вопрос о том, сделать ли службу (или в рамках «шведской модели» — заполнение анкет) обязательной и для молодых женщин — один из наиболее активно дискутируемых в Германии. В частности, оппозиционный ХДС/ХСС выступает за распространение «мужских» правил на женщин.

    Газета taz попросила двух своих редакторок высказать свою точку зрения. Патрисия Хехт полагает, что служба для женщин должна остаться добровольной до тех пор, пока в остальных сферах жизни общества не будет достигнуто реальное гендерное равноправие. Ее коллега Дорис Акрап с этим не согласна и пишет, что так же можно сказать, что до его достижения женщины не должны заниматься любой другой деятельностью и, например, платить налоги. Кроме того, она полагает, что обязательная служба только для мужчин фактически лишает женщин возможности занимать командные посты в бундесвере и оставляет армию тем же «мужским делом», каким она была веками, со всеми последствиями такого подхода.

    Стоит отметить, что, согласно одному из опросов (крупных, но не репрезентативных), порядка двух третей немок поддерживают обязательную службу для женщин.

    Оригинал (12.06.2024) / Google-перевод

    Capital: В чем секрет популярности министра обороны?

    Главный редактор журнала Capital Тимо Пахе задается вопросом о том, почему министр обороны Борис Писториус возглавляет рейтинги популярности немецких политиков, «несмотря на то, что ни поддержку Украины, ни перевооружение страны точно нельзя назвать темами общественного консенсуса». По его мнению, секрет в том, что в отличие от других членов нынешнего правительства Писториус оставляет впечатление человека, который старается честно выполнить свою задачу, а не заниматьется политическими играми.

    Тут, впрочем, стоит внести уточнение: идею военной реформы поддерживают фактически все политические силы, включая «Альтернативу для Германии» (по крайней мере, на уровне своей партийной программы) и за исключением крайне левых. А критика в адрес Писториуса если и звучит, то только в отношении недостаточной решительности его планов.

    Оригинал (14.06.2024) / Google-перевод

    Текст: Дмитрий Карцев
    Опубликовано: 28.06.2024

    Читайте также

    «Украинцы знают, за что воюют, а вот знаем ли мы?»

    Война в Украине и темные стороны немецкой культуры памяти

    «Не обязательно превозносить людей в форме. Настоящие героини войны в Украине — это женщины»

    Что, если Россия победит?

    Непереносимость «доказательной политики»

    Что пишут: об успехах крайне правых и поражении красно-зеленых

  • Что пишут: об успехах крайне правых и поражении красно-зеленых

    Что пишут: об успехах крайне правых и поражении красно-зеленых

    Original by dekoder-Team on dekoder
    Translation

    Главные итоги европейских выборов для Германии — резкий рост «Альтернативы для Германии» (с 11% до 15,9%) и еще более резкое падение «Зеленых». 11,9% — совсем не тот результат, на который могла рассчитывать партия, еще недавно претендовавшая на ведущие роли в немецкой политике. В борьбе же двух «общенародных партий», ХДС/ХСС и СДПГ, уверенную победу с 30% одержали христианские демократы — тогда как социал-демократы с 13,9% заняли только третье место.

    Несмотря на то, что Европарламент обладает довольно ограниченным набором функций, влияние выборов в него трудно переоценить. Пять лет назад во многом именно успехи «Зеленых» на европейских выборах заставили правительства стран ЕС согласиться с решительными мерами по защите климата, а на этот раз по итогам выборов президент Франции Эммануэль Макрон распустил парламент и назначил досрочное голосование. В отставку также подал бельгийский премьер Александр Де Кро.

    В Германии тоже раздавались голоса в пользу отставки Олафа Шольца и досрочных выборов, но он даже не прокомментировал эти предложения. Многие, однако, ожидают, что нынешние выборы — это только начало периода большой турбулентности. АдГ победила почти во всех районах на востоке страны в преддверии выборов в ландтаги Тюрингии, Саксонии и Бранденбурга , намеченных на осень. Один из ведущих историков современной ГДР Илько-Саша Ковальчук не видит причин надеяться на лучшее и винит в случившемся «остальгию», расизм, отвержение свободы и авторитарное самосознание.

    Крайне правые серьезно усилились во Франции, Германии и Австрии, но в целом расклад в Европарламенте остался во многом похожим на тот, что был в 2019 году, — за исключением серьезного ослабления «Зеленых» и либералов.

    дekoder собрал мнения немецкоязычных журналистов и исследователей о том, как «правый поворот» изменит будущее Германии и Европы.

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России

     

    Пресс-конференция сопредседателей «Альтернативы для Германии» Тино Крупаллы и Алисы Вайдель по итогам выборов в Европарламент. Берлин, 10 июня 2024 года / Фото © IMAGO / Bernd Elmenthaler

    Spiegel: Где радикалы нашли новых сторонников

    После каждых крупных выборов немецкие социологи анализируют, как изменились предпочтения избирателей: за какую партию они голосовали раньше и за какую отдали голос теперь. Сразу после европейских выборов Spiegel представил результаты сравнения с выборами в Бундестаг 2021 года, подготовленного “Infratest dimap”. Оказалось, что среди потерянных «Зелеными» избирателей наибольшая доля (840 тысяч человек) проголосовала за одну из «малых партий». Примерно по полмиллиона из сторонников 2021 года на этот раз отдали голос ХДС/ХСС или вовсе не пришли на выборы.

    Прирост голосов АдГ примерно в равной доле (по 570 тысяч) объясняется поддержкой бывших сторонников социал-демократов и христианских демократов. Чуть меньше (430 тысяч человек) перекочевало к ним от свободных демократов. «Союз Сары Вагенкнехт» ожидаемо сумел собрать под свои знамена прежде всего избирателей СДПГ (580 тысяч человек), «Левых» (470 тысяч), а также «малых партий». Ошиблись те, кто ожидал, что к этой политической силе перекочует значительная доля симпатизантов АдГ — таковых в итоге оказалось всего 160 тысяч человек: меньше, чем бывших избирателей ХДС/ХСС и свободных демократов, и примерно столько же, сколько «Зеленых».

    Еще один важный результат исследования: если «Альтернатива» и инструментализирует ностальгию по «старым добрым временам», как писали перед выборами многие аналитики, то прежде всего — виртуальную, а не реальную. Дело в том, что именно среди избирателей старше 60 лет, то есть тех, кто действительно эти времена помнит, партия занимает третье место по популярности. Во всех младших возрастных когортах она идет второй после ХДС/ХСС.

    Оригинал (10.06.2024) / Google-перевод

    Domradio.de: Выборы из множества разочарований

    Убедительная победа ХДС/ХСС на выборах не мешает профессору политологии Андреасу Пютманну назвать консерваторов одним из разочарований этих выборов. В колонке на сайте католического Domradio исследователь отмечает, что под руководством Фридриха Мерца «Союз», как его называют в Германии, смог лишь немногим улучшить результат пятилетней давности — и это после двух лет пребывания в оппозиции крайне непопулярному «светофорному» правительству. Ни о каком повторении и, тем более, превышении исторических результатов ХДС/ХСС при Меркель (37,9% на выборах 2009 года) под руководством ее давнего оппонента речи не идет.

    По мнению Пютманна, не оправдывает себя попытка ХДС/ХСС вернуться к домеркелевским консервативным позициям, заимствовать у АдГ правопулистскую риторику и «вонять сильнее скунса», которая привела только к тому, что избиратели «Альтернативы» уверились в ее правоте.

    Политолог вообще предлагает не строить иллюзий относительно избирателей крайне правых: примерно половина их сторонников, согласно опросам, «осталась довольна» ходом избирательной кампании АдГ, в которую уместилось расследование о функционерах партии, готовых выслать из страны 24 миллиона людей с иностранными корнями, шпионские скандалы и заявления лидера предвыборного списка Максимилиана Кра о том, что он не считает «всех офицеров СС преступниками автоматически». Еще 22%, которые заявили, что в АдГ «слишком много правого экстремизма», все равно поддержали ее. «Это не тот случай, когда рыба гниет с головы», — пишет Пютманн.

    Оригинал (10.06.2024) Google-перевод

    Neue Zürcher Zeitung: Социал-демократы не могут вылезти из трясины

    Швейцарская NZZ, чья постоянная критика в адрес Олафа Шольца стала поводом для шуток, стоит на своем: вина канцлера в поражении его партии и коалиции в целом очень велика. «Похоже, что, бесконечно веря в себя или убеждая всех, что верит, он в реальности своими политическими способностями никогда не превосходил роли зампреда молодежного объединения СДПГ», — пишет Сузанне Гашке.

    Она настаивает, что социал-демократы совершили ошибку, сделав ставку на поддержку уязвимых групп: людей, остающихся без работы длительное время, беднейших беженцев, представителей различных меньшинств — которые при этом всем не планируют активно поддерживать СДПГ. Этот подход затягивает партию в трясину, но вылезти оттуда ее функционеры уже не способны, полагает журналистка, работающая в Германии.

    Оригинал (10.06.2024) / Google-перевод

    taz: Борьбы с врагами демократии мало для победы

    Претензии в адрес СДПГ и ее лидера понятны, но, вообще говоря, по сравнению с предыдущими европейскими выборами эта партия потеряла не так уж много. Подлинные проигравшие — это «Зеленые», чей феноменальный успех на выборах 2019 года (они заняли второе место с 20,5%, набрав почти вдвое больше, чем за пять лет до этого) во многом предопределил большую «зеленую волну» в Европе. Парламентский корреспондент taz Тобиас Шульце полагает, что «Зеленые» ошиблись, поставив в центр своей кампании борьбу с крайне правыми и не рассказав избирателям, как именно собираются улучшать их жизнь. Журналист напоминает, что с того момента, как вице-канцлер Роберт Хабек год назад предложил так называемый «закон об отоплении», предполагающий обязательный (хоть и постепенный) переход домохозяйств на более дорогие возобновляемые источники энергии, рейтинг «Зеленых» ни разу не поднимался выше 15%.

    По мнению Шульце, в эпоху «поликризиса» такая партия, как «Зеленые», и не должна рассчитывать на большее, ведь она предлагает дорогостоящие решения, которые неизбежно отпугивают значительную часть общества. Ошибка в этой ситуации не в самих этих решениях, потому что они все равно необходимы, а в том, чтобы, наоборот, жертвовать своей повесткой во имя сиюминутных политических целей. Например, идти на неприемлемые компромиссы с партнерами по правительственной коалиции только ради того, чтобы это правительство со своим участием сохранить.

    Оригинал (10.06.2024) / Google-перевод

    taz: Жизнь в эпоху повторяющихся шоков

    В интервью той же taz руководитель Института исследований правого экстремизма при Тюбингенском университете Рольф Франкенбергер отвечает на вопрос о том, как «Альтернатива» добилась впечатляющего успеха у немецкой молодежи. По его мнению, тот факт, что АдГ успешнее других партий воспользовалась возможностями популярного среди молодых людей тик-тока, — не причина, а следствие того, что немки и немцы младше 25 лет живут в эпоху повторяющихся шоков, чего не было с их сверстниками на протяжении многих десятилетий. Повестка крайне правых нашла отклик, потому что предлагает несложные решения и доступную картину мира, в рамках которой есть хорошие «мы» и плохие «они».

    На вопрос о том, стоит ли за ростом рейтингов «Альтернативы» поддержка большого бизнеса, как в США, Франкенбергер отвечает, скорее, отрицательно. По его словам, немецкое законодательство о финансировании партий фактически исключает возможность того, что о крупных пожертвованиях не было бы известно до сих пор.

    Оригинал (11.06.2024) / Google-перевод

    Übermedien: 57 вопросов на следующий день после голосования

    Издание Übermedien, специализирующееся на медиакритике, задается 57 вопросами, многие из которых понятны тем, кто постоянно следит за немецкими СМИ; часть — не что иное, как ироничные уколы в адрес коллег (именно здесь спрашивают, покупают ли NZZ только ради того, чтобы на следующий день после выборов прочесть, что «вся проблема в канцлере»), часть — самоирония. И почти все выдают грустную растерянность журналистов — например, вопрос №8: «Не пора ли перестать задавать смешные вопросы?»

    Эта растерянность касается, в первую очередь, того, правильно ли журналисты и аналитики на протяжении многих лет оценивали АдГ — и как следует освещать деятельность этой партии теперь, когда она окончательно превратилась в важную часть немецкой политики. Например, журналисты задаются вопросом, стоит ли сводить ее поддержку к протесту против остальных политических сил, учитывая, что 70% избирателей АдГ говорят, что голосуют за нее, потому что разделяют цели и лозунги этой партии. И нужно ли трубить на каждом углу о том, что она правоэкстремистская, если 80% сторонников это не отталкивает.

    Еще один вопрос: как СМИ должны отрабатывать темы, связанные с АдГ, так, чтобы снизить уровень ее поддержки? Или это принципиально неверная постановка вопроса? Должны ли теперь СМИ расширить «коридор мнений», допустимых для распространения? Особенно в тех районах, где АдГ уже получила большинство голосов? Будут ли сторонники и сторонницы этой партии читать, слушать и смотреть тех журналистов, которых считают ее противниками?

    Оригинал (10.06.2024) / Google-перевод

    Jacobin: Европейский брандмауэр давно разрушен

    Помимо влияния выборов на Германию многие немецкие издания посвятили аналитические тексты и тому, как, собственно, они изменят европейскую политику. Дэвид Бродер в статье для левого издания Jacobin призывает быть насколько возможно прагматичными. Автор книги «Внуки Муссолини» о современном итальянском фашизме (а она во многом посвящена нынешней партии «Братья Италии»), он отмечает, что сотрудничество демократических сил с крайне правыми не обязательно разрушительно. Как и многие другие авторы, он предлагает смириться с тем фактом, что «брандмауэр», который так важен для немецкой политической сферы, давно разрушен во многих других странах Европы. И к фатальным последствиям это не привело.

    Бродер обращает внимание на то, что французское «Национальное объединение» Марин Ле Пен давно отказалось от идеи выхода из Евросоюза, а «Шведские демократы», критикуя массовую миграцию, говорят о защите Европы как целого — и этим «заставляют немного вспомнить высказывания верховного представителя ЕС по иностранным делам Жозепа Борреля, сравнившего Европу с “садом”, который нужно защищать от “джунглей” внешнего мира».

    К слову, вину за победу правых радикалов во Франции — самое мощное среди их достижений — Бродер возлагает на правительство Эммануэля Макрона в двух отношениях. Во-первых, в том, что оно выбрало ультралиберальный курс в экономике и позволило националистам критиковать себя с левых позиций. А во-вторых, в том, что попыталось заимствовать часть лозунгов ультраправых, в частности по борьбе с миграцией и исламизмом, чем только придало им респектабельности.

    Оригинал (11.06.2024) / Google-перевод

    Geschichte der Gegenwart: Сотрудничество с радикалами — рискованный выбор

    В статье, опубликованной в Geschichte der Gegenwart еще до окончания выборов в Европарламент, политический исследователь Томас Бибрихер скрупулезно перечисляет плюсы и минусы того же самого брандмауэра на общеевропейском уровне. С одной стороны, в своем нынешнем виде он работает плохо: когда утвердившиеся партии пытаются заимствовать часть лозунгов крайне правых, но не допускают их в коалиции, то тем самым только добавляют аргументы в любимые радикалами конспирологические теории о заговоре элит. Кроме того, умеренные силы лишают сами себя важного козыря в политической игре — а именно возможного раскола в самих крайних партиях, некоторые представители которых сами категорически против сотрудничества с «коррумпированным истеблишментом». То есть строят свой собственный брандмауэр.

    С другой стороны, риски разрушения этой стены тоже велики. И это не только нормализация правых идей, которая уже идет и выражается, например, в ужесточении общеевропейского миграционного законодательства. Речь еще и о том, что опыт европейских стран (Италии или Австрии) показывает: попадая в коалиции в качестве младших партнеров, праворадикалы довольно быстро превращаются в доминирующую политическую силу.

    В Европарламенте сторонники этих взглядов представлены двумя группами: «Европейские консерваторы и реформисты» (туда входит партия «Братья Италии» премьера Джорджи Мелони и польская партия «Право и справедливость») и «Идентичность и демократия» (французское «Национальное объединение»). У умеренных консерваторов из Европейской народной партии велико искушение решить, что первые — это «респектабельные радикалы», сотрудничество с которыми допустимо. Особенно с учетом того, что они не требуют выхода из ЕС и поддерживают Украину. Но важно помнить, пишет Бибрихер, что по таким вопросам, как гендерное равенство или верховенство права, эти партии регулярно голосуют против демократической линии. Сотрудничество с ними в надежде на постепенное «очищение» — это рискованный выбор.

    Оригинал (09.06.2024) / Google-перевод

    Blätter: Климат рискует остаться без защиты

    Штеффен Фогель в июньском номере журнала Blätter, также опубликованном еще до выборов в Европарламент, предлагает смотреть на будущую коалицию европейских умеренных консерваторов из Народной партии и ультраправых как на почти неизбежную. Правда, только в одном вопросе — климатическом. С одной стороны, признает Фогель, действующий состав Еврокомиссии, сформированный по итогам выборов 2019 года, принял одну из самых амбициозных в мире программ, направленных на прекращение выбросов CO2. Именно в этой области брюссельские чиновники вмешивались в политику национальных правительств особенно активно, что вызывало недовольство даже в Германии с «Зелеными» в правительстве.

    С другой, за несколько месяцев до нынешних выборов повеяло ветром в противоположную сторону, когда Народная партия попыталась заблокировать закон «О защите природы», который обязывает государства-члены ЕС восстановить как минимум 30% пострадавших от деятельности человека природных зон. И лишь сильные позиции социал-демократов, либералов, левых и «Зеленых», у которых была ровно половина мест, обеспечили законопроекту прохождение. В новом составе Европарламента экологическая повестка почти наверняка отойдет на второй план.

    Оригинал (№6, июнь) / Google-перевод

    Neue Zürcher Zeitung: Где искать надежду

    Интересно, что две газеты, существенно отличающиеся по своему политическому направлению, не только NZZ, но и taz, находят основания для оптимизма в том, что, в отличие от Германии, Франции и Австрии, во многих других странах крайне правые потерпели довольно существенные поражения. Так случилось, например, в Польше, где правящие либералы из «Гражданской коалиции» получили больше мест, чем «Право и справедливость» (но меньше, чем те вместе с радикальными националистическими силами). В Финляндии ухудшили свои позиции крайне правые, входящие в правительственную коалицию, а в Дании — поддерживающие ее.

    В Португалии консервативные в этой стране социал-демократы не успели прийти к власти в марте, как уже проиграли европейские выборы левым социалистам. То же самое случилось и в Словакии, где партия премьера Роберта Фико, считающегося пророссийским и антиукраинским, уступила первое место либералам.

    Наконец, в Венгрии партия Виктора Орбана хоть и победила, но с худшим результатом за историю своего участия в европейских выборах.

    Оригинал (10.06.2024) / Google-перевод

    Читайте также

    Триумф воли Сары Вагенкнехт

    «Если партия угрожает 24 миллионам — значит, она угрожает каждому»

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    Парламент — не место для работы

    Каким будет Европарламент военного времени

  • Каким будет Европарламент военного времени

    Каким будет Европарламент военного времени

    Original by Дмитрий Карцев on dekoder
    Translation

    Десятые по счету выборы в Европарламент начались. В большинстве из 27 стран Европейского Союза, включая Германию, избирательные участки откроются в воскресенье, но в некоторых голосование уже закончилось. дekoder рассказывает о том, какую роль Европарламент играет в европейской политике, как устроено голосование — и какова вероятность, что крайне правые и пророссийские силы действительно одержат историческую победу.

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России

     

    Полномочия

    Как часто проходят выборы в Европарламент?

    Сколько депутатов заседает в Европарламенте?

    Европарламент — это действительно настоящий парламент?

    Какие законы принимает Европарламент?

    Какова роль Совета ЕС в принятии законов?

    Много ли вообще законопроектов проходит такую сложную процедуру?

    Что значит «законодательные акты различной степени обязательности»?

    Санкции против России тоже принимал Европарламент?

    Какие решения Европарламент принял за последние годы?

    Сильно ли в итоге Евросоюз влияет на национальные законодательства?

    Хорошо ли работает вся эта система?

    Избиратели

    В выборах имеют право участвовать только граждане стран Евросоюза?

    Сколько всего людей имеет право на голосование?

    С какого возраста можно голосовать?

    Участие шестнадцатилетних сильно повлияет на исход выборов?

    Участие в выборах добровольно?

    Как проходят выборы?

    Есть ли возможность проголосовать через интернет?

    Можно ли проголосовать по почте?

    Из-за границы голосуют?

    Депутаты

    Кто может стать депутатом?

    Много ли в Европарламенте женщин?

    Сколько получают евродепутаты?

    Сколько депутатов у каждой страны?

    Выборы проходят по партийным спискам или по одномандатным округам?

    Если все голосуют за свои национальные партии, то как они взаимодействуют в Европарламенте?

    Где заседает Европарламент?

    Прогнозы

    Кто победит?

    Как проголосуют немцы?

    Какое это все имеет значение для России?

    Почему выборы в Европарламент всем так интересны?

    Где можно будет следить за результатами выборов?

    Полномочия

    Как часто проходят выборы в Европарламент?

    Европарламент переизбирается на основе всеобщего тайного голосования каждые пять лет, начиная с 1979 года. ↑

    Сколько депутатов заседает в Европарламенте?

    По итогам нынешних выборов в парламенте ЕС будет 720 депутатов — на 15 больше, чем в действующем (до выхода Великобритании из ЕС там заседал 751 человек). ↑

    Европарламент — это действительно настоящий парламент?

    Да, это настоящий парламент в том смысле, что он избирается в ходе всеобщего голосования и имеет право принимать законы. Но его полномочия существенно ограничены тем фактом, что Европейский Союз — не (настоящее) государство.

    Европарламент — один из семи институтов ЕС, которые записаны в базовом договоре 2007 года, и три из них непосредственно влияют на его работу:

    • Совет министров Евросоюза, который часто называют просто Совет. Его иногда сравнивают с «верхней палатой», но он, во-первых, не избирается, а во-вторых, его состав не постоянен: все государства-участники делегируют в Совет по одному министру, но каждый раз разного, в зависимости от обсуждаемого вопроса. Ни один из общеевропейских законов не может быть принят без одобрения Совета в соответствии с процедурой, о которой расскажем отдельно.
    •  Европейский совет — это орган, который объединяет глав государств и правительств Евросоюза. Они принимают ключевые решения, особенно связанные с общей внешней политикой ЕС, а также предлагают Европарламенту кандидата на пост председателя Еврокомиссии — правительства Евросоюза (а тот представляет еврокомиссаров — профильных «министров» ЕС). Теоретически депутаты могут отклонить предложенную кандидатуру, поэтому выдвижению обычно предшествуют консультации с прошедшими в Европарламент партиями. Но самостоятельно формировать коалицию, как, например, в немецком Бундестаге, евродепутаты не могут.
    • Сама Европейская комиссия, помимо того, что выполняет функции исполнительной власти, обладает почти монопольным правом законодательной инициативы, тогда как обычно в парламентах оно есть и у самих депутатов. А евродепутаты могут самостоятельно выдвигать только предложения, касающиеся устройства самого парламента, порядка избрания его членов и их работы, а также создавать комиссии по парламентскому расследованию. Кроме того, депутаты большинством голосов от своего состава могут требовать от Еврокомиссии инициировать законопроекты (но та имеет право отказаться).

    Теоретически депутаты еще могут вынудить Еврокомиссию уйти в отставку — если проголосуют за это двумя третями от своего состава. Но такого еще ни разу не случалось. ↑

    Какие законы принимает Европарламент?

    Европарламент (совместно с Советом ЕС) принимает законы в тех сферах, которые отнесены к исключительной компетенции Евросоюза:

    • таможенное регулирование, то есть соответствие всей поступающей в ЕС продукции единому стандарту качества;
    • защита конкуренции;
    • внешняя торговля;
    • поддержка евро;
    • правила морского рыболовства.

    Еще целый ряд областей отнесены к совместному ведению Евросоюза и стран-участниц:

    • правила внутриевропейского рынка;
    • социальная поддержка и рынок труда;
    • сельское хозяйство;
    • здравоохранение;
    • защита окружающей среды и др.

    Евросоюз имеет преимущество в их регулировании — государства могут принимать собственные законы в этих областях, только если нет общеевропейских правил. В таких сферах, как например: здравоохранение, образование и культура регулирование остается полностью в руках национальных государств.

    Кроме того, Европарламент (опять же, совместно с Советом ЕС) принимает бюджет Евросоюза, но очень маленький — около 1% от суммарного ВВП стран ЕС (для сравнения: немецкий бюджет в 2023 году составлял почти половину от ВВП).

    Важное право Европарламента — одобрять или не одобрять международные договоры, которые касаются Евросоюза в целом. Условия выхода страны из ЕС также должны быть согласованы евродепутатами (в процессе «Брекзита» это было одним из камней преткновения). Их поддержкой должна заручиться и страна, которая хочет вступить в ЕС, что важно для Украины, Грузии и Молдовы. ↑

    Какова роль Совета ЕС в принятии законов?

    Готовьтесь: официальное название «Обычная законодательная процедура» звучит немного издевательски — потому что она ну совсем необычная. Хотя поначалу все действительно понятно: Еврокомиссия вносит законопроект, депутаты большинством от числа участников голосования принимают его в изначальном виде или с поправками передают Совету. Если тот подтверждает согласие квалифицированным большинством голосов (или единогласно, если евродепутаты внесли поправки к законопроекту Еврокомиссии) — ура, закон принят.

    Сложности начинаются, когда Совет не соглашается с Европарламентом. В таком случае объявляется второе чтение. Законопроект принимается в редакции, на которой по итогам первого чтения настаивал Совет, во всех случаях, кроме тех, когда большинство от всего состава Европарламента высказалось против (в таком случае законопроект отклоняется) или поддержало одну или несколько новых поправок, — в таком случае законопроект опять отправляется в Совет. Если его члены поддерживают все предложенные поправки (для тех, которые Еврокомиссия одобрила, нужно квалифицированное большинство, для тех, что отвергла, — единогласное решение), то законопроект принят в этой редакции. Если нет — собирается согласительная комиссия.

    Решение согласительной комиссии должно быть одобрено простым большинством от проголосовавших членов Европарламента и квалифицированным — Совета. В остальных случаях, а также если комиссия не выработала компромиссной редакции, законопроект не принимается.

    Хорошая новость в том, что подавляющее большинство законопроектов все последние годы принимается уже на стадии первого чтения. ↑

    Много ли вообще законопроектов проходит такую сложную процедуру?

    Европарламент и Совет ЕС принимают примерно 70-80 законов в год (примерно половина из них — поправки к уже действующим). Промежуточный рекорд последних лет был поставлен в 2019-м — тогда вступило в силу 136 законодательных актов различной степени обязательности. 

    Отклоняются на различных стадиях всего по несколько законопроектов в год. Исключением стал пандемийный 2020-й: там провалилось 18 законодательных инициатив Еврокомиссии. ↑

    Что значит «законодательные акты различной степени обязательности»?

    Большинство законопроектов, одобренных Европарламентом и Советом ЕС, — это постановления, то есть, иными словами, обязательные к исполнению законы. Но также они принимают директивы — то есть рамочные законодательные акты, которые каждая страна должна имплементировать в соответствии со своим национальным законодательством. Бывают еще решения, их тоже необходимо выполнять, но касаются они одной или нескольких стран (например, в июле 2022 года Совет одобрил вступление Хорватии в зону евро).

    Кроме того, Европарламент имеет право принимать необязательные к исполнению резолюции, некоторые из которых сами по себе становятся значимым событием, как минимум, с медийной точки зрения. Не так давно, например, депутаты отказались признавать выборы президента РФ. ↑

    Санкции против России тоже принимал Европарламент?

    Нет, первые санкции против России разрабатывали и утверждали лидеры государств, заседающие в Европейском совете (это президенты, премьеры и два канцлера). Он снова подключился к санкционной активности после начала полномасштабной войны России против Украины. Но большинство санкций принимал и принимает Совет ЕС. ↑

    Какие решения Европарламент принял за последние годы?

    Депутаты подавляющим большинством голосов одобрили соглашение о «Брекзите», что было уже, скорее, формальностью, но запоминающейся, поскольку из-за долгих дискуссий об условиях выхода Великобритании из ЕС британские делегаты к тому моменту регулярно устраивали демарши вроде сидения спиной к президиуму.

    Более влияющим на жизнь европейцев (а то и всего мира) стало решение Европарламента об унификации разъемов для зарядных устройств на всех новых гаджетах, которые будут продаваться на территории ЕС с конца 2024 года.

    Кроме того, уходящий состав Европарламента одобрил миграционную реформу, инициированную председательницей Еврокомиссии Урсулой фон дер Ляйен. Она включает усиление проверки беженцев на внешних границах ЕС, чтобы они не так активно продвигались внутрь континента, а также новое понимание, какие государства считаются«безопасными» для возвращения туда нелегальных иммигрантов. Эти предложения активно критиковали правозащитники.

    Наконец, Европарламент вступил в мощный конфликт с Еврокомиссией и даже подал на нее в Cуд Европейского союза, когда та разблокировала фонды поддержки для Венгрии, которые были заморожены из-за антидемократической политики Виктора Орбана. Еврокомиссия пошла на этот шаг, чтобы Орбан не сорвал саммит ЕС, но депутаты посчитали это грубым превышением полномочий. ↑

    Сильно ли в итоге Евросоюз влияет на национальные законодательства?

    Официальных данных о влиянии решений ЕС на законодательство стран-участниц нет. Учет сопряжен с многочисленными методологическими трудностями. Например, иногда требования Евросоюза реализуются без прямой отсылки к ним. И наоборот, политики могут приписывать непопулярные национальные законы влиянию ЕС, чтобы снять с себя ответственность.

    По мнению экспертов, влияние ЕС на национальное законодательство значительно, но только в некоторых областях, таких как сельское хозяйство, торговля и защита прав потребителей. ↑

    Хорошо ли работает вся эта система?

    Это сложный вопрос. Применительно к Европарламенту довольно часто говорят о проблеме так называемого «демократического дефицита». Дело в том, что это единственный напрямую избираемый орган власти Евросоюза, который при этом имеет очень ограниченные полномочия. Это порождает у граждан ЕС ощущение, что в европейских делах от них ничего не зависит.

    В 2022 году Европарламент принял специальную резолюцию с призывом расширить хотя бы собственное право законодательной инициативы. Но пока ничего не изменилось.

    В то же время ограничен Европарламент не столько «евробюрократами», сколько представителями национальных властей из Европейского совета (еще не забыли? Это орган, где заседают главы государств и правительств стран ЕС) и Совета ЕС (это министры стран-участниц союза), которые имеют не меньшую легитимность. Расширение полномочий Европарламента означало бы сокращение национальных суверенитетов.

    Одним из показателей того, как сами европейцы оценивают значимость Европарламента, можно считать интерес к выборам. И тут все не слишком утешительно: с 1979 года явка постоянно снижалась и только на предыдущих выборах 2019-го выросла с 42,6% до 51%. Для сравнения: в Германии на национальных парламентских выборах явка ни разу не падала ниже 70%, а на прошлые выборы Европарламента на участки пришли 61,5%. ↑

    Избиратели

    В выборах имеют право участвовать только граждане стран Евросоюза?

    Да, активным избирательным правом (то есть правом избирать) обладают только граждане стран ЕС. И если право на участие в выборах местного самоуправления для иммигрантов то и дело становится темой политических дискуссий, то европейские выборы она до сих пор не затрагивала. ↑

    Сколько всего людей имеет право на голосование?

    Проголосовать могут примерно 350 миллионов европейцев, из них в Германии — 65 миллионов (60,9 миллиона немцев и 4,1 миллиона иностранцев). Это вторые демократические выборы по числу людей, имеющих право на участие, после индийских. ↑

    С какого возраста можно голосовать?

    В большинстве европейских стран голосовать могут люди старше 18 лет, но в Германии в 2024 году впервые примут участие 16- и 17-летние. Возраст участия в выборах был снижен также в Бельгии, на Мальте это случилось еще перед предыдущими выборами, а в Австрии с 16 лет голосуют и вовсе с 2007 года. В Греции разрешено голосовать с 17 лет, а в Венгрии — с 18, как и в большинстве стран Евросоюза, но вступившие в брак могут голосовать и в более раннем возрасте.

    В 2022 году Европарламент предложил унифицировать правила выборов и разрешить голосовать с 16 лет во всех странах ЕС (разрешив иное в исключительных случаях), но это предложение еще должно пройти Совет Евросоюза и быть одобрено в самих странах — что лишний раз демонстрирует ограниченность полномочий Европарламента. ↑

    Участие шестнадцатилетних сильно повлияет на исход выборов?

    Скорее всего, не очень сильно. Чисто статистически: из 65 миллионов избирателей в Германии только 1,4 миллиона — люди в возрасте 16 и 17 лет (а всего проголосовать впервые сможет чуть больше 5 миллионов человек — это не только достигшие нужного возраста молодые люди, но и новые граждане Германии). Причем по данным опроса, проведенного этой весной, участвовать в выборах собиралось менее 60% людей в возрасте от 16 до 25 лет.

    В том же опросе значительное большинство (67%) заявили, что удовлетворены тем, как устроена европейская демократия. При этом только 18% участников другого опроса сказали, что ощущают себя достаточно информированными о работе и задачах Европарламенте. 

    Самыми популярными политическими силами среди опрошенных еще в одном исследовании молодежи оказались «Зеленые», христианские демократы — и немногим меньше «Альтернатива для Германии». ↑

    Участие в выборах добровольно?

    В Германии — да, а вот в Бельгии, Болгарии, Люксембурге и Греции (с исключениями для людей старше 70 лет и избирателей, живущих в отдаленных районах) — обязательное. При этом в Болгарии никакого наказания за неучастие в выборах не предусмотрено, и явка там одна из самых низких в ЕС — на выборах 2019 года она едва превысила 30%. При этом в Бельгии и Люксембурге уровень участия действительно достигает почти 90%. ↑

    Как проходят выборы?

    Голосование идет четыре дня, но на самом деле в некоторых странах оно уже прошло в четверг, в других пройдет в пятницу и в субботу, а в большинстве состоится в воскресенье. В частности, в Германии.

    За месяц-полтора до выборов немецкие избиратели должны были получить письмо с приглашением на избирательный участок, на котором их ждут. Они открыты меньше времени, чем в России: с 8 утра до 6 вечера. Зато устраивают их обычно примерно там же: в школах, в детских садах, в различных муниципальных и государственных учреждениях. Но выглядит все скромнее: купить ром-бабу или игрушку для ребенка не получится.

    На голосование избиратель должен взять с собой паспорт или загранпаспорт, а также письмо с приглашением на выборы (хотя последнее не обязательно). Документы сверяют со списком избирателей, делают в нем соответствующую отметку, после чего отдают избирателю бюллетень. Дальше человек проходит к импровизированной кабинке для голосования, которая, как правило, представляет собой обычный стол или парту, на которые ставят «стенки», чтобы никто не мог увидеть, какой выбор был сделан. В Германии принято голосовать в полном одиночестве, вместе с человеком в «кабинку» могут зайти разве что малолетний ребенок или собака. Сделав выбор, избиратель складывает бюллетень пометками внутрь (все с той же целью обеспечить тайну голосования) и бросает его в избирательную урну. В кабинках для голосования запрещено фотографировать и делать видеозапись — и особенно выкладывать в интернет заполненный бюллетень, что считается нарушением тайны голосования. На самом участке селфи делать, в принципе, не воспрещается, но другие люди попасть на фотографию не должны. ↑

    Есть ли возможность проголосовать через интернет?

    Только в одной стране — в Эстонии. В Германии у отказа от интернет-голосования есть предыстория. На выборах в Бундестаг 2002 и 2005 годов в ходе голосования использовались специальные компьютеры, которые были установлены на избирательных участках. Но в 2009 году Конституционный суд ФРГ запретил их дальнейшее применение, посчитав, что технология не гарантирует тайну голосования. В принципе, это решение не исключает голосование через интернет, но его не ввели даже в период пандемии, когда проходили последние национальные парламентские выборы. ↑

    Можно ли проголосовать по почте?

    Да, в 14 из 27 стран Евросоюза. В Германии голосование по почте очень распространено и позволяет проголосовать из любой точки страны и даже мира. Избиратели могут заранее запросить специальное «удостоверение избирателя» (нем. Wahlschein) — в своем муниципалитете, по факсу, по электронной почте или, в некоторых частях страны, с помощью специального онлайн-формуляра. Вместе с ним выдают бюллетень и два конверта: белый и красный. Бюллетень с галочкой нужно положить в белый, неподписанный, конверт. А тот, в свою очередь, — вложить в красный вместе с заполненным «удостоверением избирателя». После чего красный конверт запечатать и отправить по почте (адрес уже указан на конверте).

    Если письмо отправлено из Германии, платить за него не нужно; если из-за рубежа, то за почтовую марку платит сам избиратель. Если получать эти документы лично в муниципалитете, то можно заполнить и опустить их в почтовый ящик сразу же на месте (это нужно тем, кто хочет проголосовать заранее). 

    Избирательная комиссия должна получить письмо с бюллетенем не позднее 18 часов дня выборов, поэтому власти Германии настоятельно рекомендуют думать о голосовании по почте заранее. При этом избиратель или тот, кому он доверяет, может отнести запечатанный конверт по указанному там адресу самостоятельно, чтобы не зависеть от почты. ↑

    Из-за границы голосуют?

    Граждане Германии и еще 22 стран ЕС — да. Большинство из них предлагают прийти в дипучреждение или проголосовать по почте, но вот немцы могут сделать это, только отправив письмо. К слову, например, Австрия, Венгрия и Испания, в отличие от ФРГ, покрывают расходы на отправку письма с бюллетенем. А вот Чехия, Ирландия, Мальта и Словакия вообще не разрешают своим гражданам голосовать из других стран — ни в посольстве, ни письмом. ↑

    Депутаты

    Кто может стать депутатом?

    Депутатом может стать любой гражданин страны ЕС, достигший возраста, с которого на выборах разрешено голосовать, — то есть в случае Германии 16 лет. Самой молодой депутаткой в истории Европарламента в 2019 году стала датчанка Кира Мария Питер-Хансен, которой исполнилось 21, а самым пожилым остается грек Манолис Глезос — ему было 92 года в момент избрания в 2014-м.

    Выдвигаться можно и в стране своего гражданства, и в любой другой стране Евросоюза при соблюдении условий, которые она выставляет в таком случае. ↑

    Много ли в Европарламенте женщин?

    По итогам выборов 2019 года из 751 депутата 308 были женщины — это 41%. Для сравнения: в немецком Бундестаге женщин 35% (256 из 736). ↑

    Сколько получают евродепутаты?

    Зарплата евродепутата — почти 8 тысяч евро в месяц после уплаты налогов. Депутат Бундестага получает примерно 7 тысяч евро после выплаты налогов. Парламентской неприкосновенностью те и другие защищены в равной мере. ↑

    Сколько депутатов у каждой страны?

    Страны ЕС представлены в Европарламенте пропорционально их населению: от шести человек от Мальты, Люксембурга и Кипра до 96 от Германии. Это может показаться ущемлением прав менее крупных стран, но важно помнить, что возможности Европарламента сильно ограничены Советом ЕС, где всякий раз заседает по одному министру от каждый страны. ↑

    Выборы проходят по партийным спискам или по одномандатным округам?

    Только по партспискам, при этом в каждой стране избиратели голосуют за одну из своих национальных партий — как таковых общеевропейских партий не существует. Правила голосования тоже отличаются от страны к стране: в некоторых (в частности, в Германии) можно проголосовать за партийный список целиком и только в том порядке, в котором он сформирован. В других избиратель может выбрать из этих списков отдельных кандидатов и/или ранжировать их по степени своей поддержки.

    Если европейцы постоянно проживают в другой стране ЕС, то они, как правило, имеют право выбирать: голосовать ли за «свои» партии или за местные. В Германии имеют право участвовать в выборах граждане других европейских стран, которые достигли 16 лет, проживают в ней постоянно и в последние три месяца не покидали территорию Евросоюза.

    В 2018 году Совет ЕС предложил тем странам-участницам, которые делегируют в Европарламент больше 35 депутатов, ввести проходной барьер — от 2% до 5%. Но немецкий Конституционный суд еще в 2014 году признал тогдашний проходной барьер в 3% неконституционным, и с тех пор на европейских выборах в Германии его нет. Благодаря этому немецкие малые партии имеют наибольшие шансы добиться избрания именно в Европарламент, а вот влияние крупных это, наоборот, ослабляет (к примеру, на выборах в Бундестаг между ними распределяются голоса тех, кто проходной барьер не преодолел). Всего в выборах в Германии участвует 35 партий. ↑

    Если все голосуют за свои национальные партии, то как они взаимодействуют в Европарламенте?

    Большинство из них входят в тот или иной общеевропейский блок. Именно они составляют фракции Европарламента. Сейчас их семь: «Левые», «Зеленые», Социалисты и демократы, «Обновление Европы» (либералы, к которым от Германии относится Свободная демократическая партия), Европейская народная партия (правоцентристы, от Германии в ее составе ХДС/ХСС), «Европейские консерваторы и реформисты» (правые евроскептики), «Идентичность и демократия» (крайне правые).

    Начиная с выборов 2014 года каждая из этих фракций может предлагать своего кандидата на пост председателя Еврокомиссии, но это предложение ни к чему не обязывает Европейский совет. ↑

    Где заседает Европарламент?

    Европарламент проводит заседания сразу в двух городах: в Брюсселе и в Страсбурге (а секретариат у него расположен вообще в Люксембурге). Страсбург имеет большое символическое значение — как столица Эльзаса, из-за которого началась сначала франко-прусская, а потом во многом и Первая мировая война. Теперь он служит символом окончательного примирения. Но большую часть времени депутаты проводят в столице Бельгии, где находятся многие другие европейские институты, так что было бы куда экономнее и экологичнее сделать ее постоянной резиденцией парламента. Но это решение пока не принято. ↑

    Прогнозы

    Кто победит?

    Второй или даже третий раз подряд главный вопрос европейских выборов — смогут ли крайне правые существенно усилить свои позиции. Прогнозы, которые делают аналитики, базируясь на данных социологов, говорят о том, что это вполне возможно и что «Европейские консерваторы и реформисты» вместе с «Идентичностью и демократией» и примкнувшими к ним внефракционными правыми партиями могут вместе получить до четверти голосов. Такого представительства у этих сил не было никогда в истории Европарламента. Но и до большинства это очень далеко.

    Более того, умеренные и левые политические силы вполне способны решить вопрос о главе Еврокомиссии — «премьер-министре Европы», которого предлагают главы государств и правительств, а утверждает Европарламент, — без участия правых. Прогнозы показывают, что уверенную победу должна одержать Европейская народная партия, которую представляет действующая председательница — немка Урсула фон дер Ляйен. Это дает ей все основания надеяться, что ее номинируют на пост вновь. ↑

    Как проголосуют немцы?

    Последние предвыборные опросы сулят довольно уверенную победу ХДС/ХСС, которая возглавляет и национальные партийные рейтинги. Однако основное внимание, как и в целом в Европе, приковано к будущим результатам крайне правых. Избирательная кампания для «Альтернативы для Германии» (АдГ) получилась тяжелой. Ближайшего помощника лидера ее предвыборного списка Максимилиана Кра заподозрили в шпионаже в пользу Китая, его самого — в получении денег от России. А когда он заявил в интервью, что не считает всех офицеров СС «автоматически преступниками», с АдГ отказались иметь дело другие крайне правые политические силы, так что в новом составе Европарламента она рискует остаться в одиночестве, без фракции. Опросы обещают партии увеличение результата на несколько процентных пунктов — и, возможно, события последних недель с нападением на митинг крайне правых в Мангейме и убийством полицейского им помогут, — но сейчас не похоже, что это станет решительным прорывом. Их успехи вполне могут затмить достижения «Союза Сары Вагенкнехт», которая может пройти в Европарламент с первого же раза (как когда-то и АдГ). Все это до предела обострит интригу на немецких региональных выборах осенью, где казалось, что у «Альтернативы» есть реальные шансы победить и в Тюрингии, и в Саксонии, и в Бранденбурге.

    Тем временем главными проигравшими, как и в Евросоюзе в целом, рискуют стать «Зеленые». В целом, для правящей коалиции европейские выборы могут оказаться тяжелым испытанием, если только у социал-демократов не получится в последний момент заскочить на относительно почетное второе место. Опросы этого не исключают. ↑

    Какое это все имеет значение для России?

    Конечно, в своем идеальном сценарии Кремль предпочел бы, чтобы близкие ему радикалы с левого и правого флангов получили в Европарламенте большинство. Но даже и то, что происходит сейчас, если базовые прогнозы сбудутся, его должно более чем устроить. Небольшой прирост крайне правых групп плюс внефракционные силы — типа той же «Альтернативы» и «Союза Сары Вагенкнехт» — обещают ему больше голосов с критикой санкционной политики и поставок оружия Украине. ↑

    Почему выборы в Европарламент всем так интересны?

    Учитывая ограниченность полномочий евродепутатов, может показаться, что выборы в Европарламент несколько «переоценены». И все же это не совсем так. Помимо того, что евродепутаты, как мы видели, участвуют в принятии решений, которые реально влияют на жизнь десятков и сотен тысяч людей, сами по себе выборы дают уникальную возможность в реальном времени сравнить электоральные предпочтения людей в разных странах Евросоюза. Более того, на большом материале оценить, как на них повлияли пандемия, экономический кризис и российская агрессия против Украины.

    Кроме того, это голосование — своеобразный стресс-тест для блока. По уровню поддержки радикалов и евроскептиков на обоих флангах политического спектра можно понять, как далеко европейское общественное мнение от того, чтобы согласиться на следующий шаг в европейской интеграции. ↑

    Где можно будет следить за результатами выборов?

    Например, на этом сайте. ↑

    Автор: Дмитрий Карцев
    Опубликовано: 07.06.2024

    Читайте также

    Немецкие «зеленые» — из радикалов в истеблишмент

    «Альтернатива для Германии»

    Евроимперия — это будущее Евросоюза?

    Триумф воли Сары Вагенкнехт

    «Если партия угрожает 24 миллионам — значит, она угрожает каждому»

    Парламент — не место для работы

  • Непереносимость «доказательной политики»

    Original by Дэвид Москроп on Jacobin
    Translation by Владимир Корнев

    В конце марта 2024 года, через год после того, как в Германии были отменены последние коронавирусные ограничения, некоторые СМИ и политики потребовали «проработки» политики властей в период пандемии. Поводом послужила утечка документов Института имени Роберта Коха — главного научного центра, на данные которого немецкое правительство опиралось, принимая свои решения. Критики утверждают, что некоторые из рекомендаций были якобы политически мотивированы и, например, для обязательного ношения масок не хватало научных обоснований. В свою очередь, защитники принятых тогда мер утверждают, что выводы критиков строятся на неправильной интерпретации документов и вырывании отдельных фрагментов из контекста.

    Так или иначе, пандемия была временем, когда влияние ученых на повседневную жизнь и политические решения необыкновенно выросло. Климатический кризис — еще один подобный вызов, который, в отличие от коронавируса, в самом разгаре. Все это происходит в период, который американский ученый Том Николс назвал «смертью экспертизы», когда доверие к академической науке постоянно размывается интернетом и социальными сетями, где влияние приобретается совсем по другим законам. Ситуация дополнительно осложняется тем, что запрос на принятие «профессиональных решений» в обществе очень высок — а вот вера в демократические механизмы, напротив, снижается.

    Этим активно пользуются популисты, которые, с одной стороны, обвиняют ученых в ангажированности, а с другой, обещают простые и решительные действия для улучшения жизни «обычных людей». И они набирают популярность. Что же важнее: рекомендации экспертов или демократические процедуры? Достижим ли здесь баланс? Об этом размышляет политический исследователь Дэвид Москроп в статье для издания Jacobin (оригинал был опубликован по-английски).

    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе.

     

    Ангела Меркель с министром финансов Олафом Шольцем, который вскоре сменит ее на посту канцлера, в ноябре 2021 года, когда в Германии еще действовал масочный режим, на необходимости которого настаивали эпидемиологи / Фото © Thomas Trutschel /photothek.de / IMAGO

    Рост популистских движений сказывается на политической борьбе вокруг таких судьбоносных проблем, как, например, изменение климата. И вопрос о том, какое место экспертиза и «доказательная политика» (она же — политика, основанная на подтвержденных фактах) должны занимать при принятии решений, становится все более насущным.

    Недавно канадское правительство, сформированное Либеральной партией, повысило налог на выбросы углекислого газа, что вызвало решительное сопротивление со стороны Консервативной партии Канады — и в то же время послужило поводом для написания открытого письма в защиту правительственных мер за подписью сотен экономистов. Эксперты в области экономики воспользовались случаем «поддержать руководство страны в принятии экономически целесообразных мер, направленных на то, чтобы сократить вредные выбросы при минимальных расходах, снять озабоченность канадцев по поводу приемлемости соответствующих затрат, сохранить конкурентоспособность предприятий и поддержать переход Канады к низкоуглеродной экономике».

    В ответ на что консерваторы заявили, что не намерены прислушиваться к советам «так называемых экспертов». Кроме того, они в очередной раз повторили свой излюбленный тезис о том, что налоги — это плохо вообще, а в условиях продолжающегося кризиса в особенности, каким бы угрожающим ни было изменение климата. Ответ Консервативной партии Канады напомнил риторику Дональда Трампа с его обещанием «Сделать Америку снова великой!» — хамскую, антиинтеллектуальную, нерациональную.

    Важно отметить, что экономисты поставили подписи под открытым письмом, руководствуясь не партийной принадлежностью или стремлением выступить в роли «защитников» правительства. Они подписали этот документ как специалисты, поддержавшие конкретный политический инструмент.

    Там, где есть активное гражданское общество, восприимчивое к качественной информации и готовое ее принимать или оспаривать, экспертное знание в государственной политике приобретает особое значение: речь о предоставлении политикам и их помощникам, ведомствам и/или широкой публике данных, адаптированных для их понимания. Выводы экспертов — необходимая основа для принятия решений везде, где ведется массовая политика. Однако при отсутствии здоровой демократической экосистемы экспертное мнение быстро может привести к появлению сложностям.

    Драматизм на грани паранойи

    Набирающие на Западе популярность правопопулистские силы (в зависимости от их особенностей часть считается искусственно раскрученными по технологии «астротурфинга», часть — авторитарными, часть — низовыми движениями), как правило, с исключительным недоверием относятся к экспертным знаниям и стремлению проводить «доказательную политику». Ведь подобная политика воспринимается как вотчина элит, блюстителей сложившегося порядка — а что они вообще могут знать о проблемах «обычных людей»? Справедливости ради стоит отметить, что эти самые «обычные люди» имеют полное право не доверять элитам, в том числе и представителям левоцентристских элит, которые якобы защищают их интересы. Как правило, подобная защита сводится к коротким вылазкам «на места» с посещениями заводов, за что от «обычных людей» требуется безусловная лояльность к соответствующей партии под угрозой остракизма за неподчинение.

    Было бы неверно уравнивать левый и правый популизм

    Популизм отличается от других политических направлений тем, что делит мир на два лагеря: на сомнительные, мягко говоря, элиты и благородные народные массы. И с чего это вдруг первые должны диктовать вторым, как тем жить? История левого популизма, представители которого давно устали от власти элит и, как следствие, технократии, также уходит корнями в далекое прошлое. И все же было бы неверно уравнивать левый и правый популизм. В противном случае стоило бы предположить, что левые и правые популисты критикуют элиты с одних и тех же позиций — и что их критика одинаково ошибочна.

    На самом деле, разные популисты критикуют разных представителей элит по-разному. Взять хотя бы Всемирный экономический форум, который уже давно подвергается критике со стороны левых, а с недавних пор — и со стороны правых. Для правых популистов ВЭФ — пример глобального авторитарного заговора, причем не так уж редко в основе там антисемитские предубеждения. В то же время левопопулистская критика имеет отчетливо экономический характер и направлена против ВЭФ как элитарного института, стремящегося за счет рабочего класса установить правила, выгодные капиталу. В критике со стороны левых популистов нет драматизма на грани паранойи, столь типичного для правых. По-настоящему структурная критика власть предержащих не практикует теории заговора или попытки сделать козлами отпущения представителей меньшинства.

    «Поверьте на слово, я — эксперт»

    По результатам опроса, проведенного Исследовательским центром Pew в феврале [2024 года], демократия пользуется широкой поддержкой во всем мире, в том числе и в Канаде и США. Однако примерно треть респондентов скептически относится к механизму самоуправления, характеризуя его как «довольно» или «очень» плохой. Зато результаты опроса свидетельствуют о «существенной» поддержке технократии, то есть управления экспертами — в среднем по миру 58% респондентов охарактеризовали такую форму правления как «довольно» или «очень» хорошую. В Канаде 49% респондентов за эту форму правления (против — 47%), а в США — 48% (противников 50%). И это тревожные цифры.

    Экспертное знание может играть в процессе принятия политических решений в развитых странах как прорывную, так и весьма сомнительную роль

    Одобрение технократии свидетельствует, в числе прочего, о том, что люди ждут эффективного решения проблем, но при этом не верят в способность демократии найти его — или же сильно в ней сомневаются. Популистский протест — отражение этого сомнения. Напряженность, возникающая из-за нереализованности общественных устремлений, представляет потенциальную угрозу — в контексте кризиса, который настиг одновременно демократию, систему здравоохранения, жилищную сферу и еще многие другие, включая климат.

    Демократия — это не власть толпы, а избиратели — не стадо баранов. Тем не менее экспертное знание может играть в процессе принятия политических решений в развитых странах как прорывную, так и весьма сомнительную роль. Вопрос заключается в том, как добиться баланса между потребностью в экспертном знании и ключевой задачей демократии, которая состоит в том, чтобы проводить открытую политику по воле и при участии народа?

    По словам политолога Марка Э. Уоррена, в демократическом обществе экспертное знание не должно быть заведомо неоспоримым. Это значит, что принятие политических решений всякий раз требует демократической процедуры и эти решения, как и их результаты, обретают легитимность, только пройдя прямое или косвенное испытание демократией. Недостаточно сказать: «Поверьте мне на слово, я — эксперт», чтобы пройти проверку.

    Кроме того, экспертиза не бывает безусловно точной. Мнения экспертов могут расходиться. Эксперты могут ошибаться. Может случиться так, что в распоряжении экспертов находится неполный объем данных или информации. Эксперты могут менять точку зрения. Тому можно найти множество подтверждений, если вспомнить меры, принятые во время пандемии. Кроме того, вполне возможно, что эксперты пытаются склонить нас к принятию тех или иных мер или отказу от них, а мы можем быть частично или категорически против в силу того, что у нас с экспертом различные — а возможно, даже противоположные — приоритеты или интересы.

    Доказательная политика — это благо. Но она не избавляет от необходимости убеждать избирателей

    Нам необходимо учитывать экспертные знания при разработке политических программ и документов. Нам нужно принимать мнение экспертов всерьез — в особенности тогда, когда среди разных экспертов царит (почти полный) консенсус, как это было в случае с уже упомянутой дискуссией вокруг акциза на выбросы CO2. Политика, основанная на проверенных данных, — это благо. Однако население нужно всякий раз убеждать с помощью аргументов, разъяснений, дебатов и других консультативных инструментов — вплоть до выборов. Если политикам не удастся добиться общественной поддержки и сохранить ее, эта политика — к счастью или нет — будет обречена на неудачу, а избиратели могут с чистой совестью требовать изменений.

    Двойная осторожность

    В общем, эксперты со своими знаниями играют значительную и даже неоценимую роль в процессе принятия демократических решений. Игнорирование их рекомендаций может привести к не вполне оптимальным — или, попросту говоря, плохим — результатам. Тем не менее их мнения и рекомендации должны конкурировать в ходе общественных дебатов. Эту конкуренцию нам остается только приветствовать как демократическую ценность.

    Но совсем другое дело — цинично отмахиваться от мнения экспертов, потому что «ну, это же эксперты», как поступают приверженцы Дональда Трампа или канадские консерваторы. Подобное поведение — одновременно и антипод технократии, и угроза для самоуправления. Экспертные знания жизненно необходимы в поиске ответа на вопрос, что делать и как нам уживаться вместе. Если изначально ни во что не ставить экспертные знания, у общества исчезнет возможность собирать информацию, необходимую для принятия решений о дальнейших действиях.

    Следует с осторожностью относиться как к тем, кто предлагает полностью положиться на экспертов, так и к тем, кто в принципе не готов обращаться к ним за советом. Процесс принятия политических решений — дело хлопотное, по определению комплексное и противоречивое. В нем задействованы конкурирующие группы и отдельные индивиды, стремящиеся заполучить поддержку широкой общественности и сохранить ее за собой.

    Открытость к мнению экспертов идет на пользу здоровому обществу. Отсутствие экспертных знаний, то есть информации о различных феноменах окружающего мира, лишает нас возможности осмыслять острые вопросы. Однако в здоровом обществе сам собой складывается запрос на массовую демократию, в которую глубоко и по-настоящему вовлечены люди — как активные участники процессов самоуправления, а не просто как объекты управления.

    И разумеется, общество сохраняет за собой право заткнуть уши и закрыть глаза. И тогда уже другим людям приходится убеждать его прекратить. Есть в этом что-то обескураживающее и прекрасное одновременно — а еще глубоко демократичное.

    Читайте также

    «Осознанное отношение общества к ухудшениям уже было бы прогрессом»

    Триумф воли Сары Вагенкнехт

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    «Государствам предстоит в суде доказывать, что они борются с потеплением»

    Парламент — не место для работы

    «Кремлю невыгодно, чтобы альтернативные медиа были связаны с ним напрямую»