Вы будете перенаправлены на страницу досье. Если этого не происходит, нажмите сюда
-
Моя зеленая куртка и узелки в ковре истории
-
Новый «спор историков» о Холокосте
Движение Black Lives Matter (BLM), дискуссии о пересмотре колониального прошлого Запада, а также споры о современном институциональном расизме стали фоном для новых дебатов об истории в Германии. Главной темой стала политика Германской империи в ее африканских и тихоокеанских колониях. Сама по себе жестокость этой политики ни у кого не вызывает вопросов (так, в 1904–1908 годах немецкие войска практически истребили племена гереро и нама в Юго-Западной Африке, на территории сегодняшней Намибии) — проблемы начинаются в тот момент, когда кто-то заговаривает о том, что эти злодеяния были преддверием Холокоста, и особенно если сравнивает их друг с другом. Часть общественных деятелей и историков тут же восстают против таких сравнений, видя в них попытку оспорить одну из ключевых максим исторической памяти об уничтожении европейских евреев — беспрецедентный характер этого преступления.
Немецкий писатель и историк Пер Лео ищет в этом споре новую перспективу, актуальную для сегодняшнего дня. По его мнению, прямолинейно понятая идея, будто Холокост не имел ни аналогов, ни прецедентов, превращает его в своего рода изъян истории — не только ужасный, но и удивительный. Между тем современники тех событий хорошо знали, что такое геноцид, и, более того, отлично понимали, что попытка уничтожения целого народа жестоко нарушает любые нормы морали и политики. В этом они мало отличались от нас. И тем не менее допустили Холокост. Насколько современные немцы хорошо усвоили этот урок? «декодер» публикует расшифровку программы с участием Пера Лео на радио Deutschlandfunk.
Холокост — это чудовищное и беспрецедентное злодеяние. Пожалуй, именно эта фраза в огромной степени определяет коллективную память немцев. Но она же может мешать разбираться с историческими и психосоциальными корнями Освенцима, предупреждает историк Пер Лео. Он призывает мыслить более глобально и изучать феномен Холокоста и памяти о нем в более широком ракурсе.
35 лет назад берлинский историк Эрнст Нольте развязал бурную дискуссию, сравнив — в форме риторических вопросов — Холокост, то есть организованное нацистами промышленным способом массовое убийство европейских евреев, с советской системой ГУЛАГа. Философ Юрген Хабермас расценил это как «ревизионизм» и преуменьшение немецкой вины.
Нельзя поставить точку
Целый год на страницах газет и в письмах в редакцию ученые, журналисты и писатели вели так называемый «спор историков». Консервативные историки, поддержавшие Нольте, поставили вопрос: до какой степени исследование деяний нацизма может или должно уйти в прошлое, — и это вопрос, безусловно, имел немалое политическое звучание. Даже тогдашний канцлер ФРГ Гельмут Коль говорил о «благе позднего рождения» как аргументе в пользу своей идеи о «духовно-нравственном развороте», который позволил бы больше не тащить на себе бремя вины за Холокост.
Безуспешно, говорит историк Пер Лео на радио Deutschlandfunk: «На этот вопрос был дан однозначно отрицательный ответ. События прошлого не должны и не могут быть преданы забвению. Тогда сторонникам Хабермаса удалось сказать это четко и ясно, наперекор тенденции к нормализации национальной истории».
Допустимы ли сравнения с Холокостом?
В последний год мы все чаще становились свидетелями дискуссий, которые напоминают нам о том времени. Это не только попытки преуменьшить серьезность нацистских преступлений со стороны АдГ, вроде слов ее лидера Александра Гауланда о том, что 12 лет нацистского режима были «всего лишь каплей птичьего помета» в тысячелетней германской истории. По мере того как преступления Германии в бывших африканских колониях и на тихоокеанских островах все активнее проникают в немецкое историческое сознание, социологи и историки, в числе которых влиятельный теоретик постколониализма Акилле Мбембе, громче и громче заявляют, что эти преступления сопоставимы с теми, что были совершены под знаком свастики.
Мбембе, конечно, не стремится — как Гауланд сегодня или Нольте в 1980-х — к преуменьшению вины Германии. Тем не менее реакция на его выступление была ожесточенной: посыпался град обвинений в антисемитизме и ответных — в расизме.
Стоит ли считать релятивизмом попытку указать на связь между расистской идеологией, эксплуатацией и систематическими убийствами в колониальную эпоху и при гитлеровском режиме? Публичное обсуждение этого вопроса уже получило название «спор историков 2.0».
Существует ли «спор историков 2.0»?
В новой монографии «Слезы без скорби» (вышла в свет в июле 2021 года) Пер Лео тоже вспоминает дебаты 1986 года, но скептически относится к чрезмерно поспешным аналогиям между тогдашними и сегодняшними дискуссиями. Большую разницу историк усматривает в изменении национального самосознания. В 1980-х годах оно было «весьма однородным и сосредоточенным на национальной истории», считает он.
Более чем за 30 лет, прошедших после «спора историков», выросло несколько поколений, «которые биографически и мировоззренчески сформированы уже не наследием Третьего рейха», — доказывает Лео.
Миграция открывает новые перспективы
Германия теперь официально считает себя страной, открытой для иммиграции. Лео подчеркивает рост миграции главным образом среди мусульман и арабов. Но он также упоминает еврейскую миграцию из бывшего Советского Союза и из западных стран, а также молодых израильтян, которые именно в стране нацистских преступников нашли свой новый дом. Немало внимания он уделяет и внутринемецкой миграции бывших граждан ГДР.
«Эти неоднородные группы придерживаются разных точек зрения на историю вообще и на эпоху нацизма в частности, — говорит Пер Лео. — Задача сейчас в том, чтобы они вступили в конструктивный диалог, а возможно, даже в спор». Но без специальной подготовки и значительных усилий добиться этого не удается, констатирует историк.
Пример тому — попытка в дискуссиях о социально-психологических процессах, приведших к Освенциму и другим злодеяниям, свести вопрос к уникальности этих преступлений. Это явное упрощение. «Меня беспокоит не то, что делается упор на исключительности нацистских преступлений, а то, с какой легкостью заглушаются попытки разговора о связи колониальной истории с нацизмом».
Небольшая, но принципиальная разница
Лео также скептически относится к формуле «Never again» («Никогда больше»). В этом он следует Ханне Арендт, которая многие десятилетия назад говорила, что и в моральных категориях своего времени Освенцим «казался совершенно недопустимым».
Разница может быть небольшой, но решающей. «Я думаю, мы все согласны, что нацизм несет ответственность за преступления против человечества в масштабах, о которых до этого никто никогда не помышлял. Но признать тот факт, что и тогда существовали принципы, cогласно которым эти действия нельзя было назвать ничем иным, кроме зла и лжи, — совсем не то же самое, что просто заявить: “Это случилось и не должно повториться никогда”».
«Самообман и лицемерие в осмыслении прошлого»
Такой подход фиксирует нас на тяжелом историческом событии и создает «боязнь повторения» — некую культуру памяти, в которой доминирует страх. Но страх не бывает хорошим советчиком. «Куда полезнее, чем говорить о необъятном и нерешаемом “Больше никогда”, было бы продолжать изучать тот период», — отмечает историк.
Но именно это затруднено «теорией беспрецедентности». В этом способе осмысления прошлого «очень много самообмана и лицемерия», здесь есть «тенденция встать на “праведную сторону истории”, упиваться гордостью состоявшегося демократа и навсегда перестать задаваться вопросом, какое отношение лично ко мне имеет нацизм».
Это пробуждает дух протеста. Соавтор книги «Mit Rechten Reden» («Как говорить с правыми») полагает, что это порождает весьма удобный для «новых правых» аргумент, и они умело его используют.
Больше спорных тезисов, больше глобальных перспектив
То, что поначалу может показаться провокацией, атакой на «теорию беспрецедентности», Пер Лео воспринимает как попытку расширить и сделать более глобальными изучение Холокоста и культуру памяти о нем. Лео видит удачный пример такого подхода в речи президента Германии Франка-Вальтера Штайнмайера в день памяти о вторжении вермахта в Советский Союз: «Он акцентировал внимание на жертвах среди мирных советских граждан. Это существенно помогало осмыслению событий».
Вслед за историком Питером Новиком Лео считает, что, изучая прошлое, мы не должны бояться разнообразия возможных углов зрения: «Если мы действительно хотим учиться у прошлого, то оно должно предстать в своей полноте и запутанности. Если же мы будем ждать от него только вдохновляющих нас посланий, то ничему не научимся», — говорит Лео.
«Эта довольно парадоксальная формулировка мне очень нравится, потому что обучение здесь понимается как процесс. Когда проясняется различие между настоящим и прошлым, тогда начинается и продуктивная работа над историей».
Weitere Themen
Пандемия дает Германии и Европе второй шанс на объединение. Часть 1
Пандемия дает Германии и Европе второй шанс на объединение. Часть 2
Бистро #12: Какой геноцид Германия организовала еще до Холокоста?
«Память не делает людей лучше»
-
Бистро #16: Удалось ли подавить протестные настроения белорусов?
В этом году уличные протесты в Беларуси практически сошли на нет, однако власть в лице Александра Лукашенко и его соратников продолжает прибегать к жестким репрессиям даже при малейших попытках общественного сопротивления: продолжаются задержания журналистов, активистов и простых граждан, СМИ и НКО ликвидируются, а телеграм-каналы объявляются террористическими организациями. В отношении оппозиционеров заведено множество уголовных дел.
Феликс Краватцек и другие специалисты Центра восточноевропейских и международных исследований ZOiS изучили, насколько сильны протестные настроения спустя год после демонстраций, кто сегодня поддерживает действующую власть и каким белорусы видят выход из глубокого кризиса, охватившего страну. Исследование ZOiS основано на результатах опросов, проведенных в 2020 и 2021 годах. Традиционная рубрика «Бистро» — шесть вопросов и ответов, просто листайте.
1. Удалось ли властям окончательно подавить протестные настроения белорусов широкомасштабными репрессиями?
Воля к протесту в белорусском обществе не сломлена: в июне 2021 года почти 13% опрошенных нами людей заявили, что готовы и дальше принимать участие в протестах. Тот факт, что мы сейчас больше не видим протестных выступлений, связан с длительными и масштабными репрессиями и продолжающимися арестами, а также с тем, что протесты не привели к политическим изменениям. Конечно, сложно сказать, насколько зафиксированная нами готовность к протестам действительно сможет трансформироваться в массовую мобилизацию, однако само наличие таких ответов еще раз свидетельствует о напряженности в обществе. И этот процент респондентов довольно точно совпадает с процентом участников августовских протестов. Таким образом, здесь мы видим костяк протеста, его ядро, людей, которых не удалось запугать жесткими репрессиями, готовых идти на открытое противостояние с властью, несмотря на все связанные с этим риски. Но опросы показывают, что новые участники не присоединяются к протестному движению. Большинство активистов говорят, что присоединились к движению в августе, а значительная часть — еще до дня выборов. Помимо статистики по активным участникам следует упомянуть еще и то, что почти половина наших респондентов считает произошедшие после выборов протестные выступления важными событиями.
2. Уровень доверия общества к государственной власти и организациям сильно упал уже в 2020 году. Как изменилась ситуация сейчас?
Снижение доверия к Лукашенко и всему государственному аппарату наблюдалось еще до выборов и в первую очередь — среди молодых людей: в июне 2020 года 75% опрошенных из этой возрастной группы указали, что не доверяют президенту и правоохранительным органам. Движущей силой этого недоверия было решение президента бороться с коронавирусом насмешками, а не ограничением социальной активности.
Уровень доверия остается стабильно низким и сегодня: в декабре 2019 года совсем не доверяли президенту 45% респондентов, к июню 2021 года их доля снизилась до 41%. При этом небольшое улучшение показателей не означает, что люди стали больше доверять Лукашенко, — напротив, растет число людей, которые отказываются отвечать на этот вопрос. Нежелание отвечать сложно интерпретировать однозначно: оно действительно может отражать чувство растерянности и потерю ориентиров, но может быть и свидетельством боязни говорить правду и стремления избежать проблем с властями. Нельзя исключать и пропагандистское влияние СМИ: государственные каналы чествуют Лукашенко как гаранта стабильности и порядка, сопровождая это клеветой на оппозицию.3. Много ли людей продолжает поддерживать Лукашенко? Что это за люди?
Адекватно оценить общее настроение непросто, так как поддержка режима не исчерпывается вопросом доверия к главе государства. Чтобы сделать какие-то выводы, необходимо в комплексе проанализировать ответы респондентов на различные социальные и политические вопросы. В ходе такого анализа мы выяснили, что к ярко выраженным или умеренным сторонникам режима можно отнести почти треть белорусов. Особенно значимым было различие между мужчинами и женщинами: женщины чаще высказываются в поддержку нынешней белорусской власти. Среди пожилых ярко выражена поляризация мнений: они чаще либо безоговорочно поддерживают, либо однозначно отвергают существующий режим. Более молодые люди занимают умеренно критическую позицию. Поддержка действующей власти коррелирует с такими факторами, как религиозность, низкий уровень образования и более высокий доход.
4. Кто продолжает поддерживать протесты? Как люди относятся к оппозиции, которая была вынуждена практически в полном составе покинуть страну?
По сравнению с декабрем 2020 года наши респонденты не изменили свое отношение к протестам: 28% согласны с протестующими полностью, 18% — частично, а 20% затрудняются ответить на этот вопрос.
Активно протестовали и сочувствовали им люди самых разных возрастов: участники протестов есть в каждой возрастной группе нашей выборки (респонденты от 16 до 64 лет), причем их доля среди молодых людей в возрасте 16–24 лет лишь незначительно больше.
Более ясную картину дает уровень образования — чем он выше, тем вероятнее участие в протестах. Заметную роль также играет уровень дохода в привязке к отрасли, в которой заняты опрошенные: обеспеченные люди, занятые в частном секторе, при прочих равных принимали участие в протестах реже, чем люди с меньшим доходом. Состоятельные люди из бизнеса относятся к протестам так же, как и люди, занятые в госсекторе.
Мнения людей о различных оппозиционных объединениях разнятся: более 20% респондентов затрудняются ответить на вопрос о доверии к Координационному совету и к команде Светланы Тихановской, а в отношении партии «Вместе» число неопределившихся еще больше (60%). Среди тех, кто смог ответить на этот вопрос, большинство заявляет о недоверии к оппозиционным объединениям.5. Что можно сказать о тех внутренних противоречиях в обществе, которые обнажились в ходе протестов?
Протесты обострили раскол в обществе. Мы особенно четко видим это в ответах на открытые вопросы. Мнения людей о произошедших событиях расходятся диаметрально. Почти половина респондентов указывает, что протесты, по их мнению, ни к чему не привели, зато ухудшили их отношения с государством и ситуацию в экономике, а также запустили волну насилия со стороны властей. А другие участники опроса подчеркивают положительное влияние протестных выступлений, которые пробудили белорусский народ, сплотили его и привлекли внимание мировой общественности к происходящему в стране.
6. Как разрешить кризис в Беларуси? Дают ли результаты опроса новые варианты решения проблемы?
По состоянию на июнь 2021 года чуть больше половины респондентов высказываются за перевыборы, причем их количество даже выросло по сравнению с декабрем 2020 года. А значит, власть может прибегнуть к проведению новых выборов под жестким контролем, чтобы отреагировать на нынешнее недовольство людей по поводу допущенных нарушений. Хотя такое решение, конечно, будет нести в себе непрогнозируемые риски. Кроме того, в обществе остается и запрос на конституционную реформу. Такая реформа была недавно инициирована властями, причем ее целью было провозглашено, конечно же, закрепление существующего строя, а не его либерализация.
В долгосрочной перспективе можно констатировать, что белорусы высказываются за большее участие в политической жизни и независимую судебную систему. Однако сейчас в центре их внимания остаются экономические вопросы, и это отражается и на ожиданиях от правительства: чаще всего люди формулируют требование о повышении качества жизни и улучшении системы здравоохранения. Ведь несмотря на то, что белорусская экономика сейчас достаточно сильна, гарантировать ее долгосрочную стабильность в отсутствие структурных реформ невозможно.Автор: Феликс Краватцек
Перевод: Николай Андреев
Опубликовано: 24.11.2021Weitere Themen
-
Вольное лето 89-го
Вы будете перенаправлены на страницу досье. Если этого не происходит, нажмите сюда
-
«МЕДИАМАСТЕРСКАЯ», ЭПИЗОД №5: Как журналисту научиться объяснять
Откуда к нам пришла объяснительная журналистика и почему так полюбилась аудитории? Какие форматы наиболее востребованы? Почему не все можно растолковать коротко и просто? Об этом — в подкасте «Медиамастерская» Александр Борзенко, шеф-редактор Arzamas.
Эксперт, опираясь на свой практический опыт, рассказывает, почему объяснительная журналистика нравится людям и подсказывает, на какие нюансы редакциям стоит обращать внимание, где искать информацию и как перепроверять, а еще – почему важно всегда читать письма читателей.
– Чтобы создать хороший текст и выдать спокойное объяснение, редакция «Медузы» (признана в России иностранным агентом) перемалывала огромное количество информации. Мы всегда делали доскональный фактчекинг и тестировали тексты на тех, кто вообще мог не разбираться в теме (тут нам помогал выпускающий редактор). Так мы пытались понять, доступно ли мы изложили мысли, нет ли оценочных суждений. И оказалось, что вот такой обычный «перевод» с русского на русский, то есть с языка чиновников, с языка деловых газет на человеческий язык оказался очень востребованным, – рассказывает Александр Борзенко. – Мы всегда получали много писем – и с благодарностью, и с критикой, но я был рад, ведь это значило, что мы писали не в стол. А еще «Карточки» принесли нам невероятный трафик, что позволило использовать и этот формат для нативной рекламы.
«Медиамастерская» – подкаст о том, как быть, жить и становиться лучше в журналистике. В студии – те, кто знает, что делать редакциям, чтобы идти в ногу со временем. Вместе с ними вы не пропустите тренды, поймете, как оставаться «чувствительными» к актуальным темам и проблемам, всегда будете знать о самых новых инструментах сторителлинга.
Прослушать предыдущий эпизод про мобильную журналистику можно здесь.
Чтобы не пропустить следующие эпизоды, подписывайтесь на подкаст на одной из удобных вам стрим-платформ: Apple Podcasts, Google Podcasts, Anchor, Яндекс Музыке.
Weitere Themen
Подкаст «МЕДИАМАСТЕРСКАЯ»: Фемреволюция и журналистика
Подкаст «МЕДИАМАСТЕРСКАЯ»: Как «традиционному» журналисту быстро стать мобильным
«МЕДИАМАСТЕРСКАЯ», эпизод №3: Журналистика и политический кризис
«МЕДИАМАСТЕРСКАЯ», эпизод №4: Как готовить хорошие мультимедийные истории
-
Откуда взялся этот коронавирус, господин Дростен?
Вирусолог Кристиан Дростен был одним из авторов немецкой стратегии борьбы с коронавирусом, которая, по крайней мере на первом этапе пандемии, позволила избежать гибели многих людей. В России имя Дростена широко известно, в том числе благодаря тому, что «декодер» перевел его интервью газете Zeit, в котором он четко обозначил: жить в чрезвычайной ситуации придется год, а то и больше. В начале лета 2021 года, когда вариант дельта уже распространялся по миру, журналисты швейцарского издания Republik снова поговорили с Дростеном — на этот раз о происхождении коронавируса, обсуждение которого в какой-то момент с конспирологических интернет-форумов перекочевало в кабинеты самых влиятельных политиков мира. Дростен уверен: вероятность неудачного эксперимента или чьей-то злой воли крайне мала. «декодер» публикует интервью с ним целиком.
Прошло уже больше года с начала пандемии, и конец уже виден. По крайней мере в Европе, где все больше людей вакцинируются или приобретают иммунитет, заболеваемость падает. Что об этой пандемии думает человек, который сыграл решающую роль в открытии вируса атипичной пневмонии в 2003 году?
Мы едем в гости к Кристиану Дростену, профессору берлинской клиники Шарите, который уже 20 лет изучает коронавирусы и приобрел большую известность в последние полтора года благодаря своему подкасту «Новости о коронавирусе» на канале NDR. Дростен фактически изобрел первый тест на ковид за одну ночь. Что он думает о происхождении коронавируса, который вызвал пандемию?
В день интервью президент США Джо Байден созвал комиссию, которая будет изучать версию об искусственном происхождении коронавируса из китайской лаборатории. Что об этом думает Дростен?
«У вас назначено?» — спрашивает нас охранник на входе. Мы начинаем вытаскивать все наши документы: пропуск на территорию клиники Шарите, ПЦР-тесты и официальное подтверждение того, что нам не требуется карантин, — но нас сразу же пропускают внутрь.
Дорожка ведет к небольшому домику из красного кирпича, окруженному многочисленными камерами, рядом с главной белой башней Шарите. Прямо перед входом стоит еще один охранник, который интересуется, что мы тут делаем. Мы объясняем, и он говорит, указывая на одну из дверей: «На второй этаж». На двери висит большая табличка: «Опасно! Риск заражения!»
Мы заходим в кабинет, из-за стола поднимается профессор Дростен и говорит, что маски можно снять: он уже дважды привит.
Все указывало на то, что источник вируса — животное, которое постоянно контактирует с человеком, скорее всего, сельскохозяйственное.
Republik: Господин Дростен, вы изучаете коронавирусы уже 17 лет, хотя большинство людей узнали об их существовании только в январе 2020 года. Почему именно коронавирусы?
Кристиан Дростен: В 2003 году один сингапурский врач заразился неизвестным вирусом, полетел в Нью-Йорк и уже там ощутил первые симптомы. Было известно, что в Сингапуре он контактировал с тяжелобольным пациентом. На обратном пути его самолет сел для дозаправки во Франкфурте, врача сняли с рейса и отправили в изолятор. Я тогда работал в Гамбургском институте тропической медицины, который занимается завозными инфекционными заболеваниями. Институт как раз разработал уникальную методику лабораторной диагностики ранее неизвестных вирусов, и вот так для меня и началась эта детективная история. К тому моменту эпидемиологи уже понимали, что наблюдаемая болезнь — новая, заразная и вызывает воспаление легких, но никто не знал, какой вирус является возбудителем.
И что вы тогда сделали?
Во Франкфурт я приехал на кандидатский экзамен и гостил там у коллег. Они как раз вырастили первую клеточную культуру и дали мне с собой несколько проб. Я проанализировал их по новой методике и обнаружил геном коронавируса, который до этого нигде не встречался.Так вы и открыли атипичную пневмонию?
После этого мне с франкфуртскими коллегами оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы показать, что именно этот вирус стал причиной болезни врача из Сингапура. Одновременно Центр по контролю и профилактике заболеваний (CDC) в Атланте получил еще одну пробу, взятую у второго пациента — врача ВОЗ, который скончался от этой болезни в бангкокской реанимации. Совместное изучение показало, что эти пациенты, никогда не встречавшиеся друг с другом, имели косвенную эпидемиологическую связь с Китаем, где были зарегистрированы вспышки новой болезни: оба заразились одним и тем же вирусом, и течение болезни тоже было одинаковым.Сколько длилась эта детективная работа?
Основные события уместились в одну неделю.В 2012 году, когда произошла вспышка ближневосточного респираторного синдрома MERS, который вызывает тяжелое инфекционное заболевание, часто с летальным исходом, вы тоже сыграли важную роль.
Тогда стало понятно, что в ближневосточных медицинских учреждениях постоянно возникает одно и то же заболевание, которое передается из одной больницы в другую. Факты были таковы: смертность от вируса высокая, каждый заболевший заражал еще одного человека, тот — еще одного, но вскоре вирус угасал. Получается, что его способность передаваться от человека к человеку была нестабильной, однако вспышки MERS продолжались. Откуда же он появлялся? Все указывало на то, что источник вируса — животное, которое постоянно контактирует с человеком, скорее всего, сельскохозяйственное.
Воткнуть в верблюда шприц — это для многих все равно что посадить царапину на новый «Мерседес»
А как понять, какое именно?
Ученые просто начали перебирать все виды таких животных, это не очень долго.И в итоге загнали вирус в угол?
Да, несколько лабораторий объединились и протестировали все имеющиеся пробы сельскохозяйственных животных с Ближнего Востока на антитела. Сразу стало ясно, что все дело в верблюдах. Вирус часто заносят в больницы пожилые люди, у которых есть верблюды. Например, в Саудовской Аравии разведение верблюдов — это, грубо говоря, такое мужское хобби.И что было дальше? Пристрелили всех верблюдов?
Лучше всего было бы взять и полностью уничтожить вирус в источнике. Верблюдов ведь можно вакцинировать — они не боятся человека, бери и прививай. Проблема в том, что хороший верблюд иногда стоит огромных денег, и владельцы зачастую не хотят прививать своих животных: воткнуть в верблюда шприц — это для многих все равно что посадить царапину на новый «Мерседес», примерно те же ощущения.Вы сказали, что этот вирус может два-три-четыре раза передаться от человека к человеку. Почему MERS на этом останавливается, а другие коронавирусы — нет?
Нужно сразу сказать: респираторный вирус типа MERS, который начал передаваться от человека к человеку, — это, конечно, куда ближе к пандемии, чем другие зоонозные вирусы, например бешенство. Бешенство действительно передается человеку от животных, но случаи передачи от человека к человеку очень редки. Главное, что вирусы всегда адаптируются к своему хозяину: в случае с MERS — к верблюду. Если вирус хочет научиться лучше передаваться от человека к человеку, то эта адаптация (то есть соответствующие мутации) должна произойти в человеке. Сидя в верблюде, этого не сделать. Для начала необходимы два-три-четыре поколения вируса, передающихся от человека к человеку. И даже тогда пандемии начаться не так просто.До недавнего времени я наивно полагал, что популяции промежуточных хозяев вируса в Китае так или иначе контролируются
Почему?
В самом начале пандемии вирус не очень заразен: один заболевший обычно заражает одного, а не пять и не десять человек, то есть количество экземпляров вируса в природе ограничено, как и количество мутаций. Все мутации имеют случайный характер, а случайность, как доказывает эволюция, очень редко приводит к совершенствованию и без того работающего организма. Получается, что вирус, попав в человека, стоит на пороге смерти, если случай не поможет ему быстро породить правильные мутации.Вы говорили, что пандемии начаться не так просто. Наверное, именно поэтому появление SARS CoV-2 стало для вас неожиданностью?
Каждый, кто работает с вирусами, передающимися от животных к человеку, понимает, насколько реальна опасность пандемии. Мы много лет занимались вирусом MERS и видели, что он начал к нам подбираться. Нынешний коронавирус меня удивил, потому что… Ну, в общем, потому что я до недавнего времени наивно полагал, что популяции промежуточных хозяев вируса (для SARS-1 это были енотовидные собаки и виверровые) в Китае так или иначе контролируются.Что вы имеете в виду под контролем популяции?
Ну, мы не исходим из того, что летучие мыши напрямую передают эти вирусы человеку. Я сам работал с летучими мышами и изучал похожие на SARS коронавирусы. Они встречаются и в европейских популяциях летучих мышей, но исследования показывают, что их не так просто передать от мыши к человеку. То есть возникает вопрос: какое еще животное участвовало в передаче вируса? Часто переносчиками становятся сельскохозяйственные животные, которые содержатся в стесненных условиях, идеально подходящих для развития вируса. С ними человек взаимодействует уже не так, как с дикими животными типа летучих мышей. Возьмем пушных зверей: с енотовидных собак и виверровых шкуру снимают живьем, они ревут в предсмертной агонии, и в воздух попадают аэрозоли. Вдохнув их, человек может заразиться вирусом. Такие животные стали источником SARS-1, это научно доказанный факт. Для меня это был пройденный этап: я думал, что с животными так уже никто не обращается, поэтому и вирус не вернется. Но SARS вернулся.Как?
Есть несколько гипотез, о них сейчас снова заговорили все СМИ.Есть такая: вирус мог вырваться из лаборатории. В пользу этой версии говорит то, что SARS-2 очень заразен для человека, и до сих пор непонятно, как вирус сумел развить такое свойство естественным путем, тогда как ход развития MERS и SARS вроде бы ясен. И еще есть версия о том, что вирус появился на китайских зверофермах и мутировал. Господин Дростен, откуда же взялся этот вирус?
Я скорее смотрю в сторону звероводческих ферм. Гипотеза о лабораторном происхождении вируса, конечно, существует. Чисто технически, если просто посмотреть на геном, это вполне возможно. При этом я хорошо знаком с методиками, которые позволяют модифицировать вирус подобным образом, и если допустить, что SARS-2 действительно был разработан искусственно, то я бы сказал, что это сделано чересчур сложно. Можно было куда проще.
Что вы имеете в виду?
Смотрите, на самом деле гипотезы о лабораторном происхождении две: злой умысел (то есть кто-то намеренно сконструировал вирус) и случайность (то есть в ходе обычного научного эксперимента что-то пошло не так). Если про злой умысел, то честно — по этому вопросу лучше в спецслужбы обращаться, мне как ученому тут сложно что-то сказать.А версия с несчастным случаем в ходе эксперимента?
Предположим, что кто-то целенаправленно хотел изменить какие-то свойства вируса. Пожалуй, наиболее заметное отличие SARS-2 — это генетическое свойство шиповидного белка, так называемый furin cleavage site, или «фуриновый сайт».Это тот фуриновый сайт, который позволяет SARS-2 легче проникать в человеческие клетки?
Именно. Итак, давайте представим себе: какому-то ученому захотелось узнать, что будет, если вставить в коронавирус фуриновый сайт, известный по вирусам гриппа. Станет ли от этого вирус заразнее? Чтобы ответить на этот вопрос, я бы взял вирус SARS-1 в форме, которую я могу менять в лабораторных условиях, — то есть клон его ДНК. Понимаете?Гипотеза об эксперименте, вышедшем из-под контроля, кажется мне крайне маловероятной
Попробуем понять. Вы объясните!
Чтобы провести над вирусом какие-то эксперименты, нельзя просто взять его и положить в лабораторную посуду. Создать ДНК-клон из вируса — это два-три года работы молекулярного биолога, но клоны исходного вируса SARS-1 уже существуют. Получается, что если бы кто-то — ученый или ученая — захотел или захотела бы создать в лаборатории что-то наподобие SARS-2, то они взяли бы клон SARS-1 и начали бы вносить в него изменения: например, добавили бы тот самый фуриновый сайт, чтобы понять, становится ли вирус SARS от этого еще заразнее. Но здесь все было не так, потому что сама основа SARS-2 другая: в нем слишком много отличий от исходного SARS-1.«Основа другая»? Как это?
Давайте я объясню на примере. Чтобы проверить, повышает ли какая-то модификация заразность вируса, мне нужно взять существующую систему, модифицировать ее и потом сравнить с прежней системой. Чтобы понять, действительно ли новая магнитола лучше, я возьму существующий автомобиль и поменяю в нем магнитолу, а потом сравню звучание. Мне не нужно строить для этого новую машину. А вот в случае с SARS-2 как раз так и случилось: машина другая.И что это значит?
Гипотеза об эксперименте, вышедшем из-под контроля, кажется мне крайне маловероятной, потому что проводить такой эксперимент было бы неоправданно трудоемко. Гипотеза о злонамеренном вмешательстве какой-то тайной лаборатории спецслужб — не могу представить такую лабораторию при Уханьском институте вирусологии. Это серьезное научно-исследовательское учреждение.А какая версия кажется вам наиболее вероятной?
Животноводство. Конкретно — разведение хищных животных.Почему?
У меня нет никаких доказательств кроме научно подтвержденного происхождения SARS-1, а это вирус того же вида. Вирусы одного вида имеют схожее действие и часто — одинаковое происхождение. Промежуточными хозяевами SARS-1 стали енотовидные собаки и виверровые, это установлено наукой и неоспоримо. Известно и то, что в Китае енотовидных собак массово разводят и используют на мех: если вы покупаете где-то куртку с меховым воротником, то это, за редким исключением, будет мех китайской енотовидной собаки. Так вот, я вас могу заверить, что нет ни одного исследования — ни одного, — в котором ученые освещали бы вопрос о частотности SARS-2 в популяциях китайских енотовидных собак или других пушных зверей, например норок.Популяции животных, которых разводят в Китае, нужно изучать систематически
Как так?
Этого я тоже не понимаю. Могу только сказать, что для такого исследования нужно просто прийти, взять мазки и сделать ПЦР.Почему этого никто не делает? Разве не важно понять, как вирус попал к человеку?
На эту тему не опубликовано ни одного исследования. В 2003 и 2004 годах в Китае провели крупные исследования, которые доказали связь SARS-1 с енотовидными собаками и виверровыми.Стоп, мы все правильно сейчас понимаем? Из-за пандемии мир уже целый год стоит на ушах, мы тратим огромные средства на борьбу с вирусом, а никто до сих пор не съездил туда, где вирус зародился, и не взял нужные мазки?
Делегация ВОЗ была с официальным визитом в Китае, но популяции животных, которых разводят в разных регионах, нужно, конечно, изучать систематически — сделать выборочные тесты по всей стране. Я не знаю, занимаются ли этим китайские ученые, хотя исключать не могу. Быть может, на следующей неделе опубликуют статью, которая все прояснит, не знаю. Все, что я могу сказать: никакой информации по этому вопросу у меня нет.А почему вы не съездили в Китай в составе делегации ВОЗ?
Я всегда готов принять участие в таких визитах, но в этом конкретном случае ВОЗ, которая организовывала миссию, не обратилась ко мне.Если вернуться к звероферме: можете объяснить, как это работает? Как SARS-2 попал к человеку от летучей мыши через промежуточного хозяина — китайскую енотовидную собаку?
Пушные звери — хищники, в дикой природе они охотятся на мелких млекопитающих, в том числе на летучих мышей. Потомство у всех летучих мышей появляется одновременно и в строго определенный период. Новорожденные мыши иногда падают на землю, и пушные звери это знают, поэтому забираются в пещеры с летучими мышами и наедаются до отвала. Для них это настоящий праздник живота. Вирус может перейти к ним как раз в этот момент. Зверофермы часто пополняются животными, пойманными в дикой природе, поэтому вирус легко может оказаться внутри популяции. А о том, как снимают шкуры, есть целые телесюжеты: в этот момент животные напрямую контактируют с человеком и могут заразить его.Что делать, если на такой звероферме обнаружен вирус?
Зверофермы закрыты. Вокруг забор. Если бы существовала вакцина, всех животных можно было бы привить. Ну или забить, как это сделали в Дании, — тогда вирус тоже будет уничтожен и не вернется сразу же — по крайней мере, в этом варианте. При этом надо понимать, что если изучить эти популяции сейчас, то мы можем уже и не найти тот вирус, который мог быть там полтора или два года назад. Может быть, зараженных животных уже забили. Или вирус угас сам.Чем больше плотность и размер животноводческих хозяйств, тем больше шансов, что вирус начнет взрывной рост
В этом веке у нас уже была эпидемия SARS-1, потом MERS, а теперь — SARS-2. Что вообще происходит?
Про пандемии SARS можно сказать вот что: 50-60 лет назад, когда трансатлантические рейсы были в диковинку и на них летали только дипломаты, а весь торговый оборот с Азией шел через контейнеры, вирус не смог бы распространиться так легко. Простота перемещений способствует перерастанию локальной эпидемии в пандемию. Если смотреть на источник, точку перехода от животных к человеку, мы видим, что люди захватывают у дикой природы все больше территорий и развивают животноводство. Растущее человечество жаждет мяса. Чем больше плотность и размер животноводческих хозяйств, тем больше шансов, что вирус, однажды занесенный в популяцию, начнет взрывной рост и станет мутировать, как SARS-2. Чем богаче становятся люди, тем активнее они используют сельскохозяйственных животных, и пример MERS здесь очень показателен.Почему?
Верблюд издревле был жертвенным животным и большой ценностью. Верблюды дороги. Если человек религиозен, но беден, он скорее принесет в жертву овцу. Однако население страны богатеет и начинает приносить в жертву все больше верблюдов. Так, во время хаджа на Аравийском полуострове ежегодно убивают 40 тысяч верблюдов — и это только в качестве жертвы. Полвека назад это было просто немыслимо. Наконец, во всем мире идет преобразование природных экосистем, ведь наличие большой популяции сельскохозяйственных животных в одном месте — неестественная ситуация. В природе животноводства не бывает: ни одно животное не использует других животных так, как это делаем мы.В Швейцарии почти никто не говорит о том, почему пандемия началась, зато все говорят о том, как поскорее справиться с ней. Почти треть населения уже привиты как минимум один раз, рестораны, бары, магазины, салоны красоты — все открыто. Приближается лето, заболеваемость падает. Она до сих пор высокая, но падает почти постоянно. Можно ли сказать, что при наших темпах вакцинации пандемия у нас уже закончилась?
Что такое пандемия? Это ситуация, когда инфекционная болезнь начинает распространяться столь быстро, что приходится прибегать к решительным мерам вплоть до локдауна. Теперь у нас есть вакцина — еще один инструмент, который замедляет распространение вируса значительно эффективнее, чем ограничение социальных контактов. Плюс к этому повышается температура воздуха, что замедляет распространение еще почти на 20%, поэтому число заболевших идет на спад. Теперь самое важное — не сворачивать ограничительные меры слишком быстро, иначе график снова начнет расти по экспоненте. Действовать нужно постепенно. А делают это, конечно, власти, которые руководствуются не только научными доводами, но и необходимостью компромисса. Если этот осторожный подход сохранится и пандемию мы определяем именно так, как описано выше, то да — скоро она закончится.Есть все основания полагать, что SARS-2 нам уже продемонстрировал практически все, на что способен
И тогда мы достигнем коллективного иммунитета?
А что именно вы под этим подразумеваете?Коллективный иммунитет возникает, когда 70%, 80% или 90% населения (данные разнятся) привиты либо переболели. В таких условиях вирус перестает циркулировать, то есть даже непривитые оказываются в безопасности.
Понятно. В нашем случае это не сработает.То есть как?
Такой подход к коллективному иммунитету с самого начала был ошибочным: 70% получили иммунитет (привились или переболели — неважно), а остальные 30%, получается, больше никогда не будут контактировать с вирусом. Для SARS-2 это не так: все, кто не привился, обязательно заразятся. Понятие коллективного (иначе — стадного) иммунитета пришло к нам из ветеринарии, и там в прошлом действительно были такие выкладки, например применительно к вирусу чумы рогатого скота. Он очень заразный, но однократная прививка формирует у животного пожизненный иммунитет. Здесь действительно можно рассуждать так: если у нас есть изолированная популяция, сколько животных нам нужно привить, чтобы остановить циркуляцию вируса? Вот откуда сам термин.Люди живут не в стаде?
Люди не живут изолированными группами. Мы умеем путешествовать, а еще взаимодействовать друг с другом: даже если границы закрыты, из одной деревни можно попасть в соседнюю, а из нее — в соседнюю, и так далее. Именно так и будут распространяться вирусы, в полном соответствии с их вирулентностью. Через пару лет сто процентов населения либо привьется, либо переболеет, но и после этого люди продолжат болеть SARS-2, просто это будут повторные заражения. Самое неприятное — это ведь когда заболеваешь впервые; все последующие разы болезнь протекает легче. Я бы сказал, что ковид, скорее всего, станет чем-то вроде простуды.В последнее время мы много говорим о вакцинном неравенстве в мире. Раз миллиарды людей остаются без прививки, вирус может продолжить мутировать. Или в какой-то момент у него кончатся идеи?
Предполагаю, что кончатся.Почему?
Чтобы разобраться в этом, давайте поговорим про иммунитет. От заражения и от болезни нас защищают разные части иммунной системы. Антитела, которые позволяют нам не заболеть, быстро пропадают и умеют распознавать вирус только по определенным кусочкам. Получается, что мы относительно быстро можем заболеть опять, особенно если вирус мутировал именно в этих местах.Но?
Но эту болезнь мы уже перенесем значительно легче, потому что та часть иммунной системы, которая защищает нас от болезней, имеет более долгосрочное действие. Судя по всему, именно поэтому вакцинация на несколько лет защищает нас от тяжелых последствий. Такой иммунитет определяется так называемыми Т-клетками, о которых уже целый год все говорят. В отличие от антител, Т-клеткам не мешают мутации вируса, потому что они умеют распознавать его по целому ряду признаков. Получается, что потеря пары отличительных особенностей в ходе мутаций ничего не изменит.То есть мы зря опасаемся, что вирус мутирует и сделает нынешние прививки бесполезными?
Мы наблюдаем, что различия между вариантами вируса, которые появляются по всему миру, не столь велики. С вирусологической точки зрения есть все основания полагать, что SARS-2 нам уже продемонстрировал практически все, на что способен. Дело в том, что у коронавирусов мутации обычно происходят медленнее и не столь выраженно, как, например, у вирусов гриппа, которые имеют значительно более высокий пандемический потенциал. Мутацию, которая приобрела бы способность вызывать тяжелое заболевание у большинства вакцинированных, я себе не представляю.Что будет с теми, кто к осени останется непривитым, — с детьми, например?
Чисто технически их можно привить. Исходя из нынешнего уровня знаний, вряд ли мы когда-то выясним, что прививки представляют какую-то доселе неизвестную опасность для детей. Большой вопрос в том, какова польза прививки для самого ребенка. Конечно, можно привить всех, просто чтобы не уводить школы на дистант, но вот как болезнь отражается на детях? Этого пока никто не может сказать. Даже если ребенок легко перенес болезнь, могут ли у него остаться долгосрочные последствия? Только что вышло исследование, которое показывает, что примерно у 4,5% переболевших детей через месяц после выздоровления продолжают наблюдаться такие симптомы, как потеря обоняния и вкуса, а также хроническая усталость. Мы хотим такого для своих детей? 4 процента — это немало. Еще одно соображение — мультисистемный воспалительный синдром, который развивается в одном из нескольких тысяч случаев. Это тяжелое заболевание, которое может длиться до полугода. Как родитель я бы, конечно, хотел, чтобы мой ребенок привился. Испытывать судьбу я не хочу.Я не понимал, почему в обществе и СМИ иногда складывается «ложный баланс», и не осознавал, что его нельзя полностью скорректировать
Господин Дростен, подкаст канала NDR «Новости о коронавирусе» с вашим участием стал для многих в Германии первым источником информации о пандемии. Чего вы не знали, когда начинали вести этот подкаст?
Я тогда не знал, как устроены средства массовой информации.В каком смысле?
Я не понимал, почему в обществе и СМИ иногда складывается «ложный баланс», и не осознавал, что его нельзя полностью скорректировать.«Ложный баланс»? Как это?
Это когда мы говорим: вот мнение большинства ученых, скажем, ста, а вот двое других, которые отстаивают строго противоположное мнение. При этом в СМИ мы видим, как один из сотни спорит с одним из двух, и со стороны это выглядит так, как будто силы равны. В результате происходит то, что, в общем, и вызывает все проблемы, — власть говорит: «Ну что же, значит, правда где-то посередине». Получается, что все идут на ложный компромисс. Это раньше было мне незнакомо, я не представлял себе, что такое бывает. Более того, я не думал, что эта схема такая живучая и предопределенная. Так случилось почти во всех странах, все ученые об этом говорят, но я не ожидал, что я со своим подкастом окажусь между двух огней.Вы жалеете о своем решении сделать подкаст?
Нет. Я не уверен, что это стало бы сейчас для меня достаточным доводом, чтобы не сделать всего того же самого, если это потребуется снова. Мне кажется, что я сделал все абсолютно правильно, потому что подкаст оказал определенное положительное воздействие, особенно в первую волну, пока этот «ложный баланс» не набрал большой силы. Все изменилось осенью, с началом второй волны, и это тут же отразилось на действиях властей, которые оказались в полной растерянности. Политики тоже стали говорить: «Вот один ученый нам сказал так, но мне больше нравится другой, а он говорит по-другому». Они начинают спорить друг с другом и приходят к тому самому компромиссу, то есть к полумерам. А полумер этот вирус не прощает.Weitere Themen
Ковид или ковид-отрицатели — что угрожает демократии больше?
«Раскола нет. Есть шумное меньшинство, недовольное ковидными ограничениями»
«Год в чрезвычайной ситуации? Возможно»
-
«Мы успокаивали себя тем, что, если бы не отец, эти книги бы пропали»
С первых месяцев Второй мировой войны вермахт занялся вывозом произведений искусства с оккупированных территорий. Особого размаха эта практика достигла в годы Великой Отечественной войны. Самый известный пример — исчезновение Янтарной комнаты, которая не найдена по сей день. Но часто вывоз или уничтожение культурных ценностей было не крупной войсковой операцией, а едва заметным делом солдат и офицеров, которые забирали их с собой в качестве своего рода «сувениров». Так пропадали семейные реликвии, украшения, книги, иногда небольшие картины.
История Ганса Эриха Фрея, о которой рассказывает Deutschlandfunk Kultur, — это нечто среднее: он вывозил ценные русские книги для собственной домашней библиотеки, но делал это почти в промышленных масштабах. И вот теперь его сын возвращает их обратно.
По оценкам российских властей, в годы войны вермахт вывез из оккупированных частей Советского Союза более 560 тысяч произведений искусства и около 100 тысяч археологических находок, а свыше 180 миллионов книжных томов были украдены или уничтожены. По окончании войны Сталин приказал вывезти из Германии культурные ценности в качестве компенсации за советские утраты. Часть из них была возвращена уже в 1950-е годы, но большинство до сих пор остается на территории бывшего СССР. В 1998 году в России приняли закон, согласно которому все оставшиеся в стране ценности немецкого происхождения были объявлены компенсацией за преступления нацизма и собственностью РФ. Правительство Германии считает этот подход нарушением международного права — и в результате обмен «трофейным искусством» фактически заморожен. Небольшая надежда остается на «народную дипломатию», о которой рассказывает Deutschlandfunk Kultur.
Возвращение захваченных на войне предметов искусства обычно происходит после сложных, многолетних переговоров. Тем удивительнее история груза ценных книг, что были вывезены в годы Второй мировой войны, а теперь отправляются в обратный путь в Россию.
80 лет назад, когда вермахт напал на Советский Союз, были убиты миллионы людей, разрушены города и деревни, уничтожена промышленность и разграблены многие памятники искусства. По окончании войны, между 1945 и 1947 годами, так называемые трофейные бригады советской армии вагонами вывозили произведения искусства из советской оккупационной зоны. Большая часть предметов пропала навсегда. Если же что-то и возвращается, то лишь после переговоров, идущих годами.
«Сначала я решил, что это какие-то мошенники», — говорит Дмитрий Ендовицкий. Ректор Воронежского университета не мог поверить, что книги, сплошь ценные старинные издания, — всего 91 штука — будут отправлены по адресу его университета. 80 лет тома, до Октябрьской революции принадлежавшие дворянам и крупным помещикам, считались утраченными. И только благодаря настойчивости Ганса Эриха Фрея эти драгоценности все-таки возвращаются на родину, в Россию.
«Мое желание вернуть эти книги родилось из понимания, что изъятие этих книг из, как я думал, частных домов — абсолютно незаконно», — рассказывает Фрей. После вторжения Германии в СССР отец Ганса Эриха Фрея находился в Воронеже с войсками вермахта. Его задачей было наладить водоснабжение и электроэнергию в полностью разрушенном боями городе. Фреи — остзейские немцы из Риги. Отец читал и говорил по-русски. Из разрушенных домов он выносил брошенные там книги. Постепенно с помощью полевой почты вермахта он переслал эти тома себе домой, а там его ждал семилетний сын Ганс Эрих.
«Тем летом 1942 года моей матери постоянно приходили пакеты полевой почты. Я каждый раз очень радовался, — вспоминает Фрей, — хотя и немного огорчался, что в пакетах были сплошь книги да книги».
Когда умерли родители Ганса Эриха — сначала отец, а потом в 2002 году и мать, — эти книги стало некому читать. «Я видел, что он время от времени их читал. У нас тогда была идея, что если бы не отец, то они бы просто пропали. И все же это не ставит точку. Это не оправдание».
Бесценная грамматика
Сын офицера вермахта, Ганс Эрих Фрей, который долгое время был муниципальным депутатом от СДПГ в земле Гессен, хотел конкретных действий, хотел вернуть книги. Но не знал, куда, как и кому. Прошел не один год, прежде чем он нашел Вольфганга Эйхведе, эксперта по советскому и немецкому трофейному искусству.
«Когда пришли фотографии, я понял, что это нечто важное и очень хорошее. Прекрасно и то, что это не дипломатия, не какой-то сложный обмен — это именно возвращение. Мне кажется, что это самое правильное отношение к делу», — говорит Эйхведе.
Профессор из Бремена выяснил, кому принадлежит ценный груз. Для этого ему необходимо было сначала выяснить, о какой библиографической ценности идет речь. Ганс Эрих Фрей выслал книги ему в Берлин. В берлинской квартире Эйхведе выросли стопки заботливо упакованных томов.
У каждой из возвращающихся в Воронеж книг — особая история, ждущая своего исследователя, рассказывает Эйхведе. Воронежский университет получит «не просто подарок, но и серьезнейшую научную задачу», уверен эксперт.
Эйхведе признается, что «книги запакованы не так уж хорошо», всякий раз ему нужно присматриваться: «Вы только подумайте: тут почти полное собрание сочинений Карамзина, великого русского историка, очень раннее издание, начало XIX века», — рассказывает он и показывает книги одну за другой.
«Это, по всей видимости, первое издание произведений Пушкина. А здесь — описание Воронежской губернии и соседней, Курской. А этот маленький том — редкость: славянская грамматика». Эйхведе и московские коллеги провели исследование и пришли к выводу: грамматика, вероятно, относится к XVII веку.
«А это Пушкин, “Евгений Онегин”?»
«Это собрание сочинений Пушкина, вышедшее в 1838-м, на следующий год после его смерти», — отвечает профессор.
Народная дипломатия
Ректор Ендовицкий хотел бы организовать книгам достойный прием в Воронеже. В будущем они станут достоянием всего мира — в библиотеке университета и онлайн в отсканированном виде.
Больше всего его радует исторический трактат о славянской культуре и письменности XVIII века, бесценный сам по себе и имеющий геополитическое значение. Ни один аукционный дом в мире не мог бы выручить за эту книгу столько, сколько она заслуживает.
После десятилетия застоя в деле трофейного искусства, когда ни в Германию, ни в Россию не возвращались культурные ценности, почти безмолвное возвращение 91 библиографической редкости в Воронеж, которое обошлось без фанфар и громких политических жестов, внушает надежду на лучшее.
«Ответственность за эту войну несем мы, — говорит специалист по трофейному искусству Эйхведе, — и я радуюсь, видя, как немцы возвращают в Россию те вещи, которые вывезли их отцы. Но то же происходит и в противоположном направлении, в Украине или России. Совершенно очевидно, что иногда граждане этих стран идут впереди своих правительств».
Ректор Ендовицкий называет это народной дипломатией. Несмотря на трудные времена, людей в России и Германии несомненно объединяет гораздо большее, чем разделяет.
Weitere Themen
«Память не делает людей лучше»
-
Как я узнал свою страну
Вы будете перенаправлены на страницу досье. Если этого не происходит, нажмите сюда
-
Мы писали на листовках: «Протестуйте против диктатуры!»
Вы будете перенаправлены на страницу досье. Если этого не происходит, нажмите сюда