В России в середине девяностых (особенно до кризиса 1998 года), а потом в нулевые часто искали признаки формирования среднего класса, которое должно было засвидетельствовать успешное завершение рыночных реформ и сделать страну мало отличимой от других европейских государств.
И действительно, если сегодня посмотреть на программы всех больших партий ФРГ (за характерным исключением «Левых»), то все они обещают поддержку среднего класса и среднего же бизнеса как основы многолетнего процветания немецкого общества. В реальности, как показывают исследования, в Германии (как и в остальных странах Европы) несколько десятилетий росло неравенство: самая богатая когорта общества продолжала наращивать доходы и благосостояние, в то время как у остальных они стагнировали. Правда, с начала 2000 года рост неравенства замедлился, и, более того, по уровню благосостояния оно даже снизилось по сравнению с 2008 годом. Тем не менее по этому показателю Германия занимает первое место в Евросоюзе. Политики стремятся отразить связанные с этим тревоги граждан, пусть даже реальная ситуация в последние годы почти не меняется.
Средний класс из экономической категории все больше превращается в политическую, а принадлежность к нему становится своего рода социально-психологической потребностью. Причем вне зависимости от реального уровня жизни. И не только в Германии. О том, как и почему это происходит, на своем личном примере рассказывает швейцарский журналист Карлос Ханиманн.
Когда я только начинал писать первые тексты для региональной газеты, то диву давался, как легко, оказывается, зарабатывать деньги в этой профессии. Приходишь на какое-нибудь мероприятие где-нибудь в глубинке, слушаешь, задаешь пару вопросов и описываешь увиденное.
За это мне платили 150 франков (около 100 евро по курсу на конец января 2002 года, когда евро был введен в наличное обращение; около 160 евро в нынешних ценах). Со всей присущей молодым людям искренностью я верил: однажды эта работа сделает меня богачом.
Я был первым из семьи, кто поступил в университет, и временами ловил себя на мысли, что родственники точат на меня за это зуб. Но затем я снова обращал свой взор в будущее и доверчиво прислушивался к людям, которые рассказывали, что с университетским дипломом меня завалят не только предложениями о работе, но и денежными купюрами.
Потом меня взяли в штат.
Я работал как сумасшедший до самого подписания нашего еженедельника в печать, падал без сил, один день отдыхал, отсиживаясь на совещаниях, а затем снова работал как сумасшедший до подписания в печать следующего номера.
За это в конце месяца я получал чуть меньше 3000 франков после вычета налогов, за якобы 0,8 ставки (около 2000 евро на начало января 2006 года, около 4600 по нынешнему курсу). Стало понятно: богатым меня эта профессия не сделает.
К своему удивлению, я обнаружил, что это меня совершенно не тревожит. Ведь у меня было все, что мне было нужно (любовь, друзья, сигареты). А бóльшего и не требовалось, потому что ничего толком у меня и не было (ни детей, ни машины, ни квартиры в Цюрихе по завышенной цене).
С формальной точки зрения, с таким доходом я относился к низшему слою среднего класса. Но мне-то было ясно, что никакой я не средний класс, что я — беднее. Я понял одно: богатство — это то, что бывает с другими.
Вот только другие думают точно так же.
Почти все хотят разбогатеть, но если кто-то и вправду становится богатым, то не хочет в этом признаваться
К примеру, актриса Кейт Бланшетт с состоянием в 95 миллионов долларов заявила недавно в Каннах: «Я — белая, привилегированная, я принадлежу к среднему классу». Эти слова вызвали волну насмешек и издевок (хотя она не имела в виду ничего плохого).
Или взять немецкого политика Фридриха Мерца, владельца двух частных самолетов и миллионера. В 2018 году он сообщил, что относит себя к «верхней прослойке среднего класса».
Или федеральный канцлер Олаф Шольц, доход семьи которого еще в бытность его министром составлял 30 тысяч евро в месяц. Однажды он сказал (с язвительным намеком на Мерца): «Я бы не назвал себя богатым».
Даже Кристоф Блохер считает богатыми только тех, кто переезжает в Монако. И поэтому тоже причисляет себя «к среднему классу», хотя состояние его семьи превышает 14 миллиардов франков (около 15 миллиардов евро).
Бланшетт, Мерц, Шольц и Блохер совсем не исключительны и далеко не одиноки в феноменально ошибочной (или, по крайней мере, феноменально кокетливой) оценке собственного состояния.
Около 90% американцев, проживающих в США, считают, что они относятся к среднему классу. В Канаде аналогичного мнения придерживается более 66% населения.
Жители Германии часто так же нереалистично оценивают уровень собственного благосостояния. Так, более 6 тысяч участников исследования, проведенного в 2023 году университетом Констанца, должны были оценить собственный уровень дохода и размер состояния по десятибалльной шкале. Оценки сильно отличались от реальности, в особенности у участников с самым высоким и самым низким уровнями дохода. В правой части шкалы наметилась явная тенденция к занижению оценки: так, шесть из семи самых богатых участников исследования серьезно недооценили уровень собственного благосостояния. Отклонение от реальности среди самых богатых достигало трех с половиной пунктов шкалы. В то же время беднейшие участники опроса переоценили уровень своего благосостояния, хотя и максимум на полтора пункта.
Получается, что богатые недооценивают степень собственного богатства, а бедные — собственной бедности.
Вот парадокс: почти все хотят разбогатеть, но если кто-то и вправду становится богатым, то не хочет в этом признаваться. Лучше быть «нормальным». Лучше быть из «среднего класса». Предположительно, за этим скрывается чувство стыда. По крайней мере, в Германии. Швейцарцы используют для этого более благозвучное слово — деликатность.
К слову, свое состояние респонденты оценивали не более адекватно, чем доходы. Хотя по этому параметру степень неравенства еще выше.
У такого отклонения оценки от реальности есть последствия — ведь для формирования политических оценок решающую роль играют не объективные факты, а куда чаще субъективное восприятие. Об этом свидетельствуют результаты многочисленных исследований. Участники того, что было проведено в Констанце, соглашались с тем, что неравенство — это проблема, однако сильно недооценивали его фактический масштаб. По словам одного из авторов исследования, эта проблема может найти отражение в политических решениях: «Получается, что выбор таких людей противоречит их собственным интересам». Например, когда речь идет о повышении налогов для состоятельных людей.
Что вообще такое средний класс? И почему все так хотят к нему принадлежать?
Кстати, к похожим результатам пришли авторы другого исследования на тему восприятия справедливости, проведенного в Германии в 2022 году. Почти две трети его участников сошлись на том, что богатство сильно зависит от удачи. Или от того, из какой человек семьи.
Лишь богатые респонденты считали, что (внимание, сюрприз!) их личное благосостояние — это результат «тяжелой работы». (Что, кстати, абсолютная ерунда: одной лишь «тяжелой работой» сколотить состояние уж точно не удастся.)
Мало кто пользуется такой популярностью (и получает столько реверансов со стороны политиков), как представители среднего класса. Но что вообще такое средний класс? И почему все так хотят к нему принадлежать?
Мультимиллиардер Кристоф Блохер, партия которого активнее всех апеллирует к «среднему классу», дает такое определение этой прослойки общества: «Это те, кто не настолько беден, чтобы претендовать на соцподдержку, и не настолько богат, чтобы непременно хотеть переехать в Монако».
Легче не стало?
Тогда немного статистики вам в помощь.
В современной Швейцарии к среднему классу относятся люди с доходом в 70-150% медианной заработной платы, что составляет 4000–8500 франков в месяц (4830–9120 евро, до уплаты налогов, для человека без семьи и детей) или 8300-17900 франков в месяц (8900-19210 евро для семьи с двумя детьми). На протяжении многих лет в эту категорию попадает 55–60% населения страны.
В Германии доход представителя среднего класса находится на уровне 1050-4400 евро в месяц (после уплаты налогов) или на уровне 2220-9230 евро в месяц для семьи с двумя детьми.
К глобальному среднему классу относится семья с двумя детьми, если она тратит 10-20 долларов США в день, что соответствует годовому заработку в 14600–20200 долларов США.
Уже по этому перечислению понятно, что доход настолько же излюбленный и распространенный параметр для определения среднего класса, насколько далеко не всегда осмысленный: жизнь на 4000 франков в месяц в Цюрихе сильно отличается от жизни на 8000 франков в Биле, Делемоне или Фрауэнфельде (привет, аренда!). Ведь как писал в свое время экономист Пол Кругман, когда мы говорим о среднем классе, то подразумеваем две вещи — безопасность и возможности.
На 1950-1970-е годы пришелся золотой век среднего класса. Но потом меритократия оказалась мифом
Есть и другие подходы, принимающие в расчет состояние (не многим лучше) и потребление (а вот это неплохо). А иногда за основу берутся совершенно другие категории — например, ожидания от будущего или степень реализации планов на жизнь. В США, скажем, к таким ожиданиям относятся, в частности, дом, машина, возможность проводить каникулы с семьей, а детям дать образование, здравоохранение, пенсия.
С начала ХХ века представителей так называемого среднего класса становилось все больше: прослойка людей со средним уровнем дохода стала увеличиваться в Европе и многих промышленных державах Запада. На 1950-1970-е годы пришелся золотой век среднего класса. Качество жизни населения сильно и стремительно менялось, причем сразу у огромного числа людей. Почти все смогли позволить себе больше: стиральную машину, телевизор, автомобиль, летний отпуск.
Пирамида доходов раздалась и превратилась в «луковицу» — с хорошеньким таким пузом посредине. Жизнь по стандартам среднего класса оказалась вполне достижимой для большинства. Нужно было только слегка поднапрячься и немножко подстроиться.
Но в 1970-е годы эта модель угодила в кризис — как в экономический, так и в культурный. Меритократия оказалась мифом. Появились новые средние, новые обеспеченные и новые необеспеченные. А огромная притягательная сила среднего класса никуда не делась. Мы воспринимаем средний класс как экономически осмысленный, политически стабильный и более-менее справедливый с социальной точки зрения. Тот факт, что столько народу ощущают собственную принадлежность к среднему классу, коренится не в реальности, а в том, что люди склонны выдавать желаемое за действительное. И эта парадигма основана на том, что богачи — это всегда какие-то другие люди. Говоря, что кто-то богат, часто подразумевают: богаче меня.
Кстати, мой нынешний работодатель платит в два раза больше, чем первый: 6200 франков (6650 евро) после налогов за 0,8 ставки, которая иногда таковой и ощущается. С таким доходом я все еще отношусь к среднему классу. К тому, что повыше.
Читайте также
«Лучший результат воссоединения — это посудомоечная машина»
Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества
Что пишут: о немецком кризисе. Далеко не только правительственном
