дekoder | DEKODER

Одна из декларируемых целей полномасштабного российского вторжения в Украину состояла в том, чтобы не допустить дальнейшего расширения НАТО. Как уже было многократно сказано, эта цель полностью провалена — сама Украина в блок (пока?) не вступила, зато в альянс вошли Швеция и Финляндия, которые десятилетиями, даже в годы холодной войны, соблюдали нейтралитет в противостоянии России (и СССР) с Западом. В результате непосредственная граница РФ с НАТО увеличилась почти вдвое. Более того, необходимость самого существования блока, которая после распада Советского Союза многими левыми в Европе ставилась под сомнение (так, выход из него долгое время был частью программы немецких «Зеленых»), кажется, больше не вызывает ни у кого вопросов.

Этому посвящена первая часть статьи политолога и публициста Альбрехта фон Лукке в издании Blätter. Во второй он обращает внимание на то, что сама по себе «натоизация» Европы не поможет демократиям в противоборстве с авторитарными режимами, а другие проблемы планетарного масштаба — прежде всего, климатический кризис — может только усугубить. Он призывает западные страны найти новые смыслы для существования своих объединений, которые могли бы быть актуальны не только для них самих. 

Российское военное вторжение продолжается 150 дней, но конца «специальной операции» не видно. Наоборот, «все должны знать, что мы-то по большому счету всерьез пока ничего и не начинали», заявил российский президент Владимир Путин 7 июля на ежегодной встрече с председателями думских фракций перед началом летних каникул.¹ Всего через несколько часов после этого заявления, действуя словно по команде, министр иностранных дел Сергей Лавров демонстративно покинул встречу «большой двадцатки» в Индонезии сразу после своего выступления. Готовность к мирным переговорам так не выглядит. Да и откуда взяться такой готовности, если Россия после начальных неудач захватила немалые территории, пользуясь перевесом в военной силе? 

Но есть на счету Путина и еще один успех, который явно не входил в его собственные планы. Вторжением в Украину российский президент положил конец кризису легитимности НАТО, длившемуся тридцать лет, и вдохнул в военный союз новую жизнь. С окончанием конфликта между восточным и западным блоками НАТО как классический оборонительный союз, казалось, устарел. С тех пор альянс был в поиске смысла для дальнейшего существования — от борьбы с терроризмом до реализации ооновской концепции «Ответственность по защите» (Responsibility to protect), подразумевающей интервенцию против режимов, нарушающих права человека. Но все эти попытки окончились крахом — начиная с нарушившей международное право войны в Ираке, за которой последовали неудачи в Ливии и Сирии, и вплоть до позорного вывода войск из Афганистана в прошлом году. 

С началом российской агрессии альянс обрел новый смысл. Саммит НАТО в Мадриде стал кульминацией уже вошедшей в историю тройственной встречи в верхах: лидеров ЕС, «большой семерки» и НАТО. Именно саммит НАТО расставил ключевые акценты. «Путин хотел финляндизации Европы — а получит натоизацию Европы», — заявил президент США Джо Байден. Как раз к началу саммита президент Турции Реджеп Эрдоган снял возражения против вступления в НАТО Финляндии и Швеции² — так что теперь у России будет еще 1300 километров границы со странами НАТО. Альянс полон решимости «защищать землю НАТО до последнего сантиметра», как во всеуслышание заявил канцлер Германии Олаф Шольц. Конечно, без традиционного защитника — США — все это было бы совершенно немыслимо. Заявленной целью Путина было вытеснить США из Европы, но и в этом пункте он добился прямо противоположного: войска НАТО в Восточной Европе получили большое подкрепление. Если до сих пор силы быстрого реагирования НАТО насчитывали 40 тысяч военнослужащих — и это при их постоянной ротации, — то теперь, в соответствии с новой моделью организации, численность войск будет увеличена до 300 тысяч человек³, находящихся в состоянии повышенной боеготовности. Среди них несколько тысяч солдат США, постоянно дислоцированных в Польше. Это могло бы считаться нарушением Основополагающего акта Россия – НАТО 1997 года, если бы сама Россия не нарушила его вторжением в Украину. В этом документе НАТО обязалось воздержаться от долгосрочного размещения «значительных боевых соединений» на восточных территориях альянса. Ответ Москвы не заставил себя ждать: будет усилено как западное направление, так и новое, северное, в непосредственной близости от Швеции и Финляндии.

Из партнеров в противники

Смена, чтобы не сказать слом, эпох касается еще более глубоких процессов, и свидетельством тому — Стратегическая концепция НАТО. Этот документ в редакции 2010 года предусматривал стратегическое партнерство с Россией. Теперь же «Российская Федерация является наиболее значительной и прямой угрозой безопасности государств-членов НАТО, а также миру и стабильности в евроатлантическом регионе. […] Любое изменение в наших отношениях зависит от того, прекратит ли Российская Федерация свое агрессивное поведение и будет ли она в полной мере соблюдать международное право».⁴ Пусть даже из дипломатических соображений об этом не говорится прямо, но очевидно, что речь идет о противнике, если не о враге, причем такое отношение распространяется не только на Россию. Упомянут, пусть и в более мягких формулировках, также и Китай. Критике подвергнуты попытки Пекина расширить собственное политическое и экономическое влияние и подорвать международный порядок. Тем не менее заявлено, что НАТО по-прежнему открыто для конструктивного диалога в интересах безопасности альянса, особенно по теме «свободы судоходства». Имеется в виду прежде всего хрупкое равновесие в Южно-Китайском море. Не случайно впервые в саммите НАТО участвовали главы правительств Австралии и Новой Зеландии. В итоге он стал военно-политическим продолжением встречи «большой семерки» в Эльмау, важнейший итог которой — выделение 600 миллиардов долларов США на развитие глобальной инфраструктуры, цель которой — составить конкуренцию китайской программе «нового шелкового пути». 

В общем, западный блок переходит в массированное наступление как в военном, так и в геополитическом плане. Однако самой Украине, с которой конфликт начался, этот «саммит гонки вооружений» (как назвала его газета Tagesspiegel) никак не помогает. Наоборот, поскольку территория НАТО теперь еще лучше защищена, агрессия Путина только яростнее обрушивается на «приграничные земли», как постоянно именуют Украину — беззащитно застрявшую между двумя блоками. Получение статуса кандидата в члены ЕС, решение о котором было принято ранее, обладает лишь символической ценностью и никак не влияет на ситуацию на месте. Именно это позволило пресс-секретарю Кремля Дмитрию Пескову со столь явным цинизмом прокомментировать произошедший в дни саммита ЕС обстрел украинского торгового центра [в Виннице], унесший жизни по меньшей мере 20 человек: «Украинская сторона может все прекратить до конца суток текущих, нужен приказ националистическим подразделениям сложить оружие, приказ военным украинским сложить оружие, и нужно выполнить условия Российской Федерации. Все может закончиться до конца суток».⁵

Чем все может «закончиться», украинцы знают по горькому опыту Бучи и Ирпеня. Поэтому Западу придется действовать в двух направлениях: с одной стороны, важно оказать Украине мощную военную поддержку, чтобы хоть отчасти компенсировать перевес российской стороны. С другой, необходимо использовать любые возможности для переговоров. В конце концов, Путин все в той же речи перед думскими каникулами заявил, что не возражает против мирных переговоров, напомнив в то же время своим западным оппонентам, которые (якобы) отвергают переговоры, что «чем дальше, тем сложнее им будет с нами договариваться».⁶ Здесь Кремль по обыкновению перекладывает ответственность за войну и ее продолжение на Запад.

Думать не только о перевооружении

Очевидно при этом, что речь давно уже идет еще и об огромных вторичных кризисах, особенно об угрозе мирового голода из-за прекращения экспорта зерна. Это показательно: пусть даже новая концепция усиленного перевооружения НАТО выросла из понимания, что имперско-ревизионистские устремления России требуют сдерживания, это все же не та программа, с которой можно выстроить жизнеспособное будущее. Наибольшие выгоды достанутся военно-промышленному комплексу, который и без того уже по всему миру получает сверхприбыли на взрывном росте заказов. И хуже того: подобно тому, как это было во времена холодной войны, раскручивающаяся спираль милитаризации грозит усилить противостояние враждебных блоков. С точки зрения глобальных проблем это потенциально ведет к катастрофе. Нерешенными останутся все те огромные вопросы, до которых на всех трех саммитах не дошли руки: что произойдет с мировой экономикой, если два блока, Китай/Россия и США/Европа, оборвут взаимосвязи? Как справиться с мировым продовольственным кризисом — и что делать с возвышающимся над всеми остальными проблемами климатическим кризисом?

Все это требует международного сотрудничества. Начинающееся заново противостояние блоков, как в годы холодной войны, — худшее для судьбы планеты, что только может произойти. В ХХ веке понадобилось почти 25 лет, чтобы после Второй мировой войны наступил период разрядки. Перед лицом теперешних проблем у планеты нет в запасе четверти века. Все 50 лет бездействия — со времени эпохального доклада Римского клуба в 1972 году и эйфорически-восторженной конференции по климату в Рио-де-Жанейро в 1992 году — мир балансирует на грани экологической пропасти. Засухи и лесные пожары, отступление ледников, таяние полярных льдов и вечной мерзлоты свидетельствуют об одном: климатический кризис, который все очевиднее перерастает в климатическую катастрофу, своими последствиями уже давно напоминает войну с тысячами погибших и огромными потоками беженцев. И это только лишь отложенные результаты уже состоявшегося и необратимого загрязнения углекислым газом, которое, с некоторым временным зазором, еще будет оказывать влияние в ближайшие годы. Борьба с климатической катастрофой была и остается подлинным вызовом века — и каждая новая война вносит огромный вклад в разрушение окружающей среды. Это еще одна причина, по которой война в Украине должна быть завершена как можно быстрее, а у мира просто нет права на устаревшую логику межблокового противостояния. 

Однако есть существенное отличие от ситуации, сложившейся после 1945 года. Когда с возведением Берлинской стены в 1961 году и кубинским ракетным кризисом в 1962 году холодная война достигла пика, между двумя блоками оставались так называемые неприсоединившиеся страны — государства, где только начиналась деколонизация. К сегодняшнему дню бывшие «развивающиеся страны» уже давно стали глобальными игроками. Доля Запада, олицетворяемого «большой семеркой», в мировом ВВП сократилась до 30%, в то время как на «большую двадцатку» приходится больше 80%.

Роль так называемых emerging markets (растущих рынков) только увеличивается. И даже без учета Китая и России, ставших союзниками, далеко не все эти страны выступают на стороне Запада. Напротив, несмотря на то что входящая в «большую двадцатку» Аргентина была приглашена на встречу «большой семерки» в Эльмау и получила множество знаков внимания, она уже подала заявку на вступление в BRICS. Эта группа стран все очевиднее превращается в альтернативу НАТО и G7, что грозит усиленным формированием враждебных блоков и в дальнейшем. И [со стороны Запада] было бы крайне недальновидно делать ставку на новый западный блок. Ибо без развивающихся стран невозможно разрешить планетарные проблемы, особенно климатический кризис, преодолением которого еще даже не занялись. Глобальный климатический клуб, идею которого продвигал, пусть и без большого успеха, Олаф Шольц в Эльмау, мог бы стать первым шагом; но в конечном счете не обойтись без участия всех стран и Организации Объединенных Наций.

То же можно сказать и о ядерном разоружении. Завоевательная война Путина и новая концепция НАТО отодвинули его на неопределенный срок. Но ядерная проблема уже сейчас представляет собой бомбу замедленного действия. Нераспространение ядерного оружия так и осталось недостижимой целью: множество соглашений не были продлены или истекли, либо же, как сделка с Ираном, находятся под угрозой окончательного развала. И формирование новых враждебных блоков в мире, разделенном конфликтами по многим направлениям, было бы губительным.

В конечном счете, на карту поставлено будущее демократии в мире. Но ей угрожает отнюдь не только возникновение «нового восточного блока» и роковое сближение России с Китаем. НАТО — обозначила недавно высокие устремления союзников Анналена Бербок — это «альянс за демократию и международное право». Только эти идеалы раз за разом подрываются реальными действиями самих участников организации, и это происходит прямо сейчас, когда входящая в НАТО Турция преследует курдов в Северном Ираке, явно нарушая тем самым международное право. Демократия под вопросом даже в США, от которых НАТО до сих пор находится в полной зависимости. Даже если сейчас Европа может положиться на демократа и трансатлантиста Джо Байдена, нет никаких гарантий, что в 2024 году ему на смену не вернется Дональд Трамп или один из его клонов. Поэтому в будущем европейская интеграция должна будет делать сильнейший акцент на политике безопасности, включая масштабную координацию в вопросах вооружения, необходимую для того, чтобы объединить существующие силы и не допустить дублирования расходов.

Российское вторжение ударило по концепции Европы как великой невоенной державы, но главную цель терять из виду нельзя — построение устойчивой европейской архитектуры мира и безопасности. И для этого тоже необходимо как можно скорее закончить войну. Пацифизм не теряет актуальности, но востребована не пассивность, не требование «сложить оружие» — перед лицом России, рвущейся к завоеваниям, это означало бы сдачу Украины, — а в самом буквальном смысле pacem facere: активное миротворчество при помощи международно-правовых мер и санкций, то есть с применением прежде всего экономических рычагов, но в крайнем случае и военных тоже. Именно таковы уроки разрушительного прошлого века, который столкнулся с вызовами тоталитаризма и прошел через две попытки установления мирового порядка — создания Лиги Наций после 1919 года и Организации Объединенных Наций после 1945 года. Самым тяжелым поражением в нынешней войне было бы позволить Путину разрушить этот проект всеобщего мира, основанного на правилах и процедурах.

1.Bachstein A., Noch nicht richtig losgelegt //Süddeutsche Zeitung. 09-10.07.2022 ↑

2.Правда, лишь в обмен на полученное от Швеции под большим давлением согласие на выдачу лиц, которых Турция считает близкими к кругам террористов (читай — курдов) ↑

3.Gutschker T. Die Natoisierung Europa // Frankfurter Allgemeine Zeitung. 30.06.2022 ↑

4.Стратегическая концепция НАТО 2022 года, nato.diplo.de, 29.6.2022 ↑

5.John Kornblum, Rüdiger Lentz // Die Welt. 10.7.2022 ↑

6.Bachstein. Op.cit. ↑

Читайте также

Отношения России и НАТО

FAQ: Война Путина против Украины

Российско-финляндские отношения

Запад тоже виноват в войне? — Спрашивали? Отвечаем!

Садовничать, штопать одежду и передвигаться на лошадях: экологическая утопия Нико Пэха

В январе 2020 года новый коронавирус казался европейцам далекой китайской инфекцией, с помощью которой СМИ щекочут нервы своих читателей, зрителей и слушателей. Сейчас очевидно, что эта болезнь, жертвами которой за год стало более 2 миллионов человек по всему миру, предопределит развитие общества на годы, если не на десятилетия. Но в каком направлении пойдет развитие? 

Публицист и редактор журнала Blätter Альбрехт фон Лукке считает, что существуют две возможности. Первая — вакцинированные граждане с облегчением вернутся к привычному потребительскому образу жизни. Вторая — самоограничения превратятся в важный компонент новой этики во имя предотвращения новых и более серьезных кризисов, прежде всего экологического. 

Статья фон Лукке озаглавлена вопросом, который в переводе с немецкого буквально звучит так: «Год коронавируса — это конец или поворот», Ende oder Wende? Wende (поворот) — распространенное в Германии наименование событий 1989–1990 годов, когда в ГДР пала социалистическая диктатура и две части страны воссоединились в демократическом государстве. 2020 год должен был стать годом празднования тридцатилетнего юбилея — если бы не пандемия. Фон Лукке полагает, что тот «поворот» в итоге оказался в неправильную сторону и пандемия дает шанс исправить ошибки.

Даже сейчас, когда после вспышки коронавируса прошел год, уже ясно, что мы оказались на самом, возможно, сложном и масштабном переломе со времен эпохальных событий 1989–1990 годов. Но и отличия от 1989 года огромны. Тогда падение Берлинской стены привело к роспуску Организации Варшавского договора и свержению коммунистических диктатур. На этот раз — в результате другого исторического события — поста лишился «лидер свободного мира» Дональд Трамп. История повторяется — пусть не как фарс, но едва ли не с противоположным знаком. В 1989–1990 годах — распад советской империи, в 2020 году — конец правления США, как раз в тот момент, когда Трамп пытался защитить свою власть автократическими средствами. Коронавирус оказался фактором, изменившим все. В 1990-е фундаментальные перемены шли на Востоке, Западу же почти ничего менять не пришлось, а сегодня кризис развивается именно в западных демократических державах. Тем временем авторитарный режим в Китае, где началась пандемия, устойчивее, чем когда-либо прежде. В результате нынешний кризис превратился, по словам канцлера Меркель, в фундаментальное «испытание для демократии». Или, если точнее, стал самым, пожалуй, серьезным вызовом для демократии со времен падения ее тоталитарного противника в 1990 году.

В конце года демократические государства, на этот раз столкнувшиеся и с крупными внутренними противоречиями, достигли пределов своих возможностей. В том числе и Германия. Ни разу за все 75 лет истории ФРГ экономическая активность не снижалась так сильно, и ни разу за это время отношения между государством и обществом не подвергались такой капитальной ревизии, как в 2020 году.

Удивительная смена знаков произошла и в политике. Радикальная критика государства и всей системы общественного устройства исходит уже не слева, а справа. «Новые консерваторы», как любят именовать себя члены и сторонники «Альтернативы для Германии» (АдГ), на деле проповедуют либертарианский анархизм и радикальный антиэтатизм и в роли правой антипарламентской оппозиции находят общий язык даже с самыми настоящими врагами государства вроде рейхсбюргеров — что показала недавняя попытка «штурма Рейхстага». За концепцией «Великой перезагрузки» (Great Reset) им чудится некая антинародная революция сверху, происки глубинного государства, действующего в интересах «глобалистов» — от Билла Гейтса до Джорджа Сороса. Но главное, эта правая оппозиция движима исключительно эгоизмом — в противовес ответственной государственной политике. Когда представители этой оппозиции говорят о свободе и «личной ответственности каждого», критикуя вводимые государством ограничения, — это либо наивное идеалистическое представление о человеке, которое тоже очень далеко от консерватизма, либо, скорее всего, крайне эгоистичное требование к государству: оставьте нас в покое и не подвергайте никаким ограничениям.

С другой стороны, сложилась удивительная коалиция христианских демократов и всего потенциально левого политического спектра страны: от партии «Левых» до СДПГ и «Зеленых». Если пользоваться терминологией Вебера, который разделял этику ответственности и этику убеждения, в этом можно увидеть проявление ответственного сознания, а позиция АдГ и, отчасти, Свободной демократической партии продиктована исключительно их инфантильно-эгоистичными «убеждениями».

Итак, ключевой спор года шел между открытым неприятием регулирующей функции государства с одной стороны и защитой этой функции — с другой. Через год после начала пандемии становится ясно, что 2021 год может оказаться еще более важным, чем 2020-й.

В 2021 году предстоят выборы разного уровня, и предвыборные дебаты должны продемонстрировать, какие уроки извлечены из текущего кризиса. Ведь коронавирус — это всего лишь отзвук климатического кризиса — главной проблемы века, последствия которой будут гораздо более серьезными, чем у нынешней эпидемии. Как точно подмечено, коронавирус распространяется невзирая на официальные праздники. Но коль скоро это верно для вируса, то тем более справедливо и для глобального потепления. Извлечь уроки из пандемии коронавируса означает прежде всего научиться мерам предосторожности. Если мы ничего кардинально не изменим сегодня, то завтра вся планета окажется в реанимации, без шансов на выздоровление. Поэтому так актуален вопрос, способны ли демократические страны сделать все необходимое для борьбы с климатической катастрофой с учетом того, что эти меры затронут фундаментальные основы нашей жизни в куда большей мере, чем сегодняшние меры против коронавирусной инфекции. Огромные выбросы CO2, порожденные начавшейся в 1989–1990 годах глобализацией и обществом потребления на Западе, стали своего рода «суперраспространителями» климатического кризиса.

И если мы говорим о необходимости действовать, сравнение с последним историческим переломом полезно. 1989–1990 годы были временем глобальной открытости, безграничных социальных контактов. Но падение Берлинской стены привело и к развитию крайнего индивидуализма: 1990-е годы стали десятилетием бурной жизни здесь и сейчас, когда люди забывали о будущем. Важнее всего были удовольствия, веселье и гедонизм с рейвами и Love Parade. Лейтмотив 1990-х — «главное, чего хочу я». На месте «мы» теперь осталось только «я». Лозунг неолибералов — «Нет такой вещи, как общество. Есть отдельные мужчины, отдельные женщины, и есть семьи».

Снятие ограничений

В 1990-е годы мир казался переполненным неограниченными возможностями. Конференция ООН по окружающей среде («Саммит Земли») в Рио-де-Жанейро в 1992 году вызвала к жизни красивую утопию под названием «единый мир», которая, однако, все больше походит на фарс. Сегодня мы видим, что мир глубоко разделен. Миллионы беженцев живут в катастрофических условиях в Ливии, Сирии, Турции и Греции. А для борьбы с экологическим кризисом прошедшие тридцать лет были просто потеряны, это были годы безответственности — не сделано ничего ради будущего. Несмотря на все международные договоренности, в конечном итоге преобладали интересы отдельных стран и личностей. Дональд Трамп, нарцисс из Овального кабинета, явил собой вполне логичную кульминацию этой разнузданной эпохи.

С началом пандемии коронавируса и уходом Трампа тридцатилетняя эпоха жизни без границ закончилась. 2020 год оказался годом «социальной дистанции» и ограничения любых контактов. Государство вернулось и распоряжается теперь в вопросах частной жизни с невиданной ранее активностью. Причем — в отличие от стран социалистического блока до 1989–1990 годов — это делается для защиты самих граждан и с одобрения подавляющего большинства, осознающего эту необходимость. История последних трех десятилетий заставляет задаться вопросом о том, чему следует научиться и что перенять из опыта борьбы с пандемией коронавируса. 

Уроки кризиса 

Сегодня необходимо отказаться от чисто экономической экспансии. На смену эпохе снятия всяких барьеров, продолжавшейся с 1989 года, должно прийти время ограничений. Вопрос отказа от некоторых привычек, как произошло в этом году из-за ограничений личных контактов и потребления, становится еще острее в свете климатического кризиса. Ведь по сути западное общество потребления — это и есть Трамп в миниатюре. Получит ли идея коллективного, общего, глобального мышления еще один шанс против гипериндивидуализма? Что важнее — максимальная реализация индивидуальных потребностей или выживание вида с достойной жизнью для всех? Вот важнейшие вопросы ближайших десятилетий.

C кризисом, вызванным пандемией коронавируса, сегодня борются двумя способами. 

Во-первых, традиционным разгоном экономического роста с помощью набора новых долгов. «Шоппинг — это акт патриотизма», — такую рождественскую весть принес министр экономики Германии Петер Альтмайер. А главный редактор газеты Bild заявил: «Германия чувствует себя лучше всего, когда мы выражаем веру в будущее через потребление».

Подкупает та честность, с которой потребление провозглашается реальной и последней общенациональной идеей, своеобразной «ведущей культурой». При таком подходе вакцинация против COVID-19 выглядит настоящей панацеей, которая позволит вернуться к прежнему экстенсивному потреблению. Но это будет означать возвращение к фатальному статус-кво. Надежда, что вакцина сразу все исправит, — иллюзия соблазнительная, но очень опасная. Ведь против изменения климата прививки нет.

Так что вопрос, на самом деле, в том, как обществу выработать настоящий иммунитет, чтобы защититься от следующего вируса — и от «вируса» климатических изменений. Как выйти из системного кризиса капитализма и обеспечить рост экономики, не увеличивая при этом потребление, которое только усугубляет этот кризис? Вот главный вызов этого столетия.

Демократические страны Запада, очевидно, не располагают на данный момент какой-либо альтернативой потребительской модели жизни, которая после 1989–1990 годов благодаря им стала образцом для всего мира. Что-то другое потребовало бы полностью поменять приоритеты: солидарность следовало бы сделать главным принципом, более того, национальной и глобальной «ведущей культурой».

То, что сегодня с кризисом борются с помощью огромных кредитов, неизбежно, но это — жизнь в долг. Огромная задолженность накапливается, а ее погашение откладывается на будущее. И уже сейчас есть опасения, что если кризис затянется, даже у богатой Германии могут «кончиться деньги». Но кто же тогда будет платить по счетам? От обсуждения этого вопроса уклоняются, в первую очередь, правящие партии, предпочитающие отложить поиск ответа до выборов в Бундестаг.

А ведь стоило бы ввести специальные коронавирусные сборы, чтобы широко распределить это долговое бремя. Ведь кризис очень по-разному сказался на людях — причем именно наиболее уязвимые группы населения (как по состоянию здоровья, так и материально) пострадали намного больше остальных.

Ирония в том, что пандемия коронавируса и тем более изменение климата ставят перед нами вопрос о солидарности как раз в тот момент, когда отменяется «налог солидарности», введенный тридцать лет назад для 90% налогоплательщиков Германии. Однако сегодня речь идет о гораздо более фундаментальном вкладе — в солидарность на национальном и на международном уровне, а также в солидарность между поколениями.

Сегодня еще больше, чем прежде, солидарность — вопрос отношений между людьми разного возраста. В этом году ее проявили молодые — ради более уязвимых пожилых. Но изменение климата требует прямо противоположного. Здесь более уязвимо как раз молодое поколение, просто потому что оно проживет дольше, — и поэтому оно сильно зависит от того, насколько смогут ограничить свои потребительские привычки старшие, нередко находящиеся в более привилегированных условиях.

Поэтому важным и правильным было бы проанализировать те составляющие мобильности и потребления, от которых нам пришлось сейчас отказаться, — чтобы понять, что из этого действительно необходимо, а без чего можно спокойно обходиться и дальше. Ведь очевидно, что крайне вредные для окружающей среды короткие местные авиаперелеты не являются жизненно важными, особенно теперь — когда мы увидели, насколько легко с помощью онлайн-конференций решаются многие вопросы. Ясно, что в связи с экологическим кризисом самоограничение ради защиты других людей превращается просто в необходимое условие развития свободного общества. Это касается не только отдельных граждан, но и целых государств.

Во время пандемии коронавируса национальные правительства были фатально сконцентрированы на своих проблемах. Причина банальна: распространение вируса можно было остановить с помощью национальных и других территориальных границ, радикально ограничив мобильность людей. Но против климатического кризиса это не поможет. CO2 не знает границ. Поэтому в борьбе с ним солидарности на уровне национальных государств будет недостаточно. Фатален даже растущий в условиях нынешней пандемии «прививочный национализм», где в лидерах — разумеется — Великобритания. В общем, международная солидарность просто необходима, и она должна стать новой всемирной «ведущей культурой». В том числе и потому, что борьба с глобальным потеплением в рамках национальных государств приведет к тому, что некоторые страны, не утруждая себя выполнением требований, будут получать выгоду от мер, принимаемых остальными. А это, в свою очередь, сыграет на руку тем, кто отрицает изменение климата и настаивает, что действия национальных правительств бесполезны.

Сейчас необходимы серьезные совместные усилия всех стран мира. Первые тридцать лет после 1990 года были потрачены впустую; нельзя допустить такого же бездействия в течение еще тридцати лет — в противном случае атмосфера Земли будет необратимо разрушена. Несмотря на все ограничения контактов, пандемия коронавируса может оказаться тем фактором, который политически сблизит мир в 2021 году. Решающее значение будут иметь выводы из уникального для всех 2020 года. Либо мы перейдем к политике превентивных действий, направленных на устойчивое развитие, и будем принимать меры для предотвращения негативных явлений — либо наше общество и дальше пойдет по гибельному пути роста потребления.

Главное молодежное слово 2020 года — lost, «потерянный». В 2021 году придется выяснить, действительно ли 2020-й был потерянным годом — или он указал нам новый путь развития. Пока не ясно, останется ли он в истории «ужасным годом» с сотнями тысяч погибших от коронавирусной инфекции, или же с него начнутся глобальные изменения к лучшему. Надежда умирает последней.

Читайте также

Ковид или ковид-отрицатели — что угрожает демократии больше?

Пандемия дает Германии и Европе второй шанс на объединение. Часть 1

Пандемия дает Германии и Европе второй шанс на объединение. Часть 2

Что пишут: о «Яне из Касселя», ковид-отрицании и Холокосте

Германия — чемпион мира по борьбе с парниковым эффектом?

«Год в чрезвычайной ситуации? Возможно»

Теории заговора на экспорт