дekoder | DEKODER

Journalismus aus Russland und Belarus in deutscher Übersetzung

  • «Если партия угрожает 24 миллионам — значит, она угрожает каждому»

    «Если партия угрожает 24 миллионам — значит, она угрожает каждому»

    Два месяца в Германии каждые выходные проходят массовые демонстрации против правого экстремизма. В общей сложности в них приняли участие около 4 миллионов человек, причем не только в мегаполисах, где акции собирают десятки, иногда сотни тысяч людей, но и в маленьких городах, в которых на улицы выходит порой не больше нескольких десятков человек. Всех этих людей объединяет возмущение по поводу деятельности партии «Альтернатива для Германии» (АдГ), которую, как они полагают, больше нельзя воспринимать иначе как расистскую и антидемократическую силу. 

    Начало акциям протеста положила статья в издании Correctiv о секретной встрече, которая состоялась в Потсдаме поздней осенью 2023 года. Главным словом, произнесенным на ней, была «ремиграция» — это эвфемизм, который ультраправые используют для обозначения высылки из страны миллионов людей. Причем, как следует из разговоров, которые велись под Берлином, речь не только о недавних иммигрантах, но даже о гражданах Германии — в том числе о тех, кто переехал в страну многие десятилетия назад, и об их потомках. Для продвижения своих идей участники встречи планируют использовать популярные среди молодежи социальные медиа, в частности тик-ток, так чтобы через несколько лет они уже не казались столь уж радикальными. В рамках реализации этого плана предлагается создать некое буферное государство на севере Африки, что навязчиво напоминает проекты подобных образований для европейских евреев, которые нацисты обсуждали до принятия т.н. «окончательного решения». 

    Среди участников встречи в Потсдаме было несколько видных функционеров «Альтернативы для Германии», в том числе Роланд Хартвиг, который считается правой рукой сопредседательницы партии Алис Вайдель. Он, в частности, заявил, что идеи, изложенные на встрече, вполне могут быть приняты руководством партии. 

    Немецкое общество ответило на новости о встрече не только массовыми демонстрациями, но и все более активными дискуссиями о необходимости запретить АдГ как «экстремистскую» и «антидемократическую» партию. Но хотя с начала января, когда стало известно о встрече в Потсдаме, рейтинг партии снизился на несколько процентных пунктов, она все равно остается второй по популярности политической силой в стране. На лето и осень 2024 года намечены выборы в Европейский парламент, а также в парламенты нескольких федеральных земель — и эксперты полагают, что у АдГ есть реальные шансы добиться серьезных успехов, вплоть до победы в отдельных регионах. Особую тревогу вызывает рост популярности партии среди молодежи и даже среди эмигрантов: «Альтернатива» умело противопоставляет более давние когорты более новым.

    О том, как появилось расследование о секретной встрече в Потсдаме, а также о его последствиях дekoder поговорил с Маркусом Бесманном, соавтором статьи в Correctiv.

    дekoder: Почему, с вашей точки зрения, это расследование произвело такой сильный эффект? С учетом того, что каждый, наверное, знает о связях АдГ с крайне правыми и может представить себе, что они обсуждают самые разные вещи, в том числе не очень законные?

    Маркус Бенсманн: АдГ — это партия, которая впервые появилась на политической сцене Германии десять лет назад, но день за днем она радикализировалась, все это видели. Но эта встреча в гостинице недалеко от Потсдама позволила, как через лупу, увидеть, что в ее рядах открыто обсуждают идею выслать из Германии миллионы людей. И не только нынешних беженцев, которые прямо в эти дни переправляются в Европу на лодках через Средиземное море в надежде потом получить какой-то легальный статус. Нет-нет, они хотят совсем другого. Они хотят поменять саму историю нашей страны с 1960-х годов, когда миллионы людей приехали сюда из Испании, Италии, Турции, и теперь это их родина, родина их детей и внуков. А участники этой встречи мечтают о моноэтническом государстве. Что это цель идентитарного движения, все ясно, они давно об этом говорят. Но на этой встрече были высокопоставленные представители АдГ. 

    Один из ключевых людей для меня там — это Роланд Хартвиг. В каждой партии есть люди, которые на виду, раздают интервью, публично выступают. И есть те, кто в тени правят балом, Хартвиг — именно такой. Он был правой рукой Алис Вайдель, а внутри АдГ все говорят, что она не самый трудолюбивый персонаж и нужен человек, который занимается реальной работой. И [на встрече] он сказал, что представляет Вайдель, что он поддерживает обсуждавшиеся предложения, что проекты можно осуществлять, а абсурдную идею выселить миллионы людей из Германии будет даже предлагать федеральному совету АдГ.

    АдГ постоянно говорит, что крайние идеи поддерживают отдельные ее члены, но партия в целом стоит на демократических позициях, придерживается Основного закона. А теперь они, можно сказать, сбросили маски — что это не какие-то радикальные люди где-то в задних рядах. Я думаю, это знаковый момент. Вот они обсуждают, как быть с теми, у кого уже есть гражданство, — что нужны законы, чтобы они сами уехали, что нужно какое-то новое государство для них в Северной Африке. И это оказалось близко к позиции федерального совета АдГ.

    Когда мы об этом впервые узнали, я сказал, что, конечно, это будет маленькая бомба. Но что это вызовет такой эффект, я, конечно, тоже не ожидал. Сейчас можно сказать: маски сброшены, теперь мы знаем, чего они хотят и к чему ведет голосование за АдГ. Цена поддержки этой партии — Германия попадет под влияние России и 24 миллиона человек окажутся под угрозой [высылки из страны]. 

    Их главный кандидат на выборах в Европейский парламент Максимилиан Крах пишет об этом в своей книге. Он не был на встрече, но пишет об этом в своей книге, то есть уже обсуждает эти идеи.

    — По вашему мнению, фраза Хартвига, что федеральный совет может принять высказанные предложения, сама по себе достаточно разоблачает АдГ?

    — Ну, он сам так сказал. Он, конечно, очень интересная фигура: не какой-то там карикатурный нацист, а менеджер, солидный человек, и такой с виду умеренный. А нет, присмотришься — он не умеренный, у него сердце коричневого цвета. 

    — Как вы полагаете, в какой-то длительной перспективе ваше расследование ослабит АдГ, снизит ее рейтинги?

    — По-моему, это не так важно. Важнее дискуссия, которая теперь началась. Сейчас мы знаем: вот чего хочет эта партия, вот во что обходится голос за нее.

    — То есть когда ты голосуешь, ты голосуешь конкретно за реализацию этих идей?

    — Сейчас наше правительство, наша «светофорная» коалиция, вызывает очень много недовольства. В ней идут постоянные споры: про Украину, про Россию, про энергетическую политику — все это никому не нравится, создает неудовлетворенность. А АдГ говорит, что она бы сделала все по-другому, и набирает себе очки благодаря этим оппозиционным настроениям. Но сейчас, после этого расследования, все понимают: это уже больше не игра, эта партия угрожает 24 миллионам человек, ставит под вопрос их статус. А если партия ставит под вопрос права 24 миллионов, она поставит под вопрос права каждого: всех журналистов, всех людей, которые не устраивают их политически, которые им мешают. И она будет искать возможность выдавить и их тоже. Сначала легально, потом еще как-то, но цель одна — душить. Эта партия себя показала, я считаю, как угрозу для нашей демократии. 

    — А руководство АдГ как-то отреагировало на ваше расследование?

    — О, они нас в чем только не обвинили. Но что тут самое интересное — что никакого опровержения так и не последовало.

    — То есть никто не сказал, что мы вообще против этого, что все это неправда? 

    — Очень многие [в АдГ] говорили, что это не заговор, а общение. То есть партия уже настолько радикализировалась, приняла в свои ряды столько радикалов, что просто не может вернуться к здравому смыслу. Они в ловушке. Как это отразится [на будущем партии]? Посмотрим. Это длительный процесс.

    Но вот, когда я ехал в редакцию, сломался поезд, пришлось пересесть на такси. И водитель, не зная, кто я, спросил: а вы читали эту статью? У меня здесь живет два поколения семьи, мне это тоже угрожает? Это было первое для меня лично свидетельство, что человек, которого я не знаю, об этом думает. В этом весь смысл — донести, что АдГ угрожает каждому из нас. 

    Все, они больше не могут скрываться. У них на сайте сказано, что они не делят граждан на первый и второй сорт. А это собрание, как и книга Краха, этому противоречит. 

    — На меня произвел большое впечатление момент, когда одна из участниц встречи заявила, что проголосует за либеральные поправки к закону о гражданстве, потому что, среди прочего, они разрешают немцам иметь двойное гражданство. Такое очень впечатляющее лицемерие!

    При этом есть ощущение, что в возможность реализации как минимум некоторых из этих идей они не верят даже сами. Выгнать из страны полноправных граждан Германии или создать буферное государство в Северной Африке — это что-то абсолютно фантастическое. Зачем они вообще это обсуждают?

    — Я иногда смотрю политические ток-шоу на российском телевидении. Там люди получают возможность высказать свои самые абсурдные идеи. И вот они [участники встречи], мне кажется, тоже чувствуют, что настал момент, когда они могут высказаться, когда они могут дорваться до власти, когда у них может получиться.

    Человек, который устроил это собрание, Гернот Мёриг, дантист из Дюссельдорфа, придерживается этих идей с 1970-х или 1980-х годов, когда еще не было никакой Меркель, никакой политики «открытых дверей», задолго до событий 2015 года и волны иммиграции. У него совершенно другой опыт: он собирался со своими соратниками и делал молодежную организацию, напоминавшую «Гитлерюгенд». Это очень давнее устремление — создать некое моноэтническое государство. И вот сейчас они нашли союзников: адвокатов, предпринимателей, представителей партии АдГ. 

    Урок из нашей истории состоит в том, что абсурдные идеи, разделяемые людьми, в руках которых власть, опасны. Наверное, это именно то, что произошло сейчас и в России.

    — Это, конечно, самое пугающее. Что до 24 февраля мало кто мог представить, что Россия устроит полномасштабную войну против Украины. Это тоже казалось полным бредом. Но вдруг оказалось, что один человек этим бредом всерьез и озабочен. 

    — Опасность начинается в тот момент, когда у абсурдной идеи появляется политическая власть. Поэтому надо это все вовремя обсуждать, что сейчас и происходит. 

    Почему Максимилиан Крах хочет, чтобы Германия вышла из союза c западными странами? Он объяснят, в чем главная выгода: что самое привлекательное в том, чтобы жить в многополярном мире, рядом с Россией и Китаем. Главное преимущество — что в таком мире нет универсальных прав человека. А если нет универсальных прав человека, то можно выдавить из страны миллионы людей. 

    — Среди участников этой встречи было довольно много богатых людей — тех, кто, очевидно, по замыслу организаторов, должен финансировать продвижение и реализацию всех этих идей. Почему, с вашей точки зрения, они — ксенофобы? Ведь им не угрожает потеря рабочего места, они особенно не сталкиваются с иммигрантами на улицах и так далее…

    —  В немецкой культуре есть очень опасный момент, который и нацистам помог прийти к власти, — это мечта об этнически чистой нации. Я обычно не использую слово «чистая», потому что у него есть положительные коннотации, я говорю о «моноэтнической» нации. Я не знаю, каковы истоки этой идеи здесь в Германии, где население формировалось в результате передвижения через эту территорию самых разных войск, где оставались жить самые разные народы, но она есть. Есть это представление, что только в моноэтнической стране можно жить какой-то счастливой жизнью, где вы все объединены одной общей идентичностью, а все плохое остается где-то снаружи. Она никуда не девалась, она была всегда, просто раньше какое-то время была запрятана куда-то вглубь, а сейчас опять вышла на политическую сцену. Это такая идея-фикс и чушь, но это опасная чушь. 

    — Часто, когда обсуждают растущую популярность крайне правых в Европе, говорят, что, когда они оказываются у власти в реальности, то смягчаются, становятся более умеренными.

    — Германия имеет другой исторический опыт.

    — С вашей точки зрения, эта история до сих пор актуальна?

    — Мы должны об этом помнить. Вот большевики пришли к власти путем кровавой гражданской войны, а Гитлер пришел к власти на законных основаниях. Вот в чем разница.

    И поэтому у нас в Конституции написано, что если какая-то партия с похожими идеями хочет сделать то же самое, она должна подвергнуться пристальной проверке, а возможно, и попасть под запрет. Но даже и безотносительно этого исторического опыта нет ничего хорошего в партии, функционеры которой обсуждают или пишут в своих книгах, что им мешает 24 миллиона человек. 

    — Вы поддерживаете запрет АдГ?

    — Не я это решаю. Но факт, что мы десять лет смотрим на эту партию и накопилось множество оснований для ее проверки в соответствии с Конституцией. Но самое главное, что само по себе это не решает проблему. Самое важное — читайте книги тех, кто стремится к власти. Это самый главный урок из нашей истории.


    Вопросы: Дмитрий Карцев
    Ответы: Маркус Бенсманн
    Опубликовано: 26.03.2024

    Читайте также

    Треснувший брандмауэр

    Российский exxpress из Вены

    Триумф воли Сары Вагенкнехт

    Немецкие «друзья Путина» против карантина

  • Путинская Россия уже похожа на Третий рейх?

    Путинская Россия уже похожа на Третий рейх?

    Слово «Путлер», которое в нулевые появилось в русскоязычном Интернете, поначалу казалось неуместной игрой слов. Со временем сравнения с Гитлером и Сталиным начали появляться все чаще. Сегодня путинский режим регулярно приравнивают к фашистскому или сталинистскому, а слово «рашизм» ряд ученых — как, например, Тимоти Снайдер — теперь, после начала полномасштабной агрессии против Украины, хотят превратить из явного оскорбления в полноправный научный термин. Насколько в реальности велико сходство трех диктатур? Об этом дekoder поговорил с историком Маттеусом Веховски, научным сотрудником Института исследования тоталитаризма им. Ханны Арендт.

    DEUTSCHE VERSION

    дekoder: Что такое тоталитаризм и чем он отличается от авторитаризма?
    Маттеус Веховски: У тоталитаризма есть несколько определений. Если предельно упрощать, то тоталитарные государства делают ставку на мобилизацию масс и для этого выстраивают все в русле единой идеологии. Идеология в таких режимах проникает повсюду, в жизнь каждого человека. Некоторые исследователи рассматривают идеологии как политические религии: идеологии тоже претендуют на исключительность и фактически монополизируют дискурс, в них почти никогда нет противоречий, а их составные части можно вывести друг из друга. Таким образом, любая идеология в теории должна быть как минимум согласованной и связной. 

    Классическими примерами тоталитарных государств считаются так называемый Третий рейх и сталинский СССР. Идеология национал-социализма в Третьем рейхе лежала в основе всех сфер политической и общественной жизни: так, например, ценность отдельного человека, согласно теории «крови и народа» и тому подобным социал-дарвинистским идеям, зависела от его происхождения. Режим Сталина представлял собой особую разновидность марксизма-ленинизма и так называемой «диктатуры пролетариата», где ценность человека определялась тем, насколько он укладывается в рамки этой идеологии с точки зрения правящей партии. Исследователи спорят, насколько непротиворечивой была эта идеология, однако важнее всего то, что она была повсюду: общество было мобилизовано, постоянно проводились демонстрации и другие практики индоктринации, все без исключения оценивалось с идеологических позиций. В этом и кроется отличие от авторитаризма: и то, и другое — диктаторские режимы, однако в условиях авторитаризма есть определенный плюрализм мнений: пусть ограниченный, но он существует. В тоталитарной системе государство обладает монополией на дискурс. 

    — Вы упомянули термин «политическая религия». Получается, идеология тоже обещает спасение и предлагает какой-то образ будущего? Она всегда стремится создать нового человека? 

    — Если посмотреть на классические примеры из истории, то да. Сталинский режим претендовал на формирование нового общества и создание так называемого советского человека. Конечно, новый человек — это утопия, которая, если угодно, тоже служит своего рода обещанием спасения. Национал-социализм был устроен по-другому: тут была идея идеального славного прошлого, к которому нужно вернуться, — к тем временам, когда народ был «исконным» — «чистой расой», не испытавшей внешнего влияния. Параллельно, конечно, было обещано и внедрение современных технологий. Эта идея воплотилась в утопических строительных проектах (например, в перестройке Берлина в «имперскую столицу Германию»). Иными словами, это был микс из романтизированного прошлого и утопического будущего. Сталинизм, напротив, решительно рвал все связи с прошлым, чтобы с чистого листа создать абсолютно новое общество, состоящее из новых людей. 

    — Если рассуждать так, то Россия — не тоталитарное государство, правильно? 

    — Да, причем сразу по нескольким причинам. Раньше в России существовал так называемый «общественный договор»: вы, граждане, можете делать и говорить что хотите, при условии, что не будете вмешиваться в политику, — а мы, власть, позаботимся о вашем благосостоянии. В 2014 году сюда добавился так называемый «крымский консенсус»: кто за «присоединение», тот за Путина — и точка. Власть десятилетиями намеренно не беспокоила общество, стремилась максимально деполитизировать его, поэтому сейчас не имеет четко сформулированной идеологии, способной мобилизовать людей. 

    Реальные доходы россиян с 2014 года падают, Кремлю не удается выполнить свои обещания о росте благосостояния, а в «крымском консенсусе», судя по всему, наметились трещины. Со стороны кажется, что режим идеологизируется (взять хотя бы дискуссию о единых учебниках истории), но, в общем, это скорее смена декораций. Создание монолитной идеологии представляется мне маловероятным. В конечном счете Кремлю для самолегитимации не нужна идеология: это цинично, но власть можно удержать и с помощью репрессий. 

    — Но так называемый «русский мир» чем не идеология? 

    — Тут, конечно, как посмотреть. Но эту концепцию нельзя назвать последовательной: тут немного мистицизма, немного православия, щепотка сталинизма, чуть-чуть ностальгии по СССР… Это не тянет на полноценную идеологию, да и вообще в современной России нет ни одной идеологии в классическом смысле слова. Это важное умозаключение, о котором стоит помнить. Марк Галеотти, британский ученый и специалист по истории России, ввел термин «адхократия», и мне кажется, что здесь он хорошо подходит. Вначале мы конструируем нравящуюся нам российскую историю, а потом по необходимости забираем из этого дедушкиного сундука каждое лыко, которое сейчас пойдет в строку: хоть Петра Первого, хоть Екатерину, хоть Гумилева, хоть Дзержинского. Это не идеология, здесь нет прочной базы. Настоящая идеология сегодня если и существует, то, наверное, только в Северной Корее.

    — Журналист Андрей Архангельский недавно написал о «тоталитаризме 2.0»: он считает, что идеология путинизма подпитывается отвержением прогрессивных ценностей.

    — То же самое делают и власти других стран, например Венгрии или Польши. Образ общего врага может приводить к солидаризации и сплочению людей, но это не делает его идеологией. Настоящая идеология конструктивна, она «за что-то», а не только «против чего-то». Кремль же все чаще легитимирует себя через образ врага: Россия — осажденная крепость, которую Запад хочет подчинить и обобрать. Агрессию против Украины госпропаганда тоже продает как оборонительную войну. Такая тактика может привести к сплочению общества вокруг национального лидера и легитимировать внутренние репрессии, но не создает образа будущего. Кроме того, система, в сущности, легитимирует себя «от обратного», то есть не может существовать без «другого».

    — …и таким образом ставит себя в зависимость от этого «другого». Слишком ненадежный способ удержания власти, согласны? 

    — Как прекрасно сформулировал Алексей Юрчак: «Это было навсегда, пока не кончилось». Диктатура может рухнуть внезапно или не рухнуть вовсе. Это сейчас звучит тривиально, но летом 1989 года большинство наблюдателей подтвердило бы, что Берлинская стена, конечно, простоит еще 100 лет, как и говорил тогда Хонеккер. Если перед арабской весной мы бы спросили экспертов о том, как они оценивают стабильность ливийской диктатуры, то они уверенно сказали, что в ней нет сомнений. Действительно, Путина может постичь судьба Каддафи, но он может и остаться у власти до самой смерти. Ну или даже после нее, ситуации ведь бывают самые абсурдные: скажем, алжирский президент Бутефлика не появлялся на публике много лет, но сохранял власть, хотя люди даже не знали, жив ли он. Мугабе под конец жизни тоже впал в маразм и нес всякую чушь, но правил до самой смерти. В СССР был Черненко, который стал генеральным секретарем ЦК КПСС, уже будучи смертельно больным. 

    Есть множество факторов, которые никак нельзя просчитать. Да, у Путина есть работающие инструменты для удержания власти: пропаганда, образ врага, репрессивный аппарат, спецслужбы и т.д., но вот потом приходит Пригожин — и режим начинает качаться. Авторитарные режимы отличаются отсутствием реальных политических институтов, поэтому такое может произойти стремительнее. Может произойти — но не значит, что обязательно произойдет. 


    Вопросы: Антон Химмельспах
    ОтветыМаттеус Веховски
    Опубликовано: 17.11.2023

    Читайте также

    «К “фашизму” и “Гитлеру” это никакого отношения не имеет»

    Возрождение тоталитаризма в отдельно взятой европейской стране

    Война в Украине и темные стороны немецкой культуры памяти

    «Свобода важнее мира»

    Теории заговора на экспорт