дekoder | DEKODER

Сегодня среди людей, работающих в беларуской IT-индустрии, около 25% — женщины. Чаще всего они занимают должности, не связанные непосредственно с программированием, а потому получают более низкую зарплату. Разработкой занимается совсем небольшое число женщин, а среди топ-менеджеров их и вовсе единицы. 

Почему так происходит? С какими еще проблемами сталкиваются женщины в беларуском IT? Отличается ли ситуация в Беларуси от той, что складывается в этом бизнесе в других странах? О положении женщин в сфере высоких технологий пишет IT-журналистка Ксения Тарасевич. 

Елена (свою фамилию девушка попросила не называть) хорошо помнит момент, когда решила уйти из беларуской компании, в которой работала разработчицей на C++. Всей команде обещали премию после успешной сдачи проекта, но наградили в итоге только мужчин — так решил руководитель. Объяснив это тем, что «им нужнее, им семьи кормить».

«Проговорились коллеги, — рассказывает Елена. — Оказалось, что им заплатили 5 месячных окладов! Больше я в той компании не работала». Стаж Елены в IT — более десяти лет, она уже приближается к тем, кто в этой сфере считается опытным специалистом. Но и это не гарантирует женщине в беларуском IT защиты от финансовой — и других видов — дискриминации.

Исход

Во второй половине 2010-х годов Беларусь активно создавала себе образ «Кремниевой долины Восточной Европы». Западная пресса охотно подхватывала его, потому что видела, как IT-компании с беларускими корнями вырастали в фирмы с миллионными и миллиардными прибылями, которые открывали офисы по всему миру. 

Примеры? Wargaming, EPAM Systems, Flo, PandaDoc. Причины? Во-первых, сильная еще с советских времен система STEM-образования. Во-вторых, налоговые льготы, введенные государством для беларуского Парка высоких технологий. Беларусь стала страной высококвалифицированных разработчиков, чьи услуги при этом относительно недорого обходились заказчикам. 

До 2020 года доля IT-индустрии в ВВП Беларуси составляла 6%. Подавление демократических протестов, затем полномасштабная российская война в Украине, массовый исход IT-компаний (страну покинуло до 78% стартапов!) снизили эту цифру до 4%.

После 2022 года власти даже стали скрывать точные данные о количестве работников IT-индустрии. По последним официально опубликованным сведениям от Белстата, в 2022 году их было 105 тысяч, а в 2023-м журналисты отняли от этой цифры ориентировочное число уволившихся (эту информацию по всему, более широкому, сектору «информация и связь» власти пока озвучивают) — получилось, что работать осталось 88 тысяч человек. С 2023 года Белстат перестал официально публиковать данные и о медианной зарплате в IT.

К этому моменту в беларуской IT-индустрии женщин было 25%, показало исследование специализированного портала dev.by. Для сравнения: в 2010 году доля женщин не превышала 7%, но к 2020 году она выросла до 27,4%. Женщины составляют примерно четверть занятых в IT с 2018-го, из чего исследователи делают вывод, что, скорее всего, некая точка гендерного баланса достигнута и особых изменений ждать не стоит.

Если сравнить с аналогичным показателем в США, то в крупнейших технологических корпорациях он колеблется от 29% в Microsoft до 45% в Amazon. 

Медиана

Согласно официальным данным Белстата на 2023 год, мужчины в секторе «информация и связь» в целом получали на 70% больше, чем женщины. К этому сектору относятся не только IT-специалистки и специалисты, но эта цифра позволяет представить себе соотношение зарплат и между ними тоже. 

С чем связана такая разница? Подавляющее большинство женщин в IT-индустрии в 2023 году работало в HR — 95%. При этом среди разработчиков доля женщин составляла всего 14%, среди системных администраторов — и вовсе только 2,4%, свидетельствует исследование dev.by. 

А если посмотреть на базы вакансий, то вилка зарплаты HR-менеджера в Минске — 1200–1600 рублей (около 350–450 евро), в то время как разработчикам со старта предлагают от 800–900 евро.

Женщины в IT-индустрии чаще работают на позициях, которые соответствуют патриархальным представлениям об их «традиционной» роли, — в сфере коммуникаций и заботы, что и находит воплощение в должности HR-менеджерки, отмечает в разговоре с дekoder’ом гендерная исследовательница и экспертка инициативы Women in Tech Антонина Стебур.

Но и работающие в разработке женщины получали 2100 долларов, в то время как мужчины — 3000. Различия объясняются прежде всего тем, что среди опытных специалистов, занятых в индустрии уже по 10-15 лет, мужчин больше. Беларуски начали массово приходить в IT гораздо позже и не успели получить опыта, необходимого для более высокой позиции (и зарплаты). 

Но, согласно исследованию dev.by от 2023 года, даже на одной и той же позиции медианные зарплаты сильно различаются в зависимости от гендера. Особенно велика разница среди разработчиков уровня лида (руководителя команды) — более, чем в два раза. 1900 долларов составляла медианная зарплата у женщин и 4500 долларов — у мужчин. Так что ситуация нашей собеседницы, которой не стали выплачивать обещанную премию, потому что она — женщина, вполне соответствует тренду.

HR-менеджерка и основательница рекрутингового агентства в сфере IT Recrucial Марина Хомич объясняет, что зарплатные ожидания мужчин заведомо выше, чем у женщин: «Если я собеседую их на одну и ту же позицию, то обычно женщины просят меньше — возможно, стесняются. У меня есть знакомые женщины, которые боятся много зарабатывать, потому что считают, что это может испортить их отношения с партнером». 

Презрение

Почему женщины редко идут в разработку, хотя эта профессия лучше оплачивается? Марина Хомич полагает, что ответ отчасти кроется в особенностях беларуского образования: традиционно считается, что женщины более склонны к языкам, а мужчины — к точным наукам. Разделение начинается еще в школе. Экспертка вспоминает, что сама была одинаково хороша в языках и математике, но однажды, когда олимпиады по этим предметам совпали по времени, ее отправили на олимпиаду по беларускому языку, а ее одноклассника — по математике. Такое отношение потом переходит и на рабочее место. 

Время в разработке останется в памяти Елены в том числе замечаниями от коллег, которые иначе как сексистскими не назовешь. «Отпускали фразы вроде "Женщина — не программист, ей нужно варить борщи", "Ты и Hello World (одна из самых простых программ. — дekoder) не напишешь", "У нас в команде только парни, ты не поймешь наш юмор". Обычно такое мне говорили боссы, которые сами мало занимались программированием, но считали себя очень важными», — вспоминает Елена. 

При этом недоверие к профессиональным качествам женщин в сфере IT нельзя назвать чисто беларуской проблемой. Анастасия Вишневская — художница из Беларуси, которая в прошлом была одной из основательниц стартапа CognitiveMill. Технология позволяла быстро делать трейлеры для фильмов, хайлайты спортивных состязаний, органично вставляла рекламу. 

«Видели бы вы лица профессионалов отрасли на выставке в Амстердаме, когда я и еще одна фаундерка, которая отвечала за техническую часть проекта, рассказали им, почему именно наш продукт является самым инновационным на рынке. Они явно были удивлены, что женщины могут так хорошо разбираться в технологиях», — рассказывает дekoder’у Вишневская, живущая сейчас в Берлине. 

Сексизм

Анастасия вспоминает и другие неприятные моменты. Например, когда ей сказали, что новых клиентов наверняка привлечет не что-нибудь, а ее внешность. «Мне до сих пор противно вспоминать эту фразу», — признается она.

Даже продолжавшийся несколько лет рост доли женщин в сфере IT имеет обратную сторону. Татьяна Демчук, HR-менеджерка и менторка программы Women in Tech, рассказывает, что менеджеры просили прицельно искать на открытые позиции женщин, потому что те «не выделываются». 

«Я в начале карьеры занималась “сексизмом на собеседованиях”. Увы, на тот момент для меня это было нормой, меня так учили. Задавала косвенные вопросы для выяснения семейного положения, планов на детей и т.д. Делала соответствующие интерпретации, которые часто влияли на принятие решения. При возникновении конфликтов могла сказать: “Прекратите женскую фигню, давайте работать”», — признается Демчук.

Основательница рекрутингового агентства Recrucial Марина Хомич рассказывает, как у одной девушки на собеседовании в беларускую компанию открытым текстом спросили, как часто она занимается сексом и предохраняется ли. Хомич считает, что сексизма при рекрутинге можно избежать, если глава отдела по персоналу будет плотно работать с руководством компании, объяснять, почему такое поведение недопустимо, вкладывать ресурсы в обучение команды. 

C-level

Даже в США всего 28% женщин занимают лидирующие позиции в компаниях — так называемый C-level, показывает исследование консалтинговой компании McKinsey. Данных по Беларуси нет, но есть все основания полагать, что ситуация не лучше. 

Вот список из топ-10 IT-компаний Беларуси за 2023 год. В открытом доступе информацию о топ-менеджменте удалось найти только у половины из них. В EPAM — всего одна женщина из 13 человек менеджмента уровня C-level, а больше всего женщин в руководстве Godel Technologies — 7 из 24 человек. Согласно внутренним данным Wargaming, на C-level у них 3 женщины. 

По мнению гендерной исследовательницы Антонины Стебур, такое положение вещей сложилось по нескольким причинам. «Согласно исследованию McKinsey, женщины выполняют 75% всей неоплачиваемой домашней работы. Это значит, что они не могут посвятить свое время чему-то еще. Женщины не входят в так называемые “мужские клубы” — своеобразные неформальные тусовки, где решаются многие вопросы». 

Стебур обращает внимание и на «IT-колониализм» внутри индустрии. Сотрудники, которые выполняют основную работу, находятся в Беларуси (или в другой стране), где стоимость рабочей силы относительно невелика, а руководство компаний — за рубежом, например в Силиконовой долине. В итоге жительницам стран «первого мира», для которых английский язык либо родной, либо освоен до свободного уровня уже в детстве, намного проще достичь С-level, чем беларускам. 

Материнство

Анна Борзаковская — разработчица и руководительница проектов в IT со стажем свыше двадцати лет. Она работала во многих беларуских и международных компаниях с представительствами в Беларуси, прошла путь от сисадмина до engineering manager и отвечала за взаимодействие с разработчиками.

Сейчас Борзаковская развивает медицинский стартап Healsens и живет в Нидерландах. Пока она рассказывает о том, что любая карьера плохо сочетается с воспитанием детей, на колени то и дело норовит заползти маленький сын. «Мой ребенок привык бывать на созвонах», — улыбается она. 

«Я вышла из первого декрета, когда моему сыну было 5,5 месяцев. Было несколько причин: во-первых, меня ждал работодатель. Во-вторых, декретных денег хватало только на подгузники. Я работала на высокой позиции, была engineering manager, привыкла сама хорошо зарабатывать. А тут приходилось чуть ли не просить деньги у мужа», — рассказывает предпринимательница. 

Как улучшить положение женщин в IT? Гендерная исследовательница Антонина Стебур дает некоторые рекомендации: «Самим женщинам стоит больше пользоваться своим нетворкингом при поиске работы, как это делают мужчины. А компании могут, наоборот, вводить слепые рекрутинговые наборы — методика, при которой рекрутеры не знают никаких личных данных о кандидате. Нужно увеличивать долю девушек в STEM-классах, а медиа — создавать больше материалов о женщинах и женском успехе». 

Основательница агентства Recrucial Марина Хомич считает, что компании, заинтересованные в снижении гендерного разрыва, могли бы облегчить женщинам процесс трудоустройства. Например, не давать тестовое задание на дом — ведь у женщин, как правило, меньше свободного времени. 

Россия

Антонина Стебур отмечает, что теперешняя доля женщин в компании в 25% — недостаточна. «Гендерное равенство — это когда в сфере работает 50% мужчин и 50% женщин. Нельзя говорить, что если у нас доля женщин в профессии такая же, как и в США, то мы достигли потолка», — говорит гендерная исследовательница. 

По ее наблюдениям, в Беларуси наметился тренд на понимание, что проблема дискриминации реальна и ее следует решать. «Но не бывает так, чтобы в одной сфере жизни в стране было очень много насилия и дискриминации, а в другой — все отлично», — замечает Стебур. 

Сейчас на место ушедших беларуских продуктовых и аутсорс-компаний, которые работали с западным рынком и по западным стандартам, приходят российские. А они, по словам Марины Хомич из агентства Recrucial, приносят с собой совсем другие процессы, стандарты и корпоративную культуру. «Даже по тому, как формулируются требования к соискателю, видно, как меняется отношение к сотрудникам. Через то, как описывается работа в компании. Есть впечатление, что будет не совсем демократичное отношение к сотрудникам», — говорит рекрутерка.

Того же мнения и исследовательница Антонина Стебур. По ее словам, в российских компаниях — более иерархичные отношения, поэтому можно ожидать и более высокого уровня гендерной дискриминации. 

IT-бизнес в Беларуси в непростые для него времена будет больше думать про выгоду здесь и сейчас, а не про diversity & inclusion или безопасность на рабочем месте, прогнозирует Марина Хомич. 

Текст: Ксения Тарасевич
Опубликовано: 25.07.2024

Читайте также

Беларуские демократические силы и «невидимые» женщины

Политика зависимости и перспективы беларуской государственности

Бистро #23: ждет ли беларускую экономику коллапс из-за войны и санкций?

Лукашенко движется к тоталитаризму. Что может его остановить?

Как беларуский театр (снова) сделали белорусским

Оказавшись в вынужденной эмиграции, беларуские демократические силы столкнулись со многими классическими проблемами политиков в изгнании. Это и невозможность прямо повлиять на ситуацию в стране, и растущий разрыв между собственным контекстом и жизнью большинства беларусов, и уход беларуского вопроса с мировой повестки дня. 

Но есть проблема, о которой задумываются и говорят куда реже: кризис политической идентичности. По мнению политического аналитика Артема Шрайбмана, оппозиция должна определиться, интересы какой группы общества она представляет и должна ли в принципе держаться за все более эфемерную связь с избирателем на родине. 

Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе.

© Fredrik Sandberg/TT Anna Lind-Priset/Imago

«Беларусы будущего»

Забегая вперед: разные группы в оппозиции дают разный ответ на вопрос, чье мнение она выражает, иногда претендуя на то, чтобы представлять разную аудиторию в зависимости от конкретной темы. Например, требуя проведения честных выборов, освобождения политзаключенных и прекращения репрессий, демократические силы все еще стремятся к репрезентации того большинства, которое, судя по всему, проголосовало за Тихановскую в 2020 году. 

Выступая на тему войны в Украине, демсилы пытаются говорить от имени подавляющего большинства общества, утверждая, что беларусы — в отличие, например, от россиян — настроены против войны. Но если оставаться аналитически хладнокровным, это манипулятивное позиционирование. 

Действительно, лишь незначительное число беларусов, судя по доступным опросам, хочет, чтобы беларуская армия участвовала в войне. Но и уровень поддержки России остается немалым. От трети до 40% беларусов, в зависимости от формулировки вопроса, заявляют о том, что одобряют действия российской армии в Украине и ее размещение на беларуской территории. С одной стороны, это не так много, если вспомнить об уничтожении свободы слова в Беларуси и огромном влиянии российской пропаганды. Но говорить об «антивоенном консенсусе» в такой ситуации можно только в очень узком смысле, касающемся участия беларусов в этой войне. По многим аспектам этой темы беларусы, на самом деле, расколоты, а не едины.

Если углубиться в то, как эта война, по мнению людей, должна закончиться, то демократы представляют меньшинство беларусов. Более половины респондентов в опросах на эту тему хотят заморозки конфликта прямо сейчас, на сегодняшней линии соприкосновения, а еще четверть желает победы России. Менее 15% горожан (опросы проводятся среди городского населения Беларуси) открыто заявляют, что война должна закончиться только победой Украины. И даже если ввести поправки на часто цитируемый фактор страха, однозначно проукраинские взгляды оппозиции все равно остаются в явном меньшинстве¹.

По другим позициям демократические силы тоже могут претендовать на репрезентацию не большинства беларусов, а, скорее, — лишь активного прозападного меньшинства. Сюда относятся евроинтеграция, выход из всех интеграционных союзов с Россией, предоставление статуса единственного государственного языка беларускому и, наконец, расширение санкций против Беларуси вплоть до торгового эмбарго — вероятно, самой непопулярной из всех перечисленных идей.

Порой кажется, что по некоторым из этих вопросов оппозиция не то, чтобы сознательно выбирает непопулярные в обществе взгляды, а, скорее, берет на себя историческую миссию: заявить какую-то стратегическую цель сегодня, чтобы в будущем сделать ее позицией большинства беларусов. В этом проявляется амбиция представлять интересы особой группы общества — «беларусов будущего», которые «подтянутся» к позициям сегодняшнего прозападного меньшинства. 

Наконец, часть активности оппозиции явно направлена на представление диаспоры — будь то идея «паспорта новой Беларуси», строительство альтернативных государственных органов в изгнании или борьба за лучшие условия легализации беларусов на Западе. 

Фактор Запада

За всей этой сложной паутиной позиций скрывается еще один, более деликатный элемент, который не принято обсуждать вслух, — интересы западных стран, которые либо дают убежище оппозиции, либо финансируют ее работу через международные фонды. Нет убедительных доказательств, что западные акторы навязывают какие-то позиции демсилам. Но беларуские политики должны учитывать интересы своих внешних партнеров. 

Порой эти интересы входят в противоречие с запросами подавляющего большинства беларусов — например, в том, что касается мобильности. Беларусы как самые активные до пандемии получатели шенгенских виз в мире (на душу населения) хотят как можно более открытых границ с Евросоюзом. А западные соседи Беларуси, реагируя на пограничные провокации Минска и его соучастие в войне, закрывают переходы через границу и, в случае Литвы, пытаются сократить поток прибывающих беларусов даже путем отмены части автобусных рейсов.

Для демократических сил это оборачивается конфликтом интересов. Светлане Тихановской и ее соратникам приходится одновременно лоббировать более лояльное отношение к тем беларусам, которые хотят путешествовать в Евросоюз, и оправдывать то, что страны-соседки закрываются от них. Этот шпагат приводит к тому, что внутри оппозиции появляются группы, которые критикуют структуры Тихановской за недостаточную активность в борьбе с «железным занавесом» на западной границе Беларуси. Сразу несколько таких коалиций («списков») пошли на выборы в Координационный совет оппозиции 25-27 мая, обещая сделать своим приоритетом международный лоббизм в вопросе мобильности. 

Конец ситуативной коалиции

В рамках демократического строя схожие проблемы решаются выборами: силы, которые замыкаются на себе и теряют связь с массовым избирателем, проигрывают и уходят из власти. Такого механизма ротации у беларуских демсил нет. Сложно полагаться на выборы, которые можно организовать лишь за рубежом. Представители, избранные самой политизированной частью диаспоры, могут оказаться еще дальше от запроса среднего беларуса, чем сегодняшние лидеры. 

Поэтому каждая политическая структура сама выбирает конкретную аудиторию, интересы которой будет представлять. Правильность их выбора оценит история. Она знает примеры триумфального возвращения из-за рубежа политэмигрантов, которые сделали ставку на работу с активистским ядром и, казалось, потеряли связь с большинством своего народа. Однако эти примеры — скорее исключения из общего правила, которое указывает на то, что более вероятным драйвером перемен в Беларуси будут новые силы, которые появятся внутри страны в следующее окно исторической волатильности. 

Но эти дилеммы ставят и другой вопрос из области политической философии: до какой степени оппозиция в изгнании должна быть скована колебаниями общественного мнения у себя на родине? Коалиция людей, поддержавших Тихановскую в 2020 году, была во многом ситуативна. Это не был бунт конкретного общественного класса, какой-либо демографической группы или сторонников какой-то идеологии. 

Речь, скорее, шла о выплеске общественного возмущения в ответ на государственное насилие, ложь и фальсификации на выборах. У общества накопился запрос на более уважительное отношение вместе с усталостью от Лукашенко. Но это была коалиция совершенно разных людей, собранная в конкретный момент в ответ на конкретные действия режима.

Было бы наивно рассчитывать на то, что поддержку этой пестрой и ситуативной коалиции большинства беларусов можно сохранять вечно. Даже в стране с нормальной политической конкуренцией к новым выборам победителям прошлых пришлось бы пересобрать большинство заново, предлагать людям какие-то новые причины поддержать себя с учетом изменившейся повестки. 

Но в Беларуси нет и в ближайшее время не ожидается конкурентной политики, борьбы за власть через привлечение на свою сторону большинства. Это значит, что оппозиция даже технически не может собрать новую «коалицию победы». Можно занять сколь угодно популярную или даже популистскую позицию по любому вопросу, от санкций и нейтралитета до экономической политики. Но до восстановления в стране электоральной конкуренции оппозиция не сможет получить от этого выбора никаких политических плодов. У беларусов благодаря этому не появится новых возможностей для политического действия. А само окно этих возможностей не станет исторически ближе от того, что лидеры оппозиции в изгнании начнут провозглашать в своих речах более популярные тезисы. 

Потерять большинство, сохранить себя

Как бы парадоксально это ни звучало, не ясно, какие политические дивиденды получит оппозиция, если будет следовать за взглядами сегодняшнего большинства беларусов. А вот представить себе риски такого подхода для устойчивости этих структур в эмиграции, наоборот, несложно. 

Во-первых, попытка вслед за большинством беларусов быть нейтральными в российско-украинской войне, призвать к перемирию прямо сейчас или выступить против санкций подорвала бы связь оппозиции с проукраинским и проевропейским ядром демократически настроенных беларусов, у которых куда более однозначная позиция по всем этим вопросам. Именно такие люди работают в политических и гражданских организациях в изгнании, редакциях независимых СМИ и составляют диаспору, которая требует от оппозиции представления своих интересов. Иными словами, балансирование в стремлении понравиться медианному беларусу вызывало бы фрустрацию и отторжение со стороны продемократического ядра.

Во-вторых, следование за самыми популярными внутри Беларуси взглядами сделало бы невозможной эффективную международную политику демократов в ситуации войны и четкого раскола на «своих» и «чужих» в Европе. Условная Светлана Тихановская, которая требует отменить секторальные санкции, или условный Павел Латушко, который призывает к нейтралитету и немедленной заморозке войны в Украине, не смогли бы нормально общаться не только с украинскими, но и с большинством западных чиновников и дипломатов. Само их пребывание в Вильнюсе и Варшаве могло бы оказаться под вопросом. 

Вероятно, со временем наиболее органичным выбором для оппозиции в изгнании станет переход в нишу моральных авторитетов, лидеров мнений и международных адвокатов Беларуси, не связанных конъюнктурой сегодняшнего общественного мнения на родине. Это позволит им искренне отстаивать свои убеждения, интересы своих сегодняшних сторонников и диаспоры, а не притворяться, что исторически беспрецедентное большинство 2020 года все еще следует за демократическими силами во всех вопросах. Разумеется, такое более скромное позиционирование противоречит идее «правительства в изгнании», которое претендует на выражение интересов всех или большинства беларусов. Но, как минимум, это более честная позиция — по отношению и к международным собеседникам оппозиции, и к реальным сегодняшним сторонникам. 

Текст: Артем Шрайбман
Опубликован: 30.05.2024

1. Исследования оценивают занижение числа проевропейских и проукраинских ответов в диапазоне от 3 до 16 процентных пунктов.↑

Читайте также

Новая беларуская оппозиция рискует повторить путь старой

Светлана Тихановская

«Беларусы уже не те, что до 2020 года. Воспоминания уничтожить невозможно»

Лукашенко движется к тоталитаризму. Что может его остановить?

Секретная служба по спасению беларусов

Даже автократам, чтобы управлять страной, нужна легитимность, то есть некое обоснование их власти в глазах большинства граждан. 

Беларуский режим был не в состоянии имитировать избирательный процесс в 2020 году и не смог дать обществу ощущение растущего благосостояния в последующие три года. 

В итоге две из четырех главных опор режима поражены кризисом легитимности, и хотя по-прежнему работает официальная идеология и харизма лидера, в целом ситуация стала куда менее устойчивой. Подкреплять власть приходится жестокостью и репрессиями. 

Подробнее о том, зачем диктаторам легитимация своей власти, почему Лукашенко будет недостаточно одного насилия и как он пытается вернуть утраченные позиции, пишет беларуский политолог Петр Рудковский.

Автократы, как правило, достаточно аморальны, чтобы не брезговать любыми формами насилия ради удержания власти, но также и достаточно умны, чтобы понимать, что без легитимации их власть будет ненадежной. 

Немного упрощая, легитимация — это ответ на вопрос «Почему этот лидер или эта группа людей руководят страной?». Важно, чтобы большинство граждан по тем или иным причинам считало, что автократ или правящая группа руководят страной не случайно, а потому, что это действительно правильно, законно или целесообразно. 

Удерживать власть без легитимации могут позволить себе, например, похитители людей, но это возможно лишь потому, что заложников берут на короткий срок и эта относительно скоротечная ситуация затрагивает лишь немногих. Если цель состоит в подчинении миллионов на годы или десятилетия, то ставка исключительно на силовое воздействие (репрессии) крайне ненадежна. Вот почему легитимация играет огромную роль практически в любой автократии. 

Виды легитимации 

Самый, пожалуй, удобный способ — это создать иллюзию демократической легитимации, то есть создать видимость избирательного процесса и политического плюрализма. Если имитация достаточно убедительна, то и внешним, и внутренним оппонентам сложно опровергнуть заявления представителей режима о том, что «мы управляем страной на тех же основаниях, что и в любой демократической стране». Такой тип легитимации принято называть процедурным. 

Есть и другие способы легитимации. Лидер (или группа) может делать упор на то, что руководит страной, поскольку: 

• эффективно обеспечивает безопасность, порядок и экономический рост — это эффект-ориентированная легитимация; 

• остается единственным защитником важных для общества ценностей и культурных традиций — идеологическая легитимация; 

• обладает необычными политическими, организационными и духовными качествами — харизматическая легитимация. 

Сломанная легитимность Лукашенко

Легитимация — довольно тонкая материя, которую сложно измерить и представить в точных количественных данных. Тем не менее шведский Институт Varieties of Democracy (V-Dem) занимается, среди прочего, составлением индексов разных форм легитимации в большинстве стран мира, основываясь на оценках нескольких экспертов (как правило, пяти).

Ситуацию в Беларуси проект V-Dem отслеживает с момента запуска в 2014 году. Индексы за 1991–2014 годы составлены ретроспективно (на базе анализа прошлых событий и процессов), начиная с 2015-го — по итогам систематических наблюдений за событиями предыдущего года. 

Согласно оценкам V-Dem, вплоть до 2019 года режим Александра Лукашенко вполне успешно использовал все четыре формы легитимации. По шкале от 0 до 4 почти все они были оценены выше 3, за небольшим исключением: процедурная легитимация в 2019 году — на 2,7 (что все равно довольно высоко). Это можно увидеть на Графике 1.

О том, что произошло после 2020 года, более чем красноречиво рассказывает график ниже.

После 2020 года беларуский режим переживает кризис легитимности одновременно на двух ключевых уровнях: процедурном и эффект-ориентированном. Власть оказалась не в состоянии имитировать избирательный процесс в 2020-м, а в последующие годы не обеспечила обществу ощущение, что его благосостояние растет.

Крушение сразу двух форм легитимации, как это произошло в Беларуси, — случай довольно редкий. Несложно найти автократии, где атрофирована одна из форм легитимации. Но сложно найти такие, где атрофированы обе, и еще сложнее — примеры, когда радикальный упадок двух форм легитимации произошел так быстро. 

В чем конкретно выражается это падение и чем оно вызвано — отдельный вопрос. Мы сосредоточимся подробнее на сохранившихся составляющих легитимации: харизматической и идеологической. 

Хоть Прометей, хоть Зевс, но точно не Дэн Сяопин

Беларуский режим уже больше четверти века остается одним из самых ярких примеров персоналистской системы, где государственная власть сосредоточена в руках одного человека. Это не могло не отразиться на стратегии легитимации системы, в которой с самого начала ключевую роль играет образ харизматичной личности, способной вывести страну из хаоса и обеспечить ей процветание.

В первые годы правления харизматическая легитимация Лукашенко была сконструирована на ассоциации с Прометеем — энергичным и бесстрашном титане, который защищает «простых людей» от произвола чиновников, бандитов, олигархов, а также недругов в большом мире, таких как НАТО или МВФ. Но проблема с образом Прометея в том, что его легко поддерживать в первые месяцы (реже — годы) нахождения во власти, но со временем он теряет убедительность. «Сейчас-то ему кто мешает?» — в течение последних 20-25 лет такой вопрос часто звучал, в том числе от избирателей Лукашенко. Если у тебя вся полнота власти, а все «плохие боги» повержены, какой же ты Прометей? 

По мере усиления личной власти Лукашенко и ликвидации практически всех сдержек и противовесов имидж Прометея начал вытесняться имиджем Зевса — всесильного и решительного хозяина страны. Почти все встречи с чиновниками, трудовыми коллективами или журналистами организовывались таким образом, чтобы Лукашенко был пространственно и символично «отделен» от остальных. Примерно с конца 1990-х его харизма — это харизма небожителя, который видит все, что происходит «на земле», и время от времени нисходит на эту землю, как правило, с карающей миссией.

Во второй половине 2010-х в номенклатурных кругах, а порой и в бизнес-сообществе участились попытки создать Лукашенко имидж «просвещенного автократа» вроде Ли Куан Ю (лидер Сингапура в 1965–1990 годах) или Дэн Сяопина (лидер Китая в 1978–1989). Но этот имидж не прижился. Лукашенко демонстративно пренебрегал принципами рационального менеджмента, предпочитая показушные «разносы» чиновников, вульгарную манеру общения («Ты посмотри на эту скотину, она же вся обос*анная!») и эмоциональные «распоряжения» в духе «Умри, но сделай!». 

После 2020 года V-Dem зафиксировал небольшое падение роли харизматической легитимации беларуского режима. Возможно, эксперты V-Dem посчитали, что некоторое переформатирование системы, включающее ограничение полномочий президента и сроков его правления, как-то изменило в ней роль лидера. Эксперты могли также принять во внимание последствия так называемой «тайной инаугурации», которую даже российские сторонники Лукашенко восприняли как проявление его, как минимум, слабости. На практике, однако, падение роли харизматической легитимации, если вообще имело место, то было незначительным. Наряду с идеологической она по-прежнему остается главной. Это все еще легитимация «Зевса» — отделенного от элит и народа всесильного хозяина. 

Харизматическая легитимация, в принципе, по природе своей хрупка и изменчива, а легитимация через образ «Зевса» еще и сильно зависит от физической и психической формы лидера. Усугубление проблем Лукашенко со здоровьем, особенно в такой чувствительной области, как голос, приведет к постепенному (а то и резкому) упадку этой формы легитимации. Даже среди его ярых сторонников заметно ожидание: в мае 2023 года провластный эксперт Александр Шпаковский написал в соцсетях, что «в ближайшие годы завершится эпоха Лукашенко, который стал создателем беларуского государства». 

Вертикаль вместо последовательности

Беларусь — одна из немногих в мире стран, где идеологическая легитимация оформлена институционально и носит особое название «идеологии беларуского государства». Видимо, ощущая ненадежность имитационных выборов и понимая, что не может гарантировать населению стабильный рост доходов, режим уже в 2003 году — несмотря на возражения части элит — запустил процесс создания «идеологической вертикали». 

Идеологическая вертикаль — это иерархическая структура, во главе которой стоит замглавы администрации Лукашенко по идеологии. В его подчинении находятся заместители ректоров и директоров по идеологической работе, замы руководителей по идеологической работе госорганизаций, начальники управлений по идеологической работе в шести облисполкомах и в Минском горисполкоме, а также главные редакторы республиканских и областных государственных СМИ. 

Начальникам областных управлений по идеологической работе подчинены редакторы районных СМИ, а также заведующие отделами по идеологии горисполкомов и райисполкомов. Отвечающие за это работники лицеев, колледжей, училищ — тоже. 

В свою очередь, заведующим районных отделов подчинены ответственные за идеологию в начальных, базовых и средних школах, а также в местных госорганизациях и сельхозорганизациях. 

За двадцать лет существования этого института менялись как содержание, так и функции идеологии. Она никогда не была связной и последовательной системой идей. 

Не стала она последовательнее и после 2020 года. Например, усилившийся нарратив об историческом единстве беларуского и российского народов сосуществует с нарративом о Великом княжестве Литовском (ВКЛ) как «беларуском государстве» несмотря на то, что ВКЛ никогда не было союзником Москвы, зато как минимум десять раз с ней воевало. Традиционный нарратив о «миролюбивости беларусов» сосуществует с апологетикой российской агрессии против Украины, а нарратив о «христианских ценностях» — с восхвалением атеистической советской эпохи. Но идеология — не научная система, поэтому противоречивость ей не слишком вредит. 

Новые идеологические доминанты

В последние четыре года беларуский режим значительно усилил культивирование своего имиджа как защитника «традиционных ценностей» и борца с «реабилитацией нацизма». Последнее в большей степени направлено на то, чтобы демотивировать участников протестов 2020 года, чем на поддержание собственной легитимности. Основной смысл «борьбы с реабилитацией нацизма» — быть идеологическим фоном для юридического преследования политических оппонентов. Здесь важно активировать цепочку ассоциаций: нацисты напали на Беларусь, некоторые коллаборационисты использовали бело-красно-белый флаг, современные сторонники перемен тоже выступали под бело-красно-белым флагом — значит, они «неонацисты». 

Более серьезную роль для легитимации режима играет риторика защиты «традиционных ценностей». Она имеет как минимум две сильные стороны. Во-первых, хорошо соответствует широко распространенным настроениям в беларуском обществе. По данным последней волны опросов Всемирного обзора ценностей, проводившихся в 2017–2022 годах, в Беларуси 67% респондентов указало, что «не хотели бы жить по соседству с гомосексуалами». Это даже больше, чем тех, кто не хотел бы жить рядом с «больными СПИДом» (61%), причем тенденция к снижению не наблюдается. Скорее наоборот: в нулевых доля тех, кого не устраивало соседство с гомосексуалами, составляла 63%.

Во-вторых, риторика «традиционных ценностей» хорошо соотносится с антизападным и пророссийским (или проевразийским) компонентом идеологии, который по понятным причинам был усилен после 2020 года. Несмотря на продемократическую мобилизацию, беларусы по-прежнему остаются довольно евроскептичными и ориентированными на Восток, даже по сравнению с такими странами, как Армения или Азербайджан.

Ввиду проблематичности собственно национальной идентичности беларусы пытаются идентифицировать себя на других уровнях. «Традиционные ценности», привязанность к русскому культурно-языковому пространству, евроскептицизм (точнее, дистанцирование от западного мира) — все это становится частью ответа на вопрос «Кто мы?», важным компонентом самоидентификации. Лукашенко и его режим эксплуатируют все это для поддержания своей политической легитимации. 

Уязвимое место

После 2020 года беларуский режим переживает кризис легитимности на двух ключевых уровнях, но созданная в 2003 году «подстраховка» легитимности Лукашенко в виде идеологической вертикали оказалась как нельзя кстати. Поскольку у режима нет партии власти (ее начали создавать лишь в 2023 году), без нее было бы сложно быстро наладить идеологическую обработку населения. Некоторые компоненты этой легитимации, как, например, риторика «традиционных ценностей» и антизападничество, относительно успешно выполняют свои функции.

Тем не менее идеологическая легитимация довольно шатка и ненадежна, так же как и харизматическая. Даже в условиях информационной закрытости опора на идеологию переставала работать по мере ухудшения условий жизни (вспомним страны коммунистического лагеря второй половины 1980-х). Сегодняшняя Беларусь функционирует в условиях информационной открытости: более 80% населения пользуются интернетом, а режим не в состоянии существенно ограничить доступ к нежелательному контенту. 

Таким образом, легитимация — по-прежнему очень уязвимое место беларуского режима. Осознание этой проблемы — скорее всего, основная причина, по которой в феврале 2022 года режим организовал конституционный референдум и начал процесс переформатирования системы.

Текст: Петр Рудковский
Опубликовано: 10.05.2024

Читайте также

«Беларусы уже не те, что до 2020 года. Воспоминания уничтожить невозможно»

Путинская Россия уже похожа на Третий рейх?

Лукашенко движется к тоталитаризму. Что может его остановить?

«Революция невероятных»

Диктатуры. Перезагрузка

Круглосуточно семь дней в неделю команда эвакуации фонда беларуской солидарности BYSOL принимает заявки и вывозит из Беларуси людей, которым грозят тюремные сроки, ограничение свободы, административный арест или угрожает другое преследование по политическим мотивам. 

С января 2021 года команда BYSOL уже провела больше тысячи таких операций. Эвакуировали и отдельных людей, и целые семьи. О том, как это делается, с сотрудниками команды поговорила Анна Волынец. 

Обратите внимание! Проект будет рад сотрудничеству и совместным проектам с бизнесменами. Электронная почта для связи — evacuation@bysol.org.

Сколько людей бежит из Беларуси

«Много к кому приходят с обысками, и люди сразу с работы едут за границу. В чем пришел на работу — в том и уехал навсегда», — рассказывает представитель службы эвакуации фонда беларуской солидарности BYSOL.

Служба появилась в январе 2021 года, когда еще действовали ковидные ограничения. Осложняло работу и то, что остановилось прямое авиасообщение Беларуси с европейскими странами. Затем к сложностям добавился миграционный кризис на границе Беларуси с ЕС. 

За это время команда провела более тысячи операций по спасению, во время которых эвакуировали и отдельных людей, и целые семьи. 

Мы не называем имен, возраста, пола участников команды, чтобы не давать силовикам в Беларуси никаких данных. О команде можно точно сказать две вещи: во-первых, на всех ее сотрудников на родине заведены уголовные дела и они не ездят в Беларусь. Во-вторых, все они переживают за страну и беларусов. 

Основатели службы до 2020 года работали в сфере бизнеса, потом присоединились к протестам, делали собственные общественные проекты. Они, каждый по отдельности, столкнулись с политическими преследованиями, так что им пришлось спешно и тайно выезжать из страны. То есть покинуть свой дом и спать на чьей-то кухне, имея с собой лишь рюкзак, неделями искать возможность выехать за границы Беларуси и России, а потом — строить жизнь с нуля.

«Мы познакомились уже после выезда и поняли, что бежать надо будет многим. Организуя первый канал [эвакуации], мы понимали, насколько это важно, но не были уверены, что получится его найти», — говорят члены команды.

Прогноз оказался верным: ситуация в Беларуси не улучшается, даже наоборот, отмечают в службе.

«Поток репрессий такой же, каким был в 2020–2021 годах. Продолжаются зачистки. Все так же в камерах на четверых может находиться до десяти человек. Мы предполагаем, что проходит пять-десять задержаний в день, это около 300 новых репрессированных в месяц», — говорит команда. 

Многие люди решаются на экстренный отъезд, освобождаясь после административного ареста. Они делают это в течение нескольких дней, а порой и часов, если в дальнейшем им грозит уголовное дело. 

«Человек выходит из изолятора или СИЗО, успевает максимум принять душ и через час бежит», — говорят собеседники. 

Служба эвакуации строит свою работу на принципах законодательства ООН о беженцах. Это значит, что к целевой группе относятся только те, кто попал под политические репрессии. Таким людям служба эвакуации помогает легально покинуть Беларусь. Нелегальной миграцией не занимаются, подчеркивают в команде эвакуации. Конечная точка маршрута — ЕС, и въезд туда всегда разрешен. 

«Мы помогаем людям оказаться на безопасной территории. Однако путь до этой финальной точки бывает сложным и насыщенным драматическими событиями… По прибытии мы отправляем людей в органы государственной власти, чтобы они заявили о себе и прошли процедуру легализации», — объясняют представители команды.

«Решил заплатить пять тысяч долларов за свободу — и попал в СИЗО»

Случалось, что люди месяцами жили в буферной зоне, прячась в ожидании момента перехода границы, дня или даже часа «икс» — просветы для совершения необходимых действий бывают очень маленькими, объясняет представитель службы эвакуации.

Речь, например, о времени, когда нужно начать движение. Команда дает отмашку — и человек быстро садится в машину к незнакомцу. 

«Если на границе случается неудачная попытка перехода, человека возвращают обратно в квартиру. Он в панике и не знает, что делать. Мы-то знаем, а он — нет. Он хочет все бросить и перебегать границу сам, или ему в интернете пообещали вывоз на машине, — говорят члены команды. — Но мы знаем, что лучший вариант — это сменить квартиру и ждать следующей попытки перехода. Обычно человек действует по нашей инструкции и все получается. Но бывало, что люди пропадали со связи и делали по-своему, а потом мы вытаскивали их с помощью российских адвокатов из российских же СИЗО».

Другой вариант событий: человек находит в интернете людей, которые обещают ему переход границы, и дает им деньги. В известных службе случаях «помощники» в лучшем случае пропадали с деньгами, в худшем — приводили людей туда, где их задерживали пограничники. 

«Один из самых жестких случаев был, когда российские пограничники задержали бизнесмена средней руки, который решил отдать пять тысяч долларов непонятным людям. В результате он не только попал в СИЗО в России, но и был сильно избит, получил серьезные проблемы со здоровьем. Бывало, люди отдавали свои деньги мошенникам, а потом шли к нам, и приходилось искать деньги, чтобы их вывезти», — рассказывают в команде эвакуации BYSOL.

Не попадались только депутаты

Какого возраста в основном люди, которые бегут из Беларуси, мужчины это чаще или женщины, чем они занимаются? Любые категории и слои населения, которые только можно представить, говорят в команде. 

«Депутаты только не попадались. А так — бедные и богатые, от уборщицы до профессора, даже милиционеры. Чтобы некоторых людей выпустили под подписку о невыезде, за них вносили залог в сотни тысяч долларов. Был случай, когда КГБ потребовало с бизнеса оплатить якобы налоги, и сумма перевалила за полтора миллиона на нескольких человек. К нам идут и такие люди — и те, у кого в кармане 150 долларов», — рассказывают собеседники.

Команда эвакуации не берет денег за свою работу, более того, есть внутреннее негласное правило — оплатить дорогу, если у человека мало денег. Спасение одного человека обходится примерно в 500 долларов, в них входят стоимость билетов, такси и другие расходы. В результате человек оказывается на безопасной территории ЕС или третьих стран. Большинство вынужденных мигрантов имеют представление, где они хотят жить и на какие средства. Но в отдельных случаях у людей нет ни друзей за границей, ни работы, ни планов. Таким людям служба оказывает первичную консультацию, а некоторым помогают и в адаптации на новом месте.  

Как складывается судьба эвакуированных людей

Работа по эвакуации сложна эмоционально, говорят сотрудники BYSOL. Одна из проблем — осознание, что вывоз почти любого человека означает для него новые сложности и, возможно, новые страдания. 

Что говорят сами люди, приехавшие в никуда? По прибытии в большинстве случаев их не волнует, в какой они стране, сколько у них денег, как жить дальше. Волнует в первую очередь то, что они на свободе. «И большинство беларусов нормально устраивают свою жизнь, даже приезжая на вокзал новой страны вовсе без денег», — говорят в службе эвакуации. 

Многие релоканты подают заявки на персональные сборы, которые организует фонд BYSOL, или находят помощь другим образом. «Человек ощущает солидарность, когда другие люди собирают ему 1000–1500 евро для начала жизни в чужой стране. Это очень помогает. Если бы его бросили, то в будущем он стал бы строить жизнь сам по себе и забыл про Беларусь», — отмечают в команде.

Как правило, материальной помощи хватает лишь на удовлетворение первых бытовых нужд, поэтому экстренно переехавшим приходится сразу искать работу или какое-то время пользоваться помощью друзей.

«Таких, как мы, в мире единицы»

Служба эвакуации BYSOL стала лауреатом в номинации «Правозащитная кампания/инициатива года» в конце 2023-го на ежегодном вручении Премии правозащитного сообщества. 

Награду получал руководитель BYSOL Андрей Стрижак, а речь в честь победы от членов команды была анонимной, в записи и с измененным голосом. 

Андрей Стрижак на церемонии вручения премии Правозащитного сообщества / © Фото «Вясна»

Такова цена этой работы: кто-то из службы круглосуточно на связи, но ни один не говорит о своей работе публично. Зачастую члены команды даже не могут ответить на вопрос, где работают. 

«Изначально мы рассчитывали, что три месяца, полгодика — и будем заниматься своей жизнью. Но уже три года пролетели, как один день, а ничего не меняется», — говорят люди из службы эвакуации.

Опасна ли их работа? Скорее, да. В команде считают, что подобный опыт не получить в «мирной жизни»: «Это уникальная деятельность, которая вне контекста жизни всего мира. Таких, как мы, единицы, а то и вовсе нет. Сложно представить себе подобную структуру вне спецслужб или структур безопасности. Мы похожи на силовые структуры планированием, складом ума, аналитикой, подходом к задачам». 

Что будет, если кто-то из команды поедет в Беларусь? Вероятно, сядет в тюрьму, потому что на каждого есть как минимум материал по делам, не связанным с эвакуацией. Ими интересуются Департамент финансовых расследований, КГБ, региональная или минская милиция. 

«Мы не надеемся вернуться, мы пока думаем только о том, исчезнет ли потребность в эвакуациях. И в ближайшие года три точно не видим такой перспективы. Что еще хуже, мы не знаем, не нужна ли будет эвакуация и в случае смены власти. Так и живем, — говорят в команде. — Мимо нас проходит личная жизнь, дети растут без нас. Но это цена ответственности за жизни людей. Мы это делаем не по долгу службы и не пенсию зарабатываем. В плане отношения к делу мы стоим не на одну голову выше силовиков».

Текст: Анна Волынец
Опубликовано: 18.03.2024

Читайте также

Кто танцует «бульба-дэнс»? Беларуский шоу-бизнес после 2020 года

Издатель «неправильных» книг

Белая эмиграция: почему из Беларуси уезжают врачи

Лукашенко движется к тоталитаризму. Что может его остановить?

Как беларуский театр (снова) сделали белорусским

Если бы беларуский театрал перенесся на машине времени из июля 2020 года в начало 2024-го, то не узнал бы привычную сцену: исчезнувшие коллективы, запрещенные спектакли, эмигрировавшие актеры… Одним словом, пепелище, на котором оставшиеся пытаются сохранить остатки былой «роскоши». 

Беларуский театральный критик Денис Мартинович рассказывает о расцвете театральной жизни во второй половине 2010-х годов — и о том, как подавление мирной революции сделало невозможной и ее тоже. Как артисты и целые труппы уехали из страны и что происходит с теми, кто остался. 

Шанс конца десятых

«Был на выходных в Беларуси. <…> Не покидало ощущение, что и пять, и десять лет назад в той же Беларуси я уже слышал эти речи. <…> это значит, что ничего по сути пробить невозможно, что ни говори. <…> можно рассчитывать только на внешний рынок — как это происходит с феноменом белорусской драмы, которая, как правило, выстреливает за пределами страны. <…> Слабый контакт театр — аудитория. Отсутствие режиссерских школ и открытых площадок. Неменяющееся образование. Необходимость (и по факту невозможность) лицензирования театральной деятельности, существующей вне государственных институций, — иначе сочтут за несанкционированный митинг. В Беларуси есть почти все. Новые драматурги, новые продюсеры, новые критики, новые артисты, чуть сложнее с режиссурой. А пробить плотину бледной, унылой госполитики в области культуры им всем совершенно невозможно». 

Это высказывание российский театральный критик Павел Руднев оставил в своих социальных сетях в 2015 году (авторская орфография и пунктуация сохранена — прим. дekoder’а). Оно точно отображало ситуацию, десятилетиями существовавшую в стране. Но в конце 2010-х годов в Беларуси наступила политическая оттепель, после чего дела в театре, казалось бы, тоже начали меняться.

Благодаря финансовой помощи банкира Виктора Бабарико и работе команды под руководством менеджера Анжелики Крашевской в ​​Минске сложилась система, альтернативная государственному театру. Она включала в себя ежегодный фестиваль ТЕАРТ с зарубежной и беларуской программой, проект TheaterHD, позволивший смотреть зарубежные спектакли на экранах кинотеатров, а также независимый экспериментальный ТОК-театр. Появление такой системы давало надежду, что будет прервана порочная практика постоянного обнуления, заставлявшая каждое новое поколение беларуских театралов начинать все сначала. Как это было, например, в сталинские годы, когда власть физически уничтожала театр. Или же в постсоветские, на которые пришлось сознательное недофинансирование культуры, сочетавшееся с государственным вмешательством. Комплекс этих обстоятельств еще до 2020 года приводил к уходу из профессии или эмиграции. Театральный слой становился таким тонким, что постоянно происходил культурный разрыв с прошлым и обнуление. Но появилась надежда, что театральные двадцатые сохранят преемственность по отношению к десятым.

Но случилось обратное. События 2020 года — результаты президентских выборов и насилие после них — не смогли оставить людей театра равнодушными. Самым громким стало заявление труппы Купаловского театра, ушедшей из своих стен практически в полном составе. После этого буквально за один-два сезона беларуский театральный мир изменился до неузнаваемости.

Кто на Запад, кто — на Восток

Увольнения, черные списки, нежелание работать в новых условиях, отсутствие перспектив привело к достаточно широкой эмиграции беларуских актеров. Основных направлений оказалось два: Россия и Запад (путь в Украину неизбежно закрылся после начала полномасштабной войны). 

На восток поехало меньшинство. Например, два купаловских актера: Иван Трус (перешел в питерский Александринский театр и сыграл в нем уже почти десяток ролей) и Павел Харланчук (две роли в Губернском театре Сергея Безрукова, а также активные съемки в сериалах). Режиссеры театра кукол Игорь Казаков и Александр Янушкевич успешно ставят в российских региональных коллективах как свободные художники. Анастасия Гриненко стала главным режиссером Иркутского музыкального театра и т.д.

Эмигранты, выбравшие западное направление, в большинстве своем переехали в Польшу и Литву. Вскоре они оказались на распутье. 

Первый путь связан с попыткой наладить деятельность постоянных трупп. Так появились «Купаловцы», Team.theatre, «Театр Августа», продолжил ставить Свободный театр, заявили о себе и некоторые другие коллективы. До этого театралы работали преимущественно в составе стационарных государственных театров (со своим зданием, постоянной труппой; небольшим, но стабильным финансированием). Теперь же они столкнулись с реалиями проектного театра, когда актеры выбираются под конкретную задачу, а итоговый творческий проект показывается ограниченное количество раз на арендованной площадке. Жизнь в эмиграции, уменьшение аудитории, отсутствие опыта работы по новой системе — все это привело к тому, что число премьер стало резко уменьшаться. Сегодня упоминавшиеся выше труппы фактически существуют не как постоянно работающие коллективы, а как бренды, под вывеской которых объединяются те или иные актеры. 

Второй путь выбрали те актеры и режиссеры, которые в индивидуальном порядке устроились либо в вышеназванные беларуские труппы, либо в зарубежные коллективы, где они работают на иностранных языках. Среди них наиболее известны режиссеры Юрий Диваков, Полина Добровольская и Микита Ильинчик. 

Третий путь — уход из театра в смежные сферы. Например, звезда Купаловского и «Купаловцев» Кристина Дробыш занимается озвучкой беларуских книг для проекта «Кніжны воз».

Новые реалии театральной Беларуси

Их коллеги, которые решили остаться в Беларуси, быстро столкнулись с новой реальностью. Одним из ее проявлений стало резкое изменение театральной географии. Помимо ТОК-театра в Беларуси до 2020 года существовало большое количество частных театров, инициатив и проектов. Практически все они — и «Территория мюзикла», и Современный художественный театр, и инициатива Homo Cosmos, и проекты на площадке ОК16, появившейся благодаря Виктору Бабарико, — прекратили существование (как и государственный театр одного актера «Зніч»). Начать новые проекты теперь невозможно: чиновники не дают гастрольные удостоверения на показы. 

Из «частников» сохранился лишь Камерный драматической театр (его возглавляет лояльная власти Наталья Башева); кроме того, проходят показы Семейного инклюзив-театра «i». После гибели критика Алексея Стрельникова стало известно еще и о закрытых показах-квартирниках, организацией которых он занимался. 

Зарубежная продукция, которую показывают в Беларуси, представлена российскими гастролерами. Уровень может быть разным: от спектаклей Большого театра России (поставленных еще в прошлом веке, но исполненных на высоком уровне) до откровенно провинциальных развлекательных постановок. Продукцию более высокого уровня предлагают российские театры, которых приглашают на фестивали «M@rt.контакт» (Могилев) и «Белая Вежа» (Брест). Но в целом на этом разнообразие и заканчивается. За театральные хлеб и зрелища теперь отвечают исключительно беларуские государственные коллективы — как в советские времена.

Цензура, увольнения, война

Традиционно считается, что жизнь государственных театров после 2020 года кардинально изменилась. Это правда, но касается она далеко не всех. Из Горьковского ушла актриса и лидер группы Naka Анастасия Шпаковская, оттуда уволили Александра Ждановича — всеми любимого Маляваныча. Театр-студия киноактера лишилась Елены Гиренок, сыгравшей одну из главных ролей в фильме «Купала». Но в целом афиша этих коллективов — а также столичных Музыкального и Молодежного, театров в регионах — осталась прежней. Их руководство и раньше не стремилось говорить со зрителем современным театральным языком. Одно из исключений — балеты хореографа Сергея Микеля, которые идут в Музыкальном. 

Жизнь других коллективов действительно изменилась в худшую сторону. 

Во-первых, в театрах прошли увольнения: от точечных до массовых. Первые затронули практически каждую труппу. Среди вторых (кроме упоминавшегося Купаловского) вспомним Гродненский областной и столичный Новый драматический театры — некоторые участники обеих трупп в 2020 году присоединились к забастовке. Или Театр оперы и балета: за предыдущие два сезона примерно треть балетной труппы была уволена или ушла сама, работы лишилось четыре дирижера и т.д.

Во-вторых, расцвела цензура. Разумеется, она существовала и прежде, но была относительно мягкой. Символом нового подхода стало закрытие в Витебске спектакля «Ціль» — за фразу «Няхай жыве Фландрыя» (в 2021 году). До этого в Беларуси постановки не запрещали после премьеры как минимум 20 лет. Порка была показательной: из театра уволили директора и нескольких актеров. С того времени до публичных запретов больше не доходило — но только потому, что ни о какой самодеятельности больше нет и речи. Названия спектаклей, текст пьесы или инсценировки утверждаются заранее. Потенциальная «крамола» отстреливается на подлете.

В-третьих, государство явно сделало ставку на войну, на Россию и на классику.

В репертуаре то одного, то другого театра стали появляться постановки, посвященные Второй мировой: «А зоры тут ціхія» (Купаловский), «Альпійская балада» і «Карней» (РТБД), «Альпы. Сорок первый» (ТЮЗ), «Храни меня любимая» (Музыкальный) и т.д. Этот список будет шириться: в планах других беларуских коллективов — аналогичные спектакли. Для показа военных постановок Купаловским театром организован специальный фестиваль «Перамога».

Современных беларуских драматургов в театрах теперь практически не ставят, выбор делается в пользу русской литературы. Причем не современной, а классической. Наиболее явный пример подает Горьковский. На сезон 2023/24 заявлено пять премьер. Одна о войне, четыре — по произведениям русских писателей: Пушкина, Лермонтова, Андреева и Сологуба. 

Ориентиры публично задает государство через своих доверенных лиц. «Мы увлеклись современной драматургией и забыли об огромном пласте классики», — провозглашает лояльный режиссер Виталий Котовицкий. Кроме того, беларуские театральные подмостки перестали быть местом для эксперимента (и для экспериментаторов). В отечественном театре теперь актуально исключительно традиционное прочтение произведений. 

Все эти события и тенденции на корню уничтожили преемственность. Статистика подтверждает это: в марте 2020 года беларуские критики назвали лучшие спектакли за предыдущий, 2019 год; из первой десятки к моменту публикации этого текста на сцене остались только два. 

Помимо разрыва преемственности театр принудительно обнулили, отсекли слой талантливых режиссеров и актеров, ввели цензуру, запретив говорить о наболевшем, после чего сказали: «Работайте». Неужели кто-то может поверить, что из этого что-то получится? 

«Инстаграмный» ТЮЗ и работы Корняга

Историческую сцену Купаловского театра теперь занимает собранная фактически с миру по нитке труппа, состоящая из московских студентов, до этого не учивших беларуский язык (напомним, речь идет о старейшем национальном театре), из малоизвестных беларуских актеров и нескольких активистов-старожилов из прежнего состава.

Театр оперы и балета окончательно повернул в прошлое: ставка сделана на восстановление балетов, поставленных художественным руководителем театра Валентином Елизарьевым еще в 1970-1980-х годах («Сотворение мира», «Щелкунчик», «Дон Кихот» и т.д.). Увольнения четырех дирижеров и солистов оркестра резко снизило музыкальный уровень театра. В остальном же Оперный остался верным политике десятых годов. На сцене театра идут всего две беларуские оперы («Дзікае паляванне караля Стаха» и «Сівая легенда» по Короткевичу) и один балет («Маленький принц»). В целом же предпочтение отдано проверенной классике XIX века без каких-либо экспериментов. 

Наиболее радикальные изменения произошли в ТЮЗе. Новый директор театра Вера Полякова фактически интегрировала в состав этого театра свой частный коллектив «ТриТэФормат». На постановки спектаклей приглашают исключительно московских режиссеров. Упор при этом делается на внешний эффект и яркую, «инстаграмную» картинку (вроде «Грозы», во время которой на сцену выливается чуть ли не кубометр воды) для привлечения зрителей. До прихода этой актрисы, вдовы предыдущего министра иностранных дел Владимира Макея, театр работал исключительно на беларуском языке. Полякова начала сознательно переводить его на русский. Теперь на всю страну осталось всего четыре театра (из 29), работающих исключительно на беларуском: Купаловский, Республиканский театр беларуской драматургии (РТБД), Коласовский и беларуский театр «Лялька» (последние два — из Витебска).

В большей степени наследие прошлого удалось сохранить столичному Театру кукол и РТБД. Хотя и там ситуация непростая. Прошли неизбежные увольнения, серьезно просел репертуар. В РТБД сняли ряд «неугодных» спектаклей (например, по пьесам Юлии Чернявской или Виктора Мартиновича). В «куклах» ряд «взрослых» спектаклей просто перестал попадать на афишу. От наследия Алексея Лелявского, возглавлявшего театр несколько десятилетий, практически ничего не осталось.

Оба коллектива пытаются держаться на плаву. В первую очередь эти попытки связаны с личностью режиссера Евгения Корняга — одного из немногочисленных представителей «новой волны» десятых, сохранившего возможность ставить спектакли в Беларуси. В РТБД вышли его «Пачупкі» и «Забалоцце», в Театре кукол, куда Корняг пришел на работу, — постановки для детей «Умная собачка Соня» и «Бабочки» (первый бэби-спектакль театра). Эти постановки в целом держат прежнюю планку, но новых спектаклей того же уровня в Беларуси практически нет. Это лучше всего доказывает, что шедевры или даже успешные проекты появляются скорее не благодаря, а вопреки обстоятельствам. И, к сожалению, в ближайшие годы ничего в этом отношении не поменяется.

Текст: Денис Мартинович
Опубликовано: 16.02.2024

Читайте также

«Беларусы уже не те, что до 2020 года. Воспоминания уничтожить невозможно»

Кто танцует «бульба-дэнс»? Беларуский шоу-бизнес после 2020 года

Белая эмиграция: почему из Беларуси уезжают врачи

Курапацкае кальцо

За последний год движение авторитарного режима Александра Лукашенко к тоталитаризму только ускорилось: власть не видит причин останавливаться и «расползается» во все новые сферы, включая частную жизнь людей, их трудоустройство, выезд за границу, образование, историческую память. 

О том, как элементы классического тоталитаризма дополняются цифровой диктатурой новейшего времени, — и о том, что может остановить этот процесс, размышляет беларуский политический аналитик Артем Шрайбман.

Почти год назад в статье на дekoder’е мы подробно описали многочисленные признаки тоталитарного режима, которые тогда приобретал режим Александра Лукашенко. Это были не только размах и глубина репрессий, которых беларусы не видели со времен сталинизма, но и другие, менее очевидные, черты. Провластные активисты и профессиональные доносчики стали участвовать в репрессиях, указывая властям, на кого обратить внимание. Лукашенко вписал в конституцию новый неизбираемый орган, Всебеларуское народное собрание, которое стало гибридом советского Пленума ЦК КПСС и Всекитайского собрания народных представителей. В стране появилась система контроля за политической благонадежностью при найме людей на работу. Устроиться в госсектор с пометкой о нелояльности или об участии в протестах стало невозможно.

За 2023 год признаков движения к тоталитаризму стало еще больше. Этот тренд возник как реакция авторитарного организма на потрясения 2020 года, но продолжил развиваться уже по собственной логике. Механика процесса происходит в точном соответствии с оруэлловской формулой «цель власти — власть». Помещенная в пространство без ограничений, авторитарная власть не видит причин останавливаться и «расползается» в ранее не затронутые ею сферы жизни общества. Беларуское государство находит новые ниши для установления в них запретов, включая частную жизнь людей, образование их детей и историческую память, свободу их трудоустройства и перемещения. 

Цифровая диктатура и барьеры на выезд

Уже три года беларуские спецслужбы расширяют доступ к всевозможным базам персональных данных. Сразу после протестов 2020 года власти объединили информацию с камер видеонаблюдения по всей стране в единую систему, которая позволяет быстро находить нужных людей с помощью технологии распознавания лиц. В конце 2022 года спецслужбам дали право требовать постоянного доступа фактически к любым электронным базам данных. В теории этот указ Лукашенко давал силовикам возможность не по запросу, а постоянно находиться в базах данных банков и больниц, мобильных операторов, курьерских и транспортных компаний — иными словами, осуществлять полный контроль за цифровым следом каждого жителя Беларуси. В августе 2023 года Лукашенко подписал указ, по которому силовые органы получат доступ к специальной системе контроля всех банковских переводов в стране. У спецслужб будет возможность заблокировать любой платеж на срок до 10 дней при подозрении в каком-то нарушении закона. 

Также классический признак тоталитарного государства — ограничение на выезд граждан. Беларуский режим пока не дошел до системы загранпаспортов и выездных виз, которые существовали, например, в СССР. Но контролировать выезд беларусов власти стали намного тщательнее. С весны 2023 года, после громкой атаки дроном российского самолета на беларуском аэродроме «Мачулищи», силовики стали выборочно досматривать на границе телефоны людей, покидающих Беларусь и въезжающих в нее. Тех, у кого находят что-то запрещенное, арестовывают. Первыми под такой усиленный контроль попадают задержанные ранее по политическим мотивам либо люди, которые имеют какую-то связь с Украиной: частые поездки туда, украинский паспорт или ВНЖ. 

В мае 2023 года власти приняли закон, дающий КГБ право ограничивать выезд человека за рубеж «в интересах национальной безопасности» на срок до полугода. С ноября некоторым госслужащим, руководителям государственных компаний и всем силовикам можно покидать Беларусь только по согласованию с начальством.

Лукашенко за своим любимым развлечением / © President.gov.by

Переписывание памяти как часть идеологической доктрины

Год назад мы писали, что беларуский режим не завершил свое движение к тоталитаризму из-за отсутствия его ключевого компонента — мобилизационной идеологии, которая пронизывала бы все публичное пространство, образование, пропаганду. Этот вывод все еще актуален. Но отдельные компоненты полноценного идеологического фундамента все отчетливее просматриваются, как минимум, в создании официального исторического нарратива и индоктринации школьников с его помощью. 

Это смесь советского и пророссийского взгляда на историю, в котором беларуская государственность стала возможной только благодаря антизападному союзу с Москвой. Те герои беларуской истории, которые боролись с Российской Империей и которых власть чтила еще недавно, теперь объявлены врагами. Например, лидеры антироссийских восстаний XVIII–XIX веков Тадеуш Костюшко и Кастусь Калиновский. В мае 2023 года глава администрации Лукашенко Игорь Сергеенко предложил вычеркнуть этих людей из пантеона национальных героев, как и магнатов из рода Радзивиллов, при которых беларуские земли переживали культурный и экономический расцвет в составе Великого княжества Литовского в XVI–XVII веках. Сергеенко сравнил Калиновского со Степаном Бандерой — главным антигероем кремлевского исторического нарратива. 

С сентября 2023 года эти взгляды получили отражение в новых инструкциях учителям истории беларуских школ, которые разослало Министерство образования. Те литературные произведения беларуских классиков, которые восхваляют борьбу с российским империализмом, объявляются экстремистскими и попадают под запрет. Романы, которые формируют позитивный образ Калиновского, удаляются из школьной программы. Власти также изменили правила работы экскурсоводов и организации музейных экспозиций. Гидов и сотрудников музеев ждут проблемы с законом, если они будут отклоняться от официального исторического нарратива. 

Любому историческому дискурсу, написанному под политические нужды, необходим внешний враг. Для режима Лукашенко этим врагом, извечным колонизатором беларуских земель и угнетателем беларуской культуры, стала Польша. Власти сняли целый художественный фильм «На другом берегу» о страданиях жителей Западной Беларуси под властью Польши в период между Первой и Второй мировыми войнами. Осенью 2023 года этот фильм в принудительном порядке показали школьникам и студентам по всей стране. 

Человек как ресурс, чьи пожелания не важны 

Из-за демографической ямы, то есть малого числа молодых людей, входящих в трудоспособный возраст, и массового оттока специалистов за рубеж в последние годы беларуская власть столкнулась с проблемой серьезного дефицита рабочей силы, особенно в таких отраслях, как медицина. Тоталитарная логика эволюции режима диктует отношение к людям как к экономическому ресурсу, для управления которым не обязательно считаться с личными приоритетами самих граждан. 

В сентябре 2023 года Лукашенко поручил резко расширить практику обязательного распределения выпускников университетов. До сих пор в Беларуси студенты, которые получили образование за счет бюджета, обязаны были пройти распределение — то есть отработать два года там, где укажет государство. Часто молодых выпускников посылают работать в сельскую местность, чтобы решить проблему нехватки там специалистов. Отказаться от такой отработки можно, выплатив государству огромную компенсацию, превосходящую стоимость учебы. 

Теперь, по решению Лукашенко, сроки этого распределения увеличатся, а саму практику распространят на всех выпускников, вне зависимости от того, платили они за свою учебу или нет. Для молодых медиков в октябре 2023 года срок отработки увеличили до пяти лет после ординатуры. 

Другая часть борьбы с демографической проблемой — консервативный поворот в вопросах семьи, ЛГБТ и гендера. Беларуская власть, в отличие от Кремля, никогда не придавала большого значения этой теме, но теперь решила заняться и ей. В школах планируют ввести курс традиционных семейных ценностей, который разрабатывает Генпрокуратура. Она же объявила, что скоро запретит «пропаганду» ЛГБТ и идей чайлдфри. Силовики начали отслеживать и преследовать проявления «нетрадиционных» ценностей в медиапространстве — вплоть до рекламы с мужчиной в платье или блогера-певца, который носит розовую одежду. Беларуские чиновницы одна за другой призывают женщин рожать побольше детей и начинать это делать пораньше. 

Стимулы для разворота не могут быть тактическими

Вопрос о будущей траектории развития такого режима, как беларуский, не может иметь точного ответа. Персоналистские режимы сильно привязаны к судьбе своего правителя. И хотя история знает успешные случаи репликации режима при наследнике (Венесуэла, КНДР, Иран, Сирия), есть и немало обратных примеров, вроде сталинского СССР или маоистского Китая. Институциональная рамка этих режимов сохранилась и после смерти их вождей, но жестокость репрессий и тотальность государственного контроля кардинально снизились. Случай Беларуси примечателен еще и тем, насколько стабильность режима в Минске зависит от поддержки со стороны его покровителя в Москве. Война и возраст Путина привносят сюда дополнительный уровень непредсказуемости. 

При этом откат в масштабах репрессий можно представить себе и при Лукашенко у власти. Во-первых, он уже делал это в прошлом ради восстановления отношений с Западом. Сегодня освобождения политзаключенных вряд ли будет достаточно для полноценной нормализации, учитывая шлейф 2020 года, искусственно созданного миграционного кризиса на границах ЕС, принудительной посадки самолета Ryanair в 2021 году и соучастия Минска в войне. Но в случае неудовлетворительного для Москвы исхода войны в Украине или кризиса в беларуско-российских отношениях Лукашенко вполне может вновь попробовать просигнализировать о своей готовности к диалогу с Западом, в том числе, снизив уровень репрессий в стране. 

Другим путем к тому же результату может привести выход репрессий за комфортные для системы рамки. В конце 1930-х «большой террор» в СССР завершился не потому, что Сталину понадобился диалог с Западом, а потому, что партийной номенклатуре стало невыносимо жить в страхе; репрессии уничтожали слишком много «своих». Этот сценарий не закрыт для Беларуси, силовики на каком-то этапе могут выйти из-под контроля и затронуть значимые интересы гражданской бюрократии. 

Однако уровень репрессий, который можно регулировать из тактических соображений, — далеко не единственный компонент этой системы. Сталинский режим остался тоталитарной диктатурой и после «большого террора». Она сохранилась потому, что максимально отвечала психологии коммунистического вождя и была наиболее понятна для него с точки зрения управления. К сожалению, то же самое можно сказать об элементах тоталитаризма, которые воскресил Лукашенко. Ему удобно управлять именно таким государством, все более напоминающим советскую систему, в которой он вырос. 

Сложно представить себе такой стимул, который смог бы заставить Лукашенко развернуть этот процесс в обратную сторону: упразднить никем не избираемое Всебеларуское народное собрание, забрать у спецслужб полномочия по тотальной слежке за обществом, отказаться от пророссийского исторического нарратива, отменить распределение выпускников или проверку на политическую лояльность при приеме на работу. Все эти атрибуты режима, судя по всему, придется демонтировать уже следующей беларуской власти. 

Текст: Артем Шрайбман
Опубликовано: 01.12.2023

Читайте также

Возрождение тоталитаризма в отдельно взятой европейской стране

Политика зависимости и перспективы беларуской государственности

Как Лукашенко широко открыл «русскому миру» ворота в Беларусь

«Беларусы уже не те, что до 2020 года. Воспоминания уничтожить невозможно»

Издатель «неправильных» книг

Путинская Россия уже похожа на Третий рейх?

«Дело ортопедов», «дело онкологов»… А также офтальмологов, психологов, стоматологов. Массовые и точечные репрессии и уголовные дела против медработников в Беларуси стали привычны. Врачей увольняют, бросают за решетку, объявляют экстремистами и террористами. 

И все это — на фоне тотального дефицита кадров: не хватает работников не только в районных больницах, но и в ведущих клиниках республиканского значения. 

Репрессии в новостной повестке соседствуют с информацией об утечке мозгов за рубеж. Но вместо того, чтобы принимать меры по спасению остатков беларуского здравоохранения, номенклатурная верхушка манипулирует цифрами статистики, рапортуя: «Все хорошо».

Что происходит в беларуском здравоохранении, куда и от чего бегут медики и чем это чревато для пациентов, рассказывает для дekoder’а Яна Махова. 

Deutsche Übersetzung

Не хватает тысяч медработников, растут очереди на операции

Протезирование суставов в 2023 году в Беларуси стало операцией, для обычного беларуса почти недостижимой. «Даже не мечтайте! Про “дело ортопедов” в курсе?» — рассказала дekoder’у пациентка, планировавшая заменить коленный сустав, о реакции врачей на ее запрос. 

Весной этого года по стране прокатилась волна задержаний ортопедов, за решетку бросили десятки опытных специалистов — вслед за «делом психологов», когда силовики задержали множество психологов и психотерапевтов, чтобы получить информацию об их «неблагонадежных» пациентах. Измененный в начале года закон «Об оказании психотерапевтической помощи» позволяет сотрудникам спецслужб не объяснять причину, по которой психотерапевт обязан выдать информацию о клиенте. 

Что касается ортопедов, то официально их обвинили во взяточничестве и сговоре. Неофициально в медицинских кругах обсуждают передел рынка и то, что все эти «дела» — часть общего процесса по подчинению государству частной медицины и медиков, которые в 2020 году выходили на протесты целыми отделениями. 

Массовое задержание удлинило очередь на замену суставов, и без того растянувшуюся на годы. Даже по данным Минздрава в очереди на эндопротезирование одного только тазобедренного сустава — порядка 14 тысяч человек. 

Волна возмущения докатилась до Лукашенко, который устроил разнос в своем стиле. «До конца года вы мне все эти суставы замените! — не вдаваясь в детали, потребовал он от министра здравоохранения. — Еще как заменишь! Один будет стоять, а двое — зашивать рану. Идите и организовывайте». 

Крики на совещании, конечно же, никак не сократили очередь на операцию. 

Нехватка врачей из-за низких зарплат и запредельных требований к объему работы, которой приходится заниматься врачу, в Беларуси существовала и до 2020 года. С началом массовых репрессий по итогам выборов ситуация усугубилась. 

Осенью 2022-го министр здравоохранения Польши Катажина Суйке сообщила, что за год в страну переехало около тысячи беларуских медиков. 

Фонд медицинской солидарности Беларуси ByMedSol провел исследование и выяснил, сколько в стране медработников. За основу взяли данные из открытых источников и официальной статистики. Выводы неутешительны.  

«Минздрав врет, называя цифру в 48 тысяч практикующих медиков  на конец 2022 года. На самом деле цифра как минимум на 10 тысяч меньше», — объясняет сооснователь Фонда Андрей Ткачев, поясняя, что масштаб лжи госструктур после 2020 года увеличился, а вместо решения проблем начались манипуляции со статистикой. 

По его данным, за последние три года из Беларуси выехало от одной до нескольких тысяч медработников. Косвенно это подтверждают данные Общереспубликанского банка вакансий: запрос «врач» выдает порядка 6,5 тысяч предложений о работе, «медсестра» — более 4 тысяч. 

«Уехало более тысячи медиков, это по самым скромным подсчетам. Уехавших может быть до пяти тысяч. Цифры можно подсчитать лишь косвенно, поскольку многие медработники, оставаясь в стране, уходят из профессии, не имея возможности переехать», — говорит представитель фонда ByMedSol.

Медицинские работники на акции протеста в 2020 году в Минске. Фото: Natalia Fedosenko/ITAR-TASS/imago images

В 2020-м врачи не смогли промолчать. 26 медиков признаны политзаключенными

Замминистра здравоохранения увидел выход из кадрового тупика в увеличении числа бюджетных мест в вузах, а в качестве «пряника»  пообещал соцподдержку в виде жилья. 

Комментировал ситуацию с нехваткой врачей и Лукашенко, грозя кулаком в сторону Польши, куда уезжают ценные кадры. В ноябре 2020 года он заявил, что «лишних врачей у нас нет. Нам самим надо лечить наших людей. Но мы никого держать не будем… Уехал — назад не вернешься».  

Но возвращаться медики и не собирались. Большинство уехавших после 2020-го спасались от репрессий.  

Медработники во время протестов были очень заметны. Они выходили с плакатами на улицы прямо из больниц. Как никто другой, медики знали о масштабах насилия, ведь им и их коллегами приходилось оказывать помощь пострадавшим. 

«Молчать было невозможно. Каждый день (в августе 2020 года. — дekoder) к нам свозили избитых и покалеченных. Синих, с рваными ранами и пулевыми ранениями. Я много лет работал в операционной, разное видел, но такое… Перед работой мы с коллегами выходили на крыльцо своей клиники, кто-то держал в руках самодельные плакаты “Нет насилию”. Что еще мы могли сделать?» — рассказывает на условиях анонимности хирург одной из минских клиник, добавляя, что кто-то из коллег, получив сутки ареста, уволился и уехал, кто-то сменил профессию, а некоторые до сих пор за решеткой. 

Так, уникальный детский челюстно-лицевой хирург Андрей Любецкий призывал прекратить преследования и издевательства над людьми. В результате он приговорен к пяти годам колонии и объявлен террористом. 

«У каждого из нас есть знакомый, друг, сосед, а может быть и несколько, кто был задержан, кого унижали, избивали», — писал до задержания в своем фэйсбуке Любецкий, признанный политзаключенным. 

За одежду «неправильных» бело-красно-белых цветов 71-летнюю онколога-маммолога оштрафовали на 3770 рублей (около 1100 евро). А 51-летнюю Наталью Никитину, психиатра, задержали на рабочем месте в Минском центре детской психиатрии и психотерапии. За несколько часов до этого ей пришло уведомление об увольнении. За комментарий в интернете врача приговорили к году и десяти месяцам колонии и штрафу 6400 рублей (около 1900 евро). Это лишь некоторые примеры.  

На октябрь 2023 года в Беларуси насчитывалось порядка 26 политзаключенных врачей. Представители фонда ByMedSol уточняют, что цифра, скорее всего, больше. Но, пройдя через мясорубку репрессий, люди порой не хотят или боятся огласки.  

«Консультирую беларусов уже из Польши»

«Сотрудники КГБ пришли ко мне домой в полседьмого утра, начали выбивать двери. Пятичасовой обыск, столько же часов допроса. Отпустили под расписку с напутствием: “ненадолго”», — рассказала дekoder’у Елена Грибанова, психолог с 20-летним стажем.  

Даже после этого Елена не планировала уезжать, но в 2021 году ей пришлось экстренно покинуть страну, когда поняла, что от нее не отстанут: «По государственному телевидению показали сюжет, где меня из волонтера-психолога превратили в “психологический центр протестного движения”, координатора “литовского кукловода”. Звучала полная чушь о том, что все мы “проплачены европейским капиталом”». 

Специалистка уже два года живет в Польше, консультирует беларусов и украинцев, работает психологом-супервизором в Харьковской правозащитной группе. 

Прежде чем подтвердить диплом врача в Польше, беларуский онколог, который поговорил с дekoder’ом на условиях анонимности, год работал в доставке в Варшаве. «До нострификации диплома я мог работать кем угодно, но не врачом. Сдать медицинский экзамен тут непросто, в последний раз из 800 врачей (в основном из Беларуси и Украины) сдало только 6 человек. Поэтому нередко беларуские медики ездят подтверждать диплом, еще работая в Беларуси, на этапе планирования переезда. Самое сложное — закрыть жилищный вопрос; мне повезло, я накопил на квартиру еще на родине. Потому что, даже подтвердив диплом, первый год все проходят стажировку и получают немного», — рассказал врач.

Частные медцентры заставили увольнять врачей

Репрессии коснулись медиков всех уровней. За бездействие в отношении подчиненных, несогласных с насилием, уволен один из лучших кардиохирургов страны, директор РНПЦ «Кардиология» Александр Мрочек. Создательницу РНПЦ детской онкологии и гематологии Ольгу Алейникову, а также директора РНПЦ онкологии в Боровлянах Олега Суконко (главные взрослый и детский беларуские онкоцентры) для начала лишили госпремий за 2020 год. Их сотрудников за нелояльность и критику режима увозили в наручниках прямо из рабочих кабинетов. Вскоре и руководители по разным причинам покинули свои посты.  

Прессингу подверглись даже частные медицинские учреждения. В 2022 году на месяц закрыли популярный медцентр «Лодэ». После тотальной проверки до администрации довели список, по которому в кратчайшие сроки уволили полтора десятка нелояльных врачей. 

«Лодэ» возобновил работу, вскоре его создатель озвучил сумму, которую доплатил в региональные бюджеты — 236 тысяч рублей (около 68 тысяч евро). В кулуарах сумму множили в разы, обсуждая, что такова цена мести за 2020 год, когда пострадавших людей, выходивших из изоляторов на Окрестина, в «Лодэ» лечили бесплатно. 

В том же году Минздрав на полтора месяца приостанавливал действие лицензии медцентра «Нордин», больше двух месяцев простаивали «Мерси» и «Кравира». Офтальмологическому центру «Новое зрение» повезло меньше всех — его лишили лицензии. 

«Передел рынка? Рейдерский захват?» — обменивались мыслями медики. 

Параллельно в центре Минска появились филиалы нового частного центра. В медицинской среде обсуждают, что курируют их приближенные к «семье», то есть окружению Лукашенко. 

«Если рассматривать ситуацию как попытку вернуться в феодальный строй, то все понятно. Есть феодал и приближенные вассалы. Последние делят доступные ресурсы с помощью принуждения, самоутверждения за счет других, садизма. Остальные — “крестьяне”, расходный материал. Так почему бы не построить свою клинику, не поделить прибыль между своими? Так появляются новые частные клиники приближенных к власти, — говорит координатор Фонда медицинской солидарности Лидия Тарасенко; гастроэнтеролог по образованию, она возглавляла отделение эндоскопии в РНПЦ онкологии и медицинской радиологии имени Александрова (главный онкодиспансер Беларуси), работала в частном центре. — Врачей сажают, медцентры “доят” по тем же причинам. Раньше стеснялись, писали суммы на бумажках, сегодня в лицо говорят, сколько нужно заплатить, чтобы тебя “пока” не трогали». 

Выпускников принудительно привязывают к рабочим местам

«Курсы иностранных языков забиты студентами медвузов, которые после окончания планируют сразу же уехать — кто в Польшу, кто в Германию. Поэтому многие поступают на платное обучение», — говорит профессор кафедры одного из медицинских вузов на условиях анонимности.

Но и власти заметили неприятную тенденцию и попытались «привязать» будущих специалистов. Министр образования Андрей Иванец уже заявил, что отрабатывать обязательное распределение заставят теперь всех студентов — и учившихся за счет бюджета, и тех, кто заплатил за свое образование. Зашел разговор и о том, что отработка эта будет не два года, как раньше, а пять лет.  Пару лет назад Александр Лукашенко предлагал увеличить срок обязательной отработки выпускников медвузов до 10 лет.  

Если молодой человек не едет по распределению, его через суд заставляют выплачивать огромную сумму, якобы потраченную государством на его подготовку. 

Дефицит кадров, особенно специалистов узкой направленности, наблюдается по всем направлениям; хуже всего ситуация в регионах. 

«Чтобы стать узким специалистом, на что раньше уходили годы, теперь достаточно записаться на четырехмесячные курсы и подать заявление на имя начальника. Так пытаются затыкать кадровые дыры, переучивая по-быстрому», — говорит специалист одной из минских клиник на условиях анонимности. 

Пока же наблюдается лишь рост медицинских вакансий — и одновременно сокращение ставок. Так происходит манипуляция со статистикой: незаполненные вакансии убирают из штатного расписания. В результате кривая дефицита кадров визуально выравнивается. 

При этом до сих пор появляются новости и про уникальные хирургические операции, проводимые в Беларуси, например в детской кардиологии. И это правда. Но такие операции — точечные, единичные примеры работы оставшихся в стране и не попавших под репрессии высококвалифицированных  специалистов, получить консультацию которых рядовому беларусу очень сложно.  

«Пациенты остаются в ситуации “помоги себе сам”» 

Уезжают врачи, которые находятся на пике карьеры и как раз могли бы начать учить молодых, готовить себе смену.  

 «На нормальную медицину в Беларуси рассчитывать не приходится в том числе из-за отсутствия преемственности. Врачи бросают профессию, страну. Уезжают в самом работоспособном возрасте — 30-45 лет», — объясняет Лидия Тарасенко. 

Специалистка говорит, что оставшимся в Беларуси врачам все сложнее работать из-за сверхнагрузок. Им приходится выполнять все функции: обследовать пациента, обрабатывать инструменты, заполнять документы. 

«При этом профессию принято героизировать, и в этом нет ничего хорошего. Это путь к неоправданным ожиданиям: “Вы врачи, вы обязаны!” Человеческий организм не знает, что можно работать 24 часа подряд, за троих», — говорит специалистка. 

«Я вижу, как увеличивается разрыв между цивилизованным миром, передовыми технологиями и тем, как построена наша система здравоохранения. Чудовищная ситуация с онкологическими пациентами. Чтобы снять боль, им нужны наркотические обезболивающие. К таким пациентам трижды в день приезжает скорая. Блюдет, как будто онкопациент — наркоман», — говорит Лидия Тарасенко, поясняя, что это лишь один из примеров бесчеловечного подхода, того, как не нужно строить систему здравоохранения. 

«Нет целых отраслей. У нас нет и не было профессиональных специалистов по питанию, по лечению боли. И мало кто понимает, что они нужны, — у нас никогда не было по-другому. Все становится хуже, но этого стараются не замечать. Пока у власти хунта, глобально ничего не исправишь. Им плевать, что будет с людьми. Помним, что происходило во времена ковида. Сейчас у власти те же люди, и они из своих ошибок сделали один вывод: эти ошибки сошли им с рук. Даже если в здравоохранение придут люди, которые захотят что-то поменять, — они для этой системы чужеродны, их вытолкнут. Пациенты остаются в ситуации “помоги себе сам”», — делает неутешительный вывод Лидия Тарасенко. 

Текст: Яна Махова
Опубликовано: 17.10.2023

Читайте также

Беларуские демократические силы и «невидимые» женщины

Бистро #23: ждет ли беларускую экономику коллапс из-за войны и санкций?

Беларуские «КиберПартизаны» — хактивисты, которые бросили вызов режиму

«Беларусы уже не те, что до 2020 года. Воспоминания уничтожить невозможно»

Кто танцует «бульба-дэнс»? Беларуский шоу-бизнес после 2020 года