дekoder | DEKODER

Journalismus aus Russland und Belarus in deutscher Übersetzung

  • Другая Беларусь. Появится ли у беларусов цифровое государство?

    Другая Беларусь. Появится ли у беларусов цифровое государство?

    Другая, Новая, СВОЯ Беларусь — давняя мечта беларусов. В лукашенковском диктаторском государстве об этой вольной Беларуси думали, ее воображали, воспевали в песнях, стихах, ради нее создавали альтернативные вузы, школы, профсоюзы, организации… В 2020 году ее попытались воплотить в реальности. 

    Увы, страна мечты тысяч беларусов не сбылась. Но она и не исчезла — просто снова изменилась. 

    Еще перед выборами общество в Беларуси начало консолидироваться через интернет. И даже после (пока?) неудавшейся революции, волны репрессий и эмиграции этот процесс не остановился. Наоборот. Будто в одной точке сошлись желание преобразить свою страну, чувствовать сопричастность с ней и друг с другом, развитие технологий и то, что среди беларусов сейчас — много высококлассных IT-специалистов. 

    Беларусы внутри и вне страны с помощью современных технологий создают свои независимые институции. Цель этих людей — создать новую страну. И первые результаты уже есть — начал работу проект «Новая Беларусь».

    В материале Анны Волынец для дekoder’а — о том, как развивалась мечта беларусов и зарождалось цифровое государство, на каком этапе оно сейчас и сможет ли заменить людям захваченную режимом родину. 

    Незалежная Рэспубліка Мроя и Вейшнория: первые тайные страны беларусов

    «Пашпарт грамадзяніна N.R.M.» — альбом 1998 года группы N.R.M, чье название расшифровывается как «Незалежная Рэспубліка Мроя». Она была основана в 1994 году, в том самом, когда к власти пришел Лукашенко. Люди искусства первыми чувствуют угрозу свободе. Процесс закручивания гаек шел непрерывно, и в песне группы «Менск і Мінск» 2007 года уже отчетливо звучит: мы будто живем в двух городах, в безжизненном, постсоветском, диктаторском — и в любимом, теплом, беларуском. Так начиналась внутренняя эмиграция. 

    Идея другой Беларуси ярко проявилась в истории с выдуманной страной Вейшнорией в неспокойном 2017 году. Весной по стране прокатились протесты, а летом власти решили провести с Россией военные учения «Запад-2017». По сценарию, на Беларусь и Россию напали некие государства, в двух из которых угадывались Литва и Польша, а третье располагалось на северо-западе Беларуси. Его и назвали Вейшнорией. 

     Сергей Гудилин/Наша Нива
    Сергей Гудилин/Наша Нива

    Очень быстро маленькая, но гордая Вейшнория стала любимой страной беларусов в соцсетях. У Вейшнории появились герб, флаг, канал в телеграме, Центральная избирательная комиссия и Министерство иностранных дел. Идея захватила умы: в граждане страны записалось 15 тысяч беларусов, они создали свои ID-карточки, начали встречаться офлайн. 

    «Хайп превратился в идею — можно ли построить «государство мечты» в интернете? — рассуждает один из бывших онлайн-депутатов Сейма (мы не называем его имя из соображений безопасности). — Была информация, что Вейшнория стала одной из крупнейших микронаций в истории интернета».

    В августе 2022 года соцсети Вейшнории в Беларуси объявили экстремистскими. 

    Путь от песен и мемов к альтернативным президенту и правительству

    Вейшнория — не единственный пример второй реальности в одной стране. С 1990-х годов в Беларуси два флага и герба, официальный и неофициальный (и сейчас около половины жителей страны поддерживает каждый из них). 

    В стране были два объединения писателей и два союза журналистов, государственные и независимые профсоюзы, общественные организации… В 2020–2021 годах большинство из неподконтрольных властям оказались еще и вне закона, и многие активисты попали в тюрьмы или были вынуждены уехать. 

    Сфера культуры так же делилась на официальную и неофициальную. Артисты из второй группы годами попадали во всевозможные черные списки. Особый размах это приобрело после 2020 года. 

    Попытка создать в стране независимый Европейский гуманитарный университет (ЕГУ) в 1992 году закончилась его эмиграцией в Литву в 2003 году. В 2022 году в стране закрыли практически все частные школы. 

    В 2020 году жители Беларуси во время выборов провели альтернативный подсчет голосов на интернет-платформе «Голос». Теперь у страны два президента: Лукашенко не ушел, но часть беларусов стала считать своей президенткой Светлану Тихановскую.

    В ходе революции 2020 года и после нее у беларусов число структур, дублирующих государственные, только увеличилось, и значительная их часть завязана на современные технологии. Появились независимая медицинская онлайн-служба Okdoc.me, карта беларуского бизнеса, объединение бывших силовиков «Байпол» и готовые оказать юридическую помощь правозащитники. Появились своя школа и виртуальные выставки

    Беларусы пришли в 2020 год, движимые инерцией постсоветских изменений, отмечает социолог, автор исследования об обществе в Беларуси Татьяна Водолажская: «Наш локальный контекст — это отчасти инерция постсоветских изменений, когда десоветизация не состоялась, но какие-то изменения вроде бы все же происходят. <…> Те изменения, которые мы наблюдаем, кроме всего прочего, задаются тем, что можно было бы назвать инновационным технологическим развитием», — говорит она.

    Революция 2020 года стала неожиданностью для многих, но предпосылки для нее существовали давно. «Открытость общества к восприятию и реализации технических и социальных инноваций, наличие квалификации и человеческих качеств, позволяющих участвовать в глобальных процессах, определяет потенциал развития страны в ближайшем будущем», — сказано в исследовании Оксаны Шелест, старшего аналитика «Центра европейской трансформации» 2017 года. 

     «Новая Беларусь» в 2022 году: приложение вместо государства

    Цифровые технологии легли в основу проекта «Новая Беларусь». Это «цифровая версия демократической Беларуси в смартфоне. Созданный беларусами для беларусов, он открывает новые возможности для уехавших и оставшихся в стране», — объясняют разработчики проекта, а ранее — создатели платформы «Голос» Павел Либер и Ярослав Лихачевский, соучредитель стартапа Deepdee и фонда солидарности BYSOL. 

    «Два года продолжается наша борьба. Я часто спрашиваю себя: зачем мы это делаем, зачем нам своя страна, может, можно как-то иначе?.. — сказал Ярослав Лихачевский во время презентации проекта в ноябре 2022 года. — Эта история началась лично для меня в 2014 году. Я был вдохновлен украинской Революцией Достоинства и подумал: «Если смогли они, то сможем и мы. Но с чего могу начать я?»

    Проект доступен в виде сайта и мобильного приложения. Его создатели хотят дать гражданам Беларуси внутри и вне страны возможность работать, получать услуги, высказываться по поводу политических решений, платить налоги и оформлять цифровой паспорт. 

    «Это площадка, где беларусы смогут обсуждать волнующие их вопросы, договариваться, как жить дальше. Наверное, с этого начинается политическая жизнь», — говорит Лихачевский.

    Сейчас проект объединяет в себе новости, афишу, медицинские и юридические услуги, вакансии в беларуских компаниях, онлайн-обучение и экспертные консультации для бизнеса. В октябре создатели приложения сообщили, что ведут переговоры с одним из европейских банковских сервисов, чтобы подключить к нему приложение. 

    В первом полугодии 2023 года на платформе планируют запустить подборки не только новостей, но и развлекательного контента; слой-карты с культурными местами, важными для беларусов; аналог платежной системы Revolut для беларусов внутри страны; образовательный модуль и модуль выставок, а также модуль для голосования. 

    За первые несколько дней тестового режима приложение скачало 10 тысяч человек. За год разработчики хотят набрать 100 тысяч пользователей, за три года — 500 тысяч. Стольких пользователей, по мнению разработчиков, достаточно, чтобы начать разговор о паспортах. Но это не будет быстро или легко: «Я участвовал в [дискуссиях на эту тему даже] с ООН. И история беларусов настолько маленькая и неуникальная, что [убедить] европейскую бюрократию можно только чудом», — говорил Павел Либер в октябре 2022 года.

    В таких дискуссиях количество беженцев из Беларуси сравнивают с потоком беженцев из Сирии или Ирана, которых «в месяц больше, чем беларусов в год». «Вот когда вас будет много и вы покажете полноценно функционирующее общество — тогда с вами будет интересно разговаривать… И мы абсолютно не оптимистичны в этом», — говорит Либер.

    Либер сравнивает сервис с платформой «Голос», где набралось 1,2 миллиона пользователей за несколько недель — и утверждает, что такого не будет. «Если наберется 500 тысяч человек, то мы будем считать это успехом. Мы уверены, что с полумиллионом уже сможем разговаривать с ООН», — говорит он. 

    Цифровое государство и изменения в реальной стране: что думают исследователи 

    Есть как минимум два условия для появления «второго государства», объясняет Александр Адамянц, руководитель Офиса по образованию для новой Беларуси. Первое — это большое количество граждан, вынужденных уехать из страны из-за преследований и рассеянных на большой территории.

    «Существенно, что это активные граждане, которые стремятся изменить политическую систему в Беларуси», — говорит он. 

    Второе условие — это появление интернета и других технологий, позволяющих гражданам координировать действия, организовываться без привязки к определенной территории.

    «Цифровое государство, таким образом, является логическим, “естественным” этапом развития виртуальной структуры общества», — объясняет Адамянц.

    Он считает, что в физическом пространстве доля виртуального гораздо больше, чем мы привыкли думать, и ссылается на одну из главных идей израильского историка Юваля Харари: «В основе любого общества лежит социальное воображение. В разные эпохи это был миф, религия, общие верования… Благодаря коллективному мышлению и языку человечество смогло выйти за пределы природных законов, создать культуру и общество. То есть государство — это скорее виртуальная реальность, хоть и имеющая пространственное измерение», — говорит Адамянц.

    Цифровое государство, объясняет он, основывается на добровольном участии, а потому более демократично. В рамках цифрового государства гораздо меньше потенциал злоупотребления благами в пользу отдельной группы, так как выйти из него проще, чем сменить страну проживания.

    «Цифровое государство — это сетевая структура, которой труднее сконцентрировать ресурсы в одних руках. В нем выше уровень участия граждан, что само по себе условие демократии. В конечном итоге цифровое государство — это возможность создать организованное сопротивление и изменить ситуацию в нашей стране», — считает исследователь.

    Помогут ли цифровые технологии создать отдельное государство, когда в стране — авторитарная власть? 

    «Это благая цель, и я склонен верить: да, цифровые технологии могут использоваться обществом, чтобы отделиться от государства и его авторитарности», — говорит Олег Уппит, российский исследователь цифровой этики, взаимодействия общества и технологий и цифровой постгосударственности. 

    В использовании технологий и взаимодействии людей очень важна децентрализация. «Речь про важность таких вещей, как консенсус: решения должны исходить от людей, которые договариваются между собой, а не из единых центров, — считает Уппит. — Централизация и государство находятся в головах. Технологии и цифровизация могли бы — и смогут — освободить общество. Но для этого надо перестраивать и мышление». 

    Он объясняет: важно перестать поддерживать не какое-то конкретное авторитарное государство, а саму идею авторитарности, где комфорт продается в обмен на свободу. Исследователь признает, что не видел примеров, чтобы похожие проекты сработали, но настроен оптимистично. «Я верю, что это возможно, если люди будут мыслить как свободные существа, стремящиеся вместо инструментов контроля использовать инструменты взаимодействия», — говорит он.

    Текст: Анна Волынец

    Опубликовано: 09.01.2023

  • Возрождение тоталитаризма в отдельно взятой европейской стране

    Возрождение тоталитаризма в отдельно взятой европейской стране

    На глазах у всего мира, но без какого-либо его внимания режим Александра Лукашенко перестает быть авторитарным, обретая черты тоталитаризма советского типа.

    Долгий путь от автократии к тоталитаризму начинается с первых шагов, и Лукашенко их сделал. Во-первых, придав репрессиям совершенно другой размах. После 2020 года они проникли во все сферы жизни, стали обязанностью некоторых ведомств. Другая примета времени — пропагандисты, которые могут закрыть книжный магазин или выставку, отменить концерт и указать, кого арестовать. 

    Беларусь пока не за железным занавесом. Недовольные еще могут уехать, внутри страны доступны соцсети и онлайн-платформы. Но надолго ли? 

    Движение в сторону тоталитаризма — органичное для Лукашенко, его режим — порождение советской системы, и в момент кризиса он возвращается к своему политическому ДНК. Пока нет причин думать, что этот откат остановится, пишет политический аналитик Артем Шрайбман. И непонятно, что, кроме поражения России в войне, может помешать властям Беларуси

    Заглушенный грохотом российской войны против Украины, почти неслышно и незаметно для внешнего мира идет еще один процесс, аналогов которому не было в Европе десятилетиями. Режим Александра Лукашенко, пережив массовые протесты в 2020 году и пользуясь полной поддержкой России, перестает быть классической авторитарной системой, обретая все больше черт тоталитаризма советского типа.

    Сразу оговоримся, что путь из автократии в тоталитаризм — долгий, и Лукашенко еще далек от «идеала», от государства вроде коммунистических Китая или Северной Кореи. Но несколько отчетливых шагов в этом направлении беларуская власть уже сделала. И неясно, что, кроме поражения России в войне, может остановить этот тренд.

    Репрессии стали рутинной работой некоторых силовых ведомств 

    Самое заметное для рядовых беларусов и для мировых СМИ измерение этого процесса — размах и системность репрессий. До 2020 года репрессивная политика Лукашенко и его силовиков была скорее точечной и превентивной. Под постоянным наблюдением и прессингом властей были самые видные активисты уличного протеста, некоторые оппозиционные СМИ, потенциально опасные для власти сообщества вроде футбольных фанатов или анархистов. Уголовные дела против оппозиции были скорее исключением, чем правилом. Число политзаключенных до 2020 года даже на пике измерялось несколькими десятками. Пытки и избиения задержанных случались, но были больше эксцессом исполнителя, чем системной практикой. 

    После 2020 года изменилось все. Репрессии проникли во все сферы жизни и стали не просто освоенным, но рутинным и, по сути, основным занятием для некоторых силовых ведомств. Механизм стал работать сам по себе, включилась межведомственная конкуренция, когда успешность работы того или иного силовика оценивается по тому, сколько оппозиционеров он или его отдел смог найти и наказать. 

    Количество только признанных правозащитниками политзаключенных приближается к полутора тысячам. Реальные цифры могут быть намного больше, потому что родные задержанных и осужденных часто боятся сообщать об этом, чтобы не усложнять положение своих близких. Для политзаключенных неформально установлен отдельный порядок содержания под стражей — в переполненных камерах, без прогулок, посылок, постельного белья, с ограничениями на переписку и на возможность получать лекарства. Практика пыток и избиений задержанных, от которых требуют разблокировать телефон или записать признание на видео, как возникла в августе 2020 года, так до сих пор и не прекратилась. Власть использует систему распознавания лиц и методично задерживает всех, кого удалось идентифицировать на фото протестов 2020 года. Под запретом оказалась не только деятельность оппозиционных активистов, независимых СМИ, но даже комментарии таким СМИ (это считается содействием экстремизму) и подписки на их страницы в соцсетях или на каналы в телеграме. В последние месяцы силовики стали все чаще приходить к родственникам политзаключенных, политических эмигрантов или беларуских добровольцев, воюющих на стороне Украины. В законодательстве Беларуси воскресили и советскую норму о возможности лишать политических беженцев гражданства.

    Пропагандисты могут закрыть выставку, отменить концерт и указать, кого арестовать 

    Перечисление новых репрессивных практик можно продолжать часами, но эволюция в сторону тоталитарного режима советского типа проявляется не только в жестокости и терроре. В конце концов, после смерти Иосифа Сталина брутальность и репрессивность советского режима сильно снизились, но тоталитарным он быть не перестал. При этом сегодняшние беларуские силовики явно превосходят по этому показателю своих учителей из КГБ СССР. 

    Другим важным элементом перехода к тоталитарным практикам стало активное вовлечение в репрессии провластных активистов. Власть стала регулярно принимать решения о закрытии издательств, книжных магазинов, выставок и музеев, об отмене концертов и фестивалей, об арестах бизнесменов, экскурсоводов и музыкантов, о переименовании культурных учреждений после того, как на них пожалуются в своих статьях или в соцсетях представители нового прорежимного «гражданского общества». 

    Словно неформальные идеологические инспекторы, эти люди — в основном блогеры и телевизионные пропагандисты — занимаются мониторингом всего, что происходит в культурной среде, и указывают силовикам на признаки нелояльности. Активистов такого рода стали привлекать и для давления на западных дипломатов. Когда те пытаются прийти на суды над политзаключенными или отдать дань памяти жертвам сталинских репрессий, рядом с ними всегда появляется несколько шумных пропагандистов, которые пытаются спровоцировать их на ответную грубость или вывести из себя. Некоторым арестам, как и в годы СССР, предшествует травля в государственных СМИ.

    В роли партии власти выступает бюрократия

    В отличие от классических тоталитарных режимов, в Беларуси нет партии власти. Это кажется принципиальной позицией Лукашенко, который начинал свою политическую карьеру как оппонент советских коммунистов в годы перестройки и видел, какую аллергию вызывает у людей партийный аппарат, особенно в ситуации экономического упадка. Роль партии власти в сегодняшней Беларуси отдана коллективной бюрократии. 

    В конституции с начала этого года появился новый орган — Всебеларуское народное собрание (ВНС). Ежегодный съезд 1200 чиновников, местных «депутатов» и выдвиженцев от провластных организаций — наследников комсомола, ветеранских и профессиональных союзов. Этот орган, состоящий из проверенных людей без намека на возможность избирателей напрямую влиять на его состав, во многом напоминает Центральный комитет компартии СССР. ВНС сможет отменять любое решение других органов власти (кроме судов), включая указы будущих президентов и законы, принятые парламентом. ВНС будет формировать Центральную избирательную комиссию, назначать ключевых судей в стране и ставить финальную точку в процедуре импичмента. Одно из самых важных полномочий ВНС — право в течение пяти дней после объявления итогов президентских выборов объявлять их «нелегитимными» без каких-либо оснований, просто потому, что бюрократии не понравился победитель. 

    Лукашенко, очевидно, планирует возглавить ВНС как председатель его Президиума (орган, чем-то напоминающий Политбюро) и таким образом контролировать своего преемника, если он вообще когда-то решится на транзит власти. А до тех пор конституция позволяет Лукашенко, и только ему, совмещать обе должности. Уже после принятия конституции он дважды заявил, что надо было вообще отказаться от прямых выборов президента и поручить его избрание ВНС, чтобы не дестабилизировать общество постоянными электоральными кампаниями. Здесь Лукашенко ссылался не на советский, а на китайский опыт. Но и это тоже движение в сторону конституционного устройства тоталитарных коммунистических режимов.

    Советская конституция закрепляла монополию КПСС на власть. Лукашенко пока не пошел так далеко, в том числе и потому, что у него своей партии нет. Но в новом законе о политических партиях, который должны принять в ближайшие месяцы, власть собирается прописать запрет на существование партий, чья идеология противоречит курсу, заданному ВНС. Иными словами, съезд чиновников и провластных активистов будет задавать идеологические рамки для легальной политики в стране. За принятием этого закона последует перерегистрация партий, которую почти наверняка не удастся пройти ни одной оппозиционной.

    Страна пока открыта, а соцсети работают. Надолго ли? 

    Отсутствие четкой мобилизационной идеологии — это на сегодня главное отличие беларуского режима от классического тоталитаризма. Лукашенко пытался сформулировать особую беларускую идеологию с начала 2000-х, но сам многократно признавал неудачу в этом вопросе. Но отсутствие доктрины наподобие коммунизма, «чучхе», религиозного фундаментализма или фашизма не мешает беларускому режиму возрождать советские практики идеологического контроля. Только верность идеологическим догмам в этой системе заменяется на политическую лояльность. 

    С недавнего времени в стране введена система личных характеристик при переходе на новую работу и поступлении в университеты. В этих характеристиках прежний наниматель или школа должны указывать, был ли человек замечен в протестной активности и как он относится к «конституционному строю». Негативная отметка ставит крест на надеждах человека устроиться на работу в госсекторе и даже в крупных частных компаниях. Этот тест на лояльность может быть критичным для многих работников культуры, учителей или врачей, потому что в их сферах государство доминирует. Вслед за государственными компаниями во многих крупных частных бизнесах появились «комиссары» — сотрудники КГБ, которые занимают должность заместителя директора и следят, чтобы в компании не работали оппозиционеры и чтобы она не пользовалась услугами идеологически ненадежных подрядчиков, например в сфере рекламы. Таким образом бывшие протестующие, если они когда-то попали на радары спецслужб, вынуждены эмигрировать не только из-за прямых рисков репрессий, но и из-за фактического запрета на профессию. Отток квалифицированных врачей, по многочисленным сообщениям из Беларуси, стал серьезной проблемой для отрасли и тех людей, кто зависит от качественной медицины.

    Еще одно важное отличие от классического тоталитаризма — в том, что Лукашенко пока не стремится закрыть Беларусь железным занавесом. Недовольные могут уезжать. Несмотря на блокировки всех независимых медиа, внутри страны доступны основные мировые соцсети и онлайн-платформы вроде Facebook, Youtube, Twitter и Telegram. 

    Невозможно быть уверенным, что эти послабления просуществуют долго. Движение в сторону тоталитаризма — не прихоть, а органичная для Лукашенко реакция на турбулентность последних лет. Его режим по своей сути — порождение советской системы, он сам открыто называет себя советским человеком. Частичный откат к знакомым советским практикам — это возвращение режима к своему политическому ДНК в момент экзистенциального кризиса. И увы, пока этот кризис будет углубляться, нет причин думать, что откат остановится. Разумеется, при условии, что у главного донора Лукашенко, Кремля, останутся ресурсы и воля его содержать.

    Текст: Артем Шрайбман

    Опубликовано: 16.12.2022

    Читайте также

    Инакомыслие и власть

    Бистро #20: Два года с начала протестов в Беларуси. Что осталось от сопротивления?

    «К “фашизму” и “Гитлеру” это никакого отношения не имеет»

    Беларуские демократические силы и «невидимые» женщины

    Новая беларуская оппозиция рискует повторить путь старой

    Светлана Тихановская

  • Новая беларуская оппозиция рискует повторить путь старой

    Новая беларуская оппозиция рискует повторить путь старой

    В 2020 году неожиданно для многих в беларуской оппозиции появились новые лидеры и активисты, которых тут же окрестили «оппозицией 2.0». «Старая гвардия», готовившаяся к переломному моменту десятилетиями, оказалась вне игры, хотя и не утратила позиции полностью. 

    Правда, и новые лидеры не смогли обеспечить победу протестам. Многие представители обеих оппозиций попали в тюрьму или были выдавлены за границу. 

    Но, кажется, через два года новая оппозиция стала наступать на те же грабли, что и старая, — ее сотрясают междоусобицы и скандалы. А главное, она не имеет влияния на ход событий внутри Беларуси. Рейтинги зарубежных штабов демократических сил падают. Они рискуют увязнуть в склоках и маргинализироваться, как некогда произошло с их предшественниками.

    Жива ли в политическом смысле старая оппозиция? Каковы перспективы новой? И не ждет ли нас «оппозиция 3.0»? Этими вопросами задается политический аналитик Александр Класковский.

    Бурные события 2020 года породили феномен новой белaруской оппозиции. Старая гвардия идейных противников режима, которая много лет твердила о неизбежности революционной ситуации, парадоксальным образом оказалась практически вне игры в тот исторический момент, когда массы пробудились. 

    Правда, и лидеры-неофиты не смогли обеспечить победу протестам.

    Жива ли в политическом смысле старая оппозиция сегодня? Есть ли у нее шанс сказать свое слово в борьбе за смену режима Александра Лукашенко, перспективы которой после удушения протестов снова выглядят туманно?

    Как режим постепенно маргинализировал старую оппозицию

    Прообразом демократической оппозиции в Беларуси стал возникший еще на закате Советского Союза, в годы перестройки, Беларускі народны фронт (БНФ), созданный по примеру движений за отделение от СССР в странах Балтии.

    В первые годы независимости в Беларуси не было поста президента, а парламент — Верховный совет — оказался относительно плюралистичным (тогда на выборах еще считали голоса). В нем действовала хоть и не слишком большая, но энергичная фракция того же БНФ.

    Однако постепенно он стал утрачивать популярность. Многим беларусам, сознание которых подверглось сильной русификации, показалась слишком радикальной предложенная Фронтом программа национального возрождения. Значительная часть электората начала ностальгировать по СССР, чем и воспользовался талантливый популист Лукашенко, пришедший к власти в 1994 году на первых президентских выборах.

    Между тем в начале 1990-х, при относительном либерализме властей, сформировался целый спектр политических партий. Некоторым удалось получить официальную регистрацию — до тех пор, пока крепчавший авторитарный режим Лукашенко не заморозил этот процесс (с 1999 года Минюст не зарегистрировал ни одной новой партии).

    Пока режим был относительно «вегетарианским», время от времени заигрывал с Западом, оппозиционные партии хотя и подвергались дискриминации, но могли действовать в легальном поле: проводить манифестации, выдвигать своих кандидатов на выборах, вести агитацию.

    Но сменить власть через урну для голосования у оппозиции не получалось. Во-первых, до поры до времени Лукашенко имел относительно широкую электоральную базу. Он обеспечивал неплохой по постсоветским меркам рост благосостояния (во многом благодаря финансово-экономической поддержке со стороны Москвы), и масса обывателей была благодарна вождю за «чарку и шкварку».

    Во-вторых, на выборах власти занимались приписками, формируя избирательные комиссии в основном из «своих людей». И с каждой кампанией фальсификации (о которых позволяла судить, в частности, независимая социология) становились все более масштабными.

    В-третьих, противников Лукашенко методично загоняли в гетто, используя пропаганду и репрессии (которые тогда еще дозировались). Их изображали лузерами и агентами Запада.

    В общем, оппозиция, которую потом станут называть старой, была постепенно маргинализирована. Внутри нее усиливались распри. Из-за них она провалила даже собственные праймериз — процесс определения единого кандидата, призванного стать соперником Лукашенко, — весной 2020 года.

    Президентские выборы, назначенные на 9 августа того же года, могли бы оказаться серыми, анемичными, но перчатку вождю вдруг бросили новые фигуры, за которыми не тянулся шлейф поражений и скандалов, — блогер Сергей Тихановский, бывший банкир Виктор Бабарико, экс-руководитель Парка высоких технологий Валерий Цепкало.

    Когда Тихановского (а потом и Бабарико) арестовали, в борьбу неожиданно вступила жена блогера Светлана Тихановская. Избирательная кампания вчерашней домохозяйки стала феноменальной. В ее образе воплотились надежды на перемены, в итоге за Тихановскую проголосовали миллионы. Она, судя по косвенным данным, де-факто победила вождя режима.

    Но Центризбирком объявил о победе Лукашенко с результатом в 80% голосов. Массовые стихийные протесты возмущенных сторонников перемен были жестоко подавлены. Саму Тихановскую выдавили в эмиграцию, часть ее соратников — тоже, часть посадили.

    Внутри страны теперь выжигается все живое

    Итак, новые лидеры не смогли по-настоящему возглавить мирное восстание, у них не оказалось стратегии. Но, если разобраться, действенной стратегии не было и у старой, классической оппозиции. В ее среде господствовал стереотип: если на улице окажется сто тысяч протестующих, милиция перейдет на сторону народа — и дело в шляпе, режим рухнет.

    Но в 2020 году на манифестации в Минске выходило по несколько сотен тысяч человек. Однако верх взяли натренированные и хорошо экипированные силовики с промытыми пропагандой мозгами. Лукашенко же вошел во вкус насилия, сделал его основным политическим инструментом. Теперь новая оппозиция в таком же тупике, в каком была старая: против лома нет приема.

    Тем временем Лукашенко велел провести перерегистрацию партий, что на деле будет означать ликвидацию старых оппозиционных брендов. Готовится новый закон о партиях, согласно которому на политическую арену допустят только сугубо лояльных — для бутафории.

    Формально партии старой оппозиции — Объединенная гражданская партия (ОГП), Партия БНФ, Белорусская социал-демократическая партия (Грамада) (БСДП), «Справедливый мир» и другие — еще существуют, но де-факто они парализованы атмосферой тотального политического террора.

    Пожалуй, последней попыткой легально провести публичную акцию стала апрельская заявка партии «Зеленые» на проведение традиционного «Чернобыльского шляха», которую власти предсказуемо отклонили. Выходить же на несанкционированные акции означает обречь себя на тюрьму.

    Некоторые лидеры традиционной оппозиции, примкнувшие к протестам 2020 года, получили поистине сталинские сроки лишения свободы: христианский демократ Павел Северинец — 7 лет, социал-демократ Николай Статкевич — 14 лет.

    Руководителю Партии БНФ Григорию Костусеву дали 10 лет, обвинив в «заговоре с целью захвата власти».

    Cегодня всякая неподконтрольная властям активность внутри страны криминализирована: шевельнись, подай голос против режима — тут же посадят в тюрьму за «разжигание социальной розни», «оскорбление властей», «экстремизм», «подготовку массовых беспорядков» или по другой шитой белыми нитками уголовной статье.

    Пример тому — пытавшаяся сохранить какую-то активность ОГП. В итоге ее верхушку арестовали. В начале ноября глава партии Николай Козлов получил два с половиной года колонии. Формально — за участие в уличном марше в августе 2020 года, по сути — за то, что пробовал наладить партийную жизнь и в нынешних суровых условиях. Недавно на съезде Козлова переизбрали председателем, но это чисто символический шаг. Из тюрьмы он руководить не сможет. Да и чем руководить? Все сидят, как мыши под метлой.

    Иные деятели старой оппозиции вынуждены были спасаться от дамоклова меча репрессий за границей. Например, председатель БСДП Игорь Борисов оказался с семьей в Бельгии. В основном же выезжали в Литву, Польшу.

    При этом часть старой оппозиционной гвардии примкнула в эмиграции к структурам новой оппозиции. Кое-кого относят даже к числу серых кардиналов. Во всяком случае, политическим неофитам явно пригодился организационный и прочий опыт тех, кто противостоит режиму уже много лет.

    В команде Тихановской работают представители ОГП Александр Добровольский, Анатолий Лебедько, Анна Красулина. Ольга Ковалькова из «Белорусской христианской демократии» — одна из заметных фигур в составе Координационного совета, в котором видят протопарламент будущей Беларуси. Лидеру движения «За Свободу» Юрию Губаревичу доверено заняться «подготовкой кадрового резерва для новой Беларуси» в Объединенном переходном кабинете — этом прообразе правительства в изгнании.

    Протестный митинг против Лукашенко 23 августа 2020 года. Минск, Беларусь // Фото: CC BY-SA 3.0
    Протестный митинг против Лукашенко 23 августа 2020 года. Минск, Беларусь // Фото: CC BY-SA 3.0

    Лукашенко будет побежден оппозицией 3.0?

    Итак, старая оппозиция частично легла на дно и отошла от дел, а частично как бы растворилась в «оппозиции 2.0». При этом идейная база старой гвардии не пропала. Яркой визуальной фишкой протестов 2020 года стало море исторических бело-красно-белых флагов. Дали свои плоды усилия БНФ и других оппозиционных структур первой волны, направленные на развитие национального самосознания.

    Представители старой оппозиции поначалу критиковали Тихановскую и других неофитов, пришедших в политику в 2020 году, за размытость платформы, реверансы в сторону Москвы, за уход от ответа на вопрос «Чей Крым?», недостаточное внимание к беларускому языку, историческому и культурному наследию нации. Сейчас новая оппозиция все четче артикулирует лозунги национального возрождения, противостояния имперской политике Кремля, европейского пути — то есть нащупывает опору в идейном фундаменте, созданном де-факто традиционной оппозицией.

    Правда, при этом новая оппозиция стала наступать на те же грабли, что и старая. В последние месяцы 2022 года среду возникшей после 2020 года политической эмиграции сотрясают междоусобицы, скандалы.

    По мнению критиков, команда Тихановской тянет одеяло на себя, отказывается от сильной коалиции, работает недостаточно прозрачно, не имеет четкой, убедительной стратегии. Некоторые члены этой команды пытаются трактовать справедливую критику и расследования независимых СМИ как подкопы, устраиваемые режимом и его спецслужбами.

    Главная же проблема в том, что выдавленная за границу политическая эмиграция не имеет сильных рычагов влияния на ход событий внутри Беларуси. Развязанный режимом политический террор оказался действенным. Свирепыми методами Лукашенко забетонировал ситуацию в стране.

    Трудно сказать, сколько продлится этот кошмар, но факт остается фактом: сегодня поднять массы на восстание против режима (перешедшего, по мнению ряда политологов, в тоталитарную фазу) — дело немыслимое. Так что любые стратегии его оппонентов повисают в воздухе. Многие сторонники перемен впадают во фрустрацию. Рейтинги зарубежных штабов демократических сил падают. Там рискуют увязнуть в склоках, скатиться к имитации бурной деятельности и в конечном итоге маргинализироваться, как это произошло некогда со старой оппозицией.

    Конечно, режим Лукашенко не вечен. Но не вечен и мандат доверия к Тихановской, ее команде, всей новой оппозиции. И если она не справится с вызовами, то когда настанет час перемен, на их гребне могут оказаться совсем другие люди, фамилий которых мы сегодня не знаем. Возможно, это будет уже некая оппозиция 3.0, которая в конце концов перестанет быть оппозицией, а станет властью.

    Текст: Александр Класковский

    Опубликовано: 03.12.2022

    Читайте также

    Бистро #20: Два года с начала протестов в Беларуси. Что осталось от сопротивления?

    Чемодан, компьютер, Польша. Что стало с беларуским IT-сектором из-за протестов и войны

    Жить в Беларуси

    Беларуские демократические силы и «невидимые» женщины

    «У меня отняли корни, семью и родину»

  • «У меня отняли корни, семью и родину»

    «У меня отняли корни, семью и родину»

    Насилие и репрессии против инакомыслящих и активистов заставили десятки тысяч беларусов бежать из родной страны. После нападения России на Украину многие также решили покинуть Беларусь. За границей возникла новая диаспора, которая старается помочь демократизации Беларуси извне в надежде подключиться к переменам внутри страны, как только они начнутся.

    В центре внимания варшавского коллектива художников Heartbreaking Performance — глубокие переживания людей, живущих в изгнании. Темой их фотовыставки стала тоска беларусов по дому. 

    dekoder отобрал несколько фотографий с выставки и расспросил основательницу группы художников Анну Мацкевич о том, как начинался фотопроект и ради чего он создан

    DEUTSCHE VERSION

    — Как возникла идея выставки?

    — Идея выставки фотографий появилась у меня еще до начала войны. Внезапно я обнаружила, что все время вижу улицы моего родного Минска — стоит лишь закрыть глаза. Вернуться туда я не могу, меня бы сразу арестовали за все, что я делаю в эмиграции: за мое искусство, активизм и за то, что я говорю правду. И я подумала: интересно, у нас у всех так, если мы долго не видим родные места? Я знаю еще один феномен: когда долго не видишь человека, то постепенно забываешь, как он выглядел, даже если это очень близкий человек.

    Тогда я начала расспрашивать людей и выяснила, что я такая не одна. Многие скучают по дому, но не любят говорить об этом — слишком тяжело. И тогда я подумала: а не смогут ли фотографии любимых мест немного помочь нам?

    Таким Анна Мацкевич видела Минск из окна своего дома / Фото © Анна Мацкевич
    Таким Анна Мацкевич видела Минск из окна своего дома / Фото © Анна Мацкевич

    — Вы называете свою выставку exhibition-experience — «выставка-опыт». Что имеется в виду?

    — Когда я начала рассказывать о своей идее друзьям и тем, кто мог ее поддержать, кто-то сказал: а почему только фотографии? Почему не сделать сразу все, что можно? Я подумала: и правда, хорошо было бы дать людям почувствовать себя как дома, даже если они не могут вернуться домой. Такой Минск 2.0, нечто, что поможет поставить точку и найти силы двигаться дальше. Это не значит, что люди забудут о своем желании однажды вернуться домой. Но нужно закончить одну историю, чтобы дать начаться новой, чтобы дать шанс исцелению. Мы попытались воспроизвести атмосферу Минска, чтобы люди почувствовали себя там — и при этом в безопасности, не так, как было в городе, который они покинули за последние два года. Кроме фотографий есть звуки Минска, короткий документальный фильм, в котором люди с любовью вспоминают город. Есть доска, на которой можно оставлять записки — идеи и пожелания. А еще есть комната, где можно поплакать или позвонить своим любимым людям. Мы как бы создаем реальное переживание. Мы уже услышали несколько рассказов: люди узнавали на фотографиях свои дома, свои балконы, один мой друг даже узнал на фотографии собственную маму!

    — Группа, которая организовала эту выставку, называется Heartbreaking Performance Art Group. Что это за группа и как она возникла?

    — Когда начались протесты, я сразу занялась протестным искусством, иногда одна, иногда вместе с теми, кого привлекали мои проекты. Спустя некоторое время я увидела, что все крутится вокруг одной идеи: искусство как активизм, как инструмент для изменения людей и мира. И я знала, что эта идея найдет дорогу к правильным людям, а люди найдут дорогу к ней. Проект получил название Heartbreaking Performance. Я искала название, которое бы четко говорило: мы не занимаемся модным «философским» искусством, которое позволяет зрителю видеть то, что он хочет увидеть. Мы занимаемся искусством, которое что-то меняет, в котором есть значение, смысл. Искусство, которое обращается к сочувствию и рефлексии, вызывает сильную эмоциональную реакцию. У нас есть самые разные проекты: фильмы, концерты, перформансы, выставки. Люди, работающие над ними, на время проекта становятся частью Heartbreaking Performance, но некоторые решают остаться с нами и после окончания проекта, и это меня очень радует.

    — Как вы отбирали фотографов для выставки?

    — Некоторых я знала сама, а также мне помогал человек, который хорошо знаком с беларуской фотографией. Некоторые фотографы сами к нам пришли, потому что видели нашу кампанию в инстаграме. К сожалению, не удалось вовлечь всех, потому что отпечатки мы оплачивали сами, и музейное помещение не очень большое. Когда мы вернемся в Беларусь, то, надеюсь, будем регулярно проводить выставки со всеми теми прекрасными фотохудожниками, которые к нам обращались. 

    Все скучают по Минску, некоторые слегка, другие очень сильно. Мы делали посты в инстаграме об участниках выставки. Я попросила всех написать несколько фраз о Минске — все, что угодно. И эти тексты были невероятно трогательными, они грели душу.

    — Вы сами родом из Минска?

    — Да, я из Минска. И с самого начала наших отношений с городом я люблю его, Минск мне как мать или отец. Как я уже говорила, стоит мне закрыть глаза — и я вижу Минск, иногда он мне снится. Когда нельзя вернуться, это очень тяжело. Мои друзья в Беларуси иногда меня не понимают, они говорят: «Ты же в безопасности, откуда такой негатив? Ты много лет назад решила уехать, так что теперь устраиваешь театр?» Это долгая история. Знаешь такие фильмы, где герой должен сделать выбор: улететь с инопланетянами и больше никогда не увидеть родную планету — или остаться дома и больше никогда не увидеть космос? Я никогда не понимала, как люди решаются все бросить и уехать навсегда. По своей воле я бы никогда на это не пошла. События в Беларуси 2020 года привели к тому, что это решение приняли за меня. У меня просто не осталось выбора.

    — Вы уехали из Беларуси задолго до 2020 года. С чем был связан ваш отъезд? 

    — Я уехала из Беларуси ради своей музыкальной карьеры. Дела в культуре очень плохи, как всегда при диктатуре. Много лет назад я приехала сюда, в Польшу. И хотя я наполовину полька, настоящая карьера из-за моего статуса иммигрантки не сложилась. Я делала попытки в других странах и думаю, что у меня бы все получилось. Но ковид вмешался в мои планы, так же как он вмешался в планы всех людей искусства во всем мире. Так или иначе, до 9 августа 2020 года я могла время от времени ездить домой и видеться с друзьями и семьей. Когда начались протесты, я думала, что диктатура скоро будет сметена. Но даже если бы я этого не ждала, то делала бы то же самое. Я стала активисткой и начала делать политическое искусство. Во весь голос и без страха показывать лицо. Не было писем или указаний на то, что меня арестуют, если я приеду в Беларусь, но я сделала много такого, за что люди сидят там в тюрьме. Все, кто в Варшаве участвовал хотя бы в демонстрациях, не могут чувствовать себя в безопасности в Беларуси. Там арестовывают людей абсолютно произвольно. Думаю, власти хотели бы посадить под замок всех, кто не согласен с их действиями, даже детей, но для них есть детские дома.

    Так что да, у меня отняли мои корни, мою семью и родину, дом, куда я всегда могла вернуться. Это больно, и это тоже своего рода тюрьма. Я не могу жить нормально, если не могу вернуться домой. Мою жизнь как будто поставили на паузу.

    — Фразу «Я хачу дадому» часто слышишь от беларусов, которые покинули родину из-за репрессий. Есть ли в этой фразе надежда на возвращение? 

    — Да, я в это верю. Я знаю многих, кто вернется, неважно после скольких лет за границей. Они хотят к себе, в свою страну, чтобы помочь ее заново отстраивать, работать на ее лучшее будущее. Пропагандистские СМИ, работающие на режим, написали по поводу нашей выставки: «Ха-ха, эти лузеры вдруг поняли, что им хочется домой», и тому подобное. А я думаю, что в этом наша сила, мы громко и ясно говорим: «Да, мы хотим к себе домой». Это наша родина, у нас есть на нее право, вы у нас ее украли, но ненадолго. Мы подождем. Мы не поедем, чтобы нас посадили в тюрьму. Мы отсюда будем строить Беларусь и хранить ее извне, чтобы она могла жить и становиться современным, зрелым, самостоятельным обществом, когда для нас придет время вернуться. В одном фильме студии «Марвел» Один говорит: «Асгард — это не место. Асгард там, где наши люди». Беларусь — как такой Асгард.

    Мы отсюда будем строить Беларусь и хранить ее извне, чтобы она могла жить и становиться современным, зрелым, самостоятельным обществом, когда для нас придет время вернуться.

    — Каково положение беларуских мигрантов в Варшаве и Польше?

    — Ситуация в Польше, к сожалению, сложная. Общество раскололось. Многие нас понимают и поддерживают. Но большая часть польского общества в принципе против иммигрантов и думает, что они должны либо вернуться на родину — неважно, будут ли их там арестовывать или убивать, такие подробности этих людей не интересуют, — либо должны делать грязную работу. «Вы же иммигранты, правильно? И нечего говорить о хорошей работе. Скажите спасибо, что вам вообще разрешили остаться». Думаю, война и тысячи беженцев очень повлияли на ситуацию, которая и до этого не была особенно стабильной. При этом, конечно, есть замечательные люди, которые очень помогают, и мы очень благодарны за поддержку, да и просто за то, что они есть. Но иногда страшно в автобусе или на улице просто говорить по-русски или по-беларуски с собственной матерью по телефону. Это очень странное чувство.

    — Есть ли у вас уже планы новых проектов?

    — Если наши финансовые и психологические возможности позволят, мы бы хотели привезти эту выставку в другие города, где сейчас много людей из Беларуси. Мы надеемся потом сделать такие проекты о прочих городах и местах Беларуси, для тех, кто не из Минска. Уже думаем, как показать выставку в Вильнюсе, ведем переговоры с бывшим рестораном «Минск» в Потсдаме, который недавно открылся как дом искусств. Это было бы идеальное место для нашего проекта!

    Все скучают по Минску, одни слегка, другие очень сильно / © Иван Уральский
    Все скучают по Минску, одни слегка, другие очень сильно / © Иван Уральский
    Тихо и мирно — вечер где-то в центре Минска / © Анна Верес
    Тихо и мирно — вечер где-то в центре Минска / © Анна Верес
     жаркое лето в Минске / © Анна Мацкевич
    жаркое лето в Минске / © Анна Мацкевич
     за каждым окном готовятся ко сну / © Анна Верес
    за каждым окном готовятся ко сну / © Анна Верес
    Минск под дождем / © Иван Уральский
    Минск под дождем / © Иван Уральский
    Улицы Минска в желтом свете / © Анна Мацкевич
    Улицы Минска в желтом свете / © Анна Мацкевич
    Не клюет / © Максим Багданович
    Не клюет / © Максим Багданович
    После дождя — Минск, когда расходятся тучи / © Микита Кириенка
    После дождя — Минск, когда расходятся тучи / © Микита Кириенка
    «Я знала, что многие скучают по дому, но не любят говорить об этом — слишком тяжело» / © Анна Мацкевич
    «Я знала, что многие скучают по дому, но не любят говорить об этом — слишком тяжело» / © Анна Мацкевич
    Минское метро / © Иван Уральский
    Минское метро / © Иван Уральский
    Минская хрущевка в вечернем свете / © Андрей Дубинин
    Минская хрущевка в вечернем свете / © Андрей Дубинин
    Покинутые ночные трамвайные пути / © Каролина Полякова
    Покинутые ночные трамвайные пути / © Каролина Полякова
    Огни торгового центра / © Анна Верес
    Огни торгового центра / © Анна Верес
    Street Art / © Малявко
    Street Art / © Малявко

    Интервью: Редакция дekoder’а
    Фоторедактор: Анди Хеллер (Andy Heller)
    Опубликовано: 29.11.2022

  • Беларуская культура на родине и в изгнании

    Беларуская культура на родине и в изгнании

    Бурное развитие независимой культуры отличало последние либеральные годы в Беларуси. Но после выборов 2020 года власти полностью разгромили то, что можно было назвать независимой культурой. 

    Закрыты независимые площадки, где проходили культурные мероприятия (Ok16, Corpus), издательства (Галіяфы, Янушкевіч), а артисты, которые поддержали протест, были выдавлены за границу или даже посажены в тюрьму (самый громкий пример — группа Irdorath). Введена цензура, контроль за публичной сферой стал тотальным.
    Перед беларускими артистами, художниками и арт-менеджерами встал выбор между внутренней эмиграцией и эмиграцией настоящей. И каждый решал сам, петь ли ему со сцены только то, что разрешено, сменить профессию или уехать. 

    Как сейчас живут те, кто сделал тот или иной выбор, и какое будущее ждет беларускую культуру, задается вопросом автор dekoder, который сам находится в Беларуси, но знает и оставшихся, и уехавших. 

    Deutsche Übersetzung

    Культурная эмиграция происходила после каждых выборов 

    «Когда мы играли в Варшаве первый концерт после перерыва, я увидел всю минскую тусовку. И это границы еще были закрыты! Те тусовщики, которые постоянно в Минске были в гримерках, — были и там. Для меня это был шок. У людей, которые только-только переехали, была потребность в связи с родиной», — говорит один из самых известных беларуских музыкантов Лявон Вольский

    Еще с 2006 года музыкальные проекты Вольского находились то под сильным давлением властей, то под полным запретом из-за его политической позиции. Но репрессий такого масштаба, как сейчас, он не помнит. Когда стало ясно, что ни в каком формате выступления в Беларуси стали невозможны, Вольский выехал за рубеж, где его уже ждали его зрители. 

    Устроиться за границей получается далеко не у всех. «Всем плевать, ты «беглый» или не «беглый», вопрос в качестве твоей работы», — говорит драматург и арт-менеджер Николай Халезин, который находится в вынужденной эмиграции с 2011 года. Все это время он руководит Belarus Free Theatre. Установка на то, что беларуский культурный продукт будет востребован, если он хорошо сделан, дает результат. Свободный театр заговорил на актуальные темы современным языком, артисты стали играть на лучших фестивальных площадках. И при этом долго умудрялись тайком показывать эти спектакли в Минске. 

    В ближайшее время на родине выступать они не смогут. В документальном фильме Алексея Полуяна «Смелость» показано, насколько тяжелым был выбор в пользу отъезда даже для тех, кто давно в подполье и считал, что ко всему подготовлен. После премьеры фильма беларуская часть труппы в полном составе покинула страну. 
     
    Когда труппу ведущего в стране Купаловского театра в конце августа 2020 года почти полностью уволили за публичный протест, прозвучала фраза «еще один театр стал “свободным”». Большая часть уволенных артистов продолжила работать вместе, назвавшись «Свободные купаловцы». В Беларуси показывать их работы можно было только в записи или онлайн. И хоть каждую премьеру теперь смотрит гораздо больше зрителей, чем мог бы вместить самый просторный зал, возможности полноценно работать на родине для них не осталось. 

    Зато такие возможности новому независимому театру предложили за рубежом. Театр участвует в лабораториях, резиденциях, готовит новые спектакли, показывает их на фестивалях. Сейчас усилиями беларуских эмигрантов удалось наладить полноценный национальный культурный процесс за границами страны. Выходят книги, ставятся спектакли, проходят выставки и концерты. 

    Артисты пытаютсяя самостоятельно адаптироваться к новым реалиям. Одна из артисток-купаловцев рассуждает о своем переезде в Польшу: «Главная цель — оставаться с беларускостью. Потому что где еще ее сохранить? В Беларуси это стало преступлением. А тут есть шанс и возможности»

    Для тех, кто сумел устроиться, отойти свою публику, найти возможности для выступлений, жизнь за границей кажется затянувшейся командировкой; для многих принятие эмиграции еще не пришло. 

    Концерты для белaруской диаспоры — Лявон Вольский в США / Фото © Дарья Мурашка

    «Променял сцену на унитазы…»

    Перед теми, кто не собирался покидать страну и эмигрировал вынужденно, встал острый вопрос поиска себя.

    В сложной ситуации оказались те, кто выбрали для эмиграции Украину, а потом бежали от войны в Польшу. Их пустили в страну в статусе беженцев, но де-факто они граждане страны-соагрессора, у многих возникли проблемы с оформлением документов. 

    Творческие работники вынуждены искать другую профессию, какую угодно. Дмитрий Гайдель, актер и режиссер театра кукол, в Польше освоил профессию монтажника теплового оборудования. «Мне часто говорят: вот, мол, променял сцену на унитазы. Был большим человеком, а стал маленьким работягой. А мне нравится. Это же здорово, в корне изменить свою жизнь. Я вообще считаю, что свою жизнь нужно менять гораздо чаще», — рассуждает Дмитрий.

    Актер театра Александр Ратько в Гродно прославился на всю страну тем, что спасался от ОМОНа, переплыв Неман. Релоцировавшись в Литву, Александр получил творческую стипендию и поступил на актерское отделение Европейского гуманитарного университета в Вильнюсе, участвует в постановках Русского театра Литвы. Он из тех, кому повезло найти себя в своей сфере. Но при этом ему сложно адаптироваться к жизни в новом окружении: «Я живу в центре старого города, у меня нет каких-то проблем, которые могли бы быть в Беларуси. Пожалуйста — наслаждайся городом, посещай театры, музеи. Но! Это не приносит той радости, которая могла бы быть». Похожее состояние у многих, кто неожиданно для себя вынужден был покинуть страну: незнакомый язык, незнакомая публика, тоска по родине, необходимость строить с нуля карьеру в зрелом возрасте… 

    «Когда артист переезжает, тем более, если вынужден бежать, то найти себе место редко кому удается. Это требует не только сверхспособностей, но и соответствующих условий на рынке», — комментирует сложности обустройства людей искусства за рубежом руководитель Рады культуры Сергей Будкин. 

    Адаптируются легче те, кто ментально к этому готов. Актриса Кристина Дробыш нашла себя в проекте, который озвучивает книги и фильмы на беларуском языке, но при этом она осознает необходимость обживаться на новом месте: «Понимаю, что какая-то интеграция все равно произойдет. Речь идет о проявлении уважения к стране, которая меня приютила. Нужно выучить язык и понимать местную культуру»

    В социальных сетях она до сих пор ведет отсчет дней с момента своего изгнания из Купаловского театра. Сохранять связь с родиной каждый пытается по-своему. «Из Беларуси не убежишь, — говорит Альгерд Бахаревич. — Это как проклятие, как знак беды»

    В условиях, когда под угрозой репрессий и войны многочисленные сообщества, неформальные объединения оказались разбиты на еще более мелкие осколки, координационные структуры беларуских активистов так расставляют приоритеты: во-первых, организовать для деятелей культуры безопасную среду, во-вторых, дать возможность оставаться в профессии, в-третьих, организовать возможности адаптации для тех, кому необходимо устроиться в новых обстоятельствах, и в-четвертых, на далекую перспективу выстраивать нетворкинг, который даст шанс возможности для творческого роста.

    На сайте Рады культуры артисты могут подавать свои проекты через довольно простую форму. Более ста проектов в той или иной степени были поддержаны. А на анонсированную Неделю беларуской культуры в мире было подано аж 120 заявок.

    Остаться нельзя уехать

    «Я не делю культурных деятелей на тех, кто уехал, и тех, кто остался. Все вместе создают общее культурное пространство, работают на одну цель», — рассуждает руководитель Рады культуры Сергей Будкин.

    У творческих работников, которые остаются в Беларуси, выбор невелик. Десятки деятелей культуры остаются в тюрьме. Власти делают все, чтобы запугать тех, кто остался, лишить их права на протест и на выражение любой позиции, отличной от «государственной». Не у всех есть возможность уехать, многим приходится продолжать работать в официальных культурных институциях, стараясь при этом оставаться честными с собой. 

    Многие писатели, критики, искусствоведы пользуются возможностью сотрудничать с западными коллегами. Кто-то вспомнил про свое педагогическое образование и ушел в онлайн-репетиторство или частную школу. Заметим, что в сентябре 2022 года почти все частные школы в Беларуси были закрыты.

    В Беларуси снова возник феномен подпольных показов фильмов, спектаклей, концертов, которые сложно отследить и о которых только когда-нибудь потом можно будет говорить открыто. Поэтому мы не можем рассказать подробности здесь и сейчас — чаще всего их участники настойчиво просят нигде о них не упоминать. «Зрители на наших спектаклях рассказывают, что осознают на наших показах, что свободу у них нельзя отобрать», — говорит один из организаторов подпольных спектаклей.

    Подпольная культура без границ

    Беларусы, разделенные границами, стремятся сохранить свою идентичность. Художественные проекты позволяют им обозначить себя в эмиграции, дать слово покинувшим родину беларусам, сделать их видимыми в мировом океане эмиграции. Станет ли беларуская культура за рубежом культурой в изгнании или катализатором изменений внутри страны, будет понятно только позже.

    В какую сторону движется этот процесс, можно судить по тому, что творчество беларусов стало востребовано у самих европейцев. Известный писатель Альгерд Бахаревич отмечает: «В последнее время меняется отношение Запада и Восточной Европы, медленно, но неудержимо мир открывает для себя наши «кровавые земли», безразличие сменяется интересом, сочувствием, попытками понять, кто мы на самом деле. Раньше Запад говорил исключительно с Россией, поверх наших голов, нас как бы не существовало, а теперь мы появились на культурно-политических картах», — делает вывод Бахаревич. 

    Читайте также

    Жить в Беларуси

    Беларуские демократические силы и «невидимые» женщины

    Бистро #21: Что такое «Ночь расстрелянных поэтов»?

  • Бистро #21: Что такое «Ночь расстрелянных поэтов»?

    Бистро #21: Что такое «Ночь расстрелянных поэтов»?

    «Ночь расстрелянных поэтов» — одно из ключевых трагических событий в истории Беларуси. В ночь с 29 на 30 октября 1937 года НКВД убило в Минске 132 человека, в том числе поэтов, писателей и представителей интеллигенции. Это страшное событие поднимает вновь вопросы о беларуской идентичности, культуре и репрессиях при Александре Лукашенко. В связи с ним в Беларуси в последние годы появилась новая культура памяти — не спущенная идеологами сверху, а развивающаяся изнутри гражданского общества.

    Что именно произошло той октябрьской ночью 1937 года? Как возникла культура памяти об этой трагедии? Какие формы она принимает? И почему советская власть целенаправленно подвергла репрессиям национальную элиту Беларуси? На эти и другие вопросы отвечает историк Ирина Кашталян.

    1. Что именно произошло в ночь с 29 на 30 октября 1937 года?

    В ту ночь в Минске в подвале внутренней тюрьмы НКВД и в Пищаловском замке расстреляли 132 человека, тела которых затем захоронили к северо-востоку от города в Куропатах. Были убиты не простые советские граждане, а большое количество известных государственных и культурных деятелей, ученых, в том числе 22 поэта и писателя. Такого массового единовременного убийства представителей беларуской национальной элиты ранее не было. Поэтому эта трагическая дата периода Большого террора получила название «Ночь расстрелянных поэтов», или «Черная ночь».

    В начале 1937 года НКВД БССР придумал существование Объединенного антисоветского подполья. В сентябре на уровне высшего руководства СССР был подписан основной список из 103 человек, впоследствии приговоренных за участие в этой вымышленной структуре к высшей мере наказания — к расстрелу. Местные сотрудники НКВД расширили этот список. У большинства убитых в ту ночь были также репрессированы близкие родственники. Еще в начале августа 1937 года были уничтожены несколько десятков тысяч конфискованных рукописей беларуских писателей-«врагов народа». Последствия от потери большей части национальной элиты 1920–1930-х годов и ее литературного наследия ощущаются в многонациональной культуре Беларуси до сих пор.

    2. Почему беларуские поэты и писатели подверглись репрессиям?

    В 1920-е годы советская власть допускала определенную свободу творчества писателей, для того чтобы они развивали пролетарскую культуру в рамках политики коренизации. С ее свертыванием в начале 1930-х годов популярные представители интеллигенции стали опасны для власти, хотевшей полностью контролировать общество. 

    Многие из них погибли в ту страшную ночь. Среди них был поэт Изи Харик, активный член организации Поалей Цион, редактор еврейского журнала Штерн, автор 13 книг на идиш, осужденный как «член троцкистско-зиновьевской организации». Тогда же был убит и прозаик Платон Головач, один из лидеров литературных объединений Маладняк и Беларуской ассоциации пролетарских писателей. Арестованный в августе 1937 года, он под пытками признал «вину» и был приговорен к расстрелу за «организацию террористической группировки» и за «проведение немецко-фашистской деятельности». Жены обоих получили по 8 лет лагерей как «члены семьи изменников родины» и были отправлены в Казахстан, в Карагандинский лагерь НКВД. Убитых деятелей культуры за время Большого террора в целом было около 500 по БССР.

    3. Когда и как стало известно об этом расстреле? Какую реакцию это вызвало в обществе?

    Не только общественность, но и родственники расстрелянных узнали правду только десятилетия спустя. В советское время в семьях с осторожностью говорили об исчезновении родных. Долгие годы выжившие свидетели советских преступлений боялись рассказывать об этом опыте, опасаясь его повторения для себя и своих близких. Даже после ХХ съезда КПСС, на котором был осужден культ Сталина, что положило начало процессу реабилитации невиновных жертв политических репрессий, о расстреле как причине смерти официально умалчивали. Жене писателя Платона Головача Нике Вечер в 1956 году выдали справку о том, что он умер от паралича сердца в лагере в 1944 году. К архивам КГБ родственники получили ограниченный доступ только в начале 1990-х. 

    Толчок к осмыслению событий «Черной ночи» дало открытие в 1988 году Куропат — места массовых убийств жертв сталинских репрессий 1937–1941 годов. Впечатленный историей расстрелянного поэта Валерия Морякова, его племянник Леонид затем много лет занимался возвращением памяти о репрессированных и написал книгу «Только одна ночь» — с выдержками из дел убитых, описанием их последних дней со слов выживших. К сожалению, сохранение памяти по данной теме остается только в общественном поле, государство в ней фактически не участвует. 

    4. Как возникла культура памяти о «Ночи расстрелянных поэтов»?

    С 29 октября 2017 года защитники мемориала в Куропатах начали проводить акцию «Ночь расстрелянных поэтов». Сейчас это признанная беларусами дата, когда отдается дань памяти деятелям культуры, убитым сталинским режимом. Ежегодно в эти дни проводятся мероприятия — акции памяти и литературно-музыкальные вечера, на которых зачитываются имена репрессированных и отрывки из их произведений, проводятся лекции о них. Также был создан ряд творческих тематических проектов: например, портал TuzinFM.by подготовил музыкальный альбом (Не)расстраляныя на стихи 12 расстрелянных поэтов.

    События в Беларуси августа 2020 года разбудили интерес к теме сталинских репрессий у широких слоев, не согласных с режимом Лукашенко. У многих ранее неактивных представителей общества появился запрос получить знания об истории репрессий, например в ходе дворовых лекций. Из списка люди могли выбирать темы для этих лекций. Тема сталинских репрессий была одной из самых востребованных. Слушатели заинтересовались неофициальной историей своей страны. В первую очередь они захотели услышать об определенных исторических параллелях в применении насилия властями, а также о поводах для гордости беларуской культурой ХХ века и ее трагических страницах. Много активных людей после событий 2020 года оказалось вне Беларуси, а 29/30 октября стало для них одной из ключевых дат, позволяющих проявить солидарность и почувствовать свою идентичность.

    5. Как белaруское государство относится к этому событию?

    В недолгий период с 1991 года и до прихода к власти Лукашенко был большой интерес к фиксации преступлений коммунизма, ставились памятные знаки жертвам репрессий, приоткрылись спецархивы. Но после 1994 года в отношении к советскому прошлому произошел откат назад: нынешняя официальная историческая политика не направлена на критическое осмысление советского прошлого, и существует явное стремление к акцентированию внимания на жертвах Второй мировой войны за счет жертв сталинизма. 

    Тема немного представлена в образовании. Имена расстрелянных поэтов упоминаются в учебнике по литературе за 10 класс, прорабатывается творчество прозаика Михася Зарецкого, но акцента на дате 29 октября 1937 года нет. В учебнике по истории Беларуси 9 класса появилось упоминание Куропат, но цифры жертв репрессий значительно занижены, о других местах убийств не говорится вовсе. 

    Еще до 2020 года власти пытались перехватить у общества инициативу по контролю за Куропатами, но не для медиации, а для замалчивания, снижения политической активности граждан. Сейчас внимания к этому месту со стороны государства нет, а власти планомерно репрессируют активистов, защищавших мемориал, тех, кто пытался проводить там акцию памяти «Ночь расстрелянных поэтов».

    6. Как будет отмечаться «Ночь» в этом году?

    В прошлом году было организовано более 40 мероприятий к «Ночи расстрелянных поэтов» в 38 городах мира. В этом году акции проходят на фоне войны в Украине и непрекращающихся репрессий в Беларуси. Тем не менее они состоятся в различных странах, на разных континентах, где находятся беларуские диаспоры. Можно познакомиться с их картой на сайте nochpaetau.com. В Беларуси по политическим причинам проведение акций невозможно. На сайте также выставлено множество материалов, посвященных репрессированным поэтам: музыка, лекции и так далее. Организаторы предлагают небезразличным посетителям быть активными — от индивидуального ознакомления с ресурсами по теме до проведения памятных акций в различных форматах. 

    Например, организация беларусов Германии Разам организует в городской библиотеке Бремена мероприятие, на котором можно будет принять участие в дискуссиях беларуских и немецких специалистов по теме политических репрессий в Беларуси в ХХ–XXI веках, поговорить о том, как беларуская литература противостоит репрессиям и войне, послушать концерт беларуских песен. В Белостоке и Варшаве пройдет презентация нового издания книги (Не) расстраляныя, посвященная расстрелянным писателям 1930-х годов.

     

    Текст: Ирина Кашталян
    Опубликовано: 28.10.2022

    Читайте также

    Инакомыслие и власть

    Бистро #20: Два года с начала протестов в Беларуси. Что осталось от сопротивления?

    Год исторической памяти

    Слом эпох: фотографии Сергея Брушко о 1980–1990-х годах в Беларуси

    Беларуские демократические силы и «невидимые» женщины

    Гэта Беларусь, дзетка!

  • «Что можно противопоставить путинской пропаганде?» Спрашивали? Отвечаем!

    «Что можно противопоставить путинской пропаганде?» Спрашивали? Отвечаем!

    Профессор Флориан Тёпфль изучает информационное воздействие российских элит на зарубежную аудиторию, а также взаимодействие новых медиа и политики в странах с недемократическими режимами, в основном на материале из России и постсоветских стран. По просьбе «декодера» он рассказал о тех особенностях российских государственных СМИ, которые позволяют однозначно расценивать их работу как пропаганду.

    1. Что такое пропаганда?

    2. В чем тогда особенности именно российской пропаганды?

    3. Согласно опросам, от 10 до 20 процентов немцев тоже думают, что СМИ их обманывают. В чем разница?

    4. На враждебном образе «морально разлагающихся “Гейропы” и США», а также на формуле «осажденной крепости» нередко держится легитимность режима Путина. Это, по сути дела, всего лишь неуклюжая конспирология?

    5. Многие в России явно верят в подобные мифические заговоры. В чем причина?

    6. «Все не так однозначно» — часто можно услышать у Скабеевой, Соловьева и Киселева. Чего они добиваются этой фразой?

    7. Как усиливать устойчивость к пропаганде, дезинформации и теориям всемирного заговора?

    8. А в России? 


    1. Что такое пропаганда? 

    Существует множество определений пропаганды. Англоязычная научная литература последних лет понимала пропаганду весьма широко. Например, часто встречается определение, согласно которому пропаганда — это любая форма коммуникации, которая направлена на достижение реакции, служащей целям пропагандиста. В такой широкой смысловой рамке многие формы рекламной коммуникации и маркетинга тоже могут считаться пропагандой. Некоторые авторы различают «белую пропаганду», которая работает с правдивыми утверждениями, и «черную пропаганду», которая распространяет ложь. В других — обычно более ранних — академических подходах понятие пропаганды встроено в теорию тоталитаризма. Там монополизация средств коммуникации в обществе рассматривается как обязательное условие для того, чтобы говорить о пропаганде. Однако если посмотреть, как понятие пропаганды понимается в повседневной жизни, то окажется, что в разных культурных контекстах доминируют совершенно разные значения этого слова. Например, многие люди в Германии, услышав термин «пропаганда», в первую очередь думают о нацистской пропаганде в Третьем рейхе. И это лишь один пример; спектр восприятий этого термина чрезвычайно широк.

    2. В чем тогда особенность российской пропаганды?

    Опираясь на это разнообразие определений, можно с уверенностью сказать, что новостное вещание российских государственных СМИ, безусловно, можно охарактеризовать как «пропаганду». Российские коммуникации явно направлены на решение задач пропагандиста, то есть на достижение целей автократического режима Владимира Путина. Кроме того, для российской пропаганды характерна и монополизация средств коммуникации: теперь уже все широковещательные СМИ в России находятся в руках Кремля. Одновременно огромные ресурсы тратятся на то, чтобы влиять на информационные потоки за рубежом. Что касается содержания российской пропаганды, то хорошо видно, что она очень часто относится к категории «черной пропаганды». Политическая и медийная элита России рассматривает ложь и обман как вполне легитимные коммуникационные стратегии. Это хорошо видно на примере коммуникационной подготовки России к своей военной агрессии. Все ведущие российские политики и СМИ еще за несколько дней до вторжения утверждали, что нападение на соседнюю страну не планируется. Предупреждения западных источников о возможности такой атаки отвергались как «западная истерия», «русофобия» или «информационный террор». Ложь распространялась до самого вторжения. Интересно, что в течение нескольких недель после нападения никто не почувствовал необходимости хоть как-то оправдать эту первую большую ложь войны или хоть как-то уделить ей внимание в собственных медийных каналах. Видимо, население России больше не возмущено тем, что Кремль пользуется черной пропагандой. Аналогичным образом российские каналы коммуникаций с начала войны были переполнены ложью и дезинформацией на всех уровнях. Поэтому западным политикам при принятии решений следует обращать внимание не на то, что говорят представители России, а прежде всего на то, что они делают и чему есть подтверждения

    3. Согласно опросам, от 10 до 20 процентов немцев тоже думают, что СМИ их обманывают. В чем разница?

    В западных демократиях существуют общепринятые стандарты журналистики, призванные обеспечить правдивое и, по вполне определенным критериям, объективное освещение событий. Есть целый ряд правил журналистского кодекса — такие, как правило двух источников, — и они применяются в том числе при освещении военных действий. Указаниям властей о том, как освещать ту или иную тему, никто не следует. Таким образом, западные журналисты работают совершенно иначе, чем, например, журналисты российского государственного телевидения, где освещение событий планируется совместно с представителями Кремля и которое, как уже было сказано выше, не останавливается даже перед сознательным распространением заведомо ложной информации. 

    Дискуссии, идущие в российских ток-шоу с начала войны, также сильно отличаются от дискуссий в западных форматах. Например, в западных контекстах невозможно себе представить, чтобы «эксперты» прямо призывали к военным преступлениям, таким как убийство журналистов или целенаправленные бомбардировки гражданской инфраструктуры. Все это сейчас регулярно можно слышать на российских ток-шоу. Уже произошедшие военные преступления, например в Буче, категорически отрицаются — или даже приписываются самим украинцам. Часто звучат хладнокровные призывы отдать приказ о нанесении ядерного удара по противнику, в результате которого погибнут сотни тысяч людей. То есть это уже не просто «черная пропаганда», распространяющая ложные утверждения, а форма коммуникации, полная ненависти к людям и презрения к человеческим жизням, демонстративно отвергающая основополагающие ценности гуманизма и международного права. 

    Мы сейчас не можем исследовать долгосрочное воздействие подобной антигуманной пропаганды на массовую аудиторию. Но она с большой интенсивностью уже много месяцев транслируется на российских телеканалах с самым широким охватом. Поэтому можно предположить, что она во многом способствует огрублению нравов российского населения.

    4. На враждебном образе «морально разлагающихся “Гейропы” и США», а также на формуле «осажденной крепости» нередко держится легитимность режима Путина. Это, по сути дела, всего лишь неуклюжая конспирология? 

    Конечно, одной из основных функций российских государственных СМИ остается легитимация автократа Путина и поддержка его политики. Конструирование мощного образа врага, например негативного имиджа Запада, всегда были стратегией для объединения политических сообществ внутри страны и их сплочения вокруг лидера. В российском случае традиционные «российские» ценности противопоставлены «морально прогнившей», беспричинно агрессивной и зловредной «Гейропе». 

    Ссылка на «русофобию» — прием, который на протяжении многих лет регулярно используется как во внутрироссийской, так и в нацеленной на зарубежную аудиторию пропаганде. Он позволяет отметать любую критику российской внешней политики, не пробуя даже разобраться, какими — вполне возможно справедливыми — причинами она вызвана.

    Впрочем, не всякое упоминание русофобии следует относить к области конспирологии. Согласно принятому в науке определению, теории заговора — это такой нарратив, в котором причины тех или иных важных событий усматриваются в тайном заговоре влиятельных лиц. Например, если вы утверждаете, что все немцы — русофобы, это еще не конспирология. Здесь отсутствует могущественный заговорщик, действующий под завесой тайны.

    Тем не менее российская пропаганда изобилует разнообразными теориями заговора в строгом смысле слова. Возьмем, к примеру, рассказы о том, что украинское правительство при поддержке Пентагона тайно производит биологическое оружие для нападения на Россию. Это классическая теория заговора. Еще пример: перед началом агрессии много говорилось о том, что западные правительства раздувают слухи о возможном нападении на Украину с одной только тайной целью — дискредитировать Россию в глазах мирового общественного мнения. Это тоже была теория заговора, которая оказалась разоблачена фактом нападения 24 февраля.

    5. Многие в России явно верят в подобные мифические заговоры. В чем причина? 

    Я считаю несерьезными и ненаучными любые попытки комментировать результаты проводящихся в России опросов по поводу войны. Ведь из-за крайне репрессивного характера режима достоверные исследования общественного мнения по этому комплексу вопросов в настоящее время просто невозможны. Поэтому я бы в целом не рекомендовал западным политикам в принятии решений опираться на результаты подобных опросов. 

    Тем не менее вполне вероятно, что значительная часть россиян действительно верит в одну или несколько теорий заговора. Многочисленные исследования, проведенные в контекстах западных стран за последние десятилетия, показали, что вера в различные теории заговора вообще широко распространена. Многие ученые показали, что люди с низким уровнем образования и низкими доходами более склонны верить в теории заговора. Чувство бессилия, потери контроля или страха часто сопутствуют тенденции верить в теории заговора. Люди с большей вероятностью верят в конспирологию, если она подтверждает их политические установки. И наибольшее распространение конспирологические теории получают во времена серьезных социальных кризисов или потрясений. Хотя в настоящее время мы не располагаем достоверными данными, можно предположить, что подобные корреляции наблюдаются сейчас и в России.

    6. «Все не так однозначно» — часто можно услышать у Скабеевой, Соловьева и Киселева. Чего они добиваются этой фразой?

    На мой взгляд, эта стратегия служит для внесения смуты и разрушения веры в правду как таковую. Запускаются десятки разных, иногда противоречащих друг другу объяснений крушения самолета MH17, вбрасывается десяток версий по поводу того, кто мог отравить бывшего агента Скрипаля или оппозиционера Навального. Так создается впечатление, что есть десяток равноценных версий событий, а в результате крепнет убеждение в том, что истина никогда не будет установлена. И если это удается — значит, российская пропаганда достигла своей цели. Фактически верная версия оказывается лишь одной из дюжины возможных, и поиск истины прекращается за бесполезностью.

    7. Как усиливать устойчивость к пропаганде, дезинформации и теориям всемирного заговора?

    В западных обществах нам следовало бы, например, позаботиться о щедром финансировании частных издательских домов и телеканалов с качественной журналистикой, а также общественного телерадиовещания. На более общем уровне — необходимо поддерживать, развивать и укреплять доверие к нашим СМИ и политическим институтам. Во-вторых, нужно повышать медийную грамотность наших граждан. Мы должны научить как можно больше людей тому, что собой представляет демократическая качественная журналистика и что отличает ее, например, от журналистики в российских государственных СМИ. Мы также должны предоставить конкретную информацию о том, как российская пропаганда, нацеленная на зарубежную аудиторию, пытается повлиять на демократический процесс формирования мнения в Германии, например, через наемных «троллей», через деятельность иновещания RT или систематическую поддержку антидемократических групп. Мы должны обязать мощные платформы, такие как Facebook и Twitter, применять решительные меры против дезинформации. Это подразумевает в том числе свободный доступ для ученых к данным, которые позволяют проверить, выполняют ли платформы соответствующие рекомендации и как они это делают. И это всего несколько из множества мер, которые мы можем предпринять для защиты демократического процесса принятия решений от дезинформации.

    8. А в России?

    В России это сложно, потому что Кремль сознательно и целенаправленно использует дезинформацию для достижения своих политических целей. Западные игроки вряд ли могут на это повлиять. На самом деле, иностранные редакции телевещания, такие как Deutsche Welle и российские СМИ в изгнании, продолжают производить высококачественный журналистский контент на русском языке. Большая часть этого контента в настоящее время все еще сравнительно легко доступна в России, например, через YouTube или Telegram. Но в то же время ряд хорошо изученных когнитивных механизмов приводит к тому, что многие россияне не воспринимают эти сообщения или просто не обращаются к этому контенту. Например, такой когнитивный процесс, как motivated reasoning (аргументация, продиктованная интересами) хорошо исследован, и мы знаем, что если у человека есть определенная мотивация или интересы, то мыслительные процессы часто оказываются неосознанно направлены на оправдание этого интереса. Из исследований selective exposure (избирательное потребление) мы знаем, что пользователи медиа склонны выбирать те сообщения, которые подтверждают их мнение, и избегать сообщений, которые могут поколебать сложившиеся убеждения. 

    Позвольте мне кратко проиллюстрировать это на примере военных преступлений, совершенных российской армией в Буче. Если вы, будучи россиянином, решите поверить в (фактически правдивую) информацию о Буче, распространяемую в западных СМИ, то это будет иметь для вас крайне болезненные последствия. Вы должны будете жить с мыслью о том, что армия или политическое руководство вашей страны несет ответственность за жестокие преступления. Но у вас не будет возможности говорить об этом публично. Если вы будете публично критиковать российскую армию, вас могут посадить в тюрьму на несколько лет. Более того, вы, может быть, голосовали за Путина в прошлом или уже публично высказывались в поддержку «спецоперации». Чем дольше вы молчите или бездействуете, тем больше чувствуете себя соучастником. Поэтому, если вы хотите просто жить как прежде, у вас есть сильный мотив продолжать верить в ложь государственной пропаганды или брать информацию только из тех источников, которые подтверждают вашу прежнюю картину мира. Поэтому для многих людей в России отказ от лжи и основных нарративов путинской пропаганды будет долгим и болезненным процессом. Им будет нелегко принять другое объяснение того, что произошло в последние несколько месяцев.


    Автор: Флориан Тёпфль
    Опубликовано: 25.10.2022

    Читайте также

    «Русофобия» — пропагандистский ярлык. Но проблема существует

    «Альтернатива для Германии»

    Иосиф Бродский

    Быть другим – инакомыслие в СССР

    «Фактчекинг» как новое оружие российской пропаганды

    Немецкие «друзья Путина» против карантина

  • Беларуские демократические силы и «невидимые» женщины

    Беларуские демократические силы и «невидимые» женщины

    Во время протестов беларуски были активны, занимали лидерские позиции, помогали друг другу и вдохновляли на сопротивление не только других женщин, но и все общество. 

    Активная фаза протестов позади. И на первых ролях — снова мужчины. Когда офис Светланы Тихановской сформировал Объединенный переходный кабинет, женщин в нем не оказалось вовсе. Последовало объяснение, что женщины проявили мало инициативы. 

    Но так ли это? 

    Исследовательница Ольга Шпарага поднимает в этой статье два главных вопроса. Первый — действительно ли женщины мало участвуют в новых политических структурах из-за недостатка активности или мотивации. И второй — о важности гендерной повестки для борьбы за демократическую Беларусь.
    Если женщины играли такую важную роль во время протестов в Беларуси, придавая им импульс и дыхание, то им есть что привнести в политику и сегодня, считает исследовательница. Кроме того, в силу своей социализации женщины умеют слышать разные группы людей, вести командную работу. 

    А вот отсутствие гендерной повестки — мина замедленного действия под все успехи демсил. Такая оппозиция рискует превратиться в то, с чем она боролась, пишет Ольга Шпарага в своем анализе.

    8-9 августа 2022 года, во вторую годовщину президентских выборов, спровоцировавших многотысячные протесты по всей Беларуси — которые я называю revolution-in-progress, — в Вильнюсе прошла конференция «Новая Беларусь». Ее инициировала лидерка беларуских демократических сил Светлана Тихановская. На конференции был сформирован Объединенный Переходный Кабинет — коллективный исполнительный орган беларуских демократических сил.1

    Первыми членами этого Кабинета оказались четверо мужчин. Они представляют направления транзита власти, иностранных дел, а также восстановления правопорядка и вопросов обороны и национальной безопасности. То, что в кабинет не вошла ни одна женщина, а на самой конференции ряд секций были исключительно мужскими, вызвало реакцию не только Фемгруппы Координационного совета, но и широкого беларуского фемдвижения. 

    Светлана Тихановская и ее советник Франак Вячорка отреагировали на это возмущение, призвав женщин более активно включаться в работу демократических политических структур. Месяц спустя, по всей видимости, под давлением общественности, в Кабинете появились и две представительницы — по национальному возрождению и по финансам и экономике. 

    Это, однако, не снимает вопроса о том, действительно ли невысокая степень участия беларуских женщин в новых политических структурах обусловлена отсутствием у них мотивации и их малой активностью. Как и вопроса о важности гендерной повестки для борьбы за демократическую Беларусь. 

    Женские марши были важной частью протестов в Беларуси в 2020 г. / Фото: © tut.by
    Женские марши были важной частью протестов в Беларуси в 2020 г. / Фото: © tut.by

    Вернулись в мир с «невидимыми» женщинами?

    Протесты 2020 года были отмечены активным участием женщин. Объединенный женский штаб Светланы Тихановской, Марии Колесниковой и Вероники Цепкало, женская цепь солидарности, давшая толчок к масштабным мирным протестам после выборов по всей стране, женские марши. Наконец, сестринство и различные формы взаимной поддержки в изоляторах. Эти и другие формы активности и объединения вдохновляли на сопротивление не только всех новых женщин, но и беларуское общество в целом.

    Женщины также занимали лидерские позиции в дворовых сообществах, сеть которых была важным проводником протестов; в профессиональных коллективах, включая независимые профсоюзы и стачкомы; в арт-, журналистском и других сообществах. Узнаваемыми стали не только представительницы штаба и Нина Багинская, но и феминистская активистка Ольга Горбунова, координаторка волонтерской службы «Вясны»; правозащитница Марфа Рабкова, дирижерка «Вольнага хора» Галина Казимировская и многие другие. 

    В активную фазу протестов, то есть в 2020 году и в первую половину 2021 года, беларуские женщины были видны и слышны на различных публичных площадках в качестве важнейших участниц. 

    Однако в 2021 году ситуация начала меняться. Во вторую половину 2021 года и в 2022 году мы, пользуясь словами соосновательницы Фемгруппы КС Юлии Мицкевич и журналистки Belsat Алины Ковшик, снова вернулись в мир, удобный для мужчин, — мир с «невидимыми» женщинами.2 Мужчины оказались на ведущих, руководящих и экспертных позициях, а женщины — теми, кто пишет для них речи и занимается коммуникацией. 

    Однако еще в большей степени беларуские женщины оказались в 2021–2022 годах заняты оказанием помощи и, на феминистском языке, «трудом, связанным с заботой». Это было обусловлено усилением репрессий и, в частности, принудительной ликвидацией беларуских НГО3, в которых женщины занимали лидирующие и другие позиции. В 2021 году в Беларуси были закрыты все гендерные и феморганизации, включая «Радиславу» — единственное убежище для женщин, пострадавших от домашнего насилия. 

    Репрессии привели к тому, что значительная часть активисток и эксперток вынуждены были искать убежище вне страны. В Вильнюсе, Варшаве, Тбилиси, других городах и странах беларуские женские и феморганизации сконцентрировали работу на оказании помощи и поддержки — сначала беларускам и беларусам, а после 24 февраля 2022 года также и украинкам и украинцам. 

    «Невидимый» труд «невидимых» женщин в 2021–2022 годах

    «Невидимость» этого труда, связанного с оказанием помощи и заботой — поиском жилья и средств к существованию, оформлением документов и уходом за детьми, — стала частью популярного сегодня неолиберального тренда: в то время как этот труд становится более сложным, поскольку возрастают требования к качеству и условиям жизни, его социальное признание и вознаграждение не прибавляет в весе.4 

    По-прежнему распространены стереотипы, что про эту сферу не стоит говорить. Ведь те, кто ею занимаются, делают это по своей природной склонности и не заслуживают голоса в сфере политики, поскольку заняты чем-то несущественным и к политике не имеющим отношения. По мнению Юлии Мицкевич, на эту «невидимость» накладывается патриархатная риторика, «когда женщинам приходится доказывать, что они сделали что-то важное, в то время как вклад мужчин считается важным и ценным a priori».5 

    «Невидимость», или затушевывание роли женщин в 2021–2022 годах, обусловлены не мотивацией и пассивностью женщин, а в первую очередь структурно-социальными стереотипами, распределением в обществах власти в пользу мужчин и их занятий, патриархатной риторикой, поддерживаемой беларускими медиа и представителями политических структур, прежде всего мужчинами. Это подтверждает исследование Chatham House июня 2022 года.6 Согласно ему, чуть меньше 40% беларуских женщин считают проблему низкой представленности женщин во власти актуальной — в сравнении с менее чем 25% мужчин. Только 41% мужчин — в сравнении с 70% женщин — считает требующей внимания тему насилия в семье. При том что летом 2020 года с подачи Лукашенко насилие в семье стало метафорой государственного насилия, против которого и восстало беларуское общество. Наконец, только 34% мужчин — против 75% женщин — считают важным перераспределение домашних обязанностей.

    Что возвращает нас к стереотипному пониманию и ролей мужчин и женщин в беларуском обществе, и практик заботы, занятие которыми — особенно в ситуации репрессий в Беларуси и войны в Украине — является важнейшим проводником солидарности в наших обществах.

    Почему важно участие женщин в политике и политических структурах

    Сложившаяся ситуация не только обнаруживает причины «невидимости» женщин на продемократической политической беларуской сцене, но и позволяет сделать вывод о важности возвращения им «видимости». И дело не только в том, что женщины представляют более половины граждан Беларуси и, следовательно, требуют представленности на политическом уровне. Если беларуские женщины играли такую важную роль во время широкомасштабных протестов в Беларуси, придавая им импульс и дыхание, значит, им есть что привнести в политику и сегодня. 

    Решающим является то, что женщины чаще, чем мужчины, ценят и умеют организовать командную работу. В том числе потому, что, в силу социализации, чувствительны к потребностям разных людей и групп, которым помогают быть слышимыми и видимыми. Участие женщин в принятии решений на политическом уровне в демократических странах подтверждает это. Женщины не только расширяют политическое участие, вовлекаясь в политику сами и воодушевляя других женщин, а также представительниц и представителей уязвимых социальных групп, что является важнейшим условием современной — партиципаторной — демократии, но и вследствие такого вовлечения способствуют повышению качества жизни всего общества. А в нашей специфической беларуской ситуации они будут способствовать расширению пространства для нахождения и принятия важных для всего общества решений. 

    Значительная часть беларуских женщин, как показывает проведенное исследование, не удовлетворена своей слабой представленностью на политическом уровне. И при этом уже немало делает на локальном уровне, отвечая за работу различных проектов, связанных с оказанием поддержки, образованием, продвижением беларуской культуры (еще один яркий пример — Татьяна Нядбай, глава беларуского ПЭН-Центра, закрытого в Беларуси и продолжающего работу из Варшавы). 

    Это значит, что для усиления их «видимости» и влияния на принятие политических решений нужно не просто призывать женщин к активному участию в политике. Нужно также устранять препятствия для него — например, приглашая не только мужчин для участия в экспертных дискуссиях. И создавать условия для этого участия, начиная с отстаивания гендерного равенства на всех уровнях политических институтов и объединений.7

    Почему важна гендерная повестка и что показывает пример Украины

    Появление в Объединенном переходном кабинете двух новых представительниц выглядит первым шагом в этом направлении. Финансовыми и экономическими вопросами теперь будет заниматься соосновательница и CEA IT-компании миллионерша Татьяна Зарецкая, а вопросами национального возрождения — журналистка и создательница социальных проектов, цитируемая мною Алина Ковшик.

    Но в новом политическом органе объединенных демократических сил так и не появилась ни представительница или советница по гендерным вопросам, ни сама гендерная повестка. Хотя Фемгруппа КС не только в очередной раз предложила в новый Кабинет кандидатуру Юлии Мицкевич, теперь на позицию представительницы по социальным вопросам8, но и собрала в ее поддержку более 30 голосов беларуских общественных организаций и активисток и активистов, среди которых Free Belarus Center в Варшаве и Ambasada Kultury в Берлине, правозащитные организации Human Constanta, Human Rights Impact и другие. 

    Гендерная повестка, которая делает акцент на учете интересов и потребностей женщин и ЛГБТК-людей, а не только мужчин, служит также напоминанием о том, что демократическая политика не может сводиться к подготовке силового сценария смены нелегитимного политического режима в Беларуси, который сейчас оказался в центре внимания Объединенного переходного кабинета. Потому что в таком случае нет гарантий, что к власти не придет новая хунта, аналогичная действующей. Для предотвращения этого необходимо создание чего-то вроде гражданской администрации, которой должны будут подчиняться военизированные структуры, если таковые возникнут. Видение беларуского общества во всем его разнообразии, как и контроль за применением насилия во всех его формах, должны быть важнейшими направлениями работы этих гражданских структур. 

    Понимание этого мы видим, к примеру, в Украине, где 20 июня 2022 года, то есть в разгар агрессивной российской войны в этой стране, была ратифицирована «Стамбульская конвенция Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием». Украинские феминистские организации также не останавливают деятельность и, отстаивая право на вооруженное сопротивление, поскольку «если украинское общество сложит оружие, то не будет украинского общества», в то же время стоят на страже прав человека.9 Они заявляют о важности обеспечения «видимости» и признания активной роли женщин в антиимпериалистической борьбе, а также о важности включения женщин на равных во все общественные процессы и механизмы принятия решений как в военное, так и в мирное время. 

    В этой связи аргументы в пользу того, что нужно отложить внимание к гендерно-обусловленным проблемам и малой представленности женщин на беларуской демократической политической сцене, не выдерживают критики, обнаруживая неприглядные, если не авторитарные, границы этой политики.

    Текст: Ольга Шпарага
    Опубликовано: 19.10.2022


    1. «Сахащик, Латушко, Азаров, Ковалевский: Тихановская объявила Объединенный Переходный Кабинет и назвала первых членов», 09.08.2022 // Сайт Светланы Тихановской. 
    2. «Живоглод, Ковшик и Мицкевич спорят: почему в беларуской политике так мало женщин», 01.09.2022 // «Мне тоже не нравится».  
    3. На сегодня это не менее 965 НГО, почти треть из зарегистрированных в Беларуси. Ситуация со свободой ассоциаций и организациями гражданского общества Республики Беларусь: обзор за август 2022 г. // Lawtrend, https://www.lawtrend.org/freedom-of-association/situatsiya-so-svobodoj-assotsiatsij-i-organizatsiyami-grazhdanskogo-obshhestva-respubliki-belarus-obzor-za-avgust-2022-g
    4. Ср. N. Mayer-Ahuja und O. Nachtwey (Hrsg.), Verkannte Leistungstraeger: innen. Berichte aus Klassengesellschaft. Suhrkamp Verlag Berlin, 2021. 
    5. Из комментария, который Юлия Мицкевич дала мне 2 августа 2022 года.
    6. Леся Руднік «Што думаюць беларусы пра аборты і гендарную няроўнасць?» // Цэнтр новых ідэй. 
    7. Первый шаг к этому уже был сделан благодаря принятию оргкомитетом конференции «Новая Беларусь» «Декларации о целях и ценностях беларуских демократических сил». В разделе «Демократия» в этом документе можно найти «верховенство прав человека, запрет любой дискриминации и гендерное равенство». 
    8. Впервые кандидатура Юлии Мицкевич была предложена офису Светланы Тихановской Фемгруппой КС на позицию советницы по гендерным вопросам еще в октябре 2020 года. 
    9. Ср.: Право на сопротивление: феминистский манифест, 07.07.2022 // «Спільне». 

    Читайте также

    Как беларуские медиа пережили революцию, репрессии и эмиграцию

    В одни ворота. Как в Беларуси власть переиграла футбол

    Бистро #20: Два года с начала протестов в Беларуси. Что осталось от сопротивления?

    Чемодан, компьютер, Польша. Что стало с беларуским IT-сектором из-за протестов и войны

    «Нас ждут визы, ров и колючая проволока». Как изменилось мнение украинцев о беларусах

    Жить в Беларуси

  • Жить в Беларуси

    Жить в Беларуси

    В Советском Союзе о терроре сталинской эпохи почти не говорили. Страшные истории об убитых и исчезнувших родственниках были табу даже в их семьях. 

    Авторка нового эссе для нашего проекта «Беларусь: заглянуть в будущее», пишущая под псевдонимом Ольга Валошкина, в своем пронзительно-личном тексте рассматривает вопрос о том, что подавленный опыт насилия сделал и делает с обществом в ее родной Беларуси. 

    Ведь нынешнее руководство во главе с Александром Лукашенко так же использует насилие и репрессии для борьбы с инакомыслящими и в конечном счете для сохранения собственной власти. 

    После протестов 2020 года эта власть и ее методы стали еще более радикальными. Сейчас добавилась и война, которую Россия ведет против Украины в том числе и с белaруской территории. 

    Oльга Валошкина описывает, каково это — жить с подобным опытом насилия. И задается вопросом, как можно преодолеть это насилие, а вместе с ним и постсоветские диктатуры.

    Немецкий перевод

    «Узел надежды» / Иллюстрация © Тосла
    «Узел надежды» / Иллюстрация © Тосла

    Для меня этот текст оказался самым сложным из тех, что я когда-либо писала. Я жила с ним несколько месяцев лета-2022. Некоторые образы приходили во снах, я писала и удаляла целые абзацы, открывала и закрывала файл, перечитывала свои старые тексты, с головой уходила в политические новости, по часу в день лежала на диване и смотрела в белый потолок. 

    Я собирала эссе про жизнь в Беларуси кусками. Как, видимо, и себя. 

    Почему все во мне сопротивлялось этой работе? Сложно говорить своим голосом из нутра диктатуры. Еще моя психика упорно блокировала переживание экзистенциального ужаса: в разорванном мире жить невозможно, двоящаяся реальность невыносима, неопределенность будущего изматывает. Внутри меня будто пульсирует черный жилистый узел, в котором спрессованы и этот ужас, и ярость, а личные травмы намертво переплетены с (гео)политическими. Но там же парадоксальным образом кристаллизуются ценности и концентрируется творческая энергия. За эти два года я стала много писать, на русском и беларуском, причем не так, как раньше. А еще уходить в себя и часами рисовать.


    1.

    Когда вы станете взрослыми, вы будете жить при коммунизме! — торжественно сообщает на первом школьном уроке первоклашкам пожилая учительница. Мне шесть с половиной лет, я сижу за партой в парадной школьной форме. Круглые глаза, косички и голубые банты, нарядный белый фартук и коричневое шерстяное платье (тело от него чешется). За каждую отличную оценку учительница, строгая и справедливая, приклеивает красную советскую звездочку на обложку тетради. Я была отличница, и мои тетради в первом классе выглядели как грудь Брежнева, все в орденах. 

    При этом в начале 1980-х обещание коммунизма — уже наивный анахронизм, в его построение мало кто верит. За окнами школы тянулся брежневский «развитой социализм». Так это называлось официально и означало, что партия умывает руки, построение коммунизма — проблема следующих генсеков, а Брежнев с нами навечно. А скоро вообще все рухнет, но пока об этом никто не знает. 

    Школа была новой, как и весь район на окраине Минска с затейливой геометрией блочных девяти- и двенадцатиэтажных домов. В мае все вокруг покрывалось зеленой травой и желтыми одуванчиками.

    Район построили на месте нескольких окраинных деревень, их жителям тоже дали квартиры в новых домах. Старый лес, который когда-то окружал эти деревни, стал прогулочным парком. Ранней весной он был полон белых подснежников. А на долгие майские праздники люди целыми семьями сидели в этом лесу на покрывалах, жгли костры, жарили мясо, выпивали.

    Через кольцевое шоссе сосновый бор продолжался, и как раз там было место конвейерных расстрелов конца 1930-х годов, теперь известное как Куропаты. Ночью по приказу НКВД здесь выкапывали ров, затем чекисты привозили в автозаке приговоренных, выстраивали или клали в ряд и стреляли в затылок. На следующую ночь привозили новую партию расстрельных… Там под землей и сейчас лежат десятки тысяч безымянных тел. Над ними много лет в марте расцветали белые подснежники — на беларуском языке они называются пралескі, а местные звали их курапатамі

    В предперестроечные годы о Куропатах еще никто вслух не говорил и тем более не писал, но бывшие деревенские жители что-то знали — возможно, их старики что-то шептали. 

    Начальные классы после уроков выгуливали на лесной поляне, где можно было делать что угодно, только не убегать домой. И начинался час детских игр в жуткое. Мы собирались в кружок и рассказывали друг другу: на этом турнике нельзя висеть — с него недавно сняли повешенного. В грязной трубе под шоссе лежит человеческое сердце (я видела его своими глазами). В лесу было много дорожек и троп, рвов и кочек, и мы шептали друг другу, что это кладбище без крестов. Вон те со своими шашлыками точно сидят на могиле, прямо над черепами.

    Жуткое являлось нам, детям позднего застоя, из воздуха, слухов и шепота, но оно всегда было рядом. Советские дети вообще любили страшные истории. Про котлету в школьной столовой, в которой кто-то нашел человеческий ноготь, потому что в подвале стояла огромная мясорубка и превращала людей в фарш, про пионерский галстук, задушивший девочку, про гроб на колесах (воронок?), который в темной ночи едет по городу, медленно приближаясь к твоей квартире… А в подвале одного дома в моем районе жили скелеты, которые сдирали живьем кожу с прохожих и превращали их в таких же подвальных жителей. Кто-то слышал нечеловеческие крики. И не дай бог было оказаться возле этого подвала ночью — останешься без кожи.


    2.

    XXI век, прошло 40 лет после моего детства. Казалось, что время движется вперед, к биотехнологиям, роботам, виртуальным мирам и новым проблемам. И вдруг архипелаг ГУЛАГ зашевелил хребтом, оброс липкой кожей и поднялся из глубин, а теперь крушит и отравляет все вокруг. Все эти годы чудовище, вскормленное сталинским тоталитаризмом, лежало-дышало и ждало своего часа. А теперь снова пережевывает людей.

    На самом деле оно всплыло совсем не вдруг. Ни в Беларуси, ни в России с ним официально так и не распрощались. На месте исторической памяти о травмах советского прошлого — разрывы, умолчания и шизофренические коллажи.

    Например, рядом с Минском в XXI веке появилась «Линия Сталина». Официально это государственный музей советской военной техники, «историко-культурный комплекс», а также туристический аттракцион: здесь можно сделать селфи возле советского танка и залезть в бронепоезд. Там же стоит каменный бюстик Сталина, патриоты (так на сайте и написано) приносят ему венки и цветы.

    На другой окраине города находится мемориал «Куропаты». После раскопок, публикаций, народных акций и трех государственных комиссий с начала 1990-х не признать Куропаты местом памяти о сталинских репрессиях было невозможно. Но здесь все время происходят мутные истории. Сперва рядом открылся ресторан «Поедем-поедим» (а без разрешения властей в Беларуси не открывается ничего) — с видом на ряд памятных деревянных крестов вдоль черного леса. Затем эту территорию было приказано благоустроить, и благоустройство началось с выкорчевывания крестов, так как они были установлены активистами «без разрешения». Это был 2019 год и символический жест государства: только оно может указывать, что и как должны помнить беларусы.

    А вот красивое, покрашенное в нежный пастельный цвет здание с колоннами и огромной железной дверью в центре города — беларуский КГБ. Как рассказывал в публичном интервью один бывший арестант, по кабинетам для допросов здесь рассредоточены следы культа чекиста Феликса Дзержинского: портреты, бюсты, цитаты. А за углом находится Клуб имени Дзержинского — как написано на сайте, здесь можно заказать банкет. 

    В этом же районе находится Пищаловский замок — сооружение XIX века, которое на яндекс-карте Минска обозначено как историческая достопримечательность. Некоторые туристы, не знакомые с беларускими реалиями, пытаются его посетить. 

    — Как попасть на экскурсию в Пищаловский замок? — спросил кто-то недавно в одном чате.

    Беларусы дали честный ответ:

    — Встаньте рядом с бело-красно-белым флагом, вам сразу все внутри покажут.

    Это здание уже 200 лет используется как тюрьма, сейчас на его территории — следственный изолятор. Здесь же, по слухам, приводят в исполнение смертные приговоры. После 2020 года большинство арестантов, которые ожидают здесь суда, — «политические». То есть люди, которым грозят статьи за инакомыслие и сопротивление режиму.

    Если турист и доберется до этого исторического места, то увидит высокий забор, колючую проволоку, охрану, длинную очередь людей с передачами. Фотографировать все это запрещено.


    3.

    Как здесь живется через два года после революции 2020 года? Реальность двоится. 

    Вот душный город, жара, навязчивое солнце, босоножки вязнут в асфальте. Из моего окна видны небо, колонна блочных домов и стадион. Посреди него одинокий беларус расстелил на травке полотенце и лежит в трусах и черных очках, создает себе загар и запас витамина D, чтобы пережить здоровым грядущее полугодие серых небес, слякоти и туманов. Выглядит как жест беларуского упрямства: отпуска не будет, визы нет, на городской пляж ехать сквозь весь город жарко — прочувствуем лето в предлагаемых обстоятельствах, а море, волны и песок можно просто вообразить. 

    Жизнь бурлит. Люди спешат по делам и магазинам, в подземных переходах и на выходах из метро масштабно развернулась стихийная торговля: пенсионерки, дачники, колхозники стоят рядами и продают горожанам урожаи со своих огородов. 

    Куплю у бабушки стакан голубики, перемешаю ее с мороженым, съем не спеша чайной ложкой. 

    Каждый день в стране проходят аресты — хватают за лайки под постами, за проведение экскурсий по городу, за подписки на телеграм-чаты, за то, что уже отсидел(а) в 2020-м за участие в протестном марше 15 суток. Суды и другие карательные органы перевыполняют план. Просто так забирают у тебя годы жизни и здоровье. Страшно представить, как душно было в эти дни в камерах, переполненных людьми. Есть колонии, где охранники и их начальство стараются «политических» сломать — и психологически, и физически. Письма поддержки и передачи к ним не доходят. За непокорность отправляют в карцер. Переводят в колонии с дурной славой и особо жестоким режимом. 

    Один человек, отбывший там свой срок, рассказывал, что его как-то заставили ложкой выскребать унитаз. 


    4.

    — У нас все есть и нет войны! — громко говорит женщина с тележкой еды в магазинной очереди то ли кому-то рядом, то ли самой себе. 

    Война идет в Украине, с нашей территории на нее тоже летит смерть. Ее образы и следы пронизывают нашу реальность, поэтому война идет и в нашем доме.

    Ночью подхожу к окну — мирный блочный муравейник напротив, спят в своих норах беларусы. И вдруг вижу оголенный взрывом остов дома, черные бетонные перекрытия, выжженные внутренности жилищ. 

    Война — это черная мертвая земля, покалеченные тела, мертвые дети, не погребенные по-человечески люди, девятый вал боли и страха. Это катастрофа расчеловечивания и мир, вывернутый наизнанку. 

    С 24 февраля мне начали приходить сообщения от украинских и российских друзей. Украинская коллега спросила, почему я ничего не пишу в соцсети о вторжении России, — у них здесь ад. Киевская подруга на мое тревожное письмо ответила, что первый взрыв был на рассвете, бомбили аэропорт рядом с их районом, но они с сыном еще немного поспали. С тех пор она описывает свою повседневную жизнь только на украинском языке и с отменным чувством черного юмора. Еще тогда мне написала российская подруга. Спросила, как я, и мы виртуально обнялись.

    А я была в ступоре — как и тогда, 13-14 августа 2020 года, когда на нас обрушился поток свидетельств о пытках и издевательствах на Окрестина. Потом беларусов прорвало, они вышли на улицы, чтобы сказать насилию НЕТ. Против войны в Украине тоже вышли — не так много, как два года назад; оставшиеся здесь люди очень измучены диктатурой. За участие в антивоенном митинге в Минске было арестовано 800 человек.

    Через полгода стало очевидно, что эта война меняет весь мир. Помимо прочего, она отбрасывает разные большинства к черно-белому мышлению, круги которого расходятся повсеместно. Пропаганда стала сильнее реальности и подменяет ценности воинственными клише. Теперь все вокруг — или «свои», или «чужие», а твой паспорт — твоя судьба. 

    «Все беларусы — соагрессоры», «все россияне одурманены фашизоидной пропагандой», закроем границы даже для тех, кто не хочет иметь со своей токсичной страной ничего общего, отменим русских с их литературой и балетом. Вся русская классика пронизана имперской идеей, наши дети не будут читать ни Пушкина, ни Достоевского.

    Я убеждена, что сопротивляться войне — это еще и сопротивляться упрощению мира и черно-белым трактовкам реальности. Культура — всегда про сложность, напластования смыслов, свободу интерпретаций. Быть человеком в новом мире значит выстраивать цепи солидарности на основе общих ценностей и поверх границ. 

    Я буду голосовать за то, чтобы в Новой Беларуси русскую классическую литературу, например, оставили в школьной программе. В курсе «Мировая литература». И обучали видеть в русской поэзии и прозе контексты (имперский в том числе), а также быть свободными в трактовке идей, образов и символов. Читать ее можно будет и в оригинале, и в переводе на беларуский — кому как удобнее.


    5.

    Силовыми диктатурами и войной закончился постсоветский период, это его агония. Еще два года назад было полное ощущение, что мы на большой скорости и неизбежно входим в будущее. Новые технологии, новые поколения, новые вызовы человечеству. Но теперь мы имеем дело с темной стороной умирания диктатур: власть и в Беларуси, и в России окончательно увязла в самых токсичных советских фантазмах: патерналистском, антизападном, административно-командном; имперском, милитаристском, экспансионистском. Силой и пропагандой навязывает их населению. «Любимую не отдадим!» — проиграв выборы, сообщил своему народу бывший беларуский президент. Изнасилуем, лишим воли, прав и надежды… 

    Будущее неизбежно, хотя никто сегодня не знает, как долго продлится агония и сколько жизней еще сломает. 

    И все же война закончится, российская оккупация отползет из Украины, постсоветские диктатуры развалятся.

    Беларусы выйдут из тюрем. 

    Мы вернемся домой. 

    Базовая национальная идея, которая должна лечь в основу Новой Беларуси, сформулирована самой нашей историей XX и XXI века: диктатуры, репрессий, игнорирования человеческого достоинства и прав в нашей стране больше не будет никогда. НІКОЛІ ЗНОЎ. НИКОГДА СНОВА. 

    В честь этой идеи никто не будет шагать ровными рядами на парадах под бело-красно-белыми флагами. На обеспечение свободного от диктатуры будущего будут работать все политические и социальные институты — от парламента до образования, начиная с детского сада. 

    В Пищаловском замке будет наконец открыт музей репрессий и тюрем прошлого. Мы отменим смертную казнь и проведем судебную реформу. Пусть в тюрьмах Новой Беларуси будут условия, не лишающие человеческого достоинства. А потом мы будем судить тех, кто сегодня делает жизнь беларусов невыносимой. Те, кого сегодня я назвала бы представителями преступной власти, палачами, пропагандистами-доносчиками, не будут задыхаться в духоте, спать на бетонном полу, подвергаться пыткам. Пусть читают книги и пытают сами себя. 

    Беларуская Лубянка откроет свои архивы и тайные подвалы. Мы будем восстанавливать общественную память о беларуской истории XX и XXI века со всеми ее травмами, жертвами, разным пониманием, что значит быть беларусом, разными опытами сопротивления русоцентризму имперской идеологии. 

    Скорее всего, Новая Беларусь будет рождаться из хаоса, будет много споров, обид и борьбы за власть. Беларусы будут делиться на партии и учиться политике. Но это уже будет другая история, где от моей картины мира, ценностей и профессиональных навыков исследователя и преподавателя будет что-то зависеть. Я хочу дожить до этих времен.


    6.

    Написала абзац про Беларусь будущего и заснула. Открываю глаза — я в своей квартире, тот же пейзаж за окном: скучные блочные дома, деревья, тропа в магазин. Завариваю кофе, сажусь к компьютеру и иду в Метавселенную Беларусь 2.0. Я там живу, у меня цифровой паспорт. Натягиваю какой-то аватар — я не выспалась, буду сегодня беларуской с головой совы, — иду на рабочую встречу. Потом в виртуальный колледж, у меня занятия (я так давно преподаю, что читаю лекции даже во сне). Еще на цифровой митинг перед виртуальным парламентом, в кафе с друзьями и в кинотеатр посмотреть новый фильм. Вся эта насыщенная жизнь происходит в реальных декорациях виртуального Минска, даже маршруты знакомые. 

    Но мне нужна обычная, не виртуальная еда. Надеваю пуховик, выхожу на улицу, бреду в магазин «Овощи. Фрукты» — он такой же, как в советском детстве, память тела воспроизводит даже запах. У входа топчется очередь людей в сером. Сердитая продавщица открывает рычаг железного ящика, похожего на мусоропровод, и из его зева высыпается три килограмма еды. Молча подставляешь авоську, расплачиваешься, разворачиваешься и идешь домой. 

    Еще виртуальный мир не дает почувствовать тепла и поддержки Другого. Поэтому цифровые беларусы выходят по ночам в город и собираются в тайных местах: в подвалах, заброшенных квартирах, пустых цехах. Это, разумеется, экстремистские собрания — как и любые скопления любых людей, если это не очередь и не парад. 

    На нас устраивают облавы.

    А мы все равно собираемся, чтобы молча обнять друг друга. И так же тихо расходимся.


    7.

    Говорят, в цирке во время выступления воздушных гимнастов всегда горит красная точка — где-то над головами зрителей, которые сидят на последнем ряду. Оглушительно играет оркестр, слепят прожекторы, ты висишь вниз головой, летаешь и кувыркаешься на большой высоте без твердой опоры под ногами. И держишь взгляд на красной точке, которая задает тебе ориентир: здесь — верх, там, во тьме, — дно или низ, не перепутай. 

    Хорошая, актуальная метафора выживания в переходные и неопределенные времена.

    Красная точка — это наши ценности, надежды и упрямство строить Новую Беларусь. Еще личный выбор, что делать в эти бесконечные мутные дни. Уехать и остаться беларусом там или сохранить себя и что-то делать для будущего здесь. Моя красная точка — ребенок, которого я ращу, книга, которую я пишу, друзья и единомышленники, за которых я держусь. 

    Иногда меня парадоксальным образом накрывает острым переживанием полноты и одновременной хрупкости жизни. Ощущением, что нужно жить, срочно жить, просто жить. Потому что человек очень уязвим, потому что нельзя пройти жизнь насквозь на одних автоматизмах, так и не увидев по-настоящему, насколько могут быть красивы наш мир и люди. 

    Беларусы и беларуски, выходившие в 2020-м по всей стране на улицы на принципиально мирные протесты, были невероятно красивы.


    Текст: Oльга Валошкина
    Опубликовано: 13.10.2022

    Читайте также

    Беларусь: нация, осознавшая себя

    Yes Future No Future – опыты нелинейных суждений

    О рыбах и людях

    Чемодан, компьютер, Польша. Что стало с беларуским IT-сектором из-за протестов и войны

    «Нас ждут визы, ров и колючая проволока». Как изменилось мнение украинцев о беларусах

    Слом эпох: фотографии Сергея Брушко о 1980–1990-х годах в Беларуси