Евро-2024 пройдет в Германии, и среди его участниц будет сборная Украины. И хотя после многочисленных реформ, придуманных УЕФА, журналисты шутят, что теперь не попасть на Евро тяжелее, чем наоборот, но эта ирония не про украинский футбол, которому сейчас, как и всему народу, нужны победы.
Каждый матч в Украине уже два года начинается с исполнения гимна, с минуты памяти по погибшим в войне с Россией и символического первого удара по мячу, который обычно совершает ветеран этой войны.
…Конец февраля, в Ровно на западе Украины стартует игра местного «Вереса» и «Колоса» из Ковалевки. В центр поля, прихрамывая, идет в военной форме бывший вратарь ровенчан Святослав Сирота. На фронте он получил ранение. Под овации публики Сирота сделал первый удар по мячу.
С трибун ушли на фронт сотни фанатов. Возвращаются на стадионы уже ветераны войны. Об украинском футболе на третий год войны — в материале спортивного журналиста Юрия Конкевича.
Во время матча в Ивано-Франковской области игроки детской команды встают на колени, чтобы почтить память погибшего бойца ВСУ / Фото: Oleksandr Bondarenko
Открытые трибуны при наличии укрытия
Россия по-прежнему каждый день обстреливает украинские города ракетами и дронами-камикадзе, и тем не менее в феврале 2024 года на трибуны разрешили вернуться части болельщиков.
Изменить регламент проведения матчей и допустить зрителей требовали многие команды. Дело не в бизнесе. Выручка от продажи билетов может покрыть разве что операционные расходы по проведению игр. Клубы хотели, чтобы стадионы не были немыми, даже во время войны. Именно попытками частично вернуться к «нормальной жизни» еще летом 2022 года президент Владимир Зеленский объяснял решение возобновить профессиональный футбол в Украине, тогда еще без зрителей.
«Если разрешено проводить большие концерты, работают театры и кинотеатры, то почему существует запрет на футбол со зрителями? Футболисты играют для фанатов», — так потом ставил вопрос перед руководством Украинской ассоциации футбола (УАФ) президент «Вереса» Игорь Надеин.
На матчи пускают столько фанатов, сколько способно вместить укрытие
К нему и другим менеджерам прислушались зимой 2024 года. В новый регламент вписали около 100 требований, которые необходимо выполнить, прежде чем впустить зрителей на трибуны. Главное — наличие не далее 500 метров от стадиона бомбоубежища, до которого можно дойти за 10 минут.
На матчи пускают столько фанатов, сколько способно вместить укрытие, а вход на стадион — обязательно через рамку металлодетектора.
Футболисты в восторге от новостей. «В последний раз мы видели столько зрителей перед эпидемией коронавируса в 2019 году», — сказал автору этих строк защитник «Вереса» Александр Кучеренко после игры в Ровно. Тот матч тревога не прерывала, но это скорее исключение из правил. Иногда российские атаки могут останавливать поединок несколько раз.
Реформы Андрея Шевченко
Пропуск болельщиков на трибуны — не единственная реформа Андрея Шевченко, звезды №1 украинского футбола, который в январе 2024 года возглавил УАФ. Ассоциация больше года была фактически без руководителя, ее президент Андрей Павелко находился под следствием по делу о коррупции.
Проблем в футболе во время войны, естественно, только прибавилось. Часть клубов исчезла, за границу выехали несколько сотен воспитанников клубных футбольных академий, в чемпионате часто возникали судейские скандалы, а владельцы клубов не могли договориться о совместной ТВ-трансляции матчей.
Обстоятельства возвращения в Украину Шевченко, чья семья проживает в Лондоне, часто становились предметом обсуждения болельщиков и журналистов. Они подозревали, что во время выборов президента УАФ не обошлось без административного давления со стороны офиса президента Украины, который хотел видеть во главе футбольной машины «своего человека».
Легендарный футболист Шевченко начал работу функционера резко
Система управления украинским футболом выстроена так, что региональные федерации часто возглавляли люди, близкие к исполнительной власти. Поэтому созвать конгресс УАФ, на котором Шевченко единогласно избрали новым президентом, без, как минимум, косвенных указаний офиса президента было тяжело.
Легендарный футболист и известный тренер Шевченко начал свою работу в УАФ резко: на матчи пустили болельщиков, в ассоциации обновили весь менеджмент, рефери на матчи Украинской премьер-лиги назначают по жеребьевке, арбитры проходят проверку на детекторе лжи, Премьер-лига создала собственную площадку для трансляции матчей и планирует ее монетизировать, в ассоциации появилась служба внутренних расследований, которая призвана бороться с коррупцией в футболе.
Новые игроки на рынке
Звучит парадоксально, но на третьем году полномасштабного вторжения России состояние украинского футбола улучшилось. В трех профессиональных лигах играет 50 клубов: 16 в УПЛ, 20 в Первой и 14 во Второй лигах.
Более того, во время войны на футбольном рынке Украины появились новые игроки, потому что крупные компании начали инвестировать в футбол. При этом деньги вкладываются не только в покупку игроков, как в период так называемого «олигархического» футбола, но и в маркетинг и детские академии.
За медали и зону еврокубков теперь борются не только «Динамо» (Киев), «Шахтер» (Донецк) и «Днепр-1». В Кривом Роге, возле линии фронта, играет матчи «Кривбасс». Клуб, который возродили люди, близкие к президенту Зеленскому, — среди лидеров УПЛ.
Во Львове началась конкуренция за таланты и зрителя между «Карпатами» и «Рухом». Первый клуб — традиционный бренд Львова, который развивает сахарный магнат Владимир Маткивский. «Карпаты» в шаге от возвращения в УПЛ, клуб тренирует Мирон Маркевич, который вывел «Днепр» в финал Лиги Европы в 2015 году.
«Рух» создал и развивает самый богатый бизнесмен города Григорий Козловский. Его футбольную академию называют лучшей в Украине, команда U-19 постоянно играет в юношеских турнирах УЕФА.
А еще громко шумит «Полесье» из Житомира. Осенью 2021 года его приобрел владелец крупнейшей в Украине сети ритейла «АТБ» Геннадий Буткевич. Война не остановила его инвестиции в футбол. В Житомире два стадиона, множество полей, футбольная академия, игроки уровня «Динамо» и «Шахтера», но пока нет результата — шансы «Полесья» сыграть в еврокубках минимальны.
Деньги вкладываются не только в покупку игроков, но и в маркетинг и детские академии
В 2023 году заявили о себе еще два клуба, в которые пришли большие деньги. Черкасский ЛНЗ (аббревиатура от названия Лебединского семенного завода) пробился в Премьер-лигу, начал покупать известных игроков и создавать футбольный центр в Черкассах. Глава наблюдательного совета агрохолдинга “LNZ Group” Дмитрий Кравченко занимает 86 место в топ-100 самых богатых украинцев.
«Металлист 1925» из Харькова сменил владельца из-за ударов РФ по украинской промышленности. После серии ракетных атак группа компаний “AES Group”, прежде владевшая командой, лишилась всех предприятий в нефтехимической, спиртовой, строительной, энергетической отраслях. Новым хозяином клуба в сентябре 2023 года стал Владимир Носов — основатель и исполнительный директор одной из крупнейших европейских криптобирж WhiteBIT, основанной в Украине.
Бронь для полевых игроков
Профессиональный футбол во время войны — это не только о победах, но и о нравственной стороне бизнеса. Насколько ответственно тратить миллионы евро на игру в мяч?
Ветеран ВСУ Павел Петриченко в январе этого года вызвал бурю эмоций таким постом в сети Х о покупке «Шахтером» дорогих легионеров: «Ринат Ахметов купил себе бразильскую игрушку за 15 миллионов евро. Это примерно столько, сколько Стерненко (украинский волонтер — Прим. дekoder’а) собрал за все время на FPV-дроны. Ахметову все равно на войну, после Донецка его команда играла в Киеве».
Сторонники продолжения трат на футбол настаивают, что все клубы в тех или иных объемах жертвуют на армию, а покупку игроков следует считать инвестициями в бизнес. Тот же «Шахтер» продолжает зарабатывать даже после начала полномасштабной войны. По подсчетам Transfermarkt, «Шахтер» с 2022 года продал футболистов на 125 млн евро.
Статус критически важного предприятия есть у пяти украинских клубов
Не только «Шахтер» вернулся к политике больших расходов. Почти все клубы УПЛ проводили громкие трансферы, которые обсуждались в украинском обществе. Однозначного ответа на вопрос, правильно ли «выбрасывать» деньги на футбол во время войны, пока нет.
Другой проблемный вопрос: что делать с футболистами, которые относятся к числу военнообязанных и подлежат мобилизации? Один из вариантов для клубов — получить статус критически важного предприятия, позволяющий бронировать игроков от службы. По состоянию на 1 апреля такой статус есть у пяти клубов: «Шахтера», «Динамо», «Оболони», «Днепра-1» и «Кривбасса».
Ребров снова в одной команде с Шевой
Национальная сборная — пока самый стойкий футбольный бренд в Украине: ее любят все, а трансляции матчей собирают хорошую аудиторию и в тылу, и возле фронта.
Так было не всегда. Сборная начала отбор на Евро-2024 без главного тренера. Дошло до курьеза. В марте 2023 года эти функции временно исполнял экс-футболист «Днепра» Руслан Ротань, который одновременно возглавлял клуб УПЛ «Александрия» и молодежную сборную Украины. Только в начале июня УАФ подписала контракт с Сергеем Ребровым. С ним Украина и квалифицировалась в Германию через матчи плей-офф с Боснией и Исландией.
В охваченную войной Украину Ребров с семьей вернулся после работы в Венгрии, где он дважды выиграл «золото» с «Ференцварошем» и вывел его в групповой этап Лиги чемпионов, а также после чемпионства и хорошего контракта в «Аль-Айне» из ОАЭ.
«Я лично буду продолжать помогать армии и пострадавшим от российской агрессии людям. Доволен, что вернулся в Украину и буду работать на наше государство. Моя семья тоже возвращается, я очень рад, что моя жена так приняла мое решение», — сказал тогда Ребров.
Большинство игроков нынешней укранской сборной — в основе клубов из топ-чемпионатов Европы
Шева и Ребров сегодня, как и 20 лет назад в киевском «Динамо», — снова главные действующие лица украинского футбола.
«Война в Украине продолжается. Это тяжело для игроков, которые всегда смотрят в телефон, следят за новостями. Непросто работать в этой атмосфере. Мы понимаем, что представляем сильную страну. Надо показать характер», — сказал Ребров перед матчем с Боснией.
Новое «золотое поколение»
Нынешнюю сборную Украины снова называют «золотыми мальчиками». В ней хватает и опытных исполнителей, и талантливой молодежи. У хавбеков Андрея Ярмоленко или Тараса Степаненко есть мотивация наконец что-то выиграть в сборной, у молодежи — засветиться на большом международном турнире.
Большинство из этой команды сумели дойти до четвертьфинала Евро-2020, они — игроки основы клубов из топ-чемпионатов Европы.
Андрей Лунин защищает ворота «Реал Мадрид», Анатолий Трубин — «Бенфики». Целый десант украинцев сейчас в Англии. Александр Зинченко — основной игрок «Арсенала». Трансфер 21-летнего Михаила Мудрика из «Шахтера» в «Челси» в 2022 году стал сенсацией. Виталий Миколенко — основной защитник «Эвертона», а Илья Забарный — «Борнмута».
Виктор Цыганков и Артем Довбик в этом сезоне ведут испанскую «Жирону» в Лигу чемпионов. Руслан Малиновский и Роман Яремчук играют в итальянском «Дженоа» и испанской «Валенсии».
Для Николая Шапаренко и Владимира Бражко (оба — «Динамо»), Георгия Судакова («Шахтер») попадание на Евро в Германию дает шанс найти топ-клуб в Европе и сделать себе ценник со многими нулями.
Но в любом случае все они будут сражаться не только за высокие места на Евро, но и свою страну. Наконец-то у украинцев есть сборная именно с такой мотивацией.
Оценить эффективность воздействия российской пропаганды и прокремлевских нарративов на жителей Европы — на самом деле, не самая простая задача. В частности, далеко не всегда ясно, до какой степени именно она, а не другие факторы, влияют на политическое поведение граждан. Но то, что она может работать на многих уровнях и влиять не только на тех, кто осознанно потребляет пропагандистский контент, показывает расследование швейцарской газеты Tages-Anzeiger о немецком онлайн-переводчике Pons.
Благодаря работающему в Цюрихе филологу Александру Маркину (когда-то он преподавал в московском РГГУ) журналисты узнали, что сайт регулярно использовал предложения и даже целые абзацы из пророссийских и антиукраинских источников в качестве примеров употребления тех или иных слов и выражений. Иными словами, совсем не обязательно, чтобы тот или иной сайт посещали миллионы пользователей — Pons сам заимствовал с них самую нужную пропагандистам информацию.
Хорошая новость в том, что с момента выхода статьи скандальные примеры, судя по всему, убраны. Хотя их еще можно обнаружить, например, в кэше «Яндекса».
В первый раз живущий в Цюрихе преподаватель немецкого языка Александр Маркин обратил внимание на проблему после того, как о ней рассказала одна из учащихся его языковых курсов. Она искала в сети немецкий перевод английского выражения waging war. Крупный немецкий онлайн-переводчик Pons предложил ей корректный вариант — немецкое словосочетание Krieg führen («вести войну»). А ниже привел пример употребления: «Украинская армия и авиация ведут войну против жителей Донецка» (“Ukrainische Armee und Luftwaffen führen Krieg gegen die Menschen von Donezk”).
Ученица Маркина, которая оказалась в Швейцарии после того, как бежала из Украины, спасаясь от нападения российской армии, показала этот пример своему учителю, преподающему немецкий в цюрихской организации помощи беженцам. Вместе они нашли на сайте Pons бесчисленное множество примеров, которые словно взяли прямо из методичек путинской кампании по дезинформации. «Когда я увидел такую промывку мозгов, меня чуть не стошнило», — рассказывает Маркин.
Желающие узнать, например, как по-английски называется оккупированный Россией полуостров Крым, в дополнение к слову Crimea получали на сайте Pons такой контекст употребления: «Народ Донецка и Луганска показал, что он, как и народ Крыма и Южной Осетии, достоин помощи России — даже ценой жизни молодых россиян» (“Das Volk von Donezk und Lugansk hat gezeigt, dass sie, wie das Volk der Krim oder Südossetien, wirklich russische Hilfe verdienen, auch wenn das bedeutet, dass russische junge Männer ihr Leben geben müssen”). К услугам тех, кто ищет перевод на английский словосочетания «украинская армия», Pons предлагал следующий контекст: «Жертвами многочисленных смертоносных ударов украинской армии по мирным целям стали жители Восточной Украины» (“Dutzende Angriffe auf zivile Ziele durch die Ukrainische Armee fordern Tote in der Ostukraine”).
«В чьих руках контроль над этой страницей?»
Столь концентрированная пропаганда на таком с виду безобидном переводческом сайте удивила Александра Маркина. При этом сами методы ему хорошо знакомы. 49-летний литературовед и переводчик родился в России и последние 20 лет живет в Швейцарии, занимаясь в том числе и критическим осмыслением саморепрезентации Путина.
Для его учеников из Украины подобные примеры были не только оскорбительными, но и потенциально травмирующими, говорит Маркин. Он написал в компанию Pons с вопросом: «В чьих руках контроль над этой страницей? Кто решает, какие фразы предлагаются в качестве примеров на сайте словаря?» Но ответа от службы поддержки клиентов не получил.
Издательство Pons, так же как Langenscheidt, принадлежит группе Klett. Это ведущее в Германии издательство, специализирующееся на учебных пособиях по изучению языков и словарях. У него 12 миллионов онлайн-пользователей в месяц во всех немецкоговорящих странах. Если другие онлайн-платформы, такие как Google-переводчик или DeepL, ограничиваются переводом конкретных слов или словосочетаний, то Pons в дополнение к этому предлагает еще и целые фразы и даже абзацы в качестве примеров употребления. Обычно их берут из нейтральных источников, например с сайтов Европейского парламента, Германской организации сотрудничества (GIZ) или ОБСЕ. Это касается в том числе таких горячих тем и понятий, как «Газа» или «ХАМАС». Но вот примеры, связанные с войной в Украине, взяты из источников, которые никак не назовешь нейтральными.
«Невооруженным взглядом видно, что это российская дезинформация»
Особенно часто антиукраинские тексты, появляющиеся на сайте Pons, берутся со страницы Vineyardsaker.de. За названием скрывается гражданин Швейцарии Андрей Раевский, который сейчас живет в США, а до 2023 года занимался распространением пропутинской пропаганды в своем англоязычном блоге The Saker. Этот блог больше не обновляется, в отличие от продолжающего работу немецкоязычного проекта.
Логотип блога представляет собой переплетенные флаги России и Германии, а в англоязычной версии была еще черно-оранжевая георгиевская лента — символ современного российского национализма. Киев в блоге называется «Нациградом», а Украина — фашистским государством нацистских преступников. Отвечает за сайт Дагмар Хенн, ранее активная деятельница немецкой партии «Левые», которая в 2022 году объявила об эмиграции в Россию.
Как Андрей Раевский, так и Дагмар Хенн распространяют конспирологические нарративы левоэкстремистских и правонационалистических кругов, говорит Сильвия Зассе, профессорка кафедры славистики Цюрихского университета. По ее словам, Хенн — постоянная авторка российского пропагандистского канала RТ, где «ее колонка — одна из ужаснейших среди всех публикаций канала». По мнению Зассе, наиболее скандальная часть проблемы в том, что «Pons явно ссылается на веб-страницы конспирологов и пропагандистов российского режима, хотя то, что это отвратительная российская дезинформация, видно невооруженным взглядом». Дагмар Хенн на вопросы редакции не ответила.
На своей странице Pons сопровождает примеры из интернета пометкой, что они «не проверяются редакцией». Следует ли из этого, что издательство свободно от любой ответственности? Конечно, нет, говорит цюрихский адвокат Мартин Штайгер, эксперт по защите данных и применению права в цифровой среде. Учредители вебсайтов, по его словам, несут ответственность и за тот контент, который генерируют пользователи. Дисклеймеры с отказом от ответственности, которые мы часто видим на сайтах в интернете, как правило, не имеют никакой юридической силы, отмечает Штайгер. Кроме того, юрист приводит своего рода гарантийное заявление Pons: если вы хотите разместить на его сайте свой текст, то Pons обещает «качество, проверенное редакцией». Значит ли это, что словарь осознанно распространяет российскую пропаганду?
«Содержательная проверка была малореальна»
«Мы осуждаем российскую военную агрессию и решительно дистанцируемся от какой бы то ни было солидаризации с российским режимом, — заявляет Николас Хениг, директор по маркетингу Pons Langenscheidt, — А если иное впечатление возникло в результате использования сомнительных источников для контекстуальных примеров, то мы это исправим». Причины, по которым эти источники вообще используются на сайте, Хениг объясняет следующим образом: в 2016 году Pons захотел расширенными примерами «помочь пользователям, показав более широкий контекст в использовании слов». И за короткое время на сайте оказались миллионы фраз. Критерием отбора служил рейтинг в поисковой машине Гугла и некоторые другие формальные признаки. Содержательная проверка была малореальна. Именно так еще одним поставщиком примеров, помимо сайта Дагмар Хенн Vineyardsaker, стало издание Ukraine-human-rights.org.
Эта страница была одним из элементов российской кампании дезинформации, развернутой после «революции достоинства», или Евромайдана, в 2014 году. Название должно было создать впечатление, что речь идет об украинской правозащитной организации. На самом деле страница в основном занималась разоблачением якобы имевших место ударов по беззащитным российским гражданам со стороны Украины. Ответственность за сбитый авиалайнер малайзийских авиалиний MH17 приписывалась Украине, вопреки результатам международного расследования.
В какой-то момент сайт прекратил работу, но переводческая программа Pons продолжала брать оттуда примеры.
После запроса нашей редакции Pons отреагировал: представитель компании Николас Хениг уверяет, что все жалобы и все заявки на удаление контента рассматриваются со всей серьезностью. Поэтому сайт Ukraine-human-rights.org немедленно внесен в черный список. Чего Хениг объяснить не может, так это почему Pons оставил без ответа жалобу Александра Маркина, учителя немецкого языка из Цюриха. Хениг говорит, что это было ошибкой. «Тут мы должны были среагировать, как обычно мы и поступаем».
1 сентября в двух землях на востоке Германии прошли выборы в ландтаги: в Тюрингии «Альтернатива для Германии» одержала победу, в Саксонии, как и пять лет назад, заняла второе место, но существенно усилила свои позиции. Победа в Тюрингии особенно тревожит наблюдателей с учетом того, что местным отделением партии руководит, пожалуй, самый одиозный функционер АдГ — Бьорн Хёке. Не так давно его судили за то, что в своих речах он дважды использовал лозунг нацистских штурмовиков «Все для Германии» (“Alles für Deutschland”). В симпатиях к нацизму его неоднократно обвиняли и раньше. На популярность АдГ в федеральных землях не особенно влияет ни это, ни расследования о тайной встрече в Потсдаме, на которой функционеры партии выражали готовность выслать из страны миллионы людей с миграционными корнями. 22 сентября выборы пройдут в Бранденбурге — и там, согласно опросам, АдГ также имеет хорошие шансы победить.
Некоторые журналисты и политологи, ориентируясь на опыт западноевропейских стран, полагают, что, оказавшись у реальной власти, крайне правые смягчат свои позиции — этого требует коалиционное сотрудничество с другими партиями. Может ли АдГ в реальности демонтировать демократическую систему, как минимум, на региональном уровне, издание te.ma обсудила с политологом Ханной Бек и юристкой Юлианой Тальг. дekoder публикует перевод этого разговора.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.
— По всей видимости, АдГ займет первое место на выборах в Тюрингии, но это не гарантирует, что ей удастся сформировать правительство. Насколько велика вероятность того, что Бьорн Хёке все же станет премьер-министром федеральной земли?
Юлиана Тальг (ЮТ): Во всяком случае, это не просто какие-то спекуляции. Я бы оценила такой сценарий как не очень вероятный, но вполне возможный.
— При каких обстоятельствах это все-таки может произойти?
ЮТ: Самый простой вариант — если АдГ получит абсолютное большинство. Напомню, что для этого необходимо набрать не «более 50% голосов», а получить больше 50% мест в парламенте. И в зависимости от того, сколько партий в итоге не преодолеют пятипроцентный барьер, может оказаться, что даже около 40% голосов будет достаточно для большинства. Согласно текущим опросам, показатели АдГ не так уж далеки от этой отметки. Вторым сценарием может стать коалиция. Пока что все политические партии, представленные в немецких парламентах, исключали возможность создания коалиционного правительства с АдГ, и, судя по всему, они будут придерживаться этой позиции и далее. Но вот недавно созданный «Союз ценностей» может стать необходимым коалиционным партнером для достижения парламентского большинства. Правда, их шансы на выборах оценить пока невозможно.
Ханна Бек (ХБ): Прогнозировать что-либо сложно еще и потому, что премьер-министра избирают тайным голосованием. Невозможно с уверенностью сказать, как поведут себя депутаты. Мы уже неоднократно видели, как в Тюрингии так называемый «брандмауэр» против правого экстремизма дает сильные трещины. В последнее время вновь и вновь раздаются заявления от депутатов, не исключающих сотрудничество с АдГ. Нельзя с уверенностью сказать, что в конце концов таких несогласных не наберется достаточное количество, чтобы тайным голосованием избрать Бьорна Хёке на пост премьер-министра.
— Вы неоднократно критиковали процедуру выборов премьер-министра, в том числе — за процедуру третьего тура голосования. В чем здесь заключается проблема?
ЮТ: Правила третьего тура голосования в конституции Тюрингии сформулированы очень невнятно. Там сказано только, что побеждает кандидат, набравший «наибольшее число голосов». Но что это значит? Нужно, чтобы «за» проголосовало большинство? Или достаточно, чтобы у вас было больше голосов «за», чем у других? В литературе преобладает, скорее, вторая интерпретация. То есть если в третьем туре голосования участвует только один кандидат, он может победить, получив всего один голос — даже если весь остальной парламент проголосует «против». Тогда возможен, например, следующий сценарий: расстановка сил в парламенте такая сложная, что за два тура голосования на пост премьер-министра не проходит ни один кандидат. Далее, в третьем туре голосования, например, ХДС, партия «Левые» и Союз Сары Вагенкнехт не могут договориться о едином кандидате для противостояния АдГ. В этом случае даже если кандидат АдГ получит больше голосов «против», чем «за», он все равно, согласно такой интерпретации конституции, сможет стать премьер-министром.
Такие партии, как АдГ, используют существующие нормы и законы, чтобы подрывать демократический строй изнутри
— Допустим, что АдГ действительно удастся прийти к власти в Тюрингии. Насколько эта федеральная земля будет готова противостоять целенаправленным атакам на демократию?
ХБ: Германия отличается устойчивым конституционным порядком как на земельном, так и на федеральном уровне. Но иллюзий быть не должно. Наша демократия не обладает безотказным иммунитетом против любых атак. Исследования показывают, что авторитарные популистские партии, такие как АдГ, придерживаются формально-юридического подхода. То есть они используют существующие нормы и законы, чтобы подрывать демократический строй изнутри. Они не упраздняют демократические институты, а перестраивают их для достижения собственных целей, ограничивая при этом права политических оппонентов. Такую трансформацию государства мы наблюдали, например, в Венгрии при Викторе Орбане и в Польше в период правления «Права и справедливости». Если АдГ придет к власти в Тюрингии, она может сделать нечто подобное на земельном уровне.
— В каких сферах, на ваш взгляд, риск наиболее велик?
ЮТ: Наиболее уязвимыми точками могут оказаться полиция и Служба защиты конституции. Обоими ведомствами руководят назначенные политики. Правительство федеральной земли может отправить их в отставку без объяснения причин и заменить своими сторонниками. Затем довольно легко будет провести реорганизацию этих структур. Правительство может устанавливать политические приоритеты, перераспределять ресурсы и поменять организационную структуру. Все федеральные и государственные служащие подчиняются должностным инструкциям — они обязаны реализовывать заранее определенную программу. И таким образом авторитарно-популистское правительство может с помощью полиции и Службы защиты конституции усложнить жизнь своим политическим оппонентам — левым и демократически ориентированным общественным инициативам. Например, можно разгонять демонстрации, организовывать обыски и слежку. И тем временем затруднять преследование правых экстремистов и предотвращение их преступлений.
Наша демократия не обладает безотказным иммунитетом против любых атак
ХБ: Еще одна важнейшая сфера — это культурная и образовательная политика. Земельное правительство авторитарно-популистского характера может, например, отменить уроки сексуального просвещения или изменить учебную программу по истории. Скажем, вместо всестороннего освещения преступлений национал-социализма акцент может быть сделан на Германской империи. Тюрингская АдГ уже несколько раз публично угрожала в случае попадания в правительство принять меры против общественно-правового телерадиовещания. В Тюрингии премьер-министр может фактически отменить государственный договор о телерадиовещании без консультаций с ландтагом. При таком сценарии общественно-правовой канал Mitteldeutscher Rundfunk в Тюрингии в одночасье останется без денег.
— Можно ли заранее принять меры против такого развития событий?
ХБ: Да, конституцию можно было бы адаптировать в критических точках. Есть относительно простые решения для тех моментов, которые мы упомянули выше. Формулировка про «большинство голосов» в правилах третьего тура голосования должна быть более точной. Выборы премьер-министра не обязательно должны быть тайными — открытое поименное голосование было бы не менее демократичным. В отношении государственного договора о телерадиовещании можно предусмотреть, что внесение поправок возможно только после консультации с ландтагом. Наконец, можно рассмотреть вопрос о том, должен ли, например, начальник полиции обязательно быть политическим назначенцем.
ЮТ: Если действующее правительство Тюрингии хочет успеть внести такие изменения в земельную конституцию, то делать это нужно быстро. Для этого понадобится большинство в две трети голосов — а если у АдГ после выборов будет больше трети мест, то без их поддержки получить необходимое большинство станет уже невозможно.
— Вы затронули важную тему. Даже не попав в правительство, АдГ может ставить палки в колеса демократическому процессу, если сформирует крупнейшую фракцию в земельном парламенте. Что здесь самое опасное?
ХБ: На протяжении многих лет мы видим, что АдГ использует любую возможность, чтобы сорвать парламентскую работу, например, подавая одно ходатайство за другим. Если АдГ станет крупнейшей фракцией, блокирование может стать еще активнее. Без согласия АдГ нельзя будет вносить не только конституционные поправки, но и формировать такие органы, как комитет по отбору судей или комиссию по парламентскому контролю. АдГ может пользоваться этим средством давления, продвигая своих людей на важные должности или добиваясь других политических уступок. Если АдГ воспользуется своим блокирующим пакетом голосов, центральные органы власти месяцами не смогут нормально функционировать. Такой подход не соответствует демократическим парламентским традициям, зато будет вполне в духе авторитарно-популистской стратегии, которую мы наблюдаем в Германии и в других странах.
— Согласно парламентской традиции, крупнейшая фракция также имеет право выдвигать кандидата на пост председателя ландтага. Что произойдет, если АдГ получит эту должность?
ЮТ: Председатель ландтага от АдГ может оказаться серьезным испытанием для парламента. Широко распространено мнение, что это всего лишь некая представительская должность. Однако на самом деле этот человек наделен целым рядом серьезных полномочий. Например, председатель парламента может без объяснения причин заменить директора парламента, которому подотчетны персонал и администрация парламента. Важность администрации часто упускается из виду. А ведь она, например, обеспечивает работу всей научной службы парламента и отвечает за всю IT-инфраструктуру. Если эти функции окажутся в руках сторонников АдГ, не факт, что прочие партии смогут рассчитывать на качественную научную информацию, а их электронная почта будет надлежащим образом защищена.
ХБ: Не стоит недооценивать и представительские функции этой должности. Председатель парламента — это представитель парламента во внешнем мире. Даже если АдГ не сформирует правительство, заполучив эту должность, можно заниматься неофициальной дипломатией. Он может организовывать мероприятия и приглашать туда правых экстремистов. Он также может, например, демонстрировать в парламентских помещениях националистическое искусство, создавая тем самым специфическую атмосферу, в которой будет вестись парламентская работа. Это может привести к тому, что люди, приверженные либеральной демократии, сами не захотят претендовать на должности в таком ландтаге.
— Вы описали, как АдГ может злоупотреблять своими правами, чтобы нанести вред демократии. Существуют ли правовые механизмы, с помощью которых такие действия можно предотвратить или остановить?
ХБ: Как я уже говорила, сложность в том, что такие партии, как АдГ, формально действуют в легальном ключе. С юридической точки зрения, защититься от их действий не так-то просто. При намеренном злоупотреблении демократическими правами нельзя просто отказать в этих правах. В противном случае вы сами скатываетесь к авторитаризму.
ЮТ: И в то же время ясно, что нужно срочно думать о том, как мы, демократическая страна, будем поступать в таких случаях. В Германии мы еще только начинаем признавать, что существует проблема злоупотребления демократическими правами, и не всегда четко называем вещи своими именами. Здесь есть пробелы не только в общественно-политической дискуссии, но и в юридической науке. Нам срочно нужны научные исследования о границах этого злоупотребления и о юридических механизмах противодействия ему. На основе таких исследований законодатель мог бы точнее работать в этом направлении.
Социальные последствия запрета такой сильной партии, как АдГ, предсказать сложно
— Если принять эти меры не удастся, сможет ли федеральное правительство впоследствии скорректировать антиконституционную политику федеральной земли?
ЮТ: Это интересный вопрос. Федеральный конституционный суд, конечно, может отменить неконституционные законы Тюрингии. Но что, если правительство этой земли просто откажется выполнять решения суда? У самого Федерального конституционного суда ведь нет полиции или аналогичных органов, с помощью которых можно при необходимости приводить решения в исполнение силой. Грубо говоря, максимум, что он может, — это написать рассерженное письмо. Поэтому в Основном законе Германии есть пункт о так называемом федеральном принуждении. Статья 37 Основного закона гласит, что федеральное правительство может после одобрения со стороны Бундесрата принимать «необходимые меры», если та или иная федеральная земля не выполняет свои конституционные обязательства. Однако наша эмпирическая база здесь столь же скудна, что и в случае со злоупотреблением парламентскими правами. Насколько мне известно, за всю историю ФРГ эта статья ни разу не применялась. Юридических исследований по этой статье также почти нет. Поэтому мы пока не знаем, как можно интерпретировать этот закон в чрезвычайной ситуации и что, на самом деле, означает понятие «необходимые меры».
— Сейчас все чаще обсуждается возможность возбудить дело о запрете АдГ. Как вы оцениваете этот вопрос?
ЮТ: Необходимо заранее и тщательно изучить потенциальные перспективы такого процесса. Процедуру проверки деятельности партии могут инициировать и федеральное правительство, и Бундестаг, и Бундесрат. Если в ходе проверки выяснится, что есть основания для запрета, я буду выступать за начало процедуры. Конечно, это деликатный вопрос, в особенности потому, что потенциальное разбирательство начнется слишком поздно. Согласно текущим опросам, АдГ регулярно занимает второе место по популярности в Германии. Социальные последствия запрета столь сильной партии предсказать сложно. Но на примере Тюрингии мы видим, как трудно справиться с деятелями, стратегия которых заключается в том, чтоб создавать помехи и разваливать демократию изнутри формально корректными юридическими методами. Поэтому я считаю запрет партий вполне законной мерой в качестве последнего средства защиты правового государства.
ХБ: На примере Венгрии и Польши мы уже видели, что может произойти, когда к власти приходят авторитарные популистские партии. Инструмент запрета партий придуман не просто так, и мы должны использовать его, если демократия находится под угрозой.
Осенью 2023 года в издательстве Suhrkamp вышла книга «Триггерные точки: консенсус и конфликт в современном обществе» (Triggerpunkte: Konsens und Konflikt in der Gegenwartsgesellschaft), которую написали социологи Штеффен Мау, Томас Лукс и Линус Вестхойзер. В предисловии они сравнивают устройство общества с одногорбым и двугорбым верблюдами: при высоком уровне поляризации противостоящие друг другу общественные группы формируют два сравнимых по размеру «горба»; при низком — большинство, разделяющее схожие ценности, все еще помещается в один «горб», и лишь по краям могут появляться относительно небольшие «отростки», состоящие из радикалов.
Ученые решили проверить гипотезу, согласно которой немецкое общество из «одногорбого» постепенно превращается в «двугорбое». Для этого они собрали в Эссене и Берлине шесть дискуссионных групп из представителей различных социальных слоев, а также опросили 2,5 тысяч человек по телефону об их жизненной ситуации, ценностях, медиапотреблении, оценке уровня равноправия и конфликтности в обществе.
Авторы выделяют четыре «арены неравенства», то есть темы, где противостояние различных точек зрения особенно бросается в глаза, так что поляризация кажется неоспоримой. Это распределение общественных благ («верхи» и «низы»), миграция («свои» и «чужие»), отношение к меньшинствам («мы» и «они»), проблема климата («сегодня» и «завтра»). И во всех этих вопросах, приходят к выводу Мау, Лукс и Вестхойзер, консенсуса в обществе существенно больше, чем может показаться, если ориентироваться на дебаты в СМИ и социальных сетях. Иными словами, немецкое общество — все еще «одногорбый верблюд».
Этот вывод сам по себе вызвал оживленные дискуссии, красной нитью через которые проходил вопрос: «Если все так хорошо, то почему все так плохо?», имея в виду непопулярность нынешней правящей коалиции, рост рейтингов правых популистов, а также многочисленные протесты. дekoder собрал мнения авторов книги и участников этой дискуссии.
Neues Deutschland: Штеффен Мау рассказывает о «расколе в головах»
В интервью левому изданию Neues Deutschland соавтор книги, Штеффен Мау, напоминает, что разговоры о расколе общества имеют чрезвычайно длительную историю. Еще Карл Маркс почти два века назад предрекал, что он будет усиливаться. В своем роде так и вышло: устройство общества за это время еще более усложнилось, чем во времена Маркса, и в то же время многие противоречия различных групп удалось успешно сгладить.
Говоря о современной Германии, Мау использует словосочетания «раскол в головах» и «поляризация в ощущениях»: по многим из затронутых в книге темам люди значительно ближе, чем им кажется. Но бурные дискуссии по флангам политического спектра — речь прежде всего о «Зеленых» с одной стороны и «Альтернативе для Германии» с другой — создают впечатление фундаментального и непреодолимого разногласия, а кроме того, часто требуют от умеренного центра общества самоопределиться по вопросам, которые эти силы сами поднимают. Например, о гендерно-нейтральном языке или о правах велосипедистов и автомобилистов.
Мау обращает внимание, в частности, на то, что значительная часть общества выступает за борьбу против изменения климата, но в то же время раздражена действиями радикальных активистов. И если те не будут учитывать это чувство, расклад политических сил может реально измениться. Ключевой совет, который дает социолог, — это набраться терпения. Он напоминает, что тема однополых браков совсем недавно казалась раскалывающей Германию, но в 2017 году консерваторы из ХДС проголосовали за их легализацию — и мир совсем не рухнул.
More in сommon: Среди немцев нарастает чувство несправедливости
Слова Мау о «расколе в головах» подтверждают результаты исследования, которые были опубликованы в августе 2023 года, незадолго до выхода «Триггерных точек», международной группой More in common — она занимается изучением солидарности в разных обществах (и стремится к тому, чтобы ее стало больше). Оказалось, что 79% респондентов уверены, что в немецком обществе «каждый думает только о себе» (эта цифра резко возросла по сравнению с первым годом пандемии, когда она составляла 55%). Несправедливой назвали жизнь в Германии 80% опрошенных (в период пандемии таких было меньше половины), почти 70% ощущают также, что политики оставили их один на один с кризисом, а винят в нем почти одинаково Россию и собственное правительство.
Предложения More in common для политиков можно свести к тому, что те не должны только пугать избирателей тем, что случится, если не заниматься борьбой с климатическим кризисом, но им следует демонстрировать позитивные образы того, к чему приведет эта борьба.
Zeit: Немцы думают о себе хуже, чем они есть на самом деле
В свою очередь, газета Zeit опубликовала результаты другого исследования (его провел влиятельный частный фонд Бертельсманна), которое хорошо демонстрирует, как соотносятся ощущения общества с реально распространенными практиками. Почти такая же доля его участников — 74% — согласилась с утверждением, что большинство их сограждан думает только о себе. В то же время почти столь же немцев уверено, что попавшие в беду и нищие люди могут рассчитывать на поддержку, 73% опрошенных рассказали, что помогали жертвам наводнения на западе Германии в 2021 году, а 63% — жертвам землетрясений в развивающихся странах. Более того, как оказалось, в 2023-м пожертвования делало больше людей, чем изначально собиралось: 66% вместо 61%. Хотя, справедливости ради, проверить их слова не представляется возможным.
Web.de: Как политические партии и СМИ раскручивают конфликты — и когда у них это получается
В другом интервью Мау объясняет, как именно возникают конфликты, создающие впечатление необычайной поляризации немецкого общества. По его мнению, в этом заинтересованы прежде всего политические партии и СМИ. В ситуации, когда большинство общества помещается в один «горб», политикам особенно важно показать отличия от других и тем самым обрести узнаваемость и получить поддержку. Именно поэтому они склонны придавать каждому из своих публичных споров почти экзистенциальное значение. Примерно тем же самым занимаются различные медиа, которые таким образом борются за внимание зрителей, слушателей и читателей.
Как отмечает Мау, эти попытки достигают успеха, то есть становятся «триггерными точками», когда тема затрагивает моральные установки публики, представления о справедливости или о привычном образе жизни. В качестве примера он, опять же, приводит новые языковые нормы, которые всякий раз вызывают активные дискуссии и в Германии. Не удерживается здесь социолог и от критики тех обеспеченных немцев, которые требуют сознательности от всех остальных: по его словам, упрекая владельцев бензиновых автомобилей и любителей барбекю, они сами часто оставляют куда больший углеродный след — в силу своей обеспеченности владея более крупной недвижимостью или чаще путешествуя. Это провоцирует конфликты в обществе, где, по словам Мау, доля отрицателей климатического кризиса не превышает 10%.
Другой соавтор книги, Линус Вестхойзер, в интервью еще одному левому изданию, Jacobin, раскрывает механизмы раскручивания конфликтов. Он обращает внимание на то, как крайне правые противопоставляют «нормальное работящее большинство мясоедов испорченным левым “снежинкам” из больших городов». При таком противопоставлении многие, естественно, предпочтут отнести себя к «нормальным». Примерно таким же приемом, по словам Вестхойзера, пользуются и левые, когда говорят об «1% богатейших» и «99% всех остальных». «То, как мы изображаем общество, — само по себе часть политической борьбы», — отмечает социолог.
Вестхойзер соглашается с тем, что классовая принадлежность и образование влияют на отношение к различным общественным проблемам, но обращает внимание на то, что сама линия аргументации у всех участников очень похожа. Иными словами, строй мышления и ценности у немцев не слишком отличаются. Например, две трети опрошенных авторами книги согласны с тем, что всеми правами должны пользоваться только те мигранты, которые достаточно интегрированы и мотивированы — отличие только в том, как именно оценивать уровень интеграции и мотивации.
Один из самых неожиданных, по оценке Jacobin, выводов книги связан с тем же самым: наименьший раскол наблюдается в вопросах распределения благ, то есть в противостоянии «верхов» и «низов». Как оказалось, большинство немцев хотя и недовольно высоким уровнем неравенства и согласно с тем, что, например, наследники получают свои богатства, ничем этого не заслужив, но при этом верит в меритократию, то есть в то, что больше получает тот, кто больше трудится. В итоге самое мощное недовольство направлено не на представителей высших классов, а на тех «соседей по собственному классу», которых воспринимают как «нахлебников».
Вывод Вестхойзера в том, что само по себе отсутствие раскола в обществе нельзя назвать положительным симптомом — скорее, оно свидетельствует об успехах неолиберальных сил по политической демобилизации наемных работников. По мнению социолога, преодоление конкуренции «низов» всегда было одной из главных задач левых политических сил, но в наше время она стала особенно важной.
Soziopolis: Радикальный полюс — это АдГ, «Зеленые» — нет
Политолог Клаус Легеви в самом конце своей рецензии для профессионального онлайн-форума по общественным наукам Soziopolis делает только одно важное уточнение: по его мнению, не стоит уравнивать АдГ и «Зеленых» как два новых полюса немецкой политической жизни. Мнимая радикализация, как и везде на Западе, объясняется давлением правых, в то время как популярность «Зеленых» в числе других устоявшихся партий — не более чем указание на «особый путь» немецкой политики.
taz: Раскол реален, нынешняя правящая коалиция доказывает это всей своей работой
В интервью, которое газета taz взяла у Роберта Феркампа — эксперта фонда Бертельсманна, занимающегося, среди прочего, исследованиями демократического процесса, — книгу «Триггерные точки» тоже не обошли вниманием. Сам фонд в одном из своих недавних докладов констатировал кризис демократии по всему миру, и Феркамп не видит в выводах, к которым приходят авторы книги, оснований для оптимизма. По его мнению, точки раскола, которые они выделяют, вполне реальны, и в будущем трещины, образовавшиеся вокруг этих тем, могут только увеличиться.
Феркамп утверждает, что системные партии плохо справляются с этим вызовом, в результате чего ядро их сторонников уменьшается, а значительная часть избирателей принимает решение, за кого голосовать, исходя из сегодняшнего положения дел в собственном окружении, а не из стойких идейных предпочтений. Феркамп видит одно из политических проявлений общественного кризиса в том, что правящие сегодня в Германии партии не справляются с новыми реалиями — трех-, а не двухпартийной коалиции (которую пришлось формировать как раз из-за растущей политической фрагментации). Споры участников этой коалиции то и дело выходят наружу, что только укрепляет у общества чувство неуверенности в будущем. По мнению Феркампа, в новой ситуации от партийных руководителей требуются не столько привычные «лидерские» качества, сколько способность к модерации. Он предлагает присмотреться также к опыту стран с «гибким большинством» (прежде всего скандинавских), когда правительственные партии имеют меньше половины мест в парламенте и ищут поддержки других политических сил при принятии необходимых решений.
IPG-Journal: Даже если все согласны, что нужно бороться с климатическим кризисом, это не значит, что раскола по этому вопросу нет
В рецензии для журнала Internationale Politik und Gesellschaft (IPG) руководительница Центра компетенций в сфере климата и социальной справедливости фонда Фридриха Эберта Клаудия Детч указывает на методологическую слабость выводов, к которым приходят авторы «Триггерных точек», на примере климатического кризиса. Тот факт, что подавляющее большинство опрошенных признают его наличие и необходимость с ним бороться, не имеет решающего значения в обществе, где и близко нет согласия по поводу методов борьбы, а раскол как раз налицо. Детч обращает внимание на то, что споры вокруг климата Мау, Лукс и Вестхойзер сами называют «классовым конфликтом в стадии роста», поскольку работники с низкими доходами особенно опасаются за собственное благосостояние в контексте климатической политики.
Четких решений авторы не предлагают, а призывают лишь к учету всех рисков. Ведь, с одной стороны, для прекращения роста температуры необходимы быстрые и кардинальные решения, но, с другой, чрезмерная скорость перемен угрожает тем, что их станут еще сильнее воспринимать как навязанные сверху, и сопротивление будет расти. Государству необходимо компенсировать менее обеспеченным слоям населения те издержки, которые вызваны новой климатической политикой, но не переусердствовать в этом, чтобы не допустить разгона инфляции и дефицита средств, необходимых на сами трансформации.
Детч отмечает, что конкретные предложения самих авторов, что же со всем этим делать, «довольно скудны» по сравнению с описанием проблем, хотя и не упрекает их в этом, поскольку, по ее мнению, это «соответствует духу времени». И отмечает, что ключевой вопрос, который они ставят, состоит в том, способна ли система, опирающаяся на большинство, вообще своевременно и адекватно решить как экологическую проблему, так и конфликт вокруг нее.
Журналистка газеты taz Малене Гюргер задается вопросом о том, действительно ли поляризация всегда опасна, контрпродуктивна и критична для демократии. Она из тех, кто прочел «Триггерные точки» как попытку успокоить немецкое общество, сказав ему, что раскол в нем не так уж силен. Между тем, по мнению Гюргер, в этом и проблема. Ее личным «триггером» стали сравнительно небольшие противоречия между «верхами» и «низами» общества. А именно то, что участников исследования Мау, Лукса и Вестхойзера больше волнует резервирование общественных бассейнов на два часа в неделю для трансперсон, чем то, что человек может получить в наследство квартиру и всю жизнь зарабатывать на сдаче ее тем, у кого нет возможности приобрести собственную. По мнению Гюргер, лучше спорить о допустимых вещах, чем мириться с недопустимыми. Даже если проблем нет в медийном дискурсе, это не значит, что их не существует в реальности. Ценность консенсуса в таком случае невелика, его, наоборот, нужно разрушить.
Soziopolis: Интервью с авторами еще одной книги о поляризации
Примерно за год до «Триггерных точек» соиздатель газеты FAZ Юрген Каубе и социолог Андре Кизерлинг опубликовали книгу «Расколотое общество», в которой также оспаривали тезис о расколе Германии, приводя примеры обществ, где он действительно был налицо. Это Северная Ирландия, где до сих пор, несмотря на то что формально достигнут мир, протестанты и католики живут обособленной жизнью, учатся в разных школах, посещают разные рестораны и стараются не пересекаться друг с другом. Это Нидерланды с конца XIX века и до 1970-х годов, где все общественные структуры (партии, профсоюзы, СМИ, школы и университеты) были либо католическими, либо протестантскими, либо социалистическими.
Даже в случае современных США все не так ясно, отмечают Каубе и Кизерлинг в интервью порталу Soziopolis: несмотря на то, что очевидно все более усугубляющееся противостояние основных партий, оно в основном не распространяется на повседневную жизнь американцев. В целом же, отмечают авторы, в демократиях политические партии склонны снимать подобные противоречия, стараясь собственной гибкостью привлечь на свою сторону как можно большее число избирателей. Неприменимость характеристики «расколотое» к немецкому обществу авторы обосновывают тем, что нет ни одной темы или характеристики, которая тотально структурировала бы его на стабильные лагеря. Те, кто сегодня согласны в отношении массовой миграции, завтра могут спорить о феминизме, а послезавтра снова объединиться по теме выбросов углекислого газа.
Агрессия против Украины заставила многих исследователей и публицистов говорить о том, что Россия в недостаточной мере «проработала» свое колониальное прошлое, а также и политические преступления советского режима против собственного народа. Но как должна выглядеть эта «проработка»? Образцом в этом отношении многие годы считается Германия.
Само слово «проработка» (нем. Aufarbeitung) применительно к историческому прошлому стало использоваться в ФРГ через несколько лет после падения национал-социализма. В 1959 году философ Теодор Адорно прочел лекцию о восприятии Освенцима и других нацистских преступлений под названием «Что означает проработка прошлого» (нем. “Was bedeutet: Aufarbeitung der Vergangenheit”). В отличие от первоначальной денацификации, «проработка» подразумевает широкое изучение и дискуссию об ответственности отдельных социальных групп и общества в целом за преступления нацистского режима. Вопрос «Где ты был эти 12 лет?» был одним из центральных в ходе революции 1968 года, и позже играл огромную роль в переоценке ценностей всего немецкого общества. После воссоединения Германии началась также «проработка» партийной диктатуры в ГДР. Все активнее немцы «прорабатывают» и историю своего колониализма.
Исторический опыт Швейцарии существенно отличается и от немецкого, и от российского: она не была страной-агрессором, в ней не существовало диктатуры. И тем не менее темные стороны знала и ее история, и они касаются прежде всего насилия в отношении уязвимых групп в собственной стране — то есть именно того, что сейчас делает режим Владимира Путина по отношению к ЛГБТК-сообществу, к своим политическим оппонентам, во многом — к нерусским этническим группам. В случае Швейцарии это была принудительная стерилизация людей с инвалидностью, изъятие детей из семей, считавшихся социально неблагополучными, а также фактически покупка детей из незападных стран для усыновления и удочерения. Считается, что в 1930-1980-е годы различным насильственным мерам «социального характера» в Швейцарии подверглось от 50 до 60 тысяч человек, порядка 80% — подростки и мужчины. Одна из причин, почему это было возможно, состояла в швейцарском федерализме и высокой степени независимости местной власти — региональные чиновники действовали фактически бесконтрольно.
На общенациональном уровне страна официально отказалась от этой политики только в 1981 году — и со временем она стала темой широких общественных дискуссий. Так же, как и роль Швейцарии во Второй мировой войне.
Газета NZZ рассказывает, как идет проработка прошлого в Швейцарии — в обществе, которое десятилетиями привыкало к мифологизации собственной истории.
Массимо Бьонди долго ждал извинений. Почти все детство и юность он провел в приюте, куда попал по решению администрации Цюриха. Его били, держали взаперти и называли преступником. Воспитатели издевались над ним, но цюрихский опекун убеждал: «Все не так уж плохо».
Потребовалось более полувека, чтобы Бьонди, которому уже 78, смог получить документальное свидетельство о причиненных страданиях. Лишь в сентябре прошлого года администрация Цюриха официально попросила прощения у жертв принудительных мер социального обеспечения. После чего официально объявила о начале проработки истории городской социальной политики. Это произошло через десять лет после того, как аналогичные шаги были предприняты на национальном уровне. И более чем через сорок лет после прекращения самой практики принудительных мер в Швейцарии.
Этот шаг соответствует духу времени: запрос на изучение истории, как и призывы к ее проработке, есть сегодня не только в Цюрихе. Случаи сексуализированного насилия, испытания лекарств на людях, подозрительные усыновления иностранных детей, участие в работорговле: вот уже несколько лет Швейцария сталкивается с самыми сложными страницами своего прошлого — и это хорошо.
Стремление к проработке прошлого говорит об окончательном разрыве с мифологизированным всепрощающим взглядом на историю Швейцарии, который доминировал до 1990-х годов. Теперь возникла уникальная возможность наконец-то развить то, чего так не хватает этой стране, — независимую культуру проработки прошлого. В центре которой стоят продуктивные дебаты и обучение во имя будущего.
Страна без культуры памяти
Долгое время в современной Швейцарии не было ничего, что можно было бы назвать культурой памяти. Впрочем, и то, что есть сейчас, этого названия порой не заслуживает.
После Второй мировой войны целый ряд журналистов и публицистов не раз критиковали закоренелую швейцарскую самомифологизацию. Альфред Хеслер («Лодка полна»), Никлаус Майенберг («Расстрел изменника Эрнста С.»), Мариэлла Мер (с текстами о своей юности «Дети проселков») и другие пытались заставить говорить о том, чего тогда не хотели ни политики, ни историки, — то есть о темах, ставивших под сомнение привычную самооценку Швейцарии. Они затрагивали роль Швейцарии во Второй мировой войне и те самые принудительные меры социального обеспечения. Но вместо того чтобы поблагодарить первопроходцев, их заклеймили как людей, которые выносят сор из избы.
Настоящие перемены в политике памяти произошли только в 1990-х годах под давлением из-за рубежа. Швейцарию критиковали за обращение с «невостребованными активами» евреев, ставших жертвами Холокоста. Созданная в связи с этим Независимая экспертная комиссия «Швейцария – Вторая мировая война» и полемика вокруг ее итогового доклада дали стране импульс для поиска своей культуры проработки истории.
С тех пор на повестке дня стоят вопросы о том, что делать с так называемым «тяжелым» прошлым: забыть и молчать дальше — ведь, в конце концов, история и так служит прежде всего для назидательных анекдотов, рассказываемых на съездах в Альбисгютли? Или использовать его, чтобы внушить будущим поколениям чувство ответственности за все, что совершили их предки?
То и другое — ерунда, но именно это — два полюса, между которыми идут дебаты о политике памяти.
Уроки прошлого
Первой попыткой преодолеть эту пропасть стал созыв второй в швейцарской истории Независимой экспертной комиссии в 2014 году. Комиссия занялась темами, которые на протяжении десятилетий оставались «белыми пятнами» в истории современной Швейцарии: сомнительной с юридической точки зрения практикой ухода за десятками тысяч «девиантов» в домах престарелых, медицинских учреждениях и психиатрических отделениях, продолжавшейся до 1980-х годов.
Сегодня их судьбы широко известны — о них рассказывается в кино, в учебниках, на выставках. Одно за другим стали появляться все новые и новые исследования на эту тему, и цюрихский проект — лишь самый свежий пример. Вместо того чтобы закрыть эту тему, общество расширяет дискуссию.
Ожесточенные, но важные споры о полномочиях Ведомства по защите интересов детей и взрослых без этой исторической перспективы были бы иными. Не случайно центральной фигурой этих дебатов стал предприниматель Гвидо Флюри, бывший воспитанник детского дома.
И цюрихский закон о самоопределении, гарантирующий людям с ограниченными возможностями широкие права, и продолжающаяся модернизация психиатрии также напрямую связаны с тем, какого прогресса за последние десять лет удалось достичь в проработке прошлого.
Еще предстоит извлечь уроки в других областях, таких как уход за больными или принудительная госпитализация, при которой человек может быть помещен в психиатрическое отделение против своей воли. И хотя эти дискуссии пока не принесли конкретных результатов, уже сейчас ясно, что без исторической перспективы и трезвого взгляда на ошибки прошлого здесь не обойтись.
Тщательный исторический анализ принудительных мер социального обеспечения — столь показательный пример именно потому, что это не привело ни к конфликтам, ни к ощущению, что страница перевернута, а скорее к новому осознанию проблемы. К пониманию, как быстро в Швейцарии может быть забыт основополагающий принцип свободы. И какую позорную роль в этом могут сыграть власти.
Как работает проработка — и как не работает
Не во всех сферах проработка прошлого идет так же успешно, как в случае с принудительными мерами социального обеспечения. Слишком часто проекты по изучению истории по-прежнему рассматриваются просто как завершение дискуссии — или же в них ненадлежащим образом смешиваются научные исследования и политика. Да и сторонники некритичного взгляда на историю, идеализирующие прошлое своей страны, по-прежнему крепко держат оборону.
Для всех участников процесса проработка прошлого остается рискованным мероприятием. Соответствующие институты должны обсуждать вопрос вины, но не тонуть в нем. Историческая наука должна дать слово пострадавшим, но не путать исследовательскую деятельность с активизмом. Не следует бояться четких трактовок и в то же время необходимо дать ясно понять, что именно историки установить уже не в силах.
Самое главное — не допустить предвзятости. Когда остается впечатление, что результаты исследований предопределены политикой, проработка прошлого заканчивается, даже не начавшись. В этом случае качество исследований теряет значение: закрадывается подозрение, результатам перестают верить, и начинается конфликт.
Репутация Цюриха в этом отношении неоднозначна. Так, в 2021 году власти решили на всякий случай убрать с домов в Старом городе надписи «Mohrenkopf» («Голова мавра»), которые были сочтены расистскими. Это было сделано без какой-либо исторической экспертизы — словно было заранее ясно, каким будет результат.
Итог: ненужный скандал с участием политиков, защитников архитектурных памятников и историков, продолжающийся даже после завершения исследовательской работы. Вместо того чтобы использовать эти надписи и их изучение как повод для открытой общественной дискуссии, чиновники, по сути, предопределили ее результат. Лишь бы скрыть сложное прошлое — примерно так это выглядело.
Нельзя повторить эту ошибку теперь — при исторической проработке социальной политики города: сначала необходимо достичь единого мнения относительно исторических фактов и лишь затем извлекать уроки для актуальной политики. Исторические исследования при этом могут содержать критику и быть для кого-то неудобными, но нельзя обращаться с прошлым, словно идет суд.
И самое главное — не ставить целью достичь всеобщего согласия. История Швейцарии не нуждается в очередном генеральном нарративе, в центре которого вместо успехов будут преступления. Что нужно — так это культура проработки. В ядре которой — уроки прошлого.
Необходимость спора
О том, что это за уроки, будут спорить всегда, и это хорошо. О чем говорит нам та же история принудительных социальных мер? О том, что государственная социальная защита всегда создает проблемы, потому что отсутствие контроля приводит к превышению полномочий, — или о том, что Швейцария склонна изолировать уязвимые группы собственного общества?
Не дело историков давать окончательные ответы на эти вопросы. Ответы швейцарцам и швейцаркам придется искать самостоятельно. А для этого нужны дискуссии. Задача исследователей — предоставить исторические факты и контекст. Задача политиков — не инструментализировать исследовательскую деятельность и не дискредитировать ее результаты, если они окажутся для кого-то неподходящими, как это пытались сделать правые в случае с комиссией «Швейцария – Вторая мировая война».
Можно спорить по поводу сути исторических уроков для будущего, но соглашаться в том, что они, в принципе, существуют. Можно не сомневаться в исторических фактах, но вести здоровую дискуссию о том, что они значат, — вот как может выглядеть культура проработки.
Такая культура пока не стала реальностью. Но развитие идет в правильном направлении, и работа с историей принудительных социальных мер — хороший тому пример. Или, как говорит бывший воспитанник детского дома Массимо Бьонди: «Это только начало».
Число людей, покинувших Беларусь после исторических протестов 2020 года, может быть оценено лишь приблизительно. В прошлом году различные исследовательские группы называли цифру от 140 тысяч человек до 180 тысяч. Это порядка 2% от всего населения страны — и отъезды не прекращаются. Для сравнения: даже если принять на веру самые смелые оценки военной эмиграции из России (около 1,3 миллиона человек), получится, что из этой страны выехало меньше 1% населения. Иными словами, можно с большой долей уверенности сказать, что революция и ее подавление оказали на беларуское общество шоковое воздействие более мощное, чем война и репрессии — на российское. И это без учета того, что, по оценкам исследователей, мощная волна эмиграции из Беларуси на самом деле началась еще в 2017 году, прежде всего в силу экономических причин, так что общее число уехавших беларусов может достигать 300 и даже 500 тысяч человек. Большинство из них живет в Польше, а их доля среди местного населения выше всего в Литве. В Германии беларуских эмигрантов относительно немного — около 30 тысяч человек, и большинство оказались в этой стране до 2020-го.
Противостояние беларуского гражданского общества диктатуре, подавленное при огромной поддержке Кремля, на некоторое время привлекло внимание европейской общественности, но успело выпасть из фокуса еще до начала полномасштабной российской агрессии против Украины. Между тем это части одного и того же процесса — борьбы авторитарных режимов против демократических движений, находящей особенно кровавые формы из-за имперских устремлений Москвы.
Редактор беларуского проекта дekoder’а Инго Петц в своем эссе предлагает вновь увидеть ценность демократических процессов, которые продолжают идти в беларуской диаспоре.
«Беларусь? А мы тут при чем?» Эссе под таким заголовком я опубликовал в 2011 году, дав волю своему разочарованию и возмущению по поводу того, что в Германии почти не говорили о Беларуси, что в СМИ ей почти не уделяли внимания, что для многих она оставалась неким придатком России, искусственной нацией, государством без права на существование. Даже в наших краях Восточная Европа по-прежнему рассматривалась через советско-российскую призму, а сложные культурно-исторические контексты, сформировавшие Беларусь и Украину, для общественного сознания просто не существовали. Не было готовности освоить более дифференцированный подход к этому сложносочиненному культурному пространству, научиться видеть беларусов непредвзято, понимать и учитывать их историю и тем самым заново открыть для себя этот народ.
Мой текст вышел примерно через полгода после того, как Лукашенко разгромил протесты в день президентских выборов и отправил в тюрьму семь кандидатов в президенты. В последующие несколько недель, уже когда выступления закончились, сотни демонстрантов были арестованы, и некоторые из них приговорены к длительным срокам заключения. Известные оппозиционные деятели и диссиденты бежали из страны. Реакцию авторитарного режима на протесты нельзя было назвать ни необычной, ни шокирующей. Правда, Евросоюз выказывал удивление, поскольку его руководство надеялось на некое смягчение диктатуры. Но беларуская оппозиция не ожидала ничего другого и давно предостерегала от заблуждений и веры в возможность диалога с этим режимом. В западных СМИ появились публикации о волне репрессий. Политики и правительства выражали обеспокоенность. Так или иначе, санкции против беларуского руководства были введены относительно быстро, а поддержка беларуских СМИ и общественных движений была усилена. Однако уже через несколько месяцев эта тема исчезла из поля зрения западной общественности, оставаясь лишь в повестке дня различных комиссий и экспертных групп. Лукашенко смог укрепить свой репрессивный режим, но загнал себя и страну в еще более фатальную зависимость от Кремля, который, конечно же, признал результат президентских выборов.
Интенсивный курс солидарности
Нет никаких сомнений в том, что следить за происходящим в Беларуси по-прежнему необходимо. Диктатура у границ ЕС была и остается проблемой безопасности для Евросоюза. Об этом не в последнюю очередь свидетельствуют драматические и трагические события, вызванные тем, что Россия начала жестокую агрессивную войну против Украины и использовала Беларусь в качестве полигона для развертывания войск и стартового плацдарма для начала вторжения. Но еще важнее тот факт, что протесты 2020 года вошли в историю как впечатляющая демонстрация желания значительного большинства беларусов изменить свою страну демократическим путем1. Политизация беларусов, которых до этого момента считали политически пассивными, случилась не в одночасье, а шла на протяжении многих лет. Это обстоятельство должно помочь западным демократиям осознать, что политическая деятельность продолжается, несмотря на то, что к смене режима она пока не привела.
Даже в наших краях Восточная Европа по-прежнему рассматривалась через советско-российскую призму
Интенсивные курсы солидарности и политического участия, начавшиеся летом 2020 года, тем временем институционализировались и переместились географически — из Беларуси в Польшу, Литву и Германию, куда сотни тысяч беларусов бежали, спасаясь от мести режима. Молодые беларусы создают свои организации, помогают друг другу, но, главное, украинцам и беларуским добровольцам, которые сражаются на стороне ВСУ. Они устраивают концерты и дебаты в попытке повлиять на внутреннюю политику стран, где живут сейчас. «Готовность беларуских сообществ в изгнании помогать деньгами и оказывать поддержку невероятно велика, — говорит одна беларуска, которая не хочет называть своего имени из-за политических преследований у себя на родине. — Вопреки распространенному пессимизму, это хороший признак. Люди не забыли о массовой солидарности, которую увидели в 2020 году. Когда страна откроется и люди вернутся, эта мотивация несомненно поможет построить демократическую систему».
Команда оппозиционерки Светланы Тихановской также делает немало для того, чтобы тема Беларуси оставалась на повестке дня международного сообщества и чтобы демократические начинания в новых оппозиционных структурах получали дальнейшее развитие. Вполне естественно, что оппозиционеры в изгнании иногда враждуют между собой. Нервы на пределе, ведь друзья и родственники находятся в беларуских тюрьмах, где условия содержания таковы, что у большинства рано или поздно возникают серьезные ментальные нарушения или проблемы с физическим здоровьем. От лидеров оппозиции ожидают многого. Нужно обладать почти сверхчеловеческими силами, чтобы разумно и энергично действовать в этой сложной, подчас смертельно опасной ситуации. Со стороны трудно представить, каково это, когда твой партнер — подобно Сергею Тихановскому, мужу Светланы Тихановской, — уже почти четыре года сидит в тюрьме, приговоренный к 18 годам лишения свободы. Даже самые близкие получают о нем лишь крайне скудные сведения. Поистине удивительно именно то, что в таких тяжелейших условиях оппозиция все равно находит силы на организацию демократических процессов.
Мрак внутри
Тем не менее оппозиция практически не может повлиять на судьбу Беларуси. Режим Лукашенко радикализировался, изолировался, запретил все оппозиционные партии, вытеснил из страны независимые СМИ2, почти полностью уничтожил структуры гражданского общества и продолжает жестоко расправляться с собственными гражданами. По данным правозащитной организации «Вясна», только за 23 января 2024 года было арестовано более ста человек. Среди них были, например, родственники около полутора тысяч официально признанных политических заключенных. Или люди, которые делали пожертвования в пользу структур солидарности. Теперь, чтобы попасть на радар властей, достаточно подписаться на телеграм-каналы, которые власти объявили «экстремистскими материалами», или читать посты беларуских аналитиков, политиков, авторов или ученых в социальных сетях, получивших ярлык «экстремистских» или «террористических».
В Беларуси сформировались две непримиримо противостоящие друг другу социальные группы
Трудно сказать, каковы настроения внутри Беларуси. Когда разговариваешь с беларусами, которые все еще ездят в страну или остались там жить, часто слышишь следующее: «Налицо смирение. Страх зашкаливает. Надежды мало. Люди пытаются смириться, забыть происходящее и жить так, как жили до 2020 года. Каждый надеется, что завтра к нему в дверь не постучат». С другой стороны, социологические опросы не раз показывали, что хоть волю к протестам и удалось подавить, они могут вспыхнуть вновь, если представится возможность. Режим боится такого сценария. И нет сомнений, что именно поэтому он принимает жесткие меры против собственного населения. Как это было недавно, когда готовилась инсценировка парламентских выборов. Опросы также показывают, что в стране сформировались две непримиримо противостоящие друг другу социальные группы3: с одной стороны, сторонники режима и его неосоветских практик и мифов; с другой стороны — те, кто разделяет ценности протеста 2020 года. Они руководствуются национальными историческими нарративами, воспринимая Беларусь как важную часть Великого княжества Литовского или Речи Посполитой и осознавая, что война России против Украины — это также война против культурного разнообразия Центрально-Восточной Европы, о чем пишет в своем эссе беларуский философ Игорь Бабков. Разнообразия, где у Беларуси есть свое место. Это те, кто хочет, чтобы их родина отвернулась от России и повернулась к Западу. «Те герои беларуской истории, которые боролись с Российской Империей и которых власть чтила еще недавно, теперь объявлены врагами, — пишет аналитик Артем Шрайбман. — Например, лидеры антироссийских восстаний XVIII и XIX веков Тадеуш Костюшко и Кастусь Калиновский». Именем Калиновского назван добровольческий батальон, воюющий на стороне ВСУ.
Российское влияние заметно усилилось, в том числе и потому, что беларуские и российские государственные СМИ фактически стали монополистами, после того как независимые медиа были изгнаны, а их телеграм-каналы объявили преступными. Независимость Республики Беларусь под угрозой. Реальный шанс сохраниться у нее будет только в том случае, если Украина сможет оттеснить Россию настолько, чтобы Путин оказался под огромным внутриполитическим давлением4. Но даже и в этом случае нет абсолютной уверенности в том, что режим Лукашенко падет. С тем же успехом можно предположить, что власть в России захватят другие деспоты или преступники, которые затем — в качестве компенсации — присоединят Беларусь. Более того, даже если режим Лукашенко падет, а Россию удастся сдержать, вполне можно допустить, что система породит нового авторитарного лидера, который сделает все возможное, чтобы помешать движению Беларуси к демократии. Ведь все сотрудники тайной полиции и военнослужащие прекрасно понимают, что в случае установления правового государства у них будут проблемы с законом. Поэтому они будут защищаться всеми силами, спасая свою шкуру. И вполне очевидно, что сообщество демократических государств и в этом случае не сможет помочь, в общем-то, ничем5.
Надежда в изгнании
После того как беларусы проявили такое мужество в 2020 году и наконец-то обрели международную известность и признание в качестве сообщества, они снова отошли на второй план. О продолжающемся ужесточении репрессивной системы почти не пишут в СМИ, а Беларусь полностью исчезла из общественного дискурса. Я занимаюсь Беларусью почти тридцать лет, и в этой стране у меня множество друзей и знакомых. Мне больно видеть глубокое безразличие к судьбе беларусов.
В Литве не наблюдается никакой ксенофобии. Только литовские политики и спецслужбы уже некоторое время создают беларусам проблемы
Но, например, в Вильнюсе ее нельзя не замечать. Тысячи граждан Беларуси бежали сюда, в литовскую столицу, которая исторически всегда была центром притяжения для беларусов6. Их присутствие, наравне с географической близостью Литвы к боям в Украине, повсеместно бросается в глаза на улицах и площадях Вильнюса. Вы слышите беларускую и русскую речь, видите украинские и бело-красно-белые флаги, граффити и другие знаки солидарности не только на официальных зданиях, но и на жилых домах, кафе и магазинах. Минск совсем близко, но для многих беларусов в данный момент их город, их дом, недостижим. Каждый день на автовокзал прибывают автобусы с беларускими номерами, чтобы потом, после короткого посещения, увезти родных и близких. Оставшиеся с грустью и тоской глядят им вслед. «Литва приняла около 100 тысяч беларусов и украинцев, — рассказывает один из беларуских журналистов. — Это как если бы Германии за короткий промежуток времени пришлось принять пять миллионов беженцев. Но мы не наблюдаем никаких проявлений ксенофобии». Только литовские политики и спецслужбы уже некоторое время создают беларусам проблемы. Стало сложнее получить или продлить вид на жительство. Это связано с опасениями по поводу того, что в страну может приехать слишком много беларусов, а значит, возможных шпионов и сторонников нынешней власти.
Конечно, есть не только мрачные новости. Хотя беларусы больше не фигурируют в общественных дискуссиях в Германии, в стране по-прежнему проводится множество художественных и культурных мероприятий, посвященных Беларуси. На немецком языке появляется новая беларуская литература, в частности, книга «Самота» писательницы и поэтессы Вольги Гапеевой и эпопея «Собаки Европы» Ольгерда Бахаревича, которая в Беларуси объявлена «экстремистской» и запрещена.
Крупный австрийский писатель и международный культурный деятель Мартин Поллак однажды сказал, что у нас, европейцев, есть обязательства перед беларусами: «Нам нужно с ними постоянно работать, нужно переводить больше беларуской литературы, отвечать на запросы и нужды этого народа, приглашая беларусов повсюду, куда только возможно»7. Поллак давно обратил внимание на те запутанные разветвления, которые беларуская история и культура порождала и растила на протяжении многих веков. Он осознал, что это — важная часть удивительного многослойного пространства, известного как Центрально-Восточная Европа. Пространства, которое было потеряно для нас в результате войн и конфронтационного мышления XX века, оказалось вычеркнутым из наших знаний и памяти. И вот уже какое-то время это пространство вновь и вновь напоминает о себе, словно проснулись беспокойные духи. Они призывают нас сбросить шоры и освободить сознание.
1. См.: Verordneter Stillstand und Proteste. Politik und Religion in Belarus und Russland // RGOW. 2020. Bd 48. № 12.↑
2.Petz I. Am Ende der Information? – Medien in Belarus / RGOW. 2021. № 7–8. S. 3–5.↑
4.Burkhardt F. In den Fängen des Krieges. Belarusisches Regime und Opposition // RGOW. 2022. Bd. 50. № 8–9. S. 38–40.↑
5.Класковский А. Империя должна умереть. Без серьезного ослабления России новая Беларусь вряд ли возможна // Позiрк. 28.12.2023. URL: https://pozirk.online/ru/longreads/57840/ (доступ 10.04.2024).↑
Германия стала второй после Мальты страной в Евросоюзе, где произошла масштабная либерализация законодательства об обороте каннабиса для людей старше 18 лет. В Нидерландах, вопреки распространенному стереотипу, свободная продажа марихуаны и гашиша запрещена — существует лишь «режим толерантности», который позволяет кофешопам продавать небольшое количество наркотиков. С 2017 года в Германии уже разрешено использовать каннабис по назначению врача, теперь его можно потреблять в «рекреационных целях» — то есть для собственного удовольствия.
Наряду с либерализацией законодательства о гражданстве это было одной из программных целей нынешней правящей коалиции. В конце февраля законопроект поддержал Бундестаг, а месяц спустя Бундесрат отказался от создания согласительной комиссии для его дополнительного обсуждения, на чем настаивали противники реформы (министерство здравоохранения заранее предупреждало, что в таком случае отзовет свою инициативу). В результате закон вступил в силу 1 апреля. Как подчеркивают официальные лица, речь идет только о «частичной легализации» — поскольку на производство и оборот наложены существенные ограничения. Тем не менее лидер крупнейшей — и самой популярной сейчас — оппозиционной партии Христианско-демократический союз Фридрих Мерц все равно обещает пересмотреть закон в случае победы на парламентских выборах в следующем году.
В Берлине декриминализацию отметили митингом поддержки возле Бранденбургских ворот. Об инцидентах, связанных с новыми нормами, в первые дни после их введения полиция не сообщает.
Дискуссии о легализации конопли шли многие годы, не останавливаются они и сейчас. дekoder собрал самые интересные фрагменты из немецкой прессы.
Deutschlandfunk: Что именно разрешил новый закон
Отныне законным будет хранение дома до 50 граммов конопли, а до 25 граммов можно легально носить с собой. Кроме того, жителям Германии разрешили выращивать в домашних условиях до трех растений конопли.
В специализированных клубах также будет разрешено выращивание растений — для распространения среди их членов, которых может быть не больше 500 человек. Один человек может получить внутри клуба не более 25 граммов в день, а за месяц максимум 50 граммов, для людей в возрасте от 18 лет до 21 года максимальное количество снижено до 30 граммов в месяц. При этом в самих клубах потребление марихуаны и гашиша будет запрещено, как и распитие алкогольных напитков. Такие клубы могут начать работу с 1 июля 2024 года. При этом реклама продукции, содержащей каннабис, по-прежнему остается под запретом, как и свободная торговля ей, а также ввоз из других стран.
В ближайшие месяцы и годы власти планируют изучить перспективы более либерального подхода к торговле марихуаной и гашишем — на опыте отдельных пилотных проектов — и представить результаты на обсуждение всего Евросоюза.
Aktuelles aus der Goethe-Uni: Важный сигнал во времена, когда постоянно звучат призывы к ужесточению наказаний
За несколько недель до принятия закона во франкфуртском университете Гете состоялась научная конференция, посвященная уголовному праву в сфере оборота наркотиков и психоактивных веществ. Университетскому новостному порталу дали интервью двое ее участников: профессор Маттиас Ян, работающий в том же университете Гете, и профессор Мустафа Теммуз Оглакджыоглу из Саарского университета. По мнению Яна, декриминализация — это важный сигнал «во времена, когда, стоит только столкнуться с одним из множества общественных феноменов, как немедленно звучат требования об уголовной ответственности». По поводу опасений, что легализация марихуаны увеличит долю потребляющих ее несовершеннолетних, Оглакджыоглу указал на то, что действующее (теперь уже прежнее) репрессивное законодательство никак не препятствовало росту потребления, а потому настало время для новых подходов.
Конференция, в которой участвовали правоведы, не случайно прошла во Франкфурте: в этом городе, где уровень наркопотребления был чрезвычайно высок, еще в начале 1990-х была реализована реформа наркополитики, получившая название «франкфуртского пути». Городские власти начали оказывать потребителям медицинскую помощь, предлагать им более безопасные аналоги кустарно произведенных наркотических веществ, открывать легальные центры потребления, а полиция прекратила репрессии против потребителей, продолжив при этом преследовать нелегальных производителей и распространителей.
Ян и Оглакджыоглу назвали реформу компромиссной с точки зрения «франкфуртского пути». С одной стороны, она существенно ослабила возможное полицейское давление на потребителей. С другой, не установила нормы качества наркотических веществ и правила их лицензирования, а значит, не в полной мере защитила права потребителей.
Stiftung Warentest: Регулярное потребление марихуаны резко увеличивает риск психозов
Интернет-сайт Фонда тестирования качества товаров — некоммерческой организации, созданной правительством ФРГ в 1964 году для защиты прав потребителей, — суммирует опасения ученых, связанные с легализацией каннабиса. Немецкие исследователи, в частности, пришли к мнению, что интенсивное потребление особенно опасно для молодых людей в возрасте до 20–25 лет, то есть до момента, когда их мозг сформирован полностью. До тех пор марихуана и гашиш могут оказывать на связанные с этим процессы серьезное воздействие, так что некоторые эксперты считают, что нельзя допускать их продажу молодым людям в возрасте до 21 года.
Впрочем, ученые отмечают, что потребление наркотиков в подростковом возрасте далеко не всегда приводит к необходимости впоследствии прибегать к помощи психиатра — само по себе это никогда не становится единственной причиной для обращения к врачу.
Еще одно исследование, проводившееся в Европе и в Бразилии, позволяет заключить, что у людей, которые ежедневно потребляют марихуану, психозы — то есть потеря контакта с реальностью в разных формах — встречаются в три раза чаще, чем у тех, кто ни разу не пробовал «вещества», а в некоторых случаях — даже в пять.
Süddeutsche Zeitung: Органы власти не готовы к немедленному исполнению нового закона
Журналисты SZ собрали в одном материале не потенциальные проблемы, которые могут возникнуть после легализации конопли в долгосрочной перспективе, а те сложности, которые налицо уже сейчас. Собеседники газеты, в частности, ожидают резкого увеличения нагрузки на сотрудников правоохранительных органов из-за того, что одновременно с декриминализацией закон сохраняет целый ряд запретов. Например, не разрешается курение между 7 утра и 20 вечера в пешеходных зонах, а также на расстоянии ближе 200 метров от школ, детских садов, спортивных и детских площадок. С учетом повышения доступности наркотиков в целом для соблюдения этих норм не обойтись без привлечения дополнительных полицейских ресурсов.
Кроме того, молодым людям в возрасте от 18 до 21 года разрешено употреблять только марихуану и гашиш, содержание в которых психоактивного вещества тетрагидроканнабинола не превышает 10%, — а необходимого оборудования для быстрой проверки, не превышена ли норма, у полицейских нет. Как нет в полицейских машинах и приборов для того, чтобы проверить, не превысил ли водитель разрешенную норму потребления, а также весов, чтобы выяснить, не перевозит ли он больше легальных 25 граммов.
В органах юстиции, в свою очередь, опасаются перегрузки из-за объявленной властями амнистии по правонарушениям, которые больше таковыми не считаются. Речь идет о том, чтобы пересмотреть порядка 200 тысяч дел — это может парализовать всю остальную работу судейских чиновников на месяцы вперед.
Эксперты также предупреждают, что в ближайшие месяцы рынок конопли может ожидать бурный рост, ведь она уже легализована, а специализированные клубы откроются только в июле. Наконец, в некоторых приграничных городах опасаются «конопляного туризма» и превращения в центры контрабандной торговли.
Музей конопли, единственный в своем роде в Германии, открылся в центре Берлина в 1994 году. Цель создателей — рассказывать о произрастании конопли в дикой природе и о выращивании ее человеком, о том, какую роль производство и потребление этого растения играло (и играет) в различных культурах, о продукции, которая делается из конопли, и, наконец, об истории запретов марихуаны — и борьбы с ними. Например, в том же году, когда был открыт музей, Конституционный суд Германии резко ограничил уголовное преследование за хранение и распространение «незначительного количества» марихуаны. Что такое «незначительное количество», каждая федеральная земля определяла самостоятельно; в Берлине оно было наибольшим — до 15 граммов. Кроме того, и до принятия нынешнего закона по всей Германии ненаказуемым было само потребление каннабиса.
Директор музея конопли Штефан Гейер носит конопляные брюки и конопляный свитер, а в день решающего заседания в Бундесрате он организовал трансляцию. Журналист Zeit отмечает, что атмосфера в подвале была нетипично напряженной для этого места: до самого конца было неясно, пройдет ли законопроект, предложенный правящей коалицией, а первые выступающие были настроены явно критично. Сами активисты легализации тоже не вполне довольны: они, в частности, отмечают, что новый закон выведет из серой зоны, прежде всего, тех, кто регулярно потребляет марихуану, а вот для всех остальных почти ничего не изменится — в частности, в вопросе обеспечения их качественной продукцией. Именно поэтому даже теперь, после принятия закона, они настроены на борьбу за дальнейшие перемены.
Власти Баварии до последнего рассчитывали отложить легализацию каннабиса, пишет журналист Штефан Куцмани, учившийся в Мюнхене. Их опасения — экономического свойства. Эксперты, представляющие министерства экономики и здравоохранения, исходят из того, что значительная часть потребителей пива может отдать предпочтение марихуане. Настолько, что это может ударить по доходам пивного фестиваля Октоберфест.
Один из значимых аспектов «особых отношений», которые на протяжении десятилетий складывались между Россией и Германией, состоял в активном взаимопроникновении институтов двух стран. Уже когда различные американские и британские организации вовсю объявляли в России «нежелательными», в стране продолжали относительно спокойно работать немецкие фонды, в том числе фокусирующиеся на контактах с гражданским обществом.
Организациям, которые ставят перед собой гуманитарные и образовательные задачи, пришлось сократить свою активность, но не прекратить деятельность вовсе (в отличие, например, от запрещенного в РФ Британского совета). Так, немецкий Гете-институт уволил значительную часть сотрудников-россиян, избегая пока массового сокращения немецких граждан, работающих в РФ. «Русский дом» в Берлине декларирует цели, во многом аналогичные Гете-институту: обучать желающих русскому языку, рассказывать о российской культуре. Возведенный в 1984 году как «Дом советской науки и культуры», в нынешнем году он отмечает сорокалетие. Именно там российские власти обещали «обогревать мерзнущих немцев» перед наступлением первой военной зимы (которую Евросоюз в итоге, вопреки катастрофическим прогнозам, смог прожить без российского газа). Там же показывали фильмы RT, в которых современную украинскую власть сравнивали с нацистами. Тем не менее немецкие власти все еще заявляют, что не планируют закрывать культурный центр. Ему посвятил свой подкаст Deutschlandfunk.
«Русский дом» стоит в самом центре Берлина, на улице Фридрихштрассе. Это огромное семиэтажное здание площадью 29 тысяч квадратных метров — самое крупное российское культурное учреждение в мире, оставшееся здесь еще с советских времен. Точно так же самый крупный филиал немецкого Гете-института был расположен в Москве, пока несколько месяцев назад не сократил там свой штат.
Деятельность обоих, «Русского дома» и Гете-института, регулируется межгосударственным соглашением между Россией и Германией. И все бы хорошо, но с лета 2022 года управляющее «Русским домом» Россотрудничество находится под санкциями ЕС как «структура, координирующая деятельность россиян и российских агентов влияния» и распространяющая соответствующую пропаганду.
Введение санкций приводит к тому, что все находящиеся на территории ЕС активы соответствующей организации или конкретного лица замораживаются и больше не могут приносить доход. Культурные центры, находящиеся в ведении Россотрудничества, в ряде других стран Евросоюза были закрыты. Однако в Берлине этого не произошло. Почему? И чем на самом деле занят «Русский дом»? Об этом — в материале Гезине Дорнблют.
Встречные иски
Стены кабинета на шестом этаже огромного здания на Фридрихштрассе обшиты деревянными панелями. На стене висят картины со сценами из советской жизни: вот нефтяная вышка, вот женщины в саду. Хозяин кабинета Павел Извольский, директор «Русского дома», рассказывает: «Мы делаем мирное дело, очень, очень мирное. Мы стараемся помочь людям лучше понять друг друга. А они смогут это сделать, только если будут лучше знать друг друга».
Сотрудники в здании попадаются на глаза не то чтобы часто. Сейчас здесь работают художественная школа, юридическая консультация для граждан РФ, туристическое агентство, присяжный переводчик, кафе и фотовыставки. По собственным данным «Русского дома», мероприятия здесь посещают до 150 тысяч человек в год. И русскоговорящие, и немцы. Особой популярностью пользуются кинопоказы, детские программы и кружки.
Центр работает несмотря на европейские санкции против России. В связи с чем год назад и подал жалобу бывший депутат Бундестага Фолькер Бек. Представляющий его интересы адвокат Патрик Хайнеман объясняет: «Германия входит в состав Европейского союза. Европейский союз решил внести Россотрудничество в санкционный список и наложить санкции. Теперь Германия должна эти санкции исполнять».
Программы «Русского дома» находятся в ведении Россотрудничества, которое, в свою очередь, подчиняется Министерству иностранных дел России.
«Фолькер Бек считает, что проверке должны подвергнуться не только представители [«Русского дома»], но и немецкие чиновники, которые бездействовали в течение полутора лет», — отмечает Хайнеман.
Директор «Русского дома» Павел Извольский утверждает, что санкции против Россотрудничества никак не отразятся на деятельности «Русского дома»: «Мы обладаем правами юридического лица, то есть отношение к нам такое же, как и к обычному немецкому юридическому лицу. И если юрлицо не находится в санкционном списке, то к нему — согласно немецкому законодательству — никакие санкции не применяются».
Адвокат Хайнеман не согласен: «Так или иначе — «Русский дом» полностью контролируется Россотрудничеством, и именно это имеет решающее значение». Юрист «Русского дома», в свою очередь, написал заявление на Фолькера Бека — обвинив политика в том, что тот распространяет заведомо ложные подозрения в отношении учреждения.
Москвоцентричный подход
Тем временем МИД Германии заявило, что закрытие «Русского дома» на основании санкций ЕС не планируется. В различных СМИ не раз говорилось, что МИД избегает этого шага, опасаясь закрытия Гете-института в Москве в качестве ответной меры. Deutschlandfunk не удалось получить подтверждение этому в МИД Германии.
Газета Frankfurter Allgemeine Zeitung сообщила, что счета «Русского дома» частично заморожены. Но Извольский утверждает: «Мы можем оплачивать текущие расходы, электричество, отопление и так далее».
Среди тех, кто регулярно призывает к закрытию «Русского дома» в Берлине, — украинская организация «Віче». Она уже провела несколько акций протеста перед зданием, последняя из которых состоялась в конце октября. По мнению критиков, на своих мероприятиях «Русский дом» излагает москвоцентричную версию истории и отрицает роль Украины как самостоятельного государства. Кроме того, утверждает «Віче», этот культурный центр поддерживает связи с пророссийскими активистами в Германии, что подтверждается расследованием агентства Reuters. Но главное обвинение украинцев — в том, что «Русский дом» полностью игнорирует войну, которую Россия ведет против Украины.
«Русский на Шпрее»
Разговорный курс «Russisch an der Spree» проходит в «Русском доме» вечером по средам. В Гагаринском зале собирается около двадцати человек. Чай из самовара, русская выпечка и конфеты в красочных обертках.
«Menja sovut Anastassija, i kazhduju sredu ja provozhu zdes v russkom dome russkij razgovornyj klub, Russisch an der Spree».
«Если у кого-то будут вопросы или что-то будет непонятно, я, конечно, переведу».
Преподавательница Анастасия принесла с собой фотографии русских композиторов. Сегодня вечер будет посвящен музыке.
Виктория сидит в последнем ряду. Ее родители родом из России. Она родилась в Германии, ей 18 лет, она заканчивает школу.
— Я пришла, потому что мама предложила, а также чтобы лучше узнать свою культуру. Ну, в смысле, язык и так далее, — рассказывает она Deutschlandfunk.
— В Берлине ведь много мест, где можно поговорить по-русски.
— Я знаю только это, мне его посоветовали, и это совсем в центре, сюда можно быстро добраться и легко найти.
Войны, в принципе, не лучшее дело, говорит Виктория и начинает рассказывать о том, что с российской агрессией «все не так однозначно»:
— Есть много других войн, о которых просто не говорят, или когда кого-то, кто на самом деле виноват в войне, изображают невинной жертвой. В общем, будет жалко, если здесь все закроется только потому, что многие украинцы почему-то видят здесь… да, потому что это не наша вина, что сложилась такая ситуация, вот.
Мужчина лет тридцати греет руки о чашку с чаем. Он из Италии, свое имя назвать не хочет:
—Я вообще интересуюсь языками. Вот, увидел, что здесь есть курсы русского, и подумал, почему бы не записаться?
Судя по всему, его не беспокоит тот факт, что он находится в доме, принадлежащем государству, которое ведет захватническую войну:
— Ох… Вообще, политика меня не очень интересует. Война — это плохо, это всем известно».
Это именно тот взгляд на вещи, который критикует Криста-Мария Лябе из украинского «Віче»:
— В проектах «Русского дома» Россия предстает мирной, дружелюбной страной, а культура используется для создания образа России, который не соответствует действительности.
Всего несколько лет назад Хуберт Зайпель (нем. Hubert Seipel, род. в 1950 году) был чрезвычайно популярен в Германии благодаря тому, что был вхож в Кремль и имел возможность близко общаться лично с Путиным. В путинской России его принимали очень тепло, а снятый им документальный фильм «Я, Путин» телеканал НТВ показал 7 мая 2012 года — в день инаугурации на третий срок. За несколько лет до этого он выпустил фильм об энергетической империи «Газпрома».
После 2014 года Зайпель остался одним из наиболее влиятельных «русланд–» или «путинферштееров», то есть экспертов, которые считали необходимым сохранять рабочие отношения с Россией даже в условиях вялотекущей агрессии против Украины. Эта точка зрения находила отклик и в широких слоях немецкого общества, и в политической элите, многие представители которой продолжали настаивать, например, на том, что «Северный поток–2» — исключительно коммерческий проект. Через полгода после аннексии Крыма на Первом канале немецкого телевидения вышло большое интервью Зайпеля с Путиным, а затем он выпустил две книги, одна из которых имела характерный подзаголовок «Почему Европа нуждается в России» и вышла за несколько месяцев до полномасштабного российского вторжения в Украину.
На исходе второго года этой войны, в ноябре 2023 года, международная группа журналистов-расследователей предъявила веские доказательства того, что симпатии Зайпеля к России могли быть небескорыстными: оказалось, что за работу над одной из своих книг он получил около 600 тысяч евро от российского олигарха Алексея Мордашова, за другую — вознаграждение неустановленного размера. После этого издательство Hoffmann und Campe прекратило распространение его книг, а немецкие СМИ — сотрудничество с ним.
Сам Зайпель в ответ на обвинения заявил, что деньги, полученные от Мордашова, были фактически оплатой за время, потраченное им на работу над книгой («Ни один немецкий исследовательский институт не согласился сделать этого»), при этом на содержание российский олигарх никоим образом не влиял.
Deutschlandfunk поговорил о Хуберте Зайпеле с редактором дekoder’а Юлианом Хансом, который почти 30 лет специализируется на Восточной Европе, а с 2013 по 2018 годы был корреспондентом Süddeutsche Zeitung в России. Сам Зайпель отказался говорить с Deutschlandfunk.
Deutschlandfunk: Вас поразила новость о том, что Зайпель получил деньги за свою книгу от российских олигархов?
Юлиан Ханс: Обвинения в адрес Зайпеля меня совсем не удивляют. Результаты расследования — тоже. То, что Хуберт Зайпель получает деньги от российского государства, от Кремля или от кого-то еще, стало очевидно уже после того, как его фильмы показали по российскому государственному телевидению, а его книга была переведена на русский язык и опубликована в России. Причем на презентации книги о себе в Москве присутствовал сам Путин. Понятно, что все авторы получают гонорары за свои произведения, но когда вознаграждение осуществляется таким образом и в таком размере — это необычно.
— Но более десяти лет назад вы сами в Süddeutsche Zeitung высоко оценили его большой документальный фильм о Путине. Писали, что он задал Путину все необходимые, то есть неудобные, вопросы. Как это соотносится с тем, что происходит вокруг фигуры Зайпеля сейчас?
— В 2012 году в фильме для NDR Зайпелю действительно удалось нарисовать портрет Владимира Путина по-настоящему свежо, потому что тот открыл перед ним все двери, позволив Зайпелю заглянуть за кулисы. Именно в этом было что-то новое. Но по-настоящему критическими его вопросы не были даже тогда. А впоследствии образ Путина в его работах стал еще более комплиментарным.
— Действительно, восемь лет назад в Süddeutsche Zeitung вы сильно раскритиковали его первую книгу, назвав ее русским китчем и написав следующее: «Его книга стала не чем иным, как высказыванием в поддержку Путина, в котором заново повторяется все то, что и так было известно, и упускается то, что не отвечает этому намерению». Теперь это наблюдение играет новыми красками, не так ли?
— Для меня ничего нового в этом нет, потому что я уже тогда подозревал там некий корыстный интерес. И разумеется, есть разные способы подкупа журналистов. Речь может идти не только о деньгах, но и о доступе к информации и близости к герою. Конечно же, очень лестно оказаться практически единственным, перед кем открыты все двери. И выходцы из КГБ, такие как Путин, умеют использовать эти чувства и с их помощью подкупать людей.
— Но если все это было известно еще много лет назад, как так вышло, что этот человек продолжал писать книги для крупного издательства, работать в NDR и участвовать в многочисленных ток-шоу?
— Возможно, потому что на это был спрос? Ну и тогда все-таки еще не было известно о сотнях тысяч, полученных через подставную компанию. Хотя уже было заметно, как с ним носятся российские государственные СМИ. Но и в немецких общественно-правовых СМИ многие хотели каким-то образом уравновесить критические репортажи своих корреспондентов из России. И для них это, очевидно, было привлекательно. Ведь он был не единственным таким журналистом. Из недавнего расследования, опубликованного редакцией Ukraine-Analysen, ясно, кто участвовал в ток-шоу с момента революции на Майдане до начала войны. О связях всех этих громкоголосых людей с Кремлем было известно. Что все это люди, которые получали деньги от российского правительства, будучи официальными сотрудниками российских государственных СМИ, не было секретом.
— Хуберт Зайпель не работает на государство, но, возможно, и он не исключение.
— Думаю, так и есть. Если посмотреть за пределы Германии, там хватает очень видных персонажей, которые явно задействованы в кремлевской пропаганде. Самый знаменитый из них — это Оливер Стоун, автор большой серии интервью с Путиным, который также снял фильм о Майдане, где повторяет конспирологический нарратив о том, что это был спровоцированный США переворот. И все это было показано по российскому телевидению.
— И вот теперь случай Зайпеля в Германии. Хотел бы еще раз вернуться к нему в свете существующей, возможно, проблемы, связанной с тем, что редакции находят эксперток и экспертов, не заботясь о проверке в достаточной мере. По принципу «лишь бы язык был хорошо подвешен и громко защищал радикальное мнение, полярно противоположное тому, что разделяют почти все остальные». В случае ток-шоу это совершенно очевидно именно на примере Зайпеля.
— Совершенно очевидно. Действительно, в редакциях часто сидят люди, которые отчаянно ищут кого-то, кто сказал бы нечто радикально отличное от всех остальных. Это не так уж плохо, когда в передаче обсуждают, скажем, театральную постановку. Одному нравится режиссер, другому — нет. Проблематично это в вопросах, связанных с вооруженными конфликтами, с войной. Тут бесспорный в своей основе принцип, о котором вы говорите, — что необходимо выслушать обе стороны, — становится проблемным, если одна из сторон все время лжет. И когда уже нет сомнений, что эта самая сторона лжет, может быть, стоит поискать какие-то другие способы внести разнообразие, не распространяя при этом очевидную ложь.
— Чем все это обернется для настоящих экспертов по России и для таких телекомпаний, как NDR? Все ли они теперь в той или иной степени дискредитированы и должны смириться с этим репутационным ущербом?
— Ущерб телеканалам нанесен уже давно. И он состоит в том, что они выпускали в эфир эти программы и приглашали этих людей на ток-шоу, нарушив свой долг говорить все, как есть, выхолостили правду и размыли реальность. Что это значит для всех остальных эксперток и экспертов? Все остальные эксперты и эксперты страдали из-за Хуберта Зайпеля и прежде. Помню, еще когда я был корреспондентом Zeit в Москве, мои коллеги из общественно-правовых СМИ часто попадали в сложные ситуации при взаимодействии со своими редакциями, так как здесь в Германии ощущали все это давление или думали, что освещение событий должно быть каким-то образом сбалансировано. Это и называется — «false balance», ложный баланс.
Два месяца в Германии каждые выходные проходят массовые демонстрации против правого экстремизма. В общей сложности в них приняли участие около 4 миллионов человек, причем не только в мегаполисах, где акции собирают десятки, иногда сотни тысяч людей, но и в маленьких городах, в которых на улицы выходит порой не больше нескольких десятков человек. Всех этих людей объединяет возмущение по поводу деятельности партии «Альтернатива для Германии» (АдГ), которую, как они полагают, больше нельзя воспринимать иначе как расистскую и антидемократическую силу.
Начало акциям протеста положила статья в издании Correctivо секретной встрече, которая состоялась в Потсдаме поздней осенью 2023 года. Главным словом, произнесенным на ней, была «ремиграция» — это эвфемизм, который ультраправые используют для обозначения высылки из страны миллионов людей. Причем, как следует из разговоров, которые велись под Берлином, речь не только о недавних иммигрантах, но даже о гражданах Германии — в том числе о тех, кто переехал в страну многие десятилетия назад, и об их потомках. Для продвижения своих идей участники встречи планируют использовать популярные среди молодежи социальные медиа, в частности тик-ток, так чтобы через несколько лет они уже не казались столь уж радикальными. В рамках реализации этого плана предлагается создать некое буферное государство на севере Африки, что навязчиво напоминает проекты подобных образований для европейских евреев, которые нацисты обсуждали до принятия т.н. «окончательного решения».
Среди участников встречи в Потсдаме было несколько видных функционеров «Альтернативы для Германии», в том числе Роланд Хартвиг, который считается правой рукой сопредседательницы партии Алис Вайдель. Он, в частности, заявил, что идеи, изложенные на встрече, вполне могут быть приняты руководством партии.
Немецкое общество ответило на новости о встрече не только массовыми демонстрациями, но и все более активными дискуссиями о необходимости запретить АдГ как «экстремистскую» и «антидемократическую» партию. Но хотя с начала января, когда стало известно о встрече в Потсдаме, рейтинг партии снизился на несколько процентных пунктов, она все равно остается второй по популярности политической силой в стране. На лето и осень 2024 года намечены выборы в Европейский парламент, а также в парламенты нескольких федеральных земель — и эксперты полагают, что у АдГ есть реальные шансы добиться серьезных успехов, вплоть до победы в отдельных регионах. Особую тревогу вызывает рост популярности партии среди молодежи и даже среди эмигрантов: «Альтернатива» умело противопоставляет более давние когорты более новым.
О том, как появилось расследование о секретной встрече в Потсдаме, а также о его последствиях дekoder поговорил с Маркусом Бесманном, соавтором статьи в Correctiv.
дekoder: Почему, с вашей точки зрения, это расследование произвело такой сильный эффект? С учетом того, что каждый, наверное, знает о связях АдГ с крайне правыми и может представить себе, что они обсуждают самые разные вещи, в том числе не очень законные?
Маркус Бенсманн: АдГ — это партия, которая впервые появилась на политической сцене Германии десять лет назад, но день за днем она радикализировалась, все это видели. Но эта встреча в гостинице недалеко от Потсдама позволила, как через лупу, увидеть, что в ее рядах открыто обсуждают идею выслать из Германии миллионы людей. И не только нынешних беженцев, которые прямо в эти дни переправляются в Европу на лодках через Средиземное море в надежде потом получить какой-то легальный статус. Нет-нет, они хотят совсем другого. Они хотят поменять саму историю нашей страны с 1960-х годов, когда миллионы людей приехали сюда из Испании, Италии, Турции, и теперь это их родина, родина их детей и внуков. А участники этой встречи мечтают о моноэтническом государстве. Что это цель идентитарного движения, все ясно, они давно об этом говорят. Но на этой встрече были высокопоставленные представители АдГ.
Один из ключевых людей для меня там — это Роланд Хартвиг. В каждой партии есть люди, которые на виду, раздают интервью, публично выступают. И есть те, кто в тени правят балом, Хартвиг — именно такой. Он был правой рукой Алис Вайдель, а внутри АдГ все говорят, что она не самый трудолюбивый персонаж и нужен человек, который занимается реальной работой. И [на встрече] он сказал, что представляет Вайдель, что он поддерживает обсуждавшиеся предложения, что проекты можно осуществлять, а абсурдную идею выселить миллионы людей из Германии будет даже предлагать федеральному совету АдГ.
АдГ постоянно говорит, что крайние идеи поддерживают отдельные ее члены, но партия в целом стоит на демократических позициях, придерживается Основного закона. А теперь они, можно сказать, сбросили маски — что это не какие-то радикальные люди где-то в задних рядах. Я думаю, это знаковый момент. Вот они обсуждают, как быть с теми, у кого уже есть гражданство, — что нужны законы, чтобы они сами уехали, что нужно какое-то новое государство для них в Северной Африке. И это оказалось близко к позиции федерального совета АдГ.
Когда мы об этом впервые узнали, я сказал, что, конечно, это будет маленькая бомба. Но что это вызовет такой эффект, я, конечно, тоже не ожидал. Сейчас можно сказать: маски сброшены, теперь мы знаем, чего они хотят и к чему ведет голосование за АдГ. Цена поддержки этой партии — Германия попадет под влияние России и 24 миллиона человек окажутся под угрозой [высылки из страны].
Их главный кандидат на выборах в Европейский парламент Максимилиан Крах пишет об этом в своей книге. Он не был на встрече, но пишет об этом в своей книге, то есть уже обсуждает эти идеи.
— По вашему мнению, фраза Хартвига, что федеральный совет может принять высказанные предложения, сама по себе достаточно разоблачает АдГ?
— Ну, он сам так сказал. Он, конечно, очень интересная фигура: не какой-то там карикатурный нацист, а менеджер, солидный человек, и такой с виду умеренный. А нет, присмотришься — он не умеренный, у него сердце коричневого цвета.
— Как вы полагаете, в какой-то длительной перспективе ваше расследование ослабит АдГ, снизит ее рейтинги?
— По-моему, это не так важно. Важнее дискуссия, которая теперь началась. Сейчас мы знаем: вот чего хочет эта партия, вот во что обходится голос за нее.
— То есть когда ты голосуешь, ты голосуешь конкретно за реализацию этих идей?
— Сейчас наше правительство, наша «светофорная» коалиция, вызывает очень много недовольства. В ней идут постоянные споры: про Украину, про Россию, про энергетическую политику — все это никому не нравится, создает неудовлетворенность. А АдГ говорит, что она бы сделала все по-другому, и набирает себе очки благодаря этим оппозиционным настроениям. Но сейчас, после этого расследования, все понимают: это уже больше не игра, эта партия угрожает 24 миллионам человек, ставит под вопрос их статус. А если партия ставит под вопрос права 24 миллионов, она поставит под вопрос права каждого: всех журналистов, всех людей, которые не устраивают их политически, которые им мешают. И она будет искать возможность выдавить и их тоже. Сначала легально, потом еще как-то, но цель одна — душить. Эта партия себя показала, я считаю, как угрозу для нашей демократии.
— А руководство АдГ как-то отреагировало на ваше расследование?
— О, они нас в чем только не обвинили. Но что тут самое интересное — что никакого опровержения так и не последовало.
— То есть никто не сказал, что мы вообще против этого, что все это неправда?
— Очень многие [в АдГ] говорили, что это не заговор, а общение. То есть партия уже настолько радикализировалась, приняла в свои ряды столько радикалов, что просто не может вернуться к здравому смыслу. Они в ловушке. Как это отразится [на будущем партии]? Посмотрим. Это длительный процесс.
Но вот, когда я ехал в редакцию, сломался поезд, пришлось пересесть на такси. И водитель, не зная, кто я, спросил: а вы читали эту статью? У меня здесь живет два поколения семьи, мне это тоже угрожает? Это было первое для меня лично свидетельство, что человек, которого я не знаю, об этом думает. В этом весь смысл — донести, что АдГ угрожает каждому из нас.
Все, они больше не могут скрываться. У них на сайте сказано, что они не делят граждан на первый и второй сорт. А это собрание, как и книга Краха, этому противоречит.
— На меня произвел большое впечатление момент, когда одна из участниц встречи заявила, что проголосует за либеральные поправки к закону о гражданстве, потому что, среди прочего, они разрешают немцам иметь двойное гражданство. Такое очень впечатляющее лицемерие!
При этом есть ощущение, что в возможность реализации как минимум некоторых из этих идей они не верят даже сами. Выгнать из страны полноправных граждан Германии или создать буферное государство в Северной Африке — это что-то абсолютно фантастическое. Зачем они вообще это обсуждают?
— Я иногда смотрю политические ток-шоу на российском телевидении. Там люди получают возможность высказать свои самые абсурдные идеи. И вот они [участники встречи], мне кажется, тоже чувствуют, что настал момент, когда они могут высказаться, когда они могут дорваться до власти, когда у них может получиться.
Человек, который устроил это собрание, Гернот Мёриг, дантист из Дюссельдорфа, придерживается этих идей с 1970-х или 1980-х годов, когда еще не было никакой Меркель, никакой политики «открытых дверей», задолго до событий 2015 года и волны иммиграции. У него совершенно другой опыт: он собирался со своими соратниками и делал молодежную организацию, напоминавшую «Гитлерюгенд». Это очень давнее устремление — создать некое моноэтническое государство. И вот сейчас они нашли союзников: адвокатов, предпринимателей, представителей партии АдГ.
Урок из нашей истории состоит в том, что абсурдные идеи, разделяемые людьми, в руках которых власть, опасны. Наверное, это именно то, что произошло сейчас и в России.
— Это, конечно, самое пугающее. Что до 24 февраля мало кто мог представить, что Россия устроит полномасштабную войну против Украины. Это тоже казалось полным бредом. Но вдруг оказалось, что один человек этим бредом всерьез и озабочен.
— Опасность начинается в тот момент, когда у абсурдной идеи появляется политическая власть. Поэтому надо это все вовремя обсуждать, что сейчас и происходит.
Почему Максимилиан Крах хочет, чтобы Германия вышла из союза c западными странами? Он объяснят, в чем главная выгода: что самое привлекательное в том, чтобы жить в многополярном мире, рядом с Россией и Китаем. Главное преимущество — что в таком мире нет универсальных прав человека. А если нет универсальных прав человека, то можно выдавить из страны миллионы людей.
— Среди участников этой встречи было довольно много богатых людей — тех, кто, очевидно, по замыслу организаторов, должен финансировать продвижение и реализацию всех этих идей. Почему, с вашей точки зрения, они — ксенофобы? Ведь им не угрожает потеря рабочего места, они особенно не сталкиваются с иммигрантами на улицах и так далее…
— В немецкой культуре есть очень опасный момент, который и нацистам помог прийти к власти, — это мечта об этнически чистой нации. Я обычно не использую слово «чистая», потому что у него есть положительные коннотации, я говорю о «моноэтнической» нации. Я не знаю, каковы истоки этой идеи здесь в Германии, где население формировалось в результате передвижения через эту территорию самых разных войск, где оставались жить самые разные народы, но она есть. Есть это представление, что только в моноэтнической стране можно жить какой-то счастливой жизнью, где вы все объединены одной общей идентичностью, а все плохое остается где-то снаружи. Она никуда не девалась, она была всегда, просто раньше какое-то время была запрятана куда-то вглубь, а сейчас опять вышла на политическую сцену. Это такая идея-фикс и чушь, но это опасная чушь.
— Часто, когда обсуждают растущую популярность крайне правых в Европе, говорят, что, когда они оказываются у власти в реальности, то смягчаются, становятся более умеренными.
— Германия имеет другой исторический опыт.
— С вашей точки зрения, эта история до сих пор актуальна?
— Мы должны об этом помнить. Вот большевики пришли к власти путем кровавой гражданской войны, а Гитлер пришел к власти на законных основаниях. Вот в чем разница.
И поэтому у нас в Конституции написано, что если какая-то партия с похожими идеями хочет сделать то же самое, она должна подвергнуться пристальной проверке, а возможно, и попасть под запрет. Но даже и безотносительно этого исторического опыта нет ничего хорошего в партии, функционеры которой обсуждают или пишут в своих книгах, что им мешает 24 миллиона человек.
— Вы поддерживаете запрет АдГ?
— Не я это решаю. Но факт, что мы десять лет смотрим на эту партию и накопилось множество оснований для ее проверки в соответствии с Конституцией. Но самое главное, что само по себе это не решает проблему. Самое важное — читайте книги тех, кто стремится к власти. Это самый главный урок из нашей истории.
