Споры о ГДР и шире — о востоке и западе Германии не только в прошлом, но и в настоящем — не утихают на протяжении десятилетий. Поводом для нового раунда может стать почти все что угодно: новая книга, чье-то резонансное высказывание, громкое политическое событие. После июньских выборов в Европарламент активно обсуждалось, что карта побед «Альтернативы для Германии» почти полностью совпала с границами бывшей ГДР. Согласно исследованию, проведенному в 2020 году Лейпцигским университетом, две трети восточных немцев хотели бы возвращения к временам социализма.
То же исследование свидетельствует о крайне низкой представленности выходцев из Восточной Германии на ведущих позициях в политике, экономике, юриспруденции и в университетах. Именно этой недопредставленностью писательница и уроженка Восточного Берлина Дженни Эрпенбек (нем. Jenny Erpenbeck) объясняет то, что она стала одним из самых известных немецких голосов в других европейских странах, но относительно малопопулярна в самой Германии. Со всеми своими историями о жизни в ГДР она считает себя чуждой для литературного истеблишмента преимущественно западногерманского происхождения.
Историк Илько-Саша Ковальчук, ровесник Эрпенбек, также родившийся в 1967 году в Восточном Берлине, категорически отвергает такую трактовку. По его мнению, Эрпенбек успешно продвигает за границей ту версию истории ГДР, которую в Германии не могут принять просто потому, что тоже были ее свидетелями.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России.
Я знаю немало прекрасных писательниц и писателей, ни разу не получивших ни единой литературной премии. У Дженни Эрпенбек немецких премий множество. Тем не менее ее поклонники из Восточной Германии любят жаловаться на то, что ей все еще не досталась ни одна из трех главных немецких литературных премий — а все, мол, потому, что в жюри не представлены выходцы из ГДР. В последнее время к этим жалобам присоединилась и она сама.
Что за ерунда! То есть в жюри [полученного ей] Международного Букера были восточные немцы? А [немецкая] премия Георга Бюхнера не доставалась Фолькеру Брауну, Дурсу Грюнбайну, Саре Кирш, Вольфгангу Хильбигу, Райнхарду Йирглю, Эльке Эрб? Как быть с тем, что Уве Теллькамп, Юлия Франк, Ойген Руге, Антье Равик Штрубель получили Немецкую книжную премию? Что сказать про Инго Шульце и Клеменса Майера с премией Лейпцигской книжной ярмарки — или про Лутца Зайлера, которому достались все три награды?
Дженни Эрпенбек завоевала всемирную известность как голос ГДР и Востока Германии. Как же объяснить, что в ее книгах и высказываниях не встретишь тех, кто победил в 1989/90, кто был освобожден, кто достиг своей цели? Для нее 1989-й — это не праздник освобождения. Она пишет: «Мы победили сами себя, так что наша по этому поводу радость порой напоминает ненависть».
На самом деле «мы» победили «их» — но даже теперь, оглядываясь назад, многим бывшим жительницам и жителям ГДР трудно сказать, к какой группе они принадлежат или принадлежали. На мой взгляд, большинство было «им» — теми, кто поддерживал, защищал или как минимум до конца терпел систему. Для самой Дженни Эрпенбек 1989-й был, безусловно, годом потерь: надежды, утопии, веры в лучшее будущее — о чем она рассказывала абитуриенткам и абитуриентам в 2014-м.
Партийная родословная
Дженни Эрпенбек выросла в безупречно коммунистической семье. Ее дед, Фритц Эрпенбек, вступил в Компартию Германии довольно поздно, в 1927 году, в возрасте тридцати лет, но, будучи журналистом, быстро стал важной частью пропагандистского аппарата партии. Во времена национал-социализма он спасался в Советском Союзе, а в 1945-м вернулся в Германию в составе знаменитой группы Ульбрихта, став одним из самых рьяных пропагандистов режима. Кстати, в берлинском районе Панков его имя до сих пор носит улица — по причине совершенно неведомой.
В отличие от Фритца Эрпенбека его жена, Хедда Циннер — политическая функционерка, а также писательница, актриса, журналистка и режиссер, — создала как минимум одно произведение, которое и сегодня заслуживает внимания: автобиографию Selbstbefragung («Разговор с собой»), изданную в 1989 году. Ее рассказ о годах, проведенных в Советском Союзе, по восточногерманским меркам можно назвать критичным. Тем не менее и она так же, как и ее муж, причастна к коммунистическому сговору молчания о годах террора в СССР.
Их сын, Джон Эрпенбек, родился в 1942 году в Советском Союзе, в Уфе, куда эвакуировали Коминтерн из знаменитого московского отеля «Люкс». В ГДР он окончил физфак, а затем занимался марксистско-ленинской философией, причем так успешно, что даже во времена Стены оказался среди немногих выездных ученых.
Одновременно он стал писателем, причем превзошел своих родителей — его книги были и популярнее, и литературно качественнее. Несколько лет он прожил с матерью Дженни, Дорис Килиас, которая защитила диссертацию по романской филологии и была переводчицей с арабского.
Привилегированный быт
Итак, родившись в 1967 году, Дженни Эрпенбек выросла в параллельном мире коммунистической элиты со всеми соответствующими привилегиями — включая возможность пожить с матерью год в Италии задолго до падения Берлинской стены. Подобный опыт не может не повлиять на восприятие и взгляды. В таком ракурсе тюрьма, которой была ГДР, кажется куда привольнее и приятнее.
Получив Международную Букеровскую премию, Дженни Эрпенбек дала множество интервью. Беседуя с Tagesschau, она сказала: «Я думаю, что этот, скажем так, неискренний язык тоже в значительной степени способствовал гибели ГДР — потому что подлинное общение прекратилось. Не стало настоящего общения между властями и людьми. Это гораздо хуже, чем можно подумать. Конечно, экономика тоже была в упадке, но вера в прорыв, которая была вначале, сразу после войны, рухнула именно из-за этой фальши в языке».
Эти слова — отличная иллюстрация того, почему важно обратить внимание на семейную историю Эрпенбек. Потому что именно так выглядит пережевывание мифов, которым так любят заниматься бывшие представители той системы. Что, во-первых, на заре ГДР существовала искренняя вера в прорыв. И что, во-вторых, эту веру развалил язык.
Говорить подобное — значит отрицать, что коммунистическая «диктатура пролетариата» под руководством «партии нового типа» никогда, ни в какой момент, не обещала справедливости, свободы, равенства и демократии. Отрицать, что она с самого начала была и всегда оставалась формой правления меньшинства, противостоящего свободе и демократии.
Страна стен
Развалил систему, разумеется, не язык, развалили ее террор, насилие, угнетение, милитаризация и неуважение к правам человека. Большинство отвергало эту страну, сцепленную стенами, которые огораживали ее не только снаружи, но изнутри: в каждой школе, библиотеке, газете, университете, в каждом сельскохозяйственном товариществе и на любом рабочем месте человек постоянно натыкался на них.
Несколько лет назад Дженни Эрпенбек продвинулась в идеализации восточногерманского прошлого еще дальше. В начале 2019-го она пожаловалась газете Tagesspiegel на то, что посвященные ГДР открытки вечно показывают стену, а не быт людей. Не знаю уж, где жила она — впрочем, нет, знаю, — а в том Восточном Берлине, где я прожил почти столько же, сколько она (только без перерывов на отдых в западных странах), Стена была тем, что определяет этот самый быт.
И даже не потому, что я хотел сбежать. Как и Дженни Эрпенбек, я вырос в коммунистической семье; меня тоже воспитывали коммунистом. И все же воспоминания у нас очень разные: для меня Стена была ежедневной темой разговоров, местом притяжения, надежды, страха и смертей. Стена не одному мне мешала говорить, читать, слушать, делать то, что я хотел, изо дня в день ограничивала, сковывала, ранила и злила меня, по капле лишала меня надежды. Стена определяла мой быт — пожалуй, как ничто другое. Осознал я это лишь со временем. Осознание ведь тоже должно было сперва пробраться через стену — повседневной глупости, узости мышления, насилия, идеологии, ненависти.
Романы Дженни Эрпенбек пользуются успехом. Мне нравится ее стиль, я читаю ее книги не без удовольствия. Но у меня они оставляют странное послевкусие. Например, в ее последнем романе, Kairos (роман не переведен на русский. — дekoder), от краха ГДР все только страдают (кроме разве что загнивающего Запада). Даже закрытие проклятого гостелерадио ГДР (DDR-Rundfunk) здесь оплакивается, словно в небытие ушло что-то кроме пропагандистской машины.
Притяжение с востока
Вот характерный момент из романа — о переименовании берлинской улицы Dimitroffstraße в 1990-е в Danziger Straße. Решение было более чем сомнительным, в книге оно осуждается. Но вот чем лучше Dimitroffstraße, никто из книги не узнает. Потому что это никак и не объяснить, ведь Димитров был кровавым болгарским диктатором.
Его забальзамированное тело в 1990 году было перезахоронено (а мавзолей снесен в 1999-м) — а улица на востоке Берлина пусть и дальше носит его имя? Такое отношение к истории Эрпенбек культивирует не только в своих литературных произведениях, где это можно списать на свободу творчества, но также в интервью и выступлениях.
У Эрпенбек восток предстает местом надежд, чаяний и светлого будущего, а запад, наоборот, — тупым, безнадежным, поверхностным и ужасным во всех отношениях. В рамках дискуссий о Восточной Германии она обслуживает то самое ностальгическое и отвергающее свободу чувство, то самое восточное германство, не имеющее под собой ни исторических, ни политических оснований и, по сути, открывающее дорогу тоске по вчерашнему дню, которое не становится ни лучше, ни гуманнее от связанных с ним чувств: Стена остается Стеной.
Сегодня среди людей, работающих в беларуской IT-индустрии, около 25% — женщины. Чаще всего они занимают должности, не связанные непосредственно с программированием, а потому получают более низкую зарплату. Разработкой занимается совсем небольшое число женщин, а среди топ-менеджеров их и вовсе единицы.
Почему так происходит? С какими еще проблемами сталкиваются женщины в беларуском IT? Отличается ли ситуация в Беларуси от той, что складывается в этом бизнесе в других странах? О положении женщин в сфере высоких технологий пишет IT-журналистка Ксения Тарасевич.
Елена (свою фамилию девушка попросила не называть) хорошо помнит момент, когда решила уйти из беларуской компании, в которой работала разработчицей на C++. Всей команде обещали премию после успешной сдачи проекта, но наградили в итоге только мужчин — так решил руководитель. Объяснив это тем, что «им нужнее, им семьи кормить».
«Проговорились коллеги, — рассказывает Елена. — Оказалось, что им заплатили 5 месячных окладов! Больше я в той компании не работала». Стаж Елены в IT — более десяти лет, она уже приближается к тем, кто в этой сфере считается опытным специалистом. Но и это не гарантирует женщине в беларуском IT защиты от финансовой — и других видов — дискриминации.
Исход
Во второй половине 2010-х годов Беларусь активно создавала себе образ «Кремниевой долины Восточной Европы». Западная пресса охотно подхватывала его, потому что видела, как IT-компании с беларускими корнями вырастали в фирмы с миллионными и миллиардными прибылями, которые открывали офисы по всему миру.
Примеры? Wargaming, EPAM Systems, Flo, PandaDoc. Причины? Во-первых, сильная еще с советских времен система STEM-образования. Во-вторых, налоговые льготы, введенные государством для беларуского Парка высоких технологий. Беларусь стала страной высококвалифицированных разработчиков, чьи услуги при этом относительно недорого обходились заказчикам.
До 2020 года доля IT-индустрии в ВВП Беларуси составляла 6%. Подавление демократических протестов, затем полномасштабная российская война в Украине, массовый исход IT-компаний (страну покинуло до 78% стартапов!) снизили эту цифру до 4%.
После 2022 года власти даже стали скрывать точные данные о количестве работников IT-индустрии. По последним официально опубликованным сведениям от Белстата, в 2022 году их было 105 тысяч, а в 2023-м журналисты отняли от этой цифры ориентировочное число уволившихся (эту информацию по всему, более широкому, сектору «информация и связь» власти пока озвучивают) — получилось, что работать осталось 88 тысяч человек. С 2023 года Белстат перестал официально публиковать данные и о медианной зарплате в IT.
К этому моменту в беларуской IT-индустрии женщин было 25%, показало исследование специализированного портала dev.by. Для сравнения: в 2010 году доля женщин не превышала 7%, но к 2020 году она выросла до 27,4%. Женщины составляют примерно четверть занятых в IT с 2018-го, из чего исследователи делают вывод, что, скорее всего, некая точка гендерного баланса достигнута и особых изменений ждать не стоит.
Если сравнить с аналогичным показателем в США, то в крупнейших технологических корпорациях он колеблется от 29% в Microsoft до 45% в Amazon.
Медиана
Согласно официальным данным Белстата на 2023 год, мужчины в секторе «информация и связь» в целом получали на 70% больше, чем женщины. К этому сектору относятся не только IT-специалистки и специалисты, но эта цифра позволяет представить себе соотношение зарплат и между ними тоже.
С чем связана такая разница? Подавляющее большинство женщин в IT-индустрии в 2023 году работало в HR — 95%. При этом среди разработчиков доля женщин составляла всего 14%, среди системных администраторов — и вовсе только 2,4%, свидетельствует исследование dev.by.
А если посмотреть на базы вакансий, то вилка зарплаты HR-менеджера в Минске — 1200–1600 рублей (около 350–450 евро), в то время как разработчикам со старта предлагают от 800–900 евро.
Женщины в IT-индустрии чаще работают на позициях, которые соответствуют патриархальным представлениям об их «традиционной» роли, — в сфере коммуникаций и заботы, что и находит воплощение в должности HR-менеджерки, отмечает в разговоре с дekoder’ом гендерная исследовательница и экспертка инициативы Women in Tech Антонина Стебур.
Но и работающие в разработке женщины получали 2100 долларов, в то время как мужчины — 3000. Различия объясняются прежде всего тем, что среди опытных специалистов, занятых в индустрии уже по 10-15 лет, мужчин больше. Беларуски начали массово приходить в IT гораздо позже и не успели получить опыта, необходимого для более высокой позиции (и зарплаты).
Но, согласно исследованию dev.by от 2023 года, даже на одной и той же позиции медианные зарплаты сильно различаются в зависимости от гендера. Особенно велика разница среди разработчиков уровня лида (руководителя команды) — более, чем в два раза. 1900 долларов составляла медианная зарплата у женщин и 4500 долларов — у мужчин. Так что ситуация нашей собеседницы, которой не стали выплачивать обещанную премию, потому что она — женщина, вполне соответствует тренду.
HR-менеджерка и основательница рекрутингового агентства в сфере IT Recrucial Марина Хомич объясняет, что зарплатные ожидания мужчин заведомо выше, чем у женщин: «Если я собеседую их на одну и ту же позицию, то обычно женщины просят меньше — возможно, стесняются. У меня есть знакомые женщины, которые боятся много зарабатывать, потому что считают, что это может испортить их отношения с партнером».
Презрение
Почему женщины редко идут в разработку, хотя эта профессия лучше оплачивается? Марина Хомич полагает, что ответ отчасти кроется в особенностях беларуского образования: традиционно считается, что женщины более склонны к языкам, а мужчины — к точным наукам. Разделение начинается еще в школе. Экспертка вспоминает, что сама была одинаково хороша в языках и математике, но однажды, когда олимпиады по этим предметам совпали по времени, ее отправили на олимпиаду по беларускому языку, а ее одноклассника — по математике. Такое отношение потом переходит и на рабочее место.
Время в разработке останется в памяти Елены в том числе замечаниями от коллег, которые иначе как сексистскими не назовешь. «Отпускали фразы вроде "Женщина — не программист, ей нужно варить борщи", "Ты и Hello World (одна из самых простых программ. — дekoder) не напишешь", "У нас в команде только парни, ты не поймешь наш юмор". Обычно такое мне говорили боссы, которые сами мало занимались программированием, но считали себя очень важными», — вспоминает Елена.
При этом недоверие к профессиональным качествам женщин в сфере IT нельзя назвать чисто беларуской проблемой. Анастасия Вишневская — художница из Беларуси, которая в прошлом была одной из основательниц стартапа CognitiveMill. Технология позволяла быстро делать трейлеры для фильмов, хайлайты спортивных состязаний, органично вставляла рекламу.
«Видели бы вы лица профессионалов отрасли на выставке в Амстердаме, когда я и еще одна фаундерка, которая отвечала за техническую часть проекта, рассказали им, почему именно наш продукт является самым инновационным на рынке. Они явно были удивлены, что женщины могут так хорошо разбираться в технологиях», — рассказывает дekoder’у Вишневская, живущая сейчас в Берлине.
Сексизм
Анастасия вспоминает и другие неприятные моменты. Например, когда ей сказали, что новых клиентов наверняка привлечет не что-нибудь, а ее внешность. «Мне до сих пор противно вспоминать эту фразу», — признается она.
Даже продолжавшийся несколько лет рост доли женщин в сфере IT имеет обратную сторону. Татьяна Демчук, HR-менеджерка и менторка программы Women in Tech, рассказывает, что менеджеры просили прицельно искать на открытые позиции женщин, потому что те «не выделываются».
«Я в начале карьеры занималась “сексизмом на собеседованиях”. Увы, на тот момент для меня это было нормой, меня так учили. Задавала косвенные вопросы для выяснения семейного положения, планов на детей и т.д. Делала соответствующие интерпретации, которые часто влияли на принятие решения. При возникновении конфликтов могла сказать: “Прекратите женскую фигню, давайте работать”», — признается Демчук.
Основательница рекрутингового агентства Recrucial Марина Хомич рассказывает, как у одной девушки на собеседовании в беларускую компанию открытым текстом спросили, как часто она занимается сексом и предохраняется ли. Хомич считает, что сексизма при рекрутинге можно избежать, если глава отдела по персоналу будет плотно работать с руководством компании, объяснять, почему такое поведение недопустимо, вкладывать ресурсы в обучение команды.
C-level
Даже в США всего 28% женщин занимают лидирующие позиции в компаниях — так называемый C-level, показывает исследование консалтинговой компании McKinsey. Данных по Беларуси нет, но есть все основания полагать, что ситуация не лучше.
Вот список из топ-10 IT-компаний Беларуси за 2023 год. В открытом доступе информацию о топ-менеджменте удалось найти только у половины из них. В EPAM — всего одна женщина из 13 человек менеджмента уровня C-level, а больше всего женщин в руководстве Godel Technologies — 7 из 24 человек. Согласно внутренним данным Wargaming, на C-level у них 3 женщины.
По мнению гендерной исследовательницы Антонины Стебур, такое положение вещей сложилось по нескольким причинам. «Согласно исследованию McKinsey, женщины выполняют 75% всей неоплачиваемой домашней работы. Это значит, что они не могут посвятить свое время чему-то еще. Женщины не входят в так называемые “мужские клубы” — своеобразные неформальные тусовки, где решаются многие вопросы».
Стебур обращает внимание и на «IT-колониализм» внутри индустрии. Сотрудники, которые выполняют основную работу, находятся в Беларуси (или в другой стране), где стоимость рабочей силы относительно невелика, а руководство компаний — за рубежом, например в Силиконовой долине. В итоге жительницам стран «первого мира», для которых английский язык либо родной, либо освоен до свободного уровня уже в детстве, намного проще достичь С-level, чем беларускам.
Материнство
Анна Борзаковская — разработчица и руководительница проектов в IT со стажем свыше двадцати лет. Она работала во многих беларуских и международных компаниях с представительствами в Беларуси, прошла путь от сисадмина до engineering manager и отвечала за взаимодействие с разработчиками.
Сейчас Борзаковская развивает медицинский стартап Healsens и живет в Нидерландах. Пока она рассказывает о том, что любая карьера плохо сочетается с воспитанием детей, на колени то и дело норовит заползти маленький сын. «Мой ребенок привык бывать на созвонах», — улыбается она.
«Я вышла из первого декрета, когда моему сыну было 5,5 месяцев. Было несколько причин: во-первых, меня ждал работодатель. Во-вторых, декретных денег хватало только на подгузники. Я работала на высокой позиции, была engineering manager, привыкла сама хорошо зарабатывать. А тут приходилось чуть ли не просить деньги у мужа», — рассказывает предпринимательница.
Как улучшить положение женщин в IT? Гендерная исследовательница Антонина Стебур дает некоторые рекомендации: «Самим женщинам стоит больше пользоваться своим нетворкингом при поиске работы, как это делают мужчины. А компании могут, наоборот, вводить слепые рекрутинговые наборы — методика, при которой рекрутеры не знают никаких личных данных о кандидате. Нужно увеличивать долю девушек в STEM-классах, а медиа — создавать больше материалов о женщинах и женском успехе».
Основательница агентства Recrucial Марина Хомич считает, что компании, заинтересованные в снижении гендерного разрыва, могли бы облегчить женщинам процесс трудоустройства. Например, не давать тестовое задание на дом — ведь у женщин, как правило, меньше свободного времени.
Россия
Антонина Стебур отмечает, что теперешняя доля женщин в компании в 25% — недостаточна. «Гендерное равенство — это когда в сфере работает 50% мужчин и 50% женщин. Нельзя говорить, что если у нас доля женщин в профессии такая же, как и в США, то мы достигли потолка», — говорит гендерная исследовательница.
По ее наблюдениям, в Беларуси наметился тренд на понимание, что проблема дискриминации реальна и ее следует решать. «Но не бывает так, чтобы в одной сфере жизни в стране было очень много насилия и дискриминации, а в другой — все отлично», — замечает Стебур.
Сейчас на место ушедших беларуских продуктовых и аутсорс-компаний, которые работали с западным рынком и по западным стандартам, приходят российские. А они, по словам Марины Хомич из агентства Recrucial, приносят с собой совсем другие процессы, стандарты и корпоративную культуру. «Даже по тому, как формулируются требования к соискателю, видно, как меняется отношение к сотрудникам. Через то, как описывается работа в компании. Есть впечатление, что будет не совсем демократичное отношение к сотрудникам», — говорит рекрутерка.
Того же мнения и исследовательница Антонина Стебур. По ее словам, в российских компаниях — более иерархичные отношения, поэтому можно ожидать и более высокого уровня гендерной дискриминации.
IT-бизнес в Беларуси в непростые для него времена будет больше думать про выгоду здесь и сейчас, а не про diversity & inclusion или безопасность на рабочем месте, прогнозирует Марина Хомич.
20 июля 1944 года. На часах примерно 12:40 дня. Граф Клаус Шенк фон Штауффенберг оставляет свой чемодан на полу и, стараясь действовать как можно незаметнее, покидает помещение. Дело происходит в командном пункте вермахта «Волчье логово» в Восточной Пруссии (ныне северо-восток Польши, недалеко от границы с Калининградской областью). Идет совещание. Среди его участников — Адольф Гитлер. В чемодане — бомба. Пройдет пара минут — и взрыв похоронит четверых участников встречи. Гитлера среди убитых нет.
Граф Штауффенберг этого не знает. Он торопится в Берлин, чтобы приступить ко второй части разрабатывавшейся много месяцев операции «Валькирия» — собственно к захвату власти и свержению диктатуры. Предполагалось объявить, что Гитлера убила «партийная клика», вся власть переходит к военным, и тем самым нейтрализовать возможное сопротивление спецслужб и партийных функционеров. Только после этого бывший глава немецкого Генштаба и временный глава освобожденной Германии Людвиг Бек должен был по радио сообщить о восстановлении правового государства, свободы мысли и мнения. В этой декларации отдельно осуждалось массовое убийство евреев.
Ничего из этого не случилось. Раньше, чем Штауффенберг успел приземлиться в Берлине, до столицы рейха долетели новости о том, что Гитлер жив. Граф попытался убедить товарищей действовать несмотря ни на что, согласились лишь некоторые — и уже к вечеру многие из путчистов были арестованы, некоторые убиты. Среди них сам Штауффенберг. Сотни человек были казнены в последующие месяцы. Пропаганда объявила спасение Гитлера «Божьим промыслом».
Память о трагической истории неудавшегося путча на многие десятилетия вперед определила политическую культуру сначала Западной, потом объединенной Германии. Немецкая журналистка и исследовательница Рут Хофманн считает, что настало время критически посмотреть на одну из главных легенд о сопротивлении диктатуре.
Ее книга «Немецкое алиби» (Das Deutsche Alibi) в 2024 году номинирована на престижную премию для научно-популярной литературы Deutscher Sachbuchpreis. На основе своей книги она написала статью в издание Blätter, которую мы перевели целиком.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России.
Нет никаких сомнений, что 20 июля, в 80-ю годовщину неудавшегося покушения на Гитлера, все венки будут возложены, все торжественные речи произнесены. Так происходит из года в год, и за обыденностью подобных мероприятий подчас забывается, что официальное признание этой памятной даты далось с большим трудом. Долгое время говорить о ней не хотели даже политики. 20 июля 1944 года всегда было неудобным днем и болевой точкой немецкого самосознания — ведь покушение на Гитлера разрушило сказку об обманутом, ничего не ведавшем народе и показало, что всегда был другой путь.
Согласно последним исследованиям, непосредственно в подготовке переворота участвовали около двухсот человек, а широкая сеть сторонников заговора насчитывала несколько тысяч. И все же борцы Сопротивления составляли лишь незначительное меньшинство среди 65 миллионов немцев. Они пожертвовали собой ради того, чего их соотечественники в большинстве своем не желали и что даже после 1945 года еще долгое время не воспринимали как ценность.
Потребовались годы, чтобы «изменники родины» превратились в героев, по крайней мере официально. И с какого-то момента память о заговоре против Гитлера обрела влиятельных сторонников. В частности, потому что содействовала реабилитации консервативных групп и традиций, репутация которых была подпорчена связью с национал-социализмом. 20 июля стало главным свидетельством существования «другой Германии» и подтверждением того, что не все немцы были нацистами. Это было выгодно и для международного реноме Германии, и для восстановления самооценки немецкого общества.
События 20 июля 1944 года пришлись ко двору еще и потому, что среди их участников были профессиональные военные, политики и высокопоставленные чиновники. Это позволило реабилитировать ту самую старую элиту, поддержка значительной части которой в свое время обеспечила Гитлеру пост рейхсканцлера. В первые послевоенные годы в ФРГ предпочитали не вспоминать, что изначально, за много лет до взрыва бомбы в «Волчьем логове», Сопротивление национал-социализму организовали коммунисты, социалисты и социал-демократы. Память об этом не соответствовала повестке консервативного канцлера Конрада Аденауэра, в правительство которого входили несколько бывших членов НСДАП.
В то время стояла задача интегрировать в новую демократическую систему миллионы бывших членов партии НСДАП, нацистских чиновников и сочувствующих. 20 июля 1944 года было для Аденауэра доказательством немецкой праведности. Которое дало всей ФРГ возможность заняться перевооружением, а конкретно бундесверу, созданному в 1955 году, — моральное право заявить о разрыве с вермахтом, хотя его личный состав, вплоть до офицерского корпуса, был набран из прежней гитлеровской армии. А еще такая установка помогала идеологически обосновать альянс со странами Запада и дистанцироваться от ГДР, где частью официальной партийной доктрины была память именно о коммунистическом сопротивлении.
«Где они были в 1933-м?»
20 июля подарило, в первую очередь, немецкой аристократии столь желанную возможность обмануть саму себя и общественность ФРГ относительно своих просчетов и интриг. В 1954 году Теодор Хойс произнес речь о «христианском дворянстве немецкой нации», объединившемся с социалистами и профсоюзными деятелями во имя заговора. На юбилее 1969 года Карл Цукмайер подчеркнул «особую роль» дворян в движении сопротивления: не считая, мол, «нескольких удручающих исключений», «практически все знатные немецкие фамилии можно найти в рядах борцов и жертв Сопротивления».
Действительно, число дворян среди заговорщиков и в их ближайшем окружении было велико. Доля аристократии в населении Германии составляет лишь 0,15%, и при этом каждый второй участник заговора 20 июля 1944 года имел дворянское происхождение. Однако дело здесь не в том, что немецкое дворянство в принципе находилось в оппозиции к национал-социалистическому режиму, о чем с большой охотой заявлял дом Гогенцоллернов после войны. В действительности все было наоборот. Знать не только не встала на пути национал-социализма, но и, напротив, в массе своей его поддержала, связав с Гитлером определенные надежды и получив в лице многих своих представителей существенную выгоду. В итоге к 1944 году высшие гражданские управленческие должности и, главное, командные посты в вермахте занимали в основном дворяне. Потому они и были единственными, кто мог хоть как-то противостоять власти и войне.
Попытка переворота провалилась главным образом потому, что нечистая совесть мучила совсем немногих
Историк Штефан Малиновски задает в связи с этим справедливый вопрос: «Где все они были в 1933-м?» А были они, образно говоря, на «Дне Потсдама», где под всеобщее ликование, с имперской помпой и под прусскими флагами была окончательно похоронена демократия.
Не все аристократы восхищались Гитлером. Несмотря на согласие по многим вопросам, у дворян были и свои предрассудки против национал-социалистов. Однако вызваны они были, в первую очередь, классовым высокомерием, а не фундаментальным неприятием. Во всяком случае, в сопротивлении практически никто из дворян не участвовал. И буквально единицы, как Адам фон Тротт цу Зольц, смогли распознать преступный характер режима с самого начала. Только с 1933 по 1935 годы число офицеров дворянского происхождения увеличилось почти в три раза. Среди высших чинов СС доля дворян составляла в среднем 14%, а среди обергруппенфюреров — 18,7%. «Типичный аристократ, — констатирует историк Генрих Август Винклер, — в годы Третьего рейха был не борцом сопротивления, а опорой системы».
Единицы, подобно Трескову, Штауффенбергу и Шуленбургу, в итоге присоединились к активному Сопротивлению, осознав свою причастность к возвышению Гитлера и, вероятно, сочтя собственным долгом устранить его. Вместо распространенного и прекраснодушного определения «бунт совести» Малиновски назвал это «бунтом нечистой совести». В итоге попытка переворота провалилась главным образом потому, что нечистая совесть мучила совсем немногих. В частности, брать ответственность на себя не захотел генералитет, большую часть которого также составляли дворяне.
И если немецкое Сопротивление в целом называют «Сопротивлением без народа», то нужно сказать и о том, что в нем оказалось лишь незначительное меньшинство от всей немецкой знати. До самого конца они боролись «против подавляющего большинства […], державшегося за сделку с национал-социалистическим государством несмотря ни на что». После того как мятеж потерпел неудачу, председатель Товарищества немецких дворян поспешил заверить Гитлера в своей преданности. И даже брат Шуленбурга, офицер Альбрехт фон дер Шуленбург, в письме к Гиммлеру старался как можно сильнее дистанцироваться от «человека, который когда-то был братом». В письме подробно перечислялись военные заслуги семьи, а события 20 июля названы «позором, который этот негодяй своим участием в величайшем дьявольском преступлении в истории Германии навлек на нас и на память о своем отце и погибших братьях».
Графиня и другие уважаемые господа
Однако благодаря тому, что в списке убитых заговорщиков было много фамилий с приставкой «фон», и, конечно, благодаря доблестному образу блестящего графа Штауффенберга после войны все же возобладал миф о том, что 20 июля 1944 года было последним героическим восстанием дворянства, которое с самого начала разошлось с Гитлером.
Решающую роль в этом сыграла умершая в 2002 году графиня Марион Дёнхофф, которая, будучи журналисткой, всю жизнь боролась за этот миф и сыграла ключевую роль в его формировании и распространении.
Дёнхофф дружила со многими заговорщиками, а с некоторыми из них ее объединяли и родственные связи. Она поддерживала контакты с кружком Крейзау и группой Гёрделера. Хотя непосредственного участия в планировании переворота она не принимала, но неоднократно передавала сообщения иностранным дипломатам и помогала связываться участникам заговора в Берлине и Восточной Пруссии, где находилось ее имение. После войны она чувствовала ответственность за сохранение памяти об убитых друзьях и посвятила этой задаче большую часть своей журналистской деятельности — сначала в качестве редактора, а затем и главного редактора газеты DIE ZEIT, в числе издателей которой она оставалась до конца жизни.
Ее бесчисленные статьи, книги и публичные лекции привели к почитанию 20 июля и к полной реабилитации участников тех событий. Тем же занимались также другие друзья и родственники погибших, но графиня, будучи авторитетным публицистом, сыграла здесь неизмеримо более важную роль, чем, например, Аннедора Лебер, вдова Юлиуса Лебера. Сразу после войны та тоже публиковала статьи, нацеленные на то, чтобы переломить враждебность населения. В 1947 году основала издательство Mosaik, которое располагалось в помещениях угольного предприятия, принадлежавшего ее мужу. Основными темами издательства стали политика и просвещение. В 1950-х годах вместе с Вилли Брандтом и историком Карлом Дитрихом Брахером она выпустила иллюстрированный двухтомник с фотографиями участников сопротивления из всех слоев общества и биографическими очерками о них. В отличие от Дёнхофф, которая всегда делала акцент на 20 июля 1944 года, Аннедора Лебер в этом портретном двухтомнике стремилась отдать должное всем формам оппозиции и группам противников Гитлера. Ее книги «Совесть восстает» и «Совесть решает» были весьма успешными, но Лебер умерла уже в 1968 году — когда западногерманские историки только начинали обращать внимание на противников режима за пределами «командных высот» (Моммзен).
Графиня Дёнхофф пережила Аннедору Лебер на 34 года и, пока шла официальная героизация, помогла сделать так, чтобы 20 июля стало олицетворением сопротивления, затмившим собой остальные формы борьбы с национал-социализмом. Даже в 1997 году она все еще писала, что ни в одной другой стране мира «ведущие представители нации не шли на такие большие жертвы во имя морали, справедливости и свободы».
Почти шесть десятилетий через все ее аргументы и рассказы пролегал один и тот же лейтмотив. Так, в 1974 году Дёнхофф писала, что перечень заговорщиков выглядит словно «список членов некоего высшего ордена», в котором были представлены «все группы элиты». Вполне понятно — и не в последнюю очередь в силу происхождения самой Дёнхофф, — что она всякий раз подчеркивала роль знати, особенно прусской: «Это было будто новым воплощением духа Пруссии […], очищенного от всех извращений». Перед тем как Пруссия канула в Лету, в последней главе ее летописи были перечислены все «великие имена прусской истории», писала Дёнхофф, такие как Йорк, Лендорф, Шуленбург, Шверин.
Только вот Пруссия никуда не делась. Например, в 1970-е годы наблюдалось настоящее прусское возрождение, которое увенчалось крупной выставкой в [Западном] Берлине в 1981 году. На ней, абсолютно в духе Дёнхофф, прославлялась романтизированная «старая Пруссия» до образования рейха в 1871 году, где, судя по многочисленным сопроводительным материалам, невозможно было обнаружить каких-либо причин для подъема национал-социализма. Среди «десяти высших руководителей этой банды преступников», то есть во главе Третьего рейха, не было ни одного уроженца Пруссии! Мятежники 20 июля, утверждала Дёнхофф в интервью DIE ZEIT в 1994 году, были «настоящими пруссаками». А Гитлер, этот «циник из Австрии», на самом деле «не имел с Пруссией ничего общего».
Но дело в том, что и среди участников восстания были далеко не только уроженцы Пруссии. Штауффенберг и Хофакер, например, были родом из Вюртемберга, Остер и Ольбрихт из Саксонии, а Мертц — из Баварии. Для Дёнхофф эта дилемма разрешалась следующим образом: такие добродетели, как терпимость, честь и гражданственность, объявлялись типичными прусскими качествами, которыми наделялись все действующие лица 20 июля. По меткому выражению историка Экарта Конце, «другую Германию» она превратила в «другую прусскую Германию». Ни в одной из своих книг или статей Дёнхофф не упоминает о том, что ее братья очень рано вступили в НСДАП. Никоим образом не касается она и бесславной роли консервативной, зачастую аристократической элиты в развале республики и пособничестве нацистскому режиму. С помощью 20 июля, названного ей «восстанием совести», она восстанавливала честь дворянства. Раз за разом показывая, что именно прусские аристократы были основными организаторами переворота, она выстраивала логическую связь с непорочной якобы историей Германии до 1933 года.
«Колокола Потсдама»
Насколько успешными были усилия Дёнхофф и тех, кто высказывал схожие с ней мнения, свидетельствует проект восстановления гарнизонной церкви, сыгравшей важнейшую роль в событиях Дня Потсдама 1933 года. Во время войны эта церковь сильно пострадала, а затем в 1968 году по указанию главы ГДР Вальтера Ульбрихта — взорвана. В 1984 году подполковник Макс Клаар, командовавший батальоном в Изерлоне (Северный Рейн-Вестфалия), основал Общество бывших военнослужащих «Колокола Потсдама» (Traditionsgemeinschaft Potsdamer Glockenspiel e. V.). Эта некоммерческая организация смогла собрать необходимые пожертвования и восстановить колокола церкви. 17 июня 1987 года во дворе казармы в Изерлоне состоялась праздничная церемония их передачи 271 десантному батальону. Под конец церемонии командир батальона Клаар сказал, что восстановление колоколов — это, помимо прочего, еще и дань памяти восставшим 20 июля 1944 года, «большинство из которых были пруссаками». Поскольку многие пожертвования поступили от ветеранов вермахта, на некоторых из 40 колоколов были отлиты названия бывших частей и подразделений. Принц Луи Фердинанд Прусский, глава рода Гогенцоллернов, получил право на собственный колокол. Еще семь колоколов посвящались «потерянным восточным территориям»; на одном из них была изображена Германия в границах 1937 года.
После воссоединения Германии основатель «Колоколов Потсдама» Клаар совместно с Институтом Пруссии обратился к бранденбургским политикам с просьбой восстановить гарнизонную церковь. Несмотря на очевидно правые устремления обеих организаций, их членов и сочувствующих, социал-демократическое руководство Потсдама согласилось на сотрудничество и приняло в дар восстановленные колокола. 14 апреля 1991 года, в годовщину разрушения церкви в результате бомбардировок союзников по Антигитлеровской коалиции, карильон с колоколами был торжественно представлен публике. Во время церемонии «Его Императорское Высочество» произнес приветственную речь, оркестр бранденбургской полиции исполнил сочиненную им музыку, а двое молодых людей размахивали прусскими имперскими флагами, и никого это не смущало.
Несмотря на очевидно правые устремления организаций, их членов и сочувствующих, социал-демократическое руководство Потсдама согласилось на сотрудничество
Несколько месяцев спустя останки прусских королей Фридриха Вильгельма I и его сына Фридриха II, чьи могилы раньше находились в гарнизонной церкви, были с большой помпой и при участии канцлера Коля перезахоронены в склепе дворца Сан-Суси. Восстановление гарнизонной церкви поддерживали высокопоставленные деятели ХДС/ХСС: Рихард фон Вайцзеккер, Эберхард Дипген, Манфред Вёрнер и Фридрих Циммерман, которые были в числе жертвователей. Казалось, что Пруссию можно без особых проблем сделать частью идентичности берлинской республики. Недавно была торжественно открыта перестроенная башня, а завершение строительства церкви запланировано на конец 2025 года.
«Источник молодости Гогенцоллернов»
Воспользовавшись мифом о непогрешимости прусской аристократии, свою близость к Сопротивлению провозгласил даже дом Гогенцоллернов. На самом же деле члены этого семейства изначально боролись против республики и были сторонниками национал-социалистического движения. Особенно кронпринц Вильгельм Прусский: еще в 1932 году он призывал голосовать за Гитлера, в День Потсдама, нарядившись в гусарскую форму, принимал парады рейхсвера, СА, СС и «Стального шлема», а его брат принц Август Вильгельм вступил в отряды штурмовиков.
В поисках харизматичного лидера, который мог бы временно править Германией после успешного свержения режима, заговорщики национал-консервативных и монархических взглядов, например Карл Гёрделер и Йоханнес Попитц, обратились к сыну бывшего кронпринца, Луи Фердинанду Прусскому. Дальше предварительных разговоров дело не пошло, и к июлю 1944 года эта идея давно не рассматривалась, тем более что ее решительно отвергли остальные участники заговора. Помимо этого, ни один из Гогенцоллернов не продемонстрировал никакого интереса к поддержке оппозиции.
Зато после войны 20 июля стало своеобразным «источником молодости» (Малиновски) для нового, демократизированного образа Гогенцоллернов. Уже в начале 1950-х годов Луи Фердинанд позиционировал себя как проницательного человека, видевшего Гитлера насквозь и регулярно принимавшего участие в конспиративных встречах заговорщиков. Борцы Cопротивления, говорил он, не раскрыли его имя даже под пытками — их «верной дружбе до самой смерти» он был якобы обязан жизнью.
Когда в 2019 году разгорелись споры вокруг требования Гогенцоллернов вернуть принадлежавшие им дворцы и сокровища, их адвокат заявил, что люди, «к сожалению», часто забывают о том, что этот род «поддерживал связь с движением Сопротивления». Кронпринц Вильгельм якобы даже был «избран главой государства». О том, что сам кронпринц и его сын Луи Фердинанд с самого начала были в «тесном контакте с политической оппозицией», заявлял в 2001 году и сегодняшний глава семейства принц Георг Фридрих Прусский. Его дед якобы участвовал в оппозиционной деятельности, рискуя своей жизнью и будущим своей семьи. Доказательств этому нет, зато существуют десятки фотографий, документов и показаний свидетелей, которые доказывают близость представителей Гогенцоллернов к нацистскому режиму тех времен. Судя по всему, больше не в силах отрицать это и действующий глава семейства, ранее подававший в суды против исследователей, журналистов и публицистов, выступавших с критикой Гогенцоллернов. В марте 2023 года он объявил, что отзовет все иски и требования о компенсации, чтобы пригласить к «открытой дискуссии». По его словам, кронпринц Вильгельм «явно стремился сохранить близость к нацистскому режиму» и поэтому «не может считаться ориентиром» для дома Гогенцоллернов.
Могут ли герои быть не безупречными?
Во всем этом прослеживается давнее стремление к однозначности трактовки событий 20 июля 1944 года. Для кого-то речь идет о патриотах, чьи убеждения не вызывают сомнений; кто-то, напротив, считает, что чествовать их совершенно неуместно, поскольку офицеры из военной оппозиции и сами были восторженными национал-социалистами. В зависимости от точки зрения исторические факты порой игнорируются, а иногда — наоборот, преувеличиваются, как будто оппоненты руководствуются принципом «все или ничего». Всем нам нужны безупречные герои, рыцари без страха и упрека. И хотя Штауффенберг, Тресков, Шуленбург и Герсдорф таковыми явно не были, их либо осуждают как нацистов, либо объявляют святыми покровителями демократии и Федеративной Республики Германия.
Критичные потомки нередко упускают из виду, что для признания преступного характера нацистского режима и собственной причастности к нему людям этого социального класса необходимо было преодолеть целый ряд внутренних барьеров. Им пришлось набраться мужества, чтобы нарушить присягу. Сегодня мы не можем даже представить, насколько судьбоносным был этот поступок. В то же время возводить их в ранг символов сопротивления — значит игнорировать тот факт, что они принадлежали к тому социальному классу, который, как выразился в 1943 году профсоюзный лидер Вильгельм Лёйшнер, «усадил Гитлера в седло» и долгое время институционально поддерживал его.
Им пришлось набраться мужества, чтобы нарушить присягу. Сегодня мы не можем даже представить, насколько судьбоносным был этот поступок
С другой стороны, им действительно удалось вырваться за рамки своего времени и социальных установок. Они осмелились противостоять своим соотечественникам, начальству и коллегам, а зачастую даже родным — и даже спустя 80 лет это заслуживает всяческого уважения. Однозначная интерпретация здесь будет неуместна. Тем не менее попытки найти ее предпринимались не один раз: пропаганда ГДР отвергала участников событий 20 июля 1944 года как реакционеров, а в ФРГ они, напротив, приобрели статус неприкасаемых героев светлой стороны. Объединяющий всех миф о создании новой страны был призван стереть из памяти те факты сотрудничества консерваторов с национал-социализмом, которые в ГДР активно использовались для критики Запада. После войны различные влиятельные группировки и отдельные лица были заинтересованы в таком оправдании и старались его добиться. 14 лет правления ХДС под руководством Аденауэра создали структурные и идеологические условия для закрепления соответствующего нарратива в общественном сознании, а многочисленные политики-христианские демократы в дальнейшем способствовали его воспроизводству.
Полузабытое Сопротивление левых
То, как мало известно об участниках заговора из числа гражданских, в особенности из левых кругов, — не случайность, а результат последовательных попыток консерваторов присвоить все лавры своим единомышленникам. А еще — необъяснимой пассивности СДПГ. А ведь социал-демократы могли бы гордиться такими именами, как Пауль Лёбе, Адольф Райхвайн, Вильгельм Лёйшнер, Юлиус Лебер или Карло Мирендорф. И хотя в рядах партии после 1945 года оставалось еще немало выживших противников и противниц нацистов, СДПГ держалась в тени и вела себя так, словно боится излишнего внимания.
Когда в 1957 году бывший участник Сопротивления и узник концлагеря Карл Ибах, арестованный еще в 1933 году, решил выдвигаться от социал-демократов в Бундестаг, ему запретили в ходе предвыборной кампании упоминать, что он руководит Ассоциацией граждан, подвергшихся нацистским преследованиям. Рут Дафт, дочь борца социал-демократического Сопротивления, однажды емко сформулировала, что в СДПГ ждали, «пока все умрут», прежде чем заняться собственной историей. Так левые уступили ХДС инициативу в деле создания нарратива, а там с самого начала знали, как этим воспользоваться. Как писал в 1986 году историк-консерватор Михаэль Штюрмер, будущее остается за теми, кто способен «заполнить память, дать определения и интерпретировать прошлое». И поскольку левые не справились с тем, чтобы предложить свое видение, в общественной памяти до сих пор доминирует консервативный взгляд на 20 июля 1944 года — как на подвиг совести одного-единственного знатного офицера, к которому присоединились другие представители военной аристократии. Только им одним достало мужества противостоять режиму в отчаянной попытке освободить немцев от банды преступников, которые привели страну к катастрофе.
Будущее остается за теми, кто способен «заполнить память, дать определения и интерпретировать прошлое».
Увековечив таким образом «восстание совести», можно было забыть, что речь шла не о поступке отдельного человека или небольшого кружка консерваторов, и главное — что оппозиция до и после 1933 года концентрировалась в совершенно других слоях общества. В послевоенной историографии левое сопротивление, особенно коммунистическое, оставалось на периферии или открыто дискредитировалось, что косвенно повлияло на политическую культуру ФРГ и имело далеко идущие последствия, наблюдаемые до сих пор.
Где-то на обочине оставалась и память о женщинах, участвовавших в Сопротивлении. Большинство немцев слышали только о Софи Шолль, чья сестра Инге Айхер-Шолль всю жизнь боролась за сохранение памяти о своих убитых родственниках. Нельзя сказать, что попытка переворота 20 июля 1944 года считается мужским поступком безосновательно, но она стала таковой только потому, что женщины не допускались до службы в армии и, в подавляющем большинстве случаев, до высших должностей в любых государственных учреждениях, на административной и дипломатической службе. Однако это не означает, что женщины не участвовали в заговоре: многие из них знали обо всем от мужей и были для них незаменимыми ближайшими и самыми доверенными людьми. Некоторые из них принимали и непосредственное участие в подготовке переворота, доставляя письма или выполняя секретарскую работу, как например Маргарете фон Овен, Эрика фон Тресков и Нина фон Штауффенберг. Юристки Фрея фон Мольтке и Марион Йорк фон Вартенбург работали в кружке Крейзау над планами переустройства Германии после Гитлера; экономистка Эльфрида Небген, поддерживавшая контакты с профсоюзными активистами, предоставила укрытие Якобу Кайзеру после неудачного покушения и тем самым спасла жизнь будущему федеральному министру.
Историки до сих пор не могут сказать, почему ни одна из женщин, связанных с событиями 20 июля 1944 года, не была казнена, однако как заговорщицы и доверенные лица они подвергали себя не меньшему риску, чем их мужья. При том, что почти все женщины, входившие в «Красную капеллу», разоблаченную в 1942 году, были приговорены к смерти, в том числе Милдред Харнак, Либертас Шульце-Бойзен и Мария Тервиль. Их имена столь же малоизвестны, как и биографии многих других участниц и участников Сопротивления, особенно из числа коммунистов, чтить память которых в ФРГ не приветствовалось.
«История всегда больше, чем просто история, — утверждает исследовательница Фрауке Гейкен, написавшая книгу о женщинах в рядах Сопротивления. — Историю кто-то пишет». Так, когда речь заходит об оппозиции Гитлеру, обычно демонстрируют портрет Штауффенберга, а не берлинского еврея-коммуниста Герберта Баума. Незадолго до начала войны он и его жена Марианна организовали группу Сопротивления, к которой позже присоединились подневольные труженики с заводов Siemens. С помощью подпольных газет и листовок они протестовали против войны и привлекали внимание к несправедливости и преступлениям. В мае 1942 года группа совершила поджог антисоветской пропагандистской выставки «Советский рай» в берлинском [парке] Люстгартене и была раскрыта.
А ведь еще было много — хоть и все равно недостаточно — мужчин и женщин, пытавшихся по мере возможности спасать евреев, рискуя собственной жизнью. После выхода в 1993 году фильма Стивена Спилберга «Список Шиндлера» широкая аудитория, по крайней мере, узнала, что такие люди существовали. С 2018 года в Мемориальном центре немецкого Сопротивления [в Берлине] им посвящен отдельный этаж.
Сопротивление так называемых «простых людей» не имело никакого шанса на то, чтобы разрушить систему
20 июля 2022 года министр экономики Роберт Хабек из партии «Зеленых» стал первым политиком, упомянувшим в своей торжественной речи такую героиню. Хедвиг Поршютц из Берлина во время войны прятала в своей крошечной квартире четырех евреек, трое из которых выжили. Чтобы прокормить себя и остальных, она вынуждена была заниматься проституцией и продавать талоны на мясо на черном рынке. В октябре 1944 года ее приговорили к полутора годам тюрьмы за «преступления против военной экономики и скупку краденного», и этот срок она отбывала до конца войны.
Берлинские чиновники не увидели оснований признать ее жертвой преследований со стороны национал-социализма и рассматривать защиту еврейских женщин как акт сопротивления, «поскольку данные действия не были направлены на борьбу с режимом», говорилось в обосновании. Кроме того, приговор 1944 года якобы свидетельствует о ее «низком моральном и этическом уровне». В итоге решение чрезвычайного нацистского суда сохранило юридическую силу, и лишь в июне 2011-го прокуратура Берлина отменила его. К тому времени Хедвиг Поршютц уже давно не было в живых: она умерла в нищете в доме престарелых в 1977 году.
«Против ограниченности, насилия и нетерпимости»
Сопротивление так называемых «простых людей» — рабочих, дезертиров, уклонистов, укрывателей евреев и евреек — не имело никакого шанса на то, чтобы разрушить систему. Эти люди, если бы и хотели, не могли не то, что убить Гитлера, но даже нанести хоть сколько-нибудь серьезный ущерб режиму. Соответственно, понятие «сопротивления», разработанное в ФРГ при подготовке закона «О компенсации», оказалось неприменимо к большинству из них. Те, кто боролся с фашизмом, будучи коммунистами, тем более не могли рассчитывать на какое-либо признание своих заслуг на Западе.
Но и 20 июля как якобы общий день памяти всего немецкого движения Сопротивления на всем протяжении истории выкручивают, ретушируют, обворовывают. То превращают в часть мифа об основании ФРГ и ее армии. То в коллективное алиби, когда речь заходит о прошлом, которое нам бы хотелось поскорее забыть. То делают пропуском в НАТО и способом отмежеваться от ГДР. То используют, чтобы демонизировать коммунизм и оправдать консервативную политику.
В итоге осталась только потерявшая всякий смысл легенда о «покушении Штауффенберга на Гитлера». Восторжествовал удобный консерваторам нарратив, согласно которому, несмотря на все провалы, ошибочные выборы и катастрофы последних примерно ста лет, они всегда были на правильной стороне. Фигуры участников и участниц событий 20 июля 1944 года служат главным тому подтверждением.
При этом главной особенностью этого заговора было как раз обратное — преодоление идеологических границ. Ни один из участников не назвал бы этот план своим и только своим, даже Штауффенберг. Все понимали, что шанс на успех есть лишь в том случае, если все будут действовать сообща. Работая вместе над общей целью, эти люди сумели сблизиться друг с другом, несмотря на множество политических, человеческих и социальных различий. Известны слова Юлиуса Лебера о том, что ради свержения нацистского режима он «заключил бы договор и с дьяволом». В итоге он тесно сдружился со Штауффенбергом, который, в свою очередь, хотел видеть будущим канцлером именно Лебера, а не национал-консерватора Карла Гёрделера.
Главной особенностью заговора 20 июля 1944 года было преодоление идеологических границ
В один только кружок Крейзау вокруг Гельмута фон Мольтке и Петера Йорка фон Вартенбурга входили представители самых разных взглядов. А объединившись с социалистами и социал-демократами, оппозиционно настроенными военными и группой Гёрделера, они стали открыты еще большему количеству идей — и наоборот, смогли поделиться своими мыслями с другими. По многим вопросам споры сохранялись, но все же участники заговора достигли принципиального согласия. Об этом свидетельствует подготовленная декларация, которую Людвиг Бек, выбранный на пост главы государства, должен был зачитать по радио после успешного переворота. В качестве невысказанного наследия путча 20 июля 1944 года осталось это важнейшее качество демократии — готовность к терпимости и компромиссу. Оно могло бы и по сей день служить ярким ориентиром для всех, не будь погребено под бесчисленными попытками политической апроприации.
Как писал незадолго до казни Гельмут Джеймс фон Мольтке, всю свою жизнь он «боролся против [присущего немцам] духа ограниченности и насилия, отсутствия свободы, высокомерия, […] нетерпимости и абсолютной, безжалостной последовательности, нашедшего свое выражение в национал-социалистическом государстве». Как и прочие участники заговора, он погиб в надежде, что однажды эти качества немецкого духа будут заменены более благотворными. Или хотя бы искоренены.
«Новые правые» присваивают 20 июля
Тем позорнее то, что память о Cопротивлении сегодня захвачена правыми и ультраправыми, которые пытаются трактовать и использовать ее в своих целях. Например, 20 июля 2016 года фракция АдГ в парламенте земли Саксония-Анхальт возложила венок к мемориалу Хеннинга фон Трескова в Магдебурге. На ленте было написано «Да здравствует святая Германия». В 2018 году в Гессене АдГ начала свою предвыборную кампанию 20 июля мероприятием «Сопротивление сегодня? От графа Штауффенберга до статьи 20 (4) Основного закона». А в 2019 году, в 75-ю годовщину покушения на Гитлера, в пресс-релизе федерального совета АдГ было сказано, что партия чтит память «отважных патриотов», которые, рискуя жизнью, «пытались спасти честь нации». Их образы, заявила партия, по сей день напоминают о необходимости «противостоять всем формам экстремизма и диктатуры».
Многие «новые правые» даже не пытаются скрыть свою антидемократическую позицию, однако прямо претендуют на память о 20 июля 1944 года. Например, члены движения идентитаристов, считающие себя приверженцами «исторического наследия Клауса фон Штауффенберга» заявляют, что «герои того дня» — яркий пример «неспособности примириться, когда беда угрожает чему-то, что по праву принадлежит тебе».
Сопротивление национал-социализму переосмысливается как сопротивление демократической системе, которую теперь называют «диктатурой». В 2019 году популярность приобрел стикер с надписью «Меркель у власти дольше Гитлера — а штауффенбергов не видно». На демонстрациях правых сегодня можно увидеть флаг, в 1944 году придуманный борцом Сопротивления Йозефом Вирмером для постгитлеровской Германии. Флаг этот продается на Amazon с артикулом «Немецкое сопротивление Штауффенберга». Новая трактовка символов и грубое искажение исторических фактов — часть стандартной риторики правых, которую они преподносят все более уверенно, ведь и общественный дискурс в целом значительно сместился в соответствующую сторону. Недавнее «Исследование средних слоев общества», опубликованное Фондом Фридриха Эберта, показало, что правые и антидемократические взгляды стали вполне уже приемлемыми для среднего класса. Об этом убедительно свидетельствуют и недавние видеоролики с нацистскими куплетами из ночного клуба на острове Зюльт и из школы-интерната «Луизенлунд».
«Ничто не уходит в прошлое, все остается в настоящем и в любой момент может снова стать будущим», — сказал однажды Фритц Бауэр. Современные тенденции в политике, к сожалению, доказывают его правоту — и служат предостережением для всех, кто действительно хочет защитить демократическое наследие 20 июля.
Во время своего президентства Дональд Трамп неоднократно критиковал европейских союзников США по НАТО за то, что многие из них не выполняют обязательство финансировать собственную оборону в объеме двух процентов ВВП и выше. В крайнем случае, неоднократно угрожал он, США могут вовсе прекратить свое участие в Североатлантическом альянсе.
Жесткой критики, громких обещаний и откровенных угроз со стороны Трампа было так много, а заметных изменений к худшему так мало, что может показаться, будто перспектива возвращения политика-республиканца к власти едва ли радикально повлияет на сложившуюся систему международных отношений. Немецкая экспертка по европейской и глобальной безопасности Яна Пуглирин призывает не поддаваться самоуспокоению. Она объясняет, что заявления Трампа имеют под собой хорошо подготовленную интеллектуальную почву и, более того, определенный американский двухпартийный консенсус. В его основе лежит представление о том, что центр мировой политики смещается в Азию, а на защите Европы можно сэкономить и перенаправить эти средства на стимулирование экономического роста в самих США.
Если эти планы действительно будут реализованы, то Европа может оказаться в положении не многим лучшем, чем Украина в 2022 году: в случае российской агрессии отражать ее придется самостоятельно, а США будут лишь сдерживать Кремль от применения ядерного оружия и постараются не позволить нанести Европе стратегическое поражение. В статье для журнала Internationale Politik Яна Пуглирин предлагает рассмотреть этот сценарий всерьез.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России
Нападение России на Украину сделало существование НАТО более осмысленным, чем когда бы то ни было с окончанием холодной войны. Вместе с тем российское вторжение явно показало зависимость Европы от США в сфере безопасности и военную уязвимость Евросоюза. И пусть европейские страны стали теперь больше тратить на оборону, им все еще приходится наверстывать упущенное после десятилетий нехватки инвестиций. Защитить себя без помощи США Европа не смогла бы.
Американцы предоставляют львиную долю так называемых «стратегических вспомогательных средств», в числе которых, например, разведданные, возможности дозаправки в воздухе и спутниковая связь. В распоряжении США быстро развертываемые боеспособные вооруженные силы с большим запасом боеприпасов, которых нет у большинства европейских стран. Перед лицом постоянных угроз Путина применить атомное оружие ядерный потенциал США дает Европе гарантии безопасности и служит базовой основой сдерживания. Американский эксперт по вопросам обороны Макс Бергманн в работе для Центра стратегических и международных исследований резюмирует: НАТО, по его словам, организовано так, что вооруженные силы европейских стран заточены на то, чтобы выполнять оперативные задачи под руководством США.
Но дело не только в военном превосходстве. США остаются и бесспорным политическим лидером. Ни одна европейская столица не способна так объединить европейцев, как Вашингтон. Европа более чем благодарно приняла тот факт, что Соединенные Штаты, как и во времена холодной войны, взяли на себя ведущую роль в реагировании на российскую агрессию против Украины и потратили на это огромные ресурсы.
В то же время многие в Европе предпочитали закрывать глаза на то, что эта война не изменила две фундаментальные тенденции: переориентацию американской внешней политики на Азию и глубокий внутриполитический раскол в США по поводу того, отвечает ли защита Европы их жизненно важным национальным интересам. Лишь в свете того, что [несколько месяцев] с начала года американская военная помощь Украине почти полностью отсутствовала и стало понятно, что в какой-то момент американцы могут полностью выйти из игры, европейцы встревожились всерьез. Чем ближе к президентским выборам в ноябре, тем более устрашающе для будущего трансатлантического альянса выглядит перспектива победы Дональда Трампа.
«Спящее НАТО»
Заявление Трампа о том, что он даст России «сделать все, что она пожелает», с любой страной-участницей НАТО, которая недоплачивает в бюджет альянса, — не пустая угроза. Это обещание Трампа всем сторонникам лозунга «Сделать Америку великой снова» (Make America Great Again, MAGA) и постоянно растущему лагерю республиканцев, поддерживающих более изоляционистскую внешнюю политику. Правда, Трамп может вывести США из НАТО только с одобрения обеих палат Конгресса или при наличии большинства в две трети голосов в Сенате. Но даже если не брать в расчет возможность формального выхода из НАТО, планы, разрабатываемые в консервативных аналитических центрах, близких к Трампу, грозят европейцам серьезными последствиями.
Вот, например, статья Сумантры Майтра, директора по исследованиям и связям с общественностью Американского института идей (American Ideas Institute), в которой он советует США отвернуться от Европы и пропагандирует концепцию «спящего НАТО» (dormant NATO) — пассивного альянса, в котором США выступают в лучшем случае в качестве «молчаливого» партнера. Как и многие в лагере MAGA, Майтра считает, что поддержка Украины не относится к жизненно важным национальным интересам США, а высокие затраты не оправданы, поскольку Россия «не претендует на гегемонию в Европе». Он настаивает, что США «давно пора перестать считать [европейский] континент приоритетным для собственной концепции национальной безопасности».
Майтра критически оценивает институциональное развитие НАТО с момента окончания холодной войны. Он осуждает его расширение на восток и «наднациональную бюрократизацию» во имя продвижения демократии. Его главный аргумент в том, что у европейцев нет стимула брать на себя более серьезные обязательства по обеспечению безопасности у себя на континенте, пока США продолжают нести большую часть бремени. Именно поэтому Майтра предлагает припереть европейцев к стенке. Он хотел бы добиться такой архитектуры европейской безопасности, где США не были бы в самом центре. Такой, где американские войска больше не составляли бы костяк передовых оборонительных сил на восточном фланге НАТО, а использовались лишь в крайнем случае.
Он не ставит целью полный уход Америки из Европы. Ядерный зонтик и крайне ограниченное присутствие военно-морских и военно-воздушных сил США сохраниться должны. Но НАТО следует прекратить работу по дальнейшему расширению, ограничиться только основополагающими задачами и поддерживать только те организационные структуры, которые будут необходимы и задействованы в случае большой войны. Европейцы должны быть способны к сдерживанию российской агрессии обычными вооружениями без участия Соединенных Штатов. Вместо того, чтобы распределить обязательства США и Европы более равномерно, Майтра хочет выдать европейцам всю американскую долю — то есть нагрузку «переложить» (burden-shifting), а не «перераспределить» (burden-sharing).
Анлогичные идеи можно обнаружить в «Проекте-2025» фонда «Наследие» (Heritage Foundation) и других публикациях, намечающих концепцию внешней политики будущей администрации под руководством Трампа. За «перекладывание нагрузки» выступают не только те, кто, в принципе, скептичен к расширению американского военного присутствия, но и так называемые «приоритизаторы», которые хотят направить все силы на преодоление вызова, брошенного Китаем. Еще в 2020 году идеологический лидер этого лагеря Элбридж Колби писал в [американской версии] журнала Internationale Politik: «Американская армия будет по-прежнему играть центральную роль, особенно в случае конфликта, но только в той степени, в какой это не ослабит оборонительные порядки США в Азии. Львиная доля сил, необходимых для отражения или сдерживания российского нападения на НАТО, должна быть предоставлена Европой».
Давление исходит и от американских избирателей. Многие просто не понимают, почему их налоги и войска нужны для защиты богатого континента, чье население намного больше населения США.
Поэтому европейцам не следует питать иллюзий. Даже если Джо Байден победит на выборах, это, в лучшем случае, даст европейцам больше времени на адаптацию, но не избавит их от фундаментальной необходимости усилить роль Европы в НАТО. Этого как базового условия для дальнейшего американского участия требуют не только республиканцы, но даже и демократы, которые, в принципе, настроены по отношению к альянсу позитивно.
Европейцы должны признать этот факт и инвестировать в создание прочного европейского фундамента НАТО, если хотят, чтобы альянс пережил (частичное) прекращение активности США. Речь идет прежде всего о наращивании военного потенциала. Действительно, Европа все больше отстает от США, чьи вложения растут гораздо стремительнее европейских, несмотря на все разговоры о «стратегической автономии» Европы. Как мы с Джереми Шапиро писали в анализе, подготовленном в 2023 году для Европейского совета по международным отношениям, военные расходы США выросли с 2008 по 2021 годы с 656 до 801 миллиарда долларов, в то время как расходы всех 27 стран ЕС и Великобритании — с 303 всего лишь до 325 миллиардов долларов. И что еще хуже, вложения США в новые оборонные технологии по-прежнему более чем в семь раз превышают траты всех стран-участниц ЕС вместе взятых.
Более того, поскольку общая картина европейского оборонительного ландшафта составляется из многих фрагментов, приведенные цифры, вероятно, завышают расходы Европы. Страны Евросоюза почти не сотрудничают при расходовании своего относительно небольшого оборонного бюджета, поэтому он остается малоэффективным. Инициативы ЕС, возникшие в ответ на войну России против Украины, такие как проект EDIRPA по укреплению европейской оборонной промышленности путем совместных закупок или программа ASAP по развитию производства боеприпасов, страдают от отсутствия поддержки со стороны государств-участников.
Преодоление скепсиса
Поскольку оборонительные возможности Европы часто не поспевают за нуждами, а дыры нужно залатывать как можно скорее, многие европейские государства ищут решения за пределами континента, увеличивая свою зависимость от третьих стран и ослабляя собственную оборонно-промышленную базу в Европе. По данным на сентябрь 2023 года, 78% финансовых ресурсов стран ЕС в 2022–2023 годах предполагалось потратить на закупки за пределами ЕС.
Между тем для более дееспособной и автономной Европы необходима сильная, инновационная и конкурентоспособная оборонная промышленность, которая освоила бы стратегические технологии будущего не хуже других крупных держав. Это означает не ослабление, а скорее укрепление трансатлантических отношений в долгосрочной перспективе.
Самый важный вклад, который Евросоюз может внести в создание более европеизированного НАТО, — это обязать страны-участницы больше и разумнее инвестировать в усиление своего оборонительного потенциала и развитие инновационных технологий. Больше денег — не единственное решение, поскольку реорганизация существующих структур и процессов абсолютно необходима для того, чтобы сделать европейское оборонное сотрудничество более инновационным и более эффективным. Но без устойчивого финансирования не будет стимулов для совместных разработок и закупок.
Исходя из этого в начале марта 2024 года Европейская комиссия и [бывший] Верховный представитель союза по иностранным делам и политике безопасности Жозеп Боррель представили первую, весьма амбициозную стратегию оборонной промышленности на уровне ЕС (EDIS), а также первоначальный проект законодательства для реализации этой стратегии (EDIP). Но несмотря на то, что сама цель пользуется в Евросоюзе широкой поддержкой, многие государства-члены скептически относятся к столь значительному расширению полномочий Еврокомиссии. Этот скепсис необходимо преодолеть. Главной целью ЕС должны стать совместные закупки вооружений наряду с развитием коллективного оборонительного потенциала. Все это ради того, чтобы сделать сдерживание агрессора и защиту стран НАТО более эффективными.
Речь также идет о том, чтобы организовать поддержку Украины в долгосрочной перспективе даже без участия США и гарантировать, что передовой заслон на восточном фланге будет надежно прикрыт европейскими войсками. В свете этого постоянное размещение немецкой боевой бригады в Литве — тот сигнал, который нужен.
Вот уже несколько лет в некоторых немецких СМИ и телешоу на разные лады то и дело повторяют один и тот же вопрос: а есть ли еще в Германии свобода слова? Можно ли говорить все, что захочешь? Сомнения в этом проникли и в широкие круги немецкого общества: 44% участников опроса, проведенного в 2023 году, заявили, что, высказывая собственную точку зрения, следует быть осторожными. Между тем в свежем рейтинге свободы прессы, ежегодно публикуемом организацией «Репортеры без границ», Германия занимает десятое место (у России — 162 место из 180 стран).
Правда, причин для тревоги хватает и внутри журналистского сообщества. Высокое место в рейтинге «Репортеров без границ» обеспечивается отсутствием ограничений на распространение информации и мнений — но он не учитывает того, что именно отсутствие ограничений может угрожать влиянию СМИ, придерживающихся стандартов, принятых в журналистской профессии. Звучит парадоксально, но на самом деле объяснимо: еще несколько лет назад эксперты были обеспокоены тем, что контент, размещаемый в соцсетях и блогах, не проходит качественной редакционной проверки, чем легко могут воспользоваться пиарщики корпораций, которые хотят выдать рекламу за объективную информацию. Теперь ясно, что так же действуют и те, кто создает и воспроизводит радикальные, антидемократические нарративы. Распространение в Германии так называемых альтернативных СМИ, прежде всего правого толка, — яркий тому пример.
Но тогда почему именно крайне правые чаще других говорят о том, что свобода слова в Германии под угрозой? Об этом размышляет Андреас Герлах в статье для GeschichtederGegenwart.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России
После встречи в Потсдаме больше нельзя закрывать глаза на то, к чему стремятся современные правые и неофашисты, — к уничтожению принципов правового государства в собственных интересах. Причем сама потсдамская встреча не оказала практически никакого влияния на уровень поддержки правых партий. И важно время от времени — а сейчас в особенности — задаваться вопросом о том, что такое фашизм, на каких принципах он зиждется и как нанести ему поражение? Ведь победа над ним — возможна.
Многие теории фашизма стремятся дать определение этому понятию, выделив несколько ключевых элементов. При этом большинство из них обращается к определенным историческим обстоятельствам или отдельным общественно-политическим характеристикам фашизма. В итоге часто складывается ощущение, что возможен один единственный и неповторимый фашизм, не подверженный изменениям.
Подобная точка зрения не учитывает, что фашистские движения XX столетия развивались с течением времени. Так, идеологи немецкого фашизма изначально фиксировались на Германии, и только впоследствии фокус их идеологического внимания сместился сначала на [древних] германцев, а затем на так называемых арийцев. Итальянскому фашизму при Муссолини на раннем этапе были свойственны антимонархизм и социальная направленность, но затем на передний план начали выходить преимущественно капиталистические и промонархические идеи. Сравнение различных проявлений фашизма 1920–1930-х годов в Европе показывает, что говорить нужно о различных типах с отличающимися ключевыми элементами: режим Франко в Испании, уделявший огромное внимание католицизму, разительно отличается в этом отношении от немецкого фашизма, для которого было характерно враждебное отношение к церкви. Подобным образом различаются позднеимпериалистическое «Новое государство» в Португалии, правление венгерской национал-социалистической «Партия скрещенных стрел» и неолиберально-бюрократические авторитарные правительства в Южной Америке 1960–1970-х годов.
Тем не менее к каждой из этих систем и к любому движению применим термин «фашизм». Эти сложные различия в рамках явления, именуемого фашизмом, с трудом поддаются описанию и, скорее, препятствуют сопротивлению возрождающимся фашистским движениям, рост популярности которых отмечается на протяжении последних лет в Европе.
Вечный фашизм
Именно поэтому столь значимым представляется небольшое эссе Умберто Эко «Вечный фашизм». Эко несколько иначе подходит к описанию фашизма. Он выделяет ни много ни мало 14 типических признаков фашистских движений и подчеркивает, что движение, партия или правительство можно определить как фашистское, даже если оно не соответствует каждой из них. В своих рассуждениях Эко опирается на определение «игры», предложенное Людвигом Витгенштейном, и приводит следующую схему с авторским комментарием:
1 2 3 4
abc bcd cde def
«Предположим, перед нами набор политических группировок. Первая группировка обладает характеристиками аbс, вторая — характеристиками bcd и так далее. 2 похоже на 1, поскольку у них имеются два общих аспекта. 3 похоже на 2, 4 похоже на 3 по той же самой причине. 3 похоже даже на 1 (у них есть общий элемент с). Но вот что забавно. 4 имеет нечто общее с 3 и 2, но абсолютно ничего общего с 1. Тем не менее, благодаря плавности перехода с 1 на 4, создается иллюзия родства между 4 и 1» (цит. по: Эко У., Пять эссе на темы этики. Symposium, СПб, 2003. Стр. 66-78 — прим. дekoder'а).
Эко выделяет 14 таких типических характеристик, или, другими словами, цепочку характеристик от a до n, имеющих основополагающее значение для определения понятия «фашизм». При этом в истории не было фашистского режима, который удовлетворял бы всем 14 характеристикам сразу. Ниже эти 14 признаков приведены списком, однако небольшое эссе Умберто Эко все равно вполне достойно того, чтобы прочесть его целиком:
Культ традиции,
Неприятие модернизма,
Культ действия ради действия,
Любая критика воспринимается как предательство,
Прирожденная боязнь инородного,
Фашизм всегда пытается опираться на фрустрированные средние классы,
В основе фашизма заложена одержимость идеей заговора против идентичности,
Враги фашизма рисуются в одно и то же время как и чересчур сильные, и чересчур слабые,
Есть лишь бескомпромиссная борьба («Жизнь ради борьбы»),
Массовый элитаризм,
Всякого и каждого воспитывают, чтобы он стал героем («Культ героизма»),
Культ мужественности — пренебрежение к женщине, преследование любых неконформистских сексуальных привычек,
Фашизм всегда строится на популизме в интересах большинства,
Фашизм говорит на Новоязе, то есть переиначивает смысл слов, использует эвфемизмы или оправдательные конструкции при формулировке собственных тезисов.
При взгляде на этот список бросается в глаза, что Эко вовсе не упоминает характеристики, типичные для «классических» определений фашизма: культ вождя, милитаризм или антисемитизм выступают для него не сутью фашизма, а лишь вариациями одного или нескольких из названных им аспектов. Именно это делает определение «вечного фашизма» Умберто Эко столь современным. В сегодняшней реальности довольно редко встречаются режимы, основанные на фашистско-авторитарной идеологии, для которых — как в случае нынешней России — были бы характерны ярко выраженный культ личности или милитаризм. Эти аспекты, как правило, остаются в тени, а вот значительная часть из упомянутых выше 14 признаков применима к большинству новых правых партий, группировок и государств.
Культ СМИ
Эко называет собственное определение фашизма «размытым» (fuzzy), так как в зависимости от исторического и социального контекста некоторые из этих характеристик в конкретном случае могли проявляться, а некоторые — отсутствовать. Эко составил всесторонний перечень черт, наилучшим образом подходящий для того, чтобы распознать и описать фашистский режим. Однако этот список не исчерпывающий, его можно расширять — ведь современные разновидности фашизма движутся дальше, приобретая определенные черты, которых не было вовсе или которые изменились со временем.
Одно свойство современного фашизма точно заслуживает добавления в список. Этот аспект был важен уже для первоначальных фашистских движений, сложившихся в первые десятилетия ХХ века, но сегодня, когда он ярче и значительнее, чем когда бы то ни было, его можно назвать пятнадцатым признаком фашизма, который всегда стремится использовать самые современные из доступных средств массовой информации для распространения своих идей. Фашизм влюблен в собственный образ, любуется собственными слоганами, активистами, плакатами, символами и заявлениями. Те, кто внимательно следит за развитием современных праворадикальных партий и группировок, вряд ли удивятся такому диагнозу: ни одна другая немецкая партия не активна в тиктоке так, как АдГ; твиттер был ключевым инструментом предвыборной кампании Дональда Трампа; российские интернет-тролли пытались повлиять на результаты выборов через социальные сети; усилия компании Cambridge Analytica, помогли республиканцам добиться решающего перевеса во время президентской кампании.
Эко, кстати, упоминает, что фашисты были большими почитателями современных технологий вопреки собственному традиционализму, но игнорирует то, насколько интенсивно они пользуются современными им средствами массовой информации. Тут вместо Эко давайте обратимся к Вальтеру Беньямину. Его знаменитое эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» чаще всего воспринимают как теорию развития СМИ, демонстрирующую, как фотография, кино и искусство изменили свое время. При этом из виду упускается, что значительная часть этого искусствоведческого текста посвящена определению фашизма, и автор в итоге приходит к выводу, что фашизм учится использовать самые современные средства массовой информации, а также пытается применять их в собственных интересах. Главным образом во второй части эссе Беньямина содержится теория одержимости фашизма собственной представленностью в СМИ. Какую бы форму ни принимал фашизм, он всегда жадно следит за тем, как его изображают — в кино, на телевидении, по радио, в ток-шоу, в газетах, на таких платформах, как YouTube, фейсбук, твиттер и тикток. (К слову: по этому вопросу имеет смысл ознакомиться с менее известной «второй редакцией» эссе — текстом, опубликованном в седьмом томе Собрания сочинений автора, который еще не подвергся изрядно скорректировавшей его редактуре сотрудников Института социальных исследований. Беньямин пишет об «эстетизации политики, которую проводит фашизм». Фашизм во что бы то ни стало стремится к самовоспроизведению и воспроизведению своих протагонистов в медийном пространстве. Этот немаловажный аспект отсутствует у Эко, однако его вполне можно добавить к списку признаков. Более того, исключительно важно подчеркнуть значимость этой пятнадцатой характеристики: невозможно было бы представить выживание фашистских режимов, появление новых, достижение ими успеха на выборах, не используй они медиа.
Геббельс, Бэннон, Маск
Фиксация на собственном образе была характерна уже для раннего фашизма. Достаточно вспомнить гигантскую скульптурную маску Муссолини на фасаде дворца Палаццо Браски, где располагалась штаб-квартира его партии. Можно также заглянуть в дневники Йозефа Геббельса, который начиная с 1933 года описывал радио и его возможности прямо-таки с эротическим восторгом. 11 февраля 1933 года он сделал следующую запись : «Еду во Дворец спорта. Зал переполнен. На 10 площадях толпы людей. Во всем Рейхе около 20 миллионов слушателей. Меня встречают овациями. Для начала отчитываю прессу. Затем произношу по передатчику двадцатиминутное вводное слово. Выходит блестяще. Ни следа сценической лихорадки. Выходит Гитлер. Докладываю и передаю ему слово. Гитлер произносит изумительную речь. С резкими нападками на марксизм. В конце он впал в редкий ораторский пафос и закончил словом “аминь”! В этом сила, это работает. Эта речь воодушевила всю Германию. Массы во Дворце спорта впали в безумное упоение. Так должно быть и впредь». За несколько дней до этого: «Все средства в нашем распоряжении. Деньги у нас есть, радио подчиняется нам, речи Гитлера звучат на всех каналах, я веду репортаж». Или запись от 2 декабря 1940 года: «И весь народ, на фронте и на родине, сидит у радиоприемника».
По записям Геббельса очевидно, что радио было для него не просто каким-то удобным СМИ; он восторгался им и считал практически ключевым инструментом для воодушевления всей Германии на поддержку Гитлера и фашизма. Восторженное отношение к силе медиа бытует и среди современных праворадикальных активистов. Только сегодня они говорят не о радио, а о тиктоке. Праворадикальный активист Эрик Аренс такими словами описывал силу алгоритмов тиктока на своем выступлении в Институте государственной политики, который уже закрыт: «Ощущение похоже на то, что, должно быть, испытывали в 1923 году, когда появилось радио. Я ловлю это каждый раз, когда открываю свои тикток-аккаунты».
Наряду с радио необходимо упомянуть и кинематограф, которым так восхищались фашисты и который Беньямин абсолютно верно оценивал как инструмент эстетизации политики фашизма. Достаточно вспомнить пропагандистские фильмы Лени Рифеншталь.
В августе 1933 года, всего через несколько месяцев после прихода к власти НСДАП, Геббельс представил «народный радиоприемник», к производству которого в обязательном порядке привлекли все профильные немецкие компании. Новый радиоприемник был таким дешевым для конечного потребителя, что практически каждый мог позволить себе его приобрести. Радиоприемники появились не только в каждом доме, но и в каждой забегаловке, в каждом кафе и даже на некоторых лестничных площадках, чтобы массы «впадали в безумное упоение». Тут уместно вспомнить словаСтива Бэннона, который во многих отношениях продолжает дело Геббельса или, по крайней мере, стремится выглядеть его продолжателем: «Демократическая партия не имеет значения. Настоящая оппозиция — это средства массовой информации». Борьба со СМИ ведется до тех пор, пока их не удается подчинить собственному влиянию.
Отстаивать свободу слова до тех пор, пока ее не удастся отменить
До самого своего прихода к власти фашисты делают вид, что отстаивают право на свободу слова, чтобы вынудить СМИ публиковать свою точку зрения. Фашисты хотят, чтобы их мнение воспринималось общественностью так же, как и мнение любой другой стороны.
Однако с того момента, как какие-нибудь правые миллиардеры или партии приобретают, к примеру, Twitter, газету NZZили какой-либо общественно-правовой телерадиоканал или входят в совет директоров таких медиа, их показная приверженность свободе слова куда-то испаряется — как это было в Польше, после приобретения целой медиаимперии во Франции или после покупки Twitter Илоном Маском.
Современные правые, реакционные и зачастую откровенно фашистские движения обладают многими характеристиками из списка Умберто Эко, но важной характеристикой, которой можно было бы дополнить этот перечень, служит вечная фиксация на собственном образе и представленности в медийном пространстве. А потому именно там проходит главный антифашистский фронт XXI века. Нельзя допустить, чтобы фашисты захватили медийное пространство.
Всеобщая воинская обязанность в ФРГ была законодательно введена в 1956 году и в 1968-м закреплена в статье 12(а) Основного закона, которая гласит, что «все мужчины, которым исполнилось 18 лет, могут быть призваны в вооруженные силы для защиты границ или на гражданскую службу». В отдельные годы холодной войны численность действующей армии достигала почти полумиллиона человек, вместе с резервистами она составляла 1,3 миллиона. На гражданскую службу в 1990-е годы поступало до 100 тысяч молодых людей в год.
Прошло больше полувека, Германия объединилась, холодная война закончилась, Советский Союз распался, и в 2011 году закон «О воинской обязанности» был изменен таким образом, что он стал действовать только в военное время. То есть формально воинская обязанность в Германии все еще существует, но пока Бундестаг не объявит, что страна находится в «состоянии угрозы или обороны», на практике она не действует. Сегодня численность немецкой армии составляет 181 тысячу человек, число резервистов достигает 60 тысяч.
После 24 февраля 2022 года стало невозможным отмахиваться от того факта, что исторические обстоятельства вновь изменились. Германия и другие страны НАТО готовятся противостоять возможному расширению российской агрессии (стоит напомнить, что перед полномасштабной войной с Украиной Владимир Путин требовал вывода военных структур НАТО из всей Восточной Европы). Одна из важнейших задач, которую подсказывает опыт Украины, — нарастить количество людей, готовых в критической ситуации сражаться на поле боя, считает министр обороны Борис Писториус. Напрашивающееся решение — вернуть всеобщую воинскую обязанность, полагают некоторые военные эксперты.
Реализация, однако, наталкивается на множество политических и экономических сложностей и не в последнюю очередь на то, что после 2011 года, когда была отменена обязательная служба, инфраструктура набора и подготовки молодых новобранцев была фактически демонтирована. Предложение Писториуса о «новой военной службе», анонсированное в июне, основано на так называемой «шведской модели» призыва, которая используется в скандинавской стране с 2017 года. Молодым людям, достигшим 18 лет, будут рассылаться анкеты с вопросами об их физическом состоянии, образе жизни, привычках и отношении к службе. Для мужчин заполнение анкет будет обязательным, для женщин — добровольным.
Проанализировав анкеты, Минобороны будет приглашать часть ответивших на медосмотр, по итогам которого некоторые будут призваны на службу. В ведомстве говорят, что речь — по крайней мере, на первом этапе — пойдет только о тех, кто выразит желание пойти в армию. Уже в следующем году бундесвер рассчитывает таким образом привлечь 5 тысяч новобранцев, а, в принципе, цель — нарастить численность действующей армии до 203 тысяч человек, а число резервистов до 260 тысяч человек. Из расчета, что они смогут противостоять вторжению на территорию блока НАТО, к которому, по оценкам экспертов ведомства, российская армия будет готова между 2029 и 2032 годами.
Наращивание численности не единственная реформа, запланированная Писториусом (готовится, в частности, новая структура командования), но, безусловно, наиболее обсуждаемая. дekoder пересказывает самые интересные мнения.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России.
DIE ZEIT: В войне против Путина не победить без подготовленных резервистов
Макс Хеглер, редактор отдела экономики газеты ZEIT, рассказывает, как 25 лет назад, когда служба в Германии еще была обязательной, выбрал альтернативную гражданскую и пошел работать в школу Монтессори, потому что военная опасность казалась ему «чем-то из дня вчерашнего». Сегодня, пишет журналист, весной 2022 года работавший во Львове, он сделал бы другой выбор, но еще больше удивлен тем, что нынешние молодые немцы и немки не должны делать никакого выбора вовсе — любая обязательная служба отменена. «У общества достаточно проектов, в осуществлении которых без помощников не обойтись, — пишет он. — И безопасности это тоже касается».
Хеглер цитирует современного немецкого военного историка Зёнке Нойтцеля, который говорит, что «война начинается с профессиональных солдат, а заканчивается резервистами», и сетует на их недостаток в Германии. В Израиле, напоминает Хеглер, профессиональные айтишники, имевшие опыт службы в армии, пригодились после 7 октября. В Украине менеджеры, записавшиеся в территориальную оборону, — после 24 февраля. Сам журналист по возвращении из Львова предпринял попытку пройти дополнительное военное обучение, но оказалось, что для этого необходимо предоставить множество документов, а сам сайт для заполнения заявки разработало даже не Минобороны, а резервист из Баден-Вюртемберга на общественных началах.
Jacobin: Те, кто не могут дать ничего, кроме минимальных зарплат и нищей старости, не имеют права требовать себя защищать
Другой экономический журналист, Оле Нимоен (он родился годом раньше, чем Хеглер пошел служить), в левом издании Jacobin, наоборот, радикально отвергает идею обязательной службы и интерпретирует ее в терминах конфликта поколений — и, более того, классового конфликта. По его мнению, политики, а также журналисты среднего возраста («для детей которых, разумеется, сделают исключение») хотят возложить на молодежь ответственность за защиту Отечества, не дав ничего взамен. Нынешнему федеральному президенту Германии Франку-Вальтеру Штайнмайеру Нимоен припоминает «Повестку–2010» и называет его «федеральной совой, ответственной за крупнейшее урезание социальной сферы в истории ФРГ, которая смеет требовать от молодых людей поработать на благо так называемого “общества”». По словам Нимоена, власть, которая не обещает молодым людям ничего кроме минимальной зарплаты сейчас и бедной старости в перспективе, не имеет права требовать ее защищать.
В свою очередь, главная редакторка (тоже вполне левой) газеты taz Ульрике Винкельманн не столь радикальна, но опасается, что вся военная реформа в итоге сведется к бюрократической волоките и ее смакованию журналистами: кому не дошло письмо с анкетой, где не удалось организовать медосмотр… По мнению Винкельманн, проблема здесь в том, что вопрос, как быть, если Владимир Путин реально начнет войну против Германии или другой страны НАТО, настолько пугает, что обсуждать его всерьез никто не готов. В итоге все сводится к спорам о технических деталях. Но «наводить мост» от пугающего военного сценария к сегодняшним дебатам все-таки необходимо, считает журналистка. Например, задавшись вопросом, почему бундесверу нужны именно 203 тысяч человек. И чему именно их нужно научить, чтобы республика чувствовала себя защищенной?
Военный аналитик Томас Вигольд, в свою очередь, отмечает, что 203 тысячи действующих военнослужащих бундесвера — это значительно меньше той численности, на которую рассчитывают союзники Германии по НАТО. Ссылаясь на данные журнала Spiegel, Вигольд пишет, что речь в обозримой перспективе может идти о 272 тысячах военных. Он напоминает, что, по большому счету, никаких дебатов о восстановлении всеобщей воинской обязанности быть не может: в соответствии с немецкими законами, если Бундестаг объявляет, что республика находится в угрожающей ситуации или в состоянии обороны против агрессии, она вводится автоматически. Но за последние годы необходимые структуры были свернуты или вовсе ликвидированы, и нынешние предложения Минобороны он предлагает рассматривать как первый шаг к их полноценному восстановлению. Если для набора дополнительных 20 тысяч человек может хватить молодых людей, выразивших желание поступить на службу в анкетах, то увеличение численности почти на 100 тысяч наверняка потребует куда более решительных мер.
Handelsblatt: Воинская обязанность не решает ни одну из трех проблем бундесвера
В свою очередь, Клаудия Майор, исследовательница из Фонда науки и политики, считает, что в публичных дискуссиях слишком мало внимания уделяется задачам, которые должна решить военная реформа. Воинская обязанность преподносится как правильный ответ, пишет она, но на какой именно вопрос?
Как отмечает Майор, применительно к бундесверу обсуждаются три проблемы: нехватки квалифицированного личного состава, общей уязвимости Германии в вопросах безопасности — как против путинских кампаний дезинформации, так и против религиозно мотивированного терроризма — и, наконец, роли военной службы в формировании общегражданской идентичности.
По мнению исследовательницы, ни одну из этих проблем всеобщая воинская обязанность решить не в состоянии. Прямо сейчас бундесверу нужны, в первую очередь, высококвалифицированные специалисты и ресурсы для их подготовки, а дебаты о воинской обязанности отвлекают внимание от этой проблемы и необходимости инвестировать в модернизацию армии. В то же время Майор отмечает преимущества шведской модели, которая может обеспечить армию необходимым в чрезвычайной ситуации пулом резервистов — но заведомо мотивированных, сознательно выбравших в свое время прохождение службы.
GIDS: Воинская обязанность — способ сдерживания агрессора
Эксперт Германского института стратегических и оборонительных исследований Йоханнес Мюле (его диссертация посвящена мобилизационной системе в бывшей ГДР) дает свой ответ на вопрос, зачем нужна всеобщая воинская обязанность. По его мнению, само наличие такой системы служит средством сдерживания потенциального агрессора, который не сможет рассчитывать на то, что застанет Германию врасплох. Налаживать эту систему, только когда страна окажется в критической ситуации, «было бы более чем запоздалым решением», пишет Мюле. Он полагает, что не нужно отказываться от всеобщей воинской обязанности как способа быстро нарастить численность бундесвера вне зависимости от текущих экономических условий. Готовность армии вести вооруженное противостояние без экстренного набора и подготовки новых кадров критически важна для того, чтобы пережить первые дни и недели конфликта.
Berliner Morgenpost: Три аргумента против всеобщей воинской обязанности
Журналист Кристиан Керл в колонке для газеты Berliner Morgenpost приводит несколько аргументов против введения всеобщей воинской повинности. Первый — в тот период, пока бундесвер будет налаживать необходимую инфраструктуру, инвестировать в это деньги и профессиональные ресурсы, действующая немецкая армия (а вместе с ней и вся обороноспособность страны) окажется ослаблена, а не усилена. Кроме того, даже худшие сценарии военного конфликта с Россией не предполагают, что боевые действия будут идти не на территории Германии, а, скорее, на восточной границе блока, куда должны отправиться хорошо обученные профессиональные солдаты — а не резервисты с базовой подготовкой. Наконец, Керл сомневается, что в современном обществе возможна воинская обязанность только для мужчин, как это записано в немецком Основном законе, а значит, туда необходимо вносить изменения, что малореально в текущих политических обстоятельствах.
Сомневается Керл и в эффективности шведской модели в немецких условиях. Он напоминает, что власти Швеции имеют право призвать на службу не только тех, кто в своих анкетах прямо выразил желание пойти в армию. В Германии же без сложного изменения законодательной базы сделать это будет невозможно. А это значит, что вся большая и дорогостоящая бюрократическая работа рискует свестись в итоге к нахождению совсем небольшого дополнительного числа добровольцев.
Нeute im Recht: Без конституционных изменений не обойтись
Правовед Себастьян Граф фон Кильманзег в интервью юридическому журналу HeuteimRecht поясняет, какие именно законодательные сложности может вызвать восстановление воинской обязанности. На первый взгляд, необходимости вносить поправки в Основной закон нет: достаточно распространить действие (обычного) закона о воинском призыве на мирное время, для чего хватило бы и голосов простого большинства депутатов. Но на практике все сложнее: дело в том, что бундесвер не сможет, да и не захочет брать в свои ряды всех молодых людей в возрасте 18 лет. А значит, встанет проблема выбора: кто будет призван, а кто — нет. Но это создает почву для обвинений в несоблюдении конституционных принципов равноправия — и соответствующих судебных исков. Правовед согласен и с тем, что прописанная в Основном законе обязательность службы только для мужчин также не соответствует современным общественным реалиям, когда служба женщин в армии стала привычным делом.
taz: «За» и «против» обязательной службы для женщин
В бундесвере сегодня служит чуть больше 24 тысяч женщин — это порядка 13% от общей численности немецкой армии, причем только в 2000 году, после вмешательства Европейского суда, им разрешили носить оружие. Вопрос о том, сделать ли службу (или в рамках «шведской модели» — заполнение анкет) обязательной и для молодых женщин — один из наиболее активно дискутируемых в Германии. В частности, оппозиционный ХДС/ХСС выступает за распространение «мужских» правил на женщин.
Газета taz попросила двух своих редакторок высказать свою точку зрения. Патрисия Хехт полагает, что служба для женщин должна остаться добровольной до тех пор, пока в остальных сферах жизни общества не будет достигнуто реальное гендерное равноправие. Ее коллега Дорис Акрап с этим не согласна и пишет, что так же можно сказать, что до его достижения женщины не должны заниматься любой другой деятельностью и, например, платить налоги. Кроме того, она полагает, что обязательная служба только для мужчин фактически лишает женщин возможности занимать командные посты в бундесвере и оставляет армию тем же «мужским делом», каким она была веками, со всеми последствиями такого подхода.
Стоит отметить, что, согласно одному из опросов (крупных, но не репрезентативных), порядка двух третей немок поддерживают обязательную службу для женщин.
Capital: В чем секрет популярности министра обороны?
Главный редактор журнала Capital Тимо Пахе задается вопросом о том, почему министр обороны Борис Писториус возглавляет рейтинги популярности немецких политиков, «несмотря на то, что ни поддержку Украины, ни перевооружение страны точно нельзя назвать темами общественного консенсуса». По его мнению, секрет в том, что в отличие от других членов нынешнего правительства Писториус оставляет впечатление человека, который старается честно выполнить свою задачу, а не заниматьется политическими играми.
Тут, впрочем, стоит внести уточнение: идею военной реформы поддерживают фактически все политические силы, включая «Альтернативу для Германии» (по крайней мере, на уровне своей партийной программы) и за исключением крайне левых. А критика в адрес Писториуса если и звучит, то только в отношении недостаточной решительности его планов.
Во многих обществах язык стал одной из ключевых тем и одновременно ареной культурной войны. Германия — не исключение. Одни считают, что многовековая дискриминация различных общественных групп отражается в прижившихся словах, оборотах и даже грамматических конструкциях, более того, нормализуется через то, что они по-прежнему в ходу. А значит, общество нуждается в том, чтобы язык был избавлен от них. Другие ставят под сомнение прямую взаимосвязь между тем, как мы говорим и пишем, и тем, как живем и действуем. С этой точки зрения, стремление исправить язык и следить за словоупотреблением — не что иное, как форма власти, которую хотят получить активисты и активистки. Тему «левацкого вторжения в язык» активно эксплуатируют и представители правых сил, в том числе «Альтернатива для Германии».
Мелани Мёллер (нем. MellanieMöller) — профессор классической филологии берлинского Свободного университета. Несколько лет назад она активно включилась в дебаты вокруг древнеримского поэта Овидия, в рамках которых ряд исследовательниц-феминисток заявили, что ученые (прежде всего, мужчины) систематически игнорируют поэтизацию насилия над женщинами в его творчестве. С точки зрения Мёллер, подобного рода претензии — это попытка навязать прошлому проблемы и нормы сегодняшнего дня.
Весной 2024 года вышла ее книга «Недееспособный читатель» (“Der entmündigte Leser”), в которой она развернула свои мысли на более широком материале. Мёллер выступает категорически против того, чтобы вносить изменения в тексты более ранних эпох в соответствии с современными представлениями. Критикует она и идею «восприимчивого чтения» (англ. Sensitivity reading), согласно которой с новыми рукописями нужно предварительно знакомить подготовленных читателей (желательно представляющих уязвимые группы), с тем чтобы те проверяли их на предмет дискриминирующего содержания. На обложке книги Мёллер использованы двоеточие, пробел и звездочка — с явно ироничным намеком на гендерно-нейтральный язык, который также вызывает у нее претензии. На вопрос о своей идейной близости к правым она отвечает, что, как раз наоборот, не хотела бы отдавать эти темы на откуп политикам-популистам.
Книга Мёллер вызвала благожелательные отзывы в либерально-консервативной прессе, у нее взяли несколько интервью, одно из которых — швейцарской NZZ — перевел дekoder. Безусловно, она вносит вполне определенный вклад в эту широкую дискуссию, но важно помнить, что Мёллер говорит и пишет не о языке вообще, а, прежде всего, о литературе.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России
Мартина Лойбли: Госпожа Мёллер, на ваш взгляд, литературе можно все?
Мелани Мюллер: Безусловно. Художественной литературе можно все.
— Но ведь границы явно существуют. Во многих книгах слово на букву «Н» (Neger) заменяют каким-то другим. В Швейцарии в прошлом году слово Zigeuner («цыган»), появившееся в рукописи романа Алена Клода Зульцера, вызвало большую волну недовольства.
— Да, и меня это крайне беспокоит. Любое вмешательство в текст — та самая корректура, что ставит себя выше автора. Такого рода коррекция — это нарушение границ и апроприация. В ней заложено представление, что мы сегодняшние более развиты, чем автор текста. За этим стоит телеологическая убежденность, что современность заведомо умнее прошлого. Но это же не так. И уже хотя бы по этой причине в литературных текстах ничего нельзя менять.
— А что плохого в том, чтобы переделать «короля негров» (Negerkönig) в «короля Южных морей» (Südseekönig), как в тексте «Пеппи Длинныйчулок»?
— Такие слова, как «король негров» или «цыганка», отражают свое время и культуру эпохи, а потому имеют право на существование. Благодаря ним прошедшая эпоха воспринимается дифференцированно и критически. Предлагаемые же замены часто совершенно нелепы.
Замены, к которым мы прибегаем, всегда неполны. Они все делают проще и бледнее
— Что вы имеете в виду?
— В «Пеппи Длинныйчулок» титул «король южных морей» вызывает новые ассоциации, может, и похуже, чем «король негров». Я знаю, что некоторые люди, услышав про «Южные моря», вспоминают полуголых девушек с Гавайских островов.
— Если мы заменяем всего лишь отдельные слова, что в этом такого уж плохого?
— Замены, к которым мы прибегаем, всегда неполны. Они все делают проще и бледнее. Вот был у нас Джим Кнопф, от которого остался просто «мальчик», и все, что с ним связано, — его внешний вид, нюансы описания и возможности дискуссии — все утрачено. Но ведь язык нам дан и для того, чтобы описывать различия. В различиях, вообще-то, нет ничего плохого, наоборот, различия — это прекрасно. Да и очень редко запретное слово встречается в тексте всего раз. Возьмем хотя бы слово «мавр» у Шекспира, в «Отелло». Любое изменение меняет и контекст. Оттенки первоначального слова теряются вместе с ним, причем все сразу: и просто описывающие, и позитивные, и заслуживающие критики.
— Нет сомнений в том, что многих людей слово на «Н» ранит. За ним тянется шлейф исторической несправедливости. Что вы скажете этим людям?
— Слово на букву «Н» — конечно, более острый случай, чем многие другие. Но тем, кто чувствует себя задетыми, приходится с этим жить. У них есть много возможностей критически разбирать текст. Но задетые чувства не могут служить оправданием для позднейшего вмешательства в литературный текст.
— Что же, нам нужно просто привыкнуть к тому, что литература содержит и дискриминирующие пассажи?
— Да. Всем нужно как-то с этим справляться. Для некоторых групп эти вопросы объективно более острые, и тем не менее они должны с этим жить. Слово «еврей» в Германии когда-то было ужасным ругательством. Слово «негр» также претерпело многообразные изменения между позитивным, негативным и нейтральным звучанием.
Есть разница, используется ли слово в литературе или в обиходной речи
— Не стоит ли информировать читателей об этом меняющемся звучании?
— Несомненно, комментарий может помочь с такой информацией. Правда, сноски или примечания непосредственно в литературном тексте — это, на мой вкус, опять же не лучшее решение, потому что может быстро разрастись до такой мании комментирования, которая выдает чувство неуверенности, владеющее составителем. Вообще же говоря, есть разница, используется ли слово в литературе или в обиходной речи. В повседневном разговоре у меня есть собеседник, и мне понятно, когда то или иное слово может ранить. В таком случае я воздержусь от его использования.
— Литература — наоборот, безопасное пространство [для высказывания]?
— Нужно пространство, в котором у фантазии нет границ. Вообще нет. Потому что все, что может обидеть, оскорбить, все, что мы сегодня называем языком вражды, все недопустимое, все дурное — это часть природы человека. Мы это видим каждый день, и важно это каким-то образом канализировать, как-то этим управлять и куда-то перенаправлять. Для этого необходимо пространство, в котором разрешено думать как угодно и все что угодно.
Кого защищать? Как обычно, детей. Тут уж можно дать волю своей жажде контроля
— Пусть и ценой того, что некоторые литературные произведения вообще не будут прочитаны?
— Это было бы потерей. Литературе пришлось бы смириться с тем, что она останется без какого-то количества читателей. Но зато она, вероятно, обретет других, которые рады будут найти здесь пространство свободы. А для того, чтобы уберечь от этого детей, достаточно ограничения по возрасту.
— Но мания исправлений как раз гораздо сильнее в детской литературе. Почему так?
— Здесь сказывается потребность общества в комфорте, защите и безопасности. А кого защищать? Как обычно, детей. Тут уж можно дать волю своей жажде контроля. Причем доверие к самим детям очень часто невелико. Считать их настолько наивными, что старые предрассудки они точь-в-точь перенесут из книжки в свою действительность, — это, по-моему, значит недооценивать их воображение и способность к дифференцированному мышлению. Это неуважение к детям и их возможностям. Почему им нельзя прочесть в книге описание чьей-то внешности? Бывает ведь не только черное и белое, бывают все возможные оттенки цвета. А уж если детям что-то покажется странным и непонятным — то они нас сами спросят, и вот тогда можно будет объяснить.
— Как вы сами реагируете, если вам в тексте встречается что-то для вас отвратительное?
— Возмущаюсь. Например, подростком я очень не любила слово Weib, которое в литературе встречается очень часто. Я всегда думала: «Что за шовинизм!» И только потом узнала, что исторически у этого слова были разные значения. Меня и сегодня могут возмущать тексты, и я начинаю спорить — с друзьями или в публичном пространстве, — и это в высшей степени полезно.
Должно существовать пространство, в котором у фантазии нет границ
— А почему вообще литература затрагивает нас так сильно?
— Потому что это нас обогащает. Потому что мы не только просвещенные люди с сильным рацио, но и наделены аффектами. Эмоции — неотъемлемая наша часть, и нам нужно учиться их артикулировать. Это помогает вызреванию мыслей и чувств. И вообще, иногда выходить из зоны комфорта способствует человечности. В такие моменты мы совершенно точно учимся иначе вести себя в повседневных конфликтах. Литература может научить нас, как оставаться жизнерадостными.
— У культуры отмены долгая история, пишете вы в своей книге. А где лежат ее истоки?
— Там же, где зародилась литература. Уже в античности шел спор о том, о чем можно или нельзя писать. Один из знаменитых дебатов римской эпохи — это спор между Овидием и Августом из-за «Искусства любви»: по преданию, из-за этой книги автор был отправлен в ссылку. Свобода художника во все времена смущала власть имущих — и пугала их.
— Античные тексты сегодня тоже под подозрением, особенно с точки зрения феминизма. Вы как филолог-классик можете ли согласиться с этой критикой?
— Никоим образом. Такая критика, в сущности, является антифеминистской. Феминизм должен допускать всевозможные формы женского взгляда на мир. Всюду видеть женщин, ставших жертвами мужского насилия, — лишь одна из многих возможных перспектив, и к тому же очень ограниченная. Под видом объективности здесь выстраиваются ассоциативные ряды между изображением женщин в античных текстах и насилием, которое творится в мире [сейчас]. Но в древности и мужчины, и евнухи тоже страдали от разнообразной несправедливости, и литература описывала и их страдания тоже. Отчасти это отражает общественные отношения того времени, но лишь отчасти. Литература — это пространство воображения, и тот же Овидий в «Метаморфозах» все подает весьма дифференцированно. Его упрекали в том, что он упивается насилием над женщинами, но его тексты гораздо тоньше, в том числе когда он описывает, например, эротические приключения богов и смертных.
— Но женщины редко получали право высказаться…
— В античной литературе не много женских голосов, но они есть. Некоторым повезло стать поэтессами, как Сапфо. Эти женщины, конечно, происходили из привилегированных кругов, но и сегодня все обстоит примерно так же, если отойти чуть в сторону от интернет-пространства. К тому же есть и античные авторы-мужчины, которые дали голос женщинам, такие как древнегреческий драматург Еврипид.
Античные тексты учат нас представлять, как насилие выглядело тогда и как выглядит сейчас рядом с нами
— В античные времена насилие изображали, по сегодняшним меркам, очень выпукло, даже пугающе. Можем ли мы вообще извлечь из этого какую-то пользу для себя?
— Классические образы демонстрируют нам все то же самое, что происходит и сейчас в наших просвещенных обществах. Мы видим те же ужасы, которые переживают люди на войне сейчас, мы видим бездны отчаяния и зверства. Все они находят себе место в литературе. В античные времена исторические тексты писались по другим правилам. Авторы работали в том числе с элементами вымысла, а граница, за которой начиналось описание реальных ужасов и жестокости, была зыбкой. Эти тексты учат нас представлять, как это выглядело тогда и как это выглядит сейчас — возможно, не в Германии или в Швейцарии, но рядом с нами. Они расширяют горизонт наших представлений и раздвигают границы воображения.
— Почему так важно различать жизнь и искусство? При том что сейчас тренд направлен в противоположную сторону, в направлении автофикшна и аутентичности.
— Это очень сложный вопрос. Разумеется, само это различение искусственно и имеет смысл лишь до какой-то степени. Конечно же, фантазия — это, в том числе, плод всех наших житейских обстоятельств. Тем не менее я бы хотела бороться за ее право на существование. Как раз проводя границу между жизнью и искусством, я и говорю о том, что вот это роман, вот безопасное пространство. Внутри этого пространства я могу дать полную свободу самым диким мыслям. И это врата в мир фантазий, где я могу предаться эстетическим переживаниям.
— А что это за пространство? Из чего оно состоит?
— В нем действует принципиальное разрешение писать все что угодно. Мы входим в это пространство совершенно независимо от того, где мы находимся в действительности, и в этом пространстве возможно и позволено думать что угодно. Ты погружаешься в космос, который освобождает тебя от всех правил, от угрызений совести, от осуждения. Я представляю себе это пространство как затемненную комнату для проявки фотографий. Вот и опять — «темная комната» отдает пороком, но мы ведь знаем, что в повседневности происходит множество нарушений запретов: в политике, в застольных разговорах, в секс-индустрии. У нас есть потребность нарушать границы. Мораль — не тот инструмент, с помощью которого нужно осуждать или исправлять литературу.
— Но почему нет?
— Потому что мораль субъективна. Потому что она игнорирует разнообразие наших обществ, в которых сосуществуют различные проявления.
Во многих странах, входивших в состав СССР, фанатская футбольная среда тесно переплетена с ультраправой политической сценой. На трибунах можно услышать расистские кричалки, а активные болельщики и участники радикальных группировок —часто одни и те же люди. Излишне говорить о том, где сторонники этих идей черпают для себя исторические примеры.
Естественно, возникает вопрос о том, насколько велико влияние крайне правых идей на трибунах стадионов в самой Германии, где начинается Евро-2024. В общей сложности об активном интересе к футболу заявляет больше 20 миллионов немцев (но эта цифра в последние годы снижается). В Германии насчитывается свыше 24 тысяч футбольных клубов, которые объединяют 7,3 миллиона болельщиков. Но культура боления за национальную сборную существует достаточно автономно: ультрас и организованные фанаты клубов часто не имеют к ней отношения.
Чемпионат пройдет в десяти городах (среди них Берлин, Мюнхен, Лейпциг, Кельн, Штутгарт) и стартует всего через несколько дней после того, как популистская и близкая к правоэкстремистским кругам «Альтернатива для Германии» добилась исторического успеха на выборах в Европарламент. При этом немецкие правые радикалы за последние десятилетия объявили некоторым игрокам собственной сборной почти что войну.
Спортивному болению как общественному феномену в Германии посвящено целое направление исследований, которое представлено во многих университетах и научных центрах. Социолог Роберт Клаус, изучающий правый экстремизм, расизм и насилие в футбольной среде, в статье для bpb рассказывает о том, как на протяжении последних десятилетий менялось место крайне правых на трибунах, как действовали немецкие футбольные чиновники и какого эффекта добились, а также дает свой прогноз — ждать ли вспышек насилия на этом чемпионате.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России
Матчи сборной Германии по футболу против стран, которые во время Второй мировой войны подверглись нападению вермахта, давно пользуются особой популярностью среди неонацистской части немецких фанатов. Не стала исключением и встреча со сборной Чехии в Праге на стадионе «Эден Арена» 1 сентября 2017 года: около 200 немецких болельщиков скандировали нацистские лозунги, на трибуне раздавались крики «Зиг хайль», а в адрес немецких игроков звучали расистские оскорбления. Ни само происшествие, ни место, ни дата не стали неожиданностью, ведь именно 1 сентября со вторжения Германии в Польшу в 1939 году началась Вторая мировая война. Список инцидентов, подобных пражскому, включает в себя множество пунктов.
Имперские флаги на трибунах
Первые хулиганские группировки в Германии сформировались в конце 1970-х из наиболее агрессивной части болельщиков. С праворадикальными кругами таких фанатов объединяла склонность к насилию. Начиная с 1980-х годов неонацистская символика стала появляться на трибунах профессиональных футбольных клубов ФРГ, иногда и на стадионах в ГДР. Неонацисты увидели в футбольных фанатах потенциальную целевую аудиторию. Так, Михаэль Кюнен, один из лидеров сложившейся в 1980-е годы сети неонацистских группировок («свободных товариществ»), в листовке «Внутренний фронт» призывал вовлекать ультраправых футбольных хулиганов в политику.
Фанатские сектора предполагалось использовать для овладения навыками политической борьбы. Но хоть кайзеровские военные флаги и появились на стадионах, а также на джинсовках марки Kutte, популярной у тогдашних болельщиков, эта стратегия оправдала себя лишь отчасти. Многим хулиганам строгая дисциплина настоящей политической организации была все-таки чужда. Пожалуй, наиболее успешной эта стратегия оказалась в Дортмунде, где появилась ведущая неонацистская хулиганская группировка тех времен «Боруссенфронт». Ее лидеры — прежде всего Зигфрид Борхардт — неоднократно баллотировались на выборах от ультраправых политических партий и определяли повестку «свободных товариществ» на протяжении нескольких десятилетий.
«Боруссенфронт» неоднократно уличали в ультраправом насилии и призывах к расистским нападениям во время международных матчей. Еще в 1984 году подобные случаи фиксировала [учрежденная в Дортмунде] Немецкая инициатива дружбы с зарубежными странами (DAFI), например: «26.10.83. За несколько недель до футбольного матча Германия — Турция в неонацистских околофутбольных кругах ходили листовки с призывами ехать в Берлин сражаться с “вонючими турками”».
Политизированный «Боруссенфронт» с его агрессией и расизмом — это своего рода символ той части хулиганского движения, которая на протяжении десятилетия с лишним постоянно соприкасалась с воинственным неонацизмом. Другой пример — важная для хулиганской субкультуры 1990-х группировка «HooNaRa» (аббревиатура от «Hooligans Nazis Racists») из Хемница, участники которой на протяжении многих лет устраивали выезды и на матчи сборной Германии.
Общими антифашистскими усилиями
Такие тенденции встречали, однако, в фанатской среде ответную реакцию и протест. В 1980-х годах началась целенаправленная социальная работа с болельщиками, включавшая в себя профессиональное противодействие правому экстремизму и насилию. Первый «фан-проект» был основан в Бремене в 1981 году; сегодня их насчитывается более шестидесяти по всей стране. Кроме того, против расистских кричалок на стадионах в 1990-е годы регулярно высказывались темнокожие футболисты. «Нам стыдно за всех, кто скандирует против нас», — говорили в открытом письме в начале 1990-х годов Энтони Йебоа, Энтони Баффое, а также Сулейман Сане, чей сын Лерой сегодня выступает за национальную сборную Германии.
После этого письма активные болельщики различных клубов в 1993 году основали «Объединение футбольных фанатов-антифашистов» (BAFF), позднее переименованное в «Объединение активных фанатов». В то время, еще до появления социальных сетей, Объединение устраивало передвижные выставки «Место преступления: стадион», где впервые фиксировались действия ультраправых на трибунах. На этих выставках критиковали не только неонацистские фан-клубы, но и руководство Немецкого футбольного союза (НФС). Например, в 2001 году Объединение обратило всеобщее внимание на слова председателя НФС Герхарда Майера-Ворфельдера: «Во что превратится Бундеслига, если все блондины переберутся через Альпы, а у нас вместо них будут играть какие-нибудь поляки и прочие лесняки и фуртоки?» В ответ на критику НФС прекратил финансирование выставки.
Подъем ультрас
Другой мощной тенденцией на немецких стадионах стало появление так называемых ультрас, которые к началу 2000-х стали доминирующей группой на большинстве фанатских виражей. Если хулиганы наследовали пролетарской футбольной культуре британского происхождения, то ультрас черпали культурный импульс, скорее, в творческих интервенциях, таких как визуальные перформансы протестующих итальянских студентов и итальянских же болельщиков. Насилие здесь играло куда меньшую роль, чем визуализированные флешмобы на трибунах в поддержку собственного клуба.
В 2000-х годах многие группы ультрас были значительно менее правыми, чем хулиганы старшего поколения. Порой это приводило к политическим конфликтам, которые заканчивались насилием. Так, в Бремене победили левые ультрас, а в Ахене — наоборот. Сегодня субкультура активных болельщиков сильно дифференцирована. Существуют преимущественно левые фанатские сообщества, виражи, где до сих пор идет борьба за влияние, и, наконец, стадионы, на которых ультраправые по-прежнему сохраняют всю силу в своих руках. Расизм в фанатской среде не исчез, но за прошедшие десятилетия борьба с ним значительно усилилась.
Развитие НФС: от Нивеля до домашнего чемпионата мира
Изменения происходили не только в среде болельщиков, но и в НФС, пусть и с некоторой задержкой. Решающую роль в этом отношении сыграл период подготовки к чемпионату мира – 2006 в Германии, а точнее — 1998-й и последующие годы. Работая над заявкой на проведение первенства, немецкие чиновники были крайне озабочены насилием немецких хулиганов, которые могли поставить под угрозу шансы на проведение турнира и сам чемпионат. Особый резонанс вызвало жестокое нападение на французского полицейского Даниэля Нивеля1. Тео Цванцигер, член правления НФС с 1992 года и президент НФС с 2006 по 2012 годы, позднее вспоминал:
«После нападения на Нивеля возникли опасения: «Мы растеряем сторонников». (…) Противники немецкой заявки могли легко использовать в качестве аргумента заявления о том, что в Германии царят насилие и неонацисты».
В итоге чемпионат мира по футболу в Германии проходил под лозунгом «Весь мир в гостях у друзей». В то время были разработаны различные меры и созданы структуры, функционирующие до сих пор. В частности, предшественник сегодняшнего сектора социальной ответственности появился в НФС именно тогда. Тогда же была учреждена ежегодная премия Юлиуса Хирша, которой награждаются люди, инициативы и клубы, отличившиеся в борьбе с человеконенавистничеством в отношении представителей какой-либо группы. Премия названа в честь игрока сборной Германии еврейского происхождения, убитого в Освенциме в 1943 году.
Разнообразие в футболе
На протяжении десятилетий, и особенно с 1990-х годов, футбол находится в центре социальных конфликтов, связанных с разнообразием и борьбой против дискриминации. Так, НФС разработал ряд мер для поддержки сексуального и гендерного разнообразия. В 2014 году была выпущена первая брошюра о футболе и гомосексуальности. Затем открылся Центр компетенций и помощи по вопросам сексуального и гендерного разнообразия в футболе. НФС стал одной из первых в мире спортивных организаций, которая занялась особым юридическим регулированием для игроков, совершающих трансгендерный переход. Кроме того, была учреждена ежегодная премия за вклад в интеграцию, регулярно проводились конференции по вопросам разнообразия и борьбы с дискриминацией, а также кампании по приему беженцев, например «Добро пожаловать в клуб».
Продолжает развитие и сам футбол как вид спорта . Растет популярность женского футбола, появляются команды и турниры для девочек. Демографические изменения приводят к тому, что и в футбольных школах крупных городов, и в национальных сборных под эгидой НФС, особенно в молодежных командах, на поле выходят игроки, семьи которых переехали в Германию из других стран. Население страны становится все более разнообразным, и это разнообразие все более заметно. Обе тенденции постепенно распространяются и на массовый футбол.
Конфликты и сопротивление
Тем не менее эти процессы не обходятся без конфликтов и сопротивления. На матчах сборной НФС регулярно транслирует видеоролики, пропагандирующие разнообразие в футболе, — это делается в том числе и для того, чтобы привлечь в спорт талантливую молодежь. Однако, указывают критики, и в любительском футболе, и в органах НФС провозглашенного разнообразия и диверсификации, на самом деле, часто не хватает.
Расистские настроения остаются весьма устойчивыми в массовом футболе: социологическое исследование среднего класса Германии за 2022–2023 годы фиксирует высокий уровень одобрения человеконенавистнических и расистских высказываний среди членов спортивных и футбольных клубов. В общей сложности 16% членов (любительских) футбольных клубов «полностью» или «в некоторой степени» согласны с утверждением «Белые по праву лидируют в мире», еще 16,7% — «частично/до некоторой степени». В некоторых случаях эти показатели значительно выше, чем у респондентов, не имеющих отношения к каким-либо спортивным клубам2. Кроме того, игроки сборной Германии, имеющие иностранные корни, в последнее время не раз подвергались неоправданно сильной критике после неудачных выступлений и лишались места в национальной команде. «Для некоторых немцев я никогда не стану немцем», — заявил в интервью Zeit Online темнокожий игрок сборной Антонио Рюдигер.
Отчуждение ультраправых
В этой конфликтной обстановке, где в болельщицкой среде растет политическая дифференциация, а в футболе процветает разнообразие, меняется отношение ультраправых к остальной части фанатского виража, к НФС и выступающей под его эгидой национальной сборной. Растущее отчуждение можно проследить по тематическим публикациям. Так, в 2020 году ситуации в фанатской среде был посвящен один из номеров дортмундского неонацистского издания N.S. Heute. Надпись на обложке гласила: «Футбол и политика. Как левые завоевали вираж, а правые остались без стадиона». В передовице автор сетовал на то, что трибуны перестали быть местом для вербовки сторонников, а последним бастионом ультраправых назвал арену в Котбусе.
Отчуждение футбола от ультраправых заметно на примере чемпионата Европы 2024 года. Вышеупомянутый журнал N.S. Heute посвятил предстоящему турниру спецвыпуск под названием «Радуге — конец. Превратим Евро-2024 в катастрофу!», подчеркивая собственное неприятие сексуального и гендерного разнообразия. На страницах журнала можно прочесть, например, такое: «Так называемая “сборная” наемников НФС по приказу глубоко идеологизированной касты чиновников будет выбегать на поле в радужных повязках, по-идиотски закрывать рты руками и бормотать перед камерой одни и те же политкорректные фразы». Далее автор приводит ряд предложений по использованию внимания СМИ к турниру для акций и провокаций, призывая ультраправых читателей подойти к этому делу творчески.
Перспективы Евро-2024
Этот краткий обзор призван указать на несколько ключевых аспектов. Футбол — это не просто командная игра с мячом, а одна из центральных социально-политических площадок, на которой идет борьба за смыслы и направления развития общества. И в структурах НФС, и в фанатской среде происходят политические изменения, растет дифференциация, сосуществуют различные направления развития. Все это влияет на отношение организованных ультраправых групп к профессиональному футболу. Немецкие крайне правые организации обнаруживают свое отчуждение от НФС и подотчетной ему мужской сборной. В то же время новая реальность футбола, сформированная миграцией, и меры по поддержке многообразия иногда наталкиваются на яростное сопротивление. В результате можно наметить несколько сценариев действий ультраправых группировок во время предстоящего Евро. Тем более что этот турнир будет сопровождаться культурной программой, где предусмотрены мероприятия с фокусом именно на разнообразии.
Сценарии
Во-первых, на матчах сборной Германии по-прежнему возможны инциденты с участием ультраправых. В отличие от клубов Бундеслиги, на уровне национальной сборной никогда не было прогрессивных ультрас, которые могли бы выступить в качестве противовеса для радикалов.
Во-вторых, за пределами стадионов следует опасаться акций против проектов, посвященных теме многообразия, и нападений на представителей дискриминируемых групп.
В-третьих, ультраправые будут использовать различные возможности для критики разнообразия в футболе, — например, волну ненависти в социальных сетях против небелых игроков в случае неудачного выступления. Большинство из этих сценариев относятся не только к сборной Германии, но и к участникам турнира в целом.
Заключение
Для сотен тысяч болельщиков чемпионат Европы 2024 года, вероятно, станет важнейшим спортивным событием и праздником культурного разнообразия. В то же время любой крупный футбольный турнир — это крайне политизированное мероприятие, а значит — потенциальная платформа для ультраправых деятелей. Тем более что чемпионат Европы совпадает с проходящим в июне «Месяцем гордости» (англ. Pride) ЛГБТиК*-сообщества и уже заявленной в противовес ему кампанией ультраправых под названием «Месяц чести» (нем. Stolz). Футбольные союзы, власти, болельщики и СМИ должны быть готовы к вышеописанным сценариям.
1. Немецкие хулиганы избили Даниэля Нивеля до состояния полусмерти 21 июня 1998 года в Лансе. Преступление произошло в ходе мужского чемпионата мира по футболу, проходившего во Франции. Нивель так никогда полностью и не оправился от полученных травм. ↑
2. В сотрудничестве со своими региональными ассоциациями НФС создал Центры обращений по поводу насилия и дискриминации, которые работают вместе с проектами «Сплочение через участие». Кроме того, борьбе с дискриминацией посвящены отдельные инициативы, включая, например, «Инициативу по повышению социальной ответственности в низовом футболе». Этим же занимаются любительские футбольные клубы. ↑
Главные итоги европейских выборов для Германии — резкий рост «Альтернативы для Германии» (с 11% до 15,9%) и еще более резкое падение «Зеленых». 11,9% — совсем не тот результат, на который могла рассчитывать партия, еще недавно претендовавшая на ведущие роли в немецкой политике. В борьбе же двух «общенародных партий», ХДС/ХСС и СДПГ, уверенную победу с 30% одержали христианские демократы — тогда как социал-демократы с 13,9% заняли только третье место.
Несмотря на то, что Европарламент обладает довольно ограниченным набором функций, влияние выборов в него трудно переоценить. Пять лет назад во многом именно успехи «Зеленых» на европейских выборах заставили правительства стран ЕС согласиться с решительными мерами по защите климата, а на этот раз по итогам выборов президент Франции Эммануэль Макрон распустил парламент и назначил досрочное голосование. В отставку также подал бельгийский премьер Александр Де Кро.
В Германии тоже раздавались голоса в пользу отставки Олафа Шольца и досрочных выборов, но он даже не прокомментировал эти предложения. Многие, однако, ожидают, что нынешние выборы — это только начало периода большой турбулентности. АдГ победила почти во всех районах на востоке страны в преддверии выборов в ландтагиТюрингии, Саксонии и Бранденбурга , намеченных на осень. Один из ведущих историков современной ГДР Илько-Саша Ковальчук не видит причин надеяться на лучшее и винит в случившемся «остальгию», расизм, отвержение свободы и авторитарное самосознание.
Крайне правые серьезно усилились во Франции, Германии и Австрии, но в целом расклад в Европарламенте остался во многом похожим на тот, что был в 2019 году, — за исключением серьезного ослабления «Зеленых» и либералов.
дekoder собрал мнения немецкоязычных журналистов и исследователей о том, как «правый поворот» изменит будущее Германии и Европы.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России
После каждых крупных выборов немецкие социологи анализируют, как изменились предпочтения избирателей: за какую партию они голосовали раньше и за какую отдали голос теперь. Сразу после европейских выборов Spiegel представил результаты сравнения с выборами в Бундестаг 2021 года, подготовленного “Infratest dimap”. Оказалось, что среди потерянных «Зелеными» избирателей наибольшая доля (840 тысяч человек) проголосовала за одну из «малых партий». Примерно по полмиллиона из сторонников 2021 года на этот раз отдали голос ХДС/ХСС или вовсе не пришли на выборы.
Прирост голосов АдГ примерно в равной доле (по 570 тысяч) объясняется поддержкой бывших сторонников социал-демократов и христианских демократов. Чуть меньше (430 тысяч человек) перекочевало к ним от свободных демократов. «Союз Сары Вагенкнехт» ожидаемо сумел собрать под свои знамена прежде всего избирателей СДПГ (580 тысяч человек), «Левых» (470 тысяч), а также «малых партий». Ошиблись те, кто ожидал, что к этой политической силе перекочует значительная доля симпатизантов АдГ — таковых в итоге оказалось всего 160 тысяч человек: меньше, чем бывших избирателей ХДС/ХСС и свободных демократов, и примерно столько же, сколько «Зеленых».
Еще один важный результат исследования: если «Альтернатива» и инструментализирует ностальгию по «старым добрым временам», как писали перед выборами многие аналитики, то прежде всего — виртуальную, а не реальную. Дело в том, что именно среди избирателей старше 60 лет, то есть тех, кто действительно эти времена помнит, партия занимает третье место по популярности. Во всех младших возрастных когортах она идет второй после ХДС/ХСС.
Убедительная победа ХДС/ХСС на выборах не мешает профессору политологии Андреасу Пютманну назвать консерваторов одним из разочарований этих выборов. В колонке на сайте католического Domradio исследователь отмечает, что под руководством Фридриха Мерца «Союз», как его называют в Германии, смог лишь немногим улучшить результат пятилетней давности — и это после двух лет пребывания в оппозиции крайне непопулярному «светофорному» правительству. Ни о каком повторении и, тем более, превышении исторических результатов ХДС/ХСС при Меркель (37,9% на выборах 2009 года) под руководством ее давнего оппонента речи не идет.
По мнению Пютманна, не оправдывает себя попытка ХДС/ХСС вернуться к домеркелевским консервативным позициям, заимствовать у АдГ правопулистскую риторику и «вонять сильнее скунса», которая привела только к тому, что избиратели «Альтернативы» уверились в ее правоте.
Политолог вообще предлагает не строить иллюзий относительно избирателей крайне правых: примерно половина их сторонников, согласно опросам, «осталась довольна» ходом избирательной кампании АдГ, в которую уместилось расследование о функционерах партии, готовых выслать из страны 24 миллиона людей с иностранными корнями, шпионские скандалы и заявления лидера предвыборного списка Максимилиана Кра о том, что он не считает «всех офицеров СС преступниками автоматически». Еще 22%, которые заявили, что в АдГ «слишком много правого экстремизма», все равно поддержали ее. «Это не тот случай, когда рыба гниет с головы», — пишет Пютманн.
Neue Zürcher Zeitung: Социал-демократы не могут вылезти из трясины
Швейцарская NZZ, чья постоянная критика в адрес Олафа Шольца стала поводом для шуток, стоит на своем: вина канцлера в поражении его партии и коалиции в целом очень велика. «Похоже, что, бесконечно веря в себя или убеждая всех, что верит, он в реальности своими политическими способностями никогда не превосходил роли зампреда молодежного объединения СДПГ», — пишет Сузанне Гашке.
Она настаивает, что социал-демократы совершили ошибку, сделав ставку на поддержку уязвимых групп: людей, остающихся без работы длительное время, беднейших беженцев, представителей различных меньшинств — которые при этом всем не планируют активно поддерживать СДПГ. Этот подход затягивает партию в трясину, но вылезти оттуда ее функционеры уже не способны, полагает журналистка, работающая в Германии.
Претензии в адрес СДПГ и ее лидера понятны, но, вообще говоря, по сравнению с предыдущими европейскими выборами эта партия потеряла не так уж много. Подлинные проигравшие — это «Зеленые», чей феноменальный успех на выборах 2019 года (они заняли второе место с 20,5%, набрав почти вдвое больше, чем за пять лет до этого) во многом предопределил большую «зеленую волну» в Европе. Парламентский корреспондент taz Тобиас Шульце полагает, что «Зеленые» ошиблись, поставив в центр своей кампании борьбу с крайне правыми и не рассказав избирателям, как именно собираются улучшать их жизнь. Журналист напоминает, что с того момента, как вице-канцлер Роберт Хабек год назад предложил так называемый «закон об отоплении», предполагающий обязательный (хоть и постепенный) переход домохозяйств на более дорогие возобновляемые источники энергии, рейтинг «Зеленых» ни разу не поднимался выше 15%.
По мнению Шульце, в эпоху «поликризиса» такая партия, как «Зеленые», и не должна рассчитывать на большее, ведь она предлагает дорогостоящие решения, которые неизбежно отпугивают значительную часть общества. Ошибка в этой ситуации не в самих этих решениях, потому что они все равно необходимы, а в том, чтобы, наоборот, жертвовать своей повесткой во имя сиюминутных политических целей. Например, идти на неприемлемые компромиссы с партнерами по правительственной коалиции только ради того, чтобы это правительство со своим участием сохранить.
В интервью той же taz руководитель Института исследований правого экстремизма при Тюбингенском университете Рольф Франкенбергер отвечает на вопрос о том, как «Альтернатива» добилась впечатляющего успеха у немецкой молодежи. По его мнению, тот факт, что АдГ успешнее других партий воспользовалась возможностями популярного среди молодых людей тик-тока, — не причина, а следствие того, что немки и немцы младше 25 лет живут в эпоху повторяющихся шоков, чего не было с их сверстниками на протяжении многих десятилетий. Повестка крайне правых нашла отклик, потому что предлагает несложные решения и доступную картину мира, в рамках которой есть хорошие «мы» и плохие «они».
На вопрос о том, стоит ли за ростом рейтингов «Альтернативы» поддержка большого бизнеса, как в США, Франкенбергер отвечает, скорее, отрицательно. По его словам, немецкое законодательство о финансировании партий фактически исключает возможность того, что о крупных пожертвованиях не было бы известно до сих пор.
Übermedien: 57 вопросов на следующий день после голосования
Издание Übermedien, специализирующееся на медиакритике, задается 57 вопросами, многие из которых понятны тем, кто постоянно следит за немецкими СМИ; часть — не что иное, как ироничные уколы в адрес коллег (именно здесь спрашивают, покупают ли NZZ только ради того, чтобы на следующий день после выборов прочесть, что «вся проблема в канцлере»), часть — самоирония. И почти все выдают грустную растерянность журналистов — например, вопрос №8: «Не пора ли перестать задавать смешные вопросы?»
Эта растерянность касается, в первую очередь, того, правильно ли журналисты и аналитики на протяжении многих лет оценивали АдГ — и как следует освещать деятельность этой партии теперь, когда она окончательно превратилась в важную часть немецкой политики. Например, журналисты задаются вопросом, стоит ли сводить ее поддержку к протесту против остальных политических сил, учитывая, что 70% избирателей АдГ говорят, что голосуют за нее, потому что разделяют цели и лозунги этой партии. И нужно ли трубить на каждом углу о том, что она правоэкстремистская, если 80% сторонников это не отталкивает.
Еще один вопрос: как СМИ должны отрабатывать темы, связанные с АдГ, так, чтобы снизить уровень ее поддержки? Или это принципиально неверная постановка вопроса? Должны ли теперь СМИ расширить «коридор мнений», допустимых для распространения? Особенно в тех районах, где АдГ уже получила большинство голосов? Будут ли сторонники и сторонницы этой партии читать, слушать и смотреть тех журналистов, которых считают ее противниками?
Помимо влияния выборов на Германию многие немецкие издания посвятили аналитические тексты и тому, как, собственно, они изменят европейскую политику. Дэвид Бродер в статье для левого издания Jacobin призывает быть насколько возможно прагматичными. Автор книги «Внуки Муссолини» о современном итальянском фашизме (а она во многом посвящена нынешней партии «Братья Италии»), он отмечает, что сотрудничество демократических сил с крайне правыми не обязательно разрушительно. Как и многие другие авторы, он предлагает смириться с тем фактом, что «брандмауэр», который так важен для немецкой политической сферы, давно разрушен во многих других странах Европы. И к фатальным последствиям это не привело.
Бродер обращает внимание на то, что французское «Национальное объединение» Марин Ле Пен давно отказалось от идеи выхода из Евросоюза, а «Шведские демократы», критикуя массовую миграцию, говорят о защите Европы как целого — и этим «заставляют немного вспомнить высказывания верховного представителя ЕС по иностранным делам Жозепа Борреля, сравнившего Европу с “садом”, который нужно защищать от “джунглей” внешнего мира».
К слову, вину за победу правых радикалов во Франции — самое мощное среди их достижений — Бродер возлагает на правительство Эммануэля Макрона в двух отношениях. Во-первых, в том, что оно выбрало ультралиберальный курс в экономике и позволило националистам критиковать себя с левых позиций. А во-вторых, в том, что попыталось заимствовать часть лозунгов ультраправых, в частности по борьбе с миграцией и исламизмом, чем только придало им респектабельности.
Geschichte der Gegenwart: Сотрудничество с радикалами — рискованный выбор
В статье, опубликованной в GeschichtederGegenwart еще до окончания выборов в Европарламент, политический исследователь Томас Бибрихер скрупулезно перечисляет плюсы и минусы того же самого брандмауэра на общеевропейском уровне. С одной стороны, в своем нынешнем виде он работает плохо: когда утвердившиеся партии пытаются заимствовать часть лозунгов крайне правых, но не допускают их в коалиции, то тем самым только добавляют аргументы в любимые радикалами конспирологические теории о заговоре элит. Кроме того, умеренные силы лишают сами себя важного козыря в политической игре — а именно возможного раскола в самих крайних партиях, некоторые представители которых сами категорически против сотрудничества с «коррумпированным истеблишментом». То есть строят свой собственный брандмауэр.
С другой стороны, риски разрушения этой стены тоже велики. И это не только нормализация правых идей, которая уже идет и выражается, например, в ужесточении общеевропейского миграционного законодательства. Речь еще и о том, что опыт европейских стран (Италии или Австрии) показывает: попадая в коалиции в качестве младших партнеров, праворадикалы довольно быстро превращаются в доминирующую политическую силу.
В Европарламенте сторонники этих взглядов представлены двумя группами: «Европейские консерваторы и реформисты» (туда входит партия «Братья Италии» премьера Джорджи Мелони и польская партия «Право и справедливость») и «Идентичность и демократия» (французское «Национальное объединение»). У умеренных консерваторов из Европейской народной партии велико искушение решить, что первые — это «респектабельные радикалы», сотрудничество с которыми допустимо. Особенно с учетом того, что они не требуют выхода из ЕС и поддерживают Украину. Но важно помнить, пишет Бибрихер, что по таким вопросам, как гендерное равенство или верховенство права, эти партии регулярно голосуют против демократической линии. Сотрудничество с ними в надежде на постепенное «очищение» — это рискованный выбор.
Штеффен Фогель в июньском номере журнала Blätter, также опубликованном еще до выборов в Европарламент, предлагает смотреть на будущую коалицию европейских умеренных консерваторов из Народной партии и ультраправых как на почти неизбежную. Правда, только в одном вопросе — климатическом. С одной стороны, признает Фогель, действующий состав Еврокомиссии, сформированный по итогам выборов 2019 года, принял одну из самых амбициозных в мире программ, направленных на прекращение выбросов CO2. Именно в этой области брюссельские чиновники вмешивались в политику национальных правительств особенно активно, что вызывало недовольство даже в Германии с «Зелеными» в правительстве.
С другой, за несколько месяцев до нынешних выборов повеяло ветром в противоположную сторону, когда Народная партия попыталась заблокировать закон «О защите природы», который обязывает государства-члены ЕС восстановить как минимум 30% пострадавших от деятельности человека природных зон. И лишь сильные позиции социал-демократов, либералов, левых и «Зеленых», у которых была ровно половина мест, обеспечили законопроекту прохождение. В новом составе Европарламента экологическая повестка почти наверняка отойдет на второй план.
Интересно, что две газеты, существенно отличающиеся по своему политическому направлению, не только NZZ, но и taz, находят основания для оптимизма в том, что, в отличие от Германии, Франции и Австрии, во многих других странах крайне правые потерпели довольно существенные поражения. Так случилось, например, в Польше, где правящие либералы из «Гражданской коалиции» получили больше мест, чем «Право и справедливость» (но меньше, чем те вместе с радикальными националистическими силами). В Финляндии ухудшили свои позиции крайне правые, входящие в правительственную коалицию, а в Дании — поддерживающие ее.
В Португалии консервативные в этой стране социал-демократы не успели прийти к власти в марте, как уже проиграли европейские выборы левым социалистам. То же самое случилось и в Словакии, где партия премьера Роберта Фико, считающегося пророссийским и антиукраинским, уступила первое место либералам.
Наконец, в Венгрии партия Виктора Орбана хоть и победила, но с худшим результатом за историю своего участия в европейских выборах.
Десятые по счету выборы в Европарламент начались. В большинстве из 27 стран Европейского Союза, включая Германию, избирательные участки откроются в воскресенье, но в некоторых голосование уже закончилось. дekoder рассказывает о том, какую роль Европарламент играет в европейской политике, как устроено голосование — и какова вероятность, что крайне правые и пророссийские силы действительно одержат историческую победу.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России
Европарламент переизбирается на основе всеобщего тайного голосования каждые пять лет, начиная с 1979 года. ↑
Сколько депутатов заседает в Европарламенте?
По итогам нынешних выборов в парламенте ЕС будет 720 депутатов — на 15 больше, чем в действующем (до выхода Великобритании из ЕС там заседал 751 человек). ↑
Европарламент — это действительно настоящий парламент?
Да, это настоящий парламент в том смысле, что он избирается в ходе всеобщего голосования и имеет право принимать законы. Но его полномочия существенно ограничены тем фактом, что Европейский Союз — не (настоящее) государство.
Европарламент — один из семи институтов ЕС, которые записаны в базовом договоре 2007 года, и три из них непосредственно влияют на его работу:
Совет министров Евросоюза, который часто называют просто Совет. Его иногда сравнивают с «верхней палатой», но он, во-первых, не избирается, а во-вторых, его состав не постоянен: все государства-участники делегируют в Совет по одному министру, но каждый раз разного, в зависимости от обсуждаемого вопроса. Ни один из общеевропейских законов не может быть принят без одобрения Совета в соответствии с процедурой, о которой расскажем отдельно.
Европейский совет — это орган, который объединяет глав государств и правительств Евросоюза. Они принимают ключевые решения, особенно связанные с общей внешней политикой ЕС, а также предлагают Европарламенту кандидата на пост председателя Еврокомиссии — правительства Евросоюза (а тот представляет еврокомиссаров — профильных «министров» ЕС). Теоретически депутаты могут отклонить предложенную кандидатуру, поэтому выдвижению обычно предшествуют консультации с прошедшими в Европарламент партиями. Но самостоятельно формировать коалицию, как, например, в немецком Бундестаге, евродепутаты не могут.
Сама Европейская комиссия, помимо того, что выполняет функции исполнительной власти, обладает почти монопольным правом законодательной инициативы, тогда как обычно в парламентах оно есть и у самих депутатов. А евродепутаты могут самостоятельно выдвигать только предложения, касающиеся устройства самого парламента, порядка избрания его членов и их работы, а также создавать комиссии по парламентскому расследованию. Кроме того, депутаты большинством голосов от своего состава могут требовать от Еврокомиссии инициировать законопроекты (но та имеет право отказаться).
Теоретически депутаты еще могут вынудить Еврокомиссию уйти в отставку — если проголосуют за это двумя третями от своего состава. Но такого еще ни разу не случалось. ↑
Какие законы принимает Европарламент?
Европарламент (совместно с Советом ЕС) принимает законы в тех сферах, которые отнесены к исключительной компетенции Евросоюза:
таможенное регулирование, то есть соответствие всей поступающей в ЕС продукции единому стандарту качества;
защита конкуренции;
внешняя торговля;
поддержка евро;
правила морского рыболовства.
Еще целый ряд областей отнесены к совместному ведению Евросоюза и стран-участниц:
правила внутриевропейского рынка;
социальная поддержка и рынок труда;
сельское хозяйство;
здравоохранение;
защита окружающей среды и др.
Евросоюз имеет преимущество в их регулировании — государства могут принимать собственные законы в этих областях, только если нет общеевропейских правил. В таких сферах, как например: здравоохранение, образование и культура регулирование остается полностью в руках национальных государств.
Кроме того, Европарламент (опять же, совместно с Советом ЕС) принимает бюджет Евросоюза, но очень маленький — около 1% от суммарного ВВП стран ЕС (для сравнения: немецкий бюджет в 2023 году составлял почти половину от ВВП).
Важное право Европарламента — одобрять или не одобрять международные договоры, которые касаются Евросоюза в целом. Условия выхода страны из ЕС также должны быть согласованы евродепутатами (в процессе «Брекзита» это было одним из камней преткновения). Их поддержкой должна заручиться и страна, которая хочет вступить в ЕС, что важно для Украины, Грузии и Молдовы. ↑
Какова роль Совета ЕС в принятии законов?
Готовьтесь: официальное название «Обычная законодательная процедура» звучит немного издевательски — потому что она ну совсем необычная. Хотя поначалу все действительно понятно: Еврокомиссия вносит законопроект, депутаты большинством от числа участников голосования принимают его в изначальном виде или с поправками передают Совету. Если тот подтверждает согласие квалифицированным большинством голосов (или единогласно, если евродепутаты внесли поправки к законопроекту Еврокомиссии) — ура, закон принят.
Сложности начинаются, когда Совет не соглашается с Европарламентом. В таком случае объявляется второе чтение. Законопроект принимается в редакции, на которой по итогам первого чтения настаивал Совет, во всех случаях, кроме тех, когда большинство от всего состава Европарламента высказалось против (в таком случае законопроект отклоняется) или поддержало одну или несколько новых поправок, — в таком случае законопроект опять отправляется в Совет. Если его члены поддерживают все предложенные поправки (для тех, которые Еврокомиссия одобрила, нужно квалифицированное большинство, для тех, что отвергла, — единогласное решение), то законопроект принят в этой редакции. Если нет — собирается согласительная комиссия.
Решение согласительной комиссии должно быть одобрено простым большинством от проголосовавших членов Европарламента и квалифицированным — Совета. В остальных случаях, а также если комиссия не выработала компромиссной редакции, законопроект не принимается.
Хорошая новость в том, что подавляющее большинство законопроектов все последние годы принимается уже на стадии первого чтения. ↑
Много ли вообще законопроектов проходит такую сложную процедуру?
Европарламент и Совет ЕС принимают примерно 70-80 законов в год (примерно половина из них — поправки к уже действующим). Промежуточный рекорд последних лет был поставлен в 2019-м — тогда вступило в силу 136 законодательных актов различной степени обязательности.
Отклоняются на различных стадиях всего по несколько законопроектов в год. Исключением стал пандемийный 2020-й: там провалилось 18 законодательных инициатив Еврокомиссии. ↑
Что значит «законодательные акты различной степени обязательности»?
Большинство законопроектов, одобренных Европарламентом и Советом ЕС, — это постановления, то есть, иными словами, обязательные к исполнению законы. Но также они принимают директивы — то есть рамочные законодательные акты, которые каждая страна должна имплементировать в соответствии со своим национальным законодательством. Бывают еще решения, их тоже необходимо выполнять, но касаются они одной или нескольких стран (например, в июле 2022 года Совет одобрил вступление Хорватии в зону евро).
Кроме того, Европарламент имеет право принимать необязательные к исполнению резолюции, некоторые из которых сами по себе становятся значимым событием, как минимум, с медийной точки зрения. Не так давно, например, депутаты отказались признавать выборы президента РФ. ↑
Санкции против России тоже принимал Европарламент?
Нет, первые санкции против России разрабатывали и утверждали лидеры государств, заседающие в Европейском совете (это президенты, премьеры и два канцлера). Он снова подключился к санкционной активности после начала полномасштабной войны России против Украины. Но большинство санкций принимал и принимает Совет ЕС. ↑
Какие решения Европарламент принял запоследние годы?
Депутаты подавляющим большинством голосов одобрили соглашение о «Брекзите», что было уже, скорее, формальностью, но запоминающейся, поскольку из-за долгих дискуссий об условиях выхода Великобритании из ЕС британские делегаты к тому моменту регулярно устраивали демарши вроде сидения спиной к президиуму.
Более влияющим на жизнь европейцев (а то и всего мира) стало решение Европарламента об унификации разъемов для зарядных устройств на всех новых гаджетах, которые будут продаваться на территории ЕС с конца 2024 года.
Кроме того, уходящий состав Европарламента одобрил миграционную реформу, инициированную председательницей Еврокомиссии Урсулой фон дер Ляйен. Она включает усиление проверки беженцев на внешних границах ЕС, чтобы они не так активно продвигались внутрь континента, а также новое понимание, какие государства считаются«безопасными» для возвращения туда нелегальных иммигрантов. Эти предложения активно критиковали правозащитники.
Наконец, Европарламент вступил в мощный конфликт с Еврокомиссией и даже подал на нее в Cуд Европейского союза, когда та разблокировала фонды поддержки для Венгрии, которые были заморожены из-за антидемократической политики Виктора Орбана. Еврокомиссия пошла на этот шаг, чтобы Орбан не сорвал саммит ЕС, но депутаты посчитали это грубым превышением полномочий. ↑
Сильно ли в итоге Евросоюз влияет на национальные законодательства?
Официальных данных о влиянии решений ЕС на законодательство стран-участниц нет. Учет сопряжен с многочисленными методологическими трудностями. Например, иногда требования Евросоюза реализуются без прямой отсылки к ним. И наоборот, политики могут приписывать непопулярные национальные законы влиянию ЕС, чтобы снять с себя ответственность.
По мнению экспертов, влияние ЕС на национальное законодательство значительно, но только в некоторых областях, таких как сельское хозяйство, торговля и защита прав потребителей. ↑
Хорошо ли работает вся эта система?
Это сложный вопрос. Применительно к Европарламенту довольно часто говорят о проблеме так называемого «демократического дефицита». Дело в том, что это единственный напрямую избираемый орган власти Евросоюза, который при этом имеет очень ограниченные полномочия. Это порождает у граждан ЕС ощущение, что в европейских делах от них ничего не зависит.
В 2022 году Европарламент принял специальную резолюцию с призывом расширить хотя бы собственное право законодательной инициативы. Но пока ничего не изменилось.
В то же время ограничен Европарламент не столько «евробюрократами», сколько представителями национальных властей из Европейского совета (еще не забыли? Это орган, где заседают главы государств и правительств стран ЕС) и Совета ЕС (это министры стран-участниц союза), которые имеют не меньшую легитимность. Расширение полномочий Европарламента означало бы сокращение национальных суверенитетов.
Одним из показателей того, как сами европейцы оценивают значимость Европарламента, можно считать интерес к выборам. И тут все не слишком утешительно: с 1979 года явка постоянно снижалась и только на предыдущих выборах 2019-го выросла с 42,6% до 51%. Для сравнения: в Германии на национальных парламентских выборах явка ни разу не падала ниже 70%, а на прошлые выборы Европарламента на участки пришли 61,5%. ↑
Избиратели
В выборах имеют право участвовать только граждане стран Евросоюза?
Да, активным избирательным правом (то есть правом избирать) обладают только граждане стран ЕС. И если право на участие в выборах местного самоуправления для иммигрантов то и дело становится темой политических дискуссий, то европейские выборы она до сих пор не затрагивала. ↑
Сколько всего людей имеет право на голосование?
Проголосовать могут примерно 350 миллионов европейцев, из них в Германии — 65 миллионов (60,9 миллиона немцев и 4,1 миллиона иностранцев). Это вторые демократические выборы по числу людей, имеющих право на участие, после индийских. ↑
С какого возраста можно голосовать?
В большинстве европейских стран голосовать могут люди старше 18 лет, но в Германии в 2024 году впервые примут участие 16- и 17-летние. Возраст участия в выборах был снижен также в Бельгии, на Мальте это случилось еще перед предыдущими выборами, а в Австрии с 16 лет голосуют и вовсе с 2007 года. В Греции разрешено голосовать с 17 лет, а в Венгрии — с 18, как и в большинстве стран Евросоюза, но вступившие в брак могут голосовать и в более раннем возрасте.
В 2022 году Европарламент предложил унифицировать правила выборов и разрешить голосовать с 16 лет во всех странах ЕС (разрешив иное в исключительных случаях), но это предложение еще должно пройти Совет Евросоюза и быть одобрено в самих странах — что лишний раз демонстрирует ограниченность полномочий Европарламента. ↑
Участие шестнадцатилетних сильно повлияет на исход выборов?
Скорее всего, не очень сильно. Чисто статистически: из 65 миллионов избирателей в Германии только 1,4 миллиона — люди в возрасте 16 и 17 лет (а всего проголосовать впервые сможет чуть больше 5 миллионов человек — это не только достигшие нужного возраста молодые люди, но и новые граждане Германии). Причем по данным опроса, проведенного этой весной, участвовать в выборах собиралось менее 60% людей в возрасте от 16 до 25 лет.
В том же опросе значительное большинство (67%) заявили, что удовлетворены тем, как устроена европейская демократия. При этом только 18% участников другого опроса сказали, что ощущают себя достаточно информированными о работе и задачах Европарламенте.
Самыми популярными политическими силами среди опрошенных еще в одном исследовании молодежи оказались «Зеленые», христианские демократы — и немногим меньше «Альтернатива для Германии». ↑
Участие в выборах добровольно?
В Германии — да, а вот в Бельгии, Болгарии, Люксембурге и Греции (с исключениями для людей старше 70 лет и избирателей, живущих в отдаленных районах) — обязательное. При этом в Болгарии никакого наказания за неучастие в выборах не предусмотрено, и явка там одна из самых низких в ЕС — на выборах 2019 года она едва превысила 30%. При этом в Бельгии и Люксембурге уровень участия действительно достигает почти 90%. ↑
Как проходят выборы?
Голосование идет четыре дня, но на самом деле в некоторых странах оно уже прошло в четверг, в других пройдет в пятницу и в субботу, а в большинстве состоится в воскресенье. В частности, в Германии.
За месяц-полтора до выборов немецкие избиратели должны были получить письмо с приглашением на избирательный участок, на котором их ждут. Они открыты меньше времени, чем в России: с 8 утра до 6 вечера. Зато устраивают их обычно примерно там же: в школах, в детских садах, в различных муниципальных и государственных учреждениях. Но выглядит все скромнее: купить ром-бабу или игрушку для ребенка не получится.
На голосование избиратель должен взять с собой паспорт или загранпаспорт, а также письмо с приглашением на выборы (хотя последнее не обязательно). Документы сверяют со списком избирателей, делают в нем соответствующую отметку, после чего отдают избирателю бюллетень. Дальше человек проходит к импровизированной кабинке для голосования, которая, как правило, представляет собой обычный стол или парту, на которые ставят «стенки», чтобы никто не мог увидеть, какой выбор был сделан. В Германии принято голосовать в полном одиночестве, вместе с человеком в «кабинку» могут зайти разве что малолетний ребенок или собака. Сделав выбор, избиратель складывает бюллетень пометками внутрь (все с той же целью обеспечить тайну голосования) и бросает его в избирательную урну. В кабинках для голосования запрещено фотографировать и делать видеозапись — и особенно выкладывать в интернет заполненный бюллетень, что считается нарушением тайны голосования. На самом участке селфи делать, в принципе, не воспрещается, но другие люди попасть на фотографию не должны. ↑
Есть ли возможность проголосовать через интернет?
Только в одной стране — в Эстонии. В Германии у отказа от интернет-голосования есть предыстория. На выборах в Бундестаг 2002 и 2005 годов в ходе голосования использовались специальные компьютеры, которые были установлены на избирательных участках. Но в 2009 году Конституционный суд ФРГ запретил их дальнейшее применение, посчитав, что технология не гарантирует тайну голосования. В принципе, это решение не исключает голосование через интернет, но его не ввели даже в период пандемии, когда проходили последние национальные парламентские выборы. ↑
Можно ли проголосовать по почте?
Да, в 14 из 27 стран Евросоюза. В Германии голосование по почте очень распространено и позволяет проголосовать из любой точки страны и даже мира. Избиратели могут заранее запросить специальное «удостоверение избирателя» (нем. Wahlschein) — в своем муниципалитете, по факсу, по электронной почте или, в некоторых частях страны, с помощью специального онлайн-формуляра. Вместе с ним выдают бюллетень и два конверта: белый и красный. Бюллетень с галочкой нужно положить в белый, неподписанный, конверт. А тот, в свою очередь, — вложить в красный вместе с заполненным «удостоверением избирателя». После чего красный конверт запечатать и отправить по почте (адрес уже указан на конверте).
Если письмо отправлено из Германии, платить за него не нужно; если из-за рубежа, то за почтовую марку платит сам избиратель. Если получать эти документы лично в муниципалитете, то можно заполнить и опустить их в почтовый ящик сразу же на месте (это нужно тем, кто хочет проголосовать заранее).
Избирательная комиссия должна получить письмо с бюллетенем не позднее 18 часов дня выборов, поэтому власти Германии настоятельно рекомендуют думать о голосовании по почте заранее. При этом избиратель или тот, кому он доверяет, может отнести запечатанный конверт по указанному там адресу самостоятельно, чтобы не зависеть от почты. ↑
Из-за границы голосуют?
Граждане Германии и еще 22 стран ЕС — да. Большинство из них предлагают прийти в дипучреждение или проголосовать по почте, но вот немцы могут сделать это, только отправив письмо. К слову, например, Австрия, Венгрия и Испания, в отличие от ФРГ, покрывают расходы на отправку письма с бюллетенем. А вот Чехия, Ирландия, Мальта и Словакия вообще не разрешают своим гражданам голосовать из других стран — ни в посольстве, ни письмом. ↑
Депутаты
Кто может стать депутатом?
Депутатом может стать любой гражданин страны ЕС, достигший возраста, с которого на выборах разрешено голосовать, — то есть в случае Германии 16 лет. Самой молодой депутаткой в истории Европарламента в 2019 году стала датчанка Кира Мария Питер-Хансен, которой исполнилось 21, а самым пожилым остается грек Манолис Глезос — ему было 92 года в момент избрания в 2014-м.
Выдвигаться можно и в стране своего гражданства, и в любой другой стране Евросоюза при соблюдении условий, которые она выставляет в таком случае. ↑
Много ли в Европарламенте женщин?
По итогам выборов 2019 года из 751 депутата 308 были женщины — это 41%. Для сравнения: в немецком Бундестаге женщин 35% (256 из 736). ↑
Сколько получают евродепутаты?
Зарплата евродепутата — почти 8 тысяч евро в месяц после уплаты налогов. Депутат Бундестага получает примерно 7 тысяч евро после выплаты налогов. Парламентской неприкосновенностью те и другие защищены в равной мере. ↑
Сколько депутатов у каждой страны?
Страны ЕС представлены в Европарламенте пропорционально их населению: от шести человек от Мальты, Люксембурга и Кипра до 96 от Германии. Это может показаться ущемлением прав менее крупных стран, но важно помнить, что возможности Европарламента сильно ограничены Советом ЕС, где всякий раз заседает по одному министру от каждый страны. ↑
Выборы проходят по партийным спискам или по одномандатным округам?
Только по партспискам, при этом в каждой стране избиратели голосуют за одну из своих национальных партий — как таковых общеевропейских партий не существует. Правила голосования тоже отличаются от страны к стране: в некоторых (в частности, в Германии) можно проголосовать за партийный список целиком и только в том порядке, в котором он сформирован. В других избиратель может выбрать из этих списков отдельных кандидатов и/или ранжировать их по степени своей поддержки.
Если европейцы постоянно проживают в другой стране ЕС, то они, как правило, имеют право выбирать: голосовать ли за «свои» партии или за местные. В Германии имеют право участвовать в выборах граждане других европейских стран, которые достигли 16 лет, проживают в ней постоянно и в последние три месяца не покидали территорию Евросоюза.
В 2018 году Совет ЕС предложил тем странам-участницам, которые делегируют в Европарламент больше 35 депутатов, ввести проходной барьер — от 2% до 5%. Но немецкий Конституционный суд еще в 2014 году признал тогдашний проходной барьер в 3% неконституционным, и с тех пор на европейских выборах в Германии его нет. Благодаря этому немецкие малые партии имеют наибольшие шансы добиться избрания именно в Европарламент, а вот влияние крупных это, наоборот, ослабляет (к примеру, на выборах в Бундестаг между ними распределяются голоса тех, кто проходной барьер не преодолел). Всего в выборах в Германии участвует 35 партий. ↑
Если все голосуют за свои национальные партии, то как они взаимодействуют в Европарламенте?
Большинство из них входят в тот или иной общеевропейский блок. Именно они составляют фракции Европарламента. Сейчас их семь: «Левые», «Зеленые», Социалисты и демократы, «Обновление Европы» (либералы, к которым от Германии относится Свободная демократическая партия), Европейская народная партия (правоцентристы, от Германии в ее составе ХДС/ХСС), «Европейские консерваторы и реформисты» (правые евроскептики), «Идентичность и демократия» (крайне правые).
Начиная с выборов 2014 года каждая из этих фракций может предлагать своего кандидата на пост председателя Еврокомиссии, но это предложение ни к чему не обязывает Европейский совет. ↑
Где заседает Европарламент?
Европарламент проводит заседания сразу в двух городах: в Брюсселе и в Страсбурге (а секретариат у него расположен вообще в Люксембурге). Страсбург имеет большое символическое значение — как столица Эльзаса, из-за которого началась сначала франко-прусская, а потом во многом и Первая мировая война. Теперь он служит символом окончательного примирения. Но большую часть времени депутаты проводят в столице Бельгии, где находятся многие другие европейские институты, так что было бы куда экономнее и экологичнее сделать ее постоянной резиденцией парламента. Но это решение пока не принято. ↑
Прогнозы
Кто победит?
Второй или даже третий раз подряд главный вопрос европейских выборов — смогут ли крайне правые существенно усилить свои позиции. Прогнозы, которые делают аналитики, базируясь на данных социологов, говорят о том, что это вполне возможно и что «Европейские консерваторы и реформисты» вместе с «Идентичностью и демократией» и примкнувшими к ним внефракционными правыми партиями могут вместе получить до четверти голосов. Такого представительства у этих сил не было никогда в истории Европарламента. Но и до большинства это очень далеко.
Более того, умеренные и левые политические силы вполне способны решить вопрос о главе Еврокомиссии — «премьер-министре Европы», которого предлагают главы государств и правительств, а утверждает Европарламент, — без участия правых. Прогнозы показывают, что уверенную победу должна одержать Европейская народная партия, которую представляет действующая председательница — немка Урсула фон дер Ляйен. Это дает ей все основания надеяться, что ее номинируют на пост вновь. ↑
Как проголосуют немцы?
Последние предвыборные опросы сулят довольно уверенную победу ХДС/ХСС, которая возглавляет и национальные партийные рейтинги. Однако основное внимание, как и в целом в Европе, приковано к будущим результатам крайне правых. Избирательная кампания для «Альтернативы для Германии» (АдГ) получилась тяжелой. Ближайшего помощника лидера ее предвыборного списка Максимилиана Кра заподозрили в шпионаже в пользу Китая, его самого — в получении денег от России. А когда он заявил в интервью, что не считает всех офицеров СС «автоматически преступниками», с АдГ отказались иметь дело другие крайне правые политические силы, так что в новом составе Европарламента она рискует остаться в одиночестве, без фракции. Опросы обещают партии увеличение результата на несколько процентных пунктов — и, возможно, события последних недель с нападением на митинг крайне правых в Мангейме и убийством полицейского им помогут, — но сейчас не похоже, что это станет решительным прорывом. Их успехи вполне могут затмить достижения «Союза Сары Вагенкнехт», которая может пройти в Европарламент с первого же раза (как когда-то и АдГ). Все это до предела обострит интригу на немецких региональных выборах осенью, где казалось, что у «Альтернативы» есть реальные шансы победить и в Тюрингии, и в Саксонии, и в Бранденбурге.
Тем временем главными проигравшими, как и в Евросоюзе в целом, рискуют стать «Зеленые». В целом, для правящей коалиции европейские выборы могут оказаться тяжелым испытанием, если только у социал-демократов не получится в последний момент заскочить на относительно почетное второе место. Опросы этого не исключают. ↑
Какое это все имеет значение для России?
Конечно, в своем идеальном сценарии Кремль предпочел бы, чтобы близкие ему радикалы с левого и правого флангов получили в Европарламенте большинство. Но даже и то, что происходит сейчас, если базовые прогнозы сбудутся, его должно более чем устроить. Небольшой прирост крайне правых групп плюс внефракционные силы — типа той же «Альтернативы» и «Союза Сары Вагенкнехт» — обещают ему больше голосов с критикой санкционной политики и поставок оружия Украине. ↑
Почему выборы в Европарламент всем так интересны?
Учитывая ограниченность полномочий евродепутатов, может показаться, что выборы в Европарламент несколько «переоценены». И все же это не совсем так. Помимо того, что евродепутаты, как мы видели, участвуют в принятии решений, которые реально влияют на жизнь десятков и сотен тысяч людей, сами по себе выборы дают уникальную возможность в реальном времени сравнить электоральные предпочтения людей в разных странах Евросоюза. Более того, на большом материале оценить, как на них повлияли пандемия, экономический кризис и российская агрессия против Украины.
Кроме того, это голосование — своеобразный стресс-тест для блока. По уровню поддержки радикалов и евроскептиков на обоих флангах политического спектра можно понять, как далеко европейское общественное мнение от того, чтобы согласиться на следующий шаг в европейской интеграции. ↑
.svg){kind=link}