дekoder | DEKODER

Провозгласив западный мир враждебным России и попытавшись этим обосновать агрессию против Украины, Владимир Путин, среди прочего, утверждает, что его режим призван защитить так называемые «традиционные ценности». В значительной мере речь идет о том отношении к человеческому телу, которое понятно Путину, ровесникам из его окружения и какой-то части россиян. Цель российского авторитарного режима, как и многих подобных ему в прошлом, — в том, чтобы поставить под контроль различные формы человеческой телесности и сексуальности. С начала полномасштабной войны власти последовательно объявили «экстремизмом» ЛГБТК-активизм и резко ограничили права трансгендерных людей, в том числе запретив получать необходимую им медицинскую поддержку. Домашнее насилие в России было декриминализировано еще до начала полномасштабной войны, в 2017 году.  

Тем временем все больше государств Европы принимает законы, согласно которым насилием считается сексуальный контакт без четко выраженного согласия партнера или партнерши. В июле такая норма начала действовать в Швейцарии, и ее цель в том, чтобы четко разграничить сексуальные отношения и сексуализированное насилие: «нет — значит нет» и «только да — значит да». Тема тела и секса действительно обретают все более явное политическое звучание. 

Авторы статьи в швейцарской NZZ пытаются разобраться, возможен ли секс, который будет нравиться всем.  

Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.

В фильме «Рокки» есть сцена, когда главный герой, боксер Рокки Бальбоа, впервые приводит к себе домой застенчивую продавщицу Адрианну: отпирает дверь, заталкивает свою спутницу внутрь и первым начинает раздеваться. Оставшись в джинсах и майке, он с вызывающим видом демонстрирует свой мускулистый торс. Девушка явно чувствует себя не в своей тарелке, она в нерешительности стоит у двери, не сняв даже пальто и шапочку. Рокки подходит к ней, Адрианна хочет выйти, но он резко захлопывает дверь, зажимая ее в углу и обеими руками закрывая путь к выходу. Затем целует ее. И она, в конце концов, покоряется. 

И что это? Соблазнение? Или домогательство? Может, в наше время Рокки Бальбоа за такое судили бы? Фильм, вышедший на экраны в 1976 году, сегодня заставляет крепко призадуматься. В любом случае, сложно себе представить, что в 2024 году лента с подобными сценами могла бы получить три «Оскара». Профессор уголовного права Марсель Александр Ниггли уверен в одном: «В соответствии с сегодняшним уголовным законодательством о половых преступлениях в действиях Рокки содержится состав преступления. Он обязан был остановиться раньше». С юридической точки зрения тот факт, что в итоге женщина, очевидно, осталась всем довольна, ничего не меняет. «Преступление уже совершено. Если бы она на следующий день рассказала об этом подруге, а та сообщила в полицию, за данное преступление можно было бы привлечь к ответственности и назначить уголовное наказание», — заключает профессор Ниггли. 

Секс — это не определение из уголовного права 

Короткая сцена из «Рокки» иллюстрирует, насколько изменилось отношение к сексуальности в нашем обществе за последние пятьдесят лет. В глазах наших родителей Рокки и Адрианна просто играли свои гендерные роли, заданные современной культурой: он завоевывает ее, она робеет. В такой парадигме женское «нет» было, так сказать, частью прелюдии. Сегодня секс без согласия — это уголовное преступление. После 1 июля 2024 года, когда в силу вступили поправки к уголовному законодательству о сексуализированном насилии, это стало еще более очевидным. Если раньше изнасилование или принуждение к сексуальной связи было наказуемо в случае какого-либо воздействия на жертву — например с помощью угроз, насилия или психологического давления, — то теперь достаточно лишь того факта, что контакт происходил против воли жертвы или жертва находилась в состоянии шока. 

Понятное дело, едва ли кто-то станет резко менять свои сексуальные привычки из-за только что принятого закона. Большинство людей по умолчанию исходит из того, что, находясь в постели с партнером или партнершей, они уже заручились его или ее согласием на секс. А если что не так, они сразу поймут. Даже если речь идет о сексе с едва знакомым человеком из тиндера. Но так ли это на самом деле? В исследовании 2019 года, проведенном по заказу Amnesty International, 22% женщин старше 16 лет в Швейцарии заявили, что они лично сталкивались с действиями сексуализированного характера против своей воли. Так что же происходит за закрытыми дверями спален в этой стране? Бывает ли секс, который устраивает всех? Вот в чем вопрос. 

Большинство людей по умолчанию исходит из того, что, находясь в постели с партнером или партнершей, они уже заручились его или ее согласием на секс

Нет — значит нет. В уголовном праве границы дозволенного предельно ясны. Однако практика нередко оказывается сложнее, чем теория. Дело в том, что хрестоматийные преступники, внезапно нападающие на незнакомую жертву в лесу или темном переулке, фигурируют лишь в 10% дел об изнасиловании. В подавляющем большинстве случаев преступник и жертва были знакомы. В связи с этим с юридической точки зрения сложно четко и однозначно определить характер волеизъявления сторон. В том числе потому, что в нашем Уголовном кодексе просто-напросто отсутствует определение понятия «секс». В системе уголовного правосудия Швейцарии используется вот какая уловка: «С точки зрения уголовного права, действие сексуального характера — это действие, обладающее сексуальным характером по мнению непричастной третьей стороны», — объясняет профессор Ниггли. Если кто-то помочился на дерево в общественном месте, это непристойно, но это не считается действием сексуального характера, даже если видны гениталии. В то же время мужчина не может схватить женщину за грудь и сказать потом, что он не думал ни о чем сексуальном (если только он не гинеколог, проводящий таким образом необходимый врачебный осмотр). 

Секс — это эволюционное преимущество 

Определение, которое оказало самое сильное влияние на общественное представление о сексе, пришло из биологии. «Секс порождает генетические вариации, и это хорошо. Сперматозоид и яйцеклетка генетически не идентичны отцу и матери», — говорит Аксель Майер, профессор эволюционной биологии из университета города Констанца. По сравнению с размножением клеток путем деления половое размножение арифметически менее выгодно, так как производит потомство лишь половина особей вида, а именно самки. Однако, по словам Майера, в качественном и эволюционном смысле это — огромное преимущество. 

Пока все просто. Секс — это половой акт. А половой акт — это секс. Но почему тогда существует гомосексуальность? А как же оральный секс и мастурбация? На самом деле все эти варианты долгое время были запрещены или, по крайней мере, порицались обществом. В определенных кругах так происходит по сей день, хотя у эволюционной биологии есть объяснение и для них: женщины фертильны лишь несколько дней в месяц, но секс в любой форме помогает укрепить связь в паре и тем самым способствует сохранению вида. 

Только вот продолжение рода может совершаться и в результате изнасилования, но сегодня никто не осмелится назвать это сексом. Ведь человек — это не только природа, но и культура. Причем именно в вопросах сексуальности культура всегда поднимала голос. Сначала секуляризация общества сняла с секса печать греховности, затем изобретение противозачаточных средств отделило секс от деторождения, и, наконец, движение за эмансипацию окончательно сделало секс актом свободной воли. 

Секс — это политика 

Соответственно, кого, когда и как мы любим, зависит не только от эволюционного развития и личных предпочтений, но в не меньшей степени и от социально-культурных условий. Секс — это основа интимной жизни, однако при этом он крайне политизирован. Причем он был таким еще до наступления феминизма, который все личное сделал публичным, но с тех пор — особенно. 

Что такое секс? Когда дети задают этот вопрос родителям, стандартный ответ обычно начинается со слов: «Когда взрослые очень любят друг друга…» Однако в жизни взрослых даже этот зачин не соответствует действительности: сила секса не всегда ограничена любовью. Несмотря на то, что религия и общественная мораль издавна стремились загнать его в упорядоченное русло брака или хотя бы гетеросексуальности, никогда и нигде ничего не выходило. Даже церковным деятелям, давшим обет безбрачия, одной любви к Иисусу порой было недостаточно.  

Так какую же роль играет секс в современном обществе и какие потребности он удовлетворяет, если речь больше не идет исключительно о продолжении рода? Поездка на автобусе в пригород Цюриха к известному сексологу Каролине Бишоф позволяет убедиться как минимум в том, что секс, эта «самая прекрасная мелочь в мире», встречается сегодня буквально везде. В киоске на остановке Клусплац мы видим обложку газеты Blick с фотографией Ким Кардашьян в облегающем леопардовом бикини, а на выезде из города замечаем, что кто-то нарисовал пенис поверх морковки на рекламном плакате [супермаркетов] Coop «Miini Region». И дальше, когда едем по пригородам, у каждой автобусной остановки всегда можно найти граффити со словом на букву F, хотя домов становится все меньше и меньше. 

Культуролог Беате Абсалон из Германии исследует вездесущность секса в своей недавно вышедшей книге «Not Giving a Fuck». Она убеждена, что секс стал залогом счастья и успеха, по которому определяется ценность человека и его идентичность. Исходя из того, что у человека в сексе есть, а чего — нет, мы судим, насколько он свободен и крут, ханжа ли он или секси. И даже делаем вывод о его мужественности или женственности.  

Неудивительно, что причины, по которым люди занимаются сексом, чрезвычайно разнообразны. Американские психологи Синди Местон и Дэвид Басс в своем часто цитируемом исследовании 2007 года «Why Humans Have Sex» обнаружили 237 различных мотивов, в том числе: «чтобы избавиться от фрустрации», «от скуки», «чтобы испытать оргазм», «на спор», «чтобы заставить кого-то ревновать», «чтобы быть любимым», «чтобы почувствовать свою силу», «было невозможно сказать “нет”». Даже этих нескольких примеров достаточно, чтобы понять: секс — дело непростое. 

Секс — это вопрос образования 

«В сексе можно выделить несколько составляющих: физическую, эмоциональную и рациональную. Чувства, ощущения и мысли — все это часть секса», — говорит врач Каролина Бишоф, сотрудница Центра междисциплинарной сексологии и медицины в Цюрихе, изучавшая сексологию в США. По ее словам, в нашем западном мире, где принято разделять телесное и духовное, в первую очередь необходимо развивать способность воспринимать собственное тело. «Считается, что сексуальность — это нечто естественное, чем все обладают по умолчанию. На самом же деле врожденная сексуальность ограничивается исключительно половым актом, а это умеют даже собачки». Всему остальному — эротике, прикосновениям, возбуждению, соблазнению и игре — нужно учиться. Для примера возьмем актуальную проблему, с которой сексолог часто сталкивается на практике: тот факт, что сегодня мужчины гораздо чаще жалуются на отсутствие полового влечения, связан с определенным давлением на них в сексуальном плане. Причем нередко роль здесь играет потребление порнографии. На фоне визуальных образов из порно юноши, не обладающие большим опытом в реальных отношениях, теряют способность к эротизации «нормальных женщин из плоти и крови». Этому приходится учиться. 

Cекс стал залогом счастья и успеха, по которому определяется ценность человека и его идентичность

Вторая серьезная проблема, по мнению Бишоф, заключается в обете молчания, которым словно окутаны вопросы, связанные с сексом. А ведь «чтобы достичь согласия в полном смысле слова, люди сначала должны осознать, что им нравится, а что нет, а затем суметь выразить свои предпочтения». Бишоф много лет проводила тренинги для медиков, обучая их вести разговор с пациентами на темы секса. Она убеждена, что, несмотря на повсеместность секса, очень многие люди не в состоянии объяснить, что именно их возбуждает, а что нет. В нашем обществе не хватает языка, которым можно было бы рассказывать о сексуальности. В итоге мужчина может предположить, что женщине наверняка понравятся те прикосновения, которые нравятся ему самому. А женщина, чувствуя его влечение, не станет возражать либо из стыда, либо из страха разочаровать. «Когда человек чувствует, что над ним совершили насилие, это не всегда результат того, что к его или ее “нет” отнеслись без достаточного уважения. Порой пострадавшие лишь через некоторое время понимают, что сами позволили перейти собственные границы или делали что-то исключительно из желания соответствовать чьим-то чужим представлениям», — объясняет Бишоф. И одними поправками к уголовному кодексу здесь не обойтись.  

Секс — это наполовину слова 

Наглядный пример иного подхода — виды секса, которые в принципе невозможны без разговора: например, бондаж, или садомазохизм, как его называли раньше. Сегодня эта практика носит название БДСМ. За четырьмя буквами скрываются три сокращения: Bondage & Discipline (бондаж и дисциплина), Dominance & Submission (доминирование и подчинение) и Sadism & Masochism (садизм и мазохизм). «На любой БДСМ-встрече основное значение имеют разговоры, или переговоры, как мы их называем. На них уходит половина времени», — говорит 40-летний мужчина из восточной Швейцарии, который просит называть себя Тоторо. Он входит в совет швейцарского БДСМ-клуба и общается с нами вместе со своим коллегой под псевдонимом Кот. 

Игра, или сессия, как ее называют сами участники, делится на три части. Первая часть — это переговоры: кто чего хочет, кто что делает? Например, одна сторона предпочитает веревки, другая — наручники. Вся процедура сессии подробно обсуждается, обо всем необходимо договориться. В частности, согласовать так называемое стоп-слово (своего рода аварийный тормоз). Вторая часть — это, собственно, сама сессия. А третью часть Тоторо и Кот называют aftercare. Этот этап также обсуждается заранее: возможно, кто-то захочет пообниматься после или съесть шоколадку. «Сессия состоит примерно на 50 процентов из разговоров, на 30 процентов из игры и на 20 процентов из aftercare», — говорит Кот. 

На любой БДСМ-встрече основное значение имеют разговоры. На них уходит половина времени

В БДСМ акт деконструируется, отдельные его части обсуждаются и определяются. «Ничего не мешает поступать так же и в обычном ванильном сексе, — говорит Тоторо, — но там это практически никогда не практикуется». Иными словами, БДСМ можно назвать своего рода авангардом эпохи, в которой вопрос взаимного согласия доминирует в общественной дискуссии о сексуальности и связанных с ней отношениях власти. 

Секс — это еще и воспитание 

Но как человек может научиться отличать то, чего он действительно хочет, от того, что ему (или ей) кажется, что должен хотеть? Как освободиться от социальных ожиданий и ограничений? Несмотря на то, что ролевые модели мужчин и женщин за последние пятьдесят лет претерпели значительные изменения, устоявшиеся образы по-прежнему влияют на представления о том, что считать в сексуальном плане подобающим для обоих полов. О чем свидетельствует и визит к Лило Гандер, специалистке по половому воспитанию, принявшей нас в уютном офисе, расположенном в модном 4-м округе Цюриха. Гандер уже больше двадцати лет работает в экспертном центре под названием Lust und Frust («Радость и грусть»), а последние шесть лет возглавляет это подразделение муниципальной медицинской службы для школьников. Здесь сначала в шестом классе, а затем еще раз в средней школе, по отдельности с мальчиками и девочками, обсуждают вопросы сексуальности, телесности, чувств, влюбленности и пубертата.  

На протяжении многих лет представления и опасения детей и подростков остаются на удивление неизменными, хотя, казалось бы, теперь на переменах все говорят о сексе и показывают друг другу откровенные фото на смартфонах. Скажем, и сегодня, когда молодых людей просят написать на карточках свои пожелания по поводу флирта, мальчики часто пишут, что им кажется странным, когда девушка делает первый шаг. А девушки считают, что парень должен попробовать познакомиться с ними несколько раз. «Я всегда добавляю: “Ты можешь сразу сказать, чего ты хочешь. А еще ты сама можешь сказать ему, если он тебе понравился”», — рассказывает Гандер. 

Главный ее совет всегда один: говорите друг с другом! Не переставайте делать это. В Lust und Frust сексуальный опыт иллюстрируют наподобие светофора. Согласно этой схеме, в сексуальной жизни человека в равной степени участвуют мозг, сердце и половые органы. И когда речь заходит о сексе, ни одна из этих трех частей не должна гореть красным. Везде должен быть либо зеленый свет, либо в крайнем случае — желтый. Желтый допустим потому, что основная дилемма с сексуальностью как раз заключается в том, что по-настоящему открыть и узнать, что вам нравится, а что нет, можно только дойдя до определенной границы. Что же такое секс? Детям и подросткам ответить на этот вопрос еще сложнее, чем взрослым, говорит Лило Гандер. Например, очень многие из них, по ее словам, не включают в это понятие оральный секс. 

Секс — это про «все возрасты покорны» 

В общем, дети определяют секс так же, как Билл Клинтон, который в 1998 году пытался выпутаться из скандала со своей стажеркой Моникой Левински, ограничив определение секса исключительно половым актом. В наше время, после кампании #MeToo, бывший президент США, вероятно, так легко не отделался бы. Одно из достижений #MeToo — то, что сексуальные домогательства перестали восприниматься как мелкие правонарушения. Люди осознали, что их положение в структурах власти сильно влияет на вопрос согласия и, соответственно, на трактовку действий сексуального характера. 

Однако социальные ожидания и ролевые модели засели в спальне. Они доминируют в сексе, особенно в тот период жизни, когда молчат больше всего: в пожилом возрасте. Пробел в наших эмпирических знаниях относительно сексуальности во второй половине жизни резко контрастирует с той важностью, которую эта группа населения имеет для общества. Если тема сексуальности не проявляется при клинической диагностике какого-либо заболевания, то в этом возрасте ей практически не уделяется научного внимания. Создается впечатление, что вместе с человеком на пенсию выходят и его половые органы. Между тем исследование, проведенное в 2003 году при поддержке Швейцарского национального научного фонда, показало, что секс остается актуальным для трех четвертей пожилых людей в Швейцарии, а интерес к нему снижается лишь к 75 годам. «Но существует разрыв между желанием и реальностью, — говорит Коринна Хафнер Уилсон, руководительница отдела помощи на дому организации Pro Senectute. — В первую очередь, от отсутствия партнера страдают женщины. В этой возрастной группе женщины составляют большинство, и если они не занимаются сексом, то это, вопреки расхожим стереотипам, далеко не всегда связано с отсутствием интереса». Несмотря на эротические желания, на консультациях тема секса затрагивается редко.

Создается впечатление, что вместе с человеком на пенсию выходят и его половые органы

В упомянутом опросе есть одна цифра, которая бросается в глаза и может объяснить сложившуюся ситуацию: 37% женщин и 28% мужчин получать удовольствие от сексуальной жизни мешают строгие моральные представления, усвоенные в процессе воспитания. Так, по словам Хафнер Уилсон, пожилые мужчины сами подвергают себя давлению, отождествляя полноценный секс с безупречной эрекцией. То есть именно в пожилом возрасте эротическое удовольствие зависит от широты определения секса. Американка Джоан Прайс, признанная экспертка по вопросам секса в пожилом возрасте, написавшая несколько бестселлеров на эту тему, считает: «Секс — это получение удовольствия от того, что другие даже не сочтут сексом. Например, от объятий в теплой ванне». В 70 лет половые органы уже функционируют иначе, чем в 20, но, возможно, именно это поможет наконец-то отбросить представления общества о том, каким может, должен и обязан быть секс. 

Секс — это моральный риск 

«Говорите друг с другом», — наставляют секс-педагоги города Цюриха. «Говорите друг с другом», — рекомендуют представители БДСМ-сообщества. «Говорите друг с другом», — к такому же совету пришла и профессор философии из Франции Манон Гарсия, написавшая на волне #MeToo и дебатов о сексуализированных преступлениях целую книгу о понятии согласия в сексе под названием «Разговор полов. Философия одобрения». Она стремится к комплексному подходу, обращаясь и к Канту, и к Мишелю Фуко, и даже к БДСМ-практикам, и приходит к выводу: «Секс сопряжен с моральным риском». Дело в том, что власть и доминирование всегда были и до сих пор остаются неотъемлемой частью сексуальности и сексуального влечения. Это справедливо не только для гетеросексуальных отношений, но и для них тоже. В условиях патриархата вопрос согласия в сексуальной жизни долгое время имел значение только для женщин: «Мужчина ни с чем соглашаться не должен, он просто действует, — пишет Гарсия. — Нам необходимо научиться эротизировать равенство, а не власть». 

Главный совет всегда один — говорите друг с другом!
Не переставайте делать это

Конечно, Гарсиа отдает себе отчет в том, что решение не всегда принимается свободно, а волеизъявление не всегда искренне. Что люди занимаются сексом по самым разным причинам, что порой они соглашаются на секс, потому что слишком устали или просто из жалости. Именно поэтому так важно осознать, что «моральная оценка сексуальности не может быть бинарной» и не все морально сомнительные формы секса подлежат наказанию. 

Если мы хотим эротизировать равенство, без дискуссии нам не обойтись. Тут возникает проблема: секс рискует превратиться в прагматичное обсуждение процесса с целью взаимовыгодного обмена сексуальными услугами. И тогда мы потеряем такие неотъемлемые части Эроса, как острота и неожиданность. Тем не менее Манон Гарсия убеждена, что без диалога никак: если наша цель — борьба с гендерным неравноправием при сохранении сексуальной автономии каждого человека, то «согласие, понимаемое как разговор об эротике, несомненно, — будущее любви и секса». 

И тут внезапно выясняется, что современная мыслительница-феминистка говорит примерно то же, что и основатель Playboy Хью Хефнер, принадлежавший совсем другой эпохе и сказавший однажды: «Секс происходит между ушей, а не между ног». 

Читайте также

Спрашивали? Отвечаем! Достигнуто ли в стране Меркель гендерное равенство?

Как поход Кремля против «гендера» привел российскую армию в Украину

Это могло стать главным кейсом #MeToo в Германии

«Задетые чувства не оправдывают вмешательства в литературу»

Зачем мужчинам феминизм

Книга «Как умирают демократии» (How Democracies Die), вышедшая в 2018 году, на второй год президентства Дональда Трампа, с научных позиций зафиксировала то, о чем говорили многие журналисты и, разумеется, противники тогдашнего президента: его политические методы угрожают демократической системе как таковой. Авторы книги — хорошо известные в академической среде политологи Стивен Левицки и Даниэль Зиблатт.  

В фокусе их внимания то, как демократия перерождается изнутри — когда с помощью законных процедур к власти приходят авторитарные лидеры. По мнению ученых, ключевая предпосылка для этого — размежевание общества на разные группы с резко отличающимися ценностями и приоритетами и при этом с равными политическими правами. Это размежевание, в свою очередь, ведет к поляризации — когда партийные элиты перестают верить в возможность договориться с оппонентами, и удержать власть становится для них важнее, чем сохранить демократию. Ради этого они соглашаются предоставить все свои немалые ресурсы авторитарным популистам — вчерашним аутсайдерам политической системы.  

Перед возможным возвращением Трампа к власти многие левые и либеральные журналисты, политики и эксперты встревожены тем, что во время своего второго срока он может кардинально изменить и конституционный порядок внутри США, и международные отношения. Особенно на фоне «правого поворота», который переживают европейские страны. Значит ли это, что мировой демократии угрожает экзистенциальная угроза? Об этом интервью Даниэля Зиблатта газетe NZZ am Sonntag. 

Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России.

Алайн Цукер: В Европе правые популисты на марше. В Нидерландах выборы недавно выиграл Герт Вилдерс, в Венгрии у власти уже давно Виктор Орбан, в Италии правительство возглавляет Джорджа Мелони. Представляют ли они угрозу для демократического правового государства? 

Даниэль Зиблатт: Эти партии могут стать угрозой. Они нередко ставят под сомнение ценности и институты либеральной демократии. Впрочем, пока что, за исключением Венгрии, их победы в Западной Европе не имели масштабных последствий. Но сама тенденция указывает на  проблему: утвердившиеся политики утратили навык определять основные направления политической дискуссии и открыли дверь тем, кто раньше был на периферии и сейчас продолжает отвергать традиционные формы политики. 

— У демократии есть проблема с легитимностью? 

— Она по-прежнему остается самой эффективной и привлекательной моделью правления. Но мир стал многополярным, Китай и Россия обладают большим притяжением и позиционируют себя как альтернативу. Тем временем усиливаются и внутренние вызовы для западных демократий, поскольку в глобализированном мире под угрозой традиционные идентичности. Что демонстрирует вся дискуссия о миграции, из которой, собственно, и извлек такую выгоду Герт Вилдерс. Добавьте к этому, что все так же остро стоят проблемы неравенства и перераспределения, имеющие политическое звучание. 

— Почему популистам так выгодно ставить под сомнение базовые демократические ценности, такие как фундаментальные права или итоги выборов? Вряд ли же избиратели хотят диктатуру. 

— Что в Нидерландах, что в Германии, что в США 20–30% населения симпатизирует правым радикалам. Иногда больше, иногда меньше. Но это не большинство, как раньше. Ситуация не везде одинаково тревожная: Соединенные Штаты между 2016 и 2021 годами пережили демократический регресс. Западная Европа, напротив, показала удивительную устойчивость — например, во время финансового кризиса, который сильно ударил по Греции, Испании или Португалии. В 1930-х годах такой кризис имел бы совсем другие последствия. Мы слишком недооцениваем, насколько успешны демократии. 

— Когда и почему умирают демократии, если обратиться к истории? 

— Тут как с людьми: быстрый сердечный приступ или вялотекущий рак. Демократии могут погибнуть из-за внезапных военных переворотов, но могут умереть и под руководством избранных лидеров. В недавнем прошлом это происходило скорее медленно, поскольку в сегодняшнем мире демократия все еще остается общепризнанным международным эталоном и необходимым фасадом. Тем не менее тенденция вызывает беспокойство. После падения Берлинской стены мы были свидетелями расцвета демократий. Не все страны были готовы к этому, в том числе потому, что доход на душу населения был слишком низким. Сегодня мы наблюдаем откат назад. 

Мы слишком недооцениваем, насколько успешны демократии

— Такие популисты, как Вилдерс, не обязательно автократы. С какого момента они начинают представлять опасность? 

— Здесь важно делать различение. Мы придерживаемся критериев испанского политолога Хуана Линца. Первый: политики должны принимать результаты выборов независимо от того, выиграли они или проиграли. Второй: они не должны использовать насилие, чтобы прийти к власти или остаться у власти. Третий критерий: по-настоящему демократическая партия должна явно и открыто дистанцироваться от групп, не соответствующих первым двум. Этот третий критерий, пожалуй, самый трудный, так как многие партии имеют на своей периферии людей, которые не прочь прибегнуть к насилию для борьбы с конституционным порядком. Чтобы их изолировать, следует создавать коалиции, в том числе и с идеологическими противниками. 

— Почем третий критерий так важен? 

— История показывает, что нередко политики, которые благодаря костюмам и галстукам производят впечатление мейнстримных, способствуют подъему экстремистов. В итоге именно они ставят демократию в затруднительное положение. 

— Что именно происходит, если закамуфлированный экстремист все-таки приходит к власти? Как он подрывает демократию?  

— Здесь может помочь аналогия с футболом. Сначала скрытый автократ пытается переманить на свою сторону нейтрального судью. В демократии это органы правосудия, прокуроры и судьи. Затем начинается атака на противника — борьба с оппозицией на политической арене, в СМИ и в гражданском обществе. И, наконец, он пытается изменить правила игры в свою пользу. Это может быть, например, перетасовка границ избирательных округов ради того, чтобы гарантировать своей партии места в парламенте. С помощью этих трех шагов можно вполне законно создать автократическую систему. 

— Виктор Орбан поступил именно так? 

— Как и Дональд Трамп, однажды он проиграл выборы. А когда вернулся, то решил, что это не должно повториться. И, действительно, стал манипулировать системой так, что с тех пор не проиграл ни разу. Это противоречит известному изречению Маркса, что история сначала разворачивается в виде трагедии, а потом повторяется в виде фарса. В Венгрии трагедия случилась на второй раз. И я опасаюсь, что Трамп образца 2024 года тоже может попробовать сделать что-то подобное, если выиграет. 

Виктор Орбан, как и Дональд Трамп, однажды проиграл выборы. А когда вернулся, то решил, что это не должно повториться

— Вы боитесь, что Трамп действительно может подорвать американскую демократию? 

— Сравнение с Виктором Орбаном в Венгрии или Владимиром Путиным в России несколько преувеличено. Но сейчас каждые выборы в США воспринимаются как чрезвычайное происшествие национального масштаба. И действительно, это важные выборы для будущего демократии, для будущего НАТО, для мира — и для нашей способности решать насущные проблемы, такие как изменение климата. 

— Что произойдет, если он действительно победит на этих выборах? 

— Когда Дональд Трамп стал президентом в 2016 году, он следовал своему инстинкту. Сегодня все по-другому: он многое осмыслил, его злоба по отношению к демократам и части республиканцев усилилась. Есть риск, что он будет использовать государство для своих личных целей. Авторитарная стратегия может включать наступление на нейтральные институты — например, на судебную систему. Собственно, он уже говорил, что хочет использовать ФБР для борьбы с политическими противниками! 

— Cлишком алармистски все это звучит, вам не кажется? 

— Это вполне реальная опасность. Но и сопротивление будет мощным. Демократическая оппозиция хорошо организована и хорошо финансируется. У нас есть надежные институты, судьи, которые ценят свою независимость и противостоят политикам, у нас есть штаты, федеральные служащие и гражданское общество — и все они устойчивы. Уничтожить американскую демократию будет нелегко. Но избрание Трампа, вероятно, приведет к хаосу, беспорядкам и нестабильности. 

— Америка никогда раньше не была так мультиэтнична, никогда прежде смешанные браки не достигали такого числа. Как это сочетается с антидемократическими настроениями республиканцев, поддерживающих Трампа? 

— В основе движения сторонников Трампа как раз реакция именно на эту трансформацию общества. Мы сталкиваемся с поляризацией образа жизни: в то время как демократы стали более мультиэтничными и урбанизированными, республиканцы все больше превращаются в партию белых, проживающих за пределами больших городов. Обе стороны считают, что приход политического противника к власти угрожает нации. Чтобы предотвратить эту угрозу, республиканцы, поддерживающие Трампа (прежде всего они, но не только), готовы смириться с ограничением демократических прав. Радикализация также связана с тем, что Республиканской партии все труднее добиваться большинства. На семи из последних восьми президентских выборов они не получали большинства голосов. Трамп, например, победил только благодаря системе выборщиков, которая благоприятствует районам вне больших городов. 

— В общем, демократии угрожает отступление? 

— В конце концов республиканцам придется трансформироваться в мультиэтничную партию, за которую могли бы отдать голоса и афроамериканцы, и латиноамериканцы. Независимо от того, насколько она окажется консервативной, это было бы хорошим знаком того, что республиканцам больше не нужно бояться демократии. Что опять можно спорить о конкретных политических идеях.

Обе стороны считают, что приход политического противника к власти угрожает нации. Чтобы предотвратить эту угрозу, сторонники Трампа (но не только они), готовы смириться с ограничениием демократических прав

— Наиболее радикальный вариант гибели демократии Германия пережила с приходом к власти Гитлера. Какие уроки можно извлечь их этого опыта? 

— Даже национал-социалисты Гитлера пришли к власти с помощью демократических инструментов. Они получили большую поддержку на выборах, но большинства у них не было. И тем не менее Гитлеру удалось взять власть — благодаря мейнстримным политикам. Мы должны помнить об этом. Когда партии в своем высокомерном стремлении удержать власть присоединяются к периферийным деятелям, это часто оборачивается против них. Они должны честно говорить о своих намерениях! В этом отношении бразильские политики в прошлом году оказались более стойкими, чем многие республиканцы. За исключением разве что самых преданных сторонников Болсонару, все смирились с его поражением. 

— Чем отличаются атаки на демократию со стороны левых и правых? 

— Да ничем! Были времена, когда левые точно так же представляли собой угрозу, например в Венесуэле при Уго Чавесе. И если предположить, что Трамп будет избран во второй раз, не получив при этом большинства голосов и только благодаря системе выборщиков, это спровоцирует возрастающий кризис легитимности демократии в глазах многих молодых американцев. В таком случае можно будет ожидать большого давления на демократические институты со стороны левых. 

— Крах демократии в какой стране удивил вас больше всего? 

— Такого вопроса мне еще не задавали! Мой ответ — в Венгрии. В 1990-е годы Венгрия служила посткоммунистическому миру образцом для подражания. История этой страны была связана с западной традицией, затем она пережила более мягкую, чем другие, версию коммунизма, после этого быстро стала членом ЕС и НАТО. С точки зрения экспертов, все говорило о том, что Венгрия станет демократической страной. Предположить, что именно эта страна превратится в своего рода автократию, было невозможно. 

— Может ли демократия прийти в страну слишком рано? 

— Тут понятно одно: богатые демократии не умирают. «Богатство» при этом понятие относительное: за последние сто лет ни одна демократия не потерпела крах, если ВВП на душу населения превышал 17 тысяч долларов в год. Это то, что, несмотря на все проблемы, говорит в пользу США. 

— Почему достаток вообще играет такую роль? 

— Само по себе богатство ничего не гарантирует, важно то, с чем оно связано. Богатые общества более плюралистичны, так как в них есть различные социальные интересы, которые уравновешивают друг друга. В бедных странах, наоборот, элита доминирует в системе. Я не хочу сказать, что бедные страны не должны становиться демократическими. Но препятствия там сильнее. 

— Так ли стабильны прямые демократии, как мы думаем? Например, швейцарская? 

— Помимо дохода важнейшим индикатором стабильности служит возраст. Ни одна демократия старше пятидесяти лет в прошлом столетии не погибла. В этом смысле вы в безопасности! Как и другие, вы со временем разработали набор неписаных политических норм, которых придерживается большинство, — это укрепляет демократию. В Швейцарии это, например, привычка к сдержанности. Однако в США мы видели, что происходит, когда политический лидер атакует подобные негласные соглашения. Если недовольство статус-кво достаточно велико, эти нормы могут оказаться очень слабыми, а демократии — уязвимыми. 

— Можно ли сказать, что мы живем во времена, когда демократии и автократии борются за геополитическое доминирование? 

— Да. Но при этом автократы регулярно недооценивают демократию. Они видят только беспорядок, популизм, демонстрации и думают: «Как они могут с нами конкурировать?» Они не понимают, что наблюдают постоянное самокоррекцию. Прозрачность может выглядеть как слабость, но на самом деле это источник силы. В долгосрочной перспективе демократии работают лучше, чем автократические режимы, это подтверждено исследованиями. В автократиях борьба идет за закрытыми дверями, а потому они и рушатся так внезапно. Вспомните падение Берлинской стены. 

Прозрачность демократий может выглядеть как слабость, но на самом деле это источник силы

— Но ведь и демократии не абсолютно прозрачны. Лоббирование, тайные сделки элит, препятствия, чинимые избирателям. Когда заканчивается демократия и начинается автократия? 

— Граница размыта. Демократии опираются на три столпа, каждый из которых может быть устойчив в разной степени. Первый: насколько велика политическая конкуренция? Чем больше, тем лучше! Второй: имеют ли граждане право и возможность для политической самоорганизации и участия в выборах? Часто в демократиях это относилось не ко всем, вспомните хотя бы позднее введение женского избирательного права. Третий столп — права человека, защита меньшинств. 

— Что дает вам надежду, что кризис легитимности демократии пройдет? 

— Меня обнадеживает, что большинство граждан в наших демократиях поддерживают демократию. С этой точки зрения мы уже победили. 

— Скажете ли вы то же самое, если Трамп будет избран в 2024 году? 

— С определенной уверенностью я могу сказать: если даже он будет избран, то не половиной и не большинством голосов, а только из-за системы выборщиков. Трамп никогда не имел более 50% поддержки по результатам опросов. Лишь только если Трамп получит большинство голосов населения, моя вера в демократию пошатнется. 

Читайте также

Евроимперия — это будущее Евросоюза?

«Если партия угрожает 24 миллионам — значит, она угрожает каждому»

А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

Парламент — не место для работы

Пятнадцатый признак фашизма

Тролль политический обыкновенный