дekoder | DEKODER

Journalismus aus Russland und Belarus in deutscher Übersetzung

  • Правящий страх

    Правящий страх

    Выборы в ландтаг Бранденбурга прошли месяц назад, 22 сентября, победу на них одержали местные социал-демократы во главе с действующим министром-президентом Дитмаром Войдке. АдГ отделило от них меньше двух процентных пунктов, но всего за несколько недель до выборов две партии разделяли десятые доли процента, и в некоторых опросах крайне правые шли впереди. На таком фоне итоговый результат «Альтернативы» был воспринят чуть ли не как успех демократических сил и доказательство, что в самый напряженный момент они все еще способны мобилизовать избирателей на поддержку в борьбе с радикалами. 

    В Бранденбурге (как и в других восточных землях, где этой осенью состоялись выборы в ландтаги, включая Тюрингию, где «Альтернатива» несколькими неделями ранее победила) АдГ почти гарантированно не войдет в новую правящую коалицию, но редактор отдела репортажей и расследований газеты taz Даниэль Шульц призывает не обольщаться по этому поводу. Второе место на земельных выборах, занятое второй раз подряд, свидетельствует о том, что АдГ прочно «утвердилась» в окрестностях Берлина — и не только в политической, но и в ежедневной общественной жизни.  

    Программа этой партии вовсе не сводится к борьбе с миграцией как «матерью всех проблем» (к слову, эта фраза принадлежит не кому-то из лидеров «Альтернативы», а бывшему министру-президенту Баварии Хорсту Зеехоферу). Третьим предвыборным обещанием АдГ в Бранденбурге — сразу после антимиграционных — было прекратить государственное финансирование «левоэкстремистских объединений». Все, что «Альтернатива» называет «левой идеологией», у нее под прицелом: некоммерческие организации, целый ряд культурных и гражданских инициатив. Все это идет под маркой «деидеологизации» общественной жизни, и сами ее участники ощущают, что процесс уже запущен. И в методах сторонники «Альтернативы» себя не ограничивают. 

    Читайте колонку Даниэля Шульца в переводе дekoder’а. 


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


     

     

    У кого-то прямо за домом пожар. Другого толкнули на улице. Третью избили. Это все творится с твоими друзьями. C друзьями друзей. Со знакомыми и подругами знакомых. В последние недели перед выборами. Еще до того, как АдГ наберет 29,2%, став второй после СДПГ партией Бранденбурга, и получит блокирующее меньшинство в земельном парламенте. 

    Жертвы этого насилия — геи и лесбиянки, которые развешивали плакаты с призывом голосовать не за АдГ, не за «Третий путь» или какую-нибудь еще правоэкстремистскую партию. Они работают в театре или занимаются какой-нибудь левой, альтернативной культурной активностью, чем-то средним между молодежным клубом и кафе в маленьком городе. У некоторых родители родились не в Германии. Кто-то занимается политикой в городских и общинных советах. Одним сначала угрожали, на других напали неожиданно. 

    Никто из них не хочет говорить о случившемся открыто. Они не хотят, чтобы об этом писали, — по крайней мере, не так, чтобы их можно было узнать. Они не обращались в полицию. 

    «Внимание их только воодушевит». 

    «Другим бывало и похуже». 

    «Ни в коем случае: в заявлении пришлось бы указывать мою фамилию». 

    «У меня дети». 

    Никто не услышит 

    После выборов журналисты пишут и пишут о коалиционных переговорах. В статьях читается облегчение: как бы то ни было, но в правящую коалицию АдГ не войти. Некоторые телепередачи нашли повод для радости сразу после выборов: у «Альтернативы» меньше 30%, вот и отлично, почти то же самое, что меньше [проходных] пяти. Кого в этом хоре будет не слышно — это тех, о ком я пишу этот текст. Пишу так, чтобы не написать о них на самом деле. 

    Да, ни в одной из восточных земель АдГ не попадет в правящую коалицию. Но страх перед ней правит уже и без того. Вернее, правит страх перед тем, что успехи этой партии несут с собой в повседневную жизнь. Любое несогласие, любое противодействие, любая инаковость таит в себе угрозу. 

    И возникают все новые вопросы. Спор о политике в каком-нибудь клубе — это еще цивилизованная дискуссия или предвестие драки? Реагировать ли, если в родительской группе в мессенджере кто-то пишет, что всех зеленых пора повесить, или лучше промолчать? Почему школьная учительница, которой всегда было что сказать на злобу дня, вдруг притихла? 

    В Бранденбурге АдГ раздавала в качестве предвыборных подарков холодное оружие. Партия сама опубликовала видео вечеринки, на которой ее политики распевают удалую песню о депортации и под это дело весело приплясывают. Вокруг АдГ и других праворадикальных партий сложилось правое гражданское общество: ассоциации, инициативы, группы сторонников и сторонниц.  

    Шепот и лепет 

    Нельзя требовать писать такой текст от журналиста. Мы ведь должны говорить все, как есть. «Вместо этого мы шепчем о нашептанном», как сказала одна коллега из Бранденбурга. Я позвонил ей посоветоваться: как писать о людях, которые не хотят, чтобы о них писали? У нее тоже нет ответа. 

    Может статься, что в Бранденбурге и в Восточной Германии в целом все пока что затихнет. Что об угрозе со стороны правых радикалов, о запугивании, о насилии почти перестанут говорить и писать. Что в Берлине и Кельне — а то даже и в Лейпциге — возобладает вера в то, что все обошлось. Не так уж страшна эта АдГ.  

    И это будет значить, что реальность Восточной Германии не найдет свое отражение в уголовной статистике, в цитатах, приведенных в газетах, в телепередачах. И виноваты в этом будут не только правые радикалы. 

    В Восточной Германии найдется достаточно бургомистров, которые с готовностью преуменьшат и оспорят те немногие примеры насилия, которые все же дойдут до прессы. Нацисты у нас в городе? У нас в деревне? Да вы что?! 

    Я и сам привык раздумывать

    Найдется достаточно людей, которые с самыми добрыми намерениями сведут разговор к тому, что не все на востоке — нацисты. Найдется достаточно местных газет, которые промолчат о многом из того, что происходит. Или напишут, что случилась драка между подростками, даже когда произойдет нападение правых экстремистов. 

    Все это будет. Все это уже десятилетия как есть. В 1990-е годы даже левые политики в Восточной Германии не решались открыто говорить о расистском и нацистском насилии. 

    Страх стать следующей жертвой фашистов, если скажешь не то, повсеместен. Боятся старые коммунисты и коммунистки, укрывающиеся под южным итальянским солнцем; боятся молодые журналисты и журналистки в уютных западногерманских городках. 

    Я, собственно, и сам привык хорошенько раздумывать, где что можно говорить. Я сам прошу родных и друзей забирать меня после политических мероприятий. Так что здесь не место для ценных советов из Берлина. 

    Читайте также

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    Демонстрации силы

    Что пишут: о победах радикалов и популистов на востоке Германии

    «На мигрантах “Альтернатива” не остановится»

    «Почему восток остается другим?»

    Мы были как братья

  • Беларуской оппозиции нужен друг. Но Украине не нужен еще один враг

    Беларуской оппозиции нужен друг. Но Украине не нужен еще один враг

    «Нас объединяют не только общая судьба и родственные связи, но и стремление дружить и ладить с соседями», — так Александр Лукашенко поздравил Украину с Днем независимости на третьем году войны с Россией и беларуского соучастия в ней. Войны, которую Лукашенко, как и Путин, предпочитает не называть войной. «Давайте сядем за стол переговоров и закончим эту драчку. Она ни украинскому народу, ни россиянам, ни беларусам не нужна», — убеждает он. 

    Но что им нужно? Украинскому народу — стабильный мир, гарантии безопасности, восстановление разрушенной страны. Беларускому — прекращение репрессий, спасение практически утраченного суверенитета и налаживание нормальных отношений с соседями. 

    Украина уже обозначила свой трек — через вступление в ЕС и НАТО. Европейские перспективы Беларуси пока существуют лишь в бумагах демократических сил, и даже в случае прихода к власти нынешней демократической оппозиции выбор стратегического направления развития станет серьезным вызовом.

    Но нынешние отношения между странами заметно сложнее, чем отношения соагрессора и жертвы, пишет главред медиа Plan B Ольга Лойко для беларуского дekoder’а.


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


     

    Журналистка Ольга Лойко была вынуждена покинуть Беларусь // Фотография © Siarhei Balai

    Чужая война

    Война Беларуси действительно не нужна. Во-первых, потому что Лукашенко понимает, что ему эту войну не выиграть. «Мы не собираемся с вами воевать. Не потому, что вы хорошие, а потому, что мы с Россией не готовы увеличить фронт на 1200 километров. Вот вся граница — 1200 километров», — передал он свой воображаемый диалог с Украиной в интервью российскому телеканалу, имея в виду протяженность границы с этой страной. Вялая реакция России на украинский прорыв в Курской области подтверждает: свободных ресурсов не хватает даже на защиту собственных территорий. 

    Лукашенко и раньше в ответ на упреки в нежелании делом помочь союзнику намекал, что рад бы, да не сдюжить его вертикали еще один фронт. И так все силы уже пятый год как брошены на борьбу с внутренним врагом. Отвлечение ресурсов на врага внешнего может серьезно повредить внутренней стабильности режима.

    Вторая причина не ввязываться в войну — очевидное нежелание граждан Беларуси, чтобы конфликт коснулся лично их или их близких. По опросам Chatham House, агрессию России против Украины в декабре 2023 года поддерживало около трети беларусов. Но даже они не хотели бы, чтобы Беларусь в ней прямо участвовала. Принять участие в военных действиях на стороне России готовы всего 2% опрошенных, на стороне Украины — 1%. 

    Отвлечение ресурсов на врага внешнего может серьезно повредить внутренней стабильности режима Лукашенко

    Конечно, назвать это антивоенным консенсусом сложно. К примеру, объявить о полном нейтралитете, убрать российские военные базы из Беларуси и не высказываться в пользу ни одной из сторон готово только 29% опрошенных. При этом 27% считают, что Беларуси следует поддержать Россию и осудить Украину, но не вступать в военный конфликт самой. 

    Россия нашла самый простой способ привлечь своих граждан на войну — деньги. Если бы Лукашенко вслед за Путиным предложил добровольцам приличные суммы за участие в боевых действиях, согласные, возможно, нашлись бы. А пока нет недостатка в желающих работать вахтовым методом в Оршанском районе Беларуси на производстве снарядов для российского ВПК. Ничего личного. Просто бизнес. 

    Нефтяная дружба

    Кстати про бизнес. В миролюбие Лукашенко по отношению к южному соседу можно было бы не верить, если бы не давние и вполне прочные бизнес-интересы в Украине. Интересы и Беларуси в целом, и отдельных ее граждан. В том числе — самых близких к Лукашенко. Война обернулась для них санкциями, заморозкой активов и прочими неприятностями. Можно говорить, что и на войне зарабатываются миллиарды, но мутные и «серые» сложно сравнивать с легальными и полученными по налаженным схемам.

    Украина до начала войны была вторым крупнейшим торговым партнером Беларуси, опережая, к примеру, Китай. В 2021 году поставки в Украину выросли до 5,4 миллиарда долларов — это 13,6% от всего беларуского экспорта. 

    Основой экспорта были нефтепродукты — около половины от общего объема. Причем для Беларуси это был высокомаржинальный рынок: дешевое российское сырье и небольшое плечо (расстояние) поставок создавали оптимальные условия для зарабатывания денег. В Украину и через Украину шли беларуские удобрения, автомобили и автобусы, продукты питания, электроэнергия. 

    Украина до начала войны была вторым крупнейшим торговым партнером Беларуси

    Это если говорить просто о хороших торговых отношениях. Но отношения были теснее и глубже. Насколько — можно оценить на примере поставок битума с беларуского «Нефтебитумного завода» Николая Воробья, которого называли приближенным к Лукашенко и к «куму Путина» Виктору Медведчуку. 

    Кроме битума на миллионы долларов Воробей и близкие ему компании поставляли в Украину российское дизельное топливо и уголь, а в 2019 году Антимонопольный комитет Украины одобрил продажу его структурам 51-процентной доли в уставном капитале «ПрикарпатЗападтранса» — трубопроводе, который использовался для прокачки дизельного топлива из России и Беларуси транзитом через Украину в Европу. Правда, нефтепровод решением Совета национальной безопасности и обороны Украины вернули в собственность государства еще в феврале 2021 года, за год до начала полномасштабной войны. 

    Игра без правил, но с интересами

    Масштабное санкционное давление на беларуский бизнес в Украине началось в октябре 2022 года, когда был издан первый указ Владимира Зеленского о применении «персональных специальных экономических и других ограничительных мер». Под санкциями оказались 118 предприятий и организаций из Беларуси. Их активы в Украине начали блокировать, торговые контракты разрывались, лицензии аннулировались. 

    Cейчас экономические отношения переместились в серую зону. Сельхозпродукцию, вывезенную с оккупированных территорий Украины, перерабатывают в Беларуси и продают по всему миру. В свою очередь, стекло компании через торговое представительство компании «Гомельстекло» в Польше везут в Украину, закрывая жизненно важную потребность страны в выбитых войной окнах. 

    А еще Украине нужны запчасти для беларуской техники, закупавшейся массово и использующейся теперь для военных нужд. Хотя при этом кому-то приходится отвечать в суде за закупку беларуского трактора за счет бюджета. 

    Это игра без четких правил, но с очевидными интересами и с высокими рисками. 

    Почти случайное рукопожатие

    Беларуси сейчас фактически две, и вторая, изгнанная из страны режимом Лукашенко, активно пытается выстроить отношения с США, ЕС и другими странами. Но ни в 2020-м, ни с началом полномасштабной войны демократические силы Беларуси не смогли наладить диалог с украинскими властями. Сначала беларусы были слишком заняты бурными событиями 2020 года, когда очередные президентские выборы обернулись массовым энтузиазмом, а затем не менее масштабными протестами и репрессиями. Потом война в Украине заставила Владимира Зеленского решать множество задач, критичных для выживания страны. 

    То, что по-настоящему интересно Украине, пока контролирует Александр Лукашенко

    А вот серьезной темы для встречи с беларускими демсилами так и не появилось. То есть за поддержку в виде донатов ВСУ или за полк Калиновского как часть ВСУ — спасибо. А встречи, союзы и альянсы Киеву есть с кем организовывать. Почти случайное рукопожатие Зеленского и Тихановской на мероприятии в Германии весной 2023 года, заочный обмен репликами поддержки про европейское будущее. Вот и все отношения. 

    То, что по-настоящему интересно Украине, пока контролирует Александр Лукашенко. И с ним, судя по всему, контакты украинские власти сохраняют и переговоры ведут. В июне 2024 года Киев смог вернуть из Беларуси пятерых своих заключенных. В том числе — Николая Швеца, украинца, которого Минск обвинял в совершении диверсии против российского военного самолета А-50 в Мачулищах. Узников обменяли на осужденного в Украине за пророссийскую деятельность митрополита Ионафана. Лукашенко обмолвился, что это была просьба президента России. 

    Впрочем, многие подметили, что в день, когда стало известно про обмен, произошло еще одно неожиданное событие. Киевский апелляционный суд снял арест с части активов дочерней компании беларуской госкомпании «Беларуснефть». 

    Так что отношения Киева с Лукашенко не то чтобы лучше, чем с Тихановской. Но результативнее. И конкурентов у него пока нет. 

    Граница под напряжением

    Все контакты, договоренности и намеки между Минском и Киевом сейчас исключительно нестабильны. После полномасштабного вторжения в Украину в феврале 2022 года, начавшегося в том числе через Беларусь, риски втягивания беларуской армии в боевые действия были очень высоки. С тех пор ситуация на границе много раз обострялась. И Беларусь, и Украина стягивали туда дополнительные силы. Потом — отводили. 

    «Я вынужден был почти треть армии перебросить дополнительно на усиление того, что было. Потом по каналам, которые у нас существуют с украинскими спецслужбами, мы запросили: ну, вы зачем это делаете? Они нам честно сказали, что вы собираетесь с россиянами нас атаковать из-под Гомеля. Но у нас цели такой не было», — уверял Лукашенко в августе 2024 года. 

    Давление потенциально опасных обстоятельств заставляет Лукашенко, кричать, что старший союзник уже, на самом деле, достиг своих целей в Украине

    Спровоцировать конфликт Минска и Киева сейчас очень легко. Одни дроны-камикадзе, регулярно залетающие на территорию Беларуси, могут обеспечить прекрасный повод. А есть еще очередные учения, по поводу которых МИД Украины сделал заявление, указав на сосредоточение войск у северной границы Украины. «Призываем должностных лиц РБ не делать трагических для своей страны ошибок под давлением Москвы, а ее вооруженные силы — прекратить недружественные действия и отвести войска», — заявили в МИД.

    Видимо, это давление потенциально опасных обстоятельств и заставляет Лукашенко, опережая старшего союзника, кричать, что тот на самом деле уже достиг своих целей. «Вы говорите иногда про нациков. Нету там уже этих нациков. Денацифицирована Украина. Но есть несколько оголтелых нациков, которые там остались, но они уже не в тренде», — убеждает Лукашенко. 

    Впрочем, Лукашенко говорит разное и часто противоречивое, и лучше следить за его делами. А иногда он весьма красноречиво молчит. Вот в августе четыре дня официальная Беларусь вообще и Лукашенко в частности молчали и старательно не замечали украинского наступления в Курской области. Озабоченности не выражали, на инсинуации некоторых Z-блогеров про беларуский след в подготовке нападения не реагировали. Рефлексировали слабости союзника и прикидывали сценарии развития ситуации, среди которых, очевидно, хватало неблагоприятных для режима Лукашенко. 

    В задаче о будущем отношений Минска и Киева пока слишком много неизвестных. Демократическим силам Беларуси нужен друг, но Зеленскому не нужен еще один враг. И пока Лукашенко имеет в Беларуси достаточно влияния, Киев не будет идти на обострение. В условиях войны с превосходящими силами противника ставка на прагматизм очевидно выигрышная. Противникам режима Лукашенко остается честно и последовательно поддерживать Украину в ее борьбе. Без обид, претензий и ожиданий. 


    Текст: Ольга Лойко
    Опубликовано: 17.10.2024

    Читайте также

    Беларуская диаспора: обновленная солидарность

    Светлана Тихановская

    Отношения Беларуси и Польши: восстановлению не подлежат?

    Непроговоренная проблема беларуской оппозиции

    «Автократы постоянно недооценивают демократию. Мы — тоже»

    «В конформизме обвиняют друг друга и внутрибеларусы, и внешнебеларусы»

  • «Какой бы ни была постколониальная теория, в ней нет и следа антисемитизма»

    Один из наиболее обсуждаемых сюжетов, связанных с нынешней войной на Ближнем Востоке, касается заметной поддержки, которую оказывает противникам Израиля университетская среда — прежде всего, в США, но и за их пределами тоже. Для многих это стало настоящим потрясением, поскольку ожесточенная критика Израиля воспринимается как проявление антисемитизма, а он, в свою очередь, — как явление, которое еще недавно казалось полностью преодоленным в интеллектуальной среде.

    Нередко происходящее объясняют распространением в левых интеллектуальных кругах постколониальной теории, которая рассматривает сионизм как западную колониальную идеологию, а Израиль, соответственно, — как еще один европейский колониальный проект. С точки зрения ее оппонентов, за этим стоит стремление лишить евреев права на собственную государственность и, как минимум, вернуть их к диаспоральному существованию. Критики считают, что эта теория наследует длинной традиции левого антисемитизма, который увязывал несправедливость капиталистической системы и еврейское происхождение некоторых капиталистов. Инициированная левыми активистами и поддержанная некоторыми учеными антиизраильская кампания BDS — «Бойкот, изоляция, санкции» — еще с 2021 года находится в Германии под наблюдением Ведомства по защите конституции из-за подозрения в ее экстремистском характере.

    Американский социолог индийского происхождения Вивек Чиббер в интервью изданию Jacobin критикует постколониальную теорию с марксистских позиций и одновременно объясняет, почему в ней нет ничего заведомо антисемитского.


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


     

    «Освободите Палестину от немецкой вины». Митинг в поддержку независимости Палестины в Берлине 25 ноября 2023 года /  Фотография © IMAGO / Olaf Schuelke

    Бафта Сарбок: В Германии уже несколько лет идет дискуссия о связи, существующей якобы между постколониальной теорией и антисемитизмом. Началось все в 2020 году, когда Феликс Кляйн, уполномоченный правительства Германии по вопросам борьбы с антисемитизмом, обвинил камерунского интеллектуала Акилле Мбембе в релятивизации Холокоста. С новой силой эти дебаты разгорелись после вторжения ХАМАС в Израиль 7 октября. При этом нередко само понятие «постколониальность» понимается по-разному. Объясни, пожалуйста, для начала, что собой представляет постколониальная теория — и что нет? 

    Вивек Чиббер: Много что можно назвать постколониальной теорией, поскольку это довольно размытый набор идей. Однако есть ряд основных принципов. К наиболее важным относится неприятие колониализма и империализма в политике, а также интеллектуальное устремление объяснить, что за ними стоит. Постколониальная теория строится вокруг европейской экспансии Нового времени в направлении Глобального Юга, движущих сил этой экспансии и ее последствий. Вот эти проблемы, в самом широком смысле, объединяют все течения постколониальной теории.  

    Постколониальная теория возникла в противодействии марксистской и либеральной традициям, которые она считает неадекватными из-за их представлений о европейском Просвещении. Большинство постколониальных теоретиков утверждают, что сами идеи Просвещения в какой-то мере и ответственны за колониализм, а значит, порожденные ими в то время понятийные рамки ничем не помогут в отказе от наследия колониализма. И марксизм, и либерализм наследуют традициям Просвещения, а значит, и они, по крайней мере частично, повинны в содеянном в эпоху колониализма и уж точно не способны выйти за его рамки.  

    Это самое простое и общее определение постколониальной теории. Но какой бы она ни была, в ней нет и следа антисемитизма. Я думаю, что это обвинение может быть выдвинуто только теми, кто приравнивает критику Израиля к антисемитизму, что абсурдно со всех разумных точек зрения. 

    — В Германии многие из нападок в адрес постколониальной теории связаны прежде всего с тем, что она рассматривает империализм и неоколониализм как явления, раскалывающие мир и существующие по сей день — так же, как марксистская традиция. При этом постколониальная теория, антиимпериализм и марксизм нередко смешиваются и рассматриваются как некое единое антилиберальное, антиуниверсалистское и вместе с тем, по сути своей, антисемитское мировоззрение. Что отличает марксизм от других подходов? 

    — Правый дискурс и постмодернистская постколониальная теория кое в чем схожи — а именно в трактовке марксизма. Постколониальные теоретики отвергают марксистскую традицию, но раз за разом настаивают на том, что представляют наследие этой традиции. Они делают это потому, что никогда в мировой истории постколониальная теория не была частью значимого социального движения. Это продукт академических амбиций и модных настроений, который претендует на роль радикальной критики.  

    Когда теория, рожденная в элитных университетах и разработанная амбициозными учеными, претендует на то, чтобы представлять политическую традицию и перспективу, — это становится проблемой. Ради обретения легитимности говорят что-то вроде: «Мы — наследники радикальной традиции, у истоков которой были марксизм и социализм. Мы взяли на вооружение все ценное, отбросив балласт Просвещения: расизм, европоцентризм и культурный эссенциализм». 

    Это представление о постколониализме как о прямом наследнике марксистской традиции тиражируется также и правыми, которые считают, что марксизм потерпел поражение в холодной войне, но возродился в так называемой постколониальной теории. Столкнувшись со всеми этими возмутительными утверждениями ее приверженцев, правые, с одной стороны, могут критиковать постколониальную теорию за то, что она якобы восходит к скомпрометировавшему себя марксизму, а с другой, очернять всех остальных левых, увязывая их с ее абсурдными положениями. В этом суть проблемы. 

    Правый дискурс и постмодернистская постколониальная теория схожи в трактовке марксизма

    Ирония, конечно же, в том, что постколониальная теория, разделяя с марксистской традицией критику колониализма в определенных аспектах, с самим марксизмом совершенно несовместима. Прежде всего это связано с тем, что марксизм строится на ряде универсальных принципов и связанных друг с другом тезисах, которые, с точки зрения постколониальной теории, должны быть отвергнуты. К ним относятся универсальные базовые человеческие потребности и вытекающие из них права человека, универсальные свойства капитализма и социальных классов, а также всеобщая борьба, которая объединяет людей как на Глобальном Севере, так и на Глобальном Юге. Постколониальная теория явным образом вступает в противоречие со всеми этими представлениями.  

    Самыми жесткими критиками постколониализма всегда были марксисты. Вот почему постколониальная теория никогда не упускает возможности покритиковать марксизм. Ее представители отдают себе отчет в том, что их главным интеллектуальным противником остается именно марксизм, несмотря на утверждения о том, что они сами опираются на эту традицию. Поэтому тезисы правых о том, что постколониализм и марксизм каким-то образом связаны, — попросту бессмысленны. 

    Социалистки и социалисты должны понять, что социалистическая борьба потеряет будущее, если будет руководствоваться рамками, предложенными постколониальной теорией. Они несовместимы с прогрессивными идеями, которые вот уже 150 лет поддерживают живую социалистическую традицию. 

    — В самом деле, удивительно, как часто теоретики постколониализма критикуют марксизм, хотя именно он был основной радикальной теорией в освободительной борьбе Глобального Юга на протяжении XX века. 

    — Им ничего не остается, ведь они считают себя радикалами, а на Глобальном Юге, как ты правильно заметил, радикализм уже более века — это марксизм. Значит, если хочется быть настоящими радикалами в контексте, где марксизм уже занял положение гегемона, его и нужно критиковать. 

    Американским ученым поколения бэби-бумеров постколониальная теория дала возможность сочетать радикализм с продвижением по карьерной лестнице

    Нужно еще понимать, что эта теория приобрела такое важное значение в 1980–1990-е годы не вопреки, а как раз благодаря тому, что она антимарксистская. Для ученых поколения бэби-бумеров тут лежала возможность сочетать радикализм с продвижением по карьерной лестнице. 

    Тот, кто хочет быть успешным «радикальным» ученым в США, не может быть еще и марксистом. Соответственно радикализм необходимо было перестроить таким образом, чтобы он не ассоциировался с марксизмом. Ибо что бы там, в американской академической науке, ни творилось, марксизм по-прежнему находится за линией, которую нельзя переступать. 

    — Как должны реагировать марксисты, когда постколониальная теория подвергается нападкам ad hominem со стороны правых? 

    — Я думаю, что важно сохранять точность в собственной критике. Наличие множества ошибочных выводов в постколониальной теории не означает, что ее следует подвергать необоснованным упрекам.  

    У нее действительно много недостатков, и среди прочего то, что она на самом деле распространяет довольно расистские представления о Глобальном Юге, — но антисемитизм к ним не относится. Необходимо понимать, почему защитники Израиля вынуждены доходить до такого абсурда, как утверждение, будто та или иная теория «объективно» антисемитская. Дело в том, что прямых доказательств антисемитизма они найти не могут. Точно так же сталинисты в свое время обвиняли социал-демократов в том, что они «объективно» фашисты. 

    У постколониальной теории много недостатков, и среди прочего то, что она на самом деле распространяет довольно расистские представления о Глобальном Юге, — но антисемитизм к ним не относится

    На мой взгляд, важно, что левые установки отвергают постколониальную теорию, но не менее важно отвергать и все ложные обвинения в антисемитизме. Потому что те же самые обвинения выдвигаются против социалистов, либералов и евреев, которые критикуют Израиль. А таких много. Обвинение в антисемитизме — это единственный довод в арсенале защитников Израиля, и, используя его столь неразборчиво, они, к сожалению, подрывают понимание, насколько реальна историческая угроза, которую несет антисемитизм.  

    — Это очень похоже на немецкий дискурс, где раз за разом провозглашается, что причисление Израиля в научном или политическом смысле к поселенческим колониям следует характеризовать как проявление антисемитизма. Существуют различные варианты этого аргумента, но суть заключается в том, что Израиль нельзя сравнивать с другими поселенческими колониями, такими как США или Австралия, потому что еврейские переселенцы в Палестине не были гражданами колониальной державы и не служили ей. Многие из них также пережили геноцид и насилие в Европе. 

    — Израильский опыт действительно можно считать уникальным в истории географической экспансии, но тот факт, что этот случай отличается от других, не означает, что его нельзя отнести к примерам поселенческого колониализма. Это тот же поселенческий колониализм, просто со своей специфической динамикой. 

    Действительно, прибытие европейских евреек и евреев в Израиль в межвоенный период не было следствием экспансии национального государства на территории Палестины. Однако следует понимать, что переселенцев поддерживал один из важнейших имперских центров того времени. Англия поддержала декларацию Бальфура, которая предусматривала расширение еврейского присутствия в Палестине. 

    Если посмотреть на историю Израиля глазами коренного арабского населения, то оно было изгнано точно так же, как и коренное население в других колониях

    Во-вторых, идеология лидеров еврейской эмиграции была в значительной степени поселенческой. Они сами считали себя переселенцами. Они ясно осознавали, что должны будут либо ликвидировать, либо изгнать местное население, и считали себя наследниками европейской традиции, действовавшей именно таким образом.  

    Израиль в этом отношении отличается от других стран тем, что занимались этим не представители единого национального государства, а люди, избежавшие геноцида. Это сильно отличается от опыта Великобритании, США или Франции в период, когда те расширялись на Глобальный Юг. Только вот если посмотреть на это глазами коренного арабского населения, то оно было изгнано точно так же, как и коренное население в других колониях. 

    После 1948 года, когда Великобритания перестала быть мировой сверхдержавой, США очень быстро заполнили вакантное место покровителя Израиля. Иными словами, пусть даже это переселенческое движение и не было частью расширяющейся империи, оно очень активно поддерживалось империалистическими силами. Поэтому я думаю, что критика арабского населения, для которого переселенческая экспансия представляет собой род имперской, вполне оправдана. 

    С 1967 года Израиль совершенно очевидно ведет себя как колониальная держава в отношении к Газе и Западному берегу. Эти территории оккупированы незаконно. Граждане в этих районах не пользуются равными правами и подвергаются медленным этническим чисткам путем расширения поселений. Я не знаю, как еще это назвать, если не поселенческим колониализмом. 

    — Но действительно ли колониальный опыт израильских поселенцев настолько уникален? Возьмем, например, Либерию, где темнокожие американцы, ссылаясь на свое происхождение, «вернулись» на африканский континент и построили систему, в которой они доминировали над местным населением. 

    — Это очень хороший пример. Случай Либерии на самом деле достаточно близок к израильскому. Разница лишь в том, что заявления о том, что американцы были там коренным населением, абсолютно безосновательны, в то время как Израиль может, по крайней мере, претендовать на некоторую историческую релевантность. Что касается Либерии, там, я считаю, соответствующая аргументация была выдумана на пустом месте. Но это лишь небольшие различия — а упомянутое тобой сходство куда важнее и действительно показывает, что случай Израиля не уникален.  

    — Постколониальную теорию в Германии критикуют еще и за то, что она рассматривает антисемитизм «всего лишь» как один из видов расизма, а не как особую, более вредную идеологию или мировоззрение. Считаешь ли ты, что такое различение имеет смысл? 

    — В антисемитизме существуют элементы, которые отличают его от других форм расизма, но это не означает, что антисемитизм — это не расизм. Больше того, не так важно, уникален он или нет. Если уж быть до конца точными, то нужно сказать, что каждый вид расизма отличается от другого, однако эти различия как таковые не имеют никакого морального или аналитического значения. 

    Тот факт, что антисемитизм отличается от других видов расизма, делает его интересным предметом исследования, но это не означает, что ему нужно придавать уникальное моральное значение

    Причина, по которой левые отвергают антисемитизм, заключается в том, что он обладает множеством характеристик расистской идеологии, что он использовался и используется для оправдания ужасающей жестокости в отношении определенной группы людей. В этом вся суть. Именно на этом основано наше моральное отвращение к антисемитизму. 

    Тот факт, что он отличается от других видов расизма, делает его интересным предметом исследования, но это не означает, что ему нужно придавать уникальное моральное значение. Я не вижу причин, почему бы не назвать антисемитизм формой расизма, которая при этом имеет исторически уникальные характеристики, заслуживающие анализа. 

    — Эдвард Саид, теоретик литературы, автор книги «Ориентализм», фундаментальной для постколониальной теории и содержащей также критику марксизма, не только сам был палестинцем, но и активно высказывался о палестинском вопросе. Как ты думаешь, сделанный им анализ ситуации в Израиле и Палестине все еще актуален сегодня? 

    — Два аспекта работы Саида необходимо рассматривать отдельно. С одной стороны, есть его теоретическая работа об идеях Просвещения и марксизма, с другой — об израильско-палестинском конфликте. Я думаю, что Саид был одним из самых красноречивых защитников прав палестинцев. Его работа по израильско-палестинским отношениям до сих пор сохраняет значительную роль, особенно в том, что касается критики процессов, наметившихся после соглашений в Осло.  

    Примечательно, что созданная им теоретическая традиция отвергает многие представления, которые он сам использует при защите прав палестинского населения. Постколониальная теория настаивает на том, что идея прав — западного происхождения, что не существует универсальных интересов и что о культурах следует судить по внутренним нормам этих культур. Однако такие идеи делают невозможной защиту фундаментальных прав палестинцев.  

    Иными словами, на труд об Израиле и Палестине Саида явно сподвигли принципы Просвещения, которые его последователи сегодня отвергают. Поэтому в его творчестве присутствует не только нерв, но и глубокая ирония. Те, кто принимают концепцию Саида для защиты палестинской борьбы, должны отвергнуть ту социальную теорию, которой он дал такой мощный импульс. Если принять основы постколониальной теории, то нельзя использовать изначальные предпосылки Саида для защиты борьбы палестинцев. 

    — Какой же подход помогает понять происходящее в Палестине лучше всего? 

    — Не думаю, что здесь так уж необходим каком-то новый инновационный подход. Базовых рамок, декларируемых либерализмом: представительства, прав человека, национального суверенитета и самоуправления — достаточно для обоснования целей палестинцев. 

    Но цели — это одно, а разработка стратегии для их достижения — совсем другое. Важная проблема постколониальной теории состоит в том, что она отвергает понятие базовых интересов и общих человеческих потребностей. Но еще даже более серьезная проблема состоит в том, что эта теория не может выработать эффективную политическую стратегию.  

    Чтобы понять, за что палестинцы ведут свою борьбу, достаточно базовой либеральной концепции прошлого века

    Она отвергает те концепты, с помощью которых мы проводим политический анализ: например, материальные интересы людей, принципы, согласно которым они делятся на классы и по которым национальные государства выстраивают групповые интересы. Постколониальная теория регулярно пропагандирует этническую идентичность не только как более значимый, но и как более легитимный источник политического действия на Глобальном Юге, но на ней нельзя построить эффективную стратегию освобождения. 

    Чтобы понять, за что палестинцы ведут свою борьбу, достаточно базовой либеральной концепции прошлого века. Но если есть еще и стремление разобраться, почему эта борьба была столь безуспешной, каковы ее внутренние разногласия и как можно построить более устойчивые альянсы, то отбросить материалистические рамки не выйдет. Социалистические движения последних ста лет уже установили это как факт, но постколониальная теория попросту не может согласиться с таким подходом, если хочет оставаться верной самой себе. 

    Материалистический анализ — единственный способ разработать стратегию, способную объединить силы, обладающие как интересом, так и возможностями предоставить палестинцам некую государственность и автономию. В постколониальной теории основополагающими остаются культурные, расовые и этнические категории. С их помощью нельзя ни объяснить происходящее, ни разработать видение и стратегию, имеющие шансы на успех.  

    — В этих традиционных либеральных рамках и в отсутствие жизнеспособных альтернатив можно ли считать предъявление обвинения Израилю в Международном суде ООН шагом вперед для палестинцев? 

    — [Выдвинувшая обвинение] ЮАР была одной из последних колоний, где коренное население обрело реальный суверенитет. То, так мало стран поддержали это обвинение, достойно вечного позора, хотя надо сказать, что уровень поддержки растет. 

    ЮАР достойна похвалы за то, что она сделала, и я думаю, независимо от вердикта, тот факт, что преступления Израиля теперь волей-неволей оказываются достоянием общественности, — это шаг вперед, который изолирует Израиль и ставит под сомнение любые утверждения о том, что США отстаивают «порядок, основанный на правилах».  

    Читайте также

    Больше ни «правых», ни «левых»

    Будет ли меньше расизма, если не говорить о «расах»?

    Бистро #12: Какой геноцид Германия организовала еще до Холокоста?

    Новый «спор историков» о Холокосте

    «В Израиле видят воплощение всех колониальных преступлений Запада»

    Германия – чемпион мира по преодолению прошлого

  • «В Израиле видят воплощение всех колониальных преступлений Запада»

    Нападение боевиков движения ХАМАС на Израиль 7 октября прошлого года, убийство около 1200 израильтян и захват 251 заложника-еврея, затем ответная военная операция израильской армии с десятками тысяч погибших — все это вызвало огромное напряжение в значительной части мира. Эскалация этого непрекращающегося конфликта давно не была столь длительной, а связанные с ним дискуссии в западных странах — такими острыми. Германия — не исключение. В этой стране, для которой на протяжении многих десятилетий защита безопасности Израиля была важной частью самосознания, теперь непривычно громко звучат голоса критиков израильских властей. Одновременно выросло число преступлений на антисемитской почве — с начала 2024-го вдвое по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.

    Немецкий исследователь современного марксизма Инго Эльбе возлагает существенную долю ответственности за происходящие изменения на распространение в научных и университетских кругах постколониальной теории. По его мнению, она упрощает политические и исторические реалии и делает шаблонным восприятие общественных процессов. В результате Израиль оказывается в фокусе критики адептов этого направления без учета сложности его истории, как и истории еврейского народа в целом.

    Читайте статью Эльбе для издания Jüdische Allgemeine в переводе дekoder’а.


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


     

    «Остановить террор против евреев». Акция солидарности с Израилем в Берлине 22 октября 2023 года /  Фотография © IMAGO / Olaf Schuelke

    Волна ненависти к Израилю захлестнула западные университеты после погрома 7 октября. Мы имеем дело со значительной радикализацией левых сил, почва для которой была подготовлена задолго до этих событий. Постколониальная теория, доминирующая на сегодняшний день во многих областях науки, вносит в эти процессы существенный вклад. Согласно этой теории, следы постколониального мышления сохраняются в способах познания и социальных структурах даже после формального окончания колониального господства. Мотив «колониальности» — собирательного понятия для того, чтобы диагностировать, что западный миропорядок на протяжении пятисот с лишним лет подвергает так называемый Глобальный Юг дискриминации по расовому признаку и даже геноциду — объявляется главным критерием оценки исторических событий и актуальной социальной критики.  

    Адепты этого нового, но получившего широкое распространение нарратива считают, что принцип «колониальности» служит ключом к пониманию иудаизма, сионизма, антисемитизма и Шоа. Это приводит к систематическим теоретическим искажениям: концептуальному растворению антисемитизма в расизме, релятивизации Холокоста в числе других преступлений колониализма, демонизации Израиля и игнорированию исламского и арабского антисемитизма.  

    Историк из Израиля Анита Шапира справедливо подмечает: «Идеален тот еврей, который стал жертвой»

    Демонизация Израиля давно стала обычным делом для представителей этого течения и происходит в разных формах. Часто антисемитские мотивы переносятся непосредственно на Израиль. Например, культовая представительница постмодернистских левых Джудит Батлер говорит о том, что Израиль «убивает детей». Она заставляет вспомнить легенду о еврее, обреченном на вечные скитания, когда обвиняет евреев в том, что, защищая национальное государство, те предают свою сущность, которая состоит в том, чтобы жить в диаспоре, оставаясь в зависимости от других. Историк из Израиля Анита Шапира справедливо подмечает: «Идеален тот еврей, который стал жертвой». 

    Тут происходит пресловутое уравнивание национал-социализма и Израиля. Последний якобы продолжает дело национализма, которое довело до Холокоста, в связи с чем видные приверженцы постколониальной теории прибегают к гротескным аналогиям. Если верить им, ситуация в секторе Газа или на Западном берегу реки Иордан напоминает нацистские концлагеря или Варшавское гетто. По Рамону Гросфогелю, сионизм — это «гитлеризм», а евреи устраивают «охоту на палестинцев». В борьбе с Израилем «на карту поставлено будущее человечества». «Победа палестинцев», согласно его антисионистской идее искупления, «приведет человечество к более высокому уровню осознанности». 

    Израиль рассматривается как воплощение всех колониальных преступлений Запада, «уничтожающий коренной народ», то есть палестинцев. Американская активистка Линда Сарсур даже допускает, что еврейские поселенцы, все якобы белые, заслуживают расчеловечивания. Говоря о сионистах, она предупреждает: «Если вы… пытаетесь придать угнетателю человеческое лицо, это проблема». На таком фоне не так уж удивительно, что лондонский профессор Гилберт Ачкар, который еще в июне 2022 года участвовал в конференции “Hijacking memory” («Захватывая память»), организованной Центром исследований антисемитизма (ZfA) и Форумом Эйнштейна, назвал массовое убийство, совершенное ХАМАС 7 октября, не иначе как «отчаянным в некотором роде актом отваги». 

    Манихейские формулировки ведущих ученых явно подразумевают, что существует только одна жертва и только один виновник

    Более изящная стратегия состоит в демонизации Израиля, завуалированной гуманистическими соображениями с помощью дереализации антисемитского насилия, как это делается в популярных «контекстуализациях» октябрьского погрома. В открытом письме, подписанном ведущими приверженцами постколониальной теории, такими как А. Дирк Мозес и Михаэль Ротберг, а также главой ZfA Штефани Шюлер-Шпрингорум, говорится: «75 лет изгнания, 56 лет оккупации и 16 лет блокады сектора Газа привели к возникновению спирали постоянно ужесточающегося насилия, остановить которое может только политическое решение». 

    Арабские погромы «Ишува» в 1920–1930-е годы, отказ палестинцев признать еврейское государство, агрессивные войны арабских армий против Израиля и его мирные предложения в 2000 или 2008 годах при этом полностью игнорируются — такого рода манихейские формулировки ведущих ученых явно подразумевают, что существует только одна жертва и только один виновник. 

    В основе такой формы демонизации лежит главный методологический и политический недостаток постколониальных исследований. Если следовать идеям Эдварда Саида об ориентализме — ключевом для этого направления мысли концепте, — то Запад в целях самоидентификации изобрел образ отсталого восточного Другого, чтобы в самовосприятии освободиться от своих отрицательных качеств и оправдать притязания на имперское господство. 

    Глобальный Юг часто видят исключительно как жертву или бессловесное пространство для проекций

    При этом многие работы постколониального направления отличаются двойными стандартами: в них рассматривается только то, как Запад говорит о Глобальном Юге. Вопрос о сущностном содержании не поднимается, любое такого рода высказывание заведомо интерпретируется как часть нелегитимной стратегии колониальной власти. 

    Глобальный Юг часто видят исключительно как жертву или бессловесное пространство для проекций, чем концептуально лишают всякой самостоятельности. Исследователь ислама Бернард Льюис иронизировал по поводу «бремени вины белого человека» — варианта чувства собственного превосходства, только с негативным оттенком. Якобы одни белые европейцы могут быть ответственны за все беды мира. 

    «Другие», например исламистские режимы и движения, такие как Иран или ХАМАС, обычно даже не упоминаются в качестве действующих лиц. Если же совершенные ими акты насилия или характерные для них отношения власти вдруг, в качестве исключения, становятся предметом обсуждения, их не воспринимают всерьез. Антисемитские заявления представляют как нечто безобидное и оправдывают как риторику отчаявшихся жертв, а соответствующие действия — как реакцию на политику Запада или Израиля. 

    В качестве альтернативы часто «колониальной современности» превозносится «многополярный мировой порядок», что придает легитимность авторитарным державам

    И даже у вариантов постколониального мышления, считающихся более комплексными, есть подводные камни. Колониальность и либеральная демократия рассматриваются как две стороны одной медали. При этом остается неясным, что должно прийти на смену «колониальной современности». В качестве альтернативы часто превозносится «многополярный мировой порядок» в духе левоориентированного этноплюрализма, что придает легитимность авторитарным державам, таким как Россия, Иран или Китай. Инструментом достижения таких «альтернативных современностей» должна стать «гибридность». Это означает, что (предположительно или реально) колониальные концепты, такие как права человека или демократия, должны быть пересмотрены со специфически этнокультурной точки зрения. Права человека, но в понимании определенной культуры. Или демократия, но «исламская». В таком виде они — желанные цели в борьбе с западной гегемонией. Это приводит к идеологическому союзу между постколониальными левыми и джихадистами — достаточно почитать недвусмысленные заявления таких левых властителей дум, как Джудит Батлер, Сьюзан Бак-Морсс, Вальтер Миньоло или Рамон Гросфогель. 

    Впрочем, бóльшая часть представителей левых академических кругов упражняется в отражении критики: они препятствуют процессу познания, создавая видимость невероятной сложности темы. Говорят, что, мол, одной-единственной постколониальной теории не существует. Или что между крайне дифференцированными постколониальными исследованиями и их упрощенным восприятием в активистских кругах лежит пропасть. Однако, несмотря на все внутренние различия постколониальных подходов, почти все вышеперечисленные модели аргументации встречаются настолько часто и, более того, среди таких видных представителей этого течения, что приходится говорить о преобладающем паттерне мышления. 

    И наконец, эти ученые часто сами выступают в роли активистов и так себя сами и воспринимают. Они приводят манихейские и до боли упрощенные аргументы, причем не только в открытых письмах против Израиля, которых на сегодняшний день уже столько, что немудрено сбиться со счета. От подобного академического активизма евреям двадцать первого века не приходится ждать ничего хорошего. 

    Читайте также

    Сносить памятники глупо, еще глупее их ставить

    Бистро #12: Какой геноцид Германия организовала еще до Холокоста?

    Новый «спор историков» о Холокосте

    «Какой бы ни была постколониальная теория, в ней нет и следа антисемитизма»

    «Память не делает людей лучше»

    Германия – чемпион мира по преодолению прошлого

  • «Почему восток остается другим?»

    «Почему восток остается другим?»

    В нынешнем году разговоры о незавершенности воссоединения Германии обрели новое измерение после июньских выборов в Европарламент, когда карта округов, где победу одержала АдГ, почти в точности совпала с границами бывшей ГДР. В этом году также выходит сразу несколько книг, авторы которых пытаются найти ответ на вопрос о том, почему в Восточной Германии особенно велико недовольство положением дел в стране и чувство отчужденности от принимаемых властями политических решений. Одна из них написана социологом Штеффеном Мау и называется «Неравное единство: почему восток остается другим» (Ungleich Vereint. Warum Osten anders bleibt).  

    Год назад бестселлером стала другая книга Мау, «Триггерные точки», в которой он вместе с соавторами доказывает, что уровень поляризации в немецком обществе существенно ниже, чем может показаться, читая СМИ и соцсети. В новой книге Мау также отмечает, что, вопреки распространенному мнению, сами по себе различия между востоком и западом страны не представляют проблемы, а их сохранение было неизбежным. Чего можно было избежать — это роста популярности популистских и радикальных политических сил. Но для этого весь процесс воссоединения должен был пойти по-другому. 

    С любезного разрешения профессора Мау, издательства Suhrkamp и журнала Aus Politik und Zeitgeschichte дekoder публикует перевод второй главы его книги, в которой речь о том, как деполитизация разрушила демократический импульс восточных немцев периода мирной революции. 


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси


     

    Политический режим, существовавший в ГДР, строился на запугивании и контроле. Он не знал базовых основ демократического общества, а гражданам не предоставлял механизмов существенного влияния на политическую жизнь. Потому неудивительно, что в ГДР не получила развития ни одна из форм демократического участия. Лишь на закате режима граждане освободились от давления государственного патернализма и, выйдя на улицы, потребовали свободы слова и демократизации. Это в конечном счете привело к проведению первых и последних свободных выборов в Народную палату 18 марта 1990 года. Причем уже эти выборы проходили под сильным влиянием западногерманских партий, которые в ускоренном темпе старались установить связи со старыми и новыми политическими силами ГДР и оказывали им значительную поддержку в организации и проведении избирательной кампании. Убедительная победа поддержанного Гельмутом Колем «Альянса за Германию», который объединил в правом центре партийного спектра восточногерманский ХДС, Немецкий социальный союз и «Демократический прорыв», обеспечила последнему правительству ГДР мощный мандат на реализацию одной цели — воссоединения Германии. 

    Однако вопиющая экономическая и политическая слабость обреченной ГДР привела к тому, что те, кто должны были представлять и защищать интересы населения Восточной Германии, уже не могли оказывать значительного влияния на ход дальнейших событий. Казалось бы, в общественной жизни ГДР только начались оживленные дискуссии «о будущей демократии, отличавшиеся заметным разнообразием, творческим подходом и хаотичностью»1, идеи низовой демократии пользовались большой популярностью — и вдруг все резко сошло на нет. Выборы в Народную палату в марте 1990 года оказались не столько политическим волеизъявлением о судьбе ГДР, сколько волеизъявлением против ГДР

    Это волеизъявление в пользу скорейшего воссоединения Германии сделало бессмысленным само обсуждение какой-либо новой формы коллективного самоуправления во имя дальнейшей перестройки политических структур, поскольку пространство для принятия решений резко сократилось — причем не в последнюю очередь из-за массового отъезда граждан из Восточной Германии и глубокого экономического кризиса. Кроме того, все усилия такого рода тонули в водовороте представлений о безальтернативности воссоединения. Социолог Клаус Оффе в свое время красноречиво говорил о «добровольной сдаче обанкротившегося реального социализма»2. При таком взгляде Федеративная Республика Германия и ее руководители взяли на себя функцию конкурсных управляющих, а восточные немцы оказались в роли нуждающихся получателей социальной помощи и дотаций, обладавших ограниченными полномочиями по принятию решений. Возможно, с точки зрения переговорщиков, подписанный Договор об объединении действительно был лучшим из вариантов, которого при таких вводных только и можно было достичь в сжатые сроки. Однако это утверждение не отменяет необходимости изучать то, как параметры процесса воссоединения повлияли на последующее развитие Восточной Германии. 

    ФРГ расширилась по площади и включила в себя ГДР, не принимая во внимание сложившиеся там структуры и менталитет

    Переход от мирной революции к германскому единству можно интерпретировать как прерванную демократизацию: в тот самый момент, когда восточные немцы начали обретать политическую субъектность, когда появились первые площадки для социального диалога и выработался язык для выражения и описания своих интересов, — взятый на воссоединение курс обернулся сильной деполитизацией. Движение было заблокировано, любые альтернативные пути оказались закрыты. Никто не ожидал от старой ФРГ какой-либо ревизии ее принципов и структур, которая могла бы привести к обновлению политического самосознания в процессе воссоединения, — а восточным немцам никто не дал понять, что они могут не просто включиться в институциональные и правовые механизмы ФРГ, но и продемонстрировать свои представления о том, как должно выглядеть вновь обретенное единство. Несмотря на прорывной характер мирной революции и создание демократических структур в последний год существования ГДР, вклад Восточной Германии в дальнейшее развитие демократии был крайне ограниченным. В то время не хватило ни политической воли, ни общественной фантазии на то, чтобы представить вариант, при котором «реконструкция Востока» могла бы стать чем-то большим, чем «воспроизведение Запада» на новых территориях. 

    В итоге ФРГ расширилась по площади и включила в себя ГДР, не принимая во внимание сложившиеся там структуры и менталитет. Некоторые радикально называют это не иначе, как «захватом»3, хотя уместнее, наверное, говорить о том, что «готовое государство» (ready-made state)4 распространило себя на восток Германии. Оба описания подразумевают утрату политической субъектности, поскольку к местным акторам обращались только за тем, чтобы внедрить на востоке Германии то, что уже существовало и было испытано на западе. Федеративная Республика Германия — вернее, ее партии, а также административно-политическая система — старались не замечать местные эксперименты с демократией на низовом уровне и новые (нетрадиционные) формы участия, такие как круглые столы. Все это было сочтено несовместимым [с новым строем] и нефункциональным, вроде мешающих инородных тел, от которых не жаль избавиться. Страх перед отдельными или особыми структурами, в том числе в связи с их возможным влиянием на запад Германии, был очень велик. 

    На автопилоте от бессилия 

    Главной неожиданностью для восточных немцев стало то, что самых могущественных политиков, влиятельных интеллектуалов и богачей следует теперь искать не в Восточном Берлине, а на западе страны. Центры власти поменялись, что в бывшей ГДР вызвало, да и не могло не вызвать, чувство бессилия, которое со временем только усиливалось. О многом говорит и обширная история отвергнутых попыток еще раз обсудить условия Договора об объединении или предложить обмен опытом между государственными ведомствами. После подписания Договора об объединении весь дальнейший процесс происходил в режиме автопилота. Принятые правила считались священными — и это вызывает еще большее недоумение в наше время, когда мы видим, как активно сегодняшние политики реагируют на голос улицы, будь то требования ужесточить миграционную политику или протесты фермеров. Во всяком случае, массовые митинги против Treuhand, 35 тысяч портовых рабочих, вышедших на демонстрацию на улицах Ростока в феврале 1991 года, или недельная голодовка шахтеров, добывавших калий в Бишоффероде, в 1993 году, сравнимых последствий не имели. У многих сложилось ощущение, что их подавили или захватили, лишив свободы воли. Причем даже у тех, кто еще осенью 1989 года после долгих лет застоя и неспособности что-либо предпринять внезапно воспряли духом во имя перемен.  

    Некоторых это заставило высказать в адрес запада Германии обвинение в колонизации востока, которое, однако, при ближайшем рассмотрении не выдерживает критики, поскольку, сделав шаг к воссоединению, восточные немцы добровольно и осознанно лишили себя автономии в принятии решений, а также согласились на роль демографического меньшинства в широкой массе общества, живущего по своим правилам, с другими авторитетами и «чужими» институциональными механизмами. Это можно интерпретировать как добровольный отказ от власти сразу после ее обретения осенью 1989 года, с далекоидущими и тогда еще сложно прогнозируемыми последствиями для самооценки восточных немцев и эффективности их дальнейших политических действий. 

    Период после 1989 года часто сравнивают с восстановлением демократии в ФРГ после 1945-го, с «подаренным» американцами либеральным порядком, доказавшим свою успешность и стабильность. При этом часто забывают, что начиная с осени 1989-го и еще целый год вплоть до воссоединения, внутри восточногерманского общества и без того шли процессы демократизации, еще до того, как была перенята политическая модель ФРГ. Еще важнее то, что демократизация Западной Германии с начала 1950-х сопровождалась неожиданным и быстрым финансово-экономическим подъемом — так называемым экономическим чудом, которое в определенной степени «подкупило» народ, сделав граждан приверженцами демократии. А вот на территории бывшей ГДР возможности потребления хоть и расширились, однако значительная часть населения при этом столкнулась с безработицей, деиндустриализацией и карьерным упадком. В общем, при ближайшем рассмотрении два этих политических пути к демократии имеют совершенно разные экономические траектории. Мы не знаем, насколько успешной оказалась бы демократизация в ФРГ, не будь она подкреплена и поддержана чрезвычайно позитивной экономической динамикой. 

    Всплеск патриотических чувств в ходе воссоединения можно рассматривать как некую замену легитимации. Как я уже писал ранее, это привело к «недостаточному использованию демократического потенциала мирного протестного движения» и «чрезмерному — национального потенциала политической мобилизации»5. В те годы ответственные лица слишком мало задумывались о том, что для наполнения демократии жизнью необходимы целеустремленность и опыт эффективных действий со стороны самих восточных немцев. Мотивы этого отчасти можно понять даже сегодня: с одной стороны, политический истеблишмент Запада часто не верил в то, что местные акторы обладают необходимой волей к переменам, и видел лишь сильную инерцию, например, в виде старых связей. С другой стороны, институты и организации — университеты, суды и т.д. – необходимо было привести в соответствие со стандартами ФРГ. 

    Мы не знаем, насколько успешной оказалась бы демократизация в ФРГ, не будь она подкреплена и поддержана чрезвычайно позитивной экономической динамикой

    Тем временем шло то самое «накрывание» восточногерманского общества управленческими кадрами с Запада. Восточные немцы выступали в роли учеников и новичков в области демократии, верховенства права и рыночной экономики, поэтому казалось логичным отдать важные посты (местных руководителей, председателей судов, ректоров университетов, менеджеров, директоров филиалов) «переехавшим элитам» (Transfereliten), которые могли бы взять на себя бразды правления. В итоге несколько десятков тысяч западных немцев (в основном мужчин) получили видные должности на востоке Германии. Они и оказались основными творцами перемен, и все последующие проблемы были вверены им. Как справедливо заметил Юрген Хабермас, восточные немцы, таким образом, были лишены возможности «совершать собственные ошибки и учиться на них»6. А без социально-когнитивного обучения, без овладения логикой структурных изменений неизбежна внутренняя дистанцированность по отношению к случившимся переменам. В конечном счете именно привлечение граждан к личному участию в тех или иных преобразованиях обеспечивает столь необходимое «чувство сопричастности»7.  

    Часто задаются вопросом: а были ли вообще восточные немцы в состоянии занять руководящие посты? Отвечать на него следует с учетом опыта других постсоциалистических государств Центрально-Восточной Европы. Там практически в одночасье высшие должности как раз и заняли, как правило, очень молодые представители новых элит, которые, обучаясь на практике, довольно быстро приобрели все требуемые навыки и освоили необходимые ноу-хау. Конечно, это не всегда было легкой прогулкой, но ничего невозможного в таком развитии событий не было. О чем свидетельствует и биография тех редких восточных немцев, которые в итоге получили высокие посты. С большой вероятностью их успех был связан не столько с выдающимися лидерскими качествами, сколько с тем, что именно им предоставился шанс, которого другие не получили.  

    Критическое отношение к элите, которое было нередким и в бывшей ГДР, распространилось в результате на новый правящий класс, при этом сохранился привычный паттерн мышления: «им наверху виднее, наше дело маленькое». Таким образом, не позднее, чем в момент выбора конкретного способа присоединения, произошла трансформация Восточной Германии из движимой внутренними импульсами в направляемую снаружи. Это проявилось в трех аспектах: за переносом институтов последовало занятие западногерманской элитой руководящих позиций в новых федеральных землях, после чего с запада на восток потекли финансовые дотации. Это подтолкнуло восточных немцев, едва успевших освободиться от авторитарной власти и осознавших возможность эффективных общественно-политических действий, к возвращению в роль подстраивающихся, подчиняющихся и обучающихся. Так выстраивались не лучшие, практически опекунские отношения, в рамках которых одна сторона указывала направление движения, а другой оставалось только следовать руководящим указаниям. Такая двусмысленная ситуация всегда таит в себе большой потенциал для недовольства. Стоило не быть исполненным какому-либо обещанию («цветущих ландшафтов») или не оправдаться какой-либо надежде, как ответственность можно было легко переложить на тех, кто был понятно откуда. Воссоединение в такой форме, с одной стороны, легко провоцировало разного рода разочарования, а с другой стороны — давало возможность легко найти «виноватых». 

    Не позднее, чем в момент выбора конкретного способа присоединения, произошла трансформация Восточной Германии из движимой внутренними импульсами в направляемую снаружи

    В известной степени эта асимметрия долгое время была определяющим фактором германо-германских отношений (и ее влияние сохраняется до сих пор). События осени 1989 года так и остались единственным примером, когда в Восточной Германии был реализован собственный проект политической эмансипации, со своими концепциями, способами восприятия реальности и политическими целями. Психологические недостатки трансформации, основанной на подражании, прекрасно продемонстрировали политолог Иван Крастев и юрист Стивен Холмс в книге «Свет, обманувший надежды»8. Когда людям приходится приспосабливаться к внешним требованиям, они переживают коллективный стресс и опасаются, что их достижения, традиции и привычки будут разрушены. В отношениях между теми, кто подражает, и теми, кому подражают, вопросы признания и социальной значимости становятся драматически важными. То, что прежде было желанным, может превратиться в источник неудовлетворенности и горечи, когда приходится сталкиваться с необходимостью постоянно что-то менять. 

    От партийного государства к беспартийному

    Были и другие решения, влияние которых сохраняется по сей день. Партии играют центральную роль в демократии: несмотря на то, что определение «партийная» часто используется с оттенком пренебрежения, по сути, демократия именно такой и остается. Партии не только выдвигают кандидатов и готовят политические кадры, они также организуют процесс демократического волеизъявления. С технической точки зрения, они выполняют «функцию агрегирования интересов», вбирая в свою программу требования активистов и сторонников, а затем делая их рассмотрение частью парламентского процесса. Для выполнения этой функции партии должны быть хорошо укоренены на местах. Без активных местных ячеек партия превращается просто в предвыборную платформу и сильно отрывается от социальной базы. Именно так часто и происходит в Восточной Германии, где в силу исторических причин роль партий в местной политической культуре довольно ограничена.  

    В ГДР хоть и существовало несколько партий, но руководящая роль Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) была безусловной. Все остальные партии выполняли декоративную функцию и при принятии решений их никто не рассматривал как самостоятельную инстанцию (кстати, в Народной палате ГДР по заранее определенной пропорции были представлены не только партии, но и члены массовых организаций, таких как Культурбунд или Союз свободной немецкой молодежи). Во время выступлений осени 1989 года, ставших основополагающим для восточных немцев демократическим опытом, партии также играли лишь второстепенную роль. Решающим в значительно большей степени был «опыт демократического освобождения, полученный на улицах», пишет историк Кристина Морина в книге «Тысяча попыток»9. Чтобы добиться уступок от «вышестоящих», люди пели песни, выходили на улицы и устраивали демонстрации. Громче и громче разлетался лозунг «Пусть нас услышат». Примечательно, что представители гражданского общества того времени неоднократно критиковали «партийное государство», которое, по их мнению, слишком ограничивало суверенную волю народа. Налицо был определенный скепсис по поводу делегирования полномочий неким представителям, которые выдвигались партиями и утверждались на всеобщих выборах. Вместо этого существовало стремление повлиять на порядок вещей напрямую, через широкое участие граждан, например, с помощью референдумов10. Предпочтение отдавалось форматам, ориентированным на диалог, таким как круглые столы, где можно было представить и публично обсудить различные позиции. Последний проект конституции ГДР в основном был подготовлен рабочей группой, созданной по поручению Центрального круглого стола, и потому содержал элементы прямой демократии, превосходившие все возможности, которые предусмотрены Основным законом. Дальнейшего развития они не получили. 

    Кристина Морина указывает еще на один интересный момент, а именно — на собственное, пусть и чрезвычайно ограниченное, понимание общественного участия, которое сложилось еще во времена ГДР. Дело в том, что несмотря на все попытки подавить любую критику, в стране действовала активная система отзывов и жалоб, которая не очень вписывалась в образ «общества, свободного от противоречий»11. Причем эта гражданская почта, адресованная в государственные органы, не ограничивалась прошениями со сдержанными формулировками, а содержала вполне серьезные требования по улучшению социализма в целом и отдельных сторон повседневной жизни — а также обвинения в адрес «партии и правительства». Так развивались ограниченные формы неинституционализированного волеизъявления, в значительной степени ориентированные на органы власти и конкретных функционеров. Так или иначе, в этих письмах содержалось гораздо больше критики, чем на политических мероприятиях, в газетах или в школах ГДР. 

    Последний проект конституции ГДР содержал элементы прямой демократии, превосходившие все возможности, которые предусмотрены Основным законом ФРГ

    В Восточной Германии после 1989 года партии никогда не достигали такой численности, как в послевоенной ФРГ: за исключением ПДС/«Левых» число партийных активистов никоим образом не конвертировалось в результаты на выборах и до сих пор не имеет большого значения. Слабость партий на востоке имеет две причины. Из-за роли Партии с большой буквы (СЕПГ) и зачастую принудительного членства в массовых организациях здесь выработалось глубокое недоверие к любым объединениям, созданным для защиты чьих-либо интересов. И в отличие от ФРГ здесь не было демократизации, поддержанной «общенародными партиями». «Западные партии», которые после 1989 года сосредоточились в основном на экспансии, хоть и добились успеха на выборах, но не смогли привлечь к себе широкие общественные слои и просто прибирали к рукам все, что им было нужно. Партии, плясавшие под дудку политического режима ГДР, такие как восточногерманский ХДС, Демократическая крестьянская партия, Национально-демократическая партия и Либерально-демократическая партия Германии, без лишних слов объединились с западногерманскими партнерами: западным ХДС и СвДП. Проработка партийной истории в значительной степени отсутствовала — например, никак не изучался тот факт, что Национально-демократическая партия была создана только для интеграции бывших членов НСДАП и офицеров вермахта в социализм, а ее пособническая роль в ГДР позорно скрывалась. «Союз 90» и «Зеленые» хоть и пытались объединяться на равных, но первый, будучи восточногерманской партией гражданских прав, не имел широкой социальной базы и в итоге был поглощен своей старшей сестрой с запада, где лишь несколько выдвиженцев переходного периода получили заметную роль. В случае СДПГ случилось почти то же самое. ПДС/«Левые» начинала как сильная организация, но затем потеряла значение из-за многочисленных выходов и естественной смертности в ее стареющих рядах. Другие восточные партии имели еще меньше шансов составить конкуренцию западным из-за недостатка финансовых ресурсов и организационных возможностей. 

    Кроме того, в 1990-е годы возобладал своего рода президентский стиль правления, свойственный некоторым восточным немцам (таким, как Манфред Штольпе в Бранденбурге), но прежде всего политическим тяжеловесам с запада, таким как Курт Биденкопф («король Курт») в Саксонии или Бернхард Фогель в Тюрингии. Они позиционировали себя как надпартийные «отцы» федеральных земель, препятствуя тем самым формированию четкого партийно-политического профиля. Свою задачу они видели, скорее, в том, чтобы увлечь за собой граждан и достичь консенсуса в обществе, отказываясь от обсуждения многих важных вопросов, связанных, например, с опытом диктатуры или с нараставшим правым радикализмом, известным сегодня как «эпоха бейсбольных бит». Расистское и правое насилие в период после воссоединения долгое время замалчивалось, и только в последние годы политика памяти занялась его осмыслением12. Невозможно забыть, как еще в 2000 году Курт Биденкопф провозгласил «своих» саксонцев начисто лишенными правого радикализма и объявил, что они обладают в этой связи политическим иммунитетом, хотя уже тогда нельзя было не заметить возникновения праворадикальных сетей. 

    Правые деятели перебрались с запада на восток Германии, потому что здесь было больше «свободы действий» для их этнонационалистических целей, а также потому, что они могли опереться на астроения, которые и без того существовали в ГДР

    Существенную роль в том, что та ситуация имела столь долгосрочный эффект, сыграло окно возможностей, что открылось для правых экстремистов после 1989 года. Стоит напомнить, что в ГДР не было ни публичной политики, ни гражданского общества, а в сфере отношений между гражданами и государством доминировали массовые околопартийные организации или государственные предприятия. Эти связующие структуры исчезли буквально в одночасье, оставив после себя некий вакуум, который не смогли полностью заполнить инициативы и низовые движения мирной революции. Многие из них после непродолжительного расцвета так же стремительно исчезли. В отличие от запада, здесь не было плотной экосистемы гражданских инициатив, скаутской молодежной работы, негосударственных объединений и ассоциаций. Церковь играла в секуляризованной ГДР второстепенную роль, профсоюзы только приобретали здесь известность, а частных фондов еще было немного. Даже сегодня применительно к Восточной Германии можно констатировать слабость структур гражданского общества. Неудивительно, что так называемый уровень вовлеченности, то есть доля тех, кто принимает участие, например, в спортивных клубах, образовательной работе или охране окружающей среды и природы, здесь ниже, чем в Западной Германии13. Некоммерческие объединения и клубы в Восточной Германии часто ориентированы на проведение досуга и общение; они редко выступают с притязаниями на формирование общественной повестки, и их ресурсы здесь в среднем скромнее, чем на западе14.  

    Укоренение правых  

    Правые политические деятели вошли в это относительно разряженное пространство вполне осознанно. Многие из них перебрались с запада, потому что здесь было больше «свободы действий» для реализации их этнонационалистических целей и идей, а также потому, что они могли опереться на националистические и ксенофобские настроения, которые и без того существовали в ГДР и теперь все чаще вылезали наружу в обществе, потерявшем уверенность в завтрашнем дне. Всю оставшуюся работу по подготовке почвы для правых деятелей, а затем и для АдГ сделало разрушение старой идеологической надстройки, вызванная этим идейная дезориентация и всплеск чувства национального самосознания в процессе воссоединения.

    Церкви, профсоюзы, ассоциации и общественные движения были слишком слабы, чтобы противостоять им, поэтому эти структуры и сети сами и взяли на себя функции гражданского общества. В итоге и в добровольную пожарную охрану, и в ремесленные палаты проникли люди с националистическими и правыми убеждениями; «инфильтрация» — хорошо известная стратегия правых экстремистских сил. Они активно занимаются разнообразным волонтерством, так что эффект от их присутствия в общественной жизни значительно превосходит просто успех на выборах. Иногда за закрытыми дверями даже можно услышать неприятный, но, возможно, уместный термин «коричнево-гражданское общество». Есть все основания исходить из того, что эти структуры укоренились надолго и ситуация едва ли изменится без внешнего воздействия, и даже в этом случае — скорее всего, не быстро. Решения, принятые в прошлом, создали колею, из которой так трудно теперь выбраться. 

    Этот текст — фрагмент из книги: Steffen Mau, Ungleich vereint. Warum der Osten anders bleibt. © Suhrkamp Verlag AG, Berlin, 2024. 


    1. Morina, C. Tausend Aufbrüche. Die Deutschen und ihre Demokratie seit den 1980er Jahren. München, 2023, S. 146.  
    2. Offe, C. Der Tunnel am Ende des Lichts. Erkundungen der politischen Transformation im Neuen Osten. Frankfurt/M. 1994, S. 47. 
    3. Kowalczuk, I-S. Die Übernahme. Wie Ostdeutschland Teil der Bundesrepublik wurde, München 2019.  
    4. Rose R., Haerpfer C. The Impact of a Ready-Made State. East Germans in Comparative Perspective // German Politics, 1997, Vol.1 P. 100–121. 
    5. Mau M. Lütten Klein. Leben in der ostdeutschen Transformationsgesellschaft. Berlin, 2019. S. 149.
    6. Цит по: Czingon C., Diefenbach A., Kempf V. Moralischer Universalismus in Zeiten politischer Regression. Jürgen Habermas im Gespräch über die Gegenwart und sein Lebenswerk // Leviathan. 2020, Vol. 1. S. 7–28, Это место: S. 15. 
    7. Cм.: Vom Einheitsrausch zum AfD-Kater? Steffen Mau und Claus Offe im Gespräch mit Claudia Czingon über 30 Jahre deutsche Einheit // Leviathan. 2020, Vol. 3. S. 358–380, здесь S. 360f. 
    8. Krastev I., Holmes S. Das Licht, das erlosch. Eine Abrechnung. Berlin, 2019.
    9. См. Morina, C. Op cit., S. 299.
    10. Ibid., S. 146ff.
    11. См.: Neckel, S. Die ostdeutsche Doxa der Demokratie. Eine lokale Fallstudie // Kölner Zeitschrift für Soziologie und Sozialpsychologie. 1995,  Vol. 4. S. 658–680, здесь S. 672.
    12. См.: Lierke L., Perinelli M. Erinnern stören. Der Mauerfall aus migrantischer und jüdischer Perspektive. Berlin, 2020.
    13. См.: Backhaus-Maul H., Speth R., Bürgerschaftliches Engagement und zivilgesellschaftliche Organisationen in Deutschland, 16.11.2020, URL: http://www.bpb.de/47178 (доступ 03.10.2024) 
    14. См.: Kuhn D.,Schubert P., Tahmaz B. Vielfältig. Lokal. Vernetzt. Unternehmerisches und zivilgesellschaftliches Engagement in Ostdeutschland. Berlin, 2024. S. 10.

    Читайте также

    «Лучший результат воссоединения — это посудомоечная машина»

    «Восточные немцы — это тоже мигранты»

    Чем отличаются восток и запад Германии

    Исторический обзор прессы: падение стены в 1989 году

    Советский Союз и падение Берлинской стены

    Как я полюбил панельку

  • «Кто, если не Кикль?»

    Победа на выборах в Национальный совет, состоявшихся 30 сентября 2024 года, стала самым большим успехом Австрийской партии свободы (АПС) за всю ее вот уже почти семидесятилетнюю историю. В 1955 году среди ее основателей были недавние функционеры национал-социалистического режима и бывшие офицеры СС. За несколько десятилетий она проделала впечатляющий путь от маргинальной политической силы до одной из утвердившихся партий, с которой несколько раз заключала коалиционные соглашения респектабельная Народная партия. Когда в 1999 году такое произошло впервые, это вызвало скандал общеевропейского уровня — вплоть до того, что страны Евросоюза на несколько месяцев резко ограничили контакты с Австрией, фактически объявив властям бойкот. С тех пор Партия свободы входила в правительство еще дважды — без каких-либо международных последствий. 

    Но даже на этом фоне нынешний результат партии, безусловно, выделяется. И не только тем, что благодаря своей победе крайне правые впервые могут претендовать на роль старших партнеров по коалиции, но и тем, в каких обстоятельствах эта победа была достигнута. Пять лет назад, на внеочередных выборах 2019 года, Партия свободы набрала чуть больше 16% голосов — почти на 10 процентных пунктов меньше, чем за два года до этого. Это был непосредственный результат «Ибица-гейта», по итогам которого министрам от Партии свободы пришлось покинуть правительство. Среди них была и Карин Кнайсль — экс-министр иностранных дел, которая танцевала с Владимиром Путиным на своей свадьбе и которая уехала в Россию в 2023-м. Оставшиеся на родине члены партии во главе с ее новым лидером Гербертом Киклем своей позиции тоже не скрывают: в марте прошлого года они покинули зал заседаний Национального совета, когда перед депутатами по видеосвязи выступал Владимир Зеленский. 

    Сам Кикль тоже был в числе тогдашних отставников — с 2017 по 2019 годы он занимал пост министра внутренних дел Австрии. При нем полиция устроила обыски в штаб-квартире Федерального ведомства по защите конституции, в ходе которых был изъят огромный объем информации — в том числе разведывательных данных, которыми Австрия годами обменивалась со спецслужбами других западных стран. Главная же цель, по данным издания Politico, была информация, которой ведомство располагало в отношении Партии свободы. 

    Предвыборную кампанию он провел под лозунгами «ремиграции», обещая по списку преследовать политических противников и не давая никаких намеков на смягчение своих позиций. И несмотря на все это Партия свободы получила рекордные 28,9% голосов — на 12,7% больше, чем пять лет назад. Разумеется, за успехами австрийских крайне правых внимательно следят в «Альтернативе для Германии», которая имеет с Партией свободы тесные связи.

    При этом все еще далеко не факт, что в итоге Партия свободы будет формировать правительство: расклад сил в новом парламенте оставляет множество возможностей для коалиции и без нее. Но в правящей сейчас Народной партии уже заявили, что именно крайне правые, получив самую большую долю депутатских мест, должны первыми начать коалиционные переговоры.  

    Швейцарская газета NZZ рассказывает о феномене Кикля, который долгое время находился в тени других, более ярких лидеров Партии свободы, а теперь добился исторической победы. 


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


     

    Герберт Кикль вместе с соратниками отмечает победу Партии свободы на парламентских выборах. Вена, 29 сентября 2024 года / Фотография © IMAGO / photonews.at

    «Герберт, Герберт, Герберт», — скандирует толпа. Многие выхватили телефоны и вскочили на скамейки, другие размахивают красно-бело-красными флажками [в цвета австрийского флага] или плакатами с надписью «Кикль, кто, если не он?» В выставочном зале города Граца лидер АПС прикладывает руку к сердцу, слегка кланяется и машет своим товарищам по партии. Тем вечером они должны были принять присягу перед последним рывком избирательной кампании, по итогам которой Партия свободы одержала победу. 

    Ведущая мероприятия приглашает Кикля на сцену, называя его «нашим будущим народным канцлером». Это сознательная провокация. Национал-социалистическая пропаганда когда-то придумала это определение для Адольфа Гитлера, только после прихода к власти он велел называть себя фюрером. Партия свободы, тем не менее, отрицает эту связь. Мол, Леопольд Фигль, первый федеральный канцлер второй республики, также использовал это словосочетание. 

    И Герберт Кикль вовсю тиражирует его — несмотря на возмущение, которое оно вызывает, или даже именно из-за него. Он использует его в качестве доменного имени своего веб-сайта, а его портрет красуется на значках, на жилетах партийных функционеров и на автомобиле, припаркованном перед выставочным залом. «Сначала народ, потом канцлер. Вот что такое народный канцлер», — незамысловато объяснял лидер АПС в своей речи в Граце. Гласит же, мол, первая статья конституции, что право исходит от народа. И не надо, значит, никому ничего бояться. 

    «Мы бы просто сделали это» 

    Это высказывание очень типично для Герберта Кикля. То, что для других было бы нарушением табу, он часто произносит так беззаботно, будто это нечто само собой разумеющееся. «Конечно, нам нужна ремиграция», — кричит он, например, со сцены в Граце, повторяя это слово с ударением на каждом слоге: «Ре-ми-гра-ция». Но депортация — это же самый дорогой и сложный вариант. Лучше вообще не допускать в страну «понаехавших», — воинственно прикрикивает Кикль, сжатые кулаки которого не оставляют сомнений в неотвратимости решения. Под его руководством Австрия больше не будет принимать заявления на убежища, обещает он собравшимся в зале сторонникам. «Мы не несем ответственность за этих людей из Сирии, Афганистана или Сомали». 

    Кикль отмахивается от возражений, что полный запрет на предоставление убежища противоречит европейскому законодательству. «Мы просто сделали бы это», — спокойно и уверенно сказал он в эфире телеканала ORF, повторив: «просто сделали бы». Согласно нынешней предвыборной программе, предоставление убежища должно быть приостановлено чрезвычайным законом. 

    Так же непринужденно Кикль рассуждает о так называемом «великом замещении», о своем проскрипционном списке, в который входит в том числе действующий федеральный канцлер, или о сошедшем с ума Евросоюзе. Недавно он назвал почетных гостей Зальцбургского фестиваля «тусовкой недоразвитых». 

    Лидер АПС, похоже, наслаждается тем запрограммированным впечатлением, которое производят его слова на СМИ и политических оппонентов. Его предшественники извинялись за срывы — он же никогда не отступает, а наоборот, высказывается с удвоенным напором. Когда в прошлом году молодежное отделение Партии свободы шокировало СМИ видеороликом с изображениями крайне правого толка и инсценировкой «балкона Гитлера» в венском Хофбурге, он даже не попытался снизить эффект, а наоборот, назвал поделку великолепной.  

    Эта агрессивность долгое время мешала политической карьере Кикля в Австрии, которая гордится своей способностью к достижению консенсуса. Его наставник Йорг Хайдер, который в конце 1980-х годов заново создал АПС как правую популистскую партию и привел ее в 1999 году к наибольшему до сегодняшнего дня электоральному успеху, намеренно держал его подальше от официальных функций. Он быстро понял, что Кикль был отличным стратегом, но не пользовался популярностью у широкой публики, пишут Гернот Бауэр и Роберт Трейхлер в биографической книге, опубликованной этой весной. Второй влиятельный лидер АПС последних десятилетий, Хайнц-Кристиан Штрахе, демонстрировал то же отношение. 

    Не вождь, а одиночка 

    Киклю не хватает шарма Хайдера и свойского обаяния Штрахе. Оба они были одаренными вожаками, которых всегда окружала свита поклонников и журналистов. Кикль же, напротив, недоверчивый одиночка. Он никогда бы не позволил себе дебоширить так, как Штрахе во время той памятной водочной попойки на Ибице. На его светской свадьбе даже не было свидетелей. Бауэр и Трейхлер называют его народным трибуном с коммуникативным расстройством. 

    В 1995 году Кикль бросил университет и вступил в АПС, то есть его можно назвать одним из ветеранов партии. Но на протяжении десятилетий он все время был в тени — сначала Хайдера, для которого писал речи, а затем Штрахе, чьим стратегом стал. В этой роли Кикль был незаменим для АПС. Он придал ей форму «социально-патриотической партии» и разработал некоторые из ее самых известных лозунгов, таких, например, как «Родина вместо ислама» (нем. диалект Daham statt Islam). Он превратил в поп-звезду политики «ХК» Штрахе, который, несмотря на крайне правое прошлое, в 2017 году стал вице-канцлером. 

    Однако на самом деле Киклю недостает партийного гена. В отличие от Хайдера и Штрахе, у него нет точек соприкосновения с германскими националистами из среды буршей, и он избегает организуемого этим братством бала выпускников университетов — этого смотра правых сил. И хотя он то и дело щеголяет тем, что учился на философском факультете, тем не менее к выпускникам он не относится. Выходец из рабочей семьи родом из Каринтии, Кикль ближе к избирателям АПС, чем многие функционеры. Поэтому в партии его больше уважают, чем любят, отчасти потому, что по отношению к своим он может быть таким же жестким, как и к чужим

    У того, что именно этот человек, не обладающий ни внутрипартийным влиянием, ни харизмой, смог в 2021 году возглавить партию, есть две основных причины. Во-первых, он стал министром внутренних дел в коалиционном правительстве с Народной партией во главе с Себастьяном Курцем и, следовательно, отвечал за миграционную политику, на которую Партия свободы делает ключевую ставку.  

    Его пребывание в этой должности запомнилось бесполезной покупкой полицейских лошадей и переименованием двух центров первоначального приема беженцев в «Центры выезда». Однако незаконный полицейский обыск Федерального ведомства по защите конституции имел далекоидущие последствия, в результате чего Австрия по соображениям безопасности была временно отрезана от международного обмена информацией. И хотя при Кикле число предоставленных убежищ сократилось, эта тенденция наметилась еще до него и была общеевропейской. 

    Тем не менее он воспринимался как единственный член правительства от АПС, представляющий интересы партии. Это впечатление укрепилось, когда после скандала на Ибице Народная партия потребовала отставки не только Штрахе, но и Кикля, который не был замешан в этом деле. АПС не могла согласиться с таким решением, и коалиция распалась. В глазах своих товарищей по партии Кикль оказался своего рода мучеником. 

    И вдруг политик второго ряда становится звездой

    Во-вторых, его популярности способствовала пандемия. После «Ибицы», уже без своего фронтмена Штрахе, АПС пыталась понять, как жить дальше, и потерпела крах на выборах 2019 года. Ограничительные меры против коронавируса, включавшие (так никогда и не реализованную) обязательную вакцинацию, вызвали сопротивление, которое становилось все более радикальным.  

    Ведущие деятели Партии свободы, такие как ее новый лидер Норберт Хофер, хотели дистанцироваться от противников антиковидных мер. Кикль же, напротив, разжигал протестные настроения и встал во главе движения. Внезапно человек из второго ряда стал звездой, к которой стекались толпы поклонников. Когда Кикль осознал это, он без зазрения совести столкнул Хофера с партийной вершины. 

    И все же 55-летний политик часто чувствует себя немного неуютно среди окутывающей его народной любви. Когда под музыку «Final Countdown» он входит в зал в Граце в окружении камер и размахивающих флажками партийных знаменитостей, его почти не видно, и выглядит он довольно скованно. В речи, обращенной к «дорогим друзьям», он иногда яростен, иногда насмешлив, но все время чрезвычайно напряжен. 

    Только позже, когда Кикль позирует для селфи, он выглядит более расслабленным. Перед ограждением образуется большая толпа, людям из которой позволяют подходить к нему по отдельности или небольшими группами. Он пожимает руки, смеется, в дружеском жесте на камеру кладет руку на плечи своих фанатов —пока двое телохранителей, стоящих в непосредственной близости, зорко следят за происходящим. Это контролируемая близость. Трудно представить себе Кикля, непринужденно болтающего с гостями, подобно Хайдеру когда-то в гламурных барах на Вёртерзе или Штрахе на венских дискотеках. Он — неприступный популист. 

    Но именно Кикль добился того, к чему безуспешно стремились два его гораздо более харизматичных предшественника: первого места на выборах в Национальный совет и легитимной возможности претендовать на пост канцлера. Это привело Австрию к интенсивным дискуссиям о «брандмауэре» против Партии свободы — хотя раньше это слово в таком значении употреблялось лишь изредка. 

    Вопрос о том, как вести себя с этой партией, обсуждается уже на протяжении десятилетий, но, в отличие от «Альтернативы» в Германии, Партия свободы в Австрии принадлежит к числу утвердившихся. Сейчас она представлена в правительствах трех из девяти федеральных земель и уже трижды добивалась этого на общенациональном уровне. В последний раз это случилось при Курце и продолжалось до «Ибица-гейта» пятилетней давности. Иными словами, партия уже давно стала частью «системы», против которой направлена риторика Кикля. 

    «Мы оценивали его неверно» 

    Под руководством Кикля Партия свободы стала радикальнее — как по стилю, так и по требованиям. Предупреждения об угрозе для демократии в случае возвращения партии к власти можно увидеть на первых полосах газет, услышать в выступлениях деятелей культуры и влиятельных представителей общественности. Все остальные политические силы исключают союз с Киклем — в том числе и Народная партия Австрии, которая вместе с ним управляла страной и сделала его министром внутренних дел. Теперь консервативный федеральный канцлер Карл Нехаммер называет его правым экстремистом и конспирологом, который действует безответственно и нагнетает страх. «Мы неверно его оценили», — сказал он в интервью NZZ, отвечая на вопрос о том, что изменилось с 2017 года. 

    Лидер АПС относится ко всем этим высказываниям с насмешкой. «Боже мой, это такое ретро!» — воскликнул он в Граце, упомянув о «призывах к бойкоту со стороны так называемых знаменитостей». Австрийцы проголосуют так, как посчитают нужным. «Обойдутся как-нибудь без инструкций», — ухмыляется Кикль под смех сидящих в зале. «Нам еще столько предстоит сделать», — подводит он итог 75-минутной речи. Нет-нет, ничего из того, о чем он говорил, нельзя счесть правоэкстремистским или угрожающим демократии. «Я считаю это вполне нормальным», — уверяет Кикль. 

    Читайте также

    Российский exxpress из Вены

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    Что пишут: о победах радикалов и популистов на востоке Германии

    «На мигрантах “Альтернатива” не остановится»

    После войнушки война

    Тролль политический обыкновенный

  • «На мигрантах “Альтернатива” не остановится»

    «На мигрантах “Альтернатива” не остановится»

    22 сентября состоялись третьи за три недели земельные выборы на востоке Германии — на этот раз в Бранденбурге. Как ранее в Тюрингии и Саксонии, «Альтернатива для Германии» и здесь существенно улучшила свой результат по сравнению с 2019 годом: вместо 23,5% набрала 29,2%. Но в итоге, как и пять лет назад, осталась второй, уступив социал-демократам (30,9%). Таким образом, по итогам сентябрьских выборов крупнейшую фракцию АдГ сумеет сформировать только в ландтаге Тюрингии — и даже там едва ли сможет войти в правительство.

    Тем не менее рост популярности «Альтернативы» очевиден, и, если ничего не поменяется, она вполне может сформировать и вторую по численности фракцию в Бундестаге — по итогам парламентских выборов, которые должны пройти ровно через год. Часто политическую программу АдГ сводят к борьбе с нерегулируемой миграцией, и политологи долгое время называли ее «партией одной темы». Однако неприятие миграции — важнейшая, но только одна из составляющих мировоззрения «Альтернативы», в рамках которого они хотят кардинально изменить отношение к уязвимым группам и представителям различных групп меньшинства.

    Угрозу в связи с возможным приходом к власти «Альтернативы» и проникновением ее идей в публичную дискуссию испытывают не только жители Германии с миграционным прошлым, но и люди с инвалидностью. О том, почему, рассказывает журналистка Марейце Кайзер в статье для газеты taz.


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


     

    Первый раз Сара Баумгарт по-настоящему испугалась в 2018 году, когда увидела, казалось бы, незначительный парламентский запрос АдГ. Речь в запросе шла о количестве людей с инвалидностью в Германии и возможной связи инвалидности с инцестом и миграцией. «Тогда мне стало ясно, что на теме миграции они не остановятся», — говорит Сара Баумгарт. 

    Шесть лет спустя, в мае 2024 года, она сидит на сцене во Фрайбурге и рассказывает о своих страхах. «Как человек с инвалидностью, я как никто завишу от государственных структур», — объясняет 39-летняя спикерка, добавляя, что ее не обязательно депортировать и убивать, чтобы умертвить. «Если партия придерживается правоконсервативных взглядов, можно не сомневаться, что инвалиды находятся в зоне риска, история свидетельствует именно об этом».  

    Мероприятие посвящено связи демократии и инклюзии. Сара Баумгарт, которая работает уполномоченной по делам людей с ограниченными возможностями во Фрайбурге, считает, что в опасности и то, и другое. «За последние годы законы и постановления, которые существенно ограничивали мою жизнь и мешали мне, принимались уже не раз. Правоконсервативная эйблеистская политика представляет опасность для моей жизни». 

    Эта политика влияет не только на жизнь Сары Баумгарт, но и в целом на общественный климат. Уровень эйблеистского насилия последние годы неуклонно растет. Эйблеизм часто описывают как враждебность по отношению к людям с инвалидностью, но на самом деле это понятие шире. Речь идет о системе так называемой нормальности, где для инвалидности места нет. Люди с физическими ограничениями или хроническими заболеваниями в эту систему не входят и подвергаются дискриминации.  

    Эйблеизм убивает 

    Эйблеизм — это не только недружелюбные взгляды или бранные слова. Эйблеизм может убивать. Стоит только вспомнить 28 апреля 2021 года. В этот день младшая медсестра, работавшая в потсдамском Оберлинхаузе, убила четырех человек с инвалидностью и тяжело ранила еще одного. В июле 2021 года двенадцать человек с инвалидностью, проживавших в общежитии для людей с ограниченными возможностями, погибли в наводнении в округе Арвайлер, расположенном в земле Рейнланд-Пфальц. Несмотря на предупреждения, этим людям не помогли.  

    27 мая 2024 года в общежитие для людей с инвалидностью в Менхенгладбахе кинули камень с надписью «Эвтаназия — это выход». Именно понятие «эвтаназия» использовалось при национал-социализме, когда государство приказало уничтожить тысячи людей с тяжелыми хроническими заболеваниями и инвалидностью, в том числе детей и стариков. 

    Система так называемой нормальности играет важную роль в партии «Альтернатива для Германии» (АдГ). Программный лозунг, под которым она шла на выборы в Бундестаг в 2021 году, звучал как «Германия. Но нормальная». Что именно имелось в виду под «нормой», можно было увидеть на предвыборных плакатах: белые люди без признаков инвалидности. Чего на плакатах было не найти — это указания на существование однополых отношений, гендерно-чувствительного языка и человеческого разнообразия.  

    Все, что — с точки зрения АдГ — нормальным назвать нельзя, они преподносят как дикость и помешательство. Так, например, Максимилиан Кра назвал «Хронику дня простым языком» не иначе как «новостями для идиотов». Это слово само по себе — уже эйблеизм, потому что в качестве уничижительного термина использовалось в эпоху национал-социализма. Около тридцати общественных объединений опубликовали заявление, в котором охарактеризовали риторику евродепутата как «оскорбительную и опасную». Они предостерегли от маргинализации людей с инвалидностью и без нее, которые не вписываются в «этнонационалистическое мировоззрение» АдГ. 

    Враги инклюзии

    Михаэль Цандер — профессор кафедры исследований инвалидности, инклюзии и психологии в университете Магдебурга-Штендаля. Он изучает АдГ и ее политические установки в отношении инвалидности и описывает стратегию партии следующим образом: «То, что АдГ считает нормальным, должно получать приоритет. То, что в норму не вписывается, как, например, право на инклюзивное школьное образование, должно исчезнуть». В то же время, отмечает Цандер, говорить, что АдГ выступает против людей с инвалидностью в принципе, — значит слишком упрощать. 

    Партия может и использовать нужды людей с инвалидностью в своих целях. Так, например, в 2016 году в пресс-релизе отделения АдГ в земле Саксония-Анхальт эта тема была разыграна в нападках на беженцев. Если точнее, в этом заявлении звучал призыв, направить финансовую поддержку на интеграцию людей с инвалидностью, а не на беженцев.  

    Точно так же АдГ противопоставляла друг другу детей с инвалидностью и без нее. В летнем интервью 2023 года Бьорн Хёке, председатель АдГ в Тюрингии, назвал инклюзию в школах одним из «идеологических проектов», от которых нужно «освободить» систему образования. Германия в 2009 году ратифицировала конвенцию ООН о правах инвалидов и таким образом выступила за совместное обучение детей с ограниченными возможностями и без них. Хёке описывает инклюзию как проект, который «не помогает в развитии нашим школьникам» и «не делает их более работоспособными». 

    «Да не будут вас газом травить»

    «Мне становится не по себе, когда я слышу подобное», — говорит Кристин Юнг. Ей 37 лет, ее дочери Иде — десять, и она, следуя логике Хёке, как раз из тех детей, которые «не помогают в развитии других школьников». Кристин Юнг считает совершенно иначе. «Мой опыт показывает только то, что совместное обучение детей с ограниченными возможностями и без них на пользу и тем, и другим», — говорит Кристин. 

    Кристин Юнг, ее муж и дочь живут в Хемнице. Она рассказывает о страхах относительно будущего — тех страхах, которые многие люди просто не замечают. «Адэгэшники набирают голоса из-за того, что набрасываются на иностранцев, но те, кто выбирают АдГ, голосуют еще и против моей семьи, за исключение людей с инвалидностью из общества». Кристин Юнг страшно думать о том, что будет с Идой, «когда нас больше не будет рядом». Она еще не потеряла надежду окончательно, но не может не замечать тревожных сигналов. «Нам нужна поддержка, без нее станет действительно тяжко». 

    Сейчас семья Юнг ждет одобрения на получение новой инвалидной коляски для Иды. Когда она рассказывает своим друзьям, что боится изоляции Иды в случае прихода АдГ к власти, многие закатывают глаза. Ну, не повторится нацистская эпоха, не повторится, говорят некоторые из них. Саре Баумгарт эти аргументы тоже хорошо знакомы. «Да не будут вас газом травить», — приходилось слышать ей.   

    Рене Шаар также обращает внимание на связь между прошлым и настоящим. Он работает менеджером по разнообразию на NDR и отвечает за Элин, первую куклу из «Улицы Сезам» с видимой инвалидностью. 2 июня 2024 года, за несколько дней до европейских выборов, Рене Шаар запостил в своем инстаграм-аккаунте видео с территории бывшего концлагеря Нойенгамме. Шаар рассказывает, как школьником был там на экскурсии с классом. 

    С чего начинается конец

    Экскурсовод объяснял школьникам, кого «уничтожали трудом». «Это были в том числе больные, «умалишенные», исключенные из общества люди с ограниченными возможностями», — рассказывает Шаар. У него у самого есть инвалидность, и тогда, по его словам, от эмоциональной перегрузки он сострил: мол, тут бы я и остался. «И в тот момент я понял, что несмотря на то, что сам родом из семьи преступников, я с таким же успехом мог бы стать и жертвой, — говорит Шаар, — и неизвестно, жил ли бы я вообще, и если да, то сколько». В описании к видео говорится: «Отказывать людям с ограниченными возможностями и другим маргинализированным группам в праве на участие в жизни общества сегодня — это начало конца». 

    То, что эти времена приближаются, замечает и Сара Баумгарт. Она вспоминает о повсеместной готовности к инклюзии в 2010-е. Тогда началось финансирование инклюзивных проектов, был принят федеральный закон об инклюзии. Но пандемия коронавируса заставила движение в этом направлении остановиться. «Люди с инвалидностью стали невидимыми, и я тоже», — говорит Баумгарт. Когда она снова вышла на улицу после длительной изоляции, то почувствовала себя неуверенно. «Люди вставали у меня на пути, им мешала моя электрическая коляска, они пытались быстренько втиснуться передо мной в лифт». Вообще поведение людей в общественном транспорте стало гораздо менее бережным, и эта тенденция сохранилась до сих пор.  

    Когда Сара Баумгарт размышляет о развитии событий вокруг АдГ и других партий, проводящих правоконсервативную политику, ее особенно беспокоит одно. А именно то, что люди без инвалидности будут смеяться над ее страхами и предупреждениями, убежденные, что люди с инвалидностью просто хотят добавить себе значимости. «Может, АдГ и не выступают против людей с ограниченными возможностями в принципе, — говорит Баумгарт. — Но они совершенно очевидно против инклюзии, а их представления об инвалидности не допускают ни равноправия, ни права выбора».  

    Выступая со сцены во Фрайбурге, Сара Баумгарт так описывает возможное начало конца: «Мою жизнь можно ограничивать до тех пор, пока она не станет невыносимой. Можно менять законы, отменять пособия, свести к минимуму уход. Лишите меня права выбора, помощи, материальной поддержки, медикаментов и необходимых товаров — и тогда я умру». 

    Читайте также

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    «Задетые чувства не оправдывают вмешательства в литературу»

    Идет ли демократии воинственность?

    Что пишут: о победах радикалов и популистов на востоке Германии

    Да, детей и подростков пора защищать так же, как любое другое меньшинство

  • Бистро #25: Остановит ли пограничный контроль нерегулируемую миграцию и терроризм?

    Бистро #25: Остановит ли пограничный контроль нерегулируемую миграцию и терроризм?

    24 августа 2024 года в Золингене на северо-западе Германии беженец из Сирии, который ожидал высылки в Болгарию, напал с ножом на участников дня города, убил троих человек и ранил еще восьмерых. Неделю спустя антимигрантская партия «Альтернатива для Германии» одержала первую в своей истории победу на земельных выборах. Ее рейтинги на общенациональном уровне остаются стабильно высокими — за год до парламентских выборов.На этом фоне другие политические силы — как входящие в правительственную коалицию, так и оппозиционный ХДС/ХСС — начали интенсивные переговоры об ужесточении миграционной политики. 

    Оппозиция требовала этого и раньше: в частности, на границе с Францией пограничный контроль был введен во время чемпионата Европы по футболу, и христианские демократы требовали его продлить. В прошлом году число заявок на убежище в Германии превысило 350 тысяч — это самый высокий показатель со времени миграционной волны 2015-2016 годов. По этому числу ФРГ лидирует в Евросоюзе, вдвое обходя Францию, Испанию и Италию.

    В начале сентября министр внутренних дел социал-демократка Нэнси Фезер объявила, что на всех сухопутных границах Германии будет введен контроль, которым будет заниматься федеральная полиция — до 2005 года она называлась Федеральной пограничной службой. От оппозиции звучат куда более радикальные предложения. При этом некоторые страны-соседи, как и власти Евросоюза, предупреждают Германию о необходимости придерживаться европейского права и своих международных обязательств. 

    дekoder рассказывает о том, как устроен пограничный контроль и насколько эффективным он будет. 


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


     

    1. Где именно вводится пограничный контроль?

    Теоретически на всех сухопутных пунктах пересечения границы — на шоссе и на железных дорогах (в портах и аэропортах контроль, само собой, существовал и ранее). Реальность во многом будет зависеть от ресурсов федеральной полиции. 

    По замыслу министра внутренних дел Нэнси Фезер, полицейские будут отказывать во въезде в Германию людям, у которых нет документов, подтверждающих право пребывания на территории страны, и которые при этом не заявили на границе о том, что хотят получить в Германии убежище, — отказывать во въезде таким людям запрещает европейское право. 

    Шенгенский кодекс, в принципе, не допускает пограничный контроль на внутриевропейских границах. Однако в отдельных случаях государства-участники имеют право вводить его — уведомив органы власти Евросоюза.  

    С 2015 года подобный режим уже действует на границе Германии и Австрии. В октябре 2023-го он был введен на границах с Польшей, Чехией и Швейцарией, летом нынешнего года — на французской границе. Теперь он будет распространен также на границы с Данией, Нидерландами, Бельгией и Люксембургом. 

    Обычно это выглядит так, что человека, которому запрещают въезд в Германию, доставляют до ближайшего полицейского участка на территории соседней страны и передают местным правоохранительным органам. 

    2. Украинцев и украинок это коснется? 

    Нет, граждан Украины новые ограничения не затронут. Единственное, что, въезжая в Германию, нужно будет обязательно брать с собой документы. В остальном украинцы и украинки, как и прежде, смогут оставаться в стране, пользуясь правом временной защиты, предоставленной им Евросоюзом. Им не нужно подавать прошение на получение статуса беженца.  

    3. Часто ли останавливают мигрантов на тех границах, где контроль был введен ранее? 

    По данным МВД, с октября прошлого года на границах, где уже был установлен контроль, развернули 30 тысяч человек. Власти рассчитывают, что теперь, после того как контроль стал повсеместным, таких людей станет еще больше. 

    При этом правозащитники полагают, что полицейские могут злоупотреблять полномочиями и игнорировать заявления въезжающих людей о том, что те планируют получить в Германии убежище. Такой вывод можно сделать из официальной полицейской статистики. Согласно ей, в первой половине 2023 года, когда контроль на востоке был только выборочным, о намерении получить убежище заявили 45% задержанных. А в первом полугодии 2024-го — только 23%.  

    Кроме того, непонятно, насколько эффективным в реальности был контроль. Некоторые из тех, кто не попал в Германию с первого раза, вполне могли въехать в страну позже. 

    Непонятно. Критики и эксперты предрекают, что уже в ближайшее время власти столкнутся со множеством юридических и практических проблем. Например, по данным газеты DIE ZEIT, в специальных пунктах, где беженцев содержат перед высылкой, сейчас есть около 800 свободных мест. Более того, само по себе заключение под стражу без предъявления обвинений может стать поводом для иска к немецким властям. Если же предоставлять тем, кто проходит проверку, места в общежитиях по всей стране, то фактически это будет означать сохранение нынешнего положения дел, которое политики обещают изменить. 

    Сейчас проверка заявления занимает в среднем пять месяцев. Чтобы ускорить процедуру в четыре раза, понадобится привлечь дополнительные бюрократические ресурсы — непонятно, насколько это возможно.

    Дополнительные силы полиции понадобятся и на границе — их тоже придется изыскивать. В том числе, возможно, в ущерб охране порядка в других местах. Что полномасштабный и постоянный контроль малореализуем, фактически признают и в МВД, где обещают, что он будет «гибким и целесообразным». А также говорят, что не допустят многочасовых очередей на границах. Между тем в некоторых регионах тысячи людей ежедневно пересекают границу, отправляясь на работу и домой, так что существуют опасения и экономического характера.

    4. Что будет с теми, кто захочет подать заявку на убежище? 

    Заявки на убежище власти планируют проверять в ускоренном порядке на предмет того, не была ли такая заявка подана ранее в другом государстве-участнике Евросоюза или Шенгенской зоны. Если была, то проситель, в соответствии с так называемым Дублинским регламентом (он регулирует движение беженцев на территории ЕС и в Шенгенской зоне), должен быть отправлен туда — как это должно было случиться и с убийцей из Золингена.  

    Во время проверки власти планируют содержать просителей под стражей неподалеку от границы. Нэнси Фезер заявляла, что срок проверки не должен превысить пять недель. 

    5. Это все сработает? 

    Непонятно. Критики и эксперты предрекают, что уже в ближайшее время власти столкнутся со множеством юридических и практических проблем. Например, по данным газеты DIE ZEIT, в специальных пунктах, где беженцев содержат перед высылкой, сейчас есть около 800 свободных мест. Более того, само по себе заключение под стражу без предъявления обвинений может стать поводом для иска к немецким властям. Если же предоставлять тем, кто проходит проверку, места в общежитиях по всей стране, то фактически это будет означать сохранение нынешнего положения дел, которое политики обещают изменить. 

    Сейчас проверка заявления занимает в среднем пять месяцев. Чтобы ускорить процедуру в четыре раза, понадобится привлечь дополнительные бюрократические ресурсы — непонятно, насколько это возможно.

    Дополнительные силы полиции понадобятся и на границе — их тоже придется изыскивать. В том числе, возможно, в ущерб охране порядка в других местах. Что полномасштабный и постоянный контроль малореализуем, фактически признают и в МВД, где обещают, что он будет «гибким и целесообразным». А также говорят, что не допустят многочасовых очередей на границах. Между тем в некоторых регионах тысячи людей ежедневно пересекают границу, отправляясь на работу и домой, так что существуют опасения и экономического характера.

    6. Но высылать мигрантов станут чаще? 

    Тоже непонятно. Теоретически Дублинский регламент предполагает, что человек должен подавать заявку на получение статуса беженца в той стране, где он впервые оказался на территории Евросоюза или Шенгенской зоны. То есть в Германии, со всех сторон окруженной другими странами ЕС, такие заявки не должны подаваться вообще. Исключения (например, ради воссоединения семьи) в теории должны быть очень редкими.  

    Но на практике все по-другому. 

    Некоторые пограничные страны (например, Италия) крайне неохотно регистрируют у себя беженцев, которые в итоге, не получив документы, движутся дальше по Европе. В итоге именно в Германии в 2023 году было подано наибольшее число заявок на убежище. 

    Но даже если в ходе проверки выяснится, что проситель уже подал заявку в другой стране, далеко не факт, что его удастся выслать туда. Во многих случаях пограничные страны просто отказываются взаимодействовать с немецкими властями. Иногда против высылки выступают немецкие суды, ссылаясь на то, что будущие условия содержания беженцев будут нарушать их права — как, например, в случае с отправкой в Грецию.  

    В 2023 году процедура высылки была успешно завершена только в 10% случаев. Если же передача не происходит по истечении шести месяцев, то страна, в которой находится беженец, автоматически берет на себя ответственность за него.  

    Известный эксперт по миграции Геральд Кнаус уверен, что в реальности меры, предложенные правительством, не могут сколько-нибудь существенно снизить уровень нерегулируемой миграции. 

    7. Что предлагает оппозиция? 

    Исходя из всего этого оппозиционный ХДС/ХСС предложил куда более радикальный вариант пограничной реформы. 

    Христианские демократы считают, что предложенных правительством мер недостаточно, и предлагают запретить въезд в Германию всем мигрантам — с тестовым периодом в три месяца.  

    Для этого ХДС/ХСС хочет воспользоваться 72 статьей «Договора о функционировании Евросоюза», которая позволяет странам-участницам ЕС отказываться от выполнения европейских правил для «обеспечения внутренней безопасности». 

    Эксперты, однако, напоминают, что еще ни одной стране Евросоюза не удалось воспользоваться этой нормой, поскольку Суд Евросоюза установил довольно жесткие критерии ее целесообразности. 

    8. А что обо всем этом думают в соседних странах и в Евросоюзе? 

    В Еврокомиссии немецким властям уже напомнили, что пограничный контроль должен быть «абсолютным исключением», а польские власти назвали решение Берлина «неприемлемым» и прекращающим действие Шенгенского соглашения. 

    Заявления польских властей могут показаться преувеличением, но правительство Австрии, на границе с которой контроль не прекращается с 2015 года, предупредили, что если он будет ужесточен дополнительно (как, например, предлагает ХДС/ХСС), там будут вынуждены пойти на аналогичные меры. В таком случае ужесточение может иметь эффект домино.  

    Зато решение немецких властей одобрили правые правительства Италии и Нидерландов.  

    9. Ужесточение пограничного контроля — это единственная мера, придуманная властями? 

    Нет, в рамках так называемого «Пакета безопасности» планируется также ужесточить правила владения и пользования оружием, в особенности перочинными ножами. В частности, их будет запрещено проносить с собой во время любых массовых мероприятий.  

    Кроме того, власти планируют лишать убежища людей за целый ряд преступлений, что даст возможность депортировать их из страны. Лишать статуса беженца планируют также за большую часть поездок на родину, поскольку, как утверждают политики, они противоречат необходимости получать убежище. 

    После длительных дискуссий из Германии также начали высылать мигрантов, не получивших убежище, в Сирию и в Афганистан — эти страны считаются небезопасными, и ранее высылка туда не проводилась. 

    Между тем специалист по миграции Геральд Кнаус полагает, что единственный по-настоящему эффективный способ остановить нереглируемую миграцию — это закрыть границы между европейскими странами. Что будет означать смерть Шенгенского соглашения. «Останется только возвести забор на зеленой границе», — сказал он в интервью Deutschlandfunk, добавив, что на самом деле это не слишком эффективный способ борьбы с религиозно обусловленным терроризмом. Потому что, по его словам, большинство людей радикализируется, только попав в Германию, — а значит, главная проблема в интеграции тех, кто уже находится в стране.

     

    Автор: Дмитрий Карцев
    Опубликовано: 17.09.2024

    Читайте также

    Что пишут: о пожаре, уничтожившем крупнейший лагерь для беженцев в Европе

    Беженцы на границе Беларуси и ЕС. Фотосвидетельство гуманитарного кризиса

    А если «Альтернатива для Германии» и правда придет к власти?

    Что пишут: о победах радикалов и популистов на востоке Германии

    Любовь к ближнему: как христианские церкви Германии помогают беженцам

  • Последнее средство против тирана (но только если он правда тиран)

    Последнее средство против тирана (но только если он правда тиран)

    До выхода Джо Байдена из президентской гонки казалось, что ее предопределит покушение на Дональда Трампа, фотографии которого с окровавленным ухом и поднятой вверх рукой моментально облетели весь мир. Спустя два месяца кажется, что выстрелы в Пенсильвании 13 июля имеют все шансы потонуть в череде других событий, от которых будет зависеть конечный результат выборов в ноябре.

    Но общественная поляризация как в Америке, так и в Европе никуда не делась, а вместе с ней и опасения перед новыми случаями политического насилия. В Германии нападениям подвергаются политики и активисты самого разного толка — от «зеленых» до представителей «Альтернативы для Германии». За один только 2023 год на немецких политиков было совершено 2790 нападений, причем если несколько лет назад жертвами чаще всего становились как раз представители АдГ, то теперь «зеленые». Среди сторонников «Альтернативы» относительно велик процент тех, кто считает политическое насилие допустимым (23% по сравнению с 9,5% придерживающихся такого мнения среди избирателей ХДС/ХСС в одном исследовании и 20% — в другом). Свыше трети сторонников этой партии считают, что политики своими действиями заслуживают «гнева, переходящего в насилие».

    Оправдано ли в такой ситуации насильственное сопротивление со стороны демократических сил и активистов? Следует ли считать его одной из составляющих «боеспособной демократии»? Об этом — в статье швейцарского издания Republik, которую перевел дekoder.


    Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


     

    После того как на предвыборном митинге в Пенсильвании Дональд Трамп разминулся со смертью буквально на ширину уха, нашлись те, кто втайне сожалел о промахе юного стрелка. Некоторые даже сочли это покушение делом вполне легитимным, ведь Трамп подрывает основы демократии. [Немецкий] сатирик Эль Хотзо получил много одобрительных откликов на пост о том, что «когда фашисты умирают, это совершенно замечательно», — после чего был уволен [с радиостанции RBB].  

    Так или иначе, большинство людей эту позицию интуитивно отвергает — в том числе и те, кто Трампа ненавидит. По крайней мере, лишь немногие осмеливаются выражать подобную точку зрения публично. И неспроста, ведь такой взгляд не оправдать. Не потому, однако, что политическое насилие неприемлемо в принципе, как настаивают многие из тех, кто пишет об этом покушении. На самом деле, политическое насилие может оправдываться четырьмя разными причинами. Три из них, с просвещенной точки зрения, должны быть отвергнуты. Но одна причина остается вполне легитимной. Речь идет о противодействии насилию, мотивированному первыми тремя. 

    Насилие ради собственности 

    Первый мотив, особенно широко обсуждаемый сейчас в контексте покушения на Трампа, связан с историческим триумфом буржуазии, благодаря которому феодализм уступил место капитализму. В XVII веке Джон Локк оправдывал насилие в случае вмешательства политической власти в вопросы частной собственности. Эта идея восходит к античной эпохе, когда убийство неправедного тирана считалось вполне законным. Со временем она трансформировалась в представление о праве на сопротивление тирании. 

    Насилие во имя права собственности вполне могло считаться легитимным в феодальный период, когда насилие и без того господствовало, но не в демократических правовых государствах, утверждавшихся начиная с XIX века. В основе их устройства лежат принципы ненасильственной политической борьбы демократическими средствами.  

    Ярким примером крайнего либерализма, оправдывающего насилие против демократического строя, остается военный переворот Аугусто Пиночета в Чили в 1973 году. Свергнув президента-социалиста Сальвадора Альенде, Пиночет установил жестокую военную диктатуру. На тех же идеологических основаниях жители США сегодня владеют 393 миллионами единиц огнестрельного оружия, которые нужны им для защиты своих жилищ и имущества. Неприкосновенность частной собственности — основная причина, по которой Илон Маск и другие миллиардеры поддерживают Трампа. Кроме того, Трамп обещает снизить корпоративный налог до 15 процентов, а в 2021 году еще и продемонстрировал готовность отправить разгневанную толпу к Капитолию ради достижения своих политических целей. Он же публично одобрял деятельность военизированных группировок, таких как ультраправые Proud Boys. 

    Второй мотив применения насилия, который также набирает силу по всему миру, связан с подъемом национализма и империализма в конце XIX века. Это насилие, имеющее своей целью навязывание определенной иерархии на основе этнической, религиозной или иной идентичности, что, в конечном счете, ведет к фашизму. Сегодня, как и в 1930-е годы, когда в Германии и Италии либералы маршировали бок о бок с фашистами, часть либерального фланга буквально сливается с правым национализмом. Это происходит, например, во Франции, где некоторые «Республиканцы» вступили в союз с «Национальным объединением» Марин Ле Пен. Или в США: там в фигуре Трампа воплощена надежда на то, что собственность миллиардеров останется неприкосновенной, а господство белой расы — неизменным. И в Швейцарии — тоже, где люди, именующие себя либералами, заигрывают с «Альтернативой для Германии» и Трампом. 

    Как и прежде, убежденных националистов хватает. Но, как правило, национализм нужен для реализации своей экономической повестки, поскольку его можно использовать для привлечения на свою сторону даже тех, кто, вообще говоря, не выигрывает от подобной политики. 

    Третий мотив — это ответ на рост буржуазии со стороны левых сил, которые прибегают к насилию ради того, чтобы разрушить власть частной собственности. История знает тому множество примеров: от терактов анархистов в XIX веке до коммунизма в СССР и терроризма RAF в Германии. 

    Отчасти из-за этого насилия либералы, такие как историк Джейкоб Тальмон, после Второй мировой войны популяризировали тезис о том, что советский коммунизм по сути представлял собой то же, что и фашизм, — тоталитарный режим. Сегодня этот тезис вновь обрел популярность с распространением так называемой «теории подковы». Эта теория, которая, среди прочего, дискредитирует левую идею как легитимную альтернативу, игнорирует не только тот факт, что и либерализм может перейти к насилию. Она закрывает глаза на то, что фашизм предполагает насилие уже в своем стремлении навязать людям иерархию, в том время как левые стремятся к реализации прогрессивной утопии — ограничению частной собственности для освобождения людей от социальной нужды. Кроме того, большинство левых, так же как и большинство либералов, поддерживают демократический конституционный строй.  

    Насилие во имя демократии 

    Четвертый мотив применения насилия подкрепляется вескими аргументами: это насилие со стороны тех же либеральных или левых сил, направленное против узурпации власти — независимо от ее идеологической окраски — с целью установить или защитить демократическое конституционное государство. Возможно, именно это представление побудило сатирика Эль Хотзо поспешно выразить восторг по поводу смерти фашистов.  

    Вряд ли сегодня кто-то всерьез поставит под сомнение историческую целесообразность революций конца XVIII века во Франции, США или на Гаити, которые, несмотря на всю своею кровопролитность, привели к созданию современных демократических конституционных государств. Или сопротивление, благодаря которому многочисленные страны Глобального Юга после Второй мировой войны сбросили власть колонизаторов. И мало кто осудит швейцарца Мориса Баво за попытку убить Адольфа Гитлера в ноябре 1938 года, как не осуждают и тех, кто пытался это сделать до него и после.  

    Если кто-то использует насилие для демонтажа демократии и становится причиной гибели миллионов людей, убийство этого человека, безусловно, стоит признать легитимным. Насилие во имя верховенства демократического права создает условия для ненасильственной политики. 

    Именно поэтому в Основном законе ФРГ, принятом после Второй мировой войны, закреплено право на сопротивление. На случай, когда кто-то пытается разрушить демократическое правовое государство, 20 статья гласит: «Если иные средства не могут быть использованы, все немцы имеют право на сопротивление любому, кто предпринимает попытку устранить этот строй». 

    Насилие из-за сомнительной исторической аналогии

    Однако, вопреки заявлениям американского политика Джей Ди Вэнса, который впоследствии совершил разворот на 180 градусов [в оценке Трампа] ради того, чтобы стать его кандидатом в вице-президенты, Дональд Трамп — это не Адольф Гитлер. Трамп подрывает демократическое правовое государство с помощью лжи, запугивания и клеветы, и как минимум подстрекательством к штурму Капитолия он показал, что не прочь заигрывать с насилием. Но пусть американская демократия, сильно зависящая от крупных доноров, оставляет желать лучшего, США все еще остаются демократическим правовым государством, где можно бороться мирными средствами — в том числе за расширение демократии. Трамп пока даже не у власти. 

    Если это вообще возможно, то насилие против Трампа можно было бы оправдать лишь как превентивную меру — для предотвращения еще большего. Возможно, штурм Капитолия действительно был предвестником насильственных мер, к которым Трамп может прибегнуть в случае избрания президентом США в ноябре. 

    После террористических атак на Нью-Йорк 11 сентября 2001 года идея превентивного применения силы для предотвращения возможного насилия в будущем получила широкое распространение. Президент США Джордж Буш-младший в 2003 году начал войну в Ираке, мотивируя это необходимостью превентивного удара, поскольку там якобы разрабатывали оружие массового уничтожения. Все более распространенной становится практика превентивных задержаний, особенно в отношении реальных или предполагаемых исламистов, которые могут совершить теракты. 

    Опасная затея, открывающая простор для злоупотреблений — как показала война против Ирака, где оружие массового поражения так и не было обнаружено. Вот и Трамп сначала должен стать тираном, силой отменяющим демократию, прежде чем можно будет говорить о легитимности политического убийства. В любом другом случае мы окажемся в еще более жестоком мире, где каждый оправдывает применение насилия со своей стороны тем, что с противоположной его могли бы применить в будущем. 

    В демократическом правовом государстве насилие не только недопустимо, но и бессмысленно. Убийство тирана-одиночки может открыть путь к демократии, но что принесла стрельба в человека, которого поддерживает примерно половина избирателей? Даже если бы покушение на Трампа закончилось его смертью, люди вроде Джей Ди Вэнса были бы готовы продолжить дело экс-президента. После провальной же попытки Трамп предстал со своим кровоточащим ухом одновременно и жертвой, и героем, а его шансы победить на выборах только увеличились. 

    Однако и ненасильственное сопротивление с его бесконечной критикой всех трампов этого мира подвержено той же проблеме, что и идея политического убийства. При всем том, что за ней стоит защита идеалов, в глазах сторонников всех этих трампов она лишь добавляет красок к их жертвенному и героическому образу. Главный вопрос, стоящий сегодня во всем мире: какая прогрессивная утопия сможет вернуть доверие людей, голосующих сегодня за Трампа? Ведь это единственный способ изменить мир демократическими средствами. 

    Читайте также

    Путинская Россия уже похожа на Третий рейх?

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    Миф о «хороших прусских»

    «Автократы постоянно недооценивают демократию. Мы — тоже»

    Идет ли демократии воинственность?

    Тролль политический обыкновенный

  • Да, детей и подростков пора защищать так же, как любое другое меньшинство

    Да, детей и подростков пора защищать так же, как любое другое меньшинство

    Тревожная для демократических партий тенденция, которая была зафиксирована во время выборов в Европарламент в июне, сохранилась и на осенних выборах в ландтаги: молодые люди все активнее голосуют за «Альтернативу для Германии». В Тюрингии за АдГ отдали голоса почти 40% избирателей в возрасте до 25 лет (всего она получила 33%), в Саксонии — 31%, это самая популярная политическая партия в этой возрастной группе. Одно из наиболее распространенных объяснений этого феномена сводится к тому, что крайне правые успешно используют социальные медиа, популярные среди молодежи — и в первую очередь тикток, который другие политические силы проигнорировали. 

    Журналист Бент Фрайвальд, который пишет в издании Krautreporter о проблемах образования, полагает, что такого рода объяснения игнорируют структурные проблемы немецкого общества. В частности, то, что дети и подростки лишены возможности эффективно влиять на собственную жизнь — участвовать в управлении школами, устанавливать правила в местах своего отдыха, влиять на принятие решений, как минимум, на муниципальном уровне. В итоге они вступают в активную политическую жизнь с чувством протеста и желанием поддержать силы, которые это недовольство наиболее эффективно эксплуатируют. 

    Можно ли исправить эту ситуацию? Фрайвальд полагает, что для этого необходимо признать молодежь меньшинством. В таком случае молодой возраст станет одним из признаков, дискриминацию по которым — в частности, лишение политических, экономических и социальных прав — запрещает немецкий Основной закон. Прочитайте его статью в переводе дekoder’а.  

    Прошло почти три года с момента, как мои представления о Германии изменились. Тогда, после годичного перерыва, вызванного пандемией коронавируса, я снова вывез группу детей и подростков в палаточный лагерь на природу.  

    Полтора года я писал статьи о жизни молодых людей во время пандемии. И вот, остановившись посреди палаток, не мог оторвать глаз от ребят, которые, выстроившись в большой круг, занимались йогой в лучах заходящего солнца, спокойно и четко следуя указаниям тренера. Одной палаткой дальше около двадцати детей слушали мальчика, поющего под гитару. Мальчик носил слуховой аппарат, у него был СДВГ. В другой обстановке ему трудно, когда вокруг собирается много людей. Но с гитарой в руках он вдруг почувствовал себя увереннее, ощутил, что он на своем месте. Десяток детей в спасательных жилетах протрусили мимо меня в сторону байдарок. Два парня оживленно обсуждали, что они будут делать, если байдарка перевернется.  

    Я написал об этом в твиттере. Потом в инстаграме, Linkedin и на фейсбуке. Написал я следующее: «Все это детям необходимо. Все это мы у них отняли на полтора года». Я кипел от ярости: «Возможно, это прозвучит чересчур пафосно, но в тот момент я испытывал искреннее возмущение по поводу того, насколько мало при разработке коронавирусных мероприятий учитывались интересы детей и подростков». 

    В одном только твиттере мой пост набрал более 15 тысяч лайков. И еще десятки тысяч на других платформах. Мне явно удалось передать чувство, которое испытывали многие: нужно менять сложившийся подход к детям и подросткам.  

    С запозданием в пару месяцев эта мысль нашла отклик и у политиков, осознавших, насколько широко распространено это чувство. Они пообещали принять меры. И уделить молодому поколению больше политического внимания. Что произошло потом? Да, в общем, ничего. Одно исследование за другим подтверждает, как разочарованы молодые люди. 

    И причин для этого более чем достаточно. Понять это еще проще, если обратиться к новому документу, вынесенному на обсуждение Федеральным советом по делам молодежи Германии — экспертным органом при правительстве страны. В него входят полтора десятка человек — политиков, чиновников, ученых и представителей различных ассоциаций. К примеру, в Совет входит исследователь образования Аладин Эль-Мафалаани, чье присутствие само по себе служит для меня подтверждением достаточно высокого уровня компетентности этого органа.  

    В документе эксперты говорят о трех проблемах, которые необходимо учитывать при работе с детьми и подростками, а также для формирования собственного мнения по вопросу межпоколенческой справедливости.  

    Да, демократия знает межпоколенческий дисбаланс 

    Вообще-то, с молодыми людьми следует обращаться как с меньшинством, потому что они и есть меньшинство. Уже сейчас. Сегодня больше, чем половине людей с правом голоса больше 53 лет — и медианный возраст избирателей продолжит расти. 

    С 2005 года доля избирателей в возрасте от 15 до 24 лет постоянно снижается (исключением стал 2015 год), и на сегодняшний день она составляет 10%. По словам исследователя демократии Вольфганга Грюндингера, у этой тенденции есть следующие последствия: «Политики в Германии не зависят от мнения молодежи. Если бы у молодых людей вдруг действительно появилась возможность влиять на результаты выборов, наша демократия была бы повеселее».  

    Эксперты Совета по делам молодежи пишут: «Уже сегодня в обществе наблюдается возрастной дисбаланс: представители разных поколений обладают разным политическим весом при принятии демократических решений. И этот дисбаланс будет только усиливаться». Потому что все больше людей будет выходить на пенсию. Что, в свою очередь, приведет к тому, что политический вес отдельных групп населения изменится: «Наиболее многочисленная группа избирателей окажется в довольно преклонном возрасте, а также прекратит систематическое участие в экономической жизни». 

    Эксперты Совета задаются важным вопросом: насколько устойчивой, динамичной и справедливой с точки зрения разных поколений будет демократия в подобных условиях? Сохранит ли она готовность рисковать и устремленность в будущее?  

    Да, социальное государство знает межпоколенческий дисбаланс 

    В докладе озвучена реальная проблема, которую, как мне кажется, осознает слишком небольшое число политиков: «Политика консолидации и жесткой экономии сопровождалась серьезным дефицитом инвестиций в образование, защиту климата, в устойчивое транспортное сообщение и соответствующую энергетическую политику». 

    В ближайшие десятилетия социальная система столкнется с довольно серьезным вызовом. Поскольку число пенсионеров с каждым годом растет, а молодых людей — падает, все меньше людей зарабатывает деньги, которые необходимы социальному государству: и для того, чтобы гарантировать пенсионные выплаты пожилым людям, и для того, чтобы обеспечить будущее молодых людей. Тут работает простая математика: объем денежных средств, поступающих в бюджет, будет снижаться, а потребности — расти.  

    Даже сегодня, во времена, когда проблема еще не стоит так остро, как этого стоит ждать в будущем, не удается обеспечить необходимый объем инвестиций в молодежную сферу. Эксперты Федерального совета по делам молодежи пишут: 

    «Уже более десяти лет все профильные исследователи фиксируют отрицательный тренд в развитии профессиональных навыков и компетенций — причем на всех уровнях школьного образования и во всех федеральных землях. Соответственно, на протяжении нескольких лет значительную долю от общего числа составляют многочисленные выпускники, которые покидают школы и учреждения среднего профессионального образования без должной квалификации. В то же время по-прежнему не удается решить проблему дефицита свободных мест в детских садах и школах».  

    Это говорит об одном: если мы хотим найти решение назревших проблем, не стоит больше откладывать. Время действительно уходит. 

    Молодым людям отведены только зрительские места 

    Третью проблему, которую поднимают эксперты Федерального совета по делам молодежи, я уже неоднократно затрагивал в своей рассылке. Молодым людям дозволено лишь наблюдать за происходящим, а их участие в каких бы то ни было процессах в большинстве случаев не приветствуется. При том что многие кризисы сильнее всего затрагивают именно молодежь. Молодому поколению нет места в общественной дискуссии. Мы настолько привыкли к тому, что детей и подростков не встретишь в ток-шоу, в новостных сюжетах, в журналистских статьях, что практически не обращаем на это внимания.  

    Эксперты Федерального совета по делам молодежи пишут: «На общественно-политическом уровне говорится, прежде всего, об обязанностях молодого поколения, но почти никогда о его правах. Именно поэтому существует такой широкий диапазон реакций — различные формы политизации и протеста, а также активная общественная деятельность идут рука об руку с неучастием в политической жизни или различными формами радикализации среди представителей молодого поколения».  

    Нужно ли защищать права молодых людей так же, как других меньшинств? 

    На этот вопрос я даю короткий ответ — да! Даже члены Совета по делам молодежи предлагают вынести на обсуждение вопрос о предоставлении молодым людям «юридически гарантированных прав, не зависящих от хода политической борьбы». Вообще говоря, словосочетание «защита прав меньшинств» подразумевает нечто иное, но оно подходит и к этому случаю. Ведь говоря о дискриминации по возрастному признаку, чаще всего имеют в виду пожилых людей, в том числе в соответствующем федеральном агентстве.  

    Мне кажется, что структурный эдалтизм, то есть неравноправие детей и взрослых, ведущее к дискриминации молодых людей исключительно по причине их молодости, играет здесь едва заметную, но значительную, если вообще не решающую, роль. Ярким примером стали выборы в Европарламент, после которых взрослые свысока и довольно пренебрежительно рассуждали о том, почему вдруг молодежь так поправела. Проблема заключается в том, что большинство взрослых вообще не понимают, что такое эдалтизм, в чем он проявляется и как его избежать. Вот что я хотел объяснить в этой статье.  

    Читайте также

    Ковид или ковид-отрицатели — что угрожает демократии больше?

    «Мы не какие-нибудь съехавшие конспирологи»

    Триумф воли Сары Вагенкнехт

    Что пишут: о поляризации и расколе немецкого общества

    Что пишут: о победах радикалов и популистов на востоке Германии