Вы будете автоматически перенаправлены на страницу спецпроекта … Если этого не произошло, нажмите, пожалуйста, здесь.
-
Навальный: хроника объявленной смерти
Вы будете автоматически перенаправлены на страницу спецпроекта … Если этого не произошло, нажмите, пожалуйста, здесь.
-
Как беларуский театр (снова) сделали белорусским
Если бы беларуский театрал перенесся на машине времени из июля 2020 года в начало 2024-го, то не узнал бы привычную сцену: исчезнувшие коллективы, запрещенные спектакли, эмигрировавшие актеры… Одним словом, пепелище, на котором оставшиеся пытаются сохранить остатки былой «роскоши».
Беларуский театральный критик Денис Мартинович рассказывает о расцвете театральной жизни во второй половине 2010-х годов — и о том, как подавление мирной революции сделало невозможной и ее тоже. Как артисты и целые труппы уехали из страны и что происходит с теми, кто остался.
Шанс конца десятых
«Был на выходных в Беларуси. <…> Не покидало ощущение, что и пять, и десять лет назад в той же Беларуси я уже слышал эти речи. <…> это значит, что ничего по сути пробить невозможно, что ни говори. <…> можно рассчитывать только на внешний рынок — как это происходит с феноменом белорусской драмы, которая, как правило, выстреливает за пределами страны. <…> Слабый контакт театр — аудитория. Отсутствие режиссерских школ и открытых площадок. Неменяющееся образование. Необходимость (и по факту невозможность) лицензирования театральной деятельности, существующей вне государственных институций, — иначе сочтут за несанкционированный митинг. В Беларуси есть почти все. Новые драматурги, новые продюсеры, новые критики, новые артисты, чуть сложнее с режиссурой. А пробить плотину бледной, унылой госполитики в области культуры им всем совершенно невозможно».
Это высказывание российский театральный критик Павел Руднев оставил в своих социальных сетях в 2015 году (авторская орфография и пунктуация сохранена — прим. дekoder’а). Оно точно отображало ситуацию, десятилетиями существовавшую в стране. Но в конце 2010-х годов в Беларуси наступила политическая оттепель, после чего дела в театре, казалось бы, тоже начали меняться.
Благодаря финансовой помощи банкира Виктора Бабарико и работе команды под руководством менеджера Анжелики Крашевской в Минске сложилась система, альтернативная государственному театру. Она включала в себя ежегодный фестиваль ТЕАРТ с зарубежной и беларуской программой, проект TheaterHD, позволивший смотреть зарубежные спектакли на экранах кинотеатров, а также независимый экспериментальный ТОК-театр. Появление такой системы давало надежду, что будет прервана порочная практика постоянного обнуления, заставлявшая каждое новое поколение беларуских театралов начинать все сначала. Как это было, например, в сталинские годы, когда власть физически уничтожала театр. Или же в постсоветские, на которые пришлось сознательное недофинансирование культуры, сочетавшееся с государственным вмешательством. Комплекс этих обстоятельств еще до 2020 года приводил к уходу из профессии или эмиграции. Театральный слой становился таким тонким, что постоянно происходил культурный разрыв с прошлым и обнуление. Но появилась надежда, что театральные двадцатые сохранят преемственность по отношению к десятым.
Но случилось обратное. События 2020 года — результаты президентских выборов и насилие после них — не смогли оставить людей театра равнодушными. Самым громким стало заявление труппы Купаловского театра, ушедшей из своих стен практически в полном составе. После этого буквально за один-два сезона беларуский театральный мир изменился до неузнаваемости.
Кто на Запад, кто — на Восток
Увольнения, черные списки, нежелание работать в новых условиях, отсутствие перспектив привело к достаточно широкой эмиграции беларуских актеров. Основных направлений оказалось два: Россия и Запад (путь в Украину неизбежно закрылся после начала полномасштабной войны).
На восток поехало меньшинство. Например, два купаловских актера: Иван Трус (перешел в питерский Александринский театр и сыграл в нем уже почти десяток ролей) и Павел Харланчук (две роли в Губернском театре Сергея Безрукова, а также активные съемки в сериалах). Режиссеры театра кукол Игорь Казаков и Александр Янушкевич успешно ставят в российских региональных коллективах как свободные художники. Анастасия Гриненко стала главным режиссером Иркутского музыкального театра и т.д.
Эмигранты, выбравшие западное направление, в большинстве своем переехали в Польшу и Литву. Вскоре они оказались на распутье.
Первый путь связан с попыткой наладить деятельность постоянных трупп. Так появились «Купаловцы», Team.theatre, «Театр Августа», продолжил ставить Свободный театр, заявили о себе и некоторые другие коллективы. До этого театралы работали преимущественно в составе стационарных государственных театров (со своим зданием, постоянной труппой; небольшим, но стабильным финансированием). Теперь же они столкнулись с реалиями проектного театра, когда актеры выбираются под конкретную задачу, а итоговый творческий проект показывается ограниченное количество раз на арендованной площадке. Жизнь в эмиграции, уменьшение аудитории, отсутствие опыта работы по новой системе — все это привело к тому, что число премьер стало резко уменьшаться. Сегодня упоминавшиеся выше труппы фактически существуют не как постоянно работающие коллективы, а как бренды, под вывеской которых объединяются те или иные актеры.
Второй путь выбрали те актеры и режиссеры, которые в индивидуальном порядке устроились либо в вышеназванные беларуские труппы, либо в зарубежные коллективы, где они работают на иностранных языках. Среди них наиболее известны режиссеры Юрий Диваков, Полина Добровольская и Микита Ильинчик.
Третий путь — уход из театра в смежные сферы. Например, звезда Купаловского и «Купаловцев» Кристина Дробыш занимается озвучкой беларуских книг для проекта «Кніжны воз».
Новые реалии театральной Беларуси
Их коллеги, которые решили остаться в Беларуси, быстро столкнулись с новой реальностью. Одним из ее проявлений стало резкое изменение театральной географии. Помимо ТОК-театра в Беларуси до 2020 года существовало большое количество частных театров, инициатив и проектов. Практически все они — и «Территория мюзикла», и Современный художественный театр, и инициатива Homo Cosmos, и проекты на площадке ОК16, появившейся благодаря Виктору Бабарико, — прекратили существование (как и государственный театр одного актера «Зніч»). Начать новые проекты теперь невозможно: чиновники не дают гастрольные удостоверения на показы.
Из «частников» сохранился лишь Камерный драматической театр (его возглавляет лояльная власти Наталья Башева); кроме того, проходят показы Семейного инклюзив-театра «i». После гибели критика Алексея Стрельникова стало известно еще и о закрытых показах-квартирниках, организацией которых он занимался.
Зарубежная продукция, которую показывают в Беларуси, представлена российскими гастролерами. Уровень может быть разным: от спектаклей Большого театра России (поставленных еще в прошлом веке, но исполненных на высоком уровне) до откровенно провинциальных развлекательных постановок. Продукцию более высокого уровня предлагают российские театры, которых приглашают на фестивали «M@rt.контакт» (Могилев) и «Белая Вежа» (Брест). Но в целом на этом разнообразие и заканчивается. За театральные хлеб и зрелища теперь отвечают исключительно беларуские государственные коллективы — как в советские времена.
Цензура, увольнения, война
Традиционно считается, что жизнь государственных театров после 2020 года кардинально изменилась. Это правда, но касается она далеко не всех. Из Горьковского ушла актриса и лидер группы Naka Анастасия Шпаковская, оттуда уволили Александра Ждановича — всеми любимого Маляваныча. Театр-студия киноактера лишилась Елены Гиренок, сыгравшей одну из главных ролей в фильме «Купала». Но в целом афиша этих коллективов — а также столичных Музыкального и Молодежного, театров в регионах — осталась прежней. Их руководство и раньше не стремилось говорить со зрителем современным театральным языком. Одно из исключений — балеты хореографа Сергея Микеля, которые идут в Музыкальном.
Жизнь других коллективов действительно изменилась в худшую сторону.
Во-первых, в театрах прошли увольнения: от точечных до массовых. Первые затронули практически каждую труппу. Среди вторых (кроме упоминавшегося Купаловского) вспомним Гродненский областной и столичный Новый драматический театры — некоторые участники обеих трупп в 2020 году присоединились к забастовке. Или Театр оперы и балета: за предыдущие два сезона примерно треть балетной труппы была уволена или ушла сама, работы лишилось четыре дирижера и т.д.
Во-вторых, расцвела цензура. Разумеется, она существовала и прежде, но была относительно мягкой. Символом нового подхода стало закрытие в Витебске спектакля «Ціль» — за фразу «Няхай жыве Фландрыя» (в 2021 году). До этого в Беларуси постановки не запрещали после премьеры как минимум 20 лет. Порка была показательной: из театра уволили директора и нескольких актеров. С того времени до публичных запретов больше не доходило — но только потому, что ни о какой самодеятельности больше нет и речи. Названия спектаклей, текст пьесы или инсценировки утверждаются заранее. Потенциальная «крамола» отстреливается на подлете.
В-третьих, государство явно сделало ставку на войну, на Россию и на классику.
В репертуаре то одного, то другого театра стали появляться постановки, посвященные Второй мировой: «А зоры тут ціхія» (Купаловский), «Альпійская балада» і «Карней» (РТБД), «Альпы. Сорок первый» (ТЮЗ), «Храни меня любимая» (Музыкальный) и т.д. Этот список будет шириться: в планах других беларуских коллективов — аналогичные спектакли. Для показа военных постановок Купаловским театром организован специальный фестиваль «Перамога».
Современных беларуских драматургов в театрах теперь практически не ставят, выбор делается в пользу русской литературы. Причем не современной, а классической. Наиболее явный пример подает Горьковский. На сезон 2023/24 заявлено пять премьер. Одна о войне, четыре — по произведениям русских писателей: Пушкина, Лермонтова, Андреева и Сологуба.
Ориентиры публично задает государство через своих доверенных лиц. «Мы увлеклись современной драматургией и забыли об огромном пласте классики», — провозглашает лояльный режиссер Виталий Котовицкий. Кроме того, беларуские театральные подмостки перестали быть местом для эксперимента (и для экспериментаторов). В отечественном театре теперь актуально исключительно традиционное прочтение произведений.
Все эти события и тенденции на корню уничтожили преемственность. Статистика подтверждает это: в марте 2020 года беларуские критики назвали лучшие спектакли за предыдущий, 2019 год; из первой десятки к моменту публикации этого текста на сцене остались только два.
Помимо разрыва преемственности театр принудительно обнулили, отсекли слой талантливых режиссеров и актеров, ввели цензуру, запретив говорить о наболевшем, после чего сказали: «Работайте». Неужели кто-то может поверить, что из этого что-то получится?
«Инстаграмный» ТЮЗ и работы Корняга
Историческую сцену Купаловского театра теперь занимает собранная фактически с миру по нитке труппа, состоящая из московских студентов, до этого не учивших беларуский язык (напомним, речь идет о старейшем национальном театре), из малоизвестных беларуских актеров и нескольких активистов-старожилов из прежнего состава.
Театр оперы и балета окончательно повернул в прошлое: ставка сделана на восстановление балетов, поставленных художественным руководителем театра Валентином Елизарьевым еще в 1970-1980-х годах («Сотворение мира», «Щелкунчик», «Дон Кихот» и т.д.). Увольнения четырех дирижеров и солистов оркестра резко снизило музыкальный уровень театра. В остальном же Оперный остался верным политике десятых годов. На сцене театра идут всего две беларуские оперы («Дзікае паляванне караля Стаха» и «Сівая легенда» по Короткевичу) и один балет («Маленький принц»). В целом же предпочтение отдано проверенной классике XIX века без каких-либо экспериментов.
Наиболее радикальные изменения произошли в ТЮЗе. Новый директор театра Вера Полякова фактически интегрировала в состав этого театра свой частный коллектив «ТриТэФормат». На постановки спектаклей приглашают исключительно московских режиссеров. Упор при этом делается на внешний эффект и яркую, «инстаграмную» картинку (вроде «Грозы», во время которой на сцену выливается чуть ли не кубометр воды) для привлечения зрителей. До прихода этой актрисы, вдовы предыдущего министра иностранных дел Владимира Макея, театр работал исключительно на беларуском языке. Полякова начала сознательно переводить его на русский. Теперь на всю страну осталось всего четыре театра (из 29), работающих исключительно на беларуском: Купаловский, Республиканский театр беларуской драматургии (РТБД), Коласовский и беларуский театр «Лялька» (последние два — из Витебска).
В большей степени наследие прошлого удалось сохранить столичному Театру кукол и РТБД. Хотя и там ситуация непростая. Прошли неизбежные увольнения, серьезно просел репертуар. В РТБД сняли ряд «неугодных» спектаклей (например, по пьесам Юлии Чернявской или Виктора Мартиновича). В «куклах» ряд «взрослых» спектаклей просто перестал попадать на афишу. От наследия Алексея Лелявского, возглавлявшего театр несколько десятилетий, практически ничего не осталось.
Оба коллектива пытаются держаться на плаву. В первую очередь эти попытки связаны с личностью режиссера Евгения Корняга — одного из немногочисленных представителей «новой волны» десятых, сохранившего возможность ставить спектакли в Беларуси. В РТБД вышли его «Пачупкі» и «Забалоцце», в Театре кукол, куда Корняг пришел на работу, — постановки для детей «Умная собачка Соня» и «Бабочки» (первый бэби-спектакль театра). Эти постановки в целом держат прежнюю планку, но новых спектаклей того же уровня в Беларуси практически нет. Это лучше всего доказывает, что шедевры или даже успешные проекты появляются скорее не благодаря, а вопреки обстоятельствам. И, к сожалению, в ближайшие годы ничего в этом отношении не поменяется.
Текст: Денис Мартинович
Опубликовано: 16.02.2024Weitere Themen
«Беларусы уже не те, что до 2020 года. Воспоминания уничтожить невозможно»
Кто танцует «бульба-дэнс»? Беларуский шоу-бизнес после 2020 года
-
Верят ли немцы своему телевизору?
Система общественно-правового телерадиовещания была сформирована в послевоенной ФРГ с ключевой целью — не допустить того, чтобы государство вновь, как во времена национал-социализма, монополизировало информацию и использовало свою монополию для пропаганды. Можно сказать, что эта цель успешно достигнута — но не без побочных эффектов в процессе.
С самого начала общественно-правовое радиовещание было децентрализованным и подразделенным по региональному принципу (по примеру британской «Би-би-си»). А для эффективного функционирования системы сдержек и противовесов внутри каждой из структур существует множество управляющих, надзирающих и контролирующих органов. Нетрудно догадаться, что это же ведет к большой забюрократизированности. Кроме того, чтобы обеспечить независимость этих структур, медиаменеджерам, особенно высокопоставленным, платят высокую зарплату — можно сказать, очень высокую по немецким меркам. При этом существует общественно-правовое вещание за счет взносов жителей Германии, даже тех, кто не смотрит телевизор и не слушает радио.
И все это не избавляет телерадиовещание от обвинений в предвзятости и партийности, которые звучат все чаще. Еще чаще общественно-правовые телеканалы упрекают в сомнительном расходовании многомиллионных бюджетов: на спортивные трансляции или музыкальные шоу, в то время как важные политические программы исчезают из программной сетки в прайм-тайм. В начале 2024 года независимые эксперты предложили свой план реформ, направленных на снижение расходов и повышение качества продукции.
Представление о том, что немцы недовольны своим телевидением, на фоне активной критики в других СМИ, стало почти общим местом. Но соответствует ли оно действительности? Итоги большого исследования, проведенного Институтом журналистики Университета им. Иоганна Гутенберга в Майнце и Институтом социальных наук Университета им. Генриха Гейне в Дюссельдорфе.
В периоды нестабильности важнейшее значение приобретают надежные источники информации. Особое место среди них занимает общественно-правовое телерадиовещание. Оно по-прежнему пользуется высоким уровнем доверия у населения, хотя связанные с ним скандалы и не проходят бесследно.
Различные общественные кризисы преследуют Германию уже многие годы. Они следуют буквально один за другим, чередуясь лишь с недолгими периодами затишья. С 2008 года весь мир пытался оправиться от краха Lehman Brothers и последующего финансового кризиса. За этим последовали проблемы, связанные с долговым кризисом в Греции, которые обернулись кризисом всей еврозоны (2010–2013 годы). После краткой передышки вездесущая кризисная повестка в СМИ пополнилась так называемым миграционным кризисом, а «антисловом» 2014 года было Lügenpresse (в переводе — «лживая пресса»). Под впечатлением от брекзита, президентства Дональда Трампа и электоральных успехов популистских партий в Европе в обществе обсуждался не только упадок доверия к СМИ, но и всемирный кризис демократии. В феврале 2020 года новым социальным потрясением стала пандемия коронавируса. Стоило пандемии пойти на спад, как на смену тут же пришел следующий крупный кризис: захватническая война России против Украины в феврале 2022 года, за которой последовали энергетический кризис в Европе и глобальная инфляция. Гражданам все это несло одно — постоянную нестабильность. Как правило, дестабилизация и неопределенность сопровождаются ростом спроса на информацию1.
Большинство людей не имеет возможности узнавать о многочисленных составляющих этих кризисов из первоисточников и потому зависит от средств массовой информации. Чтобы СМИ могли в полной мере исполнять посредническую функцию, им нужно доверие. В идеале медиа призваны снабжать граждан всей необходимой достоверной информацией, позволяющей принимать (политические) решения. Та роль, которую СМИ играют в информировании людей, становится определяющей именно в кризисные периоды, когда от достоверной информации зависит, например, оценка рисков для здоровья или решение, стоит ли оптимизировать энергосбережение. При этом медиапотребление может влиять не только на индивидуальное, но и на коллективное поведение: например, в ходе пандемии коронавируса общепризнанные, респектабельные СМИ повышали у своих читателей, слушателей и зрителей чувство сплоченности, в то время как регулярное обращение к альтернативным СМИ вело к противоположному эффекту2. Важнейшую роль в информировании немецкого населения играет общественно-правовое телерадиовещание. На протяжении многих десятилетий, несмотря на всю критику, эти СМИ сохраняли хорошую репутацию и положительный имидж3.
Но сейчас всеобщее ощущение кризиса настигло и их: общественно-правовые СМИ критикуют за то, как в них освещаются глобальные проблемы современности, такие как миграционный кризис, пандемия коронавируса и война. К тому же общественное телерадиовещание само становится причиной кризисных ситуаций, о чем свидетельствуют дискуссии вокруг Rundfunk Berlin-Brandenburg (RBB) и Norddeutscher Rundfunk (NDR) в 2022 году. Именно поэтому кажется, что настало время взглянуть на то, как в Германии менялся уровень доверия граждан к СМИ вообще и к общественно-правовому телерадиовещанию в частности. Ниже представлены результаты долгосрочного исследования, в рамках которого этот показатель отслеживался с 2015 года.
Доверие к СМИ и общественному телерадиовещанию
Под доверием понимаются отношения между СМИ с одной стороны и их аудиторией — с другой. При этом речь может идти о СМИ в целом, то есть о распространении информации как таковой во всех новостных медиа. В таком случае речь идет о доверии к СМИ как к социальному институту. Однако о доверии к СМИ можно рассуждать и более дифференцированно с учетом разнообразия их видов: государственные и частные телерадиокомпании, федеральные и местные ежедневные газеты, а также онлайн-медиа, работающие только в интернете. В таком случае речь будет идти уже о доверии к определенным СМИ, которые будет восприниматься как единое целое в силу своей принадлежности к одному и тому же виду4.
Эта статья посвящена, прежде всего, доверию к общественно-правовому телерадиовещанию. В Германии в задачи этой категории СМИ входит производство широкого спектра продукции разных журналистских жанров в объеме, недоступном прочим источникам. В этом заключается информационно-просветительская миссия общественно-правового телерадиовещания5. Концепция общественного вещания в Германии предусматривает его независимость от властей: хотя государство и предоставляет инфраструктуру для вещания, оно не должно влиять на состав и содержание программ. Правда, реализация этой концепции на практике сегодня подвергается критике. Например, уже давно обсуждается вопрос, влияют ли политические партии на содержание программ и каким образом это происходит — напрямую, путем вмешательства в репортерскую деятельность, или косвенно, через кадровую политику6.
В качестве примера можно привести увольнение бывшего директора ZDF Николауса Брендера в 2009 году или, если говорить о 2022 годе, якобы слишком тесные связи NDR с региональными политическими структурами Шлезвиг-Гольштейна. Несмотря на то, что в целом немцы удовлетворены своим общественным вещанием, без критики не обходится. В частности, недовольство то и дело вызывают государственные сборы на оплату общественного телерадиовещания, которые взимаются с 2013 года. Кроме того, регулярно звучат призывы к упразднению или объединению ряда телерадиовещательных компаний, а также к сокращению штата сотрудников и программной сетки. Не всегда, но часто такая критика исходит от популистов, например из АдГ или движения «кверденкеров». Многоголосый хор недовольных усиливается и благодаря внутренним скандалам в компаниях, занятых общественным телерадиовещанием. Например, в 2022 году в центре внимания оказался канал RBB. Его руководительница Патриция Шлезингер, вынужденная впоследствии покинуть свою должность, была обвинена в кумовстве, превышении служебных полномочий и расточительстве — а скандал быстро распространился и на другие телерадиокомпании7. Не только за пределами, но и внутри ARD и всей системы общественно-правового телерадиовещания призывы к фундаментальным реформам стали громче8.
Исследование доверия к СМИ
Уже несколько лет Институт журналистики Университета им. Иоганна Гутенберга в Майнце и Институт социальных наук Университета им. Генриха Гейне в Дюссельдорфе ведут долгосрочный исследовательский проект по изучению доверия к СМИ. Пилотное исследование было проведено в 2008 году, а с 2015 года опросы о доверии к СМИ проходили каждую осень/зиму (за исключением 2021 года). С 2022 года независимое исследование осуществляется при поддержке Федерального центра политического просвещения. Предоставляемое финансирование используется для покрытия расходов в ходе опроса. За концепцию и анализ отвечают компетентные исследователи, а основное внимание уделяется причинам и последствиям того, как меняется уровень доверия к СМИ.
В телефонном опросе, проведенном в декабре 2022 года Институтом исследования общественного мнения Kantar по методике CATI, приняли участие 1200 человек старше 18 лет из всех регионов Германии. Еще 103 интервью были проведены в начале 2023 года. C вероятностью 95% максимальная статистическая погрешность составляет 3%. В этом опросе на фоне вышеописанной дискуссии о роли общественно-правовых каналов впервые было исследовано отношение людей к этому феномену.
Доверие к СМИ в период кризиса
В целом, вопреки более или менее расхожим домыслам, общего кризиса доверия к СМИ в Германии нет (и не было). По сравнению с другими странами мира доверие немцев к своим СМИ остается на высоком уровне9. В конце 2022 года 49% респондентов согласились с утверждением «Когда речь идет о серьезных вещах, таких как экологические проблемы, угрозы здоровью, политические скандалы и кризисы, СМИ можно доверять» (Рис. 1). До пандемии этот показатель колебался между 41% и 44%. В конце пандемийного 2020 года о доверии к СМИ говорили 56%. Как и предполагалось, этот пиковый показатель, связанный с пандемией, стал исключением: в первый год короны население столкнулось со страшной неопределенностью. Даже по сравнению с прочими кризисами пандемия коронавируса была ситуацией исключительной — уровень нестабильности и личной озабоченности, а вместе с ним и потребность в достоверной информации, достигли максимального уровня. Граждане чаще, чем обычно, обращались к информации и рекомендациям из СМИ, что привело к росту доверия10.
Рисунок 1. Формулировка вопроса: «Когда речь идет о важных вещах, таких как экологические проблемы, угрозы общественному здоровью, политические скандалы, в какой мере можно доверять СМИ?» Выборка: все опрошенные. Не отражены незначительные отклонения от 100 процентов из-за округления ответов «Не знаю». Источник: лонгитюдное исследование доверия к СМИ (Университет Майнца)
Причем даже когда пандемия пошла на убыль, доверие не снизилось до прежнего уровня, а осталось значительно выше среднестатистических показателей до пандемии. Тем временем доля граждан, склонных не доверять СМИ или не доверяющих им в принципе, составила в 2022 году 20%, то есть немного выросла по сравнению с пандемийным 2020-м. Но даже этот показатель ниже уровня 2019 года, до пандемии. И все же почти каждый пятый немец считает, что СМИ не заслуживают доверия, — и эта группа критически настроенных граждан остается более или менее неизменной со времен так называемого миграционного кризиса.
Общественное вещание в условиях кризиса
Несмотря на недавние дискуссии и скандалы, доверие к общественно-правовым телерадиокомпаниям остается на высоком уровне. Они по-прежнему занимают первое место в рейтинге надежности СМИ. В 2022 году это доверие снизилось по сравнению с предыдущими годами — причем пропорционального ухудшения отношения к другим видам СМИ не наблюдается. Общественное вещание по-прежнему опережает местную и федеральную прессу, но этот разрыв сократился11.
В 2022 году 62% немцев считали общественное телевидение (в том числе стриминг в интернете) заслуживающим доверия в высокой или средней степени (Рис. 2), в то время как в 2020 году этот показатель составлял 70%, а до этого — от 65% до 72%. Для сравнения: в отношении частных телеканалов такого мнения придерживаются всего лишь от 17% до 29% респондентов.
Рисунок 2. Формулировка вопроса: «Некоторые люди считают, что информация от определенных СМИ заслуживает больше доверия, чем от других. Ответьте, пожалуйста, насколько велико доверие, которое вызывают у вас эти СМИ?» Выборка: все опрошенные. Возможны незначительные отклонения от 100 процентов из-за округления. Источник: лонгитюдное исследование доверия к СМИ (Университет Майнца)
Поскольку доверие к другим видам СМИ никак существенно не меняется, снижающиеся показатели общественного телевидения в 2022 году можно с осторожностью интерпретировать как реакцию определенной части немцев на недавние скандалы и дискуссии о реформе общественного телевидения. Отвечая на более конкретный вопрос о «недавних проблемах и скандалах в общественном вещании, например, связанных с фигурой директора RBB Шлезингера», незначительное большинство (51%) заявило, что слышало «много» или «очень много» об этих проблемах и скандалах. Лишь 14% признались, что не слышали об этом вообще, а 33% выбрали ответ «немного» (оставшиеся 2% ответили «Не знаю»).
При ответе на наши вопросы многие граждане говорят о необходимости перемен: 40% согласились с тем, что структуры общественно-правового телерадиовещания слишком раздуты и бюрократизированы. Аналогичные цифры можно увидеть и в поддержке утверждений, что сборы за вещание расходуются слишком расточительно (38%) и что общественно-правовые каналы слишком тесно связаны с политиками (37%). 30% респондентов «в некоторой степени» или «полностью» согласились с тем, что контроль над общественным вещанием достаточно строгий; всего лишь 40% считают, что оно адекватно отражает все разнообразие мнений в обществе. Несмотря на такую критику, подавляющее большинство в целом выражает свою поддержку: 72% согласились с утверждением, что информация общественного телерадиовещания важна. 62% полагают, что общественное вещание вносит важный вклад в демократию. 54% удовлетворены информацией, предоставляемой общественным вещанием. Из всего этого можно сделать вывод, что большинство, в принципе, одобряет и хочет сохранить общественное вещание как институт, хотя его структура и направленность в той или иной степени подвергается критике12.
В этом контексте интересно, как на оценку общественного вещания повлияли связанные с ним скандалы. Для этого мы сравнили ответы тех, кто утверждает, что слышал о скандалах много или очень много, с оценками тех, кто ответил, что слышал о них мало или не слышал вовсе. В некоторых случаях мнения этих двух групп очень четко различались: 52% из тех, кто осведомлен о скандалах, сказали, что общественное телерадиовещание — слишком раздутый и бюрократизированный институт, а среди тех, кто мало или совсем ничего не знал о скандалах, того же мнения придерживается 28%. При этом в вопросе о слишком тесной связи общественного вещания с политическими структурами между этими двумя группами большой разницы не было (с этим согласны 38% и 35% соответственно). В целом, корреляции между осведомленностью о скандалах и отношением к общественному вещанию нет — по многим вопросам те, кто следил за скандалами в СМИ, высказались даже более одобрительно.
Чтобы статистически подтвердить, в каких случаях осведомленность о скандалах влияет на оценку общественного вещания выше среднего либо существенно, мы провели многомерный регрессионный анализ. В этом случае одно из утверждений (например: «Общественное вещание слишком раздуто и бюрократизировано») принималось за зависимую переменную, то есть за такую, изменение которой необходимо объяснить. А вопрос о том, знают ли люди много или мало (либо вовсе ничего) о скандалах, был включен в анализ как независимая, т.е. объясняющая переменная. Контрольными переменными были частота просмотра общественных телеканалов, а также возраст, образование и пол респондентов. При таком анализе статистически значимая корреляция была найдена для двух составляющих оценки, а именно для утверждений: «Общественное вещание слишком раздуто и бюрократизировано» и «Общественное вещание строго контролируется»: те, кто был больше осведомлен о скандалах, оценили общественное вещание хуже в смысле его «раздутости и бюрократизированности» и лучше — в отношении того, насколько строго оно контролируется. На самом деле, выискивать существенные различия в мнениях исходя из подчас совсем небольшой разницы в процентах — не вполне привычное дело. Кроме того, необходимо учитывать и многовариантный подход в каждом конкретном случае. Наконец, используемые формулировки существенно различаются по содержанию: так, менее значимые высказывания чаще носят более общий характер и меньше связаны с восприятием конкретных скандалов. Как видно, интерпретация этих результатов была связана с серьезными сложностями, поэтому, безусловно, требуются дополнительные исследования.
Наконец, особый интерес представляет вопрос о том, какие вообще факторы способствуют росту доверия к общественному вещанию. Здесь тоже уместен многомерный регрессионный анализ: он позволяет одновременно изучить влияние сразу нескольких факторов, которые способствуют высокому или низкому уровню доверия к общественному телерадиовещанию. При этом зависимой переменной был вопрос о том, насколько общественное вещание заслуживает доверия. Независимыми переменными были вопросы о частоте просмотра телепередач, о том, насколько люди осведомлены о скандалах, а также о возрасте, поле и образовании. Выяснилось, что наибольшей объяснительной силой обладает частота использования: чем чаще люди пользуются общественным телевидением, тем больше они ему доверяют. Большое влияние оказывает и возраст респондентов — молодые люди демонстрируют более высокий уровень доверия. Кроме того, чем выше уровень формального образования, тем выше доверие. Эти выводы соответствуют результатам предыдущих исследований доверия к СМИ как общественному институту13. В свою очередь, осведомленность о скандалах, равно как и пол респондентов, не влияют на их мнение о том, насколько можно доверять общественному телевидению.
Заключение
Во время кризиса потребность положиться на СМИ особенно сильна. Гражданам Германии это в значительной степени удается — как в более спокойное время, так и на пике кризисов сохраняется ощущение того, что информации из СМИ можно верить. Однако с годами сложилась стабильная и значительная по численности группа, относящаяся к СМИ с явным скепсисом.
Общественно-правовое телерадиовещание как часть всего спектра СМИ играет в Германии особую роль. В принципе, оно пользуется заслуженной репутацией и положительным имиджем. У большей части граждан Германии этот вид СМИ вызывает доверие, они ценят усилия, которые общественное телерадиовещание прикладывает для информирования и ориентирования общества. Судя по данным регулярных социальных опросов, описанным выше, небольшое снижение доверия к СМИ в 2022 году свидетельствует о том, что скандалы, разразившиеся в структурах общественного вещания, не прошли незаметно. Тем не менее говорить о каком-то тотальном падении доверия не приходится. Осведомленность респондентов о скандалах лишь частично повлияла на оценку общественного вещания — например, в том, что касается критики их, как считают опрошенные, чрезмерной бюрократизированности и отсутствия контроля, но не в отношении базовой легитимности или надежности этих СМИ как таковых. Гораздо больше на оценку и доверие влияет частота, с которой люди смотрят телевизор или слушают радио. Между тем для молодежи это уже не входит в стандартный набор медиапотребления14. И хотя причин для серьезного беспокойства у общественных телерадиокомпаний Германии пока нет, просто почивать на лаврах им тоже не удастся.
1. Aelst van P. et al. Does a Crisis Change News Habits? A Comparative Study of the Effects of COVID-19 on News Media Use in 17 European Countries // Digital Journalism 9/2021, P. 1208–1238. ↑
2. Viehmann C., Ziegele M., Oliver Q. Communication, Cohesion, and Corona: The Impact of People’s Use of Different Information Sources on their Sense of Societal Cohesion in Times of Crises // Journalism Studies 23/2022. P. 629–649. ↑
3. Holtmannspötter E., Rühle A. Medienleistungen in den Augen des Publikums // Media Perspektiven 9/2022, S. 446–456. ↑
4. Jackob N. et al. Medienvertrauen in Deutschland. Bonn, 2023. ↑
5. Beck K. Das Mediensystem Deutschlands. Strukturen, Märkte, Regulierungen, Wiesbaden 2018. ↑
6. Jackob et al. Op. cit. ↑
7. Buß C., Rainer A. Das Gift des Misstrauens // Der Spiegel, 17.9.2022, S. 76f. ↑
8. Buhrow T. Wir müssen die große Reform wagen // Frankfurter Allgemeine Zeitung, 3.11.2022, S. 13; Lemke E.-M., Sundermeyer O. "Es braucht eine Umverteilung", Doppelinterview // Journalist, Oktober 2022, S. 26–33; Buhrow T., Gniffke K. "Wenn wir das tun, wird es Halligalli geben" // Der Spiegel, 17.12.2022, S. 64ff. ↑
9. Digital News Report 2022 // Reuters Institute. 2022, Juni. URL: https://reutersinstitute.politics.ox.ac.uk/sites/default/files/2022-06/Digital_News-Report_2022.pdf (доступ 01.02.2024). ↑
10. Jakobs I. et al. Medienvertrauen in Krisenzeiten. Mainzer Langzeitstudie Medienvertrauen 2020 // Media Perspektiven 3/2021, S. 152–162. ↑
11. Schultz T. et al. Medienvertrauen nach Pandemie und "Zeitenwende". Mainzer Langzeitstudie Medienvertrauen 2022 // Media Perspektiven 8/2023, S. 1–17. ↑
12. Ibid. ↑
13. Jakobs I. et al. Welche Personenmerkmale sagen Medienvertrauen voraus? Der Einfluss von Charakteristika der Rezipientinnen und Rezipienten auf Vertrauen in Medien im Zeitverlauf, in: Publizistik 66/2021, S. 463–487. ↑
14. Schulz A., Levy D. A.L., Nielsen R.K. Old, Educated and Politically Diverse: The Audience of Public Service News, Reuters Institute Report, Oxford 2019. URL: https://reutersinstitute.politics.ox.ac.uk/sites/default/files/2019-09/The_audience_of_public_service_news_FINAL.pdf (доступ 01.02.2024). ↑
Weitere Themen
Журналист не должен становиться активистом. Даже во время войны
«Легким движением руки»: как RT обходит европейские запреты
«Слухи о диктатуре общественного мнения преувеличены»
-
Сдались ли русские войне?
Вы будете автоматически перенаправлены на страницу спецпроекта … Если этого не произошло, нажмите, пожалуйста, здесь.
-
Что, если Россия победит?
На исходе 2023 года уверенность в том, что ВСУ сумеют справиться с российской агрессией и вернуть хотя бы захваченные в ходе нынешней войны территории, заметно пошатнулась. После неудачи летнего украинского контрнаступления, на фоне того, что путинская военно-политическая машина оказалась достаточно стойкой и адаптивной, а власти США не могут договориться о выделении Украине дополнительной помощи, ряд западных экспертов заговорили — одни открыто, другие в кулуарах — о необходимости искать пути для мирного урегулирования конфликта. В нынешних обстоятельствах это почти наверняка означает существенные уступки Путину вплоть до фактического признания «новых территориальных реалий» — как в Москве называют оккупацию украинских территорий. Способность ВСУ отвоевать их вызывает в Европе все больше сомнений, целесообразность оказания украинской армии дополнительной помощи — очевидно, тоже, пусть даже об этом довольно редко говорится открыто.
В этих условиях два немецких политолога, Нико Ланге — старший научный сотрудник инициативы Zeitenwende («Смена эпох») Мюнхенской конференции по безопасности — и Карло Масала — профессор международной политики Университета бундесвера в Мюнхене — рисуют чрезвычайно мрачный сценарий ближайшего будущего. По их мнению, война против Украины может оказаться только началом, которое убедит Путина и его окружение в эффективности агрессивных методов достижения собственных геополитических целей. Если вспомнить, что до начала полномасштабной агрессии Москва требовала от западных стран возвращения военной инфраструктуры НАТО к состоянию 1997 года (то есть вывода войск и техники из стран Восточной Европы), их прогноз не выглядит столь уж невероятным.
Воют сирены. Визжащие сигналы на тысячах телефонов. Воздушная тревога в Мюнхене, Франкфурте и Берлине. Крылатые ракеты и стаи беспилотников вторгаются в воздушное пространство Германии. Немецкие солдаты уже несколько дней участвуют в боях в странах Балтии — когда Россия атаковала одну из балтийских стран, была задействована статья 5 устава НАТО о коллективной самообороне. Россия ответила ракетами. Некоторые страны выходят из состава НАТО и ЕС, но ядро этих союзов на севере и востоке оказывает ожесточенное сопротивление. Германию рвут на части внутренние конфликты. Во время протестов и демонстраций во многих немецких городах дело доходит до насилия, и полиция вынуждена принимать решительные меры. Экстремистские и популистские партии извлекают огромную выгоду из сложившейся ситуации, не в последнюю очередь ввиду плачевного состояния мировой торговли и экономики. В Индо-Тихоокеанском регионе Китай уже несколько недель наносит удары по Тайваню. Тем временем ООН принимает резолюции против Германии — на Генеральной Ассамблее многие африканские, латиноамериканские и азиатские государства поддерживают Россию и Китай.
Мы сгущаем краски? Увы, нет. Если Владимир Путин победит в захватнической войне, то такой сценарий вполне реален. Именно поэтому так важно, чтобы Европа и США всеми силами поддержали Украину в обороне против агрессора. На кону стоит гораздо больше, чем территориальная целостность и суверенитет Украины. Нападение Путина направлено против всей европейской структуры безопасности. Чтобы проиллюстрировать это, давайте проведем мысленный эксперимент: что, если Россия победит в этой войне?
Конфликт, у которого нет конца. Миграция, которую не остановить
Под победой мы подразумеваем такой исход событий, когда в ходе переговоров или в результате боевых действий на фронте Россия получит долгосрочный контроль над теми частями Украины, которые уже оккупированы ею, или даже захватит новые.
В таком случае Украина останется постоянным очагом напряженности в Восточной Европе. ВСУ, вероятно, продолжат борьбу с российскими захватчиками — либо как регулярная армия, либо используя партизанские методы, в подполье, с помощью террористических атак. Война таким образом продолжится на другом уровне, при непрекращающемся насилии со стороны России на оккупированных территориях — с чистками, убийствами, похищением детей и пытками… И в захваченных регионах, и в оставшейся части Украины воцарится постоянная нестабильность.
Все больше и больше украинцев и украинок вынуждены будут покинуть страну. Одни — потому что не хотят жить на аннексированных территориях, да и не могут под гнетом российских репрессий. Другие — потому что и остальная Украина, пребывая в состоянии войны, стала бы страной без перспектив что для взрослых, что для детей. Крайняя милитаризация общества, массовый отток населения и фактическая потеря территории откроет в Украине дорогу экстремистским силам, готовым применять насилие.
На этом фоне вырастет вероятность быстрого создания Украиной ядерного оружия с последующим приведением его в боевую готовность. Европе придется долгие годы жить под знаком конфликта ядерных стран — следствием чего могут стать и дебаты о ядерном вооружении Германии.
Необходимость принять изгнанных людей и вынужденных мигрантов станет огромной проблемой для Европы, которая и так с трудом справляется с вызовами нелегальной миграции из других частей света.
«Смогли повторить!»
Если Россия победит, у национализма и неоимпериализма в этой стране вырастут крылья. Под реваншистским лозунгом «Смогли повторить!» Россия будет планировать новые интервенции, прибегая к открытому политическому шантажу, используя сырье и энергоносители как оружие: ведь коллективный Запад уже уступил российской ядерной угрозе и военной мощи! Остатки Украины с Киевом, Грузия, Молдова, страны Балтии — вот несколько вероятных военных целей. С чего бы Кремлю решить, что страны НАТО кинут всю свою военную мощь на помощь этим территориально небольшим государствам перед лицом ядерной угрозы?
Итак: никто в Европе больше не в безопасности. Гуманитарные, экономические и военные расходы возрастут и составят больше, значительно больше, чем обещанные, но так пока и не выделенные на оборону два процента своего национального ВВП.
Причем совсем не факт, что и в этот момент общественность Германии и других стран НАТО получится убедить в сообразности мер, необходимых для обеспечения безопасности. Победа России повысит популярность и правого, и левого экстремизма в Германии и во многих других европейских государствах. Эти силы смогут в полный голос провозглашать, что были правы, когда говорили, что не стоит поддерживать Украину, поскольку она все равно проиграет. Что Россия — это сила, с наличием которой остается просто смириться и давлению которой, с учетом ее ядерного потенциала, в конце концов придется уступить. Россия, без сомнения, поддержит соответствующие настроения интенсивным вмешательством: открытой поддержкой, финансовыми ресурсами и дезинформацией. У немецких экстремистов и их единомышленников в остальной Европе появятся шансы победить на выборах, сформировать правительство меньшинства, а то и возглавить правящую коалицию.
Такое развитие событий будет иметь непосредственное влияние на Евросоюз: левые и правые экстремисты испытывают к нему одинаково мало симпатий. Да и из НАТО многие радикальные партии предпочли бы выйти как можно скорее. Добавим к этому внутриполитические тенденции в США — и дни НАТО сочтены. А значит, Россия будет доминировать на европейском континенте. В этом, собственно, и состоят новые «принципы безопасности в Европе», достижение которых сам Путин объявил целью войны против Украины.
Победа России над Украиной будет иметь катастрофические последствия не только для Европы — весьма вероятно, что она повлияет на весь мир. Уже сегодня мы видим, как Китай, Иран и другие игроки проверяют, действительно ли Запад готов защищать либеральные ценности. Не случайно, что именно в тени российского нападения на Украину мы наблюдаем дестабилизацию на Ближнем и Дальнем Востоке и агрессивное поведение Китая в отношении Филиппин. Азербайджан воспользовался тем, что Запад отвлекся на захватническую войну России, и во второй раз напал на Армению, чтобы вернуть себе Нагорный Карабах, чей международно-правовой статус оставался под вопросом. В глобальной перспективе это только начало. Если сильные государства придут к выводу, что не стоит ждать серьезного международного сопротивления, они займутся захватом более слабых, сведением старых счетов и борьбой за региональное превосходство. В таком контексте не только возможно, но весьма вероятно нападение Китая на Тайвань. «Новый миропорядок», недавно упомянутый Путиным, будет устанавливаться всеми силами, в том числе военными.
Опасность, бедность, одиночество
Незахваченная часть Украины и многие другие страны мира сделают из победы России логичный вывод: в конечном счете, международное сообщество и мировой порядок, основанный на правилах, защитить их не в состоянии. Только собственное атомное оружие. Новый раунд гонки вооружений приведет к тому, что вместо сегодняшних девяти ядерных держав будет пятнадцать, а то и больше. Риски неверных расчетов и технических провалов возрастут соответствующе.
Победа России над Украиной означала бы крах мира, который мы знаем. Запад не смог бы больше выступать гарантом стабильности, безопасности и порядка. Ревизионистские альянсы вокруг таких стран, как Китай, Россия и Иран, начали бы реализовывать свои представления о миропорядке. Как итог: универсальные права человека больше не универсальны, демократия повсеместно ослаблена вплоть до полной дискредитации, мировой товарооборот в упадке, мировое благосостояние — тоже. Наша собственная жизнь в Германии стала бы более опасной, более бедной и более одинокой.
Заря авторитарного миропорядка
Мы провели мысленный эксперимент: что, если? Что, если Россия победит в войне против Украины? Результат эксперимента: невиданные последствия для европейской и мировой стабильности, которые не могут устроить ни одного демократа, — закат либерального миропорядка и заря авторитарного. Ко всему прочему победа России политически и экономически обошлась бы намного дороже, чем те военные ресурсы, которые нужны Украине для отпора российской агрессии. Более активное участие Германии могло бы внести существенную лепту в сохранение наших интересов и ценностей, в спасение глобального порядка от фундаментального переворота.
Вой сирен, воздушная тревога и военные действия — описанный нами сценарий, увы, куда реалистичнее, чем многие полагают. В том, что опасность реальна в том числе для нас, и состоит, на самом деле, «смена эпох». Чтобы адекватно реагировать на эту опасность, нужно думать взвешенно и «с конца», то есть учитывая этическую ответственность за возможность наступления худшего сценария. Путин хочет разрушить мир, каким мы его знаем, и поэтому напал на Украину. И если мы хотим спасти этот мир, мы должны вместе с Украиной отразить это нападение. Награда с лихвой окупит все усилия. Украина, полностью освобожденная из тисков российского империализма, вступившая в НАТО и ЕС, повысила бы безопасность, благополучие и глобальное влияние Германии и Европы в целом. В то же время поражение Путина — и в результате весьма вероятная потеря им власти — дали бы России шанс на конструктивное и мирное будущее в Европе. А значит, поражение в войне против Украины соответствует интересам самой России, то есть российского общества.
Weitere Themen
«Возможно, Запад недостаточно учел постимперскую травму россиян»
Евроимперия — это будущее Евросоюза?
-
Три лика современного антисемитизма
Резкая эскалация вооруженного конфликта на Ближнем Востоке, которая последовала за террористической атакой ХАМАС на Израиль 7 октября 2023 года, повлияла и на немецкую политику. В ответ на резню, устроенную боевиками, захват ими сотен заложников и ракетные атаки израильские власти начали военную операцию в Секторе Газа. Война уже сейчас привела к гибели тысяч его жителей, в том числе мирных. В Германии с 7 октября идут массовые демонстрации и звучат острые заявления в поддержку каждой из сторон конфликта — и впервые в современной немецкой истории так громко выступают критики Израиля, самое умеренное обвинение которых состоит в непропорциональном применении силы. В ответ на это зазвучали предостережения о растущем антисемитизме — в стране, которая совершенно закономерно выстроила свою культуру памяти вокруг темы национал-социализма. Дискуссии о войне в Газе нередко переходят в прямые взаимные обвинения в адрес политиков и публичных интеллектуалов.
Громким эхом именно этих дискуссий стала, например, история с вручением премии имени Ханны Арендт журналисту Маше Гессен. После публикации эссе Гессен, в котором Сектор Газа сравнивается с еврейскими гетто в Европе, Фонд имени Генриха Белля и город Бремен, финансирующие премию, отказались вручать 10 тысяч евро Гессен. Позже решение было скорректировано, но вручение прошло в закрытом режиме под охраной полиции.
Немецкая исследовательница Алейда Ассманн, изучающая культуру памяти в Германии и в других странах, в своей статье для Geschichte der Gegenwart предостерегает от упрощенной трактовки понятия «антисемитизм», которая позволяет использовать его как ярлык против политических противников и неугодных групп, одновременно снимая с себя ответственность.
Юваль Ной Харари в интервью изданию Zeit Online высказал пожелание, на которое я хотела бы ответить своей статьей. Под конец его спросили о надеждах. Он ответил: «Невозможно сейчас говорить об этом, потому что израильтяне и палестинцы погружены в свою боль и не в силах принять боль и чувства других. Но именно этого я жду от остального мира, в частности от людей в Германии. Не поддавайтесь интеллектуальной и эмоциональной лени, всякий раз замечая только одну сторону этой ужасающей реальности! Сохраните пространство для будущей мирной жизни, так как сейчас нам не под силу открыть его».
Насколько сейчас, после событий 7 октября, растеряно немецкое общество в отношении понятия «антисемитизм», продемонстрировало интервью Хуберта Айвангера баварской радиостанции BR 27 октября. Журналистка — возможно, несколько наивно — спросила его, что он думает об антисемитизме в нашей стране. Ответ был недвусмысленным. По его словам, с ним-то эта проблема, конечно же, никоим образом не соотносится, зато связана с теми людьми, которые иммигрировали в нашу страну. Он запустил в ход новую формулу «импортированного антисемитизма» и направил все свое возмущение на бесконтрольную иммиграцию и ту опасность, которая якобы исходит от мигрантов в Германии. В его ответе прозвучал резкий выпад против миграционной политики нынешней «светофорной» коалиции, на которую он возложил всю ответственность за эту проблему.
Для такого типа аргументации социолог Райнер Марио Лепсиус ввел термин «экстернализация». С ее помощью можно избавиться от тяжкого бремени, просто переложив его на чужие плечи. Этот рецепт отлично сработал и в этом случае, поскольку, судя по всему, Айвангер получил голоса избирателей не вопреки, а скорее благодаря той самой листовке, которую в молодости ему довелось распространять. Избирателям, очевидно, пришлось по вкусу, что Айвангер не стал каяться и дистанцироваться от своих давних отвратительных антисемитских высказываний, а наоборот, немедленно перешел в атаку, заговорив о ведущейся против него «грязной клеветнической кампании». В глазах избирателей Айвангер гордо сопротивляется унизительным идеологическим проверкам и требованиям показного послушания. Его решительность явно импонирует многим избирателям, которые не поддерживают немецкую культуру памяти и видят в ней моральную принудиловку. Выходит, антисемитизм помогает побеждать на выборах в Германии! Было бы наивно полагать, что немецкая культура памяти по сути своей устойчива и всепроникающа даже в условиях трансформации общества.
Какие объяснения такой позиции можно найти? Это совсем не сложно. Многие в этой стране продолжают жить во времена Аденауэра, Штрауса и Коля с их политикой «итоговой черты». Главное правило той эпохи — национал-социализм принадлежит истории, для нас это все в прошлом, ни слова больше, незачем вновь и вновь извлекать эту историю на свет божий, пора уже наконец все забыть!
Все, кто думает подобным образом, а таких явно немало, не совершили вместе со всей страной тот поворот, который случился в Германии в 1990-е. Я называю это поворотом от итоговой черты к линии разделения. Ведь если забвение не требует никаких перемен, то благодаря разделительной линии можно начать делать нечто противоположное: заняться активным вспоминанием времен национал-социализма, поиском нового взгляда на вещи, проработкой прошлого и отстраиванием от него.
9 ноября 2023 года, выступая в берлинской синагоге Бет-Цион, Олаф Шольц сказал:
«Антисемитизм в любой форме отравляет общество. И мы не должны разбирать, стоят ли за ним политические или религиозные мотивы, идет ли он с левого фланга или с правого, притворяется ли он искусством или научным дискурсом, взращивался он столетиями здесь или пришел к нам извне».
Но пример Айвангера показывает, как один антисемитизм может затмить другой. Именно поэтому нам необходимо как можно скорее отделить одно от другого и третьего, разобравшись в разных видах антисемитизма и в истории каждого из них. Я предлагаю различать три антисемитских дискурса: наш собственный доморощенный праворадикальный антисемитизм, исламский антисемитизм и левый антисемитизм.
Доморощенный праворадикальный антисемитизм
… укоренен в западном христианстве и имеет двухтысячелетнюю историю. Основная константа — это первоначально христиански мотивированная юдофобия, которая продолжила жить в секуляризованной форме в виде националистической идеологии «крови и почвы» и расистских теорий заговора. Представление, согласно которому евреи в целом должны рассматриваться как корень всех зол и что от них исходит особая угроза этногенетической «субстанции» других народов, обрело новую жизнь в ненавистнических постах, гуляющих в правоэкстремистских кругах; оно воспроизводится в дискурсе так называемых рейхсбюргеров и звучит на рок-концертах. В Германии не только появляется все больше антисемитских символов и граффити — прямое насилие против евреев тоже заметно выросло.
Несмотря на то, что ненависть к евреям охватывала и другие европейские народы, среди представителей которых находились помощники, иногда соучастники массовых преследований и убийств евреев, нет сомнений и в том, что происхождение Холокоста — немецкое. По окончании войны это чудовищное преступление против человечности со всем грузом исторической ответственности за него только постепенно стало осознаваться во всей своей полноте. Лишь начиная с 1990-х годов в Германии появилась новая форма культуры памяти. Содержательно она реализуется в трех измерениях:
- Добровольное обязательство распространять знание об исторической вине и ответственности за это «крушение цивилизации» (термин, предложенный историком Даном Динером).
- Сопереживание евреям, пострадавшим в любой точке мира.
- Признание, что национальные интересы Германии состоят в том, чтобы выступать на всех уровнях, включая политический, за безопасность евреев в Израиле.
Антисемитизм крайне правых обычно проявляется в форме отрицания или преуменьшения масштабов Холокоста. Примером может служить судебный процесс между Дэвидом Ирвингом и Деборой Липштадт, проходивший в Лондоне в 2000 году. Не в последнюю очередь ради того, чтобы противодействовать таким отрицателям Холокоста, в январе 2000 года в Стокгольме был основан Международный альянс в память о Холокосте (IHRA), в котором Германии отведена особая роль. Архитектор альянса — израильский историк, один из основателей «Яд Вашема» Иехуда Бауэр. Цель альянса и принятое его участниками обязательство — нести память о Холокосте под слоганом «Никогда больше» в новый век и новое тысячелетие, чтобы эта память сохранялась для следующих поколений в памятниках, музеях и образовательных учреждениях. Германия с ее огромной и неизбывной виной находится в центре этой организации, что, естественно, накладывает и политические обязательства активно поддерживать существование и безопасность Израиля.
Такие прочно устоявшиеся институциональные структуры позволяют говорить о том, что сегодня целый ряд государств, и в особенности Германия, живут в мире «пост-Холокоста». «Пост-» в данном случае означает не просто «после», но и «в тени, то есть под влиянием событий». Для немцев Холокост стал определяющим историческим событием, которое в одной только истории не остается, продолжая определять немецкую идентичность. Этим ключевым событием определяется не только прошлое страны, но и самосознание ее жителей и жительниц, и их будущее. Ключевое событие — это больше, чем нарратив. Нарратив — это интерпретация, которую всегда можно оспорить и заменить. Историческое событие, однако же, легло в основу национальной идентичности. Как евреи и еврейки в результате катастрофы Шоа вынуждены были по-новому осознать себя в этом качестве, так же немцы и немки вынуждены были пересоздавать себя в результате Холокоста. Признание этого неотъемлемого свойства национальной идентичности так же обязательно для немецких политиков, как и для мигрантов, ищущих и нашедших новую родину в этой стране.
Исламский антисемитизм
Ненависть к евреям никогда не играла особой роли в истории ислама. Еврейское меньшинство так же, как и мусульманское, было изгнано из Испании, и они довольно долго мирно сосуществовали в своих диаспорах. Ситуация изменилась после создания государства Израиль на Ближнем Востоке. И теперь новая форма юдофобии обнаруживает себя на демонстрациях мусульман. Исторически у нее нет ничего общего с антисемитизмом европейских христиан. Поэтому мы должны яснее проводить различия между ненавистью к евреям с одной стороны и политической реакцией на основание государства Израиль со стороны его соседей. Мусульмане за свою долгую историю не знали подобной ненависти к евреям и не несут ответственности за Холокост. Совсем напротив: единственная страна в Европе, где во время Второй мировой войны не был убит или выдан убийцам ни один еврей, — это Албания. Прочесть об этом можно на сайте «Яд Вашем». В чем было отличие? Албания была страной с мусульманским правительством. Мы, немцы, не имеем права проецировать наш собственный антисемитизм на палестинцев. Наоборот, на нас лежит ответственность признать особенности их истории и ситуации вне зависимости от наших обстоятельств. Free Palestine from German guilt («Освободите Палестину от немецкого чувства вины») — этот слоган нужно понимать очень буквально: вместо того, чтобы перемешивать и сравнивать совсем разные истории, как это делает Клаудиус Зайдль в статье, опубликованной в газете FAZ 25 октября 2023 года, — нужно, наоборот, особенно четко их различать.
Один еврейский коллега объяснял, что нам, немцам, стоило бы проводить более четкое различение двух миров: «пост-Холокоста» и «пост-Накбы», в котором центры тяжести совсем другие. В 1945 году освобождение концентрационных лагерей положило конец Холокосту, а спустя три года, в 1948 году, в ходе войны за независимость Израиля от британского мандата было основано государство Израиль. Это событие стало прямым следствием Холокоста, потому что совершенно очевидно стало, что евреям жизненно необходимо безопасное пристанище в виде собственного государства. Возникновение государства Израиль в 1948 году среди прочих последствий имело одно, которое до сих пор остается источником проблем, а именно — бегство и изгнание 700 тысяч палестинцев, которые к тому времени столетиями жили в регионе. Они вынуждены были в спешном порядке покинуть свои дома и с тех пор хранят ключи от этих домов как символы исторического события, ставшего для них буквально ключевым, переходящим из поколения в поколение.
Шоа — еврейское слово, которое означает «катастрофа». Накба — это арабское слово, которое означает «катастрофа». Одно описывает травму истребления евреев и уничтожения еврейской жизни, где 1945-й стал годом, когда история страданий еврейского народа подошла к концу. Другое тоже описывает травму от потери самих основ, на которых держалась палестинская жизнь в регионе, где 1948-й служит началом палестинской истории страданий. Оба понятия и оба события тесно связаны исторически, но, указывая на противоположные по смыслу ключевые моменты, они подвержены сильной тенденции исключать друг друга.
Исламский антисемитизм направлен не против евреев как таковых, а против государства Израиль как причины страданий, которые обрушились на три поколения подряд. И здесь звучит целый спектр голосов, от умеренных, готовых договариваться о новых правилах для мирного сосуществования в одном или в двух государствах на основе status quo, — до радикальных, отрицающих само право Израиля на существование. И так же как правые экстремисты (включая Айвангера) отрицают Холокост или клевещут по его поводу, так же эти радикальные мусульмане «отрицают» государство Израиль и борются с ним, призывая к его уничтожению.
Этот антисемитизм, направленный против Израиля, устремлен к геноциду. Он заряжен религиозным фундаментализмом, который исходит из Ирана и оказывает сильнейшее давление на глобальные политические отношения. Ситуация еще более обострилась с тех пор, как государство Израиль выбрало этно-националистический и религиозно-фундаменталистский курс. Важная задача будет состоять в том, чтобы вывести политику из этой спирали фундаменталистского религиозного насилия и сделать так, чтобы с обеих сторон слово взяли более умеренные голоса и партнеры по переговорам нашли друг друга. Пока всех палестинцев огульно обвиняют в антисемитизме, лепят из них единый образ врага, как это все чаще происходит в СМИ, и делают этот образ неотличимым от нашего собственного антисемитизма — ни малейшей возможности для деэскалации не будет.
Левый антисемитизм
… отличается от исламского антисемитизма своей нерелигиозной и политической направленностью. Создание национального государства Израиль на Ближнем Востоке, с точки зрения левых, противоречит политической идеологии космополитизма, которая в принципе отвергает любую национальную связь как реакционную, как трайбализм, заслуживающий всяческого противодействия. Например, для ГДР Израиль был не безопасным прибежищем для евреев, которые спаслись от Холокоста, а оккупационным государством, которое угнетало палестинцев. Радикальная террористическая организация RAF в 1970-х годах тесно сотрудничала с ГДР и с радикальными группами на Ближнем Востоке. В тренировочных лагерях ООП (Организации освобождения Палестины под руководством Ясира Арафата) бойцы RAF проходили обучение. От этого воинствующего антисемитизма дистанцируется гуманистически мотивированная левая критика государства Израиль, осуждающая ненависть и насилие и выступающая за солидарность поверх границ между всеми участниками войны. Она ориентирована на мир и крайне необходима для преодоления сложившегося политического тупика. Упрекать эту группу в антисемитизме означает заведомо похоронить любую конструктивную дискуссию о будущем.
В мире «пост-Холокоста», как и в мире «пост-Накбы», по обе стороны звучат умеренные и радикальные голоса. Одни выступают за возможность мирного сосуществования и за поиски общего совместного будущего, другие отрицают любые формы общей жизни и настроены на борьбу до конца. Для экстремистов в обоих лагерях есть только Армагеддон, окончательное «да» или «нет». На обоих краях противоположная точка зрения тотально игнорируется, никакая дифференциация не допускается.
И до тех пор пока надо всеми висит размытое обвинение в антисемитизме, не остается возможности сделать историю палестинцев частью общей картины и навести мосты между миром «пост-Холокоста» и миром «пост-Накбы». Критика политики Нетаниягу не может и не должна включать отрицание права государства Израиль на существование: здесь проходит красная линия, которую нельзя переступать. Лояльность государству Израиль не может и не должна заходить так далеко, что немцы из-за лежащей на них исторической вины обязаны закрывать глаза на цену, в которую обходится насильственная экспансионистская политика, как ее ни назови. Ведь речь идет не о словах и не о терминологии, а о продолжающейся нормализации ежедневного насилия, которая на наших глазах привела к войне.
Переплетение миров
Большинство немцев уже выучило слова «Холокост» и «Шоа», но слово «Накба» большинству не говорит ни о чем. Оно не присутствует в нашем словаре и почти не появляется в СМИ. Не звучит оно и в школах. Между тем среди учеников могут быть дети как из Израиля, так и из Палестины с разным ключевым опытом. Если в школе идет речь об освобождении концентрационных лагерей в 1945 году, то, как пишет немецко-палестинский стендапер Абдул Хадер Ханин, «в классе сидят три или четыре ученика-палестинца и думают: “Ты что, издеваешься надо мной? Давай, рассказывай дальше”». А если эту историю дальше не рассказывают, то у мусульман возникает чувство «бессилия и поражения».
Там, где речь идет о пережитой несправедливости и о продолжающейся истории страданий, это само по себе не растворяется в воздухе. Узнать историю такой, как ее видят обе стороны, и из их перспективы посмотреть на свою собственную — вот что помогло бы разрядить ситуацию. Немецкая культура памяти, наши знания, наша ответственность должны расширяться и вместе с памятью о Холокосте включать в себя опыт тех, кто продолжает опосредованно страдать от последствий Холокоста. Процитируем Ханина еще раз:
«Но если ты продолжишь — это все меняет, знаю это по себе. Когда впервые кто-то сказал: “Абдул, я признаю твою боль, я признаю боль твоей семьи, признаю твое изгнание”, — мне это дало возможность смягчиться настолько, чтобы принять немецкий взгляд на вещи».
Более четкая дифференциация понятия «антисемитизм» важна, потому что она может противодействовать распространенной политизации этого понятия. Чем более нагружен и запутан термин, тем токсичнее он становится. Негативная аура этого размытого понятия распространяет вокруг него эмоции и угрозу. А цели всегда одни и те же — сохранить власть путем эскалации насилия. Однако именно сейчас должно стать окончательно ясно, что в долгосрочном плане это совершенно неправильный путь.
Weitere Themen
Война в Украине и темные стороны немецкой культуры памяти
«Осознанное отношение общества к ухудшениям уже было бы прогрессом»
-
Триумф воли Сары Вагенкнехт
В декабре 2023 года фракция «Левых» в немецком парламенте собралась на свое последнее заседание. С большим трудом пробившись в Бундестаг по итогам выборов двухлетней давности, теперь они переходят в статус парламентской группы. Все дело в том, что 10 из 38 депутатов вышли из состава фракции и объединились вокруг Сары Вагенкнехт (нем. Sahra Wagenknecht) — одной из бывших руководительниц «Левых», которая решила начать собственный политический проект под названием «Союз Сары Вагенкнехт — Во имя разума и справедливости».
Подобные «раскольнические» инициативы в немецкой политике не часто увенчиваются успехом. Но один из примеров — нынешний муж Вагенкнехт и бывший лидер Социал-демократической партии (СДПГ) Оскар Лафонтен, который в 2005 году присоединился к «Труду и социальной справедливости — Избирательной альтернативе» (WASG), созданной левыми социал-демократами, и участвовал в ее преобразовании в партию «Левых». Теперь жена Лафонтена готовится поставить крест на ее политическом будущем. И делает это в тот период, когда немецкая партийная система переживает серьезный кризис: популярность правопопулистской «Альтернативы для Германии» (АдГ) бьет исторические рекорды, а рейтинг самой будущей партии Вагенкнехт, которую включили в один из осенних опросов, достигает 14%.
АдГ и Вагенкнехт объединяет, среди прочего, критика в адрес внешнеполитического курса немецкого правительства — это, конечно же, касается и поддержки Украины в ее борьбе против российской агрессии, и разрыва отношений с Москвой. Многие аналитики полагают, что две политические силы начнут отнимать голоса друг у друга. Социолог Оливер Нахтвай предлагает собственный взгляд на политическое будущее Сары Вагенкнехт.
«Вот увидите, она еще и хромать начнет» — эту шуточку в адрес Сары Вагенкнехт приписывают Лотару Биски, который в 1990-е годы возглавлял ПДС. Своей твердокаменной приверженностью коммунизму Вагенкнехт в те времена привлекала внимание и внутри ПДС, и за пределами партии, а Биски намекал на хромоту Розы Люксембург. И прической, и стилем одежды Вагенкнехт, часто носившая кружевные блузки, заставляла непрестанно вспоминать о публичном образе знаменитой немецкой социалистки. Подобно Люксембург, Вагенкнехт была красноречива, остроумна — и почти не переставая конфликтовала с руководством партии. Намек Биски, однако, был связан не только с политической позицией Вагенкнехт, но и с заметным уже в то время эстетическим чувством, позволяющим ей превращать политику в спектакль. С самого начала она помимо прочего создала еще и личный бренд, который успешно развивала: так, уже в 2002 году она требовала от партии гонорар за свои выступления в рамках предвыборной кампании в Бундестаг.
Сара Вагенкнехт из тех, кто по натуре всегда идет против течения. После демократической революции в ГДР в 1989 году она вступает в СЕПГ. Политическая революция в Восточной Германии как освобождение от господства оставляет ее равнодушной, для нее это «контрреволюция». Она выступает с точной и острой критикой капиталистического Запада, уничтожающего промышленность, уклад и условия жизни в Восточной Германии, и, будучи самой известной участницей «Коммунистической платформы» в ПДС, она с удовольствием играет роль умеренной сталинистки. Восхищается «впечатляющей модернизационной политикой» Сталина. Называет ГДР «самым гуманным государством» в истории Германии. Когда в 2002 году ПДС заявила, что «невозможно оправдать гибель людей, пытавшихся перебраться через Берлинскую стену», в партийном руководстве нашлась одна несогласная — Сара Вагенкнехт.
В 1990-е годы Вагенкнехт еще восхищалась «новой экономической системой планирования и управления народным хозяйством» Вальтера Ульбрихта. После финансового кризиса 2008 года ее взгляды на экономическую политику претерпевают метаморфозы. Она стала привлекать внимание благодаря талантливой критике сегодняшнего капитализма — причем не только в собственной партии. Ностальгия по ГДР постепенно заменяется ностальгией по ФРГ времен капиталистического золотого века. В своей книге «Свобода вместо капитализма» (2012) она предстает сторонницей прогрессивной социально-ориентированной рыночной экономики. Не отказываясь от концепции «креативного социализма», она теперь заимствует свои представления об устройстве общества у теоретиков немецкого ордолиберализма, таких как Вальтер Ойкен, Альфред Мюллер-Армак и Людвиг Эрхард.
Восхищается «впечатляющей модернизационной политикой» Сталина. Называет ГДР «самым гуманным государством» в истории Германии
В ордолиберализме ее привлекают все те же качества, что и в экономической политике Ульбрихта, которая, по ее словам, создает «высокоэффективную экономику посредством стимулирования производства и одновременно гарантирует социальную защиту». В ее книге «Богатство без жадности» (2016) слово «социализм» больше не встречается. Она критикует капитализм за полуфеодальное господство крупных корпораций, препятствующее росту производительности, инновациям и (истинной) конкуренции. Здесь она ближе к Йозефу Шумпетеру, чем к Карлу Марксу. Теперь она обращается не столько к рабочим и профсоюзным активистам, сколько к самозанятым, предпринимателям, менеджерам — то есть к тем, кто купит книгу в книжном магазине на вокзале, еще раз убедится, что власть не справляется со своими задачами, и почувствует себя немного умнее.
Создана для сцены
Если раньше Вагенкнехт была лишь яркой экзотической фигурой, то теперь книги и выступления в ток-шоу превратили ее в политическую звезду. Она, безусловно, харизматична. Она — человек из народа, пробившаяся наверх благодаря социальным лифтам, созданным образованием. Она добилась признания благодаря хорошему знанию дела, остроте ума и умению хладнокровно прижать к стенке оппонентов. Она с гордостью демонстрирует, что смогла перейти в другой класс общества и сохранила консервативный образ жизни. Вагенкнехт культивирует образ левой интеллектуалки, которая не презирает, а уважает буржуазную культуру: прочла всего Маркса, но и «Фауста» Гете знает наизусть. Вот вам коммунистка, которая понимает в веймарском классицизме больше, чем буржуазные господа. И для верхов, и для низов общества ее образ служит идеальной проекцией: чужачка в истеблишменте, представляющая интересы простых людей. Когда ее показывают по телевизору, люди не переключают канал. Это интересно, Вагенкнехт рассуждает о политических альтернативах так, как почти никто в немецкой политике.
У Вагенкнехт всегда были сторонники в партии «Левых», в которой она занимала высокие посты. Хорошо известно, как с 2019 года они вместе с Дитмаром Бартчем макиавеллистски делили власть в качестве сопредседателей фракции в бундестаге. Политически их мало что сближало — кроме противоречий с лидерами партии Риксингером и Киппинг. Тем не менее она остается чужачкой и внутри партии — отчасти потому, что ей с трудом дается ежедневная депутатская рутина. Она опаздывает на собственные выступления на партийных мероприятиях — с одной стороны, для усиления эффекта, а с другой — чтобы ни с кем не общаться. Как результат, ее популярность внутри партии и в немецком обществе обратно пропорциональны друг другу. И лишь ближайший круг сторонников сохраняет буквально беззаветную преданность ей.
Вагенкнехт культивирует образ левой интеллектуалки, которая не презирает, а уважает буржуазную культуру
Вагенкнехт позиционирует себя как внутрипартийную оппозицию «леволиберальному» руководству партии, которое якобы отказалось от решения социальных вопросов. Что тут правда — это то, что левые теперь занимаются проблемами климата, а для многих активистов важна еще и борьба с дискриминацией. Но что левые при этом потеряли интерес к социальным проблемам — не что иное, как гротескное преувеличение. Свою резкую критику партийного руководства Вагенкнехт предпочитает оттачивать на страницах известных изданий, таких как Welt, Bild или Cicero, ближе которых рабочим днем с огнем не сыщешь. В ходе предвыборной кампании 2021 года голос Вагенкнехт — самый громкий среди «Левых», которых она обвиняет в том, что настоящие левые за такую партию больше голосовать не станут. Между тем по своему образу жизни Вагенкнехт отдалена от рабочего класса больше, чем любой муниципальный депутат ХДС, который не только работает в местной торговой палате, но и служит в пожарной дружине. То же самое касается и профсоюзной работы, с которой Вагенкнехт не знакома, в отличие от председательницы «Левых» Висслер или ее предшественника Риксингера.
Провальный левый бонапартизм
Уже в годы правления Меркель часто говорили, что Вагенкнехт обладает всеми необходимыми качествами для того, чтобы стать канцлером. Но Вагенкнехт понимает, что добиться этого в составе «Левых» невозможно, так что с партией придется расстаться. Она создает «Подъем» — надпартийное левое движение, призванное стать платформой для мобилизации против истеблишмента, поскольку среди «Левых» начался настоящий кризис — не в последнюю очередь из-за самой Вагенкнехт. Это проба собственных сил в партийном строительстве — эдакий левый бонапартизм, который с треском проваливается. «Подъем» не состоялся, в том числе из-за того, что у Вагенкнехт не оказалось ни таланта, ни желания быть политиком-организатором. Заседания, компромиссы и посредственные оппоненты — все это не для нее. Поэтому, сумев привлечь несколько интеллектуалов и (бывших) политиков из других партий, движение «Подъем» быстро распалось, а Вагенкнехт столкнулась с выгоранием и ушла с поста сопредседательницы фракции «Левых».
Феномен Вагенкнехт отражает кризис политического представительства как такового. Исходный импульс «Левых», «Повестка— 2010» себя изжила. Все новые и новые реформы снимали остроту вопросов этой повестки, а рынок труда стал значительно лучше (хотя доля низкооплачиваемого труда продолжает расти). Что осталось в обществе, в том числе среди представителей среднего класса, — это чувство уязвимости, выходящее далеко за рамки экономической незащищенности.
Беспомощность среднего класса
«Повестка-2010» служила ответом на вопрос о конкурентоспособности в условиях глобальной экономики. Однако вслед за финансовым кризисом капитализм погрузился в поликризис, в котором чередуются военные конфликты, волны миграции, пандемии и климатические катастрофы. Средний класс ощущает угрозу привычному образу жизни и чувствует, что нынешняя политика не способна с ней справиться.
Во время миграционного кризиса 2015 года Вагенкнехт выступила против бесконтрольного приема беженцев, указывая на то, что это может дополнительно ухудшить положение низкооплачиваемых работников, и без того нестабильное. Такие опасения были справедливы лишь отчасти, поскольку на рынке труда на самом деле не распространилась демпинговая конкуренция, а проблема на рынке жилья была связана в первую очередь не с мигрантами, а с государственной жилищной политикой. Но Вагенкнехт разоблачала еще и авторитарность политики жесткой экономии: мол, во время финансового кризиса власти изыскали возможность помочь банкирам, потом средства обнаружились на жилье для беженцев, а на социальное государство денег не было никогда.
Свое политическое кредо Вагенкнехт называет левым консерватизмом: прогрессивность в социально-политических вопросах, консерватизм в социальной сфере
Вагенкнехт представляет всех тех, кто ощущает, что старые общенародные партии больше не выражают их интересы. Они все больше походят друг на друга что в экономическом, что в социально-политическом плане. Обе они стали центристскими, а все, кто остались по краям, лишились из-за этого представительства. Если АдГ обслуживает правый, и даже крайне правый фланг, то Вагенкнехт окучивает как раз эти «ближайшие окраины», причем как слева, так и справа. Свое политическое кредо Вагенкнехт называет левым консерватизмом: прогрессивность в социально-политических вопросах, консерватизм в социальной сфере. Ее скрепа — выступать против левого либерализма, к представителям которого она относит и часть ХДС времен Меркель с открытостью той по отношению к беженцам. Ключевой момент здесь — это противостояние «прогрессистскому неолиберализму» (этим термином американский философ Нэнси Фрейзер обозначает рыночно ориентированную культуру разнообразия, которая встречается повсюду: от государственных ведомств до партии «Зеленых»): когда уравниловкой подменяется борьба за материальное равенство. Пока неолиберализм прославляет разнообразие, Вагенкнехт выбирает простое отрицание и делает ставку на усредненность, схожесть, «нормальность». Недовольство прогрессивным неолиберализмом так велико, что критика капитализма для Вагенкнехт теперь и вовсе отходит на второй план.
Аутсайдеры по центру
Левые партии, по заветам Ленина, всегда стремились организовать авангард пролетариата, наиболее прогрессивных рабочих. Вагенкнехт делает ставку на антиавангард, на консервативную часть, которая смогла чего-то добиться и которой теперь есть что терять. И тут она попадает в точку. Конечно, на эту группу населения обращают внимание и другие партии, но никто не ценит их культурный статус так высоко, как Вагенкнехт, никто так успешно не выражает их темные эмоции: они чувствуют себя аутсайдерами, хотя, вообще-то, должны принадлежать к центру общества.
Вагенкнехт пользуется беспомощностью либерализма перед лицом многочисленных глобальных кризисов. Она представляет себя как некую альтернативу морали благополучия в ее зеленом и либеральном изводах. Обличительный морализм сам по себе не ее изобретение, но Вагенкнехт дополняет законную критику чувством зависти. В результате получается гротескная картина, которая не так уж отличается от «культурной войны», затеянной правыми. Потому-то ее идеи вызывают такой интерес у приверженцев авторитаризма. Она пытается объединить социальные слои, которые по разным причинам чувствуют отчужденность от демократии: консервативных рабочих с авторитарными либертарианцами из среднего класса и социал-шовинистами, которые, выступая за социальное государство, видят в мигрантах проблему для интеграции. Она крайне успешно продвигает тезис, что «Левые» устранились от решения социального вопроса, но ее собственный нарратив о противостоянии верхов и низов становится все более плоским и плакатным. Фрагментация рабочего класса, низкооплачиваемый труд, прекариат и нестабильная занятость — ее высказывания по этим вопросам укорачиваются и укорачиваются. Вагенкнехт по своей воле и по собственному разумению создает образ рабочего класса, который, однако, имеет мало общего с тем, что существует в реальности. Пусть малообеспеченные люди относятся к миграции критичнее, чем средний класс, но в целом бедные слои гораздо менее однородны и более открыто относятся к другим жизненным укладам, чем предполагает Вагенкнехт.
Вагенкнехт представляет всех тех, кто ощущает, что старые общенародные партии больше не выражают их интересы.
Вагенкнехт — популистка в классическом понимании: по ее мнению, весь истеблишмент коррумпирован и некомпетентен, а население в политике никак не представлено. Однако, вопреки мнению ее сторонников, это отнюдь не левый популизм, который на узурпацию демократии элитами предлагает ответить участием в политической жизни. Вагенкнехт с легкостью переносит тот способ, которым она эксплуатирует рессентимент, направленный на леволиберальный истеблишмент, на новое политическое поле. Так, во время пандемии коронавируса она встает в первые ряды критиков вакцинации, не стесняется распространять полуправду, вокруг нее и ее окружения кругами расходятся конспирологические теории. Ее принцип — персонифицированная оппозиция. Парадоксально, но ее популизм работает именно потому, что она сама стала частью медийного истеблишмента. Ее сторонники отождествляют себя с ней в ее не-идентичности. Она представляет их, потому что она не такая, как они. Поэтому никого не смущает, что Вагенкнехт в желтом жилете на демонстрации напоминает актрису, попавшую в чужой спектакль.
ФРГ-нуар
Вагенкнехт — одна из тех, кто громче всех выступает против военной поддержки Украины в ее борьбе с российской агрессией. Она озвучивает основные принципы традиционного пацифистского движения, выступая против поставок оружия и любого милитаризма. Как некогда Вагенкнехт с холодом и пренебрежением отнеслась к «контрреволюции» в Восточной Германии, так и теперь холодна она по отношению к жертвам в Украине. В ее заявлениях президент Украины Зеленский предстает настоящим поджигателем войны, поскольку не желает сдаваться. Cистема координат Вагенкнехт, сформированная так называемой «миролюбивой внешней политикой», не изменилась. Российская завоевательная война, по ее мнению, — всего лишь защитная реакция на расширение НАТО; она видит в Путине рационального и расчетливого политика, который, прибегнув к силе, просто хочет поставить Запад на место. Здесь она следует принципам старого западногерманского пацифистского движения и линии ПДС/СЕПГ. Такая позиция вызывает особенное одобрение в Восточной Германии. Но звездой она стала и в кругах конспирологов, продвигающих теории заговора в интернете.
Российская завоевательная война, по ее мнению, — всего лишь защитная реакция на расширение НАТО
Ее политическая программа сегодня — это ФРГ-нуар. В экономической политике она следует заветам Карла Шиллера с его адаптацией ордолиберализма на социал-демократический лад: коррекция рыночных отношений силами государства всеобщего благоденствия при помощи кейнсианских экономических методов. Вагенкнехт полностью отказалась от левого интернационализма: базовая модель для нее — национально регулируемое государство всеобщего благосостояния в том виде, в котором оно существовало до глобализации. Отсюда ее критика космополитических элит и европейской интеграции. «Список Вагенкнехт» мог бы стать принципиально новой партией, позиционирующей себя одновременно и как левую, и как правую. Иными словами, Вагенкнехт составляет конкуренцию не только АдГ, но также и социальному крылу ХДС, и правому крылу СДПГ. В этом отношении она представляет собой нечто вроде кверфронта: левые всегда стремились привлечь отчужденных от системы рабочих к своему делу — то есть к международному социализму. Но проект Вагенкнехт идет другим путем — путем адаптации и приспособления к новым правым в надежде, что тем самым дальнейший дрейф вправо удастся остановить. Сама Вагенкнехт не относится ни к числу правых, ни к рядам расистов, но от этого только хуже: используя общественные аффекты для своей политики, она легитимизирует и подтверждает состоятельность дискурса правых. В итоге она будет не только способствовать нормализации АдГ, но даже поддерживать ее.
Так появится ли у Вагенкнехт своя партия? Этот вопрос практически решен: есть много людей, которые этого хотят и над этим работают. В любом случае Вагенкнехт уже добилась потрясающего результата: она создала фиктивную политику, защищающую ее от провала, как в случае с «Подъемом».
Нехватка профессионалов
И все же катастрофа движения «Подъем» не прошла бесследно. Слишком много случайных людей пришло в тот проект, слишком мало нашлось кадров, способных сообща его вести. Вагенкнехт оказалась не в состоянии руководить им как организатор. Именно поэтому она так долго колебалась. В ее окружении до сих пор не хватает тех, кто способен был бы оказать ей эффективную поддержку. Среди ее сторонников — основатель партии «Труд и социальная справедливость — Избирательная альтернатива» (WASG) Клаус Эрнст, а также Амира Мохамед Али, ушедшая в отставку с поста лидера парламентской фракции «Левых». На этом заметные фигуры заканчиваются. Большинство ее почитателей из рядов «Левых» не относятся к тем, кого считают талантливыми политиками. Безусловно, опорой для нее служит муж — Оскар Лафонтен. Но ему уже восемьдесят лет, его последняя книга называлась “Ami, it’s time to go” («Ами, пора домой»), а еще он стал говорить о «закулисном мировом правительстве».
Есть в окружении Вагенкнехт и совсем уж сомнительные фигуры. Их нельзя назвать ее ближайшими соратниками, но она оказывает на них огромное влияние. Это, например, бывший депутат парламента Дитер Дем, тесно связанный с конспирологом Кеном Йебсеном. Или ее бывший муж Ральф Т. Нимейер, кандидат от «Базиса» на последних выборах, а ныне рейхсбюргер, поддерживающий контакты с Россией как представитель самопровозглашенного немецкого «правительства в изгнании». На Вагенкнехт то и дело ссылается известный конспиролог Даниэль Ганзер и, разумеется, Ульрике Геро. Впрочем с ними она сотрудничает так же мало, как с Юргеном Эльзассером, главным редактором ультраправого журнала Compact, который уже провозгласил ее следующим канцлером. Тем не менее, Эльзассер — ее старый знакомый, с которым она еще в 1996 году выпустила книгу об актуальности коммунизма.
Феномен Вагенкнехт отражает кризис политического представительства как такового
Будет ли партия Вагенкнехт работоспособной? Вероятно, она действительно заинтересует избирателей АдГ или тех, кого политологи считают «левоавторитарными», — то есть сторонников, с одной стороны, перераспределения, а с другой, правой культуры, критикующих иммиграцию и недовольных демократией. Но далеко не все предопределено, и совсем не факт, что хорошие цифры опросов обернутся хорошими результатами голосования. Хотя Вагенкнехт известна во всей Германии и постоянно появляется в СМИ, концентрация внимания на одном человеке имеет свои пределы. Парламентская демократия в Германии работает иначе, чем президентская система во Франции или США. Без партийного строительства не обойтись, а заниматься им не так-то просто. Например, Вагенкнехт придется составлять списки кандидатов на уровне федеральных земель. Только на выборах в Европарламент 2024 года Вагенкнехт могла бы затмить всех в качестве ведущей кандидатки. И только если ей действительно удастся набрать на них достаточное количество голосов, получить ресурсы и возместить расходы на избирательную кампанию, у нее появится шанс создать свою партию.
Узок круг партийных деятелей
Чтобы новая партия фигурировала не только в результатах соцопросов, но и в политической системе, понадобятся кадры из других партий. В свое время WASG смогла появиться только благодаря тому, что опытные профсоюзные деятели, знающие, как проводить собрания, создали районные организации. У партии Вагенкнехт такого притока общественных активистов не будет, потому что для всех них это красная тряпка.
АдГ удалось опереться на сеть профессоров и высокопоставленных лиц на местном уровне. Однако уже на примере «Подъема» стало ясно, что круг функционеров ограничен; таким он и останется. А программа, критикующая миграцию и враждебная по отношению к «дайверсити», обещает привлечь лишь многочисленных правых активистов на местах. Те, кто надеется, что «Список Вагенкнехт» станет форпостом против АдГ, в худшем случае получат дополнительно усилившийся правый блок.
Weitere Themen
Конституционный патриотизм в Германии
«Лучший результат воссоединения — это посудомоечная машина»
«Газовый кризис великолепно подходит для ультраправой мобилизации»
-
Работайте молча
В 2020 году в Беларуси протестное движение возникло и в среде рабочих. Против фальсификаций на выборах и насилия открыто выступили независимые профсоюзы. Такого в стране не было, пожалуй, с 1990-х. На предприятиях начались стачки и забастовки, порой массовые, порой — одиночные (но вполне официальные).
Дни свободы закончились для многих увольнениями и тюремными сроками. В 2023 году в Беларуси завершилась тотальная зачистка независимого профсоюзного движения — то, к чему Лукашенко стремился все время своего правления.
Как и почему это произошло, что сейчас с активистами и рядовыми членами профсоюзного движения, полностью ли уничтожены структуры, которые борются за права рабочих, и есть ли у них перспективы, — об этом автор дekoder’а Яна Махова поговорила с активистами, рабочими и участниками событий.
Независимые профсоюзы, 30 лет защищавшие работников, ликвидированы. Некоторые организации получили от властей ярлык «экстремистских формирований» — за членство в них можно получить шесть лет колонии.
Профсоюзные лидеры экстренно покинули Беларусь или находятся за решеткой. Внутри страны практически не осталось организаций, защищающих права и интересы наемных работников.
Но остались сами люди.
Защита рабочих и «тунеядцев»
С момента обретения страной независимости в начале девяностых годов прошлого века и до недавнего времени в Беларуси существовали независимые профсоюзы. Чуть позже появились и провластные. И вторые понемногу вытеснили первых.
Беларуский конгресс демократических профсоюзов, единственный в стране, входивший в состав Международной конфедерации профсоюзов, возник в декабре 1993 года. В него вошли, в том числе, Беларуский профсоюз работников радиоэлектронной промышленности (РЭП), Беларуский независимый профсоюз, Свободный профсоюз металлистов, Свободный профсоюз Белорусский.
Притеснение независимых профсоюзов началось почти сразу после избрания Лукашенко президентом в 1994 году. Вслух свое отношение к правам рабочих он озвучил позже, заявив в 2017 году, что «главное право человека — на труд и достойную зарплату». Иными словами, право (читай — обязанность) работать у человека есть, а из прав у работников — только получать деньги. Лукашенко пытался воссоздать в Беларуси карманные профсоюзы по советскому образцу, и любые действия Конгресса демпрофсоюзов пресекались. Так, во время забастовки транспортников в 1995 году в защиту работников метрополитена выступил Свободный профсоюз Белорусский (СПБ) и тогда еще независимая Федерация профсоюзов Беларуси (ФПБ). Забастовка длилась четыре дня. Десятки рабочих уволили, а Лукашенко подписал указ о запрете СПБ. Но Конституционный суд, тогда еще независимый от недавно пришедшего к власти Лукашенко, решил иначе — и организация продолжила работу.
Лукашенко не зря опасался независимых профсоюзов. В 2001 году лидер ФПБ Владимир Гончарик стал единым кандидатом от оппозиции на выборах президента Беларуси. Проиграв Лукашенко (15,65% против 75,65%), он уехал в Москву. Через год, в июле 2002 года, Совет ФПБ избрал нового председателя — Леонида Козика, который до этого занимал пост замглавы администрации Лукашенко. Козик оставался в должности 12 лет, и с каждым годом федерация все больше рапортовала об успехах, а не поднимала проблемы. В 2010 году, в преддверии выборов, Козик заявил, что профсоюзы будут собирать подписи за выдвижение Лукашенко.
Реально защищать права рабочих пытались независимые профсоюзы. Так, в 2017 году Профсоюз работников радиоэлектронной промышленности (РЭП) поддержал масштабные протесты за отмену печально известного декрета о тунеядстве, по которому неработающие беларусы должны были еще и заплатить государству налог. Вскоре в офис профсоюза РЭП пришли с обысками, лидеров Геннадия Федынича и Игоря Комлика приговорили к четырем годам ограничения свободы.
Забастовки и стачки 2020 года
Летом и осенью 2020 года независимые профсоюзы стали одним из двигателей протестного движения. Председатель Конгресса демпрофсоюзов Александр Ярошук призвал рабочих организовать стачки на местах и объединиться в Национальный стачечный комитет.
Волна забастовок прокатилась по важнейшим предприятиям. На Минском заводе колесных тягачей рабочие встретили Лукашенко криками «Уходи!», «Позор!» и нецензурными выражениями, которые сейчас ассоциируются с российским военным кораблем.
На бастующий Минский тракторный завод приехал премьер-министр Роман Головченко, но отказался выходить к рабочим. В ответ их колонна направилась к Дому правительства с криками «Уходи!» и «Жыве Беларусь!». На Гомсельмаше бастующих закрыли в цехах, угрожая увольнением, серьезные волнения были на «Гродно Азот», и это далеко не весь список.
«Одна из самых массовых забастовок, которую власть признала, случилась на солигорском гиганте «Беларуськалии». И неважно, что в итоге ее объявили “незаконной” и через суд потребовали компенсацию. Бастующие шахтеры на три дня заблокировали производство, ощутили, что от них что-то зависит, — рассказал на условиях анонимности один из профсоюзных лидеров. — Но администрация воспользовалась неподготовленностью стачкома, начались репрессии — облавы, увольнения, посадки работников».
Политологи сходятся во мнении, что одну из главных травм Лукашенко в 2020 году нанес «неблагодарный» рабочий класс.
Судьбы лидеров: огромные сроки и вынужденная эмиграция
В 2020 и 2021 годах репрессивная машина в отношении лидеров профсоюзов только раскручивалась, в 2022-м волна уголовных дел прокатилась по всей стране.
С апреля 2022 по август 2023 годов было задержано более 35 активистов независимых профсоюзов, до сих пор за решеткой остается 18 из них. Этот период правозащитники назвали началом разгрома независимых профсоюзов. Под преследование попали Конгресс демпрофсоюзов, Свободный профсоюз металлистов, Свободный профсоюз Белорусский, профсоюз РЭП. Все те, кто защищал права людей еще с 1990-х.
Репрессии 2022-2023 годов стали концом независимого профсоюзного движения. Верховный суд ликвидировал сначала Конгресс, а затем и входящие в него независимые профсоюзы.
Председателя Конгресса Александра Ярошука, на тот момент также вице-президента Международной конфедерации профсоюзов, приговорили к четырем годам колонии, его заместителя Сергея Антусевича — к двум, невзирая на призыв главы Международной организации труда Гая Райдера освободить профсоюзных лидеров.
В январе 2023 года председателя профсоюза РЭП Геннадия Федынича и главу оршанского отделения Василия Береснева приговорили к девяти годам колонии, активиста профсоюза РЭП Вацлава Орешко — к восьми. В октябре 2023 года стало известно о госпитализации 73-летнего Береснева: политзаключенному необходима срочная пересадка почки.
Стачкомовцев крупнейшего нефтеперерабатывающего предприятия «Нафтан» увольняли, задерживали, судили. По отношению к главе независимого профсоюза завода Ольге Бритиковой это выглядело как неприкрытая месть за смелость озвучить требования работников предприятия, среди которых — отставка Лукашенко. «Бряцание щитами, люди в черном, светошумовые гранаты — ужас, который невозможно было представить в XXI веке в Беларуси», — говорила тогда Бритикова.
В 2022 году активистка провела за решеткой по административным статьям 105 дней, объявляла голодовку. В августе 2023 года ее снова задержали. Ольгу Бритикову обвиняют в призывах к санкциям и «иным действиям, направленным на причинение вреда нацбезопасности», за это грозит до 12 лет.
Председатель стачкома Минского тракторного завода Сергей Дылевский еще в 2020-м отсидел 25 суток, под давлением руководства уволился с завода и покинул Беларусь. В 2022 году его заочно приговорили к 12 годам колонии.
В отношении участников инициативы «Рабочы рух» возбудили уголовные дела за измену государству. В феврале 2023 года десяти активистам присудили от 11 до 15 лет. «Рабочы рух» объявлен «экстремистским формированием», как и профсоюз РЭП, и первичка БНП на «Гродно-Азот».
«Людей больше некому защищать»
Провластные профсоюзы остались единственными, кто официально значится таковыми. «Федерация профсоюзов Беларуси — самая массовая общественная организация страны, объединяющая около 4 миллионов человек», — утверждает официальный сайт ФПБ. Если учесть, что в Беларуси трудится 4,21 миллиона человек (по данным за 2022 год), становится понятно, что в нее просто записали почти всех.
«О разгроме независимых профсоюзов я узнал уже в тюрьме. Вышел — и вижу выжженное поле», — говорит арестованный в начале 2021 года правовой инспектор профсоюза РЭП Леонид Судаленко. Активист освободился в 2023 году, отсидев по протестной статье больше двух лет.
До 2020 года он защищал интересы работников в судах, работал в качестве правозащитника: «Мне никто не указывал, как защищать и что говорить. Я работал в независимом профсоюзе. А профсоюзы, объединившиеся под крышей ФПБ, — зависимые. Там такой же, как и я, правовой инспектор будет делать то, что ему скажут», — объясняет нынешнюю ситуацию Судаленко.
Беларусь уверенно скатывается к тоталитаризму, независимые профсоюзы уничтожены, людей защищать некому, считает правозащитник.
«Запугивание людей, их полная экономическая зависимость от работодателей — о каких правах и свободах можно говорить? Государственные профсоюзы будут делать лишь то, что им позволит администрация Лукашенко, — говорит Леонид Судаленко. — В Беларуси не осталось ничего независимого. Трудовой кодекс не отменили, но нет механизмов защиты. Есть здание суда, люди в мантиях судьи, а суда — нет. Вот недавно сорвалась клеть с людьми в шахте в Солигорске. Да, на предприятиях [всегда] гибнут люди, но раньше мы боролись с последствиями, взыскивали с работодателя компенсации, настаивали на спецрасследовании. Кто и как это будет делать сегодня? Ведь по сути ФПБ — филиал администрации Лукашенко».
На вопрос «Что же дальше?» правовой инспектор отвечает, что сейчас важно думать про Беларусь без Лукашенко, которая непременно случится. Для себя он видит выход в ежедневной кропотливой работе на благо будущего.
Маленькие шаги. Или отъезд
«Независимые профсоюзы в Беларуси раздавлены и обесточены, — делится на условиях анонимности один из профсоюзных лидеров. — Многие из тех, кто остался в стране, после выхода из тюрем перестали быть активными. Вчерашние активисты переживают не только за свою судьбу, но и за жизнь близких. Но есть и те, кто, выйдя из мест заключения, с еще большим рвением начинают сопротивляться системе. Открыто это сделать, находясь в стране, практически невозможно. Но даже из тех, кто выехал, многие боятся открыто высказывать свое мнение и в безопасности. Их можно понять — в заложниках системы остались их близкие, возможность вывезти семью есть не у всех. Тем не менее, можно продолжать делать маленькие шаги. Все зависит от самого человека, от того, как он оценивает свои резервы».
На Леонида Судаленко через 100 дней после освобождения завели второе уголовное дело. Он выехал в Литву и сейчас пытается сотрудничать с зарегистрированным в Германии профсоюзом «Салідарнасць», помогающим беларусам.
«Мне не дали жить и трудиться в родной стране, я был вынужден эмигрировать. Потому что не молчу, а им нужны покорные, — говорит правозащитник. — Сейчас я принесу больше пользы вне страны, продолжая консультировать и помогать соотечественникам. СССР продержался 70 лет. На этот раз все будет быстрее, верю, что при нашей жизни мы увидим в Беларуси перемены, в том числе в области прав человека, свободы ассоциаций и объединений».
Текст: Яна Махова
Опубликовано: 22.12.2023Weitere Themen
Беларуская диаспора: обновленная солидарность
Другая Беларусь. Появится ли у беларусов цифровое государство?
«Почему в Германии так много бастуют — и будут ли бастовать еще больше?» Спрашивали? Отвечаем!
Белая эмиграция: почему из Беларуси уезжают врачи
Лукашенко движется к тоталитаризму. Что может его остановить?
-
В сетях пропаганды
Weiterleitung zum Text … Falls die automatische Weiterleitung nicht funktioniert, bitte hier klicken.