дekoder | DEKODER

Journalismus aus Russland und Belarus in deutscher Übersetzung

  • Тролль политический обыкновенный

    Тролль политический обыкновенный

    Еще несколько десятилетий назад слово «троллинг» —  во всяком случае, в его англоязычном варианте (trolling) — означало ловлю рыбы с движущейся лодки, обычно на блесну. В девяностые оно впервые зазвучало в контексте онлайн-коммуникаций: уже тогда первые исследователи заговорили о троллинге на интернет-форумах и в сообществах. Лингвист Клэр Хардакер определила интернет-тролля как человека, в истинные намерения которого входит инициировать раскол и (или) обострить конфликт ради собственного развлечения. Онлайновый тролль лжет, сеет раздор и самим своим существованием обязан эффекту, который он производит, — то есть всеобщему заблуждению.

    Однако сегодня тролли сходят с компьютерных экранов и внезапно оказываются там, где их, казалось бы, еще недавно было невозможно помыслить: в премьерских и президентских креслах. Хамство и откровенная ложь, поданные как шутка, — главное коммуникативное оружие троллей — стали политическими инструментами. «Схвати ее за киску», «Денег нет, но вы держитесь» —  эти фразы принадлежат не выдуманным (отрицательным) персонажам сатирических журналов, а реальным людям, управляющим государствами.

    Почему такие люди имеют сегодня успех на политической арене? О причинах популярности троллей и о способах их изжить — политический обозреватель швейцарского онлайн-журнала Republik Константин Зайбт.

    Дети тонко чувствуют будущее. Оно и понятно — им в нем жить.

    Осенью 2016 года на игровых площадках начальных школ в швейцарском городе Арау среди детей прошел слух о том, что в лесу поселился злой клоун.

    Прогноз оказался точным, только вот злые клоуны сегодня живут уже не в лесах, а в столицах крупнейших демократий мира — они их возглавляют.

    Потеха и политика

    Для профессионалов юмор — дело далеко не безобидное. Его цель — обезоружить публику. На сцене комик оказывается в ситуации дуэли: если никто не посмеется над его шутками, то смеяться уже будут над ним самим. Любой записной школьный остряк прекрасно знает, что в этой роли нужно уметь быстро дать одноклассникам по башке, если причиной их веселья становишься ты сам, а не твои выходки.

    Смех — это разрушение рамок приличия, покушение на хороший вкус, обычаи или логику. Именно этим буржуазные политики любят объяснять тот факт, что все мало-мальски достойные комики придерживаются левых взглядов. Лишь самые умные и меланхоличные из них понимают, что на самом деле это та цена, которую комик платит за свой профессиональный успех: нельзя устанавливать правила и одновременно нарушать их.

    Однако все эти рассуждения — привет из прошлого, из далекого двадцатого века. В веке двадцать первом оружие аутсайдеров — хаос и насмешки — переходит в арсенал власти. Плохие манеры и отсутствие организованности теперь не ведут к полному фиаско. Во всяком случае, не в политике. Напротив, эти качества в наши дни стали залогом бурного карьерного роста: кажется, что невоспитанность сегодня превратилась в такой же же знак благонадежности, каким раньше была степень кандидата наук.

    В XXI веке действительно произошло нечто невообразимое: на политическую арену вышел персонаж, тысячелетиями живший только под землей, — тролль.

    Чудо

    В истории человечества редко происходило что-то более удивительное.

    Чуть ли не до самого избрания такие клоуны, как Дональд Трамп или Борис Джонсон, даже в рядах собственных партий не рассматривались в качестве серьезных кандидатов, а уж представить, что они выиграют выборы и партия будет действовать по их указке, было совершенно невозможно.

    Ни один разумный человек не пожелает себе начальника-тролля: такому типу — непоследовательному, злобному и несерьезному во всем, кроме ощущения своей обделенности, — нельзя доверить даже кота.

    Когда Борис Джонсон в 2016 году захотел выдвинуть свою кандидатуру на выборах председателя партии, начальник его избирательного штаба и ближайший соратник Майкл Гоув заявил, что Джонсон абсолютно не подходит на пост главы правительства — он слишком непоследователен, не способен работать в команде и не обладает лидерскими качествами. Гоув решил сам стать кандидатом, и половина страны долго говорила о его предательстве, однако его суждения о Джонсоне не оспаривал никто.

    Борис Джонсон действительно создал себе устойчивую репутацию подлеца как в политической, так и в частной жизни: он пропускал заседания, не сдерживал обещаний, менял позиции, плодил скандалы и внебрачных детей (а потом бросал их), да и вообще был серийным лжецом (хотя и забавным) и как журналист, и как политик. Все считали его второстепенной фигурой, но совсем недавно произошло то, во что три года назад не поверил бы ни один политолог: Борис Джонсон был избран на пост премьер-министра Великобритании подавляющим большинством голосов.

    Премьером стал человек, которого журнал Economist назвал «самым безответственным политиком за много лет»: по мнению журналистов, «никто не обманывал свою страну и партию так, как он». Как, черт подери, ему удалось забраться так высоко? Все потому, что у политиков-троллей есть ряд удивительных преимуществ.

    Подарок Господа (или сатаны)

    Предания гласят, что тролли жили в пещерах или под мостами, обычно были не в духе и собирали со всех дань. Сетевые тролли известны в первую очередь тем, что портят окружающим настроение, вовлекая проходящих мимо в споры, в которых одерживают верх благодаря подложным аргументам. Это тоже своего рода дань: мы платим троллям своим бесполезно потраченным временем.

    На заре интернета тролли еще были аполитичными анархистами, которые стремились разозлить всех — хороших и плохих, левых и правых, наивных и умудренных опытом. Их девизом была фраза Граучо Маркса: «Что бы то ни было, я против!»

    Однако очень быстро стало ясно, что троллинг может быть эффективным политическим инструментом: один-единственный тролль может отравить своим присутствием весь спор, а хорошо организованная группа троллей может создать впечатление, что смятение охватило как минимум половину общества.

    Неудивительно, что тролли начали сбиваться в группы: вначале троллинг стал бунтарской субкультурой, а потом — инструментом профессиональной пропаганды. Политики вроде Владимира Путина теперь имеют собственные фабрики троллей: за небольшую плату те создают шум, сеют раздор и вовлекают людей в бесцельные споры — о таком Путин в бытность агентом КГБ даже и мечтать не мог.

    Изначально ставившие себя вне политики — то есть против всех — тролли резко и быстро поправели. Левые, зеленые или интеллектуальные тролли иногда попадаются, однако их почти не видно. Хотя некоторые их атаки и привлекают определенное внимание, они никогда не занимали ведущих позиций в своей касте.

    Правые тролли, напротив, оказались на первых ролях: для праворадикалов они стали реальным решением важной проблемы. Смесь иронии и оскорблений для них оказалась даром божьим (или сатанинским), ведь троллинг объединяет абсолютно разные, ранее совершенно не связанные меньшинства: циников, сторонников теорий заговора, озлобленных мужчин, белых параноиков, ортодоксальных христиан, ксенофобов всех мастей — в общем, религиозных, либеральных и правых радикалов. Объединенные не общей идеей, а общей яростью, все они вдруг осознали себя реальной боевой единицей в Сети.

    Наконец, правым также удалось поставить себе на службу гнусную изобретательность  парней-подростков. Впервые со времен Второй мировой войны праворадикализм сделался частью поп-культуры. Это было большой победой, которая предвещала еще больший успех. Ибо тролли сошли с компьютерного экрана в жизнь. Освободившись из тысячелетнего заточения, они сразу же оказались в свете софитов, выйдя на самую важную из всех возможных арен — политическую.

    На этой арене они отнюдь не статисты, ведь тролли сегодня — наиболее успешные политики. Везде — от Варшавы до Вашингтона, от Будапешта до Бразилии — в креслах глав правительств сидят господа с настолько сомнительными манерами, что каждый день им можно задавать один и тот же вопрос: «Что бы сказала ваша мама, если бы она вас сейчас услышала?»

    Шутка и агрессия

    Большое преимущество политического тролля в том, что агрессия и юмор, к сожалению, находятся в близком родстве и могут мимикрировать друг под друга: если кто-то заходит слишком далеко, то всегда можно сказать, что это было в шутку. Вспомните: угрозы убийством в Сети тоже часто сопровождаются смайликом.

    Выгода политика-тролля тут в том, что он вообще может не брать на себя ответственность. Прикрываясь шутками, можно наладить невероятно прямую коммуникацию: вот, например, Дональд Трамп говорит сотрудникам своей администрации, что помилует всех, кто будет нарушать законы при строительстве предложенной им стены на границе с Мексикой. В ответ на просьбу о комментарии Белый дом заявляет: президент пошутил.

    Такое же объяснение было дано и следующим поступкам Трампа:

    • когда он потребовал у России опубликовать электронную переписку Хиллари Клинтон;
    • когда призвал всех соратников сделать так, чтобы «Хиллари Клинтон никогда в жизни не смогла назначить ни одного судью»;
    • когда потребовал от американцев «сидеть тихо», пока он говорит;
    • когда предложил назначить его «пожизненным президентом».

    В результате политики-тролли не только разговаривают, как злодеи в комиксах о супергероях, но и почти так же неуязвимы. Они могут практически еженедельно позволять себе вещи, которых несколько лет назад хватило бы, чтобы разрушить политическую карьеру: уклонение от уплаты налогов, ложь, невежество, жестокость, некомпетентность, непоследовательность, хвастовство, оскорбления, коррумпированность, харрасмент и многое другое.

    Импорт-экспорт

    Чисто технически политические тролли были импортированы в политику из смежной отрасли — индустрии развлечений. На эстраде Джонсон и Трамп были бы крепкими середняками, однако в политике те же самые приемы, применяемые с должным постоянством, оказались в новинку.

    Неслучайно наиболее значимые политики такого рода — Дональд Трамп и Борис Джонсон — выделяются своими прическами в стиле «бетонный вихор» и «я только что проснулся». Их мультяшные образы стереотипны и узнаваемы. Обоих лучше знают по именам, а не по фамилиям. Как профессионалы индустрии развлечений они десятилетиями работали над своими образами и успешно выстроили их.

    Настоящего успеха Дональд Трамп добился не как магнат в индустрии недвижимости (в этом качестве он оставил после себя лишь хаос из банкротств и судебных процессов), а как тот, кто выдает себя за магната. Все началось с желтой прессы, продолжилось в книгах, а потом вышло на телевидение. За этим крылась усердная работа и продуманный план: Трамп десятилетиями кормил журналистов звонками, фотографиями и скандалами. Его образом занимались лучшие специалисты: главные хиты — бестселлер «Искусство заключать сделки» и телевизионное реалити-шоу «Кандидат» — были от начала и до конца созданы профессиональными писателями и сценаристами, а сам Трамп поучаствовал в этой работе лишь своей прической.

    Гениальность Бориса Джонсона тоже заключалась в успешном конструировании своего образа. Александр Джонсон был блестящим, хотя и рассеянным учеником, пока не поступил в Итон, где выбрал роль хулигана-заводилы, переименовался в Бориса, да так им и остался — вечный юнец со спутанными волосами (которые он тщательно взлохмачивал перед каждым выступлением) стал политиком-журналистом, известным своей любовью к латыни и скабрезностям. Его воспринимали как енота, таскающего еду на пикнике, — он был слишком забавным, чтобы на него злиться.

    Трамп и Джонсон долгое время считались антиидеологами, потому что от них никто не ожидал ничего, кроме театрального эффекта. Даже когда они уже сильно ушли вправо, большинство наблюдателей говорило: «Он просто притворяется».

    Джонсон и Трамп привнесли в политику невероятно действенное средство — вчерашний авангард. Систематическое нарушение табу долгое время считалось прерогативой (и долгом) богемы и целых сто лет кормило всех художников и артистов, от дадаистов до панков. Они знали: чтобы поддержать протест, повысить популярность стихов и нарастить продажи, достаточно вызвать у людей негодование. На протяжении десятилетий именно негодование было инструментом оппозиции, пока потрепанным бастардом не оказалось там, где однажды оказываются все революционные идеи, — на службе у реакционеров.

    Вещи-пустышки — это мусор, а вот мысли-пустышки — потенциальные хиты. Новые идеи никому не по душе, они становятся пригодными и безопасными для массового потребления только тогда, когда стареют и становятся беззубыми. Вот политические клоуны и начали распространяться, как питоны во Флориде: инвазивный вид без естественных врагов.

    Чертовски пошлое, но увлекательное шоу

    Шоу, которое эти клоуны выдают… Ну, оно никуда не годится. Политический тролль действительно использует в работе два самых популярных развлекательных инструмента — шутки и борьбу. Но применяет он их в самой архаичной форме, как это делают школьники на перемене. Там само оскорбление — это уже смешно, а «Сам такой!» — достаточный контраргумент.

    Став премьер-министром, Борис Джонсон, сделавший себе имя на жутких свитерах, комедийных гэгах и самоиронии (и до сих пор способный произносить смешные речи), почти в мгновение ока сбросил с себя всю милоту и пушистость и теперь говорит практически одними оскорблениями. Например, лидера оппозиции Джереми Корбина он уже называл «теткиной кофтой», «хлорированным цыпленком» и просто «катастрофой», а своим главным предвыборным слоганом помимо «Брекзита» сделал «2020 год без Корбина».

    Дональд Трамп любит хвалиться, что на каждый удар он отвечает с десятикратной силой, а его соратники говорят, что он непревзойденный боец в контратаке. Однако в реальности Трамп ограничивается тем, что встречает критику такой же критикой. В ответ на любое обвинение он обвиняет своих оппонентов в том же самом — «Сам такой! Сам такой! Сам такой!»

    Конечно, с содержательной точки зрения эти перепалки сравнимы с плоскими шутками на фекальную тему, только хуже. И тем не менее за ними до противного увлекательно наблюдать.

    Пример Трампа и Джонсона сотоварищи на практике показывает, насколько мы недооцениваем собственную зависимость от условностей и насколько вездесущи неписаные законы. Трампу без каких-либо проблем удается ежедневно нарушать правила приличия: он без предупреждения сдает своих курдских союзников туркам, называет себя избранным и держит зонтик только над собой, забыв о своей супруге, — чего мы только не видели за прошедшие три года. Почти каждый день заголовки об очередном неприличном действии распространяются по всему миру, словно небольшая взрывная волна, и миллионы людей тихо вздыхают, как вздыхают родители ребенка, только что разломавшего с большим трудом склеенную модель самолета. Правила приличия — как воздух: их не замечаешь, пока они есть, но без них жить становится невозможно.

    Получив пост премьера, Борис Джонсон начал нарушать их ускоренными темпами: уволил половину кабинета, отправил парламент в отпуск, солгал королеве, был остановлен Конституционным судом, выкинул из партии несколько десятков заслуженнейших людей, за десять дней проиграл столько голосований в нижней палате, сколько за 11 лет не проигрывала Маргарет Тэтчер, — и в ответ на все это заявил, что не намерен придерживаться решений суда или парламента, а перед каждой из этих выходок дезинформировал всех. Все эти эскапады без исключения были для британской политики в новинку. Поведение Джонсона было покушением не просто на устаревшие традиции, а на сложившиеся правила игры.

    Больше всего политический тролль любит, когда его обман провоцирует в неприятельском лагере ответную ложь и что-то среднее между неверием, отвращением и возмущением. Тролль дает большому количеству избирателей то, чего они давно хотели, — отмщение. 

    «Вот сейчас мы покажем этим засранцам!»

    Левым политикам кажется абсурдным, когда правые жалуются на всемирное господство леваков, но в этом есть доля правды, ведь за последние пять-шесть десятилетий левые действительно добились потрясающих успехов. Взять хотя бы повседневные вещи: сегодня женщины делают карьеру; однополые пары становятся целевой группой рекламных агентств, а не полицейских патрулей; общество обратило внимание на невероятное количество меньшинств; общепринятой морали больше не существует; дети имеют право голоса в семье; корпорациями в Кремниевой долине управляют хиппи; армия стала убежищем для бедных (как в материальном, так и в моральном плане) и так далее, и так далее.

    А ведь есть еще и конкретные достижения: медицинское страхование, защита от увольнения, пенсии… Все они не идеальны, не дешевы и практически не подлежат пересмотру. За последние десятилетия левые силы проиграли много битв, потеряли задор и ориентиры, однако выиграли войну.

    Но и капитализм тоже превзошел самые смелые ожидания. Детскую смертность, безграмотность, бедность, проблемы с образованием, голод, неравенство, отсутствие прав и свобод, войны и эпидемии пусть и не получилось победить полностью, но удалось как минимум радикально сократить. Технический прогресс, повышение эффективности труда и глобальная торговля привели к тому, что наш мир сегодня — самый свободный и счастливый за всю историю.

    Именно поэтому настолько сильным было разочарование тех, кто на фоне всеобщего благоденствия опускался вниз. В идеологическом проигрыше остались представители крайне правого фланга. Люди, ставившие во главу угла привилегии, иерархию, порядок и традиции, в одночасье лишились власти, потеряли почву под ногами и прежнее уважение. Тот, кто воспринимал жизнь как борьбу всех против всех и черпал в этом свою гордость, не смог найти себя в хаосе мировой торговли и роскоши принесенных ею бытовых удобств.

    В психологическом плане потрясение наиболее сильно ударило по тем, кто после Второй мировой войны двигал вперед не только капитализм, но и социал-демократию. За несколько десятилетий они смогли преобразить мир — белые мужчины западного среднего класса. Вначале эту социальную группу подкосил ее собственный успех, а потом — успех всех остальных. Неудивительно, что даже сохранив привилегии, они внезапно почувствовали себя чужими на этой планете. 

    И вот тут политические тролли говорят людям с мироощущением 60-х годов: «Ваши времена вернулись!» Привычная жизнь с понятной иерархией, в которой каждый уважающий себя мужчина мог построить для своей семьи небольшой дом. Времена, когда западный средний класс стал первой в истории человечества массовой аристократией — миллиард людей, обязанных привилегированным положением лишь факту своего рождения.

    Именно они, впрочем, совсем скоро стали объектом презрения. Над ними начали насмехаться моралисты, другие социальные группы, желавшие получить свой кусок пирога, работодатели и ультралиберальные эксперты, нередко объявлявшие человека лишним компонентом, не способствующим экономическому росту.

    Именно из-за этого многих избирателей не только не смущает, но даже привлекает скандальное поведение и управленческий стиль политических троллей, ведь те снова показывают победившим засранцам, кто в мире хозяин.

    Стратегия произвольных действий

    Мы уже упоминали, что сеять страх — первый навык, которым должен овладеть комик: нужно приучить публику смеяться над шутками, но не над самим артистом. Это роднит комиков с начальниками. Хороший актер может в одиночку сыграть кого угодно, кроме короля: короля делает свита. 

    Именно поэтому все авторитарные правители запрещают всем смеяться над собой под страхом возмездия, а их приспешники очень надеются, что и они никогда не станут объектом чужих безнаказанных насмешек. Авторитарные правители умеют шутить, но маскируют свои шутки под неожиданные постановления правительства, вылетающие из-под их пера как эстрадные — правда, несмешные — юморески.

    Большое преимущество троллинга состоит в том, что произвольность не требует больших раздумий; достаточно просто следовать переменчивым настроениям. Трамп как политик, например, совсем не отличается изобретательностью. Он устроен до противного просто. Для него важны:

    1. Он сам.
    2. Его следующее импульсивное желание.

    Из-за этого он предсказуем и непредсказуем одновременно — как трехлетний ребенок с заряженным револьвером в руке.

    Стратегия произвольности проста, но несмотря на это необычайно действенна. С Трампом пока не смогли справиться ни юстиция, ни пресса, ни оппозиция, ни его соратники. Постоянно множащиеся оскорбления, нападки и лживые заявления президента США оставляют в замешательстве даже самые светлые головы в Вашингтоне. Даже железные доказательства, как в случае с импичментом, оказывают минимальное воздействие, потому что сам Трамп и его люди их просто игнорируют. Политический процесс не предусматривает существование политиков, не имеющих ни стыда, ни какого-то плана.

    Произвольность поведения дает политику два преимущества. Во-первых, это самая простая стратегия, отвечающая древнейшим представлениям о суверенитете: творю, что хочу, и никто мне не указ. Для мира, строго упорядоченного законами, договорами и цепочками поставок, это нечто совершенное новое. Во-вторых, власть без логики подчиняет себе людей более эффективно, чем власть, имеющая план действий. С первой абсурдной посылкой все соглашаются из вежливости, из слабости или не разобравшись. Потом по все тем же причинам соглашаются со второй, а начиная с третьей дороги назад нет: раз согласился с первой и второй бредовой идеей, то нельзя объяснить, почему теперь стоит отказаться от этой.

    Американские конгрессмены-республиканцы исторически считали себя крутыми принципиальными парнями, но три года хаотичного правления Трампа привели к тому, что они убежденно защищают каждое решение президента, даже если его новое начинание идет вразрез с той идеей, которую они всю свою жизнь отстаивали.

    Иосиф Сталин, большой специалист в этом вопросе, однажды сказал: «Если ощипать курицу, пнуть ее, а потом кинуть ей пару зерен, то она будет следовать за тобой повсюду». Судя по всему, этот принцип работает и для парламентариев.

    Авторитарный рынок

    Никто не ожидал успеха Трампа на предварительных выборах, за исключением двух социологов. В 2009 году, за семь лет до этих событий, политологи Марк Хизерингтон и Джонатан Вайлер в книге, посвященной авторитаризму и поляризации общества, рассказали о том, что в обществе неявно, но стремительно формируется новый многочисленный электорат — озеро вулканической лавы под тонкой коркой американской политики. Этот класс избирателей, писали Хизерингтон и Вайлер, обеспечит победу деятелям, доселе не известным в Америке.

    Своей многочисленностью новый электорат был обязан быстрому распространению определенного психологического типа: исследования показывали, что число людей авторитарного склада резко возросло и достигло 40% от имеющих право голоса. 

    Авторитарные личности ценят порядок, контроль и иерархичность, ненавидят любое инакомыслие и выступают за жесткие меры. Такими людьми движет страх, и они в первую очередь боятся опасностей извне. Людей этого типа можно разделить на две группы: радикально авторитарных пугают любые изменения в культуре, любые потенциальные новые угрозы, поэтому они хотят видеть во главе государства политика, который объявит всему новому войну и будет вести ее до полного уничтожения.

    Наряду с ними есть еще и очень большая группа латентно авторитарных людей — об этом, например, пишет Карен Стеннер. Эти люди ведут себя расслабленно, но, почувствовав физическую угрозу, начинают вести себя как радикально авторитарные и искать себе решительного защитника. При этом лишь немногие из них действительно разделяют принципы авторитарного лидера; они просто рады тому, что тот воспринимает их опасения всерьез и энергично борется с пришлыми, поэтому выбирают его скорее из соображений самозащиты, нежели из симпатии.

    Финансовый кризис 2008 года сопровождался массовыми выселениями и увольнениями, превращением белых из большинства в меньшинство и избранием чернокожего на пост президента страны. Все это и стало идеальным штормом, повсеместно пробудившим авторитарно настроенных граждан. Второй причиной было ощущение безнадежности: чем меньше вера в будущее, тем больше шансы на успех у политиков нового типа.

    Ситуация окончательно обострилась из-за того, что за полвека все авторитарные личности — хотя это, в общем-то, не политическая категория — оказались в рядах Республиканской партии. Дело в том, что республиканцы с 1960-х годов позиционировали себя как партия порядка и закона, выступали за незыблемость принципов и ограничение гражданских прав, в то время как демократы вступали в коалицию с различными меньшинствами, что не только не привлекало авторитарно настроенных, но и активно претило им.

    В 2016 году критическая масса была накоплена, и Дональд Трамп ко всеобщему удивлению начал выигрывать одни праймериз за другими. Он увлекал электорат не столько обещаниями (а обещал он то же самое, что и его конкуренты), сколько стилем — скандалами и грубостью. Называя мексиканцев насильниками, а черных судей — обиженными людьми с партийными предрассудками, он показывал, что и на посту президента не будет обращать внимания на правила приличия и покажет всем врагам нормальных людей, кто тут хозяин.

    Хизерингтон сразу в ужасе позвонил Вайлеру и спросил: «Ты тоже это видел? Это правда случилось?» Действительно, прогноз социологов полностью оправдался: политик нового типа предстал перед ними в галстуке, плоти и крови, а спавшее до этого озеро из лавы вырвалось наружу.

    Люди-обманки

    Политические тролли редко выигрывают выборы большинством голосов — если перевес и есть, то он минимален. Трамп был избран 46% голосов против 48% из-за двухступенчатой системы выборов, а исход выборов в конечном счете решили 70 тысяч людей из проголосовавших за него 130 миллионов. За выход Великобритании из ЕС проголосовало 52% избирателей, против были 48%; инициатива по мерам борьбы с массовой миграцией была принята 50,3% голосов против 49,7%; Борис Джонсон убедительно выиграл не на волне всеобщего восхищения — результат консерваторов вырос с 42 до 43%. Триумфом это стало лишь потому, что лейбористы потеряли целых восемь процентов.

    Решение о том, в каком из абсолютно противоположных направлений пойдет страна, принимает небольшая группа избирателей, а шаткость успеха ни на секунду не мешает пришедшему к власти троллю расценивать свою победу как абсолютный карт-бланш и ничем не ограниченный мандат на любые пришедшие в голову действия.

    При этом он учитывает интересы своего электората. Вне зависимости от того, с какими меньшинствами он официально боролся в ходе избирательной кампании, он не видит между ними никакой разницы: мексиканцы, транссексуалы, преступники, китайцы, женщины, геи, люди с высшим образованием, демократы, педофилы, югославы, черные, компьютерщики, веганы… С ними тролль обычно начинает разбираться в абсолютно случайном порядке — они же все ненормальные. Неудивительно, что политический тролль всегда говорит о предстоящих трудностях и нерадивости своих предшественников: приходится от многого избавляться.

    Политика хаоса

    Цель политики троллей — создать хаос. Прошлое для них не наследие, а большая кувалда: они, конечно, часто говорят о старых добрых временах, когда еще царил нормальный порядок. Однако обычно они делают это донельзя неопределенно, почти бесстрастно. Единственное исключение — когда разговор заходит о том, кто был у руля, а кто нет.

    В действительности у них нет политических требований, потому что вне зависимости от партии содержание всех программ одинаковое — слом всех существующих структур: демократических институций, принципа разделения властей, правового государства, а еще традиций, манер, принципов, договоров, и вообще исключение какой бы то ни было преемственности.

    Тролль обещает своим избирателям разрушить все, что построено. Недаром в наиболее ярких и успешных пассажах своих речей он внушает всем отвращение к упадничеству и угрожает элитам. В этом не только суть речей, в этом суть самого тролля. Его избиратели знают это и поэтому почти не чувствуют себя обманутыми, если после выборов тролль ничего для них не сделает. Люди, выбравшие Дональда Трампа, проголосовали не за соратника, а за то, чтобы закинуть гранату в Белый дом.

    Стратегия разрушения замечательна тем, что ее легко реализовать даже в сложном мире — для этого хватит обычной некомпетентности, если применять ее с должным усердием. Постепенно троллю начинает помогать и его команда: компетентных и идейных людей увольняют или они уходят сами, освобождая место для соглашателей, манипуляторов и мошенников. Когда у власти тролль, эволюция поворачивается вспять.

    Проще некуда

    Возникает вопрос: почему тролли не сидят там, где должны сидеть: в подвалах, тюрьмах, на форумах в интернете или в редакциях газет? Почему они вдруг в большом количестве оказались у руля уважаемых демократий? Почему их практически невозможно оттуда убрать?

    Их секрет в простоте. В любом политическом вопросе тролли выбирают кратчайший путь — без оглядки на традиции, без чувства такта, без трепета перед масштабами задачи. Их практическая деятельность потрясающе эффективна.

    • Если ты тролль, то на все вопросы нужно отвечать: «С этим я справлюсь сам». Этот ответ может быть основой или центральным лозунгом твоей кампании. Его плюс в том, что твое важнейшее обещание будет выполнено уже в момент твоего избрания.
    • Что же до твоих несуществующих слабостей и скелетов в шкафу, то тебе не нужен ни психолог, ни могильщик — обвиняй своих политических противников в том же, а если не уверен, то просто нагруби.
    • Ты без проблем можешь выиграть дебаты даже у значительно более компетентных оппонентов. Причину этого сформулировала феминистка, колумнистка и писательница Лори Пенни. Известный в свое время тролль Майло Яннопулос однажды вызвал ее на открытую дискуссию, но она отклонила предложение, сказав: «Не потому что я боюсь проиграть, а потому что знаю, что проиграю, ведь ему все равно, а мне — нет».
    • Чтобы забраться на вершину власти, тебе не придется прикладывать больших усилий; хватит того, что ты заявишь о предстоящих великих делах, потому что главное — это шоу. Хороший пример: люди Трампа требовали от украинского правительства не начать расследование в отношении семьи Байденов, а только официально сообщить об этом.
    • Если твоя главная политическая цель заключается в разрушении правящей элиты, то думать тут — последнее дело.
    • Меняй позиции и делай все произвольно, это решит почти все твои проблемы: прекрасно разовьет лояльность твоих людей, повергнет противников в ужас или как минимум заставит сомневаться, а избиратели будут тобой гордиться — вот тот человек, которому было не слабо.
    • Разбираться в экономике тебе не нужно: забирай у врагов, отдавай друзьям.
    • Выбирать кандидатов тоже несложно. Вот критерии:
      1. кровное родство или сходство характеров;
      2. заслуженные пропагандисты;
      3. зануды, которые тебя никогда не затмят.
    • ​Думай, как избиратель. Трудных решений не существует. Важные люди и страны всегда получают от других копеечку, пирожок и большое спасибо.
    • Ничего не объясняй. Никому ничего не прощай. Не признавай ошибок. Атакуй, когда на тебя нападают.
    • Избавляйся от своих людей и идей, которые начали действовать тебе на нервы. Делай что угодно, только не иди на компромисс.
    • Ври сколько хочешь. Во-первых, это удобнее всего; во-вторых, это отвлекает соперника: пока он тщетно пытается опровергнуть твою предпредпоследнюю ложь, ты уже говоришь что-то другое.

    Неудивительно, что тролли остаются на высоте даже в кризисные времена, а скандалы и контрудары им нипочем, ведь им не нужно копить силы для следующего шага и дел по управлению страной, а создаваемый ими шум, хаос и паника энергии тоже не требуют. Вот они и распространяются в демократиях, потому что у них есть иммунитет против сложности демократического устройства.

    Стратегии для XXI века

    XX век не кончался почти 20 лет, но теперь все-таки окончательно завершился. В раннем XXI веке уже скопились целые залежи ископаемых: вот сериалы как вид искусства, интернет, кризис доверия к прессе, арабский терроризм, производные финансовые инструменты, глобальное потепление, климатическая политика и расцвет троллей-руководителей демократических государств.

    Кроме того, вместе с XX веком уходят его ритуалы и рефлексы. Скажем, панк-движение умерло ужасной смертью дважды. Первый раз случился в 2008 году, когда банкиры (а не анархисты) практически довели мировую финансовую систему до катастрофы, но умудрились выйти сухими из воды, а панки к тому же моменту не ушли дальше собственных музыкальных лейблов, баров и магазинов экопродуктов — то есть дальше малого бизнеса. Второй раз панк-движение уничтожили тролли: после их появления плохие манеры и идеи разрушения государства перестали увлекать кого бы то ни было.

    Для борьбы с троллями не годится привычный арсенал оппозиции — такие инструменты, как протест и провокация, узурпированы новыми власть имущими. Быть может, противоядие против троллей стоит поискать в чем-то ином, например, в вещах, которые в XX веке еще казались скучными: в хороших манерах, благоразумии и тщательности.

    Политики Республиканской партии — и верующие христиане, и убежденные либертарианцы — всегда гордились своими радикальными принципами, но практически все склонились перед человеком, который регулярно отстаивал мнения, строго противоположные их убеждениям. Против Трампа выступили высокопоставленные чиновники — опытные профессионалы, не связанные с политикой и всегда стремившиеся добросовестно выполнять свою работу. Они не смогли проигнорировать халтуру со стороны президента и допущенные им нарушения конституции. Действительно, добросовестный труд во времена хаоса — это настоящая диверсия.

    Второе противоядие можно найти в Швейцарии. Когда Швейцарская народная партия предложила высылать иностранцев из страны при совершении даже незначительных правонарушений, представители общественного движения «Операция Либеро» начали троллить троллей в сети, не оставляя без внимания ни одного ложного аргумента. Это привело к тому, что Швейцарская народная партия проиграла «Операции Либеро» уже шесть референдумов и теперь, как раньше ее противники, жалуется на несправедливость. Получается, что ясная позиция, усердие, настойчивость и четкая стратегия помогают дать троллям бой на их же территории.

    Конечно, полностью убрать троллей из политики — дело небыстрое. Тот, кто любит свою страну, должен управлять ей с решительным дружелюбием.

    Подготовка этой публикации осуществлялась из средств ZEIT-Stiftung Ebelin und Gerd Bucerius

    Читайте также

    Любовь к ближнему: как христианские церкви Германии помогают беженцам

    Общество со всеобщей амнезией

    Бистро #1: «Брекзит» и выборы в Великобритании

    Убийство как объявление войны

    Обзор дискуссий № 3: Слабая Меркель, сильный Путин?

    Садовничать, штопать одежду и передвигаться на лошадях: экологическая утопия Нико Пэха

  • Садовничать, штопать одежду и передвигаться на лошадях: экологическая утопия Нико Пэха

    Садовничать, штопать одежду и передвигаться на лошадях: экологическая утопия Нико Пэха

    Меньше потреблять, меньше производить – больше времени проводить на природе и с близкими

    Возможен ли экономический рост без вреда для планеты? Над этим вопросом сегодня бьются многие экономисты, политики и экологи во всем мире. Некоторые из них – например, сторонники «Зеленого нового курса» – предлагают оптимистический сценарий: необходимо перейти на возобновляемые источники энергии, ограничить объем индустриальных выбросов в атмосферу, перестроить транспортные коммуникации и добиться лучшего перераспределения благ между богатыми и бедными. Выработав новые технологии производства и потребления, мы сможем войти в будущее без ущерба для личного благосостояния отдельного индивида.

    Другие же смотрят на эти идеи скептически и полагают, что только сознательно отказываясь от привычных вещей и удовольствий — личного автомобиля, мяса, путешествий на другие континенты, — каждый из нас может внести свою лепту в предотвращение природной катастрофы. Именно эта идея лежит в основе шеринговых сервисов, коммун и веганских хозяйств. Сведя до минимума наемный труд и рыночное потребление, человек сможет выращивать овощи на собственном огороде, чинить свою одежду и помогать соседям с ремонтом приборов. Ему больше не понадобятся самолеты, автобаны, смартфоны и огромные моллы с фудкортами и эскалаторами. Экономист Нико Пэх настаивает на том, что этот образ жизни не только спасет планету, но и сделает каждого из нас счастливее. В Германии Пэх многим кажется провокатором и экстремистом. Но что если он прав? Этот вопрос задает себе и своим читателям корреспондент швейцарской газеты Neue Züricher Zeitung Бенедикт Нефф. 

    В идеальном мире Нико Пэха люди работали бы по двадцать часов в неделю, а три четверти аэропортов мира оказались бы не нужны. Общество выделило бы квоты на авиасообщение: дипломаты, журналисты, Ангела Меркель и римский папа продолжали бы летать. Остальные — большинство — оставались бы на земле. В мире стало бы на 50% меньше автобанов: именно они, по мнению Пэха, являются «кровеносной системой катастрофы». 

    Люди в этом новом мире владеют меньшим количеством вещей и многим делятся с соседями: в общей собственности газонокосилки, стиральные машины, иногда даже автомобили. Никто не проводит целые дни на работе, поэтому есть время садовничать, готовить еду и штопать одежду. Новых домов больше не строят – только ремонтируют те, что есть. Никто не выбрасывает старые смартфоны и компьютеры: их чинят. Люди в мире Нико Пэха во многом обеспечивают себя сами. Их помощники в быту — швейные машины на механическом приводе, простые удочки, велосипеды. На улицах снова появляются запряженные лошадьми повозки. «Электрорабы», такие как эскалаторы или электрические зубные щетки, отслужили свое и исчезли. 

    Утопия, обращенная в прошлое

    В целом идеи экономиста из Германии Нико Пэха — это утопия, обращенная в прошлое. Профессор университета Зигена изложил ее в небольшой книжке: «Избавление от изобилия. Путь к экономике, преодолевшей рост».

    Его теория опирается на три столпа: самоограничение (пользоваться только необходимым), самообеспечение (способность самостоятельно делать нужные вещи, чинить, делиться) — и отказ от глобализации. 

    Главной мерой для каждого человека станет цифра в 2,7 тонны – это индивидуальный выхлоп углекислого газа в год. Если мировое население составляет 7 миллиардов, именно столько имеет право выделить каждый человек – тогда, согласно Пэху, каждый может вести жизнь «без мародерства». Но, наверное, самое безумное в этой фантазии о жизни, полной самопожертвования и отказа от всех благ, – что именно на этом пути человека ждет удовлетворение и счастье. По крайней мере, это обещает Нико Пэх. 

    Естественно, профессора многие считают сумасшедшим. Его интервью на радио Deutschlandfunk произвело фурор. В нем Пэх призвал слушателей затеять скандал с соседями. Зачины он предлагал такие: «Послушай-ка, за какие такие заслуги ты едешь в морской круиз? По какому праву раскатываешь на внедорожнике? С какой стати в отпуск на горнолыжный курорт летишь на самолете?». Радиостанция отдельно отметила, что редакция не разделяет высказанные героем интервью взгляды. Газета Bild задала вопрос: «Это экологическая сознательность или экологическая диктатура?». И сама же ответила: «Профессор мечтает об Эко-Штази». Вокруг Пэха разразилась кампания ненависти.

    Но и почитателей у него немало. Цюрихский институт Готтлиба Дуттвайлера три года подряд причисляет его к лидерам мирового общественного мнения. Пэх стоит в одном ряду с далай-ламой, Карлом Лагерфельдом и папой Франциском. Его идеи совпадают с экологическим духом времени — но он порывает со всеми, кто видит в технологии и прогрессе спасение Земли. С партией «Зеленых» он на ножах: «зеленый» экономический рост для него — химера, бессмыслица, такие проекты, как «Зеленый новый курс» (Green New Deal)», — наивные самообольщения накануне всемирной катастрофы. Пэх считает, что никакие активные действия больше не помогут. Единственное, что еще может спасти мир, — «креативное неделание».

    Человек со стирательной резинкой

    Мы встретились в Берлине, на съезде архитекторов, в современном конгресс-центре недалеко от Александрплац. Пэх сидит где-то в углу, с блокнотом, карандашом и стирательной резинкой. Часто вы сегодня еще встречаете человека со стирательной резинкой? На часах почти полдень, а он с трех часов утра на ногах. Пэх приехал в Берлин из Зальцбурга на поезде, потратив на дорогу шесть с половиной часов. Накануне он был в Берне. Недавно в поезде в Марселе он забыл рюкзак, и поэтому чувствует себя немного потерянным. Мобильным телефоном он не пользуется, но у него был календарь-ежедневник, который остался в забытом рюкзаке. А еще для выступления в Берлине ему пришлось купить новую черную рубашку. При всей экономии он старается соблюдать гигиену — по его словам, ему важно быть чистым и не производить отталкивающего впечатления. На нем черная рубашка и его «лекционные джинсы» – видимо, единственные брюки без дыр и заплат. Ансамбль дополняют крепкие ботинки. Только бакенбарды придают образу некоторую эксцентричность. 

    Свою жизнь Пэх организовал примерно так, как описано в его книжке. Приглашения из Америки, Азии и Африки не принимаются. Летал он в жизни только однажды, в Вашингтон, и только потому, что руководитель его докторской диссертации пригрозил в противном случае прилететь в Германию. В остальном он не чужд гедонизма. «Я очень люблю вегетарианскую региональную кухню. Вегетарианская пицца — отличная вещь. До ужаса люблю пиво. Играю на саксофоне, обожаю музыку и литературу». Он проводит различие между большой и малой роскошью. Большая роскошь – разрушительна: перелеты, автомобили, круизы. 

    В Берлине Пэх участвует в круглом столе экспертов на тему «Два градуса как цель. Каким может быть вред от строительства?» Для Пэха вопроса тут нет: строительство наносит страшный вред, строительная индустрия дает 30–40% всех выбросов СО2.

    Собравшимся архитекторам Пэх рассказывает о том, что со строительством необходимо покончить. В будущем архитекторам следует ограничиться ролью «консультантов по стилю жизни», помогать клиентам улучшать показатели по CO2. Однако архитекторы его не только не прогоняют, а, напротив, радостно ему хлопают. В этом зале в концентрированной форме представлен главный парадокс нашего времени. Архитекторы аплодируют идее упразднить их профессию – но завтра в своих бюро они займутся проектированием очередного семейного коттеджа. 

    Я хочу, чтобы люди осознавали, насколько они себя обманывают

    Пэх считает, что в западном обществе не хватает критики: «Нельзя же молча смотреть на то, как массы людей совершают экологический суицид». Пока люди разрушают окружающую среду, не только не понимая, что делают, но еще и радуясь и гордясь своими разрушительными достижениями — Пэх как ответственный гражданин не может сидеть сложа руки. «Если я как ученый уже ничего не могу сделать для спасения мира, то мне остается только разоблачать самообман, которому люди предаются. Возможно, для этого мне приходится делать из себя посмешище, выступать в роли клоуна. Лучше быть смешным, чем надменно игнорировать факты». 

    А может быть, он просто не умеет справляться с противоречиями в жизни? «Конечно, жизнь не обходится без противоречий, — соглашается Пэх. — Но речь идет о выживании. 95% человечества возмущены, что для защиты климата делается недостаточно. При этом 70% из них живут абсолютно не по средствам». 

    Люди находятся в парадоксальной ситуации: «На выборах сейчас надо голосовать за ту политику, которая покончит с привычным образом жизни. Кто же на это согласится? Никто, конечно, — это был бы уже не парадокс, а шизофрения». Так что же в таком случае делать демократу? «Надо начинать потихоньку подтачивать большинство. Сначала нам нужно измениться самим — чтобы затем изменить политику». 

    Именно эта идея — начать перемены с себя — очень мало кому нравится. Недавно один режиссер назвал Пэха садистом, а один журналист встретил его словами: «Ага, вот каково пожать руку человеку, которого ненавидит вся Германия». Злят его такие вещи? — «Нет. Я не мальчик. Я знаю, что мои идеи людей провоцируют. Я и сам понимаю, что я не подарок. Но я не могу иначе».

    Сам он считает, что как ученый не имеет права провозглашать абсолютные истины. Все, что он может себе позволить, — выдвигать тезисы. «Не хочу никого принуждать к счастью, я всего лишь немного подталкиваю людей, создаю легкий дискомфорт». Однако именно ему принадлежат и такие слова: «Не хотите своего собственного счастья — пропадайте, Бог в помощь!» Живи недолго, зато на всю катушку — так тоже можно. «Почему бы нет?, — говорит Пэх. — Но нужно принять решение. Я хочу конфронтации. Я хочу, чтобы люди осознавали, насколько они себя обманывают». 

    Он считает, что раньше люди жили более счастливой жизнью — меньше боялись будущего, меньше испытывали стресса, меньше стремились к успеху. В семидесятых тебе предлагали двойную порцию картошки-фри или кусок пиццы — и ты уже был счастлив. Нужно и сейчас понизить планку, вернуть стандарты счастья поближе к земле. 

    Я говорю с Пэхом и думаю: а что если он прав? Может быть, через сорок лет мы все будем жить так же, как он? «Разумеется, это станет нормой, — уверен Пэх, добавляя, — Кризис обострится, температуры будут все выше, цены на нефть вырастут, финансовый мир рухнет — вот тут и закончится жизнь, к которой мы привыкли. Мы движемся к краху, который не оставит нам выбора: придется меняться». И тогда все выиграют от того, что есть такие люди, как он. Тогда он встанет и скажет: «Вы над нами смеялись. А теперь радуйтесь, что у нас наготове альтернативный план. Вы, правда, не хотели жить по такому плану. Но теперь уж выбирать не приходится». Пэх произносит это не столько с торжеством в голосе, сколько с радостью. Он уверен: в конце окажется, что он был прав. 

    Подготовка этой публикации осуществлялась из средств ZEIT-Stiftung Ebelin und Gerd Bucerius

    Читайте также

    Чем отличаются восток и запад Германии

    Ost places — lost places

    Изображая жертву: о культуре виктимности

    Какая экологическая политика правильная? Обзор дискуссий № 1

    Общество со всеобщей амнезией

    Обзор дискуссий № 3: Слабая Меркель, сильный Путин?

  • Коммерция и Рождество: священный союз

    Коммерция и Рождество: священный союз

    Сотрудникам крупных немецких фирм и многих государственных учреждений знакомо одно важное понятие: Weinaсhtsgeld — рождественская премия. Размер этой премии зависит от конкретного работодателя и его возможностей. Неизменна, однако, стоящая за ней логика: Рождество стоит больших денег, которые не всегда могут найтись в текущем семейном бюджете. 

    В 2019 году расходы на подарки составили в Германии 475 евро на человека — при средней зарплате 1.890 евро в месяц. По данным Германского Торгового Союза (Handelsverband Deutschland (HDE)) и статистической службы statista.de в предрождественский период 2019 года немцы потратили около 100 миллиардов евро — около одной пятой от годового оборота розничной торговли. Примерно столько же было потрачено годом раньше. 

    В ноябре и декабре рост оборота наблюдается практически во всех секторах торговли. Книготорговля и торговля игрушками становится особенно прибыльным бизнесом: предпраздничный период приносит им почти четверть их годового дохода. При этом чаще всего немцы дарят друг другу подарочные купоны или — банально — деньги. 

    Говорит ли коммерциализация Рождества о нашей бездуховности? Автор интернет-издания Zeit-Online Эрик Т. Ханзен считает, что нет.

     

    Подумать только, какой кошмар: еще совсем недавно казалось, что Рождество — это время тишины и созерцания, праздник христианской любви в честь рождения Спасителя, младенца Иисуса. Но что же мы видим сегодня? Невиданный в истории разгул транжирства и шопоголизма, опустошительный и неистовый.

    Доходит до открытого насилия: в Калифорнии, в предрождественской давке за подарками, женщина брызнула в лицо другим покупателям из газового баллончика, чтобы избавиться от конкурентов в борьбе за товар. Да и в Германии предрождественская торговля становится все более опасным делом. В первый день продажи PlayStation 4 в отдельных магазинах наблюдались натуральные бесчинства: толпа разбивала окна, и некоторым покупателям пришлось оказывать медицинскую помощь из-за порезов и ушибов.

    В Германии коммерциализация Рождества началась, впрочем, еще раньше, чем в Америке — несколько столетий назад, с появлением рождественских базаров. Сегодня же от 25 до 50% годового дохода розничной торговли (в зависимости от сегмента рынка) приходится именно на Рождество. Стоит отменить Рождество — и рухнет вся наша жизненно важная капиталистическая система, и, глядишь, придется Германии брать взаймы у Греции. 

    Однако критиковать коммерциализацию Рождества могут только те, кто так ничего и не понял про этот главный праздник. Мы привыкли думать, что в этот день радуемся появлению на свет Иисуса Христа. Это так, но это — не вся правда. Здесь слились воедино два радостных события, и вторым всегда был ритуал дарения подарков.

    Началось все со святого Николая — епископа, жившего в в III веке нашей эры в римском городе Мира на территории сегодняшней Турции. Прославившее его деяние сегодня вполне могло бы привести его на тюремные нары. Как-то раз он тайком забросил несколько золотых слитков в окошко трем несчастным девицам: приданого у них не было, а бесприданницам на женихов рассчитывать не приходилось. 6 декабря, день святого Николая, в католическом Средневековье стал главным праздником в честь святого покровителя — и каждый, стараясь следовать примеру милосердного святого, потихоньку раскладывал подарки по сапожкам добрых знакомых

    Все шло хорошо, пока не появился Мартин Лютер — а он святых просто на дух не переносил. Лютер запретил все праздники в честь католических святых, но перед всенародным почитанием святого Николая даже он оказался бессилен: отказаться от праздника подарков никто не захотел. Пришлось пойти на компромисс: святой был переделан в непонятного рождественского деда, день подарков перенесен с шестого декабря на 24-е. С тех самых пор Рождество — два праздника в одном: и рождение Христа, и всеобщий день даров. 

    Это Лютеру мы обязаны тем, что рождественский дед, каким мы его знаем, — персонаж, далекий от религии. Вырвавшись из крепких объятий Церкви, он приобрел множество лиц — от нидерландского Синтерклааса до американского Санта Клауса. 
    Ну и правильно сделал! Ведь дарить подарки прекрасно получается и безо всякой религиозной подоплеки. 


    Вот, например, некоторые индейские племена Северной Америки почитают разное старье, которое в ходе ритуальных церемоний передается от племени к племени. Дарить могут, к примеру, старую трубку мира. И время от времени ее передаривают — пока с течением времени она не возвращается в ту самую деревню, из которой начала свое странствие. Сама по себе большой ценности она не представляет, даже ребенок может смастерить трубку получше. Но важен символ: дружба и общность между племенами, а также взаимное уважение. 

    Попробуй подари в наше время кому-нибудь старую затертую трубку — получишь ею же по голове. Но все же обряд дарения для нас, для современного общества, столь же важен, как для индейских племен, — ведь в борьбе за самый лучший, самый выгодный подарок мы даже не стесняемся брызнуть конкурентам в глаза перечным спреем. 

    Приверженцы чистоты нравов недовольны превращением рождественских праздников в коммерческий проект. Но пуристы недоговаривают: ведь мы тратим на себя совсем немного, а по большей части тратимся на других. Я бы даже осмелился утверждать, что в историческом сравнении мы — абсолютные рекордсмены по количеству денег, которые каждый тратит на подарки своей семье, своим друзьям и соседям. 

    Так будем честны и признаем: в Рождество мы празднуем и рождение младенца Христа, и самоотверженную щедрость святого Николая. 

    Тогда все встанет на свои места: вот почему Рождество так хорошо прижилось в мире, в котором вера занимает все меньше места. Даже нехристиане перенимают рождественские традиции: живущие в Германии мусульмане или японские синтоисты могут не почитать и не праздновать рождение младенца Христа в яслях, но и они совсем не чужды идеи бескорыстного одаривания, и им близок и понятен главный символ таких даров — Санта Клаус. 

    И когда вы, в изнеможении от предпраздничного забега по магазинам, будете снова ругать себя за транжирство, вспомните трех бедных бесприданниц, нашедших семейное счастье благодаря доброте святого Николая, и порадуйтесь, что раздобыли для своих любимых и близких что-нибудь поинтереснее скучного галстука или утюга. 

    Всем веселого Рождества и, как говорят на Гавайях, Меле Каликимака! 

    Подготовка этой публикации осуществлялась из средств ZEIT-Stiftung Ebelin und Gerd Bucerius

    Читайте также

    Братья Хенкины

    Ost places — lost places

    Изображая жертву: о культуре виктимности

    Общество со всеобщей амнезией

    Баварские колядки

    Бистро #2: Сильвестр и Новый год в Германии

  • Убийство как объявление войны

    Убийство как объявление войны

    В ночь со 2 на 3 января в Багдаде прицельным ракетным ударом был убит иранский военачальник Касем Сулеймани. Прямое указание было дано президентом США Дональдом Трампом и обосновано необходимостью предотвращения атак на американские военные базы на Ближнем Востоке. Это решение довело и без того напряженные отношения между Ираном и США до крайней точки.

    Можно ли считать, что убийство Сулеймани — это фактическое объявление войны? Почему это событие стратегически может оказаться самой большой глупостью Дональда Трампа? И какие существуют сценарии развития конфликта? Международный корреспондент газеты Die Zeit Михаэль Туманн — в комментарии для Zeit-Online.

    Некоторые политические убийства заставляют весь мир затаить дыхание в тревожном ожидании того, что будет дальше. Таким было покушение на австрийского наследника в Сараево 28 июня 1914 года. Целенаправленное убийство иранского генерала Касема Сулеймани в ночь со 2 на 3 января 2020 года в Багдаде — еще одно событие такого рода. 

    Сейчас многое пришло в движение. В рождественские дни Иран через своих пособников атаковал США в Ираке. Отдав приказ с помощью дрона убить Сулеймани, американский президент Дональд Трамп довел этот конфликт до крайней точки. Начальник иранского ополчения был фактически вторым человеком в стране после высшего руководителя Ирана — Хаменеи. И следует сказать прямо: это покушение — объявление войны.

    Почему это так? И что за этим последует?

    Еще советники предшественников Трампа — Джорджа Буша-младшего и Барака Обамы — время от времени размышляли о том, чтобы убить Касема Сулеймани. Командир бригад «Аль-Кудс» был военным архитектором иранской экспансии на Ближнем Востоке. Он управлял шиитскими ополчениями в регионе, захватывающими страну за страной. Сулеймани был советником ливанской «Хезболлы» в борьбе против ее противников как внутри страны, так и в Израиле; Сулеймани оказал военную помощь сирийскому диктатору Башару Асаду в войне против сирийского народа; Сулеймани вооружил хуситов Йемена в борьбе против центрального правительства; Сулеймани вместе с шиитскими ополчениями фактически захватил власть в Ираке. Этот человек прямо или косвенно несет ответственность за десятки тысяч убитых арабов и за еще большее число людей, ставших беженцами. То, откуда и куда он летел перед своей смертью, говорит само за себя: из Дамаска в Багдад. 

    Но нужно ли было его за это убивать? Буш и Обама каждый раз останавливались перед этим шагом. Израильская разведка, постоянно наблюдавшая за перемещениями Сулеймани, могла ликвидировать его, но не сделала этого. Потому что на место Сулеймани придут другие — более глупые, более непредсказуемые и более брутальные. Иран рискует потерять лицо и после трех дней государственного траура и внутреннего сплочения может с развязанными руками нанести удары по вражеским целям на Ближнем Востоке. На это, в свою очередь, должен будет отреагировать Трамп. Не исключено, что стратегически он совершил одну из самых больших глупостей. 

    Как может теперь поступить Иран?

    Одна возможность — это прямая атака по военным базам США в регионе. И тут выбор большой. Американские военные расквартированы в Ираке, Турции, Иордании; они все еще присутствуют в Сирии, Катаре, Бахрейне, на островах в Индийском океане и с недавнего времени в Саудовской Аравии. Нападение шиитских ополченцев на американских солдат в Ираке и посольство США в Багдаде было всего лишь прелюдией к будущим событиям. Но несмотря на это прямая конфронтация с США для Ирана нежелательна. Страна сильнее в асимметричной войне. Вторая возможность — это нападение на союзников США в регионе. Атаки шиитских сил на нефтяные комплексы в 2019 году показали, насколько союзники уязвимы. Энергетическая инфраструктура стран Персидского залива для Ирана — как мишени в тире. И тут уж будет затронута вся мировая экономика. Иран мог бы также попробовать дотянуться до союзников США по НАТО. Такое развитие событий маловероятно, но исключать его нельзя. Иранские ракеты, к слову сказать, могут долететь и до Европы. 

    Убийством Касема Сулеймани Дональд Трамп резко ограничил себе спектр возможных действий на Ближнем Востоке. Он хотел войти в историю как мирный президент, как герой, выведший страну из «войн без конца», что оценили бы избиратели на ноябрьских выборах в США. Но, расторгнув ядерные соглашения в 2018 году, устроив Ирану маленькую войну чередой болезненных уколов в 2019 году и, наконец, напав на Сулеймани, он переоблачается из костюма мирного президента в доспехи поджигателя войны. 

    Если Иран ответит ударом по мировому снабжению нефти или нападением на американских военных, Трампу останется только начать военный поход против страны с населением в 80 миллионов человек. По сравнению с этим иракская война Джорджа Буша-младшего будет выглядеть как обычная прогулка.
     

    Подготовка этой публикации осуществлялась из средств ZEIT-Stiftung Ebelin und Gerd Bucerius

    Читайте также

    Любовь к ближнему: как христианские церкви Германии помогают беженцам

    «Милосердие не должно подрывать справедливость»

    Какая экологическая политика правильная? Обзор дискуссий № 1

    Прошлое, которое не спрятать

    Общество со всеобщей амнезией

    Бистро #1: «Брекзит» и выборы в Великобритании

  • Бистро #2: Сильвестр и Новый год в Германии

    Бистро #2: Сильвестр и Новый год в Германии

    Главное о том, как немцы отмечают Новый год, почему они называют 31 декабря «Сильвестр», будут ли новогодние дни выходными и есть ли в Германии аналог «Иронии судьбы». Семь вопросов и ответов — просто листайте.

    1. 1) Сильвестр? Что вообще за Сильвестр?

      31 декабря отмечается день святого Сильвестра, или просто Сильвестр. Изначально церковный праздник установлен в память папы римского Сильвестра, занявшего папский престол в 314 году, на следующий год после того, как император Константин легализовал христианство в Римской империи. Сильвестр скончался и был похоронен 31 декабря 335 года. В IX веке его первым из римских пап причислили к лику святых, а дата его кончины стала днем поминовения.

      Кстати, с именем Сильвестра связана еще одна важная веха европейской истории. Якобы император Константин после тяжелой болезни, в благодарность за молитвы папы римского об исцелении его от проказы вручил ему так называемый «Константинов дар» — документ, устанавливающий первенство римских епископов среди остальных христианских патриархов, а также верховенство над христианами вообще. Этим документом католическая церковь веками обосновывала свои претензии на светскую власть, но на исходе Средневековья было установлено, что он подложный.

    2. 2) Так что, немцы отмечают Новый год? Разве Рождество — не главный праздник?

      Рождество в Германии — это традиционно семейный праздник: после нескольких недель шумных ярмарок улицы городов пустеют, а немцы, как правило, собираются за семейным столом с родственниками. Именно поэтому туристы, которые приезжают в это время в надежде влиться в веселую толпу празднующих, могут испытать некоторое разочарование и даже ощутить неуютное одиночество. Зато Новый год — всеобщий праздник, который принято встречать в большой компании или в уличной толпе. Для многих немцев это в каком-то смысле более расслабленное время: если Рождество принято проводить с семьей чуть ли не в обязательном порядке, то на Новый год можно свободнее выбирать себе и компанию, и способ проведения досуга.

    3. 3) А это выходной?

      В большинстве немецких фирм, учреждений и магазинов 31 декабря сокращенный рабочий день. В Бремене, Гессене и Тюрингии отдельными законами установлено, что сотрудники должны заканчивать работу не позже 14 часов. Общественный транспорт, как правило, работает по графику субботы. Зато 1 января по всей Германии — полноценный выходной день. Правда, длительных новогодних каникул, похожих на российские, в этой стране нет: уже 2 января все выходят на работу.

    4. 4) Как проходит празднование?

      Празднование Нового года в Германии ассоциируется в первую очередь с большим количеством фейерверков. Дни с 29 по 31 декабря — единственные, когда в Германии разрешено продавать пиротехнику. И немцы покупают ее в больших количествах: в декабре 2018 года выручка от продажи пиротехники составила 133 миллиона евро. Считается, что традиция запускать петарды и фейерверки, модернизированная с появлением пороха, имеет языческие корни: древние германцы похожим образом отгоняли злых духов.

      В центре Берлина, вокруг Бранденбургских ворот, начиная с 14 часов 31 декабря и до поздней ночи проходит одно из крупнейших в Европе празднований Нового года, в котором ежегодно принимают участие свыше миллиона человек. Вход бесплатный, зрителей развлекают популярные немецкие музыканты.

      Среди старинных немецких новогодних традиций было гадание на свинце: металл разогревали в ложке над огнем, потом выливали в посуду с холодной водой, а потом толковали получившиеся застывшие формы. Раньше в Германии продавали специальные наборы для гаданий с толкованиями, но с 2018 года Европейский союз запретил их из-за токсичности свинца. В качестве альтернативы свинцу иногда используют олово.

      И все же для большинства горожан Новый год — прежде всего, возможность хорошо провести время с друзьями: либо в узком кругу, либо, наоборот, на грандиозной вечеринке. Но даже дома не очень принято накрывать большой стол, как на Рождество, — и это тоже создает расслабленную атмосферу.

    5. 5) Что немцы желают друг другу в Новый год?

      В немецком языке есть пожелание Guten Rutsch ins neue Jahr, или просто Guten Rutsch. В буквальном переводе — «Хорошего скольжения в новый год». Происхождение этого пожелания неизвестно. Глагол «rutschen» значит «скользить», но в XIX веке выражение иногда употреблялось с ироническим оттенком («Катись-ка ты!»), а существительным «Rutsch» стали называть короткие, необременительные путешествия.

      Однако это не объясняет, почему пожелание стало именно новогодним — и только в начале XX века. Не так давно появилась версия, что это связано с тем, что именно тогда широко распространились новогодние открытки с изображением саней, которые и придали выражению Guten Rutsch соответствующий оттенок.

      Согласно другой гипотезе, выражение Guten Rutsch пришло в немецкий язык из идиш. Еврейский Новый год называется Рош ха-Шана, что в переводе означает «голова года». Евреи желали друг другу «a git Rosch» («хорошей головы»), и именно это пожелание, по мнению сторонников гипотезы, в искаженном виде распространилось среди немцев.

    6. 6) А подарки дарят?

      Главные подарки немцы дарят друг другу на Рождество, на Новый год иногда обмениваются небольшими сувенирами.

    7. 7) В России есть «Ирония судьбы», а в Германии по телевизору показывают что-то похожее?

      С 1963 года по немецкому телевидению перед каждым Новым годом показывают 18-минутный скетч на английском языке «Dinner for one» — «Ужин на одного». Это история о 90-летней британской аристократке мисс Софи, которая из года в год устраивает у себя новогодний прием, забыв, что все ее приглашенные друзья давно умерли. Стол накрывает ее дворецкий Джеймс, который спрашивает у хозяйки: «Так же, как в прошлом году?» — и получает ответ: «Так же, как каждый год». Это английское выражение — «Same procedure as every year» — давно стало крылатой фразой. Джеймсу приходится выпивать с хозяйкой вместо каждого из гостей, он постепенно напивается, и это создает основной комический эффект.

      Кроме него по немецким телеканалам показывают еще несколько традиционных скетчей и фильмов, как правило, комедийного жанра. Большинство из них были сняты в 1970-е годы, и, подобно советским фильмам в России, стали для немцев источником ностальгии по «старым добрым временам».

      Еще одна объединяющая страны телевизионная традиция — выступления первых лиц. С 1970 года в канун праздника к немецкому народу обращается федеральный канцлер. Правда, это выступление показывают не прямо перед наступлением 12 часов ночи, а раньше.

       

    8. Бонус: «Dinner for one» — а где его посмотреть?

      Или на официальном сайте NDR, или прямо тут:

      Guten Rutsch!


    Текст: Дмитрий Карцев
    опубликован: 30.12.2019

     

    Читайте также

    Братья Хенкины

    «Люди не справляются с амбивалентностью»

    Протесты в России: спецпроект dekoder.org

    Баварские колядки

    Бистро #1: «Брекзит» и выборы в Великобритании

    Как устроено немецкое Рождество

  • Баварские колядки

    Баварские колядки

    Звериные шкуры, маски, ряженые, заснеженные поля — где мы? Эти снимки, сделанные фотографом Кристиной Чибик, выглядят как материалы этнографической экспедиции в места, предельно далекие от современной Европы. Но мы — примерно в 20 километрах от Зальцбурга и в 150 от Мюнхена, в альпийской части Германии. Этот регион называется Берхтесгаденер Ланд; здесь, высоко в горах, еще сохранились раннехристианские, а то и вовсе языческие обычаи — в том числе, так называемый «Буттенмандльлауф» — предрождественский обряд колядования. Группа ряженых — «басс» (нем. Bass) — состоит из персонажей под названием «Буттенмандль» (нем. Buttnmandl) и «Ганкерль» или «Ганггерль» (Gankerl/Ganggerl). Буттенмандли — их всегда 12 человек — выглядят как ходячие стога сена, обвешанные колокольчиками для скота. Ганггерли, одетые в звериные шкуры и маски с клыками и рогами, призваны охранять их и следить за целостностью группы.

    Колядование чаще приходится на день св. Николая (нем. — Nikolaustag) — 6 декабря — однако, в отдельных деревнях его отмечают в первый Адвент или в канун Рождества (24 декабря). Буттенмандльлауф перемещается от деревни к деревне, от дома к дому. Ряженые раздают детям подарки (а некоторым взрослым — подзатыльники), принимают угощения от хозяев — и, конечно, отгоняют злых духов. В некоторых районах ряженых сопровождает «Николовайбль» или «Энгерль» — аналог русской Снегурочки. Участвовать в колядовании разрешается только неженатым мужчинам в возрасте от 16 лет, и даже «Снегурочки» — это, как правило, переодетые в женское платье мальчики.

    dekoder публикует фоторепортаж Кристины Чибик, сделанный в Шенау-ам-Кенигзее в 2017 году. Не удивляйтесь. Это — тоже Германия.

    Все эти фигуры — Буттенмандль, Ганггерль, Крамперль — страшные, обвешанные шкурами и гремящие колокольцами — пришли к нам из германо-кельсткого прошлого. Древние ритуалы изгнания зимы, приходящиеся на святки (недели от Рождества до Крещения), после принятия христианства были признаны языческими и не одобрялись, даже запрещались. Однако в середине XVIII века они соединились с традицией похода Николауса по домам с детьми и перенеслись на время Адвента — недель, предшествующих Рождеству. © Кристинa Чибик
    Чтобы надеть и снять костюм из соломы, нужны три помощника. Пока на огромной соломенной кукле затягивают веревки и завязывают узлы, слышится сдавленный стон. Как бы не задушить парня! © Кристинa Чибик
    Традиционные верования говорят о том, что противоположности всегда дополняют друг друга: день и ночь, лето и зима… Потому-то бок о бок со святым угодником Николаем бегут страшные чудища, а эти обычаи невозможно приписать ни исключительно языческой мифологии, ни одной только христианской религиозности. © Кристинa Чибик
    Буттенмандли возвращаются в свой амбар — видно, насколько они устали и вымотались. Целый день, десять, а то и четырнадцать часов, они носили на себе килограммы соломы и бубенцов. Порой трудно сказать, сколько парней спрятано в ходячем стоге соломы. © Кристинa Чибик

    Фотографии: Кристина Чибик
    Текст: dekoder, в соответствии с авторскими описаниями снимков
    Фоторедактор: Анди Хеллер
    опубликовано: 26.12.2019

    Подготовка этой публикации осуществлялась из средств ZEIT-Stiftung Ebelin und Gerd Bucerius

    Читайте также

    Братья Хенкины

    Любовь к ближнему: как христианские церкви Германии помогают беженцам

    «Милосердие не должно подрывать справедливость»

    Ost places — lost places

    Изображая жертву: о культуре виктимности

    Общество со всеобщей амнезией

  • Бистро #1: «Брекзит» и выборы в Великобритании

    Бистро #1: «Брекзит» и выборы в Великобритании

    В Великобритании прошли досрочные парламентские выборы, на которых убедительную победу одержали консерваторы во главе с Борисом Джонсоном. Случится ли хотя бы теперь «Брекзит», за который британцы проголосовали больше трех лет назад?
    Восемь вопросов и ответов ученого из Северной Ирландии Александра Титова — просто листайте.

    1. 1) Можно очень кратко: выборы и «Брекзит» между собой связаны? И, кстати, почему он до сих пор не случился?

      Они связаны непосредственно. «Брекзит» до сих пор не состоялся, потому что сначала правительство Великобритании долго договаривалось с Евросоюзом об условиях выхода, а потом не смогло провести их через парламент. Из-за этого «Брекзит» дважды откладывался. 

      Летом 2019 года лидером правящей Консервативной партии и новым премьером стал Борис Джонсон. Он пообещал во что бы то ни стало вывести страну из Евросоюза, и многие опасались, что дело закончится no deal, или «выходом без сделки». В таком случае между сторонами была бы в одночасье установлена граница, и это повлекло бы для более маленькой британской экономики непредсказуемо тяжелые последствия. Чтобы этого избежать, парламент обязал Джонсона попросить еще одну отсрочку. Ему, однако, удалось добиться нового соглашения с Евросоюзом, и он потребовал его немедленной ратификации. Парламент, в свою очередь, хотел обсудить соглашение более подробно, и именно для преодоления этого кризиса были назначены новые выборы. По их итогам консерваторы получили 365 из 650 мест — лучший результат с 1987 года. Избрание Джонсона с его радикальными взглядами с самого начала было большим риском для консерваторов — и он себя оправдал.

    2. 2) Теперь-то «Брекзит» произойдет?

      Срок очередной отсрочки истекает 31 января 2020 года. Теперь нет сомнений, что «Брекзит» состоится к этому сроку. Но это будет только формальный выход Великобритании из Евросоюза, после которого до конца 2020 года продлится переходный период. В это время страна останется членом европейского общего рынка и таможенного союза.

      До этого времени Великобритания и ЕС должны заключить соглашение о будущих отношениях. По мнению экспертов, сделать это в такие короткие сроки будет крайне трудно — обычно у Евросоюза уходит около пяти лет на договор о свободной торговле. 

    3. 3) А что будет, если договориться не удастся?

      В случае неудачи все действующие соглашения перестанут действовать, и это будет тот самый no deal, или «выход без сделки», которого так боялись. Правда, Джонсон уже договорился с ЕС об экономическом статусе Северной Ирландии, который долгое время был самым большим камнем преткновения, о правах граждан Евросоюза и Великобритании, проживающих друг у друга, и о бюджетных взносах страны по старым обязательствам.

      К тому же британское правительство может один раз попросить об отсрочке на год или на два. Но сделать это можно только до июля 2020 года, а консерваторы обещали, что делать этого не будут. Так что выход без сделки в конце следующего года весьма вероятен.

    4. 4) Так вопрос с Северной Ирландией урегулирован? Он ведь был самым острым, да и вооруженный конфликт там закончился не так давно …

      Для Северной Ирландии наступают неспокойные времена. Условия, согласованные Борисом Джонсоном с Евросоюзом, чрезвычайно непопулярны у местных юнионистов и у североирландского бизнеса, так как они фактически оставляют регион в экономическом союзе с Европой и создают торговую границу между ним и остальной Великобританией. Юнионисты опасаются, что в итоге это приведет и к политическому размежеванию; а бизнес недоволен, поскольку объем торговли с Великобританией больше, чем вдвое, превышает товарооборот с Республикой Ирландия.

      Теперь вполне вероятны протесты, демонстрации и блокирование портов юнионистами, но вряд ли стоит ждать чего-то более серьезного. Юнионисты не станут взрывать британскую таможню, как это грозили сделать ирландские националисты в случае полного разрыва с Ирландией. Они понимают, что это еще больше оттолкнуло бы от них англичан. 

      Тем не менее договоренности Джонсона с ЕС объективно сближают Северную Ирландию с остальной частью острова. Кроме того, по прогнозам, в течение ближайших десяти лет католиков в регионе станет большинство, как и в соседней республике. В сочетании это поставит вопрос о воссоединении двух Ирландий. И все равно по двум причинам эта отдаленная перспектива: Ирландия вряд ли сможет субсидировать северную часть острова в тех же объемах, что делает Великобритания; и не факт, что она, будучи одной из самых этнорелигиозно гомогенных стран Европы, захочет принимать в свой состав миллион североирландских протестантов.

    5. 5) А что будет в Шотландии?

      Шотландия оказалась единственным местом, где консерваторы потерпели сокрушительное поражение, уступив 7 из 13 своих кресел местным националистам, которые получили 48 из 59 мандатов от регионов. Конечно, такая убедительная победа сторонников выхода Шотландии из Соединенного Королевства ставит вопрос о проведении повторного референдума о независимости.

      Но не все так просто. На самом деле против консерваторов сыграли особенности британской избирательной системы: националисты получили 80% шотландских мест в парламенте, хотя за них проголосовало меньше половины избирателей — 45%. Ровно столько же в 2014 году поддержали выход Шотландии из состава Великобритании. Для победы на референдуме нужно большинство, которого у националистов сейчас нет. Но учитывая непопулярность «Брекзита» в регионе и неприязнь шотландцев к Борису Джонсону, весьма вероятно, что лидер Шотландской национальной партии Никола Стерджен добьется согласия Лондона как минимум на проведение повторного референдума о независимости

    6. 6) Как на фоне всех этих проблем Борис Джонсон смог добиться столь внушительной победы?

      Первая причина — в том, что консерваторам удалось собрать голоса всех, кто поддерживает выход из ЕС, а оппозиция оказалась расколота. Джонсон сумел найти идею, способную объединить разные части страны: от традиционных избирателей консерваторов на юге Англии до рабочих на севере. Этой идеей стал английский национал-популизм. 

      У лейбористов такой идеи не нашлось. Они не смогли определиться со своей позицией по «Брекзиту», а их лидер Джереми Корбин заявлял, что в случае проведения второго референдума он останется нейтральным наблюдателем. Лично Корбин непопулярен из-за своих крайне левых взглядов. В итоге позиции лейбористов ослабли больше, чем усилилась поддержка консерваторов. 

      Вторая причина — особенности британской избирательной системы, которые помешали Джонсону в Шотландии, но помогли в остальной части страны. Победителем в округе становится тот, кто получает простое (а не абсолютное) большинство голосов. Это позволило консерваторам получить 49 новых мест в парламенте. В то же время либерал-демократы, выступающие за сохранение членства в ЕС, увеличили свои голоса с 7,4% до 11,5%, но потеряли два места из 13.

    7. 7) У лейбористов будет шанс «отыграться»? 

      Проблема в том, что у лейбористов есть как минимум две разные электоральные базы. Прежде всего это относительно молодое, образованное население больших городов, которое придерживается продвинутых взглядов в вопросах иммиграции, экологии и, в частности, выступает за сохранение членства в ЕС. Именно они составляют большинство избирателей лейбористов. К ним примыкают студенты и представители этнических меньшинств.

      Но за лейбористов традиционно голосовали и выходцы из рабочего класса, проживающие в небольших городах на севере Англии, которые за последние 40 лет пришли в упадок из-за общей деиндустриализации экономики Великобритании. Они придерживаются гораздо более консервативных взглядов по социальным и культурным вопросам и горячо поддерживают «Брекзит». Опасаясь потерять их голоса, лейбористы заняли довольно невнятную позицию, но в результате потеряли часть поддержки тех и других.

      Левые предложения, вроде повышения налогов, увеличения социальных расходов и форсированной национализации, не помогли. Выборы нового лидера покажут, будет ли партия искать более массовой поддержки.

    8. 8) Похоже, Джонсон, в отличие от Мэй, будет премьером со стабильной поддержкой парламента. Каково с ним теперь будет путинской России, которую он сравнивал с гитлеровской Германией?

      Все силы Джонсона будут заняты переговорами с ЕС, а потом еще добавятся переговоры о торговом соглашении с США. Едва ли у правительства Джонсона будет время и желание отвлекаться на Россию, если, конечно, не случится нового кризиса, наподобие отравления Скрипалей.

       


    Текст: Александр Титов
    опубликован: 17.12.2019

     

    Подготовка этой публикации осуществлялась из средств ZEIT-Stiftung Ebelin und Gerd Bucerius

  • Общество со всеобщей амнезией

    Общество со всеобщей амнезией

    История Польши в XX веке — одна из самых трагических среди европейских стран. В 1918 году, спустя более чем сто лет после раздела между соседними державами, она вернула себе государственность. Но, как и во многих других восточноевропейских странах того времени, в Польше демократия оказалась недолговечной и быстро сменилась авторитарным режимом во главе с Юзефом Пилсудским, который провел серию репрессий против оппонентов. После смерти Пилсудского в 1935 году политическая система стала мягче, но зато был принят ряд антисемитских законов.

    В сентябре 1939 году с нападения гитлеровской Германии на Польшу началась Вторая мировая война, и страна оказалась поделена между Германией и СССР. Около шести миллионов граждан Польши погибли в годы войны, среди них почти половина — евреи. С одной стороны, на протяжении всей войны действовало подпольное сопротивление немецкой оккупации; с другой, соучастие многих поляков в Холокосте остается одной из самых болезненных тем в истории страны. 

    По итогам войны Польша вновь стала независимой, но только формально — в реальности был установлен подконтрольной Москве социалистический режим. Несколько раз в послевоенной Польше проводилась либерализация, но в начале 1980-х годов новый глава страны, генерал Войцех Ярузельский, организовал крайне жесткие по тем временам преследования антикоммунистической оппозиции, в результате которых погибли десятки человек.

    Борьба, которую вел против диктатуры независимый профсоюз «Солидарность», воспринималась как один из символов гражданского сопротивления во всем мире. И вот через 25 лет после того, как эта борьба завершилась победой, к власти в Польше демократическим путем пришла партия «Право и справедливость» (ПиС), которая в ходе своего правления ограничила полномочия судебной власти и установила контроль над общественными СМИ. Оппозиция внутри Польши и многие европейские политики восприняли эти действия как начало реставрации авторитаризма. 

    Именно трагические эпизоды польской истории ПиС использует для идеологического обоснования собственной политики. Международным скандалом обернулся принятый польским парламентом закон, вводящий уголовную ответственность за заявления об участии поляков в преступлениях, совершенных нацистами в годы Второй мировой войны. В самой Польше большой скандал вызвала смена руководителей Музея Второй мировой войны в Гданьске через несколько недель после его открытия — за недостаток патриотизма. Согласно новой официозной версии истории самой войны, она не закончилась в 1945 году, а продолжалась до 1989-го, когда в стране пал коммунизм. Наконец, ПиС стремится исключить из истории антикоммунистического сопротивления имя Леха Валенсы, первого лидера «Солидарности», с которым у лидера партии Ярослава Качиньского давний конфликт.

    Немецко-французский культуролог Ян Ассман считает, что существуют общества с «холодной» и «горячей» памятью о прошлом. Польское (как и немецкое, и российское), безусловно, относится к последним, и именно в поисках ответа на вопрос, как современная Польша переживает свое прошлое, журналист NZZ Иво Мийнссен встретился с польским философом Анджеем Ледером, который стал героем его репортажа.

    Mежду 1939-м и 1956-м годами Польша страдала под властью национал-социалистической Германии и, в меньшей степени, Советского Союза © Федеральный архив Германии, Фотография 101I-121-0008-25 / Елерт, Макс / CC-BY-SA 3.0
    Mежду 1939-м и 1956-м годами Польша страдала под властью национал-социалистической Германии и, в меньшей степени, Советского Союза © Федеральный архив Германии, Фотография 101I-121-0008-25 / Елерт, Макс / CC-BY-SA 3.0

    Современное польское гражданское общество создано войной и насильственным переселением народов. Неосознанное чувство вины сковывает его мышление. Варшавский интеллектуал Анджей Ледер объясняет острые политические разногласия в Польше неизжитыми, непроработанными историческими травмами. Причем амнезией страдают как национал-консерваторы, так и либералы. 

    В истории Польши немало темных страниц: страну оккупировали, разделяли на части, на нее нападали, ее разоряли и грабили — по прихоти великих держав. Особенно тяжелые травмы оставил период между 1939-м и 1956-м годами, когда Польша страдала под властью национал-социалистической Германии и, в меньшей степени, Советского Союза. Шесть миллионов людей — из них половина евреи — пали тогда жертвами террора. Насилие внешних агрессоров и смещение территории Польши на запад нанесли урон населению страны: его численность сократилась с 35 до 24 миллионов к моменту окончания войны. Затем последовало почти полстолетия социализма и советской оккупации. 

    Эти исторические испытания оставили свой след и продолжают влиять на политическую ситуацию в стране: правонационалистическая партия «Право и Справедливость» (ПиС) поднимает на свои предвыборные знамена требования репараций от Германии на сумму 800 миллиардов евро — чтобы получить поддержку своих избирателей. Отношения с Россией до сих пор окрашены недоверием и даже враждебностью. Однако самый болезненный вопрос, вызывающий ожесточенные споры, — это участие самих поляков в ужасных преступлениях прошлого. В минувшем году ПиС попыталась криминализировать любую попытку сказать, что часть ответственности за Холокост ложится на поляков. В этих спорах редко звучат полутона: одна сторона согласна видеть в истории только героев и жертв, другая настаивает на коллективной вине.

    Средний класс без исторической памяти 

    Один из тех, кто смотрит на вещи шире, возвышаясь над групповыми интересами, — Анджей Ледер. Философ из Варшавы убежден, что понять сегодняшнюю Польшу без учета травматического опыта событий, произошедших до, во время и после Второй мировой войны, невозможно. Недавно переведенная на немецкий язык, его книга «Польша как сомнамбула» описывает последствия непроработанной и неизжитой исторической травмы: страна, как считает Ледер, пережила революцию, «зверски жестокую, навязанную извне». Но без нее не мог бы возникнуть средний класс, который сейчас доминирует в польской общественной и политической жизни. По данным ОБСЕ, к среднему классу принадлежат две трети поляков. 

    Ледер, в очках без оправы и с короткой седоватой бородкой-эспаньолкой, немного напоминает интеллектуала двадцатых-тридцатых годов ХХ века, периода между двумя мировыми войнами. В центре его внимания — вопрос о том, была ли у поляков какая-то свобода действий. По его мнению, в основном они ее лишились, а нападение Германии и советизацию переживали как кошмарный сон, «в котором сбывались все самые глубокие потаенные страхи». 

    Германский и советский террор уничтожили довоенный общественный порядок в Польше. Холокост истребил слой мелкой буржуазии в Восточной Польше, в котором евреи составляли значительную часть. Изгнание немецкого населения лишило того же слоя запад страны. Затем коммунисты покончили с крупными землевладельцами и лишили дворянство привычных доминирующих позиций. Часть поляков героически оказала сопротивление в заведомо проигранной борьбе. 

    Но большая часть старалась выжить — и была вынуждена уживаться с оккупантами. Для многих этнических поляков — в основном, крестьян — присвоение «брошенного» прошлыми владельцами хозяйства как раз и стало, считает Ледер, первой возможностью вернуть себе дееспособность. К тому же именно им социализм открыл возможности подняться по социальной лестнице — стать служащими, чиновниками, сотрудниками служб госбезопасности и партийного аппарата. На тех западных землях, которые стали польскими по результатам войны, выстраивалось гораздо менее иерархичное общество, утверждает Ледер. Именно там, по его мнению, результатом революции был общественный прогресс. 

    Но такое происхождение польского среднего класса тенью ложится на его самосознание и самоидентификацию сегодня, пишет Ледер, также работающий психотерапевтом: «Где были мои родители и деды, что они делали в те времена? Неосознанное чувство вины парализует сознание». 

    «Западники» и «дворяне»

    Семейная история Ледера тоже отмечена печатью революции. «Моя семья — это интеллигенция и служащие, классический средний класс». Правда, типично «польской» он ее тоже не считает. Его мать выжила в войну благодаря тому, что французская семья спрятала у себя еврейскую девочку от нацистов. Дед был коммунистом и революционером, перед войной оказался в Москве и стал жертвой сталинского террора. Отец Ледера вернулся в Польшу с Красной армией в 1944 году. Благодаря армии он стал офицером и получил инженерное образование. В 1952 году, на пике сталинизма, он был арестован и два года провел в заключении. 

    Лишь антисемитская кампания 1968 года заставила семью Ледеров задуматься об эмиграции. Но они остались в Польше. Ледер получил высшее образование. В молодости он немало выиграл от осторожных шагов по либерализации Польши в 1970-х годах. «Многие в моем поколении побывали гастарбайтерами в Западной Европе, я сам работал санитаром и строителем, — вспоминает он. — Это, как правило, были люди с хорошим образованием. В отличие от ГДР и Чехословакии, в Польше каждый, кто не был открытым оппозиционером, мог получить выездную визу». Из-за этого прежде всего в крупных городах, формировался прозападный средний класс, который ориентировался на либеральные традиции польской интеллигенции. 

    Одновременно в более мелких провинциальных городах формировалась мелкая буржуазия с выраженными националистическими симпатиями. «Пока одни считали себя почти настоящими западными европейцами, другие равнялись на тех польских шляхтичей, которые отстояли Вену от турецкого нашествия». Для Ледера и то, и другое — фантазии, в которых симптоматически проявляются пробелы, оставшиеся после того, как целые классы и сословия были стерты с лица земли. 

    Отсюда же и раскол в политическом ландшафте: обе группы активно участвовали в движении «Солидарность», но после системного перелома 1989 года именно «западники» взяли на себя ключевую роль. Они толкали вперед рыночные и демократические реформы. По мнению Ледера, националисты и социально незащищенные группы чувствовали, что не представлены во власти; именно из-за этого провинциальный средний класс и проигравшие от модернизации сегодня выбирают ПиС. Польша становится современным обществом с острой борьбой за выбор пути, отмечает Ледер. В том, что некогда существовавший широкий консенсус рассыпался, он видит проявление демократизации — в политическую жизнь включились более широкие слои. 

     «Взрослеть опасно»

    «Но взрослеть опасно», — добавляет он с улыбкой. Ледер не скрывает своих левых симпатий и невысоко ставит нынешнее правительство. Проводимые им судебные реформы наносят тяжелый удар демократии. Беспокойство у философа вызывает и то, что крайне правые группы находят немыслимое прежде сочувствие. Правда, правительство впервые проводит социальную политику, достойную этого названия, — но это говорит лишь о глубине провала предыдущих руководителей страны. К тому же Ледер убежден , что щедрые выплаты на содержание детей, снижение налогов и повышение пенсий происходят за счет денег, предназначенных для здравоохранения и образования. Такой щедрости не может хватить надолго. 

    А главное — национал-консервативная картина мира непригодна для жизни в XXI веке. «Провинциальная буржуазия мечтает отгородиться от глобальных проблем, жить спокойно, чтобы побольше симпатичных девушек и никаких гомосексуалов», — иронизирует Ледер. Во внешней политике он наблюдает ту же склонность к фантастическим сценариям, например, мечтам о том, как США помогут Польше вооружиться и стать «восточноевропейским Израилем». По его мнению, Польше необходимы самые тесные связи с Европой — иначе она неминуемо попадает под влияние России. Если история чему-то научила поляков, то только одному, считает философ: «Польша слишком мала, чтобы выстоять в одиночку. Это относится ко всем европейским странам». 

    Подготовка этой публикации осуществлялась из средств ZEIT-Stiftung Ebelin und Gerd Bucerius

    Читайте также

    Иван Тургенев

    Братья Хенкины

    Любовь к ближнему: как христианские церкви Германии помогают беженцам

    Советский Союз и падение Берлинской стены

    Мы были как братья

    Какая экологическая политика правильная? Обзор дискуссий № 1

  • Прошлое, которое не спрятать

    Прошлое, которое не спрятать

    В начале ноября 2019 года — пока вокруг Бранденбургских ворот в Берлине отмечали 30-летний юбилей падения Стены — стало известно о том, что Хольгер Фридрих, новый издатель одной из главных берлинских газет, Berliner Zeitung, по всей видимости, выступал в роли «неформального сотрудника» штази в ГДР. Его история стала поводом для дискуссий по всей стране, не в последнюю очередь потому, что незадолго до этого на страницах своей газеты Фридрих заявил о намерении создать «внепарламентскую оппозицию». О своем прошлом в качестве агента Штази он при этом умолчал: эти факты его биографии стали известны благодаря расследованию издания Welt am Sonntag.

    Фридрих, если обвинения в его адрес подтвердятся, был, по всей видимости, одним из 189 тысяч доносчиков — по одному на каждые 90 жителей страны, — работавших (по состоянию на 1989 год) на министерство государственной безопасности ГДР. Формально на службе у Штази в это время было трудоустроено около 91 тысяч человек. Львиную долю слежки и осведомительства выполняли так называемые «неформальные сотрудники», которым приходилось «нести самую тяжелую ношу в конфликте с врагом» и идти на «прямую конфронтацию» — как утверждает секретный циркуляр министерства, впервые опубликованный в 1992 году. 

    Несмотря на то, что официально Штази вербовалa граждан с их полного согласия и якобы по их собственной инициативе, — на деле, разумеется, в ряды «неформальных сотрудников» многие попадали в результате шантажа или прямого давления. В то же время в первые годы существования ГДР воодушевленные идеями социализма люди не до конца осознавали опасность, исходившую от Штази. Известная писательница Криста Вольф, считавшаяся многими «совестью» и главным моральным авторитетом ГДР, сотрудничала с министерством в начале 1950-х — о чем стало известно в 1993 году. Не пытаясь снять с себя обвинения и осмысляя свое прошлое, Вольф долго не могла сама найти объяснение своим поступкам. «Не могу понять, почему я вообще с ними разговаривала. Почему не послала их подальше, как я сделала бы, приди они ко мне чуть позже», — спрашивает она себя в книге «Город ангелов, или Плащ доктора Фрейда» («Stadt der Engel oder the Overcoat of Dr. Freud», 2011) и сама себе отвечает: «Потому что тогда они еще не были для меня они».

    История Хольгера Фридриха вновь подняла вопрос о вине и об ответственности восточных немцев за свое прошлое — через 30 лет после падения Берлинской стены. Об этом — статья редактора и постоянного автора другой берлинской ежедневной газеты, Der Tagesspiegel, Роберта Иде. 

    Не успела закончиться неделя необычайных торжеств, открывшая нам множество новых историй о чудесах объединения Германии, как обнаружилась еще одна история, которая так и просится на экран — вопреки или, наоборот, благодаря тому, что разворачивается она в редакции газеты. Не успел Хольгер Фридрих выйти на сцену и явить себя городу и стране в качестве нового владельца Berliner Zeitung — как он уже вынужден, отвечая на неудобные вопросы, признаться в том, что работал на министерство госбезопасности ГДР.

    И эта его история открывает нам такое множество слоев, которое только можно углядеть на изрезанном горизонте немецкого исторического опыта.

    Взять хотя бы сцену, на которой разворачиваются события: газета Berliner Zeitung — сама по себе часть немецкого исторического опыта. В свое время газета подчинялась Центральному комитету СЕПГ, государственной партии ГДР, и добросовестно восторгалась социализмом. После «мирной революции» в редакции нашли приют журналисты, заново осваивавшие прямохождение. Затем газета не без успеха пыталась стать общеберлинским печатным органом. Затем была чехарда издателей, которые то под влиянием мании величия, то из пристрастия к мелкой экономии привели газету к тяжелому кризису. 

    В конце концов никто не пострадал

    В том, что происходит сейчас, и в том, чего не произошло раньше, хорошо видны все проблемы, а также та немалая роль, которую играет восточногерманская история в современной жизни. Расследование газеты Welt am Sonntag показывает, что с декабря 1987-го до февраля 1989 года, действуя под кодовым именем «Петер Бернштайн», Хольгер Фридрих поставлял Штази компрометирующую информацию на людей из своего окружения. 

    По крайней мере для одного из своих сослуживцев по Национальной народной армии ГДР Фридрих, у которого тогда был чин унтер-офицера, создал угрозу своими рукописными рапортами, сказано в журналистском расследовании. В отношении некоторых других Штази якобы «приняла меры». Фридрих, правда, утверждает, что «не работал на штази активно». Однако такой самохарактеристики недостаточно для того, чтобы немедленно отделаться от репутации доносчика.

    Разоблаченные помощники тайной полиции ГДР нередко прикрываются фразой «в конце концов, никто не пострадал». От частых повторений эти слова не становятся правдивыми. В конце концов, откуда мог знать осведомитель, какую картинку Штази сложит из доставленных ей фрагментов информации и как те сведения, которые он включил в свой рапорт, будут использованы в ходе «деморализующих мероприятий» против мнимых «враждебных элементов»? В рамках этих мероприятий у некоторых людей целенаправленно разрушали судьбы и семьи, кого-то отправляли в тюрьмы, а также склоняли к сотрудничеству.

    В пятницу, 15 ноября, на сайте и в субботнем выпуске газеты Фридрих опубликовал заявление со своими разъяснениями. В этом заявлении он представляет себя жертвой именно такого шантажа. Поскольку его заподозрили в намерении бежать на Запад, ему грозила тюрьма. Чтобы «загладить вину», он обязался доносить. Один из рапортов, например, сообщал, что брат сослуживца Фридриха задумывался о выезде из страны. Сейчас Фридрих утверждает, что предварительно обсудил содержание доноса с его фигурантами. Впоследствии он, по его словам, преднамеренно нарушил конспирацию, сделавшись непригодным для Штази сотрудником. 

    Документы дела не полностью открыты публике

    Все эти разъяснения, разумеется, еще нуждаются в проверке, но для людей, живших в ГДР и знакомых с результатами многолетних расследований деятельности Штази, звучат они не то чтобы неправдоподобно. И все же утверждать еще ничего нельзя. Документы — к слову сказать, федеральное ведомство по изучению архивов Штази выдало их под грифом «Досье виновного» — не полностью открыты публике, а фигурант доносов пока никак не высказался. 

    В чем можно не сомневаться, так это в том, что Штази действительно принуждала людей к сотрудничеству шантажом (тем удивительнее, что в Западном Берлине и Западной Германии находились добровольцы, которые по собственному желанию или исключительно ради денег становились помощниками министерства госужаса). 

    И, конечно же, всегда можно различить нюансы в том, о чем осведомитель сообщает, а о чем умалчивает. Но тем не менее: не было жителя ГДР, который не понимал бы, с кем он имеет дело в случае с «фирмой» Эриха Мильке. У Штази было 90 тысяч кадровых сотрудников и чуть ли не вдвое больше неофициальных помощников. Большинство из этих преступников до сих пор находятся среди нас, храня оглушительное молчание. Их жертвы рядом с нами так же молча страдают. К счастью, документы открыты и доступны для всех — это победа восточногерманских правозащитников, тот редкий случай, когда им удалось настоять на своем в объединенной Германии, преодолев сопротивление, в том числе с запада, вплоть до членов правительства ФРГ.

    Германия пережила немало дискуссий о Штази за три десятилетия проработки своего прошлого, порой довольно суетливой. Особенно важно было убедиться, что чиновники, политики, директора школ, судьи в свое время проявили себя порядочными людьми, а значит, не закрыли себе дорогу в демократическое будущее. Многих восточных немцев ждали горькие открытия, когда выяснялось, что те, на кого надеялись, вроде социал-демократа Ибрагима Беме, все сильнее запутываются в паутине лжи; а некоторые вопросы, например, к Грегору Гизи, так и остаются без ответа. 

    Память с пробелами

    Но за всеми этим острыми переживаниями стояли более важные вопросы, которые не каждый решался задать: а у нас за семейным столом — кто же это был? Племянник? Тетя? Многие решили не доискиваться правды. Семейный мир важнее, особенно после таких исторических переломов. Хотя, если подумать, кому нужен такой мир?
    К тому же торопливое воссоединение перевернуло вверх дном жизнь каждого человека, каждого города или поселка — у кого в тот момент нашлись бы время и силы выяснять, кто что делал и чего не делал? Посреди пропасти, которая отделила одних восточных немцев от других, многим из них было легче солидарно свалить на Запад всю вину за свои несбывшиеся мечты. В результате и получилось, что после своего заката ГДР отчасти возродилась — как пространство воспоминаний, в котором, правда, все истории зияют пробелами. 

    Талантливые фильмы, телесериалы и книги много и подробно рассказали о разнообразии жизни и страданий в ГДР — страданий, в том числе, от Штази в своем доме. И всякий раз нельзя не задать себе главный вопрос: а на что бы я согласился ради карьеры, ради любви, ради детей? На какое предательство я оказался бы способен, по чьим головам бы прошел? Да и сейчас — какую цену я соглашусь заплатить за то, чтобы сбылись мои мечты, даже если кто-то еще в результате останется ни с чем?

    Во всяком случае, не стоит торопиться осуждать людей, чьи биографии связаны с Восточной Германией, в том числе и берлинского издателя, поверившего в свою особую миссию. В конце концов, «и на Западе жили не одни только храбрецы». Именно так недавно выразилась в связи с юбилеем падения Стены федеральный канцлер Ангела Меркель — в один из редких моментов, когда она вспомнила о своей связи с Восточной Германией. Кстати говоря, о жизни семьи Меркель в ГДР за все ее 14 лет на посту канцлера мы узнали крайне мало.

    Самокритичный подход к прошлому в настоящем

    А ведь именно происходящее в Восточной Германии показывает: без прошлого невозможно понимать настоящее и обустраивать будущее. Здесь важно то, о чем не любят вспоминать: необходим самокритичный подход ко вчера — сегодня. Хольгер Фридрих обнародовал факт сотрудничества со Штази только после вопросов журналистов, то есть далеко не добровольно.

    События, столь важные для доброго имени газеты, застали врасплох редакцию, которую Фридрих и его жена собираются вести за собой в новую жизнь. У самой редакции за плечами болезненный опыт публичного разбирательства прошлых связей со Штази. В частности, в середине 1990-х годов оттуда были уволены почти все бывшие неофициальные сотрудники министерства госбезопасности.

    У Фридриха (как и у многих бывших осведомителей до него) была возможность предотвратить хотя бы эту непростую ситуацию — добровольным признанием, осознанием и покаянием, просьбой о прощении, проявлением сочувствия к пострадавшим. Ничего этого мы от Хольгера Фридриха пока не услышали. А подходящий момент уже прошел.

    Если его действительно, как он говорит, вынудили к сотрудничеству, он мог бы давно рассказать об этом. Более того, как один из ведущих издателей Берлина он был бы даже обязан это сделать. Где как не в бывшем городе Стены, в котором история напоминает о себе на каждом шагу? Где как не в газете, гордо заявляющей о том, что ее делают берлинцы для берлинцев? Можно постараться прикрыть свое прошлое. Но оно все равно никуда не денется.

    У восточных собственная гордость

    Эссе Хольгера Фридриха и его жены Зильке к дню падения Стены прочли многие. Авторы не касались в этом эссе собственного прошлого, говорили о чужом и не слишком конкретно. В редакционной статье на две полосы нашлось место для благодарности временному шефу СЕПГ Эгону Кренцу — за то, что тот якобы не допустил применения оружия в 1989 году.

    Специфического исторического сознания авторов хватило на то, чтобы сплести лавровый венок миротворца человеку, который был пойман на фальсификации выборов, покрывал авторов закона о стрельбе по перебежчикам через Стену, преследовал оппозицию даже в школе собственного сына в берлинском районе Панков, а также одобрил резню в Пекине.

    Куда больше «мирная революция» обязана мужеству людей, вышедших на улицы с горящими свечами в руках и смелостью в сердцах, — им, а не товарищу из СЕПГ, растерявшему остатки власти, выпустившему из рук свои полстраны, стерпевшему падение Стены просто от бессилия.

    Слова благодарности Кренцу вызвали протесты даже в стенах самой редакции. В ответ Хольгер Фридрих поспешил дать интервью, в котором объяснял, что как солдат всегда боялся получить приказ стрелять в свой народ. Разъясняя эту «моральную дилемму» тогда, неделю назад, Фридрих ни словом не упомянул собственный моральный выбор — предавать ли товарищей тайной полиции, писать ли на них собственноручно доносы. 

    Зато звучала своеобразная гордость за Восточную Германию. Не за удавшуюся мирную революцию и не за трудные годы, когда каждый в отдельности пытался справиться с поворотом своей личной биографии на 180 градусов. Нет, гордость за иной, не западный взгляд на мир, какой-то именно восточногерманский.

    Восток у всех разный

    Этот очередной мотив «вставания с колен», неизбежно подразумевающий отталкивание и конфронтацию, игнорирует одно: единого Востока никогда не было.

    На Востоке каждый выбирал свою дорогу. Были попутчики и конформисты, беглецы, диссиденты, псевдодиссиденты, идеологи и идиоты — как в любом обществе. И, как при любой диктатуре, не признающей никаких прав, кроме права партии, каждый человек был обречен на каждом шагу делать выбор.

    Многие учились эзопову языку, с детства умели читать и петь между строк — но никому не удавалось уклониться от вопроса, который с каждым годом все громче задавало государство: «Скажи мне, с кем ты, на чьей ты стороне?». Отправляйся на стрельбище в тренировочные лагеря — а иначе останешься без аттестата!

    Отправляйся на три года в армию — а иначе не видать тебе учебы в институте! Вступай в СЕПГ — докажи, что ты социалист! Загладь проступок — настучи на соседа! Получи награду — командировку на Запад, если оставишь детей в интернате на родине! Если бы выбирать пришлось мне – как далеко бы я зашел?

    Тем, кого объединение застало детьми (мне в год падения Стены было четырнадцать), повезло: все эти вопросы им были еще знакомы, они читали обе стороны навсегда перевернутой страницы, но ставить свою подпись на одной из них уже не пришлось. Тем, кто встретил события тридцатилетней давности совершеннолетними (военнослужащему Хольгеру Фридриху было двадцать три), — не повезло: они уже успели оказаться перед выбором, они знали о последствиях — но они еще не догадывались, что страна, диктующая им свои условия, очень скоро просто перестанет существовать. 

    В Восточной Германии всего пара лет разницы в возрасте на момент падения Стены так или иначе определяла разницу между целыми поколениями. Уже только поэтому Восточная Германия не одна, их бесконечное множество. Что уж говорить о детях 1990-х годов, которые толпами покидали родные места в западном направлении — в основном в поисках работы в крупных центрах, но и из-за молчания у себя дома. Сегодня на Востоке очень не хватает образованных и опытных людей с центристскими взглядами — у которых есть вопросы к родителям.

    Ответственность за собственное прошлое

    Восток бывает разный. И даже Штази бывает разная. История Фридриха — и об этом. Можно оказаться на службе тайной полиции, не беря на душу греха, — и все-таки потом провиниться. Если не вина, то по меньшей мере ответственность каждого — как мы сегодня с этим обойдемся. То, что мы сегодня делаем с нашим вчера, определяет наше завтра.
     
    Поэтому в истории Хольгера Фридриха и Штази сейчас для нас важнее всего общая для журналистики и коллективной памяти необходимость задавать вопросы. И искать ответы, не забывая о критическом взгляде на себя. Только так можно проникать в глубь истории, слой за слоем.
    Как бы то ни было, а эта берлинская история спустя 30 лет после исторического поворота показала: Восточная Германия — многослойная, многоликая и многоголосая, и ее история рассказана еще далеко не полностью. А жизнь — шире, чем мы ее себе представляем.

    Подготовка этой публикации осуществлялась из средств Федерального фонда проработки диктатуры Социалистической Единой Партии Термании (Bundesstiftung zur Aufarbeitung der SED-Diktatur)

    Читайте также

    «Восточные немцы — это тоже мигранты»

    «АдГ добьётся того, что Восточная Германия снова себя потеряет»

    «Люди не справляются с амбивалентностью»

    Советский Союз и падение Берлинской стены

    Мы были как братья

    Ost places — lost places

  • Братья Хенкины

    Братья Хенкины

    Санкт-Петербург, 1990-е годы. После смерти одной пожилой женщины остается квартира, полная разного хлама. Ее наследники случайно находят среди прочих вещей несколько коробок со старыми, скрученными в рулончики негативами. На пленках, должно быть, те же фотографии, что в старых запылившихся альбомах, решают они. К тому же негативы такие старые, что, кажется, стоит дотронуться – они сразу рассыпятся в пыль. Больше они не обращают на них особого внимания. Двадцать лет спустя из праздного любопытства наследники решают отсканировать пленки. 

    Когда греешь их в руках, они постепенно разворачиваются: в каждом завернутом в бумагу рулончике по несколько фрагментов – четыре, восемь, пятнадцать кадров, редко все 36. Первый фрагмент отсканирован: как и ожидалось, фотографии деда, Ленинград, 1920–30-е годы, семья, знакомые, родственники… Второй уже интереснее: те же самые годы, но вдруг – Берлин. Снимок за снимком на мониторе слагается целая история двух городов и двух жизней, рассказанная двумя братьями — Евгением и Яковом Хенкиными. 

    DEUTSCHE VERSION

    Ленинград, Фото - Яков Хенкин / © Ольга Маслова-Вальтер
    Ленинград, Фото — Яков Хенкин / © Ольга Маслова-Вальтер

    Пожилую женщину, сохранившую негативы, звали Софья Хенкина (1910–1994), и она была младшей сестрой Евгения (1900–1938) и Яковa (1903–1941). Все трое родились и выросли в Ростове-на-Дону, в состоятельной еврейской семье. «Софья вспоминала забавные эпизоды, стихи и песенки и никогда не говорила о том, как оборвалась эта благополучная жизнь, как ушли из жизни родители, какие именно события в Ростове-на-Дону заставили их уехать», — рассказывает наследница Ольга Маслова-Вальтер. Точно известно лишь то, что с 1920-х годов Яков с семьей и Софья живут в Ленинграде, а Евгений самое позднее в 1926 году оказывается в Берлине.

    ИСТОРИЯ ИСЧЕЗНУВШЕГО МИРА

    Снимок за снимком на экране вырастает исчезнувший мир — трагичная история, в которой многое до сих пор остается неясным и требует основательного изучения. Два города, Берлин и Ленинград — некогда столицы крупных европейских империй, потерпевшие горькие поражения в Первой мировой войне. Оба города шаг за шагом превращаются в метрополии тоталитарных режимов. В изображения, порой едва уловимо, вторгается та реальность, которая погубит обоих братьев, а их страны столкнет в новой войне. 

    Ничего этого ни фотографы, ни запечатленные ими люди еще не подозревают. Зафиксированный на пленку мир отличается особой атмосферой, мнимой легкостью бытия, чувственностью и радостью, которые отражают сотни в большинстве своем неизвестных лиц. 

    Хенкины не были профессиональными фотографами. Яков работал инженером-экономистом, Евгений изучал машиностроение в Техническом университете Берлина, после чего работал музыкантом. Несмотря на это, более семи тысяч снимков из наследия братьев говорят об их сильном увлечении фотографией и о выдающемся таланте, выходящем далеко за рамки любительской съемки. Оба снимали преимущественно в свое удовольствие, но иногда получали заказы, в основном на съемку спортивных и других массовых мероприятий.

    НЕМОЕ КИНО БЕЗ СУБТИТРОВ

    Сотни и тысячи лиц превращают все фотографии Хенкиных вместе взятые в своеобразный «групповой портрет на фоне века». Некоторые люди — случайные прохожие, строители, продавцы на рынке — появляются лишь однажды, чтобы потом бесследно исчезнуть. Другие встречаются несколько раз, рассказывая маленькие истории: о посещении пионерского лагеря под Ленинградом, о походе в Берлинский зоопарк, о пожаре, об автомобильных гонках, демонстрациях или ужине в ресторане. И лишь немногие люди появляются на пленках вновь и вновь, становясь живыми героями со своими характерами и создавая целые сюжетные линии. 

    Когда греешь пленки в руках, они начинают постепенно разворачиваться. Фото – Ольга Маслова-Вальтер
    Когда греешь пленки в руках, они начинают постепенно разворачиваться. Фото – Ольга Маслова-Вальтер

    Этих людей мы иногда знаем по именам, например, членов семьи, Софью Хенкину или жену Якова Фриду. Иногда это безымянные друзья и коллеги — сотрудники Института Генриха Герца в Берлине – с ними Евгений собирает терменвокс. Или музыканты, с которыми Евгений выступал на разных сценах. Или подруги, как, например, красивая берлинка, с которой Евгений катается на лодке, гуляет по лесу, посещает разные мероприятия или идет в гости к друзьям. 

    Когда долго смотришь на эти фотографии, появляется странное чувство, будто все эти люди – твои старые добрые приятели, но только без голосов и имен. Как в немом кино без субтитров.

    Хотя фотографии и были сделаны совершенно независимо друг от друга, в них можно заметить многочисленные совпадения и параллели. Кажется, что братья интересуются похожими темами, используют сходные композиционные принципы, так что не всегда легко сказать, кто фотографировал, а иногда с первого взгляда не различишь даже и где — в Берлине или в Ленинграде.

    Основными сюжетами были портреты женщин и детей, друзей и знакомых, уличные сцены, массовые и спортивные мероприятия, животные, автомобили, пейзажи. Некоторые кадры сделаны не просто так, а тщательно выстроены, вероятно, с отсылками к иконографической традиции — например, к образу матери с младенцем.

    «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВЕЛИКИЙ СТАЛИН»

    Сами братья — неотъемлемые участники той бурлящей жизни, которую и запечатлели. Иногда они просят других людей сфотографировать себя, так что на одной и той же пленке они могут быть и фотографами, и моделями. За становлением двух тоталитарных режимов они наблюдают несколько издалека, и, кажется, испытывают не страх, а, скорее, какое-то сдержанное любопытство. Евгений гуляет по Берлину и вдруг видит на столбе листовку с призывом: «Евреи всего мира хотят уничтожить Германию! Не покупайте ничего у евреев!». Он достает камеру, делает снимок и идет дальше. В другой раз он фотографирует нацистский военный парад на Унтер-ден-Линден или предвыборный плакат «За немецкий социализм» на Паризер-штрассе. Это все происходит как бы между прочим.

    Берлин, фото - Евгений Хенкин (1933)
    Берлин, фото — Евгений Хенкин (1933)

    На фотографиях Якова запечатлены и стадион с портретами Сталина и Ленина, и огромная надпись «Да здравствует великий Сталин», и парад физкультурников. Разделял ли он социалистический оптимизм сталинского времени, неизвестно. Даже если и так, то в 1937 году с этим, вероятно, было покончено.

    Удивительны не только совпадения в сюжетах, но и параллели в трагических судьбах братьев. Яков Хенкин, который всю жизнь провел в России, в 1941 году погиб от немецких пуль на Ленинградском фронте. Его брат Евгений, чья жизнь на протяжении многих лет была тесно связана с Германией, в 1936 году был вынужден покинуть страну. А в декабре 1937-го он был арестован НКВД именно как «немецкий шпион» и через несколько недель расстрелян. Статус «врага народа» стер его имя из истории семьи. Софья Хенкина знала о его аресте, но ей не удалось узнать подробности дела. Впоследствии она избегала разговоров об этом. 

    «Образец чистого фотографического искусства»

    Когда архив был обнаружен, спрашивать было уже некого. В 2016 году в Лозанне (Швейцария) наследница Софьи Ольга Маслова-Вальтер основала Ассоциацию «Архив братьев Хенкиных». Вскоре удалось организовать выставку в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге, на которой впервые были показаны многие фотографии. Выставка, организованная в стенах крупнейшего художественного музея и внесенная изданием Bloomberg в список десяти лучших выставок лета 2017 года, поместила фотографии не только в исторический, но и в художественный контекст. В дальшейшем фотографии были показаны в Милане и Париже. Осенью 2019 года на французском языке была опубликована первая книга. И, пожалуй, прав был фотограф Дмитрий Конрадт, который и наткнулся на архив в 2012 году, говоривший, что фотографии Хенкиных – не исторический источник, а «образец чистого фотографического искусства. И рождено оно не стремлением сделать искусство, но исключительно даром авторов».

    Берлин, фото – Евгений Хенкин
    Берлин, фото – Евгений Хенкин
    Берлин, фото - Евгений Хенкин
    Берлин, фото — Евгений Хенкин
    Ленинград, фото - Яков Хенкин
    Ленинград, фото — Яков Хенкин
    Берлин, фото - Евгений Хенкин
    Берлин, фото — Евгений Хенкин
    В пригороде Ленинграда, фото — Евгений или Яков Хенкин (1936–1937)
    В пригороде Ленинграда, фото — Евгений или Яков Хенкин (1936–1937)
    Берлин, фото - Евгений Хенкин (1930-e)
    Берлин, фото — Евгений Хенкин (1930-e)
    В пригороде Ленинграда, фото — Евгений Хенкин (1936–1937)
    В пригороде Ленинграда, фото — Евгений Хенкин (1936–1937)


    В пригороде Ленинграда, фото — Евгений Хенкин (1936–1937). Слева направо: Фрида, Яков и Софья Хенкины
    В пригороде Ленинграда, фото — Евгений Хенкин (1936–1937). Слева направо: Фрида, Яков и Софья Хенкины
    Ленинград, фото - Яков Хенкин
    Ленинград, фото — Яков Хенкин
    Берлин, фото – Евгений Хенкин (первая половина 1930-х)
    Берлин, фото – Евгений Хенкин (первая половина 1930-х)
    Ленинград, фото – Яков Хенкин
    Ленинград, фото – Яков Хенкин
    Берлин, фото – Евгений Хенкин
    Берлин, фото – Евгений Хенкин
    Ленинград, фото – Яков Хенкин
    Ленинград, фото – Яков Хенкин
    Ленинград,  фото – Яков Хенкин
    Ленинград, фото – Яков Хенкин
    Ленинград, фото – Яков Хенкин
    Ленинград, фото – Яков Хенкин
    Берлин, фото – Евгений Хенкин
    Берлин, фото – Евгений Хенкин
    Ленинград, фото – Яков Хенкин
    Ленинград, фото – Яков Хенкин
    Берлин, фото – Евгений Хенкин
    Берлин, фото – Евгений Хенкин
    Берлин, фото - Евгений Хенкин (1933)
    Берлин, фото — Евгений Хенкин (1933)
    Берлин, Евгений Хенкин (справа) в институте Гейнриха Герца
    Берлин, Евгений Хенкин (справа) в институте Гейнриха Герца
    Ленинград, Яков Хенкин со своей женой Фридой и дочерью Галиной
    Ленинград, Яков Хенкин со своей женой Фридой и дочерью Галиной

    Текст: Леонид А. Климов
    Перевод: Анастасия Попова
    Фотографии: Ол
    ьга Маслова-Вальтер / Henkin Brothers Archive 
    опубликован: 26.11.2019

    Подготовка этой публикации осуществлялась из средств фонда ZEIT Stiftung Ebelin und Gerd Bucerius

    Читайте также

    Иван Тургенев

    Война на востоке Украины

    Крымские татары

    Нефть — культурно-исторические аспекты

    «Восточные немцы — это тоже мигранты»

    Протесты в России: спецпроект dekoder.org