13 июля защитники климата из группы «Последнее поколение» заблокировали взлетно-посадочные полосы аэропортов Гамбурга и Дюссельдорфа. В европейских городах такое случается все чаще: активисты приклеивают собственную одежду и руки к дорожному полотну, атакуют томатными супами и прочими субстанциями музейные полотна и заливают краску в фонтаны. В немецкоязычных СМИ для описания таких протестных акций уже прочно закрепился неологизм Klimakleber — «климатический приклеиватель»; в день таких акций это слово попадает на первые полосы газет и в заголовки новостных сайтов.
В октябре 2022 года произошла одна из первых и поэтому запомнившихся акций новых защитников климата в Национальной галерее в Лондоне: две девушки из британской группы «Just Stop Oil» («Просто остановите нефть») вылили на одну из картин в экспозиции две банки томатного супа, а затем приклеили собственные руки к стене поблизости. Полотно оказалось четвертым вариантом картины Винсента Ван Гога «Подсолнухи».
Международная деятельность сети активистов набрала обороты и продолжила креативный подход к процессу. За этой акцией последовали другие, в разных городах Европы: на картину Клода Моне «Стоги сена» в музее Барберини в Потсдаме уже выливали картофельное пюре, картину Анри де Тулуз-Лотрека «Клоун» в Дрездене обливали «искусственной кровью», полотно Густава Климта в Музее Леопольда в Вене залили нефтью. Как правило, в ходе таких акций произведения искусства не страдают, поскольку находятся под стеклом; страдают картинные рамы, а еще сами активисты — их задерживают, судят и штрафуют, на них обрушивается негодование и ненависть сограждан.
Музейными акциями участники природоохранных организаций, разумеется, не ограничиваются. В Риме в мае 2023 года, например, активисты вылили черную жидкость в фонтан на площади Навона. Жидкость, оказавшаяся раствором воды с примесью древесного угля, по их замыслу, символизировала черное будущее человечества. То же самое несколькими днями позже активисты «Последнего поколения» сделали с самым, наверное, известным в мире римским фонтаном Треви, памятником позднего барокко, у которого ежедневно собираются толпы туристов.
В Берлине «Последнее поколение» уже практически регулярно блокирует дороги и как минимум однажды «атаковало» аэропорт Берлин-Бранденбург: там люди приклеили себя к взлетно-посадочной полосе. Это произошло в старой, недействующей, части аэропорта, но в целях безопасности движение авиатранспорта было на некоторое время ограничено.
Собственные «климаклеберы» есть и в Швейцарии, имя им — «Renovate Switzerland»: в апреле 2023 года активисты движения заблокировали проезд из швейцарского кантона Тессин (Тичино) далее в сторону Италии. Блокада длилась недолго, и еще до нее на въезде в тоннель была пробка. С началом акции она предсказуемо увеличилась до 17 километров, ожидание составило до трех часов. Водители нескольких машин пытались атаковать активистов, на место вызвали полицию, которая и разрешила ситуацию: активистов «отклеили», задержали и составили протокол.
Как и зачем они это делают, что именно их волнует до такой степени, что они готовы терпеть агрессию автомобилистов и риск, что их попросту задавят машины, швейцарскому изданию Republik рассказали трое активистов: молекулярный биолог, активист организации и студент Высшей технической школы Цюриха.
- Дария Вюст, 24 года, молекулярный биолог, научная сотрудница Высшей технической школы Цюриха (ETH), многократная участница акций блокировки дорог, приклеивала себя к асфальту перед Готардским тоннелем.
- Макс Фёгтли, 30 лет, менеджер и активист в организации «Renovate Switzerland», в Готарде отвечал за диалог с автомобилистами и полицией.
- Мориц Бишоф, 24 года, студент Высшей технической школы Цюриха (ETH), в Готарде впервые участвовал в перегораживании дороги, приклеивал себя к асфальту.
— Новости переполнены сообщениями о протестах в борьбе за климат. В Берлине «Последнее поколение» на этой неделе несколько раз перекрывало дороги и вызвало большое возмущение. Вы сами на Пасху попали в большой репортаж газеты Blick, ваши фотографии и имена оказались на титульной странице. О вас написали почти все СМИ страны. Что там у вас произошло?
Макс Фёгтли: Мы заблокировали автобан через Готардский тоннель на 36 минут.
Дария Вюст: Это все было очень нервно. Утром в тот день я знала только то, что где-то в Швейцарии буду приклеиваться к автобану. Не знала где, когда и с кем. Я встала очень рано, села в поезд и только по дороге к Готарду постепенно начала догадываться о том, куда мы едем. Тут напряжение только выросло.
— То есть еще утром вы не знали, где именно будете приклеиваться?
Вюст: Нет, не знали.
— Разве не страшно?
Вюст: Нет, я же знала, что буду делать. А будет ли это в Цюрихе или в Готарде — без разницы.
Мориц Бишоф: У меня какой-то огромный провал в памяти. Мне пришлось посмотреть запись стрима в инстаграме, чтобы убедиться, что я действительно был приклеен к автотрассе. Во время блокады я непрерывно дрожал. За моей спиной стояла машина, которая целую минуту непрерывно гудела. Было очень шумно. Люди кричали. Очень много впечатлений за очень короткое время. Я с трудом восстанавливаю цепь событий.
— Как реагировали автомобилисты?
Бишоп: Они на нас кричали. «Идите работать» и все в таком духе. Такое я слышу часто. Учитывая, что дело было в Страстную пятницу, это даже забавно.
Вюст: Я не впервые на такой акции и знала, что меня ждет. Но такого уровня агрессии, как в Готарде, я еще не видела. Я могу понять, что люди злятся. Правда, я их понимаю. Но настолько? Это было для меня шоком. Один автомобиль подъехал к нам с Морицем совсем близко, встал у нас за спиной и постоянно ревел мотором. И впервые на такой акции я задумалась: а что, если он отпустит тормоза? Мне было страшно.
— А почему вы не убежали сразу? Вы же еще не были приклеены.
Вюст: Ни в коем случае!
Фёгтли: Это худшее, что можно сделать. Если Дария уйдет из цепи, то она поставит Морица под удар — автомобилисты немедленно попытаются протиснуться в возникшую брешь. Это крайне опасно.
— Как вы думаете, почему люди настолько возмущены и раздражены?
Фёгтли: Им кажется, что блокада дороги — худшее, что может с ними произойти.
Вюст: Когда люди стоят в пробке, они не понимают взаимосвязь между перекрытой автострадой и климатическим кризисом. Они не понимают в эту секунду, что ставки максимально высоки. Мы сидим здесь, потому что земля горит, а не потому что хотим насолить конкретным автолюбителям.
— Взаимосвязь действительно не так-то легко уловить: вы портите жизнь ни в чем не повинным гражданам, направляющимся на выходные в Тессин.
Фёгтли: Верно. И да, это неприятно. Но эти люди — не единственные, кто здесь впадает в ярость. Я тоже в ярости.
— Но эти люди ведь ни в чем не виноваты.
Фёгтли: Автомобилисты не виноваты, но климатический кризис их тоже касается, и они еще от него пострадают. Мы все пострадаем. Во Франции прямо сейчас — ужасающая засуха. В Италии тоже. Люди страдают. А мы притворяемся, будто ничего не происходит.
Вюст: Люди, наверное, много работали и заслужили свой короткий отпуск. Но мы все заслуживаем жить в мире, в котором еще возможно путешествие в Тессин. Мы со страшной скоростью несемся в климатический ад, и давно пора это наконец понять. Мне правда очень жаль, что я помешала этим людям. Они имеют право злиться. Это нормально.
— На вас кричат, вас пихают, вас пинают. На видео из других стран мы тоже видим, как климатические активисты становятся жертвами физического насилия. Вас это пугает?
Вюст: Да, мне было не по себе, когда мое имя, возраст и профессия стали циркулировать во всех СМИ. Вы не представляете, сколько писем я получила. В первый момент я испугалась, что не справлюсь с потоком хейта. Но от акции я не отказываюсь. И ни о чем не жалею. И снова буду это делать.
— А что вам писали в этих письмах?
Вюст: Прямо в пятницу или в субботу пришли где-то 20-30 имейлов, в которых было написано, что мне нужно найти себе работу. Юмор в том, что эти сообщения приходили на мой рабочий адрес. С понедельника я перестала читать входящие письма. Содержательно они все время повторялись. Одно письмо запомнилось. Отправитель писал, что он против абортов, но в моем случае это было бы для человечества благодеянием.
— Вам все равно?
Бишоф: Нет. Я серьезно воспринимаю ситуацию, особенно когда читаю, что кто-то хочет опубликовать в интернете мой домашний адрес.
— И в то же время вы сами очень активно выступаете, публикуете в сообщениях для прессы и имя, и фотографию, и профессию.
Вюст: Мы не отказываемся от своих дел. Мы — обычные люди, которым страшно за свое будущее. Мы бы хотели, чтобы каждый мог себя представить на нашем месте. Посмотрите на нас: мы ведь не какие-нибудь съехавшие конспирологи.
Бишоф: Мы гораздо ближе к людям, если стоим на баррикадах под собственными именами. Тогда люди на нас смотрят и думают — вот один из нас.
— В таком случае расскажите немного о себе. Часто ли вы думаете о климатическом кризисе?
Фёгтли: Каждый день.
— А бывают моменты, когда вы о нем не думаете?
Вюст: Когда я в лаборатории занимаюсь своими молекулами и выделяю белки, я вижу, какое все это ничтожно малое, но в то же время завораживающее. Тогда у меня в голове нет лишних мыслей, все вращается вокруг этой клетки и я не думаю о глобальных вопросах.
Фёгтли: У меня есть сезонный абонемент на матчи футбольного клуба «Базель». Раз в неделю — на стадион, то домашний, то на выезде, два часа, прокричаться, выпустить пар. Это мне необходимо, иначе пропаду.
Бишоф: Иногда меня все это подавляет. И я не могу отделаться от тяжелых мыслей. И тогда очень благотворно бывает на пару часов притвориться, как будто бы этого всего нет и как будто бы у нас совершенно нормальная молодость, нормальная взрослая жизнь, и можно не заниматься постоянно климатическим кризисом. Это помогает расслабиться.
— Кем вы хотели быть в детстве?
Вюст: Я хотела быть молекулярным биологом, им я и стала.
Фёгтли: Я хотел плавать на корабле Гринпис «Радужный воитель» (Rainbow Warrior). А потом отец уговорил меня заняться чем-то более серьезным.
— Климатический кризис как-то помешал вашим планам на будущее?
Вюст: В прошлом году я получила степень мастера и хотела сразу перейти в докторантуру. Но потом я внимательно изучила доклады Всемирного совета по климату IPCC. Поэтому я работаю всего лишь на должности научного ассистента. Если все так пойдет и дальше, то не вижу для нас будущего. Зачем нужна моя докторантура, если нет перспективы?
Фёгтли: Мне 30 лет, я восемь лет работал в больших компаниях и делал карьеру. Потом, два-три года назад, я начал заниматься климатическим кризисом, сменил место работы, все больше занимался там устойчивым развитием. Но и в своей новой роли я видел все больше расхождений между словами и делами. И тогда я пришел в «Renovate Switzerland» и понял: здесь действительно делают дело, а не болтают.
Бишоф: Нет. Я нашел очень хороший баланс с учебой и очень рад, что могу совмещать активизм и обучение в университете.
— Как вы оказались в политике?
Фёгтли: Я изучал политологию. У меня всегда была политическая позиция, я читал Карла Маркса с 14 лет…
Вюст: Я бы не сказала, что я политизирована, и у меня не было какого-то решающего момента в этом процессе. В моем окружении есть люди, интересующиеся политикой. А я однажды увидела озеро Гарда. Как оно высыхает.
— А где вы в политическом спектре?
Вюст: Борьба за будущее и климатическую справедливость — это не политический вопрос. Да, наверное, я — «левая». Но речь идет о выживании. А это должно быть в интересах всего политического спектра, а не только одной партии. И Швейцарская народная партия (SVP) тоже должна сделать своей целью предотвращение коллективного вымирания. Я не считаю себя политически активным человеком. Я просто хочу выжить.
— Насколько вы последовательны, когда дело касается вашей собственной жизни? Например, позволяете ли вы себе летать на самолетах?
Фёгтли: Нет, но в этом году я полечу в Китай на похороны отца. Что мы делаем в своем быту, а чего не делаем — это каждый должен решать за себя. Важна система. Я не против, если кто-то полетит в отпуск в Америку.
Бишоф: Я уже давно никуда не летал, но я тоже думаю, что исключения возможны, например, чтобы повидать семью.
— Вы хотите, чтобы все осознали, что климатический кризис — это кризис системный. Вместо этого вы всех раздражаете.
Вюст: У акции и ее формата много противников. Это понятно. И мы не должны перетянуть всех граждан на свою сторону. Мы здесь не для того, чтобы нас полюбили. Нам нужно мобилизовать примерно один процент населения, чтобы возникло достаточное политическое давление, чтобы Федеральному совету и парламенту не оставалось ничего кроме как действовать.
— Вы думаете, что своими блокадами вы мобилизуете десятки тысяч людей?
Фёгтли: Сто процентов.
Вюст: Да, несомненно. Именно благодаря тому, что мы действуем радикально (хотя я вообще-то не люблю это слово), мы открываем пространство для дальнейшего активизма. Люди видят, как мы садимся перед автомобилями, идем на огромный риск и даже готовы к тому, что нас осудят. Это может простимулировать их к тому, чтобы отказаться от пассивной позиции и, например, начать сбор подписей.
— Но сейчас происходит нечто совершенно другое: политики SVP поблагодарили вас за хорошие результаты на выборах и помощь в достижении этих хороших результатов.
Бишоф: Так постоянно происходит…
— Были жалобы и от тех людей, которых вы, наверное, причисляете к своим союзникам, например от сторонников закона об охране климата.
Бишоф: Гражданское неповиновение — это часть здоровой демократии. Мы не можем на все оглядываться, где-то всегда будут проходить какие-то выборы или референдумы, на фоне которых лучше не блокировать дороги.
— А вы начинаете сомневаться в своей правоте, если вас критикуют те люди, которые в принципе поддерживают ваши цели?
Вюст: Я задаю себе один вопрос: добиваемся ли мы этими акциями цели? А если не так — то как? И ничего лучшего мы пока не придумали. Мы должны громко заявлять о себе. Это печально, но это правда — нас услышат, только если мы будем проявлять гражданское неповиновение.
Бишоф: Когда я в твиттере или в комментариях к газетным публикациям вижу поток ненависти, направленный на меня, то задаюсь вопросом, действительно ли мы смогли мобилизовать достаточное количество людей. Но я все еще не слышал о методе, который был бы эффективнее, чем гражданское неповиновение.
— Вы считаете себя мучениками?
Фёгтли: «Мученик» — это очень громкое слово, но гражданское неповиновение подразумевает готовность чем-то жертвовать. Все, кто участвует в блокировке, проходят подготовку, во время которой каждый должен задуматься о том, какие последствия — финансовые, профессиональные, семейные и юридические — могут быть у этой акции лично для него или для нее.
— Как далеко вы готовы зайти? Тюрьма?
Фёгтли: Да.
Бишоф: Да.
Вюст: Да.
— Дольше, чем на 48 часов?
Фёгтли: Да.
Бишоф: Да.
Вюст: Да.
— В голодовке вы бы участвовали?
Бишоф: Да.
Вюст: Да.
Фёгтли: Да, но у меня, наверное, получилось бы очень плохо.
— Разбрызгать краску или бросить контейнер с краской?
Фёгтли: Да.
Бишоф: Да.
Вюст: Да.
— Взорвать трубопровод?
Бишоф: Нет.
Вюст: Нет.
Фёгтли: Нет.
— Макс, вы не сразу ответили. Это потому, что говорите под запись?
Фёгтли: Нет, не поэтому. Для нас ужасно важен принцип ненасилия. И я никогда бы не сделал ничего, что может повредить человеку или Земле. Взрыв трубопровода для меня нарушает эту заповедь.
— То есть на какие-то поступки вы даже ради гражданского неповиновения не готовы пойти?
Вюст: На словесное и физическое насилие. Для меня и повреждение имущества заходит слишком далеко.
Фёгтли: Насилие против людей.
Бишоф: Для меня определенные типы повреждения имущества еще относятся к ненасильственному гражданскому неповиновению. Но, действительно, необходимо полностью исключить, что при этом пострадают люди.
— Вы бы разрезали шины внедорожника?
Фёгтли: Резать шины — нет, выпускать воздух — да.
Бишоф: В принципе да, потому что люди ведь не страдают при этом.
— Вы верите в демократию?
Фёгтли: Я знаю, что такое автократия и что это значит — ходить на демонстрации в условиях автократии. Я вырос в Китае. Наша демократия — замечательная вещь. У нас есть классные политики, которые хотят что-то предпринять, каждый на свой лад — практически со всех сторон. Но наша демократия не рассчитана на подобные кризисные ситуации.
— А почему вы не используете инструменты прямой демократии, такие как инициативы? Если бы вы сделали это четыре-пять лет назад, то сегодня мы бы уже за это голосовали.
Бишоф: В моем случае ответ очень простой: мне недоступно политическое участие, я — гражданин Германии.
Вюст: Были инициативы, которые могли что-то изменить. Был закон о CO2, была инициатива о пестицидах, была инициатива о массовом животноводстве. Все они давали огромные шансы на успех в защите природы и борьбе с климатическим кризисом. Все они были отклонены.
— Мы правильно понимаем: поскольку вы не смогли добиться своих целей демократическим путем, то теперь идете путем гражданского неповиновения, потому что для него вам нужен только один процент населения?
Фёгтли: Три тезиса. Во-первых, то, что мы делаем, находится в рамках демократии. Мы занимаемся политикой. Во-вторых, я не только участвую в блокировках и демонстрациях. Я еще и собираю подписи. Я это поддерживаю. Но моих критиков, честно говоря, я очень редко вижу за сбором подписей. И в-третьих, мы сейчас в разгаре кризиса. Для того чтобы оснастить теплоизоляцией миллион домов, народная инициатива — неподходящее средство. Дискуссии продолжались бы годами, и в конце концов было бы уже слишком поздно. Поэтому необходимо объявить климатическое чрезвычайное положение.
Бишоф: Наверное, из ста человек, которые на нас реагируют, некоторые решают для себя: «А послушаю-ка я их доклад». Какие-то люди довольно быстро вливаются в движение. Наша цель — быстро достичь экспоненциального роста и каждый месяц вовлекать новых людей.
— Вы сами сказали, что время не ждет. Что если ваши сторонники не будут прибывать по экспоненте?
Бишоф: Возможно, наша кампания не достигнет своей цели. Но есть много других похожих кампаний, которые успешно работают.
Вюст: Мы видим это в Германии на примере «Последнего поколения». Это движение старше, чем наше, и у них больше участников. И они почти каждый день на улице. Если ты политик, то рано или поздно ты будешь вынужден действовать, если работаешь на благо своего народа.
— Но в Швейцарии недостаточно поддержки одних политиков, нужна еще поддержка самих участников референдумов. А они вас не слушают.
Вюст: Да, нам нужно еще больше людей, которые выйдут с нами на улицу. Чтобы нас больше нельзя было игнорировать.
Фёгтли: Например, мой брат не идеально ведет себя с точки зрения климата. Но он — хороший гражданин. Когда началась пандемия ковида и велели сидеть дома, он прислушался к рекомендации правительства. Он мне позвонил и сказал: «Оставайся дома». И при этом не было никакого референдума. Не было общественности (Souverän), которая бы это обсуждала. Правительство приняло решение. В этом все дело. Федеральный совет должен объявить климатическое чрезвычайное положение и сказать населению: «Граждане, если мы сейчас не будем действовать, то люди начнут гибнуть».
— Чего автомобилистам ожидать от вас этим летом?
Фёгтли: Вероятность встретиться с нами на дороге очень невысока. Но мы будем появляться. В разных местах.
— В Испании у движения «Indignados» был такой слоган: «Если вы не дадите нам мечтать — мы не дадим вам спать». О чем вы мечтаете?
Фёгтли: Что «Базель» однажды выиграет Лигу чемпионов. Понимаете, будущее моей мечты не так уж сильно отличается от настоящего. Я больше не летаю в Испанию, а езжу поездом. Я езжу на работу не пять раз в неделю, а всего лишь три раза. А в остальные дни я работаю как волонтер. Мы не переселимся в жестяные хижины. Но нам нужно привыкать к жизни, которая ограничена разумными масштабами.
Вюст: Трудно сказать. Мне кажется, я так много времени потратила на осознание того, что нас ожидает, если мы не будем действовать, что у меня как-то не сложилась картина будущего, которое я хотела бы видеть. Я уже привыкла к мысли, что ничего хорошего нас не ждет.
— Очень печально, что кризисная ситуация заняла так много места в ваших мыслях, что вы больше не можете мечтать.
Вюст: Ну, у меня остается надежда, иначе бы я вообще ничего не предпринимала. Но на последней климатической конференции можно было увидеть: засуха во всей Африке, в Европе тоже. А мы что делаем? Мы посылаем деньги, вместо того чтобы по-настоящему действовать. Но вот о чем бы я мечтала для себя — это о сафари. Я однажды была на сафари с родителями. Это было бы здорово.
— Вы хотите детей?
Фёгтли: Да, конечно.
Бишоф: Вообще, наверное, да. Но с этой перспективой будущего? Мне кажется, это было бы безответственно. Но я еще не в той жизненной стадии, где это предметный разговор.
Вюст: Нет. Я никогда не была особенным фанатом детей, справедливости ради надо сказать. Но с моей точки зрения, было бы нечестно привести ребенка в этот мир.
— Звучит довольно мрачно.
Вюст: Я все время спрашиваю себя: «Дария, может быть, ты преувеличиваешь?» Но потом я читаю очередной доклад о климате и приходится отвечать: «Нет, я не преувеличиваю». И как только это доходит до сознания, ну тогда да…
Фёгтли: У меня есть надежда, я оптимист. Не будь я оптимистом, я бы отправился три раза облететь вокруг света, потому что через пять лет мы и так все помрем. Я большой оптимист, иначе бы я не приклеивал себя к дороге. Но бывают моменты, когда мне правда становится страшно. И я сам себе говорю: Fuck, what if we don’t make it? («Черт, а что если мы не справимся?..»)
Weitere Themen
Немецкие «зеленые» — из радикалов в истеблишмент
Садовничать, штопать одежду и передвигаться на лошадях: экологическая утопия Нико Пэха