24 февраля 2022 года Россия начала полномасштабное и вероломное вторжение в Украину. Война, развязанная Владимиром Путиным, принесла неисчислимые страдания украинскому народу, привела к гибели десятков тысяч людей с обеих сторон, к разрушению множества городов Украины, к окончательному превращению самой России в полноценную диктатуру — и при этом не достигла ни одной из внешнеполитических целей, которые, по-видимому, ставили ее организаторы. Власть в Киеве стабильна и популярна как никогда, украинская армия вооружена современным западным оружием, Украина теперь действительно близка к ЕС и НАТО, а сам Запад не раскололся перед лицом российской агрессии. Миф о мощи «второй армии мира» разрушен успешными контрнаступлениями ВСУ.
Весь прошедший год Москва искала способы доказать, что ее действия осуждает только сообщество богатых западных стран, и не жалела ярких эпитетов для их характеристики: «золотой миллиард», «вассалы Вашингтона» — лишь некоторые из них. В самих западных странах, по-видимому, больше опасались, что другие страны захотят воспользоваться российской агрессией и вниманием к ней для того, чтобы военным путем решить собственные внешнеполитические проблемы. И прежде всего, это касается Китая и его отношений с Тайванем, который Пекин официально считает своей мятежной провинцией, а США — форпостом демократии у берегов коммунистической диктатуры. В момент визита спикера Палаты представителей Нэнси Пелоси на остров в августе 2022 года казалось, что угроза открытия «второго фронта» против Запада более чем реальна.
Профессор университета Вирджинии Дэйл Коупланд в статье для Cicero размышляет, возможно ли это в будущем — и что должен сделать Запад, чтобы избежать такого развития событий.
В прошлом году США пришлось всерьез рассмотреть сценарий масштабного военного конфликта с другой крупной державой, что со времен холодной войны было практически немыслимым. В ответ на поддержку Украины Москва впервые за несколько десятилетий угрожала Вашингтону ракетами. А в начале августа, после визита спикера Палаты представителей Нэнси Пелоси на Тайвань, Пекин резко ужесточил свои военные угрозы в адрес острова.
Наравне с самими угрозами почти столь же ошеломительным оказалось то, что они поведали нам об экономической взаимозависимости стран, якобы гарантирующей мир. Экономический рост что Китая, что России, так же, как и их положение на мировой арене, напрямую зависит от торговли. Китаю за последние двадцать лет удалось увеличить свой ВВП в пять раз, в первую очередь — за счет экспорта промышленной продукции, а российский бюджет более чем наполовину формируется из доходов от экспорта нефти и газа. Согласно одной из авторитетных теорий международных отношений, подобные экономические связи должны серьезно повышать цену военного вмешательства для обеих стран. Но, как минимум на первый взгляд, ни одну из этих держав опасность потерять сложившиеся торговые связи не останавливает.
Краткий экскурс в теорию политического реализма
На деле вопрос еще сложнее: при определенных обстоятельствах существующие торговые связи могут вообще оказаться стимулом, а не препятствием для войны. Кроме того, угрозы конфронтации и даже военные действия не всегда сопровождаются разрывом экономических отношений. Пример Китая и России показывает, что экономические взаимоотношения зачастую развиваются не так, как ожидалось. Чтобы торговля действительно предотвращала конфликты между державами, крайне важно разобраться в том, как экономика повлияла на стратегические соображения Пекина и Москвы.
Понять, почему торговля может не снижать, а, наоборот, повышать риск военного противостояния, помогает теория политического реализма. Согласно этой теории, державы соперничают за первенство в военной мощи и за главенствующую роль в мире, в котором нет никакой центральной, защищающей власти. При этом реалисты понимают, что именно экономическая мощь — залог уверенного военного превосходства, а экономической мощи не добиться без международной торговли.
Теория политического реализма говорит, что налаживание торговых отношений имеет два следствия. Прежде всего, торговля может обеспечить доступ к дешевому сырью и богатым рынкам, тем самым повышая общую эффективность экономики и уровень технологического развития, то есть, в конечном счете, способствуя дальнейшему наращиванию военной мощи государства. Именно эти преимущества торговой открытости объясняют, почему некоторые страны отказывались от автаркической модели — например, Япония после Реставрации Мэйдзи или Китай после смерти Мао Цзэдуна.
Всегда ли торговля останавливает войны?
При этом активное развитие торговли имеет и другую сторону: попав в зависимость от импортных ресурсов и экспорта своей готовой продукции, государство становится более восприимчивым к торговым санкциям и эмбарго. Эта зависимость может сподвигнуть страну к наращиванию военно-морских сил для защиты торговых путей или даже к развязыванию войн для обеспечения доступа к жизненно важным товарам и рынкам.
Лидеры с большой вероятностью не станут препятствовать нарастающей зависимости своих стран от ресурсов и рынков, способствующих их экономическому подъему, до тех пор, пока не будут уверены в том, что торговые связи и в будущем останутся крепкими. Примеры такого подхода — политика Японии в 1880–1930-х годах или Китая с 1980 года. Лидеры этих стран знали, что не будут приняты в клуб великих держав, если не наладят прочные торговые связи с другими важными государствами, в частности с США.
Если же прогнозы относительно будущего торговых отношений ухудшаются и власти предержащие приходят к выводу, что из-за торговых ограничений, введенных другими странами, сократится доступ к значимыми ресурсам и рынкам, то в перспективе это будет вести к снижению экономической, а следовательно и военной мощи государства. Такой вывод может убедить власти в необходимости вести более самостоятельную и агрессивную политику для защиты торговых путей, обеспечения экономики сырьем и доступа к другим рынкам.
В 1930 году в подобной ситуации оказалась Япония, когда Франция, Великобритания и Соединенные Штаты начали постепенно закрывать свои экономики, вводя дискриминирующие ограничения. В результате руководство Японии посчитало, что его вынуждают усиливать контроль над торговыми отношениями с соседними государствами. При этом японские власти отдавали себе отчет в том, что эти шаги сделают их страну еще более агрессивной в глазах мирового сообщества, давая Великобритании и США еще один повод ограничить поставки сырья в Японию, в первую очередь нефти.
Сегодня перед той же дилеммой, что и правительства практически всех развивающихся государств, стоит китайское руководство. Пекин осознает, что необходимый уровень торговых отношений можно сохранить, только проводя осторожную внешнюю политику. Но и убедительно демонстрировать военную мощь тоже важно, дабы воспрепятствовать попыткам третьих стран ограничить китайскую торговлю. Взглянув на взаимосвязь торговли и внешней политики сквозь призму политического реализма, мы можем понять, почему китайское руководство в прошлом году так остро реагировало на происходящее в Юго-Восточной Азии (прежде всего — на Тайване), а также — в определенной степени — почему российский президент Путин так одержим Украиной.
Расчеты Путина
Большинство комментаторов склоняются к тому, что путинская война в Украине была развязана из опасений за безопасность России (Путин якобы боялся скорого вступления Украины в НАТО), а также из-за стремления президента войти в историю страны в качестве того, кто начал процесс восстановления Российской Империи. Между тем, скорее всего, решение вторгнуться в Украину было подкреплено двумя другими соображениями, связанными с экспортом российских энергоносителей в Европу.
Прежде всего, Путин явно понимал, что Европа зависела от России значительно сильнее, чем Россия от Европы. До февраля 2022 года почти 40% природного газа для европейской промышленности и домохозяйств поступали из РФ. Конечно, российская экономика зависела от продажи газа, однако Путин мог исходить из того, что любое существенное сокращение поставок приведет к росту цен. И это тут же нанесет Европейскому Союзу двойной удар за счет вымывания предложения и увеличения затрат, а общая экспортная выручка России изменится незначительно.
Анализируя односторонний характер связей Германии 1930-х годов со странами Восточной Европы, экономист Альберт Хиршман в 1945 году установил, что при асимметричной взаимозависимости менее зависимое государство может рассчитывать на то, что при желании сумеет силой заставить партнеров принять свои жесткие условия. Ведь те нуждаются в торговле и слишком слабы для того, чтобы оказать сопротивление. После аннексии Крыма в 2014 году Европа продолжила в больших объемах закупать российский газ, и это дало Путину основания полагать, что европейцы не будут возмущаться, если он введет войска в Украину. Он явно недооценил жесткость реакции европейцев, но именно знание об экономической зависимости Европы от России в сочетании с общей уверенностью в том, что Россия с легкостью одолеет Украину за несколько недель, придавало ему уверенности в успехе этого дерзкого предприятия.
Одновременно — и это вторая причина вторжения — Путин имел все основания опасаться того, что экономическое влияние России на Украину и Европу в будущем будет снижаться. В 2010 году на востоке Украины было обнаружено огромное газовое месторождение, расположенное к югу от Харькова и захватывающее территории Донецкой и Луганской областей. Запасы этого месторождения оцениваются в два миллиарда кубометров — столько все 27 стран ЕС совокупно потребляют за пять лет. Правительство Украины быстро изменило законодательство, чтобы привлечь иностранные инвестиции, и в 2013 году подписало договор об освоении месторождения с компанией Shell, а ExxonMobil и Shell договорились о совместной шельфовой добыче у юго-восточного побережья.
«Сейчас или никогда»
В 2014 году, когда Путин принимал решение о вторжении в Крым и в Донбасс, вряд ли он руководствовался чем-то из этого. Но к тому моменту в Кремле уже понимали, что если западные компании начнут осваивать газовые месторождения на востоке Украины, страна не только перестанет зависеть от российского газа, но и сама начнет экспортировать собственный газ в ЕС. Что, в свою очередь, дало бы Киеву дополнительные рычаги в переговорах о газовом транзите с Москвой.
Россия транспортирует газ из Сибири по трем трубопроводам: через Украину, через Беларусь и по прямому трубопроводу в Германию по дну Балтийского моря. Украинский маршрут исторически остается наиболее важным, в первую очередь из-за того, что некоторые страны Центральной Европы (в частности, Венгрия и Словакия) особенно зависят от российского газа. Если бы Украина начала экспортировать в ЕС собственный газ и перестала нуждаться в российских поставках, то добилась бы обратной асимметрии в торговых отношениях с РФ. Ну а налаживание отношений с НАТО и ЕС, даже неформальных, не говоря уже о полноценном членстве в союзах, не только сделало бы Украину политической угрозой для Москвы, но и могло бы подорвать экономическую мощь России.
В итоге действия президента Украины Владимира Зеленского в конце 2021 года, нацеленные на усиление политических и экономических связей с Западом, поколебали уверенность Путина в будущем России и с большой вероятностью усилили его опасения о возможном распространении в российском обществе либерально-демократических идей. И более того, эти действия намекали на то, что Россия может лишиться своих энергетических козырей. Опасения, что Москва может потерять экономическое влияние на Украину, послужили для Путина дополнительным аргументом в пользу того, что
бóльшую часть территории Украины восточнее Днепра (а именно там расположено более 90% всех газовых резервов страны) нужно захватывать прямо сейчас — или никогда.
Может ли Пекин последовать примеру Москвы?
Экономические отношения Китая с остальным миром куда более симметричны: его экономика основана на экспорте промышленных товаров и в значительной мере зависит от импорта сырья, в том числе нефти и газа из России и с Ближнего Востока (это роднит ее с японской экономикой межвоенного периода).
Роль Китая как «всемирной фабрики», производящей большую часть всех ноутбуков, смартфонов и телекоммуникационного оборудования для сетей 5G, дает стране определенные рычаги влияния на торговых партнеров. К примеру, Пекин может угрожать ввести выборочные экспортные или импортные ограничения против стран, внешней политикой которых он недоволен. Но упомянутая выше зависимость от импорта лишает китайскую экономику долгосрочной устойчивости (как и в случае с межвоенной Японией). Это отличает ее от России, которая безусловно ощущает экономические санкции, однако сохраняет возможность продавать нефть и газ по высоким ценам (а их росту способствуют ее собственные действия в Украине) — что заметно смягчает удар.
Если бы Китай подвергся воздействию санкций, пусть даже отдаленно сопоставимых по своему масштабу с российскими, то его экономика была бы полностью разрушена. Осознание собственной уязвимости служит для Пекина важным сдерживающим фактором, который препятствует экспансионистским действиям, в том числе планам по захвату Тайваня. Подтверждением этого может служить реакция китайских властей на визит Нэнси Пелоси на Тайвань. Пекин явно продемонстрировал свое раздражение, организовав крупные военные учения и нарушая воздушное пространство Тайваня. Но экономические санкции он ввел лишь в отношении тайваньской сельскохозяйственной продукции, всячески избегая каких бы то ни было ограничений на экспорт тайваньских полупроводников, так как 90% высокотехнологичных чипов и большую часть других микросхем Китай получает именно с Тайваня.
Все зависит от воли Вашингтона
Понятно, что Китай избегает прямых санкций в отношении США, так как опасается новой торговой войны, которая может стать дополнительной нагрузкой для экономики страны, и без того ослабленной кризисом. Тем не менее экономическая зависимость может сподвигнуть Пекин к более агрессивным действиям, если будущее торговых отношений начнет вызывать у властей опасения.
Рассмотрим ситуацию с высокотехнологичными полупроводниками с Тайваня: сегодня Китай способен производить чипы с транзисторами менее 15 или даже 10 нанометров. Однако для сохранения технологического лидерства в сфере искусственного интеллекта, производства беспилотных транспортных средств и смартфонов нужны чипы высокого качества размером меньше семи и пяти нанометров, которые массово производятся только на Тайване. Так, новый iPhone собирается в Китае, но в нем установлен 5-нанометровый чип, который был разработан Apple и изготавливается на заводе тайваньской TSMC (Taiwan Semiconductor Manufacturing Company).
Как в 1930-х годах Япония зависела от поставок нефти, контролируемых американцами и британцами, так и доступ современного Китая на американский рынок в значительной мере зависит от поставок тайваньских чипов. В 1941 году Америка ввела в отношении Японии нефтяное эмбарго — Пекин в наши дни опасается, что США могут перекрыть ему доступ к тайваньским микросхемам. Это может привести его к выводу, что для предотвращения глубокого кризиса в экономике необходимо захватить Тайвань прямо сейчас. Это совсем не гипотетический сценарий: в июле 2022 года один влиятельный китайский экономист заявил, что китайские войска должны войти на Тайвань, чтобы установить контроль над производствами чипов, в случае если Вашингтон введет против Китая санкции, аналогичные тем, что были введены против России.
Но есть и хорошие новости: внешнеэкономические прогнозы Пекина (равно как и прогноз Токио в 1941 году) в полной мере определяются политикой Вашингтона. Если власти США понимают, что их решения влияют на то, какой Китай видит свою внешнюю торговлю в будущем, не только вообще, но и применительно конкретно к экспорту высокотехнологичной продукции, — то они могут избегать действий, провоцирующих Пекин на военные меры для спасения собственной экономики. Если правительство Байдена заверит Китай в том, что страна и дальше сможет получать полупроводники с Тайваня (пусть даже только их, а не голландские станки для их производства), то это уменьшит опасения Пекина относительно внешнеторговых перспектив, тем самым снизив вероятность кризисов и войн.
Как найти хрупкий баланс?
Председатель КНР Си Цзиньпин и его окружение, конечно, будут протестовать против такой позиции США, так как она ставит Китай в зависимость от внешних факторов в вопросе получения микросхем, служащих основой и для высокотехнологичной, и для военной промышленности. Однако поскольку нападение на Тайвань не только спровоцирует экономические санкции, грозящие разрывом торговых связей с Западом, но и может привести к случайному уничтожению заводов по производству микросхем, у Пекина есть все основания воздерживаться от эскалации.
Путин, возможно, полагал, что позиция Запада даст трещину из-за зависимости Европы от российской нефти и газа, но теперь китайские власти знают, что американцы, европейцы и их партнеры по всему миру готовы дать решительный отпор. А значит, вторжение на Тайвань может уничтожить все то, чего Компартия Китая достигла за прошедшие сорок лет. История показывает, что державы, зависимые от третьих стран, проявляют осторожность, если их лидеры позитивно оценивают внешнеторговые перспективы. Только в таком случае они уверены, что торговля способна укрепить их власть и повысить уровень благосостояния жителей, а оба этих компонента необходимы Си Цзиньпину для того, чтобы легитимировать однопартийную систему и обеспечить стабильность в стране.
Чтобы использовать экономические связи для поддержания мира, крупным державам нужно найти хрупкий баланс. Высокого товарооборота недостаточно, так как опасения возможного ограничения доступа к рынкам сырья и товаров могут толкнуть зависимые от других государства (как, например, Японию 1930-х годов или сегодняшний Китай) к более агрессивной политике. Напротив, более самодостаточным государствам (например, США) нельзя создавать впечатление, что они искусственно держат зависимые страны на голодном пайке или стремятся разрушить их экономику, чего в 1941 году как раз и добивался Франклин Рузвельт, вводя нефтяное эмбарго против Японии. В то же время открытость торговой политики также может создавать трудности, если это позволяет зависимым государствам наращивать потенциал и в долгосрочной перспективе может сделать их угрозой (именно так на Китай смотрят все американские президенты — от Обамы до Байдена).
Эскалации можно избежать
Разумнее было бы призвать Китай и другие развивающиеся страны обеспечить всем равные конкурентные условия, то есть отказаться от валютных манипуляций, незаконного копирования иностранных технологий (и поддержки таких действий), одновременно заверив их в том, что при проведении взвешенной внешней политики им будет гарантирован доступ ко всем ресурсам и рынкам, необходимым для экономического роста и внутренней стабильности. Крупные державы должны создавать такие внешнеторговые условия, которые позволяют более мелким государствам расти в абсолютных числах и при этом не дают никому из торговых партнеров повода опасаться серьезного снижения их экономической мощи на фоне остальных. Ведь это могло бы сделать страну уязвимой к внешним угрозам или внутренним волнениям.
Достичь всего этого в напряженной ситуации вокруг Тайваня вряд ли будет легко, особенно с учетом того, что она только усугубляется дальнейшим сближением Си Цзиньпина с Путиным. Тем не менее дипломатические отношения крупных держав более сбалансированы, поэтому Вашингтон может дать Пекину понять, что Китай нуждается в США и в странах Запада для достижения собственных экономических целей, а США не намерены эксплуатировать зависимость Китая, чтобы помешать ему в его устремлениях. Байден может заверить Си Цзиньпина: американская сторона усвоила урок 1941 года и понимает, что ожидания скорого разрыва торговых отношений может подтолкнуть государство к началу военных действий. Самому Си Цзиньпину он может порекомендовать учиться на ошибках Японии 1930-х годов и отказаться от агрессивной политики, которая подрывает международное доверие и тем самым разрушает налаженные экономические связи.
Украинского сценария вполне можно избежать, если официальным лицам в Вашингтоне и Пекине удастся улучшить взаимные ожидания от торговых отношений.
Weitere Themen
«Война в Украине — это не конфликт двух имперских проектов»
Швейцарский взгляд: ЕС ведет рискованную игру с Россией
Как поход Кремля против «гендера» привел российскую армию в Украину