Дискуссия о равенстве полов ведется в сегодняшней Германии не менее бурно, чем в России: сексизм продолжает оставаться проблемой даже в стране с устойчивыми демократическими традициями и возглавляемой женщиной на посту канцлера. Как всегда, ярче всего неравенства проявляются в сфере занятости и в уровне доходов: согласно данным Германской статистической службы, женщины в ФРГ зарабатывают в среднем на 20% меньше мужчин. В первую очередь, это связано с преобладанием женского труда в плохо оплачиваемых секторах экономики, а также с гораздо более высокой долей частичной занятости, чем у мужчин. Рождение детей и профессиональные устремления для женщин часто оказываются несовместимы.
Однако и за пределами рынка труда и экономической деятельности — в интимных и личных отношениях — женщины в Германии также сталкиваются с несправедливостью, агрессией и насилием чаще, чем мужчины. Данные германского министерства по делам женщин, семьи и молодежи не слишком обнадеживают: с физическим или психологическим насилием сталкивалась каждая третья женщина, каждая четвертая — с физическим насилием со стороны партнера. В 2018 году из примерно 141 тысячи жертв домашнего насилия 114 тысяч были женщины.
О насилии, несправедливости, стеклянном потолке и неравенстве много говорит пресса и феминистские активистки. Как и во многих других странах, в Германии аудиторией — и источником — этой критики в первую очередь становятся сами женщины. Однако и многие мужчины начинают осознавать: патриархальные представления о гендерных ролях ограничивают их самих, загоняют их в жесткие рамки «правильного» и «неправильного» поведения.
Расставание со стереотипами дается им нелегко — тем более, что феминистки далеко не всегда готовы принять их как «своих». Борьба с неравенством нередко превращается в войну полов, а не в совместную войну с патриархатом. Возможен ли «феминизм для 99% человечества» — а не феминизм только для женщин? Может ли мужчина справиться с сексизмом в себе самом — и с чем в результате ему придется столкнуться? Об этом — корреспондент taz Ульф Шлет, которого «жизнь в феминизме», по его словам, сделала счастливее. Из чего состоит этот рецепт счастья — и всем ли он подойдет?
Под конец мы оставались вместе только ради детей. Пока наши отношения не дошли до этой точки, я считал и себя самого, и людей в своем окружении вполне эмансипированными. Рассказы о чьих-то сексистских выходках вызывали бурное негодование — но в нашем кругу ничего подобного случиться не могло; мы — люди эмансипированные. Я страшно удивился, когда до меня дошло, какими же беспросветными сексистами и сексистками мы все равно продолжали оставаться.
«Когда доходит до расставания, то вдруг выясняется, что те чудесные правила, которые раньше всех абсолютно устраивали, больше не работают», — пишут в своей книге для расходящихся и разводящихся «Все кончено!» (нем. Schluss jetzt) Хайке Блюмнер и Лаура Эверт.
Я никогда не видел себя в роли классического добытчика, но постепенно все больше им становился. Возможно, потому, что моя тогдашняя партнерша подчинила свою жизнь роли самоотверженной матери. К тому же я с детства привык к тому, что женщины решали за меня многие задачи. В результате мы оба прекрасно выполняли свои классические гендерные роли. Пока могли.
Потом на сцену вышел судья по делам семьи и принял решение: именно по этой причине дети и будут проводить большую часть времени у матери, а не у меня. Мать так или иначе считала детей своей собственностью: ведь это она их выносила и родила.
Медиаторка ведомства по делам молодежи предложила такой вариант: раз в две недели я забираю детей на выходные — развлекать, а в остальное время мать о них заботится. Отец меня поздравил: наконец-то у меня будет больше времени для мужских занятий.
Сексистские клише так и сыпались отовсюду.
Где найти средство от сексизма?
Я вспомнил о своей подруге-феминистке и отправился к ней выяснять, что же это такое и почему все так устроено. Пришел к ней, уселся, широко расставив ноги, и потребовал: «Разъясни мне феминизм».
Она отказалась со мной говорить. Я, по ее словам, был слишком цисмаскулинный. Сначала я даже не понял, что это значит. «Цисгендерный» значит, что самоидентификация совпадает с тем полом, который был приписан человеку при рождении. Но постепенно я выяснил, что в боевой риторике социальных сетей этот термин используется в значении «подчиниться своей роли» или «быть мачо». Тут-то я и понял: прийти к феминистке, ожидая, что она будет счастлива рассказать мне о феминизме, было совершенно сексистским поступком, — на который у меня не было никакого права.
Потом я пошел смотреть фильм Лиззи Борден «Рожденная в пламени» фильм сводит счеты с патриархатом — не щадя никого. В зале — одни женщины, и, по ощущениям, сплошь феминистки. И я. Один. Не на красной ковровой дорожке.
Надо мной, на балконе, тоже были зрители. Внезапно кто-то наверху опрокинул бокал красного вина — прямо мне на голову. Вино стекало по моему лицу, как кровавые слезы старого, белого, напуганного мужчины. Все смеялись. Я с трудом поборол первый импульс: вскочить и защищаться. Преодолев этот порыв, я стал смеяться, как все остальные. Если уж решил поддержать такую очевидную вещь как равноправие — будет ошибкой ждать особой благодарности.
Урок первый
Первым откровением было такое: сексизм — это не просто чуть-чуть неравенства полов и чуть-чуть дискриминации одних другими. Сексизм проходит гораздо глубже, его следы обнаруживаются в самых разных общественных и политических практиках. Это вековая опора многих сообществ, передаваемая из поколения в поколение.
Сексизм касается всех полов. Просто угнетение гораздо легче заметить, если за твою работу хуже платят и тебе постоянно приходится терпеть физическое и психологическое насилие — как очень многим женщинам. Если твоя роль требует всего лишь смотреть футбол, возиться с мангалом, открывать пивные бутылки зажигалкой, да и вообще любить пиво — это все ерунда, и мало кому из-за нее придет в голову задуматься о сексизме и несправедливом распределении ролей.
Мужчины пользуются выгодами патриархата, и они же его активно поддерживают — но механизмы сексизма, конечно, работают и против них. И не только в ситуации развода. Они проявляются всегда, когда твои желания расходятся с тем, чего ждет от тебя сексистское общество.
Если мальчик, как я когда-то, хочет танцевать в балете — друзья будут его высмеивать, дразнить «девчонкой» и «голубым», ведь сексизм и гомофобия всегда ходят близко.
А если вы действительно обнаружите в себе гомо- или бисексуальные импульсы — вам дадут почувствовать, что вы какой-то неправильный, не настоящий мужчина. Даже если вы всего-навсего заплачете — вы будете плакать «как девчонка».
Или вас воспитают в привычке к дракам и физической агрессии, и, повинуясь привычке, вы пойдете в армию, а там не будете задавать вопросов, когда из вас сделают пушечное мясо, — ведь это не по-мужски.
В разговорах с моими знакомыми я постоянно слышал: «А что плохого в том, что я консервативно следую своей гендерной роли? — Мы ведь правда разные. — Это гены. — Женщины биологически подготовлены проявлять эмпатию и рожать детей, а мужчины — к тому, чтобы конкурировать друг с другом, любить строительные рынки, быть сильными и добывать пропитание для семьи. — Почему ты хочешь нас уравнять? — Я хочу оставаться мужчиной».
Урок второй
Я долго говорил с одной из подруг о флирте. Мы попытались деконструировать свое гендерноспецифическое поведение, представив, что будет, если мы просто откажемся от всего, к чему привыкли. К концу этого умозрительного эксперимента в ее глазах была паника: «Если я не буду краситься, соблазнительно одеваться и двигаться, то перестану чувствовать себя женщиной».
Во всех этих разговорах попытки посмотреть на свой образ со стороны вызывали сильный иррациональный страх: воображаемую потерю сексуальной идентичности, утрату мнимой безопасности, которую дают нам эти ролевые модели и другие структуры авторитаризма.
Многочисленные исследования показывают, что ролевое поведение в очень незначительной степени обусловлено биологией или генетикой — и очень значительно определяется ожиданиями общества. Важная для феминисток тема — показать и осмыслить эти ожидания, и затем — просто игнорировать их, если они ограничивают свободу, твою собственную или чью-то еще. Никто не теряет при этом мужественность или женственность. Каждый из полов должен иметь право краситься, играть в футбол, зарабатывать деньги или воспитывать детей.
Урок третий
Мое былое нежелание подвергать сомнению собственные привычки очень объяснимо: если в назначенной роли тебе хорошо и удобно и общество тебя признает, тебе не захочется тратить усилия на то, чтобы все менять, рискуя обрушить всю конструкцию себе на голову.
Война полов не утихает и вызывает — прежде всего у мужчин — рефлекторную защитную реакцию, которая, согласно определению журнала Spektrum Psychologie, нужна, чтобы «избежать или защититься от неприятных аффектов, вызванных такими эмоциями, как страх, стыд или вина».
Еще одна причина, почему очень многие отстали в саморефлексии, — мужчинам не хватает собственного феминистского движения. Общественные обсуждения всех вопросов, включая #MeToo или квоты для продвижения женщин в профессии или политике, ведутся чаще всего на первом, поверхностном уровне войны полов. Но в тех редких случаях, когда в ходе дебатов удается рационально осмыслить более глубокие социальные причины неравенства, возникает достаточное давление на общество, чтобы сдвинуться с места и добиться прогресса в равноправии — даже и без большого участия мужчин.
Урок четвертый
Конец отношений с матерью моих детей был для меня началом новой жизни. Уже шесть лет я работаю над тем, чтобы избавиться от собственного сексизма. Но социальный импринтинг сидит очень глубоко. Варианты поведения, считающиеся «немужским», лишь медленно и с трудом удается вытащить на поверхность; высвобождается эмпатия, разрабатывается антисексизм на уровне рефлексов, развиваются методики воспитания без навязывания гендерных ролей — здесь как раз о мальчиках все обычно забывают. Все это идет небыстро.
Феминизм — это, в конечном счете, гуманизм. Он делает тебя более чувствительным ко всем проявлениям угнетения и злоупотребления властью — а именно в них многие, похоже, видят единственный источник чувства собственной значимости. Все то же самое можно сказать о расизме, о дискриминации по социальному происхождению и, если смотреть еще дальше, — о том, как люди подчиняют себе другие биологические виды. Например, чтобы их съесть. Жизнь в соответствии с феминистскими принципами сделала меня не только более счастливым — она еще и сделала меня вегетарианцем.